Беглый

10

Это было одно из тех воскресений, что живут в детских воспоминаниях. Прислушиваясь с закрытыми глазами к перезвону колоколов, представляешь себе синеву неба, ощущаешь чистоту воздуха, более прозрачного, чем в будни, потому что улицы пустынны и люди никуда не спешат.

Ж. П. Г, просыпается в кровати, один в комнате, еще не сознавая, что сегодня воскресенье. Он напрягает слух, смотрит на часы, улавливает пение жаворонка как раз под окном, в голубом прямоугольнике, пронизанном солнечными лучами.

Внизу кто-то ходит, и по шагам он узнает Элен. В ванной льется вода. Ж. П. Г, смотрит на дверь, опускает глаза и видит на полу белое пятно, которого не было накануне.

Он настораживается, встает, морщится от боли, ступив на правую ногу, наклоняется и берет сложенный вчетверо листок, подсунутый под дверь. Это страничка, вырванная из школьной тетради. Она написана карандашом, крупным неровным почерком Антуана.

«Человек, приходивший вчера, — из полиции. Он утверждает, что твоя фамилия не Гийом. Он уже написал в Париж и отправил туда твою фотографию, одну из тех, что лежали в гостиной»

Ж. П. Г, замирает, смотрит на записку и напрягает слух. Шорохи подтверждают его первую мысль: сегодня воскресенье. Жена приводит себя в порядок, Элен хозяйничает, Антуан, разумеется, готовит уроки у себя в комнате.

Все это легко проверить. Ж. П. Г, идет к окну и кричит:

— Завтракать!

Он даже не называет дочь по имени: она ведь тоже избегает обращаться к нему напрямую. Окно в кухне открывается. Элен отвечает:

— Несу!

Ж. П. Г, облокачивается на подоконник, глядя сверху на садик и соседние дворики. Он спокоен, в карих глазах мелькает подобие улыбки.

Возможно, это реакция после вчерашнего возбуждения, когда он два часа катался по кровати в приступе ярости.

Дело в том, что около четырех часов дня Элен нерешительно вошла в комнату и принялась вынимать из гардероба материнские вещи. Она перенесла платья и юбки к себе, затем освободила ящики комода.

— Что ты делаешь?

— То, что велела мама.

— Где она?

— Внизу.

— Скажи, что мне надо с ней поговорить.

Г-жа Гийом вошла так же, как утром. Как утром, она остановилась на пороге и отчеканила:

— Прошу не беспокоить меня без надобности. С сегодняшнего дня я буду спать в комнате Элен.

Потом закрыла дверь и ушла. Вечером Ж. П. Г., словно заключенному, принесли тарелку супа и овощи. Он швырнул все на пол, и Элен, присев на корточки, собрала осколки фаянса.

Теперь это прошло. Довольно портить себе кровь.

Он больше не хочет волноваться. Ж. П. Г, спокойно, по-мужски размышляет, глядя на задние стены домов и сады. В соседнем дворике женщина чистит обувь. Перед ней не менее дюжины пар всех фасонов.

Ж. П. Г, мысленно следует за дочерью по лестнице.

Она входит напуганная — откуда ей знать, что отец успокоился? — и ставит на ночной столик поднос с завтраком.

Ж. П. Г, не говорит ей ни слова. Он лишь отмечает про себя, что под передником на Элен выходное платье, дочь собирается к мессе.

— Тебе больше ничего не нужно? — робко осведомляется она.

— Нет.

Сидя на краю кровати напротив открытого окна, Ж. П. Г, один за другим макает оба рогалика в кофе.

Ночь он провел совершенно нелепую. Несколько часов ворочался в постели с такой сильной головной болью, что даже испугался — уж не заболел ли. Потом, когда рассвело, увидел сладостный сон — слишком насыщенный, чтобы полностью запомнить.

Пересказать этот сон Ж. П. Г, тоже не мог бы, но все образы, проходившие перед его глазами, были солнечными и радостным, все относились к одному и тому же периоду его жизни. Иллюзия была настолько правдоподобной, что Ж П. Г, ощущал даже запахи тех времен, опять, с фотографической четкостью, видел лица, которые считал навсегда забытыми. Перед ним, например, возник Итальянский бульвар около десяти утра в июне, когда в Париже разгар сезона, хотя все наводит уже на мысль об отпуске…

На нем канотье по последней моде, в руках трость с золотым набалдашником. Он идет медленно, останавливается у витрин с мужскими рубашками. Иногда оборачивается, заглядевшись на проходящую женщину, или следует за иностранцем, вышедшим из «Гранд-отеля», и несколько минут прикидывает, не клиент ли это для Польти. Снились ему также дни скачек и дамы в шляпах с широченными полями, но в узких — по контрасту — у щиколоток платьях.

«Человек, приходивший вчера, — из полиции», — пишет Антуан.

Теперь Ж. П. Г, находится в Ла-Рошели. Сегодня воскресенье. Жена выходит из ванной, спускается в столовую завтракать, зовет:

— Антуан! Пора!

— Иду.

Ж. П. Г, усмехается — с этим покончено. Он воображает, какое потрясение испытает вскоре его семья. Чтобы выиграть время, начинает умываться и бриться.

Он бесспорно изменился с тех времен, когда разгуливал по Большим бульварам, но у него все те же глаза и яркие сочные губы. Недаром в молодости тетка говаривала ему, что в его жилах, должно быть, течет кровь метисов.

После бритья Ж. П. Г, тщательно припудривает лицо, смачивает волосы одеколоном и тратит несколько минут на то, чтобы натянуть правый ботинок, не снимая с ноги повязку.

Внизу кончают завтракать. Выдвигается ящик, где лежат молитвенники и выходные перчатки.

— Поживее, Элен!

Ж. П. Г, притаился. Каждый звук доносится до него с исключительной отчетливостью, и Ж. П. Г, сразу угадывает происхождение этого звука. Каждое воскресенье все повторяется. Г-жа Гийом стоит на пороге, натягивая перчатки; Антуан ждет на тротуаре. А вот Элен постоянно задерживается — она ведь обязана обо всем позаботиться: поставить на огонь завтрак, прикрыть масло от мух.

— Идите, я сейчас, — кричит она.

Ж. П. Г, входит в комнату дочери, смотрит в окно и на середине безлюдного тротуара видит жену в черном шелковом платье Она идет размеренным шагом, оборачивается, машинально поглядывает на дом. Наконец выходит Элен, запирает дверь, догоняет мать и брата.

На улице распахиваются другие двери, из них выходят люди и тоже направляются к воскресной службе.

Голуби что-то выклевывают из щелей между плитами мостовой.

Ж. П. Г, облегченно вздыхает. Теперь можно двигаться, шуметь. Он раскрывает все двери, достает из-под шкафа свой лучший чемодан, запихивает в него белье, костюм, пару обуви.

Вопрос с ногой по-прежнему не решен. Ж. П. Г, пробует снять повязку, не разбередив рану, но сразу же брызжет кровь.

— Тем хуже! — бурчит он.

Ж. П. Г, натягивает на повязку носок, потом надевает ботинок, слегка морщится от боли, но уже через несколько минут перестает ощущать ее.

Женщины проспали ночь вдвоем в постели Элен.

Ж. П. Г, с усмешкой смотрит на ночную рубашку жены, висящую на медном шаре кровати.

Он редко чувствовал в себе такую легкость, как сегодня. Он действует, словно подстраиваясь к ритму колоколов, вновь звонящих к воскресной службе. Может быть, сегодня какой-нибудь праздник? Недаром небо такое чистое, воздух искрится.

В мозгу Ж. П. Г., во всем его существе сливаются воедино два периода: годы жизни с Мадо и время выставки в Льеже, водяного каскада, нового автомобиля Польти.

После стольких лет он опять окунется в ту же самую атмосферу.

«Нужно купить себе другие костюмы», — решает Ж. П. Г., завязывая перед зеркалом галстук.

Гардероб у него совершенно немыслимый: пиджаки слишком длинные, прямые, тяжелые. Он купит также мягкую шляпу серебристо-голубого цвета, какие носят теперь молодые люди.

Неясно лишь одно — где раздобыть денег. Позавчера он свалял дурака, отдав жене две тысячи франков. Ж. П. Г, спускается в столовую и выдвигает ящик, где лежит коробка из-под галет — в ней обычно хранят наличные.

Коробка пуста! Ж. П. Г, нервничает, нетерпеливо заглядывает в другие ящики, безуспешно ищет в гостиной. Потом возвращается в спальню, обшаривает комод, платяной шкаф. У жены мания прятать ценные вещи в самых неожиданных местах — под рубашки, на шкаф.

Куда она могла деть две тысячи франков? Из дома она не выходила, следовательно, в банк не отнесла.

Ж. П. Г, в панике. Он не может бежать без денег, а в бумажнике у него и двухсот франков не наберется.

«Я забыл о сбережениях детей», — говорит он себе.

У каждого из них свои сбережения, распорядиться которыми он имеет полное право. Элен складывает свои в коробку из папье-маше и держит ее, должно быть, в платяном шкафу. Ж. П. Г, находит коробку, которая запирается на ключ. Она черного цвета, на крышке большие золотые птицы.

Ж. П. Г, хватает с туалета щипцы для завивки и взламывает замок. Первое, что попадается ему на глаза, — портрет молодого человека. Ж. П. Г, не знает его, но не сомневается, что это именно тот, кто бросает письма в подвальное окошко.

Он довольно красив и тоже очень смугл. Лет ему не больше девятнадцати. Под портретом лежат разные бумаги, преимущественно письма от подруг. Наконец Ж. П. Г, обнаруживает деньги — франков шестьсот. Он засовывает их в карман, даже не потрудившись положить коробку на место.

Теперь к Антуану!

Комната сына более темная: в ней почти не бывает солнца. Черная эмалированная кровать. На дубовом столе раскрытые тетради, а в ящике Ж. П. Г. находит свой старый бумажник, где у Антуана хранится триста франков.

Время идет. Месса давно началась. Ж. П. Г, спрашивает себя, ничего ли он не забыл, нет ли в доме вещи, которую легко унести, а главное, легко продать. Нет!

Жена носит все свои драгоценности на себе.

Ж. П. Г, поднимает свой нетяжелый чемодан. Внизу неизвестно отчего — ему хочется заглянуть в кухню. Он вдыхает знакомый запах варящейся в кастрюле курицы; приподнимает даже крышку, потом проходит через столовую и гостиную…

Если он ни с кем не хочет встретиться, времени у него в обрез. План намечен. Ж. П. Г, предусмотрел все малейшие детали, даже возможность слежки или ареста.

Эта уверенность приводит его в прекрасное настроение: теперь он ничего не боится.

План подсказан ему поведением доктора Дигуэна, который последние дни считает его душевнобольным.

А душевнобольных в тюрьму не сажают! В худшем случае, помещают в специальную лечебницу.

К счастью, в Гвиане Ж. П. Г, однажды ударили железной палкой по голове, и он три месяца пробыл в лазарете.

Запись о пребывании там еще можно отыскать, к тому же под волосами доныне сохранился широкий рубец.

Ж. П. Г, открывает последнюю дверь и на мгновение цепенеет у нагретого солнцем порога. По тротуару проходят двое мужчин с удочками.

Ж. П. Г, закрывает привычно скрипнувшую дверь. С чемоданом в руке идет в сторону, противоположную церкви и плацу.

Он чуточку недоволен этим. Хорошо бы, словно совершая паломничество, завернуть в кафе «Мир» и выпить в прокладном зале рюмку, нет, лучше две, перно.

Но он не имеет права подвергать себя риску быть замеченным. Он в отпуске, и все тут. Ж. П. Г, скорее бежит, чем идет. Ему хочется пить, но он обязан думать о своей безопасности.

В церкви, должно быть, уже возносят святые дары.

Теперь только от проповеди зависит, скоро ли кончится служба.

Ж. П. Г, минует квартал Жерико-ла-Тромпет и ждет автобус недалеко от железнодорожного полотна. Сесть в поезд в самой Ла-Рошели он не хочет — на вокзале его обязательно заметят.

Он доедет сначала до Марана — это в 20 километрах отсюда. Автобус набит крестьянками в черном, в нем едет также очень шумная футбольная команда. Машина катит по равнине, останавливается перед церквями, откуда выходят верующие, и перед кабачками, где играют в русский бильярд.

Все говорят одновременно, гудит мотор, скрипят тормоза, и в окна врывается сельский шум, шум природы, каждая частица которой живет своей напряженной жизнью.

Ж. П. Г, не поинтересовался расписанием поездов. В Маране он узнает, что до Люсона выгоднее ехать автобусом; так он и поступает, предварительно выпив в бистро полбутылки белого вина.

Ему жарко. Это уже не весна, а лето. Солнечные лучи бьют сквозь стекло прямо в затылок, и Ж. П. Г, прикрывается платком, веером засунув его под шляпу.

Большинство магазинов в Люсоне закрыто. У бензоколонок вереницы машин. На вокзале Ж. П. Г, покупает билет до Ниора: там он сможет наконец сесть на скорый «Бордо — Париже.

Такого дня еще не было в его жизни. Например, он проводит неповторимый час в вагоне-ресторане, сидя напротив хорошо одетой девушки, которой дважды передает горчицу и соль. Он не ухаживает за нею, но соседство с ней все равно приводит его в восхищение.

Что скажет жена, обнаружив, что спальня пуста?

Неужели она настолько подлая, что предупредит полицию?

«Держу пари, она бросится туда, где прячет две тысячи франков», — думает Ж. П. Г.

И бросится, не успев даже сунуть молитвенник в ящик стола и снять перчатки!

За едой он выпивает еще полбутылки бордо, затем, когда официант проносит мимо золоченые графинчики, позволяет себе рюмку шартреза. В поезде нет вагонов третьего класса, и Ж. П. Г, едет во втором. Находит на скамейке юмористические журналы и просматривает их от корки до корки.

Поезд идет очень быстро. Ж. П. Г, никогда не ощущал так быстроту движения. Она вызывает в нем восторг, опьянение. По вагонным стеклам, словно струи дождя, скатываются потоки солнечного света.

Поезд минует усеянную лодками Луару. На мачтах развеваются флажки — очевидно, сегодня состязания рыболовов. В какой-то деревне, мимо которой проносятся вагоны, по улице шествует грохочущий духовой оркестр.

Ж. П. Г, никогда не бывал в лечебницах, но представляет себе, как там все выглядит. В палатах, выкрашенных белой эмалью, образцовая чистота. Сестры, ухаживающие за больными, тоже в белом. За окнами обязательный парк, на худой конец, большой сад; кормят преимущественно молочным, бульонами, диетическими хлебцами…

Ж. П. Г, был бы почти счастлив попасть туда.

Но нет! Это уж на самый крайний случай. Он предпочитает отель на Лазурном берегу — должность администратора, визитка, стол старшего обслуживающего персонала…

В последнюю минуту Ж. П. Г, осеняет мысль, что о его прибытии могли известить Париж, и он выходит в Версале, который совсем ему не знаком. Там тоже ходят автобусы, и он садится со своим чемоданчиком в один из них. Когда машина минует заставу Сен-Клу, уже близится вечер, н тысячи людей с охапками цветов возвращаются из окрестностей.

Главное теперь разыскать Бебера Итальянца или другого торговца фальшивыми документами.

Ж. П. Г, даже не приходит в голову, что прошло двадцать лет и нужных людей может не оказаться на прежнем месте.

Он останавливается в гостинице на авеню Терн, оставляет в номере чемодан, моет руки и выходит, гонимый потребностью идти вперед.