Бандит из Чертова Каньона

Глава 1 СУДЬБА-ИНДЕЙКА

Полдюжины мужчин устало развалились в откидных креслах у стен спального корпуса на ранчо «Застава Y». Все они были, как на подбор, мускулистые, загорелые и ясноглазые. Их лоснящаяся кожа и гладкие волосы были влажными после недавнего омовения — все они только что поужинали, а перед ужином на ранчо полагалось принять душ.

Один из них пел:

— Тут кто угодно рассмеется! — перебил один из слушателей.

— Захлопни пасть, — оборвал его другой. — В прошлом году я триста шестьдесят пять раз слышал эти куплеты, но не намерен пропустить ни слова и теперь!

Между тем сладкоголосый певец невозмутимо продолжал:

Один из компании — высокий смуглый человек — встал и потянулся, зевая. Пожалуй, в выражении его лица было что-то зловещее. Он редко улыбался, а говорил в трезвом состоянии еще реже.

Этот человек — звали его попросту Быком, а имя, данное ему при рождении, если кто и знал, то давно забыл — был бригадиром уже больше года. Если не вспоминать два-три кутежа, во время которых он нечувствительно устроил стрельбу в соседнем городе, это был отличный начальник: непревзойденный наездник, хорошо знающий пастбища, понимающий в скоте и всегда готовый к тяжелой работе.

Последний раз он упился до невменяемости полгода назад. Правда, время от времени, когда кому-то удавалось пронести флягу-другую из города на ранчо, он выпивал — но самую малость. Его воздержанность во многом объяснялась тем, что Элиас Хендерс, хозяин ранчо, пригрозил разжаловать его за следующее бесчинство. «Видишь ли, Бык, — сказал он, — мы самая большая компания в этой части страны и не можем позволить себе дурной репутации. А если бригадир „Заставы“ как ни в чем не бывало палит в близлежащем городе, как какой-то новичок, ушибленный пыльным мешком, — это и есть дурная репутация. И ты это брось! Второго предупреждения не будет».

Бык знал, что старикан не склонен повторять, и потому долгие шесть месяцев был паинькой. И дело было не только в желании удержаться на посту бригадира — мнение молодой Дианы Хендерс имело для молчуна гораздо больший вес, чем мнение ее престарелого папаши.

«Мне стыдно за вас, Бык», — сказала тогда она — и больше недели отказывалась от верховых прогулок с ним. Этого уже было более чем достаточно, но, как будто в насмешку, она еще и несколько раз ездила кататься с новым парнем, недавно прибывшим с севера и охотно принятым Быком на работу, чтобы заполнить вакансию.

С самого начала этот северянин не понравился Быку. «Слишком смазлив, чтобы быть хорошим ковбоем», — заметил философски один из старейших работников. Поначалу новичок, в самом деле чересчур миловидный, вызывал враждебность, однако сумел доказать, что он вполне нормальный парень, и бригада приняла Хола Колби, невзирая на его густые черные волосы, орлиный профиль, белоснежные зубы и смеющиеся глаза.

А певец все пел:

— Пойду-ка я спать, — протянул Бык. В этот момент поднялся Хол Колби.

— Я тоже, — сказал он, направляясь вслед за бригадиром на ночлег.

Уже стоя у своей койки, он вдруг повернулся к Быку, снимающему шпоры. Губы красавчика растянулись в приятной улыбке.

— Взгляни-ка сюда! — прошептал он, а когда тот повернулся к нему, засунул руку под вещмешок, служивший ему подушкой, и вытащил на свет божий флягу объемом чуть больше пинты. — Хочешь промочить горло?

— Думаешь, не хочу? — бригадир пересек комнату и подошел к койке Колби. Сквозь открытое окно в комнату доносились протяжные звуки нескончаемой баллады Техасца Пита:

Если спросит судья, кто же первым стрелял,

Честный парень — такой, как ты, — нужен мне.

А этот бедный гусак — все равно уж мертвяк

С сорока пятью дырками в мертвой спине.

— Пей, дружище, — пригласил Колби.

— Та еще отрава, — произнес Бык, утираясь обшлагом и возвращая флягу собутыльнику.

— Не так и плохо для дешевого кукурузного виски, — возразил Колби. — Еще по одной? — Но бригадир покачал головой, отказываясь. — Да забей ты на все! Вполне приличное пойло.

А Техасец Пит все пел:

Бык выпил еще — на этот раз порция была больше — и, сворачивая самокрутку, присел на край койки Колби. Он явно был расположен поговорить — виски, как обычно, прорвало плотину его молчания. Низким, хорошо поставленным голосом он рассуждал о прошедшем рабочем дне и планах на завтра. Хол Колби охотно поддерживал разговор — не то чтобы ему нравился Бык, но, подобно многим другим, он был заинтересован в хороших отношениях с бригадиром.

А из окна доносилось:

Между тем Бык вскочил на ноги.

— А чертовски приятная штука, Хол! — заявил он. К этому моменту фляга уже опустела, и бригадир был основательно пьян.

— Подожди минутку, сейчас я достану еще одну. — Хол снова запустил руку под свою «подушку». Бригадир заколебался:

— Пожалуй, я уже достаточно принял…

— Да ты еще вообще ничего не выпил! — настаивал Колби.

Надо сказать, что песни Техасца Пита страдали от многочисленных остановок и заминок, проистекающих из-за споров, в которых Пит принимал непременное живейшее участие. Но как только в беседе наступало временное затишье, он возобновлял свои сизифовы усилия, на которые никто не обращал ни малейшего внимания. Пита удостаивали разве что мимолетной насмешки.

Однако сладкоголосый певец никогда не останавливался на середине строфы, но лишь в ее конце. И как бы долго ни длилась пауза — пусть даже несколько дней, — певец всегда начинал со следующей строфы, без малейшей нерешительности или каких-либо повторов. Вот и теперь, пока Бык и Колби пили, Пит продолжал:

Наконец Бык поднялся на ноги. На вид он был крепок как скала, но Колби видел, что он таки сильно пьян. Еще бы — после полугода почти полного воздержания менее чем за полчаса вылакать много больше пинты дешевого жгучего виски!

— Ну что, теперь спать? — спросил Колби.

— Спать? К чертям собачьим! Я еду в город и этой ночью основательно пошумлю. Ты едешь?

— Нет, я уж лучше на боковую. Желаю приятно провести время.

— Так оно и будет. — Бригадир подошел к своей койке и приторочил к поясу револьвер. Он приладил на место снятую шпору, повязал на шею свежий платок из черного шелка, надвинул сомбреро на копну прямых черных волос и вышел наружу.

Неожиданно Пит перебил сам себя:

— Глядите-ка, куда этот чертов Бык двинул в такое позднее время?

— К конюшне, куда же еще. Приключений ищет на свою голову, — протянул другой ковбой.

— Он ведет себя как кретин, — сказал третий. — Еще и жужжал какую-то песню, когда вышел. Вечно с ним какие-то беды! Дрянное виски ударило в голову, вот он и запел, как Техасец Пит.

— Уехал, — пробурчал один из мужчин, когда смутно различимая в слабом звездном свете фигура всадника скрылась в северном направлении. — Поперся в город.

— Интересно, а знает ли он, что сегодня вечером старик в городе? — поинтересовался Техасец Пит.

— Ей-богу, я еду за Быком! Он же не знает, что старикан уехал в город! — вскочив на ноги, Пит двинулся к конюшне, все еще напевая:

Он поймал одну из свободных лошадей, воткнул ей между челюстей большой посеребренный мундштук, взнуздал ее, водрузил ей на спину тяжелое инкрустированное седло, поставил ногу в болтающееся стремя и скрылся с глаз в туче пыли. Техасец Пит всегда носился в водовороте пыли, исключая разве что дни, когда лил дождь, — тогда он скакал в фонтане грязи.

То, что техасец в столь позднее время несся с такой скоростью, еще не говорило о его особой спешке — точно так же он мчался на свадьбу, похороны или в гости. Однако любой, кто знал Пита, догадался бы, что он ужасно спешит, потому, что он забыл надеть свои ковбойские легины [1] из овечьих шкур, основной предмет его гордости. Действительно, Техасец Пит был в большой спешке.

Что можно сказать об этом ковбое? Он мог жить без работы, в двух шагах от голодной смерти, но были предметы, без которых он не мог обойтись ни при каких условиях. Пара отличных кожаных краг, инкрустированный серебром мундштук, тяжелая уздечка, украшенная накладками, искусно выделанное кожаное седло, широкополый стетсон, два шестизарядных револьвера с кобурами и портупеями, яркий шелковый шейный платок — все это было необходимо ему больше, чем еда и питье.

Возможно, его мустанг стоил не более десяти долларов, башмаки заношены, а штаны — предельно истерты, засалены и истрепаны, но в других отношениях Техасец Пит был воплощением красоты и роскоши. Колесики его мексиканских шпор, отделанных серебром, волочились по земле, когда Пит гулял, и гирьки на них весело звенели в такт стуку его мальчишеского сердца.

Техасец Пит галопом несся по пыльной дороге к небольшому городку, удовлетворявшему простые нужды поселенцев своим магазином, рестораном, китайской прачечной, кузницей, отелем, газетой и пятью барами. При этом он продолжал петь:

Опередив Пита на милю, к городу стремилась другая лошадь — гнедой иноходец с белой звездой во лбу и белоснежными задними ногами. Звездочка, гордость бригадирского сердца. В глубоком седле, слившись с конем, словно кентавр, восседал Бык.

Город Хендерсвиль ранним вечером был ласков и приятен, как поцелуй непорочной девы, но ближе к полуночи начинал жить иной жизнью. В описываемый момент он находился как раз на полпути между этими двумя состояниями. Это было время первой вечерней выпивки, время звона шпор, монет и стаканов.

Внезапно эту идиллию нарушили дикие крики, сопровождаемые бешеным топотом копыт и троекратным щелчком шестизарядного револьвера. Хэм Смит, шериф, вскочил из-за стола, бросив партию в «фараон», и навострил уши.

Хэм держал наиболее прибыльное заведение в Хендерсвиле. Должность шерифа льстила его тщеславию и вдобавок укрепляла его бизнес, но в ней имелись и свои недостатки. Непонятно откуда взявшийся шум как раз был одним из них. Шериф занервничал. В такие моменты он почти желал, чтобы его должность исполнял кто-нибудь другой. Но прикосновение к сияющему значку на левом кармане жилета вернуло ему уверенность, и он гневно оглядел посетителей. Шериф глубоко вздохнул: приближалась как минимум дюжина молодых здоровенных ковбоев, чей визит не предвещал ничего доброго.

На другой стороне улицы, в редакции газеты «Вестник Хендерсвиля», как раз сидел в гостях у редактора Элиас Хендерс. Когда выстрелы нарушили вечернюю тишину, двое мужчин выглянули на улицу.

— Парни остаются парнями, — заметил редактор.

Пуля ударила в оконное стекло. Одним движением редактор загасил лампу на столе, и оба мужчины с неописуемой быстротой упали на пол, укрывшись за тем же столом.

— Иногда эти бестии чертовски неосторожны, — заметил Элиас Хендерс.

А тем временем Техасец Пит скакал по дороге, напевая:

Неподалеку раздались звуки выстрелов.

— Ей-богу, это наш сукин сын! — воскликнул Пит.

Мужчины, расположившиеся в баре «Приют Хэма — ликеры и сигары», заслышав выстрелы, только мрачно ухмыльнулись. Мгновением позже некованые копыта застучали по грубым доскам крыльца, двери распахнулись, и Звездочка поднялась на дыбы прямо посреди комнаты, подстрекаемая дикими криками всадника, который размахивал над головой дымящимся револьвером.

Бык, бригадир «Заставы Y», обвел взглядом комнату, и его серо-стальные глаза остановились на шерифе Смите. Хэм, казалось, потерял последние остатки терпения.

— Ты, черт тебя дери, арестован! — запищал он высоким тонким голосом. Обернувшись к мужчинам, сидящим за соседними столами, он показал сначала на одного, затем на второго: — Ты, черт возьми, и ты, черт побери, и ты, черт тебя раздери — схватите его сейчас же! — возглашал он, быстро обводя их указательным пальцем.

Однако ни один из них не двинулся со своего места. Смит окончательно вышел из себя.

— Хватайте его, олухи! Шериф я этого округа или не шериф?! Черт вас всех раздери, к чертям собачьим вашу мать и бабушку!

— Мой папаша гризли был, а мамаша — оцелот, — продекламировал Бык. — Зубы чистил я колючкой, кактусом башку чесал. И я желаю немедленно выпить! — добавил он патетически.

— Ты всецело под арестом! Сейчас же схватите его! — пронзительно визжал Хэм.

Бык выстрелил в пол, пуля вошла в доску на расстоянии шага от Смита, после чего тот мгновенно скрылся под столиком для игры в «фараон». Мужчины засмеялись. Бык переключил внимание на бармена и выстрелил прямо в стойку. Бармен дернулся.

— Будь осторожен, Бык, — попросил он. — Мой доктор советовал мне избегать беспокойства.

Двери вновь распахнулись. Бык мгновенно развернулся, готовый достойно встретить новоприбывшего своим шестизарядным револьвером, но при виде человека, зашедшего в зал, опустил оружие и мгновенно протрезвел.

— Что ж ты, Бык? — спросил Элиас Хендерс. — Опять хулиганишь?

Мгновение мужчины молча смотрели друг на друга. Никто не мог сказать, что творится у них в душе. Первым заговорил старик:

— Полагаю, что более не нуждаюсь в твоих услугах, Бык. — И после паузы добавил: — Разве что простым рабочим возьму, да и то, когда протрезвеешь.

Он вышел. В тот момент, когда он ступил в дорожную пыль, мимо него, свесившись с мустанга, прошмыгнул Техасец Пит. Бык в этот момент как раз потехи ради усаживал свою лошадь возле стойки бара, а позади него медленно вылезал из-под стола Хэм Смит. Когда он увидел, что Бык стоит к нему спиной, в глазах шерифа сверкнула хитрость. Все присутствующие смотрели на фокусы Быка, шерифа же никто не замечал. Тогда он вытащил револьвер и направил в спину экс-бригадиру «Заставы Y». Но тут у дверей сверкнула вспышка, грянул выстрел — и револьвер выпал из рук шерифа. Все глаза обратились к дверям. Там стоял Техасец Пит с дымящимся револьвером.

— Ты, чертов хорек! — воскликнул он, глядя на Хэма. — Пойдем, Бык, здесь не место для таких славных парней, как мы с тобой.

Бык поднял Звездочку и медленно выехал наружу, даже не взглянув на шерифа. Впрочем, он не смог бы найти лучшего способа, чтобы выразить свое презрение к этому человеку.

Между ними давно пробежала черная кошка. Смит был избран наиболее необузданной частью электората. Бык же во время кампании работал на кандидата оппозиции, которого поддерживали крупнейшие скотоводы во главе с Элиасом Хендерсом. Какова была бы политическая позиция Быка, не будь он в тот момент бригадиром на ранчо Хендерса, — этот вопрос для избирателей Хендерсвиля оставался открытым. Но факты остаются фактами: он был бригадиром и потому работал на кандидата реформистского лагеря. Он не только почти добился его избрания, но еще и столь рьяно полил грязью противоположную партию, что, казалось, теперь ее шансы равны нулю.

«На следующих выборах шерифом станет Бык», — поговаривали одно время надежные источники, более того, это считалось уже решенным делом.

Хэм Смит подобрал свое оружие и тщательно осмотрел. Пуля техасца попала в ствол как раз рядом с барабаном. Вид Хэма говорил, что он зол на всех присутствующих.

— Я хочу, чтобы вы помнили, кто здесь шериф! — крикнул он. — Когда я приказываю вам, это голос закона, и вы все обязаны меня слушаться!

— Заткнись, Хэм! — посоветовал ему кто-то.

Пит оседлал своего мустанга и теперь неторопливо ехал на нем стремя в стремя с Быком, который был сейчас трезв так словно никогда в жизни не брал в рот спиртного.

— Нам повезло, что с ним не было его шайки, — заметил Пит.

Бык пожал плечами, ничего не ответив. Техасец вернулся к своей прерванной песне:

— А что ты вообще-то делал в городе, Пит? — спросил Бык.

— Просто поехал предупредить тебя, что старикан сегодня вечером отправился в город. Кажется, я опоздал, а, парень?

— Да, дружище. Но все равно спасибо. За мной не заржавеет.

— Эх, судьба-индейка!

— А откуда ты знал, что старикан сегодня вечером собирался в город?

— Странно, что ты не знал этого, Бык. Это было известно всем.

— Значит… значит, и Колби тоже?

— Полагаю, что да.

Некоторое время они ехали молча, потом Техасец опять нарушил тишину:

Когда Бык с Питом добрались до ранчо, большая часть рабочих уже спала, лишь Хол Колби ворочался на своей койке. Он усмехнулся, глядя, как Бык зажигает лампу.

— Хорошо повеселился? — спросил он.

— Там был старикан, — коротко бросил Бык. — Так что я больше не бригадир.

— Эх, судьба-индейка! — посочувствовал Колби.