Бандит из Чертова Каньона

Глава 2 НАЛЕТ

На следующий день утром мужчины как ни в чем не бывало оседлали своих мустангов, собираясь начать работу. Сейчас у них не было бригадира, и они бездельничали, ожидая босса.

Бык праздно сидел на ограде лошадиного загона. Парни почти не обращали на него внимания, но посторонний наблюдатель не смог бы определить по их поведению, уважают ли они чувства экс-бригадира или им наплевать на его проблемы.

Конечно, относились к нему хорошо, но он был молчуном, а молчуны заводят друзей не слишком быстро. Сам сдержанный, он не терпел несдержанности и в других. Его прямые черные волосы и высокая, крепко сколоченная фигура вкупе с дубленой шкурой делали его похожим на индейца, а естественная сдержанность лишь увеличивала это сходство. Длинный же красный шрам, пересекавший подбородок, подчеркивал грубость и жесткость его невозмутимого лица.

Техасец Пит, седлавший мустанга в загоне, начал день с новой песни.

— С работой покончено, Бык? — спросил он, взглянув на экс-бригадира.

— Полагаю, да, — ответил тот.

Пит легко вскочил в седло.

— Похоже, и я собираю манатки, — объявил он. — Мне явно нужен отпуск. Куда отправимся?

Глаза Быка остановились на фасаде ранчо. Как раз в этот момент из офиса вышел старый Элиас, а за ним его дочь Диана и Хол Колби. Эти двое смеялись и весело болтали, причем Бык не мог не заметить, насколько близко негодяй склонялся к лицу девушки. Подумать только, как легко этот мерзавец находил путь к сердцу людей, а в особенности женщин, с какой опасной легкостью завоевывал их доверие!

— Если ты собираешься прочь отсюда, то почему не седлаешь мустанга? — продолжал техасец.

— Похоже, я передумал.

Пит посмотрел в сторону ранчо, в том же направлении, куда и Бык, и пожал плечами.

— Понятно, — прокомментировал он. — Да, местечко-то здесь неплохое. Пожалуй, я тоже останусь ненадолго.

Элиас Хендерс и Хол Колби неторопливо подошли к лошадиному загону, девушка же повернула обратно к дому. Когда двое мужчин вошли в загон, Бык соскочил с изгороди и приблизился к Хендерсу.

— Вы нуждаетесь в рабочих? — спросил он старика.

— Я могу взять тебя, Бык, — ответил Хендерс с тусклой усмешкой. — Тридцать пять в месяц плюс снабжение.

Бывший бригадир кивнул в знак согласия, направился к лошадям, столпившимся с другой стороны загона, и свистнул. Голова Звездочки поднялась над головами других животных. Верный конь мгновенно почуял хозяина и, проталкиваясь сквозь толпу сородичей, устремился прямо к нему.

— Теперь бригадиром будет Колби, — объявил Элиас Хендерс, остановившись в самом центре загона.

Вот и все. Мгновение замешательства — и мужчины продолжили готовиться к ежедневной работе, а те, кто был в седлах, глубокомысленно свертывали самокрутки. Колби уже ходил среди людей, распределяя хорошо известную каждому рутинную работу.

— Ты, Бык, — сказал он, когда очередь дошла до экс-бригадира, — отправишься в Тополиный каньон и последишь за стадом коров бешеного Джо. Если, конечно, у тебя получится. Лично я так и не смог уследить за ними, хотя у меня ушло на это больше недели.

Это было самое тяжелое, требующее массы времени задание, но если Бык и был раздосадован, то не подал виду. Если уж на то пошло, он даже был доволен: будучи заядлым наездником, он к тому же любил скакать в одиночестве. Именно это его свойство служило поводом для различных комментариев и догадок. Многие спрашивали, почему он так часто удаляется от людей, подозревая какую-то тайну и не умея понять простую вещь: есть мужчины, способные находить удовольствие в своем собственном обществе, не считая доброго коня и просторов прерии.

Вход в Тополиный каньон находился на расстоянии добрых двадцати миль от ранчо, а путь к его вершине представлял собой пять миль тяжелого подъема по каменистому неровному склону. Было десять утра, когда Бык натянул поводья возле того самого одинокого тополя, который обозначал вход в каньон и давал ему имя. Он напряженно вслушался. Далеко впереди, в глубине каньона, раздалось едва слышное стаккато ружейных выстрелов — насколько далеко, определить было трудно, так как извилистые стены каньона быстро поглощали звук. Но Быку хватило того, что он вычислил направление, и он тут же погнал своего мустанга вперед по каньону, весь обратившись в слух.

Когда последний из рабочих покинул ранчо, Элиас Хендерс вернулся в свой офис, в то время как Хол Колби поймал двух мустангов, оседлал их и взнуздал, насвистывая при этом какой-то развеселый мотив. Оседлав одну из лошадей, он повел другую на поводу, направляясь к ранчо. Как раз в этот момент Диана Хендерс вышла наружу во всей своей красе, и стало очевидным, для кого предназначена вторая лошадь. Приняв поводья из рук Колби, девушка вскочила в седло, как мужчина.

Надо сказать, что хотя Диана ездила на лошади наравне с лучшими всадниками, а стреляла наравне с лучшими снайперами, о ней никто никогда не сказал ни одного грубого или вульгарного слова. Некоторые старые рабочие знали ее с раннего детства, но даже этот факт вкупе с известной свободой нравов в Аризоне не позволял им проявлять подобную свободу в отношении Дианы Хендерс. Однако она более чем какая-либо другая девушка в этом диком краю могла восприниматься мужчинами как объект охоты.

В присутствии Дианы мужчины не сквернословили. Никто из них не осмеливался опустить лапу на ее стройные плечи или в хорошем расположении духа панибратски шлепнуть ее сзади. Все они боготворили ее, а многие были жестоко в нее влюблены. Что-то в ней — некая врожденная утонченность и благородство — заставляло их держаться на расстоянии или, скорее, знать свое место. Ибо лишь весьма застенчивый человек мог оставаться на расстоянии от Дианы при наличии хоть малейшего шанса быть рядом с ней. Бывало, мужчины говорили о ней как о чистокровном породистом скакуне, чувствуя флюиды благородства, исходящие от всего ее существа.

Элиас Хендерс был из Хендерсов Кентукки. Как и все мужчины в его роду, он получил степень в Оксфорде, поступив туда после окончания alma mater в родном штате. Старый сэр Джон Хендерс, основавший американскую ветвь семейства, был выпускником Оксфорда и желал видеть сына и внука идущими по своим стопам.

Двадцать пять лет тому назад Элиас Хендерс подался на запад на пару со своим одноклассником и соседом по Кентукки Джоном Мэнилом. Двое молодых людей занялись скотоводством. Их объединенный капитал помог им продержаться на плаву года три, защитив от всех ловушек, расставляемых чиновниками и конкурентами. Но что было делать с внезапными набегами апачей? Они, вместе с транспортными трудностями, отдаленностью рынков сбыта и неопытностью, сделали свое черное дело, приведя двух друзей на грань банкротства. Однако, когда все уже почти рухнуло, Хендерс неожиданно открыл на своей земле золото. Не прошло и двух лет, как дела приятелей стремительно пошли в гору.

Хендерс вернулся в Кентукки и женился на сестре Мэнила, а затем отправился в Нью-Йорк — друзья решили, что их бизнес требует представителя на востоке. Мэнил же остался в Аризоне.

Потому-то Диана Хендерс и родилась в Нью-Йорке. Когда ей было около пяти лет, ее мать подхватила туберкулез легких. Врачи посоветовали сухой климат, и тогда Хендерс и Мэнил поменялись местами — Хендерс увез семью в Аризону, а Мэнил с женой и маленькой дочуркой переместился в Нью-Йорк. Последний был женат на простолюдинке. К несчастью, результат этого брака был безрадостен. Будучи человеком хорошего рода и скорее экономным, чем мотом, он в итоге не смог ничего оставить своей сестре и жене своего лучшего друга.

Мать Дианы умерла, когда той было пятнадцать. Девочка, не желая покидать отца, отвергла мысль об окончании образования в одном из восточных колледжей, а Элиас Хендерс, сам боясь расстаться с ней, охотно уступил ее решению. Достаточно образованный, чтобы руководить ею, отец взял заботу о дальнейшем просвещении дочери на свои плечи. Так что в свои девятнадцать девушка с Дикого запада хотя и не обладала многими важными навыками и умениями, но тем не менее была воспитана прекрасно, даже изысканно. Что касается музыки, утехи отца, то и умение играть, и великолепное фортепиано, прибывшее на упряжке волов, были наследием ее покойной матери.

Отец, книги, музыка и лошади — только это и заполняло жизнь девушки. Ее обществом были молодые вакеро [2], наездники, работавшие на ее отца. Без сопровождения хотя бы одного из них ей было запрещено выезжать за пределы ранчо — в те годы апачи все еще оставались страшной угрозой в Аризоне.

Сегодня утром ее сопровождал новый бригадир. Некоторое время они ехали молча, стремя в стремя. Мужчина ехал чуть позади, так что имел возможность без всякого стеснения рассматривать ее профиль. Глаза с пушистыми ресницами, короткий прямой носик, аристократический рот, безупречный подбородок — все достоинства, представшие обожающему взгляду молодого бригадира, повергали его в немой восторг. Однако именно он в конце концов нарушил затянувшееся молчание.

— Ты не поздравила меня, Ди, — сказал Колби. — Или ты еще не знаешь?

— Знаю, — ответила она. — Поздравляю тебя. Но не могу забыть, что твоя удача означает для другого человека несчастье.

— Это его собственный промах, уверяю тебя. Человеку, напивающемуся до такого состояния, нельзя доверять руководящую работу.

— Да, но он был хорошим бригадиром.

— Может быть. Я же не говорю о нем ничего плохого. Однако я вижу, как высоко ты его ценишь, — а что, собственно, ты о нем знаешь? Ты должна быть осторожнее, Ди. В этих краях скрыто много мрачных тайн. Когда парень столь неразговорчив, как он, то, скорее всего, у него на душе есть что-то, о чем ему не надо болтать.

— А я думала, что он твой друг, — заметила девушка.

Колби покраснел:

— Конечно, он мой друг. И, поверь мне, я очень ценю старину Быка. Но в данном случае я думаю только о тебе, а вовсе не о нашей с ним дружбе. Я очень хочу, чтобы с тобой никогда не случилось ничего такого, о чем бы ты впоследствии пожалела.

— Не понимаю, о чем ты, Хол.

Он в замешательстве ударил себя хлыстом по ноге.

— Ерунда, Ди. Естественно, я не хотел сказать ничего дурного о своем друге. Я лишь призываю тебя к бдительности, вот и все. Ты же знаешь, нет ничего такого, чего я не сделал бы для тебя, даже если это будет стоить мне всех друзей на свете. — Нахал переложил поводья в правую руку, а левую, слегка наклонившись, положил на руку Дианы, которую она сразу же отдернула.

— Пожалуйста, не надо, — попросила она.

— Я люблю тебя, Диана, — выпалил он внезапно.

Девушка в ответ на это только рассмеялась — весело, хоть и не без издевки.

— Все до единого мужчины думают так. А все потому, что я здесь единственная девушка и на сто миль вокруг нет ни одной конкурентки.

— Для меня ты единственная девушка в целом мире.

Она повернулась и лукаво взглянула на него. Действительно, он был весьма притягателен. Именно его облик и забавные мальчишеские манеры так привлекли ее поначалу. Ей нравилось то, что он, казалось, держится с ней искренне и открыто. Из всех известных ей мужчин (исключая, пожалуй, отца) он один умел быть ровным и самоуверенным в обращении с женщиной. Остальные были либо робкими и неуклюжими, либо грубыми и несдержанными, либо вообще немыми бревнами, как Бык. Впрочем, он выглядел единственным мужчиной на ранчо, не влюбленным в нее до умопомрачения.

— Поговорим о чем-нибудь другом, — заявила она.

— Есть ли для меня хоть какая-то надежда? — спросил Хол.

— Во всяком случае, люби меня и дальше, — шутливо подбодрила она его. — Мне нравится, когда меня любят.

— Но я не хочу быть в толпе других, — настаивал он.

— Что уж тут поделаешь! Даже наш повар писал мне стихи. Господи, о скольких влюбленных глупцах рассказывал мне отец — и каждый всерьез рассчитывал на успех!

— Мне нет дела до старого желтомазого дурака-повара, — огрызнулся Хол. — Я хочу, чтобы и ты любила меня.

— О! Это другой вопрос. Но теперь мы все-таки сменим тему.

— Пожалуйста, Ди, я ведь серьезно, — умолял он. — Дай же мне хотя бы маленькую надежду.

— Ты не должен так говорить с девушкой, Хол, — сказала Диана. Голос ее при этом был негромким и нерешительным, а глаза наполнились нежностью. На большее в это утро Колби не смел и рассчитывать.

Чем дальше Бык гнал свою лошадку по каменистой тропе Тополиного каньона, тем ближе звучали выстрелы. Их незатихающий треск уверенно указывал нужное направление. Поскольку стреляли уже совсем рядом, экс-бригадир натянул поводья, вынул ружье из футляра и спешился.

— Стой! — приказал он Звездочке шепотом, а сам осторожно пополз вперед. Стреляли теперь непосредственно перед ним, как раз за каменистым выступом горы, покрытым невысоким кустарником. Однако хлопки выстрелов стали менее частыми. Бык предположил, что оба, и охотник, и жертва, спрятались в укрытия и потому обмениваются лишь редкими упреждающими выстрелами.

Ползти прямо на эти выстрелы, продвигаясь по тропке, идущей по дну каньона, означало подвергнуть себя опасности попасть под огонь одной из сторон, а может быть, и обеих. В этом диком краю могло случиться все что угодно. Бывало, что обе стороны, принимавшие участие в конфликте, представляли интересы, враждебные интересам их же нанимателя. С такими невеселыми мыслями экс-бригадир ранчо «Застава Y» осторожно карабкался по крутому склону горы, скрывавшей от него ту часть каньона, где происходила перестрелка.

Из особенностей детонации Бык заключил, что в перестрелке участвуют по меньшей мере пять или шесть ружей. Как они распределены, он не мог даже гадать. Бык решил оценить силы сторон, спрятавшись за гребнем горы, и в том случае, если дело его не касается, дать противникам перестрелять друг друга. Во всяком случае, у него не было ни малейшего желания вмешиваться в чужую разборку, ибо в трезвом виде Бык никогда не искал приключений на свою шею.

Абсолютно бесшумно, с ружьем на изготовку, он наконец заполз на гребень. Нужно было проложить путь сквозь кустарник на другую сторону, а для этого обогнуть гигантское напластование руды, которое мешало продвижению. Вскоре кусты стали реже, и он смог увидеть противоположную стену каньона. Пронзительный звук выстрела раздался непосредственно под ним, за выступом.

Прямо перед ним футов на двадцать возносился над кустарником громадный пласт горной породы, подставляя свою поверхность всем непогодам. Бык дополз до него и залег за этой громадой, а затем внимательно осмотрелся. Он понял, что его убежище располагается на самом краю обрыва, почти перпендикулярного дну Тополиного каньона. Прямо под ним пятеро апачей прятались среди скал и валунов, теснившихся внизу. Им противостоял всего один человек, скорчившийся в неуклюжей позе за камнем на противоположной стороне. Бык не мог видеть его лица, скрытого огромным сомбреро, но покрой одежды выдавал типичного вакеро — он мог быть как из Америки, так и из Мексики. Впрочем, сейчас это было неважно, так как он был один против пятерых, а эти пятеро были индейцами. Минуту Бык наблюдал за развитием ситуации, отметив, что последние минуты огонь велся только со стороны индейцев. Не был ли мертв парень с той стороны каньона? Во всяком случае, он был недвижим.

Вдруг один из индейцев осторожно выполз из своего укрытия, в то время как другие четверо открыли бешеную пальбу по своей жертве. Затем вслед за первым последовал второй индеец, а трое оставшихся продолжали палить, прикрывая маневр своих собратьев.

Бык усмехнулся угрюмой, жестокой усмешкой. Этих краснокожих явно подстерегал величайший сюрприз.

Двое переползали каньон, используя для прикрытия любые неровности. Они были уже рядом с лежащим ничком мужчиной. Вот-вот трое стрелков по эту сторону каньона должны были прекратить стрельбу, а те двое — одним броском покончить с зазевавшейся добычей.

Бык поднял ружье. Последовали два выстрела, почти одновременных, так что невозможно было поверить в то, что стрелял один и тот же человек. Двое индейцев, уже привставшие для финальной атаки, рухнули среди раскаленных на солнце валунов. Мгновенно осознав настигшую их опасность, остальные трое апачей вскочили на ноги и бросились вверх по каньону в поисках нового укрытия. Но их положение было совершенно безнадежным, поскольку Бык со своим ружьем занимал господствующую позицию. Это ружье вновь заговорило, и бегущий впереди индеец вскинул руки над головой, закрутился на месте и упал лицом вниз. Двое других бросились за ближайшие валуны.

Бык взглянул туда, где лежал его протеже. Тот как раз поднял голову и попытался выглянуть из своего укрытия, по-видимому поняв, что в зловещий хор ружейных стволов вступил со своей партией новый голос.

— Ранен? — крикнул Бык. Мужчина, взглянувший в сторону раздавшегося голоса, отрицательно помотал головой. — Тогда что ж ты, мать твою, не стреляешь? Там еще двое осталось — залегли выше на этой стороне.

— Я без оружия, — ответил несчастный.

«Так это была ловушка», — подумал Бык, выискивая укрытие оставшихся двух апачей, и окликнул собеседника:

— Есть еще тут они, кроме этих?

— Нет.

После этого наступило продолжительное молчание, такое всеобъемлющее и мирное, какое, наверное, царило в этом каньоне со дней творения и так бы и продолжалось, если б человек, эта злосчастная болезнь земной коры, не разбил его вдребезги.

«Не могу же я лежать здесь весь день», — подумал Бык. Он продвинулся немного вперед и заглянул за край обрыва. Это была вертикальная стена высотой футов сорок. Он покачал головой. Внезапный выстрел — и пуля оторвала кусок породы у него под ногами. Мгновенно прозвучал другой выстрел с той стороны каньона.

Бык взглянул на укрытие индейцев. Никакого признака их присутствия. Один из них застал его врасплох, а потом нырнул обратно с глаз долой — ладно. Но каким образом тот парень напротив стрелял без оружия?

— Я застрелил одного, — раздался знакомый голос как будто в ответ на его мысли. — Но ты лучше не высовывайся — второй почти рядом с тобой.

— Ты же сказал, что не вооружен, — крикнул в ответ Бык.

— Я вылез и взял ружье у подстреленного индейца.

Бык отполз обратно в свое укрытие, а затем в кустарник и начал огибать гребень, пытаясь зайти в тыл оставшемуся индейцу. Минутой или двумя позже он снова выполз на край. Внизу он увидел оставшегося краснокожего, припавшего к земле за большим валуном. Бык выстрелил — и промахнулся. Индеец вскочил и бросился к мустангу, привязанному невдалеке. Белый же человек пожал плечами, встал на ноги и начал поиски удобного спуска.

Второй белый наблюдал за его действиями, ознаменовавшими конец сражения. Когда Бык достиг дна пропасти, он уже шел навстречу своему спасителю. Особенный свет сверкнул в глазах обоих, когда они сошлись лицом к лицу.

— Ах, да это же сеньор Бык! — воскликнул спасенный. Теперь он говорил по-испански.

— Грегорио! — воскликнул в свою очередь Бык. — Как им удалось заманить тебя в эту западню?

— Я разбил лагерь чуть выше этого места прошлой ночью, — начал рассказывать Грегорио. — Этим утром я шел с ружьем, рассчитывая убить антилопу на завтрак. Но тут сверху нагрянули индейцы. Они обстреливают меня с самого утра. Вы подоспели как раз вовремя, чтобы спасти мне жизнь, сеньор Бык, и Грегорио никогда этого не забудет. — Новообретенный приятель говорил по-английски с небольшим акцентом.

— Тебе не случалось видеть коров бешеного Джо где-нибудь поблизости? — спросил Бык, игнорируя бурные излияния чувств и заверения в благодарности.

— Нет, сеньор, я их не видел, — ответил Грегорио.

— Ладно, я схожу за лошадью и еще разок осмотрю местность с вершины, — Бык повернулся и пошел за Звездочкой.

Пятнадцатью минутами позже, возвращаясь, Бык встретил обрадованного Грегорио, нашедшего свою лошадь и свои вещи целыми и невредимыми.

— С Богом, сеньор, — окликнул его Грегорио.

— До свидания, — отозвался ковбой.

В устье каньона, там, где он сужался до размеров тесного ущелья, Бык тщательно исследовал почву и точно определил, что ни одна корова или иная скотина не проходила здесь уже очень давно. После этого он повернул обратно.

В это самое время с другой стороны в каньон въехал Джим Уэллер, ищущий потерянных лошадей. Увидев Грегорио и узнав его, он расстегнул кобуру и провожал мексиканца взглядом, пока тот не скрылся за выступом горы с восточной стороны от входа в каньон.

В этой части страны Грегорио имел отвратительную репутацию. Еще точнее, он был объявлен вне закона, и за его голову был назначен приз.

«Однако, — подумал Уэллер, — я ищу лошадей, а отнюдь не преступника-рецидивиста», — и со вздохом облегчения отправился дальше, радуясь, что между ним и метким ружьем Грегорио теперь находится целая гора. Десятью минутами позже он встретил Быка, спускавшегося Тополиным каньоном. Мужчины натянули поводья, кивнув друг другу в знак приветствия.

Уэллер спросил о лошадях и узнал от Быка, что в Тополином уже давно не было никакого скота. Он ничего не сказал о своей встрече с Грегорио, но было очевидно, что двое мужчин не могли не пересечься в Тополином каньоне. Что ж, если Джим не хотел говорить об этом, то, очевидно, он имел причину молчать. Не в обычаях Аризоны тех лет было совать нос в чужие дела. Бык тоже ничего не сказал о Грегорио и о стычке с апачами, но это потому, что был неразговорчив.

— Придется искать этих лошадей в Сточной трубе, — заметил Уэллер. (Так назывался следующий к западу каньон. )

— Посмотри заодно, нет ли там коров бешеного Джо, — сказал Бык. — А я поеду в каньон Бельтера и если увижу твоих лошадей, отгоню их домой.

Двое разошлись у входа в Тополиный. Уэллер двинулся на запад, в то время как Бык направился к востоку, в каньон Бельтера, который располагался по дороге к «Заставе Y».

Тремя часами позже еженедельный почтовый дилижанс, мчавшийся на север, притормозил, подняв тучу пыли, и остановился на железнодорожной станции по сигналу одного из двух мужчин, сидевших в открытой коляске. Когда дилижанс остановился, мужчина спрыгнул на землю и затем, вскарабкавшись наверх, занял место рядом с кучером, встретившим его грубо и неприветливо. С собой новый пассажир имел тяжеленный куль, который расположил между ног, и короткоствольный револьвер, притороченный к ноге.

— Святые заступники! — с сильным провинциальным акцентом запричитала толстая леди внутри экипажа. — Да это же налёт!

Пожилой джентльмен с седыми усами, по которым тонкой струйкой стекала слюна, коричневая от жевательного табака, успокоил толстуху:

— Нет, мэм, это курьер с прииска везет золото. Здесь, в этом месте, благословение Богу, уже три недели все спокойно. Времена, мэм, уже не те, что раньше — все эти новые идеи и реформы делают свое дело.

Толстая леди лишь косо взглянула на него с неимоверным презрением, оправила свою безразмерную юбку и покрепче прижала к себе свой багаж. Экипаж заколесил дальше, лошади перешли на галоп. Когда дилижанс в очередной раз качнуло и тряхнуло, леди швырнуло на колени пожилому джентльмену. Ее чепец залихватски сполз на один глаз.

— Не смейте прикасаться ко мне! — воскликнула она, свирепо глядя на крохотного джентльмена, как будто именно он был виновен в происшедшем. Впрочем, едва она восстановила статус-кво, водрузив свои телеса на положенное им место, как другой, еще более сильный толчок швырнул джентльмена на ее колени.

— Негодяй! — закричала она и, сграбастав его своими жирными лапами, отбросила от себя, как котенка. — Какая низость! Бедная вдова не может спокойно проехать, чтобы к ней не полезла всякая сволочь! Никто не присмотрит, не позаботится! Сирая я, убогая, беззащитная! Некому заступиться, некому помочь! Нет мужчин, нет!

Крошечный пожилой джентльмен, хотя у него и были пристегнуты по бокам два огромных револьвера, совершенно съежился. Он был настолько напуган, что не осмелился сказать ни слова, опровергающего столь несправедливые обвинения, а лишь скосил на нее исподтишка свои близорукие водянистые глаза. Вытерев испарину ярким платком, он плотнее вжался в свой угол и больше не издавал ни звука.

К сожалению, получасом позже дилижанс закачало еще больше, а затем он и вовсе въехал в ущелье. Перед путешественниками простиралась холмистая возвышенность. Дорога раскручивалась по этой возвышенности и, минуя ранчо «Застава Y» и городок Хендерсвиль, выходила на равнину. Но в ущелье путь был узким и извилистым, а передвижение по нему — мучительным. Эта отвратительная дорога требовала гораздо более аккуратной езды, чем та, которую обеспечивал возница. Создавалось впечатление, что он представляет себя кучером главы правительства или, по крайней мере, свадебного кортежа. Итак, лошади шли, дилижанс, пошатываясь, перепрыгивал из одной рытвины в другую, тучи едкой пыли в химерическом свете ущелья покрывали животных, экипаж и пассажиров. Сквозь ее плотную завесу кучер не сразу увидел выросшие перед ним фигуры двух мужчин.

— Стой! Руки вверх! — проревел тот из них, что был повыше.

Курьер, сидящий рядом с кучером, сделал попытку достать оружие, но тут прогремел шестизарядный револьвер налетчика, и курьер повалился ничком прямо на круп ближайшей лошади. Та вздрогнула и в ужасе скакнула, дернув хомут. Кучер попытался успокоить ее, но в этот момент двое бандитов поднялись на дилижанс. Один из них взял на мушку кучера и пассажира на передке, другой вошел внутрь.

Толстая леди, скрестив руки на груди, свирепо глядела на вошедшего бандита, в то время как руки крошечного джентльмена уже послушно коснулись потолка экипажа.

— Руки вверх! — свирепо повторил бандит.

Леди не двинулась.

— Будь уверен, я не подниму их и на дюйм! — крикнула она. — Твое счастье, грязный ублюдок, что Мэри Донован не захватила парочки револьверов, а здесь нет ни одного мужчины, чтобы защитить бедную вдову. — Она бросила испепеляющий взгляд на крошечного старого джентльмена. Даже под многолетним загаром было видно, как покраснел бедняга.

— Не двигайтесь и смотрите назад, — предостерег разбойник. — Минут через пять можете ехать.

Затем двое бандитов попятились вверх по дороге, держа дилижанс под прицелом. Курьер стонал в дорожной пыли. Толстая леди открыла дверь и вышла наружу.

— Эй ты, назад! — окликнул ее один из бандитов.

— Пошел к дьяволу, — хладнокровно отозвалась Мэри Донован, остановившись возле стонущего курьера. Тот приоткрыл глаза, попытался встать и наконец с помощью Мэри Донован поднялся на ноги.

— Простая царапина, по-моему, — материнским тоном успокаивала она, помогая ему взобраться на дилижанс. — Утром будешь в полном порядке. А ты, старая баба с артиллерией, давай двигайся и помоги мне! — пронзительно завопила она, обращаясь к пожилому джентльмену.

Вместе они помогли раненому сесть. Бандиты были еще в пределах поля зрения, но оставили ее в покое — без сомнения потому, что она была всего лишь безоружной женщиной. Дама, однако, не ограничилась размещением курьера. Повернувшись к старому джентльмену, она вырвала из кобуры один из его револьверов.

— Гони как дьявол! — закричала она кучеру, высовывая голову из окна дилижанса, и, когда тот хлестнул свою упряжку, открыла огонь по двум удаляющимся бандитам. Те пальнули в ответ.

Стрельба продолжалась до тех пор, пока дилижанс не исчез в клубах пыли, выехав из ущелья и свернув к городу. К чести пожилого джентльмена следует сказать, что он, как и пассажир на передке, принял участие в перестрелке.