Банда Мило

4. Предложение

— Думаю, на самом деле не все так плохо, — двадцатью минутами позже искренне заметил Гуди, когда мы по самые брови окунулись в холодный лагер.

— Не так плохо? Да просто ужасно. У меня ничего не получилось. Теперь представь, сколько я приложил усилий, чтобы получилось хоть что-то, — сказал я и сам содрогнулся от этой мысли.

— Честный труд, — рассмеялся за стойкой Рон. — Ничто на свете так не усиливает жажду.

— Рон прав. Я действительно чувствую, что сегодня заработал свои деньги, — гордо произнес Гуди.

— А я не хочу чувствовать, что заработал деньги. Хочу, чтобы состояние было такое, будто я их нашел, и не заморачиваться по поводу морального удовлетворения от честно заработанных денег, — возразил я и еще сильнее пожалел о том, что не прихватил тогда десятку той старушенции. Осушил бокал, Гуди — свой, и мы заказали еще два, а также соленый арахис и жареный бекон, чтобы снизить вред от употребления алкоголя на пустой желудок.

— Закажем чего-нибудь поесть? — поинтересовался Гуди.

— Только не в этом гадючнике, — буркнул я, глядя на цены в меню. Как такое возможно, чтобы обычный бутерброд с беконом стоил четыре фунта девяносто пять пенсов.

— Тогда перекусим чипсами, — предложил Гуди.

— Ты что, правда намерен продолжать трудиться на Теда? — поинтересовался я.

— Да, а что здесь такого? Платят наличными. Весь день на свежем воздухе. И никто не стоит целый день над душой.

— Не понимаю, как ты можешь этим заниматься.

— Ай, ко всему привыкаешь.

— Не хочу я ни к чему привыкать. Мы даже за решеткой так не вкалывали. А по мне, так лучше сдохнуть, чем горбатиться на воле. У меня руки отнимаются. Ноги ноют. А спина болит так, словно на ней мясник разделывал говяжью тушу.

— Погода не всегда выдается такая солнечная, — попытался утешить Гуди, но ему удалось лишь нарисовать в моем сознании картины снега, слякоти, воющего ветра и грязи.

— По мне, так уж лучше вернуться в тюрягу, — пробормотал я себе под нос.

— Ага, думаю, я тоже предпочел бы вернуться в армию, — разделил мои чувства Гуди.

— Кстати, а почему ты не там? Почему ушел? — спросил я, и тут меня внезапно осенило: ведь Гуди никогда не рассказывал о времени, проведенном в рядах вооруженных сил. Мы либо болтали о футболе, либо вспоминали старые добрые времена, либо обсуждали мои прошлые выходки, но он ни разу даже словом не обмолвился о службе в армии. Признаться, до этого момента я и сам не проявлял интереса к данному вопросу. Слишком уж увлекся собственной вновь обретенной свободой, чтобы заботиться о том, что там думает Гуди. Теперь мне вдруг стало интересно.

— Я не сам ушел. Меня вышвырнули. Ясно? — выпалил он, и я заинтересовался даже больше прежнего.

Гуди уточнил:

— Несанкционированная стрельба, — заявил он и объяснил популярнее: — Прострелил кое-кому задницу.

— Кто? Ты? Ты правда кого-то подстрелил? Кого? За что? Давай-ка колись, чувак, кому ты там продырявил зад? Восполни-ка пробелы.

— Так, одному трусу в Боснии. Нас туда ненадолго забросили с миссией ООН.

— И зачем ты в него стрелял?

— Он удирал, я не хотел этого допустить, — изложил мой друг таким тоном, будто в мире нет ничего более очевидного, и у меня сложилось впечатление, что именно это он и сказал в свое оправдание, когда предстал перед трибуналом.

— Но ты ведь его не убил?

— Нет. Всего лишь продырявил штаны. Он не пострадал. То есть, конечно, пострадал: он вопил как резаный и все залил кровью. Ну, ты ведь понимаешь, что я хочу сказать. Он выжил… вроде.

— Ну и психопат же ты, — заключил я, но Гуди лишь пожал плечами. — Интересно, что при этом чувствуешь? Ну, когда в тебя врезается пуля.

— Не знаю. Их языком я не владею, так что и не спрашивал. Но, кажется, боль довольно-таки жгучая.

Вот в такой манере некоторое время и продолжалась наша беседа, Гуди постоянно обходил вопрос своей службы в рядах вооруженных сил, так что становилось ясно: он либо не желает вдаваться в воспоминания, либо хочет приберечь их для себя. И его можно понять. Я никогда не служил в армии, так что толку разговаривать со мной на эту тему? Я — лицо гражданское и никогда не вникну во все тонкости дерьмовой армейской жизни, расскажи он мне об этом хоть целую сотню раз. Так какой смысл напрасно сотрясать воздух? В отношении тюрьмы я вел себя аналогично. Разумеется, если бы я повстречал какого-нибудь рецидивиста, мы, вполне возможно, обменялись бы уголовным опытом и впечатлениями за кружечкой-другой пива, но обсуждать подобное с людьми, ни разу не знававшими ужасов тюремного заключения, не совсем корректно. Наверное, такое чувство испытывает представитель любого рода деятельности. Если вам не приходилось учиться на дантиста, то вам вряд ли удастся поддержать разговор о зубах даже на уровне местного пломбировщика дырок, повстречай вы его в пабе. В конечном итоге разговор вместе с пивом плавно перетек в другое русло, а свои вопросы я решил отложить до лучших времен.

Хотя русло, куда, собственно, направился наш разговор, не совсем совпадало с моими интересами.

— Ты уже виделся с Норрисом? — поинтересовался Гуди.

Я поведал ему о нашей короткой встрече в ночь после моего возвращения и о его исчезновении после нападок Терри.

— А что?

— Да нет, ничего. Просто он тебя искал, чтобы перекинуться парой словечек, но при Терри разговаривать не мог, — объяснил Гуди и с заговорщическим видом вдруг перешел на шепот. — Что-то по поводу работы.

— Ну, ясно. Значит, Мило на воле уже целых пятнадцать минут; давайте-ка придумаем что-нибудь, и поживее, чтобы до вечернего чаепития он вернулся обратно в тюрягу? Выходит так?

— А? Не знаю я. Это все, что мне известно, — возразил Гуди. — Он только сказал, что есть работенка — настоящее дело, — и подумал, что она может тебя заинтересовать.

— Погоди-ка. Значит, поэтому Терри на него набросился? — рассудил я. Дошло наконец. Гуди как-то неубедительно пожал плечами. — Так-так, если ты в курсе и Терри тоже, скольким еще людям проболтался этот трепач?

— Может, стоит спросить самого Норриса? — равнодушно потягивая пиво, предложил Гуди.

— Ага, отличная мысль. Я пять минут болтаю с ним о его планах, он уходит, выполняет задуманное, а меня загребают за преступный сговор.

— Брось, не преувеличивай. Что тут противозаконного, если ты просто поболтаешь в пабе с приятелем за кружечкой пива? — поднажал Гуди.

— Нет, меня это не интересует. И знать ничего не хочу. Как вы, чуваки, понять не можете? Я теперь не тот, что прежде. Я полностью изменился. Исправился. Я ведь рассказывал, как у старушенции из сумки выпала десятка?

— Мило, эту историю ты рассказывал уже раз шесть. И, кстати, в пятницу вечером ты, помнится, заявил, что нужно было толкнуть засранку на дорогу и кусачками срезать кольца с ее старушечьих пальцев.

— Не мог я такого сказать, — протестовал я, пытаясь припомнить, было такое или нет.

— О нет. Конечно, не мог. Такое ведь противоречит твоей натуре, ворюга хренов!

— Даже если и так, то это всего лишь шутка.

— Преступный сговор с целью обчистить старушку. Это пять лет, дружище.

— Думаю, версия слегка притянута за уши. Я всего-то хотел сказать… — Я вдруг замолк и воссоздал в памяти недавний разговор с Гуди. Особой проницательностью я никогда не отличался, но за годы, проведенные в неволе, видимо, у меня в голове установилась система заблаговременного предупреждения о подозрительном предложении. — В пабе, ты сказал?

— Что? — переспросил Гуди, взглянув на меня огромными глазами, словно щенок, наложивший кучку в любимый тапок хозяина.

— «Что тут противозаконного, если ты просто поболтаешь в пабе с приятелем за кружечкой пива?» Это же твои слова. Норрис собирался сегодня прийти сюда, так?

— Кто его знает? — бросил Гуди и украдкой взглянул на часы.

— Ах вы, кучка ублюдков! С такими друзьями, как вы, и легавых не надо.

— Ты давай-ка не пыли! Вчера я с ним встретился и сказал, что мы, может, зайдем сюда сегодня после работы. И все. Нет здесь никакого заговора. Мы вовсе не встречаемся тайно. Ничего подобного.

— Да пошел ты! Я ухожу, — рявкнул я и взялся стремительно допивать пиво.

— Слишком поздно. Я уже попросил повторить, — затараторил Гуди и как бешеный принялся пальцами сигнализировать находившемуся в противоположном конце бара Рону. — Слушай, кончай. Оставайся — пропустим еще по бокальчику. Совсем не обязательно разговаривать с Норрисом, когда он придет. Скажешь ему, чтоб отвалил. Или что-то типа того. Брось, не уходи. Потусуйся еще немного, пиво на подходе, — взмолился мой друг.

Подтянулся Рон и спросил, что нам угодно.

— Еще две «Стеллы», — ответил Гуди, в спешке размахивая пустым стаканом. — И два пакетика кешью.

Не в силах сопротивляться напору Гуди, я смирился с участью выпить заказанное пиво, однако еще больше утвердился в намерении не ввязываться в то, к чему не лежит душа. Я снова и снова повторял про себя слово «нет», представляя себе угодливые речи слащавого Норриса, и забрасывал в рот масляные орешки.

— Не волнуйся, вероятно, это будет что-нибудь вроде кражи яблок из соседского сада, — сказал Гуди, когда Норрис изобразил удивление при виде нас обоих.

Но я-то знал, что это не так.

Супермаркет.

И не простой супермаркет, а та охрененная махина за городом у кольцевой дороги, где некогда располагался газовый завод. Его и хотел бомбануть Норрис.

Пару лет назад он работал там в ночную смену — расставлял корм для животных и жестяные банки с консервами — и, очевидно, решил, что обладает всеми секретными данными, чтобы вынести место за десять минут. Разумеется, не корм и консервы, а сто двадцать тысяч фунтов — это по меньшей мере! — использованных непрослеживаемых банкнот, которые можно найти в воскресном сейфе менеджера. По всей видимости, мероприятие планировалось на воскресенье, поскольку только в этот день выручку нельзя изъять и поместить в банк. На самом деле там будет не только воскресный сбор, но и деньги, вырученные за субботу. Так что действует специальное предложение: сопрешь одно, второе получишь бесплатно. По крайней мере так полагал Норрис.

По его словам, от нас требовалось всего-то войти туда посреди ночи, скомандовать всем на пол, вывести из строя сигнализацию, найти менеджера, за ноги, за руки отволочь его в кабинет, заставить открыть сейф, после чего запрыгнуть в машину и благополучно умчаться прочь. Все это можно осуществить максимум вчетвером (опять же словами Норриса). И, замечу, похоже, он знал, о чем говорит.

— А как же укладчики? Продавцы? Сотрудники охраны? Не знаю… девчонки из офиса? Мы их так и оставим? Просто крикнем: «На пол!» и «Не звонить легавым, пока мы не смотрим!» — так получается? — поинтересовался я у Норриса.

— О них не беспокойся. Это сборище идиотов. Мне еще никогда не доводилось работать с такими придурками. Пихни им в лицо обрез, они тут же наложат в штаны и не посмеют пикнуть в твою сторону, — уверенно ответил мой приятель.

— Как же ты пихнешь им в лицо обрез, если они рассредоточены по всему огромнейшему магазину? Прежде всего нужно собрать их в одном месте. Кто-то должен будет следить за ними. Только тогда можно заняться чем-то другим. А как сам понимаешь, для этого необходимы люди. Так что вчетвером у нас ни хрена не выйдет, — возразил я и сразу заметил, что как-то неосторожно употребил слово «нас», а потому заставил себя вспомнить более подходящее слово «нет» и не забывать о нем до самого закрытия бара.

— Слушай, все выгорит, — заметил Гуди, оторвавшись от сосиски в тесте, когда мы вышагивали по центральной улице.

— Господи ты боже мой! Мать твою, Гуди, сменишь ты наконец пластинку? Мне даже самому не верится, что я об этом говорю. Я завязал, вникаешь ты? Все. Конец. Я на пенсии. Больше никаких дел. И думать об этом не желаю, — заявил я и, дабы продемонстрировать степень своей раздраженности, прибавил шагу и стал энергичнее копаться пальцами в пакетике чипсов.

— Мило, дружище, ты только подумай о денежках. Сто двадцать штук! И это как минимум!!! Все твои прошлые дела и рядом не лежали! Ты никогда еще не участвовал в таком крупном дельце.

— Точно. И начинать не собираюсь.

— Послушай, нам не обязательно сразу соглашаться. Можно ведь сначала все обдумать, взвесить, прежде чем отказаться от идеи. Если все действительно так просто, как он говорит, то…

Я оборвал его, развеяв по тротуару горячий непропеченный картофель.

— Так просто, как он говорит? Тебе, похоже, следует проверить твою чертову башку, если ты веришь всему, что болтают всякие недоумки! Он — просто идиот. Тюряги кишат парнями вроде него. Настолько жадными до бабок, что даже не удосуживаются обернуться и проверить, не стоит ли у них за спиной коп. В голове одни честолюбивые замыслы и ни капли разума.

Я утер подбородок и счистил с пальцев остатки чипсов. Тут Гуди решил пойти по другому пути.

— Тогда давай обойдемся без него. Он владеет информацией. Мы ею воспользуемся и все сделаем сами.

Вот это действительно вызвало у меня смех.

— Ага. Я просто мечтаю совершить такое крупное ограбление, подразумевающее двадцатилетний срок, зная, что Норрис — этот тип, который за жирный кусок полицейского вознаграждения продаст собственную любимую бабулю, — слоняется по городу и носит в своей тупой башке все детали преступления.

— Ему не выгодно сдавать нас копам. Так он скомпрометирует себя.

— Слушай, хотите ввязаться — на здоровье! Собирайте восемь или девять идиотов и валяйте, в тюряге всем места хватит. Я даже буду навещать вас время от времени. Только, пожалуйста, меня не трогайте. Я в этом участвовать не желаю. Не могу я больше растрачивать свою жизнь, сидя за решеткой.

— Да я ведь просто говорю, что нужно подумать. Что здесь плохого? — заканючил Гуди, чем окончательно лишил меня покоя.

Черт, как же я это ненавижу! Неужели людям настолько трудно принимать в качестве ответа слово «нет»? Почему так происходит всю мою жизнь? Все уговаривают, пилят, канючат… Я ведь не хожу и не принуждаю их совершать поступки, ими неприемлемые. Так почему они так со мной поступают? Нет. Нет. НЕТ!

— Ты так и не понял? У меня последняя возможность наладить жизнь. Я даже не допускаю мысли о том, чтоб пойти на дело. Даже в шутку об этом не помышляю. Слишком велика тяга. Это, как и наркотик, вызывает привыкание.

— О чем это ты? — уставившись на меня, спросил Гуди.

— Сформулирую иначе. Тебе приходилось встречать завязавшего алкоголика? Мне — да. И вот что я тебе скажу: эти ребята больше никогда в жизни ни за что не прикоснутся к спиртному. Я был лично знаком с одним таким парнем. Он знал, что следующие тридцать лет своей жизни может прекрасно и счастливо существовать, и для этого ему вовсе нет нужды в божественном дурмане спиртного. Как осознавал чувак и то, что стоит ему втянуть носом запах фартука барменши, и он выползет из заведения, заполненный под завязку, с бутылкой пива в руке, не успев понять, что с ним произошло. Смысл в том, что, зная это, парень просто избегал соблазна. Вот и я тоже. Я никогда не вернусь на тот путь именно потому, что так сильно люблю процесс.

Просто говоря об этом, я вспомнил, как дрожит тело, когда в кровь выбрасывается убойная доза адреналина перед очередным делом, как от дикого восторга практически взрывается голова после его завершения. Да-а, самое приятное ощущение в мире. Оно лучше хмеля, лучше секса. Его даже не сравнить с чувством, испытываемым при освобождении из тюрьмы. Потому что, сидя за решеткой, ты все равно знаешь, что рано или поздно, но однажды покинешь ее стены, и окажешься на свободе. В воровском же ремесле никогда не знаешь наверняка, удастся ли тебе улизнуть.

— Знаешь что? — промолвил Гуди, угрожая мне недоеденной сосиской. — Похоже, ты потерял хватку.

Невероятно.

Как это возможно, чтобы двое людей, разговаривающих на одном и том же языке, не могли донести друг до друга свои мысли? Это очередной раз доказывало то, что я говорил о Гуди. Разве я давил на него, когда он не хотел рассказывать о своей армейской жизни? Нет, потому как понял, что для него это болезненная тема, и перевел нашу беседу в другое русло. Почему он не может сделать то же для меня? Я неоднократно объяснил ему свою позицию, но до парня, очевидно, она так и не дошла. Да, мы оба приняли на грудь, и пиво во многом препятствовало восприятию информации на слух. И все-таки как можно быть таким козлом?

Я с отвращением отшвырнул в сторону остатки чипсов, послал Гуди к чертям и направился домой, бормоча себе под нос: «Нет, нет и нет!»