Басни средневековой Армении

ПРЕДИСЛОВИЕ

Основную задачу этой маленькой книги я вижу в том, чтобы дать читателю в доступной и не-специалисту форме представление, как и в чем свидетельства басен Мхитара Гоша и Вардана Айгекца могут помочь правильному пониманию истории средневековой Армении (да и всего Кавказа), обстановки XII–XIII вв.

Мхитар Гош, умерший в 1213 г., принадлежит к числу наиболее видных деятелей армянской культуры конца XII в. О его жизни и весьма многосторонней деятельности сообщают современные ему письменные свидетельства, из которых особую ценность представляют сведения историка XIII в. Киракоса Гандзакца. Он уделяет много внимания и места разносторонней характеристике Мхитара Гоша, неизменно проявляя к нему подчеркнутое уважение как к деятелю армянской церкви, умудренному в области богословия, и подчеркивая, что Мхитар пользовался исключительно большим авторитетом среди своих современников в вопросах, касающихся церковного распорядка и монастырского устава.

Это было в период особо обостренных и бурных споров, относившихся к области монастырского землевладения и назревшей неотложности лишения церковных феодалов права сохранять за собой после пострижения владельческие права на земельные и иные вклады в монастырскую общину.

Основным и главным трудом Мхитара Гоша является его Судебник, при составлении которого он использовал и ветхозаветные законы, и византийские судебники, и обычное право армян и соседних народов. В этом Судебнике он показал себя прогрессивным, опережающим свой век мыслителем.

Прогрессивность миропонимания и мышления Мхитара Гоша проявилась не только в тем, что он не считал возможным признавать свой Судебник законченным и завершенным трудом, исходя из необходимости и на протяжении своей дальнейшей жизни внссить дополнения и поправки и настаивая на внесении тех и иных изменений другими лицами на протяжении времен. Образным выражением и обоснованием этой мысли, мне кажется, является одна из самых замечательных басен Мхитара (136), где проводится мысль, что действия человека, худые и хорошие, зависят не от его усмотрения и личного желания, а от времени, окружающей обстановки, общественной среды.

В еще большей мере и более конкретно прогрессивность Мхитара сказывается в неуклонно проводимой им тенденции к смягчению наказаний за самые тяжелые преступления и последовательных рекомендациях заменять смертную казнь, как высшую меру, другими тяжелыми, но сохраняющими виновному жизнь карами, как «вразумление» через отдельные члены тела и органы (т. е. отсечение или вообще устранение органов), как ослепление и пр. При всей жестокости этих «вразумлений» они являются более мягкими, чем применявшиеся в это время и в позднейшие века в Западной Европе костры для сжигания живьем и котлы с кипящим маслом или смолой, куда окунали живых людей.

Но особенно бросаются в глаза в мхитаровском Судебнике статьи, говорящие о взысканиях с господина за причиненный здоровью работника и даже раба ущерб в случае возложения на него непосильного труда или непринятия мер к проветриванию зерновых ям до спуска туда наемника для работы, во избежание отравления удушливым воздухом и т. п.

Наряду с этими статьями, говорящими об охране труда (как ни странно звучат эти слова в применении к Судебнику XII в.), особенно привлекают внимание статьи, говорящие о взысканиях за вовлечение детей и подростков в опасные для их здоровья игры и состязания, например в чрезмерно высоких или длинных прыжках, в поднимании непосильных тяжестей, и статьи, направленные против осуждаемой Мхитаром склонности юношей биться об заклад с подростками моложе себя о выполнении непосильных для малолетнего спортивных заданий, статьи об ответственности врачей за применение непроверенных лекарств, за неправильные операции и причинение ошибочным лечением смерти и т. д. Этот раздел Судебника имеет отклики и в баснях Мхитара, среди которых несколько басен специально относится к врачам во главе с великим Галеном (20, 39).

Среди трудов Мхитара, перечисленных Киракосом Гандзакцем, мы не находим прямого указания на его творчество в области басен и на приписываемый ему басенный сборник, что привело Марра к ошибочному заключению, ставящему под сомнение принадлежность басен Мхитару. Между тем не только подсказанное рукописным преданием имя Мхитара Гоша, как составителя сборника басен, но и направленность этих басен и сквозящее в десятках случаев соответствие басен Мхитара не только общим тенденциям, но и отдельным статьям Судебника, как я думаю, вполне обосновывают принадлежность басен Мхитару.

Другим замечательным баснетворцем средневековой Армении являлся младший современник Мхитара — Вардан Айгекский или Айгёкец, расцвет деятельности которого падает на 20—30-е гг. XIII в. С его именем связаны весьма многочисленные рукописные сборники басен и притч, часть которых вошла в состав «Лисьей книги», в XIII же веке переведенной, как доказал это Марр, на арабский язык.

Сведения о биографии Вардана, который был известен как замечательный проповедник, зажигавший своих слушателей и бывший выразителем их чаяний, весьма скудны. Но дошедшие до нас его басни и проповеди, всегда насыщенные иносказаниями, рисуют его как человека из народных низов (что сказывается и в особенностях его языка и литературного стиля), выражающего бесправие и обездоленность народа, который несет на себе все тяготы феодального строя.

Как деятельность Мхитара Гоша была связана с северными окраинами Армении и культурно арменизованной областью Арцах (Верхний и Нижний Хачен), так деятельность Вардана была связана с южными окраинами Армении, пограничными с Сирией (районы Малатии). Вардан много испытал от хозяев положения, которых он разоблачал в своих проповедях.

Говоря о баснях Вардана, нельзя не упомянуть об армянских сборниках под названием «Лисья книга», имевших необычайное распространение и неоднократно издававшихся еще в XVII в. Первое издание вышло в Амстердаме (1668), где была большая армянская колония и замечательная типография; последующие издания вышли в Марселе (1683) и в Ливорно (1698).

Ценность басен Вардана и Мхитара для освещения наиболее темных вопросов социальной истории средневековой Армении, особенно ярко бросающаяся в глаза на фоне почти полного молчания других письменных источников того времени об этой стороне истории армянского народа, располагала меня к тому, чтобы из всего басенного наследия, связанного с этими двумя именами, выбрать ограниченное число басен, говорящих о взаимоотношениях между различными слоями общества, о нарастающем среди низов протесте против несоизмеримого благосостояния и легкой жизни верхов, об отношении народа к церкви и ее служителям, — словом, только те басни, которые нужны для характеристики конкретно взятых и наиболее невыясненных сторон исторической обстановки.

Но по мере углубления работы стало ясно, что такой подход к этому материалу, несомненно облегчая и ускоряя выполнение основной задачи, не будет полезен и даже может оказаться вредным для дела.

Предвзятый, строго ограниченный подбор материала, привлечение только басен, особо насыщенных отражениями различных моментов социальной борьбы, и сопоставление наследия Мхитара со сборниками, связанными с именем Вардана, только под этим углом зрения, даже при десятках оговорок и пояснений, могло бы привести к совершенно неправильному восприятию читателем если не авторов, то составителей этих сборников как людей, устремивших тогда, на грани XII–XIII вв., все свое внимание только на «агитационную работу» в процессе напряженно развивавшейся классовой борьбы. Могло бы получиться представление о Мхитаре и Вардане как о людях, которые ничем иным в окружающей обстановке не были ни заинтересованы, ни озабочены, кроме вопросов социального неравенства, растущего разрыва в правовом положении различных слоев армянского народа. Между тем и Мхитар Гош, и составители вардановских сборников откликались на самые разнообразные стороны и явления окружавшей их жизни, отнюдь не ограничивая себя даже кругом вопросов общественной морали, воспитательного воздействия в целях искоренения или исправления обычных человеческих пороков и недостатков, тем более что Мхитар изложил в некоторых баснях свои взгляды по ряду общих, глубоко принципиальных вопросов, которые затрагиваются также и в сборниках Вардана.

Среди такого рода тем особо ценной, учитывая время и место (Армения, XII–XIII вв.), является, конечно, тема о необходимых условиях, которым должно удовлетворять научное исследование (7), или тем более тема о зависимости психики и морали отдельного человека от общественной среды (136). Уже простое уважение к пусть наивно выраженной, но действительно глубокой мысли басни о трех сновидениях (136) ставило вопрос о целесообразности включения в настоящую работу и таких басен, которые, откликаясь на те или иные общечеловеческие пороки и недостатки, тем самым ярче обрисовывают общественную среду, в которой жили и творили Мхитар и Вардан, в своих мыслях, помыслах и чаяниях никак не кеньше зависевшие от окружавшей их общественной среды, чем бедняк, разгадавший при помощи змея три сновидения царя, зависел в своих поступках от времени, когда люди были подобны невинным овечкам, были подобны коварным лисицам, были подобны разящим мечам (136).

Вот почему в данную книгу включены переводы басен, обличающих и ханжей, и обманщиков, и наглых воров, и самозванцев, и тех, кто не прочь сбросить личину общественной полезности, рискуя быть осмеянным, лишь бы только предварительно добиться хоть на короткое время общественного признания.

Это расширение плана данной книги может быть полезно и в другом отношении: оно разнообразит подбор действующих лиц, а это уже само по себе интересно, поскольку одни и те же обычные в баснях звери предстают в фольклоре различных народов не всегда с одними и теми же характерными чертами, свойствами и повадками. В частности, в армянском фольклоре у некоторых басенных зверей мы видим иное, чем обычно, нравственное лицо; достаточно напомнить, что многохитростная лиса предстает и в роли пострадавшей, обманутой то человеком, то царем птиц — орлом.

Наконец, расширяя круг басенных тем, включенных в настоящую книгу, трудно было удержаться от включения наряду с баснями также и тех маленьких, точнее миниатюрных, рассказов, которые (что очень характерно для Армении XII–XIII вв., и коренной и Киликийской) являются, в сущности говоря, новеллино — новеллами, необычайно кратко и сжато изложенными, явно в расчете на талант и искусство жонглера, который их разовьет и живо «обскажет».

В 1898 г. закончилось длившееся долгие годы печатание многолетнего труда акад. Н. Я. Марра, принесшего автору ученую степень магистра армянской словесности, «Сборники притч Вардана». Этот труд, явившийся классическим образцом филологического исследования, содержал в двух томах издание текстов, а в третьем само исследование.

В своей работе Марр далеко вышел за пределы первоначально поставленной задачи — выяснения армянского оригинала арабского сборника басен и притч, известного под названием «Лисьей книги», которой путем повторных переводов с армянского на арабский, с арабского на европейские языки суждено было сыграть немалую роль в развитии и оформлении средневековых европейских басенных сборников и басенного животного эпоса.

Сама работа натолкнула Марра на необходимость исследования и источников армянской «Лисьей книги» и всего того многообразия басенного иносказательно-назидательного и просто занимательного, но почти всегда назидательного материала, который в армянском рукописном предании, да и в живой народной словесности связывался с именем Вардана, и великого труда стоило Марру привести этот материал в определенную систему и связать основную часть многочисленных сборников притч Вардана с личностью Вардана Айгекца, замечательного проповедника первой половины XIII в.

В числе других материалов привлекались Марром и сборники басен и притч, связанные с именем Мхитара Гоша. Огромный материал, использованный Марром, сложное и трудное построение громадной филологической работы, рассчитанной на строго ограниченный круг ученых-специалистов — филологов-востоковедов, сделали магистерскую диссертацию Марра почти недоступной для широкого круга читателей, и в трех томах этой диссертации во множестве потонули изумительные жемчужины народного творчества. Многие из них хорошо знакомы самым широким кругам по образцам басенного творчества народов, раньше армянского отливших эти басни в письменную форму, и по творчеству иных народов, позже армянского успевших воплотить замечательные выражения народной мудрости в литературно обработанную и записанную пером или тростником на пергамене или на бумаге литературную миниатюру.

Среди этих подлинных жемчужин есть немало и таких, которые в не меньшей мере, чем как образцы литературного творчества, необходимы в качестве исключительной ценности чисто исторических документов, тем более что многие из них способны заполнить немало остающихся темными сторон истории армянского народа, особенно его социальной истории. Хотя имена исторических лиц в этих баснях не упоминаются, многие из них подчас дают больше для правильного понимания истории средневековой Армении, чем десятки страниц пересказывающих друг друга средневековых хронистов. Но Марр в своем труде отграничил эту сторону басен.

Одной из основных и едва ли не самой главной задачей Марра в его филологическом и историко-литературном труде было выяснение вопроса о взаимоотношениях между собою целых армянских басенных сборников и, с другой стороны, различных изводов одной и той же басни, сосуществовавших одновременно на армянской почве, но в различных, быть может, местностях или в различной среде.

Одновременно с этим, естественно, важной для труда Марра задачей являлось выяснение связей между засвидетельствованными в армянском рукописном предании баснями и теми, которые в более раннее время, чем армянская запись, были засвидетельствованы в литературах иных народов, и установление степени зависимости армянских изводов от их возможного литературного образца, с установлением и непосредственной литературной письменной связи, наиболее доступной для проверки филологическими методами, особенно когда вставал вопрос о зависимости переводчика от особенностей языка подлинника, а также и в тех случаях, когда проникновение басни в армянскую среду из среды иного народа поддается определению как заимствование устное, происшедшее в процессе живого общения народов между собою.

Аналогичного характера работа в широкой мере была проведена Марром и для выяснения путей и форм проникновения армянских изводов и возникших в армянской среде басен в среду иных народов, в частности в арабскую по языку литературную среду в облике «Лисьей книги».

Выясняя взаимосвязи басенных изводов, он постоянно подчеркивал недопустимость, ненаучность стремления уста навливать непременно генетические связи между разноязычными изводами, поскольку во многих случаях возникновение и сходного сюжета, а тем более мысли, поясняемой или воплощаемой в сходном сюжете, могли на протяжении многотысячелетней жизни народов возникать независимо друг от друга.

Однако же Марр дал обрисовку этой филиации связей, тех цепочек, которые дают возможность говорить и о прямой, или через промежуточное посредство, связи определенных басен Мхитара или Вардана с баснями, носящими имя Эзопа, или с баснями, отразившимися в иранской книге «Калила и Димна», или в ее более ранних индийских образцах.

В данной книжке для меня и для читателей важен только вопрос бытования данной басни в той или иной армянской народной среде определенного исторического периода, поскольку в этих баснях мы хотим найти отражение жизни страны, в которой эти басни бытовали, а если бытовали и отразились в рукописном предании, то, следовательно, и пустили корни (даже если они не выросли из местных корней), а следовательно были или стали не только отражением общественных явлений, но и фактором общественной жизни, поскольку басня всегда и везде является одним из самых острых орудий морально-общественного воздействия, а тем самым одним из самых сильных орудий классовой борьбы.