Баловень судьбы

Глава седьмая. О чем говорили в салонах Франции в конце 1795 года

Спустя всего месяц Антуан Фонтанэ стал заочно известен в ряде семейств города Равьер (около 600 жителей), а когда он смог на зарплату приобрести себе приличную одежду и стал выходить на прогулки (жил в той же школе, занимая одну комнату на втором этаже), то его останавливали «для поговорить» уже многие горожане. Однажды в ноябре на его уроке побывал мэр города (гражданин Филип Брока, богатый негоциант), который при прощании долго тряс руку учителя и обязал бывать по четвергам в салоне его жены, Летиции, урожденной де Пюи. «Что ж, жить в обществе и быть свободным от него — плохая альтернатива, — вспомнил Вербицкий заветы классиков. — Надо идти и доказывать свою адекватность. К тому же хоть мне и понравилось возиться с этими ребятишками, но могут возникнуть другие варианты моего влияния на французское общество».

В очередной четверг в середине ноября (26 день брюмера, pistache, что означает фисташковый) Антон купил на рынке пару ливров (около 1 кг) фисташек, красиво их упаковал и пошел вечером к двухэтажному особняку мэра. Левое крыло его нижнего этажа светилось огнями, в прочих помещениях света не было или горело по свечке. Перед домом стояло около десятка карет. На входной двери висел изящный молоточек, которым следовало ударить по бронзовой пластинке, что Антон и проделал пару раз. На стук почти сразу открылась дверь, в которой появился ливрейный слуга и спросил:

— Ваше имя мсье?

— Антуан Фонтанэ, учитель.

— Добро пожаловать мсье. Пройдите налево по коридору, Вас ожидают.

Когда Антон вошел в большую, освещенную многосвечной люстрой комнату, почти все присутствующие (десятка три мужчин и женщин) повернулись в его сторону, а одна из дам, похожая в своих изящных одежках на бабочку, разлетелась к нему и сказала утверждающе:

— Вы — мсье Фонтанэ, тот самый учитель, а я — хозяйка этого салона, Летиция Брока. И я очень рада, что Вы решились пополнить наше давно сложившееся общество. Что это у Вас в руках?

— Я вспомнил, что сегодня по новому календарю день фисташек и потому решился принести их к Вашему столу.

— Ох уж этот календарь! Я и месяцы-то новые никак не запомню, а знать, чему посвящен каждый день — выше моих женских сил. Впрочем, очень мило, что Вы оказались столь внимательны и принесли нам угощение. Мадлен!

— Да, мэтресс, — тотчас оказалась возле нее горничная.

— Возьмите эти орешки и положите в вазу на боковом столике. А Вы, мсье Фонтанэ, пройдите поближе к моим гостям и для начала расскажите нам о себе. Ведь Вы родом из Луизианы?

Прошло не менее получаса, прежде чем господа, а особенно дамы удовлетворили свое любопытство по поводу столь занятного новичка. После чего Антон смог поучаствовать в разговорах на городские и общегосударственные темы. Одной из городских новостей стал ожидаемый вскоре приезд бригадного генерала Даву, который был взят в плен в ходе осады австрийцами Мангейма, но фельдмаршал Вурмзер отпустил его домой под честное слово не воевать до заключения мира.

«Генерал Даву?! — встрепенулся Антон. — Тот самый, будущий маршал Наполеона?»

— Этот Вурмзер, — говорила меж тем, улыбаясь, статная дама неопределенного возраста (между сорока и пятьюдесятью?), — хорошо знаком с моим братом, Шарлем, и потому он решился отпустить Николя. Вот Вы, Луи, — обратилась она к моложавому господинчику, — наговоритесь теперь вволю со своим пасынком на республиканские темы…

— Увы, мадам, — заулыбался ее муж. — Ваш аристократизм совершенно неистребим. И как это Вы решились выйти замуж за республиканца?

— Луи Тюрро! — встряла в разговор по-свойски Летиция. — Вы что, не знаете, что мы, женщины, влюбчивы?

— Еще раз увы, — дурашливо поник головой Луи. — Ваша влюбчивость проходит обычно так же стремительно, как и появляется. А брачные отношения остаются…

— Вы недовольны тем, что обладаете самой шикарной женщиной Равьера? — продолжила атаку мадам Брока.

— По-моему на этот статус в Равьере найдется несколько претенденток, — парировал Луи. — И Вы, Летиция, как раз первая из них.

— Вы неисправимый льстец, де Линьер! — демонстративно фыркнула хозяйка салона и чуть хлопнула мужа соперницы веером по плечу.

Меж тем в другом, сугубо мужском кружке разговор зашел о пяти членах Директории, которую сформировали совсем недавно, 2–4 ноября (12–14 брюмера). Антон тотчас примкнул к нему, да и дамы постепенно прикочевали.

— Главным там будет, конечно, Баррас, — веско заявил хозяин дома. — Именно он организовал свержение ненавистного живодера Робеспьера, а недавно подавил мятеж роялистов в Париже. Но что мы о нем знаем?

— Я читал в «Журналь де Марсей», — заговорил Луи Тюрро, — что Баррас происходит из древнего графского рода в Провансе и носил до революции титул виконта. Ему пришлось много поплавать и повоевать в наших далеких колониях, но в 1783 г. он вышел в отставку. Проявил себя в Париже как азартный игрок в карты и волокита. Одно время он был любовником оперной дивы Сори Арну, которая крутила и с Мирабо — так Баррас с этим рьяным революционером познакомился и даже вступил в Якобинский клуб. В 93 году его сделали комиссаром и послали в Прованс на подавление роялистского восстания. Утверждают, что в Тулоне и Марселе он со своим другом Фрероном весьма обогатился за счет имущества репрессированных дворян. За эти подвиги его избрали в Конвент и поставили во главе Парижского гарнизона, который и подавлял сначала якобинцев, а потом роялистов. Теперь этот грабитель и распутник правит нами через Директорию.

— Луи! — встревожился мэр. — Надо быть сдержаннее в своих оценках…

— Но ведь здесь все свои? — едко вопросил адвокат и покосился на Антона.

— Смею заверить почтенное общество, — решился на эскападу Антон, — что я солидарен с Данте, который поместил в самый ужасный, девятый круг ада души людей, обманувших тех, кто им доверился.

— Благодарю, мсье Фонтанэ, — кивнул мэр. — Но хочу напомнить, что даже у стен могут быть уши. Сколько прекрасных людей в эти несколько лет лишились жизни по наветам!

Все немного помолчали, но все же опять разговорились.

— Я недавно получил письмо из Эльзаса, — сказал тучный господин лет пятидесяти, — в котором между прочими известиями содержится характеристика другого члена Директории, Жана Франсуа Рюбеля, который родился в Страсбурге. Это, оказывается, натуральный еврей, хотя по вероисповеданию протестант!

— Так вот в чем причина его отступничества от Робеспьера! — вновь возбудился Луи Тюрро. — Рюбель просто пошел по стопам своих предков, предавших Христа! И кстати, я слышал, что он тоже присвоил себе немало дворянского имущества…

— Луи! — возвысил голос мэр. — Ты умолкнешь на время. Договорились? А теперь хотелось бы послушать что-то позитивное про наших правителей.

— О Ле Ревельере-Лепо ничего не говорят плохого, — сказал худощавый господин лет сорока. — Он тоже был адвокатом, потом занимался биологией, а в революцию стал республиканцем, но террор, развязанный якобинцами, резко осуждал. Потому его и термодорианцы стали уважать. К тому же к его рукам чужих денег, вроде, не прилипло…

— Хорош и Ле Турне, потомственный моряк, — вставил пару фраз господин неопределенного возраста, к тому же не толстый и не тонкий. — Это он реорганизовал наш флот в Тулоне после изгнания из него роялистов и, тем самым, заслужил место в Директории…

— И Ле Турне и Левельер-Лепо и Рюбель будут всего лишь пешками в руках Барраса и его приспешников, — не сдержал обета молчания Луи Тюрро.

— Зато Лазар Карно ему спуску не даст, — возразил самый высокий и молчаливый господин. — Он честен, последовательно революционен и наделен разнообразными талантами: инженер, написавший труд «Опыт о машинах», финансист, составивший мемуар об их пополнении в государственной казне, создатель 14 армий по всему периметру Франции и разработчик почти всех наших военных операций. В качестве комиссара был в Пиринейской и Северной армиях, которые при нем одержали важнейшие победы. И этот деловой человек еще пишет стихи!

— Вот они с Баррасом друг друга и скушают! — опять встрял Тюрро. — Или их обоих арестует какой-нибудь очень успешный генерал. Их у нас сейчас много развелось.

— Успешных не так и много, — сказал мэр. — Я слышал лишь о Пишегрю, завоевавшим Голландию.

— Реально ее завоевали генералы Моро и Журдан, которыми командовал Пишегрю, — вновь авторитетно сказал молчун. — К тому же в этом году Рейнско-Мозельская армия под командованием Пишегрю по всем параметрам уступила австрийцам.

— Мой сын служил как раз в этой армии и попал в итоге в плен, — вклинилась в мужской разговор жена Луи Тюрро.

— В плену люди часто умирают, — сказал бывший молчун. — Поэтому Вам, Франсуаза, стоит поставить свечку в храме за здоровье фельдмаршала Вурмзера…