Беги, если успеешь

* * *

Вскоре дверь распахнулась, и на пороге воздвиглась миссис Перегрин с лампой в руке.

— Мисс Фрэнсис Марш, — констатировала она, — и мисс Дороти Рубенс. Проходите, дамы. Что привело вас ко мне в столь поздний час?

Мы вошли внутрь, и оказалось, что мисс Перегрин была не одна. В кресле у камина, благостная и, по своему обыкновению, с вязанием в руках сидела мисс Марпл. Увидев нас, она встревожилась.

— Что-то случилось?

— Да, — выпалила я, — я поняла, что стряслось с Мирандой Хопкинс!

— Вот что, — сказала миссис Перегрин, — я сейчас принесу чаю с печеньем, а вы садитесь, где вам будет удобнее. И не шумите слишком, Руби, моя горничная, только недавно легла спать.

Мы расселись, а я всё никак не могла понять, как не навредить Долли моим рассказом. Ведь если я права, это означает, что она может сотворить с собой то же, а это ужасно.

У Миранды Хопкинс были два брата и старшая сестра, любящие родители и жених. Я помнила её хохотушкой, любительницей рискованных затей и вообще довольно отважной девушкой. Долли отличалась от неё, как день от ночи: скромная, начитанная, очень вежливая, она редко делилась с кем-то сокровенным и никогда не принимала участия в шалостях. Если Миранда, которая так любила жизнь и смеялась над теми, кто её осуждал, поступила так, что же будет с Долли?

Но как умолчать о подробностях, я не представляла, так что положилась на провидение и, когда миссис Перегрин вернулась с чаем, начала рассказывать. Меня слушали внимательно, хотя мне казалось, что я говорю так путано, что смысл моих слов ото всех ускользает.

— …А потом я увидела на берегу этого крохотного озерца тростник и всё поняла, — бормотала я, проклиная своё косноязычие. — Понимаете, там были не заросли тростника, а буквально несколько стеблей, неожиданно высоких, и я вспомнила Сирингу и поняла, куда делась напея. За ней гнались, и она просто превратилась в тростник, понимаете? Поэтому не появилась новая: она ведь не умерла, она всё там же, на месте, на своём лугу. Но наяву мы — отображение себя ночных, то есть та напея наяву, наверное, похожа на Миранду. Растение, понимаете?

Какое-то время все молчали. Потом Долли медленно произнесла:

— Но мы ведь не можем управлять своими снами.

— Вздор, — немедля отозвалась миссис Перегрин. — Мисс Марш только что рассказала, как решила выйти из леса и пойти искать дорогу — и так и сделала.

— Бедная девушка, — вздохнула мисс Марпл, переворачивая вязание. — Ей не удалось защитить себя. Ну уж нет, больше такого допустить нельзя. Это чудовищно. Если вы правы, мисс Марш, то во снах кто-то перешёл границу дозволенного. Мы положим этому конец.

— Как же чертовски жаль, что о подобных безобразиях нельзя просто донести в полицию! — миссис Перегрин стукнула кулаком по столу; мы с Долли подпрыгнули. — Или хотя бы рассказать кому-нибудь. Ишь, придумали: неприлично, неприлично!

— Марта, — успокаивающе сказала мисс Марпл, — не шуми. Тут наяву муж жену душит каждый вечер, а она молчит, а ты хочешь, чтобы о снах рассказывали. Мисс Марш, спасибо вам большое, что пришли. Это действительно важно.

Миссис Перегрин решительно кивнула.

— Среди мёртвых её нет, — сказала она, — так что ваша теория, мисс Марш, очень похожа на правду.

— А вы откуда?.. — Я прикусила язык.

— Оттуда, — мрачно отозвалась она. — Я лампада.

Мне стало неловко. Спрашивать об этом миссис Перегрин казалось чем-то совершенно немыслимым. Но её ответ расставил всё по местам. Лампады, нимфы Аида, видели тех, кто уходил в мир теней. И если лампада утверждает, что Миранда Хопкинс не пересекала Лету, значит, так и есть. В конце концов, о тех, кого не видела сама, она, наверное, может спросить, как я расспросила потамию.

— Думаете, Миранда и есть та напея? — жалобно спросила Долли.

— Нужно всё выяснить. — Мисс Марпл закончила ряд и снова перевернула вязание. — У меня был довольно странный разговор с инспектором Слэком днём… Он, разумеется, не спешит делиться со мной информацией, он ведь и не должен этого делать, но у меня создалось такое впечатление, что наш случай не единственный. Я так поняла, что у нашего инспектора затребовали подробнейшего отчёта едва ли не из Скотланд-Ярда. Так что не будем спешить с выводами.

— Милочка, — миссис Перегрин взяла измученную Долли за руку, — пойдёмте-ка спать. Мы с вами ляжем вместе, а значит, и в сон войдём вместе. Хотите побывать у меня в гостях? Место, конечно, мрачное, но там вас точно никто не посмеет беспокоить.

Долли благодарно разрыдалась, а я растерянно захлопала глазами. То есть я могла просто уложить её с собой в постель, и всё? Не было нужды мучить бедняжку бессонницей?

— Мы очень мало знаем о снах, потому что ни с кем не говорим о них, — тихо сказала мисс Марпл, правильно истолковав моё выражение лица. — Мы с Мартой прожили на свете достаточно долгую жизнь, чтобы знать такие вещи. Особенно Марта, она ведь засыпала в одной постели с другими людьми. Теперь мы тоже знаете, мисс Марш.

— Долли, дорогая, теперь ты ночуешь со мной! — заявила я, но, к моему удивлению, миссис Перегрин покачала головой.

— Никогда не знаешь, у кого из двоих окажешься, — пояснила она. — Хорошо, если у вас… Где там вы оказываетесь?

— В лесу, — пробормотала я, — я дриада.

Границы приличий всё равно стёрлись, чего уж тут?

Миссис Перегрин кивнула.

— Хорошо, если у вас в лесу. А если у неё в поле? Вдвоём от сатира бегать станете? Нет уж, лучше я, всё равно я живу сама, меня это не обременит. Поглядим, посмеет ли он за мной погоняться.

— Миссис Перегрин, — спросила я, — а правда, что во сне у нас те же лица? Мне показалось…

Она кивнула.

— Если я узнаю этого мерзавца, — мрачно сказала она, — головы ему не сносить, Аидом клянусь.

Меня передёрнуло. Мы все были добрыми христианами, а такие языческие клятвы… они для снов. Но на лице миссис Перегрин было написано: сейчас она — не добропорядочная дама, а лампада, к словам которой следует относиться более чем серьёзно.

— А… а что вы собираетесь делать? — спросила Долли. — Как положить этому конец?

— Найти негодяя, разумеется, — ответила мисс Марпл так просто, как будто осуществить это было не сложнее, чем провязать ещё несколько рядов. — А дальше поглядим: возможно, удастся доказать, что он совершал нечто подобное наяву. А если нет…

Она решительно подцепила спицей петлю.

— Знаю я один способ, — мрачно сказала миссис Перегрин. — Видит Бог, мне хватит сил перетащить какую-то там козлоногую тварь через Лету.

— Если понадобится, — уточнила мисс Марпл.

Чего скрывать, каждый хоть раз в жизни (а на самом деле много чаще) задумывался, кем становятся во сне его родные и знакомые. Мисс Марпл легче всего было представить антисой, ведь её дом всегда утопал в цветах, или ореадой: сидит в горах седовласая нимфа и вяжет. Но в этот миг я подумала, что она могла бы быть какой-нибудь прислужницей Афины или, возможно, Персефоны. Слишком много ненормального, неправильного, отчаянно нехристианского спокойствия было в её глазах. Она готова была подписать приговор. Впрочем, разве не готова была я, скромная дриада, сделать то же самое?

Домой я шла, окрылённая. По крайней мере, проблема Долли была решена! Только теперь, шагая по деревне, погружённой в глубокий сон, я поняла, как же смертельно устала. Уговаривала себя дойти домой, не засыпать прямо в дорожной пыли.

Говорили, что когда-то, в незапамятные времена, люди не умели видеть сны. Когда они засыпали, перед их глазами просто как будто бы выключали свет, и всё. И вот тогда, если верить древним легендам, я бы не осмелилась так спокойно идти по ночной улице одна. На меня непременно бы кто-нибудь напал, одержимый жаждой наживы или, того хуже, похотью. Сейчас же все с радостью предаются снам, ведь там можно пережить удивительные приключения в совершенно ином мире…

Я помотала головой. Нет уж, Фрэн Марш, давай ты подставишь после слова «ведь» то, что там, по всей видимости, стояло изначально.

Ведь во снах с нас спадает налёт цивилизации. Засыпает душа, Божественная искра, засыпает мораль, и мы можем позволить себе совершать всё то, о чём не смеем и думать наяву. Я никогда не была одержима особыми страстями, но даже я во сне вела себя так, что если бы меня увидели родители, то, наверное, отправили бы в работный дом, если работные дома ещё остались в Британии. Я покраснела, вспомнив, как купалась нагишом, наслаждаясь потрясающим ощущением, когда прохладная вода скользит по коже, и как радостно шелестело листвой моё дерево, словно бы подбадривая меня, и мне казалось, что оно — ещё один человек, совсем посторонний, который смотрит на меня, любуется мной, считает моё тело красивым. И как захлёстывали меня бесстыжие чувства и желания, и я ложилась на траву, широко разводя ноги, и ласкала себя руками в тех местах, о которых и думать, и спрашивать мне запрещалось. Началось всё с того, что я просто исследовала своё тело, пока было можно, — а я была отчего-то убеждена: здесь можно. Затем оказалось, что некоторые прикосновения особенно приятны, и, хотя я прекрасно понимала, что совершаю непристойности, меня это не останавливало: сны ведь вообще непристойны. Я нередко делала это, лаская себе соски и то, что находится между ног, не сдерживая сладострастных стонов, выгибаясь и представляя, что дерево, к которому обращены мои раздвинутые ноги, смотрит на меня и понимает, что я делаю.

Если я поступала так, то что же делали во снах люди, более моего склонные к пороку? Во сне нельзя убить, но как обстоят дела с другими заповедями? Раз прелюбодействовать можно, значит, можно и остальное, не так ли? Избивать, истязать, душить, топить? Мисс Марпл упомянула о некоем муже, любившем душить свою жену по вечерам, но ведь если, засыпая в одной постели, люди просыпаются вместе, кто помешает ему заниматься этим и во сне? Она же никуда от него не денется.

Я много раз слышала о том, насколько теперешнее наше общество, общество людей, видящих сны, лучше того, древнего. Выходит, всё это ложь? Нападения и жестокости всё так же совершаются, просто о них стыдно говорить и за них некого наказать? Я могу невозбранно ходить по ночам, но стоит мне заснуть, и я совершенно беззащитна?

Из головы не шла заплаканная Долли, цепляющаяся за руки миссис Перегрин. А вдруг её поле где-то неподалёку от моего леса? А вдруг, получив отпор, сатир пойдёт в другую сторону и найдёт кого-нибудь ещё, например, меня?

Уснув и оказавшись возле своего дерева, я прижалась к нему всем телом и горько расплакалась. Дерево роняло мне на спину листья, гладило ветками, а я, дрожа, рассказывала ему всё и боялась отойти от него хоть на шаг. Так и прошла эта ночь, самая неприятная в моей жизни.

А наутро её увенчал самый чудовищный в моей жизни день.

Проснулась я совершенно разбитая, и раз уж день не задался, решила сделать то, что откладывала уже давно: зайти к мисс Пламкин за лентами.

Мисс Пламкин делала шляпки, совершенно замечательные, и, разумеется, украшала их лентами. Последние она закупала во множестве и часть охотно продавала. Однако её статус первой сплетницы деревни привёл к тому, что без опасений к ней ходили лишь те, кому было вовсе нечего опасаться, я же, боюсь, не могла себя отнести к этой категории людей. Совсем недавно в моей жизни произошло событие, о котором я бы предпочла не рассказывать никому, а у мисс Пламкин имелась одна дурная черта: если собеседник явно предпочитал уйти от ответов на её вопросы, она начинала выдумывать нечто настолько чудовищное, что правду рассказать выгоднее. Я ничуть не сомневалась: если кто-то видел, как несчастная девушка стучалась в наш дом, мисс Пламкин немедленно примется меня расспрашивать.

История и правда была мутная. Вечером, когда все уже собирались спать, к нам пришла весьма бедно одетая девушка и сбивчиво попросила помощи. Она совсем продрогла и была явно очень голодна. По счастью для неё, родителей не было дома: отец уехал на партию бриджа, а матушка зашла к подруге, хотя мы с братом ждали её с минуты на минуту. Я сказала, что девушка может остаться, если станет вести себя тихо и не попадётся никому на глаза. Она благодарила меня так искренне, что я не удержалась и спросила, не гонится ли за ней кто-то.

Она не ответила на мой вопрос, но разговор у нас завязался. Когда всё уже закончилось и я думала обо всём этом, то довольно быстро поняла, что моя гостья, на вид совсем девочка, ловко лавировала, меняя темы. Однако кое-что мне всё же удалось узнать.

Звали её Милли, и она была проституткой из соседнего города. Иногда её привозили к кому-нибудь домой, а затем, когда её услуги уже не были нужны, просто выставляли за дверь, и она должна была возвращаться обратно пешком, нередко проделывая долгий путь. Из её рассказа выходило, что в этот раз вышло так же, но сначала пошёл дождь, и она промокла до нитки, потом подул холодный ветер, и бедняжка поняла, что если не постучится немедля в первый попавшийся дом, то не доживёт до утра. Мне стало её жаль, и я, как и обещала, предоставила ей стол и кров. От родителей её присутствие удалось скрыть, а наутро она ушла. Однако на этом приключение не закончилось.

— Милли уже ушла? — рассеянно спросил меня Джеймс, мой брат, когда мы столкнулись в коридоре, собираясь спуститься к завтраку.

Я насторожилась.

— Откуда тебе известно её имя?

— Ты сказала, — не задумываясь соврал он.

Я покачала головой, глядя на него.

— Я тебе точно ничего не говорила. Выходит, я была права, предположив, что она не просто так постучалась именно в нашу дверь? Джеймс, признавайся!

— Когда внизу нас ждут родители? — прошипел он. — Ну хорошо, признаюсь: я бывал у неё неделю назад, мне не хватило денег, я пообещал заплатить позже и запамятовал. Она, видимо, решила, что можно прийти ко мне домой и пригрозить рассказать о нашей встрече, но ты её очаровала, ты всех очаровываешь. Когда вы ложились спать, я поймал её у дверей и с извинениями отдал ей деньги. Теперь ты довольна? Идём скорее, пока родители не принялись выпытывать, о чём мы здесь шепчемся.

Признаюсь, мне было гадко. Милли выглядела совсем девочкой, лет пятнадцати, может, шестнадцати. И выходит, мой родной брат не гнушается покупать любовь таких созданий, как она? Насколько же глубоко он погряз в пороке? Чего ещё я о нём не знаю? Эти вопросы мучили меня, но не прошло и двух дней, как не проснулась Миранда Хопкинс, и бедная Милли вылетела у меня из головы.

Теперь я шла к мисс Пламкин и думала о том, что такого правдоподобного ответить, если она всё же знает, что к нам приходила незнакомка. Нужно сделать так, чтобы меня не заподозрили во лжи, иначе мисс Пламкин станет мстить.

Вдруг моё внимание привлекло яркое пятно у обочины. Я сошла с дороги раньше, чем задумалась, зачем это делаю.

Я шла мимо полей, чтобы добраться до мисс Пламкин, нужно было вскоре свернуть направо и пойти по мощёной улице. Но здесь домов не было, зато недалеко от дороги лежало что-то, подозрительно похожее на платье Милли.

Наверное, не вспомни я как раз об этой девочке, прошла бы мимо. Но случилось то, что случилось, и я подошла — чтобы убедиться: это действительно её платье.

Это действительно она.

Милли лежала лицом вниз, но стоило мне перевернуть её, и я почувствовала, как у меня подгибаются ноги. В жизни своей я не видела ничего подобного. У Милли не было лица. Вообще говоря, спереди у неё не было ничего: ни груди, ни живота. Кровавое месиво, в котором угадывались рваные лоскуты — вперемешку одежды, кожи и мяса. Мелкие осколки раздробленных костей были здесь же, заставляя меня думать о теле Милли как о чудовищном фарше, который кто-то намолол, не озаботившись сначала нарезать мясо кусками.

Самое ужасное, что пока я не перевернула Милли, ничто не предвещало той жуткой картины, которую я увидела. То есть вполне возможно, что многие люди прошли бы мимо, не обратив внимания на цветную тряпку, наверное, сорванную ветром с пугала.

У меня в голове бились две мысли. Первая — о том, что человек, который делал такие страшные вещи во сне, наяву может творить что-либо подобное. И вторая — о том, что к Милли ходил мой родной брат.

Знала ли она кого-то ещё здесь? Ради кого могла она оказаться в Сент-Мэри-Мид, если не ради него? Может ли мой родной брат быть этим чудовищем?