Базар житейской суеты. Часть 2

ГЛАВА XXXI О томъ, гдѣ, когда, какъ, зачѣмъ, по какому поводу и вслѣдствіе чего, мистеръ Джой купилъ двухъ рысаковъ, и сколько онъ заплатилъ за оныхъ

Намъ, мирнымъ жителямъ спокойнаго города, никогда не приходилось, и дай Богъ, чтобы никогда не пришлось впередъ быть свидѣтелями такой бурной суматохи, какая произошла въ бельгійской столицѣ въ тотъ самый день, когда мистеръ Джозефъ Седли, угощая госпожу майоршу Одаудъ, кушалъ шампанское за здравіе Трильйоннаго полка. Безпорядочныя толпы хлынули къ Намурскимъ воротамъ, откуда происходилъ глухой, отдаленный шумъ, и многіе выбѣжали за городскую заставу, чтобы узнать поскорѣе какую-нибудь новость изъ дѣйствуіощихъ армій. Каждый толкалъ и спрашивалъ своего сосѣда, и даже знаменитые англійскіе лорды съ своими супругами благосклонно вступали въ разговоръ съ такими джентльменами, которыхъ они совсѣмъ не знали. Приверженцы французовъ, угорѣлые отъ необузданнаго восторга, метались во всѣ стороны и предсказывали тріумфъ Наполеона. Купцы запирали свой лавки и выступали на улицу, чтобы увеличить своимъ присутствіемъ общій хоръ тревоги и демонскаго гвалта. Глухой пушечный гулъ перекатывался чаще и чаще, съ холма на хоимъ, отъ одного зданія къ другому. Скоро появились экипажи съ путешественниками, спѣшившими оставить городъ. Они ѣхали по дорогѣ въ Гентъ, обгоняя одинъ другого. Предсказанія наполеоновыхъ друзей переходили мало-по-малу въ дѣйствительные факты.

«Наполеонъ раздробилъ непріятельскія арміи, гласила молва. Онъ идетъ скорымъ маршемъ прямо на Брюссель. Онъ уничтожитъ Англичанъ, и будетъ ночью здѣсь».

— Онъ уничтожитъ Аигличанъ, кричалъ мосье Исидоръ въ назиданіе своему господину, — и будетъ къ ночи здѣсь.

Расторопный слуга выбѣгалъ ежемиутно изъ квартиры на улицу, и возвращался всегда съ новыми вѣстями опустошительнаго свойства. мистеръ Джой становился блѣднѣе и блѣднѣе. Тревога овладѣла совершенно мягкимъ сердцемъ толстаго джентьмена. Напрасно онъ пилъ шампанское полными стаканами: благородный напитокъ утратилъ для него живительную силу. Къ солнечному закату, нервозность Джоя достигла до крайняго предѣла, такъ-что пріятель его, Исидоръ, возрадовался и сердцемъ и душою, не имѣя больше никакихъ сомнѣній, что фуражка съ золотой кокардой и военный сюртукъ съ плетеными снурками перейдутъ къ нему по-праву наполеоновскаго тріумфа.

Женщины покинули нашего героя на все это время. Заслышавъ канонаду, неустрашимая Одаудъ тотчасъ же вспомнила о своей юной подругѣ въ другой комнатѣ и побѣжала къ ней, чтобы подкрѣпить и, если возможно, утѣшить мистриссъ Эмми. Мысль, что на рукахъ ея осталось слабое и безпомощное созданіе, придавала особенную силу природному мужеству этой честной ирландки. Пять часовъ сряду провела она подлѣ Амеліи, изобрѣтая различные способы утишить ея взволнованныя чувства, и стараясь по временамъ настроить ея мысли на веселый ладъ своею краснорѣчивою бесѣдой. «И пока продолжалась канонада, то-есть, до глубокихъ сумерекъ, я ни разу не выпускала ея руки», расказывала послѣ мистриссъ майорша Одаудъ, припоминая разнообразныя подробности этого замѣчательнаго дня.

Когда смолкъ, наконецъ, страшный гулъ пушечной пальбы, мистриссъ Одаудъ вышла изъ амеліиной спальни въ смежную комнату, гдѣ засѣдалъ мистеръ Джой подлѣ опорожненыхъ бутылокъ, въ которыхъ на этотъ разъ не удалось ему почерпнуть ни малѣйшей отваги. Разъ или два онъ забѣгалъ въ комнату сестры, и какъ-будто собирался что-то сказать ей, причемъ на лицѣ его изображалась неописанная тревога. Но тутъ майорская жена храбро удерживала свой постъ, и онъ уходилъ назадъ, не выгрузивъ ни одного звука изъ своей заготовленной рѣчи. Ему стыдно было извѣстить ее, что онъ собирался бѣжать.

Но когда майорша явилась въ столовую, гдѣ онъ, прикрытый мракомъ ночи, сидѣлъ въ безотрадномъ обществѣ опорожненныхъ бутылокъ, мистеръ Джой рѣшился открыть уста, чтобы повѣдать храброй женщинѣ тайну своей души.

— Мистриссъ Одаудъ, сказалъ онъ, — не лучше ли вамъ приготовить Амелію въ дорогу?

— Зачѣмъ? Вы развѣ хотите взять ее съ собою гулять? сказала майорша, — но Амелія такъ слаба, что не можетъ сдѣлать шага.

— Я… я приказалъ выдвинуть изъ конюшни коляску, сказалъ Джой, — сейчасъ приведутъ почтовыхъ лошадей. Исидоръ побѣжалъ за ними.

— Что жь вамъ за охота выѣзжать по ночамъ? отвѣчала недогадливая леди. Сестрѣ вашей всего лучше отдохнуть. Я уговорила ее лечь въ постель.

— Такъ я прошу васъ разбудить ее, сказалъ Джой, — разбудить сейчасъ же, сію минуту. И при этомъ онъ энергически притопнулъ ногою. Говорю вамъ, что закладываютъ мою коляску… да… и сейчасъ приведутъ почтовыхъ лошадей. Все уже кончено и… и…

— И что? спросила мистриссъ Одаудъ.

— Я уѣзжаю въ Гентъ, отвѣчалъ Джозъ. Всѣ уѣзжаютъ; въ коляскѣ будетъ мѣсто и для васъ. Мы должны ускакать черезъ полчама.

Майорша взглянула на него съ выраженіенъ безконечнаго презрѣнія.

— Я не двинусь съ мѣста, пока Одаудъ не дастъ мнѣ маршрута, сказала она. Вы можете ѣхать куда вамъ угодно, мистеръ Седли; но ужь прошу извинить: Амелія и я остаемся здѣсь.

— Она поѣдетъ, закричалъ Джой, топая теперь обѣими ногами, — она должна ѣхать!

Мистриссъ Одаудъ подперла бока своими обѣими руками, и заслонила собою дверь спальни.

— А развѣ вы хотите отвезти ее къ матери? сказала она, — или, ужь не хотите ли вы сами укрыться подъ крылышкомъ у своей мамаши, мистеръ Седли? Добраго вамъ утра, сэръ, и пріятной дороги. Bon voyage, какъ говорятъ Французы, и вотъ вамъ на прощанье мой совѣтъ: сбрейте свой усы, мистеръ Седли, иначе какъ-разъ вы попадете въ бѣду.

— Пр-р-роклятіе! заревѣлъ Джозъ, терзаемый страхомъ, яростію и отчаяніемъ.

Въ эту минуту вбѣжалъ Исидоръ, разражаясь такими же проклятіями на своемъ собственномъ діалектѣ.

— Pas de chevaux, sacrebleu! кричалъ взбѣшенный каммердинеръ. Всѣ лошади въ разгонѣ!

Дѣло въ томъ. что не одинъ мистеръ Джой былъ снѣдаемъ паническимъ страхомъ въ этотъ несчастный день. Прежде, однакожь, чимъ кончилась роковая ночь, судьбѣ угодно было увеличить опасенія Джоя до неимовѣрной высоты.

Mademoiselle Pauline, la bonne, имѣла также son homme à elle въ рядахъ дѣйствующей арміи, выступившей навстрѣчу императору Наполеону. Этотъ юноша, брюссельскій урожденецъ, служилъ гусаромъ въ одномъ изъ бельгійскихъ полковъ. Между-тѣмъ какъ Русскіе и Англичане оказывали чудеса храбрости при столкновеніи съ наполеоновскими войсками, извѣстно всему міру, что Бельгищы отличились въ этой войнѣ такимъ подвигомъ, который не имѣлъ ни малѣйшей связи съ чувствомъ мужества или отваги и молодой фан-Кутеумъ, обожатель Полины, ничуть не отсталъ отъ своихъ товарищей, которымь скомандовали въ разсыпную. Проживая до открытія кампаніи въ брюссельскомъ гарнизонѣ, фан-Кутеумъ проводилъ съ великимъ комфортомъ большую часть своихъ досуговъ на кухнѣ у Полины, и когда онъ простился, наконецъ, съ нѣжнымъ другомъ своего сердца, чтобы отправиться въ походъ, мамзель Полина набила его карманы рѣдкими и чрезвычайно вкусными произведеніями своего очага.

Кампанія уже совсѣмъ окончилась для его полка, составлявшаго часть весьма красивой дивизіи.

Выступивъ противъ союзныхъ войскъ, Ней занималъ одну познцію за другою до той минуты, когда прибытіе изъ Брюсселя отдѣльнаго британскаго корпуса не сообщило другого направленія этой битвѣ. Эскадроны, между которыми рисовался обожатель Полины, обнаружили величайшую дѣятельность при отступленіи отъ французской арміи, и были мало-по-малу сбиты со всѣхъ пунктовъ съ удивительной быстротою. Ихъ движенія перепутались еще болѣе при столкновеніи съ британскимъ авангардомъ. Очутившись внезапно между двумя огнями, дружескимъ и непріятельскимъ, они ударились въ разсыпную черезъ англійскіе полки, и мгновенно разсѣялись по всѣмъ возможнымъ направленіямъ. Гусарскій бельгійскій полкъ не существовалъ болѣе. Онъ быль вездѣ и нигдѣ, безъ опредѣленной позиціи и безъ главной квартиры. Пріятель нашъ, фан-Кутеумъ, скакалъ очертя голову, совершенно одинъ, за нѣсколько миль отъ поля битвы, и гдѣ жь онъ могъ найдти пріютъ для себя и радушное убѣжище, какъ не въ той самой кухнѣ, гдѣ мамзель Полина встрѣчала его такъ часто съ распростертыми объятіями?

Около десяти часовъ вечера можно было, съ удовлетворительною ясностью, разслышать звукъ сабли на лѣстничныхъ ступепяхъ дома, гдѣ Осборны занимали верхній этажъ. Вслѣдъ затѣмъ послышался стукъ въ кухонную дверь, и бѣдная Полина, только что воротившаяся домой, чуть не упала въ обморокъ, встрѣтивъ на порогѣ своего милаго гусара. Молодой человѣкъ былъ блѣденъ и страшенъ, какъ полночный драгунъ, возмутившій спокойствіе Леоноры. Мамзель Полина готова была взвизгнуть, но къ счастію припомнила, что ея крикъ можетъ пробудить вниманіе сосѣдей и открыть ея милаго дружка. Поэтому она удержалась очень кстати, и немедденно отвела своего героя въ кухню, гдѣ явились къ его услугамъ двѣ бутылки пива и отборныя кушанья отъ обѣда, къ которому не смѣлъ прикоснуться мистеръ Джой. Гусаръ обнаружилъ въ одно мгновеніе ока, что онъ отнюдь не былъ выходцемъ съ того свѣта, безкровнымъ и безплотнымъ; набивая свой ротъ говядиной и пирогами, онъ подробно расказалъ плачевную повѣсть о несчастіи, постигшемъ бельгійскій полкъ.

Бельгійцы, говорилъ онъ, обнаружили непостижимое геройство, и нѣсколько времени удерживали съ успѣхомъ отчаянгый натискъ всего французскаго войска. Но наконецъ ихъ одолѣли, такъ же какъ и Англичанъ. Маршалъ Ней звѣрскимъ образомъ уничтожалъ одинъ полкъ за другимъ. Бельгійцы выбивались изъ всѣхъ силъ, чтобы остановить рѣзню Англичанъ. Ничто не могло спасти ихъ. Брауншвейгцы были выбиты изъ позиціи, разсѣяны и выгнаны. Герцогъ ихъ убитъ. Генералы убиты. Полковники убиты. Словомъ, это была всеобщая рѣзня. Молодой человѣкъ старался потопить свою горесть и отчаяніе въ потокахъ пива.

Исидоръ, завернувшій на кухню, выслушалъ всю эту повѣсть, и опрометью бросился съ вожделѣннымъ извѣстіемъ къ своему господину.

— Все кончено! закричалъ онъ съ неистовымъ одушевленіемъ. Милордъ Веллингтонъ въ плѣну. Герцогъ брауншвейгскій убитъ. Британская армія разбѣжалась. Бельгійцы истреблены. Остался въ живыхъ только одинъ человѣкъ, и онъ сидитъ у насъ на кухнѣ. Ступайте и выслушайте его.

Подернутый судорожною дрожью, несчастный Джой побѣжалъ въ ту храмину, гдѣ сидѣлъ за бутылкой пива храбрый бельгійскій воитель. Призвавъ на помощь все свое искусство въ практическомъ употребленіи французскаго діалекта, Джой упросилъ гусара повторить печальную повѣсть. Бѣдствія увеличивались по мѣрѣ того, какъ расказъ подвигался впередъ. Фан-Кутеумъ былъ единственный человѣкъ, уцѣлѣвшій отъ всеобщей рѣзни. Онъ видѣлъ собственными глазами; какъ герцогъ брауншвейгскій палъ, и какъ Шотландцы падали цѣлыми колоннами при каждомъ выстрѣлѣ изъ непріятельской пушки.

— А Трильйонный полкъ? спросилъ Джой.

— Изрѣзанъ въ куски, отвѣчалъ гусаръ.

— Бѣдная, бѣдная, бѣдная барыня! О, ma bonne petite dame! заголосила сострадательная мамзель Полина, и въ одно мгновеніе весь домъ наполнился ея отчаяннымъ воплемъ.

Встревоженный и оторопѣлый отъ испуга, мистеръ Джозефъ Седли не зналъ, гдѣ и какъ искать успокоенія для души и безопасности для своего тучнаго тѣла. Онъ побѣжалъ изъ кухни въ гостиную, и бросилъ тревожный взглядъ на дверь амеліиной спальни, которую майорша затворила и заперла передъ его носомъ. Онъ вспомнилъ, какимъ презрѣніемъ наградила его неустрашимая Одаудъ, и молча, съ бьющимся сердцемъ, стоялъ у двери, не смѣя прикоснуться къ замку. Наконецъ, махнувъ рукою, онъ рѣшился выйдти на улицу, первый разъ въ этотъ день. Схвативъ свѣчу, онъ началъ искать фуражку съ золотой кокардой, и нашелъ ее въ передней комнатѣ на столикѣ передъ зеркаломъ, гдѣ обыкновенно мистеръ Джой охорашивался всякій разъ, когда собирался выставить себя передъ публикой на общественномъ гуляньи. И такова сила привычки, что даже тепорь, едва не оцѣпенѣлый отъ ужаса, мистеръ Джой начиналъ машинально лелѣять свои локоны, и поправлять кокарду на фуражкѣ. Потомъ онъ съ изумленіемъ взглянулъ на блѣдное лицо, отражавшееся въ зеркалѣ, и вниманіе его остановилось на усахъ, пустившихъ богатѣйшій ростъ впродолженіе послѣднихъ семи недѣль, съ той поры, какъ они въ первый разъ произошли на свѣтъ. По усамъ сочтутъ меня за военнаго человѣка, подумалъ Джой, припомнивъ весьма кстати предсказанія Исидора касательно неминуемаго истребленія, на которое обречены всѣ англійскіе солдаты. И отступивъ назадъ въ свою спальню, онъ судорожно дернулъ за сонетку, призывая своего вѣрнаго слугу.

Исидоръ бросился молніей на этотъ призывъ. Джозефъ рвалъ на себѣ манжеты, галстухъ, разстегивалъ пуговицы жилета, и сидѣлъ въ креслахъ передъ зеркалолъ, поднявъ обѣ руки къ своему горлу.

— Coupez moi, Isidor, закричалъ Джозефъ. Vite! Vite! Coupez moi!

Исидоръ подумалъ въ первую минуту, что господинъ его сошелъ съ ума, и проситъ, чтобы ему перерѣзали горло.

— Les moustaches! продолжалъ задыхаясь мистеръ Джой. Les moustaches… coupez… rasez. Vite!

Джозефъ умѣлъ, при случаѣ, объясняться довольно бѣгло на французскомъ діалектѣ; но никакъ нельзя сказать, чтобы рѣчь его была слишкомъ замѣчательна въ граматическомъ смыслѣ.

Первый разъ въ жизни бритва мосьё Исидора прикасалась къ джентльменскимъ усамъ, которые теперь онъ счистилъ съ неимовѣрной быстротой. Освободившись отъ этого опаснаго украшенія, Джозефъ, къ величайшему наслажденію Исидора, приказалъ подать себѣ статскую шляпу и статскій сюртукъ.

— Не порти плю милитеръ абитъ, сказалъ Джой, не годится, донни аву, пренни дегоръ… pour vous.

Такимъ-образомъ, фуражка и сюртукъ уже перешли въ законную собственность Исидора. Сдѣлавъ этотъ подарокъ, Джой выбралъ изъ своего партикулярнаго туалета простой чорный фракъ и шолковый жилетъ. Затѣмъ онъ надѣлъ широкій бѣлый галстухъ и пуховую шляпу. еслибъ у него была высокая шляпа съ широкими полями, какую носятъ квакеры, онъ бы нахлобучился ею, не задумавшись ни на минуту.

— Venez maintenant, продолжалъ Джозефъ, суи вей муа… алонъ… партонъ dans la rue.

И проговоривъ эти слова, онъ быстро спустился съ лѣстницы, и очутился на улицѣ.

Хотя молодой фан-Кутсумъ увѣрялъ клятвенно, что онъ только одинъ спасся изъ всей арміи союзниковъ, изрубленныхъ въ куски саблями и штыками солдатъ маршала Нея, однакожь, оказалось, что его показаніе было не совсѣмъ справедливо, и черезъ нѣсколько времени въ городѣ появилось значительное количество мнимыхъ жертвъ, уцѣлѣвшихъ отъ всеобщей рѣзни. Десятки товарищей Кутсума, воротившихся съ поля битвы, объявили единогласно, что они спасаются бѣгствомъ. Пораженіе союзниковъ сдѣлалось теперь несомнѣннымъ фактомъ для всей бельгійской столицы. Французовъ ожидали ежечасно; паническій страхъ усиливался, и повсюду обнаруживались приготовленія къ бѣгству. «Нѣтъ лошадей»! думалъ Джозъ, томимый отчаянной тоской. Онъ заставлялъ Исидора навѣдываться у каждаго встрѣчнаго и поперечнаго, не продаетъ ли кто, или, не отдаетъ ли внаймы какую-нибудь клячу, и сердце его обливалось кровью, когда отвсюду слышался одинъ и тотъ же отрицательный отвѣтъ. Не бѣжать ли ему пѣшкомъ, куда глаза глядятъ? Но и самый страхъ не могъ сообщить приличной дѣятельности этому полновѣсному организму.

Почти всѣ гостинницы, занятыя Англичанами въ бельгійской столицѣ, были сгруппированы около городского парка, и Джой бродилъ нерѣшительными шагами около этого квартала, сталкиваясь съ народными толпами, привлеченными сюда любопытствомъ и страхомъ. Нѣкоторымъ фамиліямъ посчастливилось отыскать лошадей, и Джой смотрѣлъ завистливыми глазами, какъ онѣ катили по улицѣ мимо него; другіе, такъ же какъ онъ, бродили съ понурыми головами; потерявъ всякую надежду запастись необходимыми средствами къ побѣгу. Между будущими бѣглецами, Джой замѣтилъ лсди Барикрисъ и Бланку, ея дочь, сидѣвшихъ уже въ каретѣ передъ отворенными воротами гостинницы, гдѣ онѣ квартировали. Ихъ вещи были упакованы, имперіалъ экипажа навьюченъ сундуками, и было только одно препятствіе къ побѣгу — недостатокъ двигательной силы.

Комнаты Ребекки Кроли находились въ этой же самой гостинницѣ, и она, до этого времени, имѣла нѣсколько враждебныхъ встрѣчь съ дамами изъ фамиліи Барикрисъ. Такъ, миледи Барикрисъ толкнула неосторожно мистриссъ Кроли, когда онѣ случайно встрѣтились на лѣстницѣ. Ребекка знала также, что во всѣхъ мѣстахъ, гдѣ только произносилось ея имя, миледи отзывалась о ней очень дурно. Ея фамильярное обращеніе съ милордомъ Тюфто особенно не нравилось этой дамѣ. Леди Бланка, съ своей стороны, постоянно избѣгала мистриссъ Кроли, какъ-будто она была зачумлена. Одинъ только лордъ Барикрисъ добивался ея знакомства въ ту пору, когда дамы не могли наблюдать за его поведеніемъ.

Само-собою разумѣется, что Ребекка воспользовалась первымъ удобнымъ случаемъ отмстить своимъ врагамъ. Въ гостинницѣ знали, что лошади капитана Кроли остались дома. Миледи Барикрисъ, при всеобщемъ господствѣ паническаго страха, отправила свою горничную къ супругѣ капитана съ поклономъ отъ своей особы и желаніемъ узнать цѣну лошадей мистриссъ Крили. Благодаря за поклогъ, Ребекка приказала сказать, что она не привыкла вести переговоры о цѣнѣ съ горничными знатныхъ леди.

Этотъ лаконическій отвѣтъ привелъ въ апартаменты мистриссъ Бекки самого лорда Барикриса; но и его посредничество не имѣло никакого успѣха.

— Послать ко мнѣ свою горничную… да съ чего это она взяла, позвольте спросить? кричала мистриссъ Кроли въ припадкѣ сильнѣйшаго гнѣва. Отчего еще миледи Барикрисъ не приказала мнѣ самой осѣдлать лошадей для ея чести? Одного только этого недоставало. И кто хочетъ бѣжать отсюда на моихъ лошадяхъ? миледи Барикрисъ, или, ея femme de chambre?

Вотъ и все, что милордъ Барикрисъ принужденъ былъ отнести въ отвѣтъ своей супругѣ. Больше онъ ничего не добился отъ мистриссъ Родонъ Кроли.

Но чего не дѣлаетъ необходимость? Миледи Барикрисъ, приведенная въ отчаяніе неудачнымъ посольствомъ, рѣшилась сама, скрѣпя сердце, сдѣлать визитъ мистриссъ Ребеккѣ Кроли. Она покорнѣйше просила ее назачить какую угодно цѣну, и даже вызвалась пригласить ее въ столичный чертогъ Барикрисовъ, если только мистриссъ Бекки доставитъ ей средства благополучно возвратитья въ эту резиденцію. Ребекка расхохоталась.

— Неужьто вы думаете, сказала она, что я добиваюсь чести быть среди ливрейныхъ констеблей вашего лондонскаго чертога?! Едва ли впрочемъ вы успѣете воротиться туда, по крайней мѣрѣ вмѣстѣ и въ одно время съ вашими брильянтами. Вы отдадите ихъ Французамъ. Они будутъ здѣсь черезъ два часа, и я проѣду этимъ временемъ полдороги въ Гентъ. Я не намѣрена продавать вамъ лошадей — да, хотя бы вы предложили за нихъ тѣ два огромные брильянта, которыми вы изволили гордиться на балу у герцогини.

Леди Барикрисъ затрепетала отъ ужаса и гнѣва. Брильяиты были зашиты въ подкладку одного изъ ея капотовъ, и запрятаны въ самомъ потаенномъ мѣстѣ.

— Женщина! Мои брильянты у банкира, и лошади у меня будутъ, сказала миледи Барикрисъ.

Ребекка засмѣялась ей въ лицо. Взбѣшенная миледи сошла внизъ, и усѣлась въ своей каретѣ. Ея горничная, жокей, кучеръ и ея супругъ — всѣ были разосланы по разнымъ частямъ города отыскать двухъ или трехъ скотовъ — и горе было бы тѣмъ, которые, послѣ безполезныхъ поисковъ, воротились слишкомъ поздно! Миледи рѣшилась ускакать въ ту же секунду, какъ приведутъ лошадей, не обращая вниманія, подоспѣетъ или нѣтъ къ тому времени милордъ.

Мистриссъ Кроли имѣла удовольствіе видѣть, какъ миледи Барикрисъ засѣдала въ своей каретѣ безъ лошадей. Она вышла на балконъ, и устремивъ на нее свои зеленые глазки, принялась громогласно оплакивать ея бѣдственную участь.

— Не найдти лошадей, тогда какъ всѣ брильянты зашиты въ подушкахъ экипажа — какая ужасная исторія! восклицала мистриссъ Кроли. Какую драгоцѣнную добычу найдутъ Французы… не въ миледи, разумѣется, а въ ея брильянтахъ и каретѣ!

Ребекка сообщила это извѣстіе содержателю гостинницы, всѣмъ слугамъ, всѣмъ гостямъ и безчисленному множеству ротозѣевъ, собравшихся на дворѣ. Леди Барикрисъ готова была выстрѣлить въ нее изъ окна своей кареты.

Наслаждаясь такимъ-образомъ уничиженіемъ своего врага, Ребекка уловила взглядъ мистера Джоя, который прямо пошелъ къ ней, лишь-только замѣтилъ ее.

Его блѣдное, запуганное, обезсмысленное лицо ясно обнаруживало роковую тайну, которая щемила его сердце. И Джой, какъ миледи Барикрисъ, отыскивалъ средства къ побѣгу.

«Онъ купитъ моихъ лошадей, подумала Ребекка. У меня еще остается лошадка Тюфто».

Джой быстро подошелъ къ своей пріятельницѣ, и предложилъ вопросъ, повторенный имъ больше сотни разъ впродолженіе одного часа:

— Не знаете ли вы, гдѣ и какъ достать лошадей?

— Неужели и вы хотите бѣжать? сказала Ребекка улыбаясь. А я думала, что вы будете рыцаремъ нашихъ дамъ, мистеръ Седли.

— Я… я не военный человѣкъ, замѣтилъ Джой.

— Какъ же останется Амелія? Кто будетъ безъ васъ покровительствовать бѣдную вашу сестрицу? спросила Ребекка. Вы, конечно, ие оставите ее.

— Могу ли и быть полезнымъ для сестры вслучаѣ… вслучаѣ, если прійдеть непріятель въ этоть городъ? отвѣчалъ Джозефъ. Женщинъ они пощадятъ, конечно, но каммердинеръ мнѣ сказывалъ, что эти подлые трусы поклялись торжественно не давать никакой пощады нашему брату.

— Это ужасно! воскликнула Ребекка, любуясь на его томительное отчаяніе.

— Ктому же, вы угадали, мистриссъ Кроли, я не намѣренъ оставлять сестру, продолжалъ великодушный братъ. Въ моей коляскѣ найдется мѣсто для нея… да и для васъ, если только вамъ угодно. Вся бѣда лишь въ томъ, что лошадей до сихъ поръ я никакъ не могу найдти, заключилъ Джой съ глубокимъ вздохомъ.

— Я могу продать двутъ лошадей…

Джой отъ радости чуть не бросился къ ея ногамъ.

— Живѣй коляску, Исидоръ! закричалъ мистеръ Седли. Лошади найдены, любезный, найдены, найдены!

— Но моихъ лошадей нельзя впрягать въ экипажъ, продолжала мистриссъ Кроли, Бульфинчъ разобьетъ вдребезги вашу коляску.

— Но удобенъ ли онъ для верховой ѣзды?

— Онъ смиренъ, какъ ягненокъ, и прытокъ, какъ заяцъ, отвѣчала Ребекка.

— Подыметь ли онъ меня? спросилъ Джой.

Онъ уже скакалъ, въ своемъ воображеніи, по открытому полю, нисколько не думая о своей бѣдной сестрѣ. Какой бы, впрочемъ, гиппофилъ устоялъ, на его мѣстѣ, противъ такого соблазна?

Вмѣсто отвѣта, Ребекка попросила его войдти въ комнату, куда Джой послѣдовалъ за ней, сгарая нетерпѣливымъ желаніемъ окончить поскорѣе торгъ. Еще ни разу мистеръ Джой не сорилъ такъ много денегъ, какъ теперь, не болѣе какъ въ полчаса своей жизни. Соразмѣряя цѣнность товара съ горячностью покупщика и чрезмѣрною рѣдкостью продаваемой статьи, Ребекка запросила за своихъ рысаковъ такую чудовищно-огромную цѣну, что статскій джентльменъ невольно попятился назадъ и даже въ изумленіи всплеснулъ руками. «Если хотите покупать, такъ покупайте обоихъ коней, или я не продаю ни одного», сказала Ребекка энергически-рѣшительнымъ тономъ. Родонъ строго запретилъ ей уступать меньше той цѣны, которую она теперь назначила Джозефу.

— Лордъ Барикрисъ, если угодно, дастъ мнѣ еще больше; но мнѣ бы хотѣлось услужить собственно вамъ, мистеръ Седли, говорила Ребекка, такъ-какъ я очень хорошо помню всѣ ваши благодѣянія и притомъ люблю вашу сестру.

Словомъ, никто въ мірѣ не обнаруживалъ столько нѣжной привязанности, и вмѣстѣ такой непреклонности воли, истинно-желѣзной, какъ мистриссъ Ребекка Кроли.

Джозефъ, какъ и слѣдовало ожидать отъ него, согласился на предложенное условіе безпрекословно, прося, однакожь, нѣкоторой отсрочки для платы; такъ-какъ сумма, вырученная Ребеккой, была слишкомъ огромна — огромна до такой степени, что изъ нея могъ даже составиться маленькій капиталецъ для мистриссъ Кроли. Присоединяя умственно къ этой суммѣ выручку отъ распродажи вещей послѣ смерти Родона, и вдобавокъ еще вдовій пенсіонъ отъ казны, Ребекка быстро расчитала, что она будетъ совершенно независима въ этомъ мірѣ, и, стало-быть, ей можно безстрашно смотрѣть на будущую перспективу.

Мысль о бѣгствѣ изъ Брюсселя тоже прнходила ей въ голову разъ или два впродолженіе этого дня; но свѣтлый и проницательный разсудокъ внушилъ ей лучшіе совѣты.

— «Ну, пусть Французы прійдутъ, думала Ребекка, какое зло могутъ они сдѣлать вдовѣ бѣднаго офицера? Фи! Времена грабежей и заточеній прошли давнымъ-давно для прекраснаго и нѣжнаго пола. Насъ преспокойно отошлютъ домой, или пожалуй, я могу, съ нѣкоторымъ комфортомъ, жить и за границей при своемъ маленькомъ доходѣ«.

Между-тѣмъ, Джозсфъ и достойный его каммердинеръ, мосье Исидоръ, отправились въ конюшню обозрѣвать новопріобрѣтенныхъ коней. Джозъ приказалъ осѣдлать немедленно обоихъ рысаковъ. Онъ хотѣлъ ѣхать въ эту же ночь, въ этотъ самый часъ. И, оставивъ каммердинера возиться съ лошадьми, онъ пошелъ домой готовиться къ отъѣзду. Все это должно быть сдѣлано втайнѣ. Онъ пройдетъ въ свою комнату черезъ чорную лѣстницу въ боковую дверь. Сборы будутъ не продолжительны, и только одинъ содержатель гостинницы узнаетъ объ его отъѣздѣ. Онъ не хотѣлъ прощаться ни съ Амеліей, ни съ мистриссъ Одаудъ: пусть себѣ остаются и живутъ какъ умѣютъ. Своя рубашка ближе къ тѣлу.

Въ ту пору какъ Джой торговался съ Ребеккой, и обозрѣвалъ дорогихъ животныхъ, время шло своимъ чередомъ и разсвѣтъ быстро приближался. Но хотя полночь прошла уже давно, городъ, повидимому, не думалъ отдыхать отъ вечерней тревоги. Во всѣхъ окнахъ свѣтились огни, толпы женщинъ и мужчинъ стояли въ дверяхъ и у воротъ, и по улицамъ все еще бродилъ народъ. Молва съ разнообразными оттѣнками переходила изъ устъ въ уста: одни говорили, что прусская армія истреблена въ конецъ; другіе, что Англичане потерпѣли рѣшительное пораженіе; но были и такіе, которые утверждали, что Веллингтонъ устоялъ крѣпко на занятой позиціи. Этотъ послѣдній слухъ, распространяясь постепенно, пріобрѣталъ большую вѣроятность и силу. Въ городѣ, съ поля битвы, еще не появлялся ни одинъ Французъ. Нѣсколько бродягъ, воротившихся изъ арміи, принесли довольно благопріятныя вѣсти. Наконецъ, къ общему удовольствію, прискакалъ въ Брюссель адъютантъ съ депешами отъ главнокомандующаго къ городскому коменданту, и скоро, въ разныхъ частяхъ столицы появились оффиціяльныя объявленія объ успѣхѣ союзниковъ при Quatre-Bras, и о совершенномъ отраженіи Французовъ, сражавшихся шесть часовъ подъ командою маршала Нея. Адъютантъ пріѣхалъ, вѣроятно, въ ту пору; когда Джозъ и Ребекка производили свой торгь, или, когда Джозъ уже осматривалъ въ конюшнѣ купленныхъ лошадей. Возвращаясь домой, онъ ясно разслышалъ, какъ у воротъ гостинницы разсуждали о свѣжихъ новостяхъ, уже не подлежавшихъ никакому сомнѣнію. Онъ пошелъ сообщить ихъ женщинамъ, состоявщимъ подъ его опекой. Джозъ не считалъ нужнымъ доводить до ихъ свѣдѣнія, какъ онъ собирался разстаться съ ними, какимъ образомъ купилъ двухъ рысаковъ, и какую груду злата отвалилъ за оныхъ.

Но успѣхъ или пораженіе не составляютъ слишкомъ большой важности для женщинъ, такъ-какъ онѣ думаютъ прежде всего о безопасности особъ, близкихъ къ ихъ сердцу. Извѣстіе о побѣдѣ еще больше увеличило душевную тревогу мистриссъ Эмми. Ей захотѣлось немедленно ѣхать въ дѣйствующую армію. Она со слезами принялась упрашивать брата, чтобы онъ отвезъ ее туда. Ея страхъ и сомнѣнія достигли до совершеннѣйшаго пароксизма, и несчастная етрадалица, бывшая въ оцѣпененіи почти цѣлый день, впала теперь въ истерическое безуміе, и забѣгала взадъ и впередъ. Жалкое зрѣлище! никакой мужчина, томимый даже предсмертной мукой на кровавомъ полѣ, гдѣ, послѣ упорной борьбы, лежали сотни храбрыхъ воиновъ — никакой мужчина не могъ испытывать страданій ужаснѣе тѣхъ, какимъ подвергалась эта бѣдная, беззащитная жертва. Чувствительное сердце Джоза не могло перенести этого страшнаго зрѣлища. Онъ оставилъ сестру подъ опекой ея великодушной собесѣдницы, и сошелъ внизъ, къ воротамъ, гдѣ еще продолжали разсуждать о военныхъ дѣлахъ, и дожидались новыхъ вѣстей.

Разсвѣтъ между тѣмъ постепенно переходилъ въ ясный день, когда Джозъ и его собесѣдники стояли у воротъ. Изъ арміи начали приходить свѣжія вѣсти, привозимыя людьми, которые сами были дѣйствующими лицами въ кровавой драмѣ. Фуры и длинныя крестьянскія телѣги, нагруженныя ранеными, заскрипѣли въ разныхъ мѣстахъ; страшные стоны слышались внутри ихъ, и болѣзненныя лица грустно выглядывали изъ-подъ соломы. Джозефъ Седли смотрѣлъ съ печальнымъ любопытствомъ на эти колесницы; стоны раненныхъ были ужасны; усталые кони съ трудомъ подвигались впередъ.

— Стой! стой! простоналъ слабый голосъ изъ-подъ соломы.

И телѣга остановилась передъ квартирой мистера Седли.

— Это Джорджъ! вскричала Амелія. Это Джорджъ, я знаю.

Она выбѣжала на балконъ съ своимъ блѣднымъ лицомъ и растрепанными волосами. Но это былъ не Джорджъ. Пришла только вѣсть о Джорджѣ и слава Богу!

Это былъ бѣдный Томъ Стоббль, выступившій изъ Брюсселя за двадцать-четыре часа передъ этимъ, съ полковымъ знаменемъ въ рукахъ, которое онъ такъ храбро защищалъ на полѣ чести и славы. Французскій уланъ ранилъ въ ногу молодого прапорщика, и онъ упалъ, продолжая держать въ рукахъ святыню Трильйоннаго полка. Послѣ сраженія, отыскалось порожнее мѣсто для бѣднаго юноши въ телѣгѣ, и его повезли назадъ, въ Брюссель.

— Мистеръ Седли! мистеръ Седли! вскричалъ слабымъ голосомъ молодой человѣкъ.

Испуганный Джой подошелъ къ телѣгѣ. Онъ не угадалъ сначала, кто его звалъ.

Юный Томъ Стоббль протянулъ свою горячую и слабую руку.

— Я долженъ остановиться здѣсь, сказалъ онъ. Осборнъ… и… и Доббинъ сказали, что здѣсь… возьмутъ меня… и, и вы дайте ямщику два наполеондора, и… и мать моя заплатитъ вамъ.

Мысли бѣднаго юноши, впродолженіе длинныхъ лихорадочныхъ часовъ, проведенныхъ въ телѣгѣ, постоянно переносились въ родной пріютъ, подъ кровлю родительскаго дома, оставленнаго имъ лишь за нѣсколько мѣсяцевъ передъ открытіемъ войны. Въ этомъ сладкомъ бреду онъ забывалъ повременамъ свою физическую боль.

Гостинница была велика, и сострадательные жильцы ея взяли всѣхъ пассажировъ крестьянской телѣги, и размѣстили ихъ по разнымъ угламъ. Молодой прапорщикъ былъ перенесенъ наверхъ, въ квартиру Осборновъ. Амелія и мистриссъ Одаудъ выбѣжали къ нему навстрѣчу, лишь-только завидѣли его съ балкона. Вообразите, если можете, чувства этихъ двухъ женщинъ, когда имъ сказали, что день кончился благополучно для ихъ мужей. Съ какимъ восторгомъ Амелія бросилась на шею своей доброй подруги, и съ какимъ жаромъ, становясь на колѣни, молилась она всемогущей силѣ, сохранившей въ этотъ день ея супруга!

Ни одинъ докторъ въ мірѣ не могъ для нашей героини, страдавшей цѣлый день истерическими припадками, предписать рецепта надежнѣе и спасительнѣе того, который былъ теперь ниспосланъ для нея сострадательною судьбою. Она и мистриссъ Одаудъ бодрствовали безпрестанно при постели раненаго юноши, терпѣвшаго жесточайшую боль. Занятая исполненіемъ этой обязанности, столько свойственной женскому сердцу, Амелія не имѣла досуга задумываться надъ своей собственной грустью, и томить себя безполезнымъ страхомъ и предчувствіями, возникавшими въ ея разгорячснной головѣ. Молодой паціентъ расказалъ свою простую и трогательную повѣть о событіяхъ этого дня, и о подвигахъ нашихъ друзей, принадлежавшихъ къ Трильйонному полку. Дѣло было жаркое. Трильйонный полкъ лишился многихъ офицеровъ и солдатъ. Подъ майоромъ убили лошадь, и всѣ думали сначала, что самъ майоръ убитъ, и начальство перейдетъ къ Доббину, но когда огонь прекратился, оказалось, что майоръ сидитъ на спинѣ своего бѣднаго Пирама, и потягиваетъ коньякъ изъ плетёной бутылки. То былъ капитанъ Осборнъ, что поразилъ наповалъ французскаго улана, который ранилъ прапорщика. Услышавъ это, Амелія сдѣлалась такъ блѣдна, что юный Стоббль, no внушенію мистриссъ Одаудъ, долженъ былъ прекратить на-время свой расказъ. И то былъ капитанъ Доббинъ, что, послѣ сраженія, несмотря на собственную рану, взялъ на руки молодого человѣка, и отнесъ его къ полковому хирургу, а оттуда въ телѣгу, которая должна была привезти его въ Брюсселъ. Капитанъ Доббинъ обѣщалъ ямщику два луидора, если онъ довезетъ телѣгу въ городъ, до гостинницы мистера Седли. Онъ велѣлъ сказать капитаншѣ Осборнъ, что сраженіе кончилось, и что мужъ ея живъ и невредимъ.

— Скажите, пожалуйста, какое у него доброе сердце, у этого Вилльяма Доббина! замѣтила мистриссъ Одаудъ. А я все сердилась, что онъ смѣялся надо мной. Какъ часто наружность бываетъ обманчива!

Юный Стоббль положительно увѣрялъ, что нѣтъ въ цѣлой арміи офицера великодушнѣе и добрѣе капитана Доббина. Онъ принялся съ живѣйшимъ краснорѣчіемъ выхвалять его скромность, снисходительность, храбрость и удивительное хладнокровіе на полѣ битвы. Амелія обращала весьма разсѣянное вниманіе на эту часть разговора: мысли ея были заняты Джорджемъ, и она слушала внимательно только тогда, когда упомимналось въ рѣчи его имя.

Ухаживая за больнымъ, и вдумываясь въ удивительныя событія, происходившія наканунѣ, Амелія провела слѣдующій день съ удовлетворительнымъ спокойствіемъ. Во всей арміи былъ для нея только одинъ человѣкъ, и какъ-скоро онъ живъ, всѣ другія приключенія, должно признаться, интересовали весьма мало містриссъ Эмми. Донесенія, приносимыя Джоемъ съ улицы, производили весьма неопредѣленное впечатлѣніе на ея слухъ, хотя самъ мистеръ Джой имѣлъ совершенно достаточныя причины для внутренней тревоги, которую вмѣстѣ съ нимъ раздѣляли и другіе обитатели бельгійской столицы. Французы были окончательно отражены союзными войсками, но это произошло вслѣдствіе чрезвычайно упорной битвы, и притомъ дѣло было кончено только съ одной дивизіей Французовъ. Наполеонъ съ главнымъ корпусомъ стоялъ при Линьи, гдѣ онъ въ-конецъ разбилъ прусскую армію, и собирался теперь двинуть на союзниковъ всѣ свои силы. Герцогъ Веллингтонъ отступалъ къ Брюсселю, и было очень вѣроятно, что передъ стѣнами этой столицы произойдетъ великая битва. Надежда на успѣхъ была болѣе чѣмъ сомнительна. Герцогъ Веллингтонъ могъ совершенно положиться только на двадцать тысячь англійскаго войска; потому-что Бельгійцы были довольно равнодушны къ общему дѣлу. И съ этой горстью, Веллингтонъ долженъ былъ выдержать напоръ ста-пятидесяти тысячь человѣкъ, предводительствуемыхъ Наполеономъ — самимъ Наполеономъ! Какой полководецъ, при всей своей опытности, могъ съ неравными силами устоять противъ такого гиганта?

Джой приходилъ въ отчаяніе и дрожалъ какъ въ лихорадкѣ, когда размышлялъ обо всѣхъ этихъ вещахъ. Все народонаселеніе Брюсселя раздѣляло эти опасенія, и каждый человѣкъ съ политическимъ тактомъ былъ убѣжденъ, что вчерашнее сраженіе было только прелюдіей для великой битвы, которая, такъ-сказать, висѣла на носу. Одна изъ армій, противопоставленныхъ Наполеону, была уже уничтожена въ-конецъ. Малочисленные Англичане, которыхъ еще могутъ вывести противъ него, погибнутъ неминуемо на своихъ постахъ, и побѣдитель черезъ трупы непріятелей войдетъ въ столицу. Горе несчастнымъ, которыхъ онъ найдетъ въ ней! Горе мистеру Джою! Уже тайкомъ изготовлялись адресы побѣдоносному вождю, очищались квартиры и фабриковались трехцвѣтныя знамена для торжественной встрѣчи императора Французовъ.

Эммиграція продолжалась съ неутомимою дѣятельностью, и все бѣжало, что только могло найдти средства къ побѣгу. Когда Джой, передъ обѣдомъ, семнадцатаго іюня, зашелъ навѣстить Ребекку, карета Барикрисовъ покатилась, наконецъ, отъ воротъ гостинницы, гдѣ жила мистриссъ Родонъ Кроли. Милордъ Барикрисъ, неизвѣстно какими судьбами, успѣлъ, наконецъ, добыть пару лошадей, и поѣхалъ съ своимъ семействонъ по дорогѣ въ Гентъ, гдѣ сгруппировались теперь всѣ политическія и дипломатическія лща. Съ ними былъ и Лудовикъ, преслѣдуемый съ такимъ ожесточеніемъ безпощадною судьбою.

Джой почувствовалъ, что вчерашняя отсрочка была только кратковременною передышкой, и что онъ скоро будетъ имѣть нужду въ своихъ дорогихъ рысакахъ. Весь этотъ день онъ сокрушался невыразимою тоской. Пока Англичане стояли между Брюсселемъ и Наполеономъ, Джой не видѣлъ еще повода къ немедленному бѣгетву, но на всякій случай, онъ перевелъ своихъ лошадей изъ отдаленнаго стойла въ конюшню той гостинницы, гдѣ была его квартира, такъ, чтобы имѣть ихъ безпрестанно передъ глазами и, если понадобится, защитить ихъ отъ насильственнаго похищенія. Для этой цѣли, Исидору поручено было стоять въ дверяхъ конюшни, и держать ухо востро. Лошади были осѣдланы. Мосье Исидоръ съ нетерпѣніемъ дожидался вожделѣнной минуты бѣгства.

Послѣ вчерашняго пріема, Ребекка уже не хотѣла болѣе видѣть свою милую подругу. Она обстригла букетъ, подаренный ей Джорджемъ, подбавила свѣжей воды къ цвѣтамъ, и прочитала еще разъ записку Джорджа.

— Бѣдная женщина! сказала она, перебирая между своими пальцами измятый клочокъ раздушевной бумаги. Что бы она почувствовала, если бы мнѣ вздумалось показать ей эту вещицу!.. И сердце ея сокрушается изъ-за этого негодяя… глупца… фанфарона, который нисколько не заботится о ней! Нѣтъ, мой добрый Родонъ достойнѣе въ тысячу разъ этого человѣка.

И потомъ она углубилась въ размышленіе относительно того, что ей дѣлать на бѣломъ свѣтѣ, какъ-скоро не станетъ добраго Родона. Какъ это хорошо, что онъ догадался оставить своихъ лошадей!

Впродолженіе этого дня, мистриссъ Кроли, видѣвшая не безъ досады, какъ покатилась отъ воротъ карета Барикрисовъ, припомнила благоразумную предосторожность этой фамиліи относительно брильянтовъ и подражая миледи Барикрисъ, рѣшилась сама взяться за иголку. Работа ея пошла очень быстро и, менѣе чѣмъ въ часъ, мистриссъ Кроли укрыла въ безопаснѣйшее мѣсто всѣ свой драгоцѣннлсти, со включеніемъ векселей и банковыхъ билетовъ. Устроивъ это дѣло, она приготовилась на все: бѣжать, если потребуетъ необходимость, или остаться въ Брюсселѣ и истрѣтить торжествующаго побѣдителя, будь онъ Англичанинъ или Французъ. И я никакъ не могу поручиться, что въ эту ночь не грезился ей пріятный сонъ, въ которомъ мистриссъ Кроли видѣла себя герцогиней или Madame Maréchale; но намъ достовѣрно извѣстно, что бѣдный Родонъ, окутанный въ офицерскую шинель, провелъ на бивуакѣ подъ дождемъ весьма тревожную ночь, думая постояно о своей маленькой женѣ, оставленной почти безъ всякаго покровительства и защиты.

Слѣдующимъ днемъ было воскресенье. Мистриссъ майорша Одаудъ, возставъ отъ сна, имѣла удовольсгвіе видѣть, что оба ея паціента значительно поправились въ здоровьѣ и оживились духомъ, послѣ отдыха предшествующей ночи. Сама майорша вздремнула немножко въ креслахъ подлѣ амеліиной кровати. Она и не раздѣвалась, чтобы удобнѣе, при первой необходимости, явиться на помощь къ прапорщику, или къ своей молодой подругѣ. Съ наступленіемъ утра неустрашимая мистриссъ Одаудъ пошла въ свою собственную квартиру, чтобы заняться многотруднымъ и блистательнымъ туалетомъ, приличнымъ праздничному дню. Здѣсь, въ скромной спальнѣ, еще такъ недавно оживляемой присутствіемъ ея супруга, лежала на подушкѣ его фуражка и стояла въ углу палка въ томъ видѣ, какъ онъ ее оставилъ. Долго пробыла майорша въ этой комнатѣ.

По возвращеніи въ гостинницу, она принесла съ собой эстетически-умозрительно-практически-назидательныя произведенія своего собственнаго родственника, достопочтеннаго декана, которыя она неукоснительно читала каждый субботній день, не понимая, къ счастію, всѣхъ этихъ словъ, длинныхъ, запутанныхъ и чрезвычайно хитрыхъ, такъ-какъ достойный деканъ былъ мужъ ученый и великій латинистъ. Вообще, мистриссъ Одаудъ читала очень хорошо, не пропуская даже латинскихъ цитатъ, произносимыхъ ею на британскій манеръ. Съ какимъ, бывало, усерднымъ вниманіемъ слушалъ ее Михаилъ Одаудъ, когда, впродолженіе морскаго путешествія, она засѣдала наверху каюты! Маіорша предложила возобновить это чтеніе теперь, въ назиданіе. Амеліи и раненаго прапорщика. Открылась картина умилительная: майорша читала, Амелія слушала, юный Стоббль думалъ о своей мамашѣ… Въ этотъ день и въ этотъ же самый часъ, мильйоны британскихъ женщинъ и мужчинъ молились въ двадцати тысячахъ церквей…

Они не слышали страшнаго шума, возмутившаго спокойствіе нашихъ брюссельскихъ друзей. То былъ гулъ ватерлооскихъ орудій.

Услышавъ этотъ страшный ревъ, Джой уже не могъ больше отдѣлываться однимъ страхомъ, и рѣшился бѣжать. Онъ бросился въ комнату больного прапорщика, гдѣ сидѣли наши женщины, и съ азартомъ обратился къ мистриссъ Эмми.

— Не могу больше терпѣть, сказалъ онъ, — пора убираться всѣмъ отсюда подобру поздорову. Я ѣду. Эмми, и ты должна ѣхать со мной. Я купилъ дли тебя лошадь — нѣтъ нужды за какую цѣну: одѣвайся и поѣдемъ. Ты сядешь на одну лошадь съ Исидоромъ.

— Что это значитъ? воскликнула мистриссъ Одаудъ, закрывая свою книгу, — я должна сказать, что вы трусъ, мистеръ Седли.

– Ѣдемъ, Амелія, скорѣе, мой другъ, продолжалъ оторопѣлый Джой. Нечего смотрѣть на эту женщину: она сама не знаетъ что говоритъ. Развѣ дожидаться здѣсь, чтобы пришли Французы, и всехъ насъ изрѣзали въ куски? ѣдемь, Эмми.

— Вы забываете Трильйонный полкъ, любезный другъ, сказалъ юный Стоббль. раненный герой, лежавшій на своей постели, — вы по крайней мѣрѣ, не оставите меня, мистриссъ Одаудъ?

— Нѣтъ, сынъ мой, сказала майорша, подходя къ постели и цалуя молодого человѣка: никто не посмѣетъ дотронуться до тебя пальцемъ, пока я твердо стою на своемъ посту. Я не сдѣлаю отсюда шагу, пока не получу паспорта отъ своего Мика. Да и какъ мнѣ ѣхать? Развѣ вмѣстѣ съ этимъ сухопарымъ дѣтиной, позади его сѣдла? Хороша была бы фигура, нечего сказать.

Молодой человѣкъ захохоталъ, воображая такихъ всадниковъ, какъ майорша Одаудъ и мистеръ Джой; эта картина заставила даже улыбнуться мистриссъ Эмми.

— Я не прошу ее, кричалъ мистеръ Джой, — какое мнѣ дѣло до этой ирландки? Пусть остается, если хочетъ. Поѣдемъ Амелія. Хочешь ли, Эмми?

– Ѣхать съ тобой, Джозефъ… безъ мужа? Нѣтъ, Джозефъ, проговорила Амелія, бросая изумленный взглядъ на своего брата.

И она подала руку неустрашимой майоршѣ. Терпѣніе Джоза истощилось.

— Ну, такъ прощайте, сказалъ онъ, неистово отворяя дверь сжатымъ кулакомъ.

На этотъ разъ онъ уже дѣйствительно сдѣлалъ всѣ распоряженія къ походу и, выбѣжавъ изъ дому, тотчасъ же взгромоздился на одного изъ своихъ скакуновъ. Мистриссъ Одаудъ услышала конскій топотъ и, подойдя къ окну, сдѣлала нѣсколько презрительныхъ замѣчаній насчетъ бѣднаго Джозефа, который между-тѣмъ уже выѣхалъ на улицу, сопровождаемый своимъ вѣрнымъ Исидоромъ, щеголявшимъ въ фуражкѣ съ золотой кокардой. Бойкіе кони, долго стоявшіе въ конюшнѣ безъ употребленія, обнаруживали теперь необыкновенную живость, и выдѣлывали среди улицы прехитрые курбеты. Мистеръ Джой, всадникъ робкій и неуклюжій, представлялъ изъ себя довольно странную фигуру на конскомъ сѣдлѣ.

— Посмотри-ка на него, Амелія, говорила мистриссъ Одаудъ, выставляясь изъ окна гостиной, такой куклы мнѣ еще ни разу не приходилось видѣть.

Скоро всадники исчезли за угломъ улицы, выходившей на гентскую дорогу. Мистриссъ Одаудъ провожала ихъ саркастическими залпами, пока они совсѣмъ не скрылись отъ ея глазъ.

Весь этотъ день, съ самаго утра до солнечнаго заката, канонада не умолкала ни на минуту. Въ глубокіе сумерки ревъ пушекъ внезапно прекратился.

Мы всѣ читали и знаемъ хорошо, что случилось въ этотъ промежутокъ. Ватерлооская повѣсть вертится на языкѣ у каждаго Британца. И вы, и я, бывшіе дѣтьми въ ту пору, когда великая баталія была выиграна и потеряна, никогда не уставали слушать, повторять и пересказывать исторію знаменитой битвы гигантовъ. Воспоминаніе о ней до сихъ поръ кружитъ головы соотечественникамъ храбрыхъ воиновъ, потерявшихъ этотъ день. Они пламенѣютъ неукротимымъ желаніемъ отмститъ, рано или поздно, за свое уничиженіе при Ватерлоо, и какъ знать! наступитъ, вѣроятно, вожделѣнный часъ, когда въ лѣтописяхъ французскаго и англійскаго міра появятся новыя страницы, славныя для Франціи, позорныя для Англіи, и наоборотъ, и прочая, и прочая, и прочая, и такъ далѣе, до скончанія вѣковъ…

Всѣ наши пріятели принимали весьма дѣятельное участіе въ этой великой битвѣ. Между-тѣмъ какъ женщины молились и плакали въ десяти миляхъ отъ боеваго поля, колонны неустрашимой англійской пѣхоты принимали и отражали неистовый натискъ французской кавалеріи. Ружейные залпы, слышанные въ Брюсселѣ, вспахивали, бороздили и боронили ихъ ряды: храбрые товарищи падали, и мѣста ихъ немедленно заступались пережившими храбрецами. Къ вечеру, французская аттака, встрѣченная съ такимъ мужествомъ, ослабѣла въ своей силѣ и перемѣнила направленіе. Были у Французовъ другіе враги, и они начали дѣлать приготовленія къ окончательному приступу. Роковая минута наступила: колонны наполеоновской гвардіи двинулись на холмъ Сен-Жана, чтобы окончательно стереть Англичанъ съ этой высоты, гдѣ они продержались цѣлый день. Презирая смертоносные залпы, посылаемые навстрѣчу британской артиллеріей, благородные гвардейцы стройнымъ маршемъ шли впередъ, по направленію къ холму. Уже перевѣсъ готовъ былъ, казалось, склониться на ихъ сторону, какъ вдругъ колонны начали разстроиваться и волноваться. Потомъ онѣ остановились, все еще продолжая стоять, грудью противъ непріятельскаго огня. Наконецъ, англійскіе полки стремительно бросились съ своего поста, откуда не могла сбить ихъ никакая сила впродолженіе дня, и остатки наполеоновской гвардіи обратились въ бѣгство.

Преслѣдованіе непріятеля продолжалось на нѣсколько миль. Въ Брюсселѣ не слыхали больше ружейныхъ залповъ. Ночной мракъ обложилъ и городъ, и боевое поле. Амелія молилась за своего Джорджа, который плавалъ въ собственной крови, убитый наповалъ непріятельскою пулей.

Джой ускакалъ, и съ его бѣгствомъ кампанія кончилась.