Белая гвардия

Глава девятая Провинциальное сватовство

Обратный путь долгого описания безусловно не заслуживал — потому что нисколечко не напоминал странствия героев какого-нибудь Буссенара, заявившихся в подобные места туристами и потому романтически восторгавшихся всякой бесполезной дрянью наподобие колючих кустарников, диких слонов и разнообразных змеюк. Когда тебе предстоит всего-навсего дотащиться до самую чуточку цивилизованных мест, где можно найти рацию, — ощущения совсем другие: лишь бы все это побыстрее кончилось…

Они топали до темноты — уже не бегом, а быстрым шагом, внимательно глядя под ноги, через каждый час устраивая короткий привал, главным образом ради Принцессы. Ходить-то по джунглям она умела, но такие концы отмахивать не привыкла. Хорошо еще, ноги не сбила. Вода во фляжках имелась, хотя и требовала экономного расходования — у них с собой не было обеззараживающих таблеток, без которых пить воду из местных ручейков может только человек, мягко выражаясь, неопытный. И провизии не было ни крошки. Вокруг, правда, шныряло превеликое множество четвероногой, летающей и ползучей живности, которую люди с опытом Мазура или белых наемников быстренько могли добыть и даже не сырьем стрескать, а приготовить на костре, — но не следовало отвлекаться на такие глупости, лучше попоститься до завтра, шагать с урчащими желудками, чем тратить время и сбиваться с темпа. Пока что можно и без еды продержаться…

Хорошо еще, что ручейки попадались, но на пути не предвиделось настоящих широких рек. Африканская река в их случае — изрядная головная боль. Пришлось бы убить чертову уйму времени, мастеря плот, — реки в здешних местах кишат не только крокодилами, но и бегемотами, которые порой могут оказаться даже поопаснее крокодилов…

Как и ожидалось, до темноты они не успели выбраться из джунглей и перейти границу. Пришлось устраиваться на ночлег в густых зарослях папоротника — и провести ночь то в тягостной полудреме, то бодрствуя и таращась в темноту. Со всех сторон доносились ни на что знакомое не похожие ночные звуки, порой в кронах высоко над головой возились и шебуршали мелкие тварюшки, а однажды не так уж и далеко раздалось громкое порыкивание, зажгись тусклым сиянием бледно-зеленые глаза — и мгновенно встрепенувшийся Леон будничным тоном объявил, что это леопард, скотина такая. Ощетинились стволами, напряженно вглядываясь в сырую темноту. Леопард некоторое время бесшумно бродил вокруг, а потом все же убрался. Возможно, у него имелось свое гобсанто, предупреждавшее о трех автоматических винтовках и трех автоматах (они остались без пулемета и пулеметчика, получившего случайную пулю в затылок)…

С рассветом, подкрепившись сигаретами и парой глотков воды (во флягах оставалось всего ничего), двинулись в путь — пропотевшие насквозь, с ворчавшими животами. Часа через полтора джунгли стали редеть, а там и вовсе кончились, начиналась саванна с высокими зарослями бледно-желтой жесткой травы, рощицами невысоких деревьев уже какой-то совершенно другой породы, невысокими скалами, каменными осыпями. Столь же дикие, но гораздо более симпатичные места — здесь, по крайней мере, далеко видно, не то, что в джунглях. Правда, и меры безопасности свои: змей как раз почти нет, но приходится смотреть в оба — есть вероятность нос к носу столкнуться со львом, устроившимся вздремнуть в высокой жесткой траве…

Порой Принцесса не шагала нормально, а полное впечатление, брела. Не доходя, однако до столь унылой кондиции, чтобы ее требовалось тащить на себе. Она немного воспрянула, когда Леон, сверившись с картой и кое-какими природными ориентирами, сообщил, что они перешли границу. Окружающий ландшафт ничуть не изменился, но шагалось и в самом деле как-то веселее — правда, частенько поглядывая то назад, то на небо: противник тоже мог с той самой детской непосредственностью пуститься в погоню на парочке вертолетов, уж парочка-то у него найдется. С этой стороны границы тоже нет ни ПВО, ни доблестных погранцов. Поди доказывай потом с того света, если что…

— Как ты? — спросил Мазур, шагая рядом с Принцессой.

Она тяжело отфыркнулась, строптиво сверкнула глазами:

— Нормально.

— Автомат понести?

— Обойдусь, — отрезала она, выпрямившись и стараясь шагать размашистей.

— Молодец, амикоте, — ухмыльнулся Мазур. — Могу тебя поздравить: судя по карте, мы уже через пару миль выйдем к геологам. Отрапортуем по рации, пришлют за нами вертолеты…

Она понурилась:

— Ага, и будем, глядя в пол, докладывать, как провалили дело…

— Да ладно, — сказал Мазур. — Мы, по большому счету, не виноваты. Где-то в цепочке обнаружился предатель, что мы могли сделать, если о нас заранее знали и ждали?

— Вот то-то, что не обнаружился пока, — вздохнула она, зло выдохнула сквозь зубы: — Шкуру содрать…

— Не переживай, — сказал Мазур. — Иногда отрицательный результат — тоже результат. Теперь мы, по крайней мере, точно знаем, что наш радиопроповедник и в самом деле связался с кем-то серьезным. У самого у него не хватило бы ни денег, ни ума, чтобы нанять десятка полтора столь хватких ребят, как те, что нас встретили. Часть из них, несомненно, белые, хотя и черных там видел. След появился. А посему…

Он замолчал, перекинул автомат поудобнее. Шагавший метрах в пятидесяти впереди человек Леона (когда они двинулись по саванне, Леон выдвинул одного вперед, в качестве боевого охранения, одного пустил сзади в отдалении, а третий двигался правее — классический «конверт», пусть и скудными силами выполненный), вдруг остановился, пригнулся, отступил на пару шагов, держа оружие наизготовку…

Однако сигнала остановиться не показал, и они продолжали шагать, пока не оказались с ним рядом.

— Что там? — спросил Леон, прищурясь.

— Это точно лагерь, полковник. Вот только что-то там не то…

Они торопливо подняли к глазам бинокли. Местность впереди плавно понижалась пологим, но достаточно протяженным склоном, переходила в обширную долину, кое-где покрытую кучками деревьев, поросшую той же жесткой, соломенного цвета травой. Лагерь предстал как на ладони: полдюжины армейских палаток, импровизированный душ (оцинкованный бак установлен на деревянных опорах, кабина из натянутого на деревянные рамы мутного полиэтилена), печь и стол с лавками под навесом, грузовик с брезентовым верхом, два джипа, автоцистерна (водовозка, конечно)…

Однако там и в самом деле происходило что-то не то. Под кухонным навесом, меж печью и столом, сидели на земле тесной кучкой четверо в армейской форме, с синими пехотными погонами — а поодаль от них расположился, положив винтовку на стол, рослый африканец в цивильном, явно выполнявший при солдатах функцию часового, — а они, соответственно, выглядели пленными. Еще двое таких же гражданских расхаживали вокруг одной из палаток — опять-таки с видом часовых. Перед входом в другую палатку помещались еще двое — но эти не бродили вокруг дозором, а стояли, такое впечатление, в неком подобии стойки «смирно», похожие скорее уж на почетный караул. В тени грузовика расположились еще четверо — эти сидели беззаботно, положив оружие в траву. Насколько Мазур разглядел, у них у всех были французские магазинки MAC, принятые на вооружение за несколько лет до Второй мировой. Возраст солидный, но оружие серьезное. Винтовка вообще штука долговечная, при надлежащем уходе прослужит десятилетия, в других местах Мазур своими глазами видывал исправно служившие винтовочки чуть ли не столетней давности…

Не было никаких сомнений, что лагерь захвачен этой шарагой, и вряд ли это особо законопослушные личности, коли уж без всяких угрызений совести взяли в плен солдат правительственных войск. Но кто они такие? Никаких партизан и мятежников тут давненько не водилось. Контрабандистов тоже нет, вот на восточной границе они кишмя кишат, а на западной и здесь, на северной — тишина…

— Черт знает что, — сказал Леон, опуская бинокль. — Представления не имею, что это за шайка. Одно могу сказать: на солдат регулярной армии ничуть не похожи…

Принцесса на вопросительный взгляд Мазура пожала плечами.

— В любом случае, нужно их гасить, — сказала она. — Кто бы ни были. Там рация, еда, вода, о господи, натуральный душ… ну и, конечно, злодейски захваченные иностранные граждане, работающие для республики… Нужно гасить.

Леон хмыкнул:

— Этих, сдается мне, не так уж и трудно будет гасить. Вон те два урода, что бродят вокруг палатки, пушки свои держат чересчур неуклюже для партизан… Ни одного часового, который следил бы за подступами… — он сплюнул. — Уроды…

Через четверть часа, когда роли были распределены, Мазур бесшумно пробирался ползком в зарослях жесткой травы, держа курс на палатку, возле которой торчало подобие почетного караула — и он, и Леон с Принцессой сошлись на том, что именно она самый интересный объект. Когда осталось совсем немного, он осторожно приподнял голову, прислушался. Ни малейших признаков, что его засекли — ну да, уж не этим уродам… Прекрасно слышал, как на непонятном ему языке болтают те, у грузовика, беззаботно и лениво. Загадочные захватчики вели себя крайне беспечно…

Он поднялся, пригнувшись, бесшумно пробежал несколько метров и присел на корточки у палатки. Прислушался. Изнутри доносился негромкий мужской голос и еще какие-то странные звуки, смахивающие на щенячий скулеж. Судя по всему, говоривший сидел спиной к нему, что облегчало задачу.

Положив автомат рядом, он извлек нож и моментально, беззвучно проделал дырочку в опущенном клапане окошка. Положил руку на автомат, обратившись в слух. Нет, внутри мужской голос все так же талдычил что-то непонятное… Он припал глазом к дыре.

Клапаны обоих боковых окошек подняты, так что света хватало, чтобы рассмотреть в деталях довольно пикантную Сцену. Вполоборота к нему на брезентовом полу сидела, подобрав ноги, белая девушка в зеленых шортах и белой блузке, расстегнутой сверху донизу. Рядом стоял на коленях здоровенный пожилой негр в красной набедренной повязке и, приобняв одной рукой, другой поглаживал незагорелые округлости, жмурясь от удовольствия, что-то негромко болтая. Она не сопротивлялась, только всхлипывала, отвернув лицо, скрытое рассыпавшимися светло-каштановыми волосами.

Кое-что начинало проясняться. Поскольку у геологов имелась одна-единственная женщина, то это, надо полагать, и есть незадачливая дочка высокопоставленного папы, угодившая сейчас в вовсе уж пиковую ситуацию. Неподалеку от расшалившегося аборигена Мазур увидел небрежно брошенную полосу из леопардовой шкуры и нечто вроде черной трости с тремя большими кистями из красной шерсти. Ах, так вот оно что… Он достаточно освоился в местных делах и потому быстро сообразил, что видит парадные регалии местного вождя, игравшие ту же роль, что усыпанный наградами мундир Папы и его золотые погоны. Так-так-так… Никакие это не партизаны и не мятежники. Местный королек положил глаз на белую красоточку и с детским простодушием принялся претворять планы в жизнь — они тут, в глуши, вдали от грозных взоров столичного начальства, привыкли к совершеннейшей безнаказанности… Папа такого, точно, не одобрил бы, но он далеко…

Вождь, ловко опрокинув ее на пол, принялся расстегивать на ней шорты. Убедившись, что никто его со стороны так и не заметил, Мазур примерился, подхватил автомат, одним быстрым движением распорол стенку палатки сверху донизу и ворвался туда. Вождь только и успел, что повернуть голову — а в следующий миг очень качественно получил по сопатке толстой подошвой высокого армейского ботинка, после чего отлетел в угол.

Поскольку оружия нигде не видно, вождя можно смело не считать полноценной боевой единицей и без опаски оставлять в тылу — к тому же очухается не сразу… Подняв полог, Мазур выскочил наружу, не теряя ни секунды, приласкал одного выдвижным прикладом западногерманского автомата, а второго сбил ногой, одновременно выбив прикладом оружие, добавил сверху ребром ладони. Обоих следовало надолго исключить из числа противников, особенно первого, взвывшего нечеловечески, зажавшего обеими руками ушибленное место…

Те, у грузовика, так и не успели ничего сообразить — и Мазур, в два прыжка оказавшись перед ними, выпустил по земле длинную очередь. Фонтанчики пыли прошлись у самых их босых подошв. Эффект получился ожидаемый — даже не сделав попытки схватиться за оружие, трое скорчились, закрывая ладонями головы, а четвертый, извернувшись, проворно заполз под грузовик и притаился там, отчего-то полагая, должно быть, что никто его теперь не видит и о нем все забудут.

За спиной простучала очередь. Мазур обернулся без всякой поспешности. Там все оказалось в должном порядке, тот, что охранял солдат, стоял, задрав кверху руки. Один из тех, что охранял палатку, катался по земле, воя и держась за живот, а второго Леон с нехорошей улыбочкой держал на прицеле, и тот, посерев лицом, бросив винтовочку, тоже старательно тянул руки вверх. «Шпана, честное слово, — с нескрываемым превосходством подумал Мазур. — И обратите внимание, господа — ни одного убитого или раненого, гуманизм чистейшей воды…»

К ним уже направлялась Принцесса, сопровождаемая третьим наемником, оставленным Мазуром в роли телохранителя, — учитывая обстановку, он решил, что может ненадолго передоверить свои обязанности другому.

Заглянул в палатку. Там сидели на полу четверо белых (один пожилой, в благородных сединах, очень уж профессорского облика, трое попроще, Мазуровы ровесники) и четверо черных простоватого вида — вероятнее всего, повар, водители либо какие-нибудь подсобники. Так как среди них не обнаружилось не только раненых, но и побитых, Мазур пока что не стал на них отвлекаться. Пусть сидят и не путаются под ногами.

— Что тут творится? — спросила Принцесса с любопытством.

— Да вот… — сказал Мазур, показав на сваленные в кучу французские магазинки. — Нападение…

— Какое, к черту, нападение? Тут никогда не было мятежников…

— Посмотри вон в той палатке. Там все наглядно представлено…

Заслышав шумную возню и азартные вопли, он обернулся. Доблестные армейцы во главе со своим капралом увлеченно пинали своего недавнего конвоира, словно мяч во дворе гоняли. Пожав плечами и хмыкнув, Мазур отвернулся, ханжески сказав себе, что не должен вмешиваться в здешние внутренние дела. Что ж, вполне предсказуемая реакция людей в погонах, привыкших, что всякий шпак должен издали кланяться любому облаченному в форму…

Вразвалочку направился следом за Принцессой, не испытывая ничего, кроме легкой скуки: несколько лет назад, здесь же, в знойной жаркой Африке, случился подобный казус: зажравшийся местный королек и советские красотки. Ничего нового…

В палатке ничего особенно не изменилось: переводчица сидела в уголке и всхлипывала, кое-как запахнув на груди оставшуюся без пуговиц блузку, а вождь, малость оклемавшийся, пытался встать, мотая головой по-лошадиному и упираясь руками в пол. Принцесса, с одного взгляда оценив ситуацию, ловко подбила носком тяжелого ботинка правое запястье вождя, так, что он снова растянулся в унизительной позе, глядя на нее снизу вверх.

Принцесса заговорила. Мазур не понимал ни слова, но ее тон был наставительным, презрительным, высокомерным, она цедила слова подобно беседующей с холопом графине. Вскоре Мазур без труда уловил «колонель Мтанга». Судя по тому, как вовсе уж печально посерело лицо вождя, услышавшего это славное имечко, слава Мтанги докатилась и до этих забытых богом и властями мест.

Вождь залепетал что-то. Принцесса ответила парой фраз, отнюдь не вернувших ему душевного спокойствия. Поскольку Мазуру на него было глубоко наплевать, он присел на корточки и сказал по-русски:

— Ну-ну, Ирина, все кончилось, не надо плакать…

Она попыталась улыбнуться сквозь слезы:

— А вы кто?

— Соответствующие органы, — сказал Мазур веско. — Которые и в Африке органы… — Оглянулся. Вождь, подобрав свои регалии, проворно выскочил из палатки. Принцесса подошла, присела рядом с ним на корочки:

— Распустились в глуши… Была бы еще персона… Захудалый род, отребье…

— И что ты с ним сделаешь? — не без любопытства спросил Мазур. — Он ведь вдобавок и армию обидел…

— А что с ним такого особенного сделаешь? — пожала плечами Принцесса, — пристукнешь его — снова начнутся вопли о тирании и терроре. Там стоит их грузовик, пусть убираются. Есть хорошее, испытанное средство: прислать им на постой роту солдат. Вот тогда взвоют… Знаешь, что самое забавное? Он клянется, что хотел сделать девушку своей законной третьей женой. То есть не законной, конечно, многоженство давно запрещено как пережиток темного прошлого и тяжкого наследия колониализма, но в глуши, легко догадаться, процветает… — Она фыркнула: — Возможно, он и не врет…

— А у вас сватовство всегда проходит так бесцеремонно? — спросил Мазур.

— Да нет. Но что ты хочешь — захолустье, простота нравов… Видишь ли, все из-за того, что ваши — здесь люди новые. С француженкой он не рискнул бы так забавляться, а вот русские для него новое племя, не встроенное в стародавнюю систему отношений… — она засмеялась. — Но теперь, я полагаю, встроенное. А она красоточка… Понимает по-французски?

— Еще как, — сказал Мазур. — Переводчица.

— Ну, тогда все отлично. Я ее успокою, а то, чует мое сердце, от тебя, солдафона, ласковых слов не дождешься. Можно представить, как бедная девочка перепуталась…

«Одной заботой меньше, — подумал Мазур, выпрямляясь. — Вот пусть и утешает по известному женскому сочувствию». Посол был прав — красоточка. Глаза карие — что в сочетании со светло-каштановыми волосами делает ее абсолютно неинтересным для Папы объектом. Ну что же, придется таскаться с переводчицей под бочком — не стоит из-за таких пустяков ссориться с Панкратовым, да и наплевать на то, что вместо нее в эту глушь уходит посольский холуек. Уж на него-то никакой здешний вождь не польстится…

— Ты куда?

— Пойду выясню, как там с рацией.

— Сирил…

— Да?

Принцесса уставилась на него прямо-таки умоляюще:

— Сирил, а можешь ты договориться, чтобы вертолеты прилетели завтра утром? — она глянула на часы. — Все равно, пока они сюда доберутся, пока долетим до столицы, будет заполночь. А я, честно говоря, чуточку расклеилась, — призналась она со смущенной улыбкой. — Отдохнуть бы немного… Я здесь видела душ — благодать… У нас же нет приказа по возвращении спешить в столицу, не теряя ни минуты?

— Наверное, — подумав, кивнул Мазур, — к чему нам спешить без добычи…

— Вот видишь. Давай останемся тут до утра?

— Вообще-то командует Леон, — сказал Мазур, привыкший чтить субординацию. — Но я с ним поговорю.

— Я тебя обожаю! Может, тут найдется что выпить?

«Уж это наверняка, — подумал Мазур. — Чтобы у русских геологов не нашлось, что выпить? Немыслимо… Уж в столице-то наверняка затарились по полной…»

— Постараюсь устроить, — сказал он и направился к выходу.

За его спиной Принцесса заговорила по-французски — ласково, прямо-таки воркующе. Вот и ладушки, пусть работает та самая женская солидарность…

Снаружи происходила срочная эвакуация вождя и его гвардии, лишенная всякой торжественности, — вошедшие во вкус солдаты гнали помянутых к грузовику пинками. Никакого сочувствия к подгоняемым у Мазура что-то не затеплилось. Ради любопытства он поднял одну из винтовок, передернул затвор с некоторым усилием — патрон исправно вылетел, но с оружием явно обращались без должной заботы: затвор ходит тяжело, там и сям на металлических частях пятнышки ржавчины. Руки бы поотрывать, погонять строевым, на отжиманиях, потом засадить за чистку оружия, и путь драят, как кобель сучку, по выражению кого-то из собеседников бравого солдата Швейка. А впрочем, это же не военные, что с ним взять, с убогих…

Он положил винтовку наземь и подошел к бельгийцу:

— Леон, можем мы задержаться здесь до утра? Инструкциям не противоречит?

— Вроде бы нет, — пожал тот плечами. — Если уж мы вернулись без трофея… А что такое?

— Натали капризничает, — сказал Мазур. — Вымоталась, хочет отдохнуть…

— Почему бы и нет? — сказал бельгиец, как показалось Мазуру, нисколько не удрученный перспективой задержки. — Все равно в столицу доберемся посреди ночи, придется тут же докладывать, поспать толком не удастся… Если столица не прикажет другого, я согласен…

На его лице появилось даже некоторое облегчение. Кажется, Мазур догадался, в чем тут причина: любой на месте Леона постарался бы оттянуть неприятный доклад, насколько возможно. Задание не выполнено, вернулись ни с чем, потеряли без малого половину группы, приятного мало, и тот факт, что предприятие сорвалось по не зависящим от них причинам, что где-то засел предатель, мало что меняет. Сами бывали в таких ситуациях. Свое задание Мазур выполнил успешно, но и у него тягостный осадок на душе из-за провала, что уж говорить о Леоне…

Он вошел в палатку, где недавние разнокожие пленники по-прежнему сидели смирнехонько, задумчиво оглядел соотечественников. Учитывая историческую ситуацию для данного конкретного отрезка времени, кто-то из троих его ровесников наверняка не просто геолог, а геолог в штатском. А то и товарищ профессор, кто там соседей знает. Ну, в конце концов, это не его дело, нужно отнестись с пониманием…

— Рация в порядке? — спросил он по-русски.

— Конечно, — сказал один из геологов.

Лица у всех просияли, когда заслышали родную речь, но Мазур не собирался умиляться. Сказал без всяких эмоции:

— Все в порядке, товарищи, происки пресечены, козни сорваны, можете спокойно работать…

— Ирина!.. — с неподдельной тревогой прямо-таки возопил тот, что ответил Мазуру первым.

«Ах, во-от оно в чем дело», — подумал Мазур без всякой гордости своей проницательностью. Определенно клинья бьем, дорогой товарищ? Что ж, придется вскоре огорчить — нужно забрать ее с собой в столицу, коли уж подвернулась оказия.

— Все в порядке с вашей Ириной, — пожал он плечами. — Вовремя подоспели… Мужики, у вас выпить найдется?

…Вполне возможно, кому-то нынешняя ночь могла показаться страшно романтической: ну как же, Африка, полная луна стоит высоко над саванной, от деревьев протянулись четкие диковинные тени, легонький теплый ветерок приносит экзотические запахи здешней флоры… Увы и ах, у Мазура, лениво бродившего по лагерю, в душе что-то не ворохнулось ни капли романтики: переболел. Он думал о вещах практичных: что часовой из местных солдатиков (все они получили от Принцессы хороший втык из-за вчерашнего головотяпства) службу несет исправно, прохаживается по невидимому периметру прилежно, даже не порываясь забраться в темный уголок и вздремнуть: что при такой луне всякого супостата (конечно, не прошедшего хорошую подготовочку) можно заметить издали. Не то чтобы он тревожился о чем-то конкретном, но береженого Бог бережет. Если те, по ту сторону границы, решат предпринять ответный рейд, хотя кто их разберет… Пожалуй, следует мягко и ненавязчиво посоветовать Леону усилить караул, то бишь добавить к аборигену кого-то из своих людей. Памятуя о Принцессе, расквартированной у переводчицы в палатке (которую по ее приказу быстренько зашил один из солдат)…

Он все так же лениво направился в ту сторону, чтобы для очистки совести обойти весь лагерь. Поговорить с Леоном, а потом принять капельку успокоительного (у геологов, конечно же, нашелся запасец) и подремать до утра…

Опаньки! Уж точно, Леона будить не придется: вот он, собственной персоной, сидит на корточках у дамской палатки с таким видом, словно прислушивается. И за каким чертом?

Бесшумно подкравшись, Мазур тихонько кашлянул. Бельгиец не шарахнулся с воплем и не вскинулся панически — старая школа, ага — он просто-напросто проворно повернул голову. Прижал палец к губам и поманил Мазура пальцем, показывая место рядом с собой. С чего это он взялся шпионить? Даже если он, как там это зовется, вуайерист, подглядывать бессмысленно, свет внутри не горит, хотя клапаны окошек подняты.

Мазур бесшумно присел рядом на корточки. Все еще прижимая палец к губам, Леон кивнул на палатку.

Чтобы разбираться в происходящем, много времени не потребовалось. Внутри слышался мурлыкающий женский шепоток на французском, потом он оборвался, раздались стоны, негромкие, ритмичные, вполне даже сладострастные. Мазур печально покривил губы: ах, вот оно что… Интересно девки пляшут… Быстренько же они спелись — вот не знал такого за Принцессой — ну, не ревновать же, глупость какая…

Но и не торчать же здесь, слушая эти ахи-охи? Он поднялся, взял Леона за локоть и отвел подальше, под кухонный навес — в рамках выполнения обязанностей телохранителя. Сунул в рот сигарету, ехидно поинтересовался:

— Вам нравится слушать, полковник? Ну, в конце концов, у каждого свои вкусы…

Леон прямо-таки завороженно таращился в сторону палатки.

— Чепуху несете, Сирил, — огрызнулся он тихонько. — Я не извращенец, у меня с этим все в порядке.

— А что ж так туда пялитесь? — хмыкнул Мазур. — Будто палатку хотите взглядом продырявить…

— Ох уж эти мне русские… — вроде бы даже с некоторым превосходством сказал бельгиец. — Я просто горько сожалею, что там нет хорошей кинокамеры, способной снимать в темноте. И даже магнитофона у меня нет.

— А говорите, не извращенец…

— Говорю же, русский… — хмыкнул Леон. — Мимо меня только что проплыли бешеные деньги, поманили и растаяли… Вы так ничего и не поняли? Не знакомы со здешними порядками? Ну да, где вам вникать…

— А что такое? — спокойно поинтересовался Мазур.

— Здесь однополая любовь издавна считалась чем-то крайне предосудительным, — наставительно сказал Леон. — Меж женщинами особенно, учитывая кое-какие матриархальные традиции. В уголовном кодексе есть соответствующий параграф, наказания неслабые. Ну, а в глуши расправляются попросту, как привыкли столетиями… — Он мечтательно протянул, не отводя глаз от палатки: — Будь у меня пленка… Она стоила бы таких денег…

— Ах, вот оно что, — усмехнулся Мазур. — Сделали бы маленький бизнес?!

— Каждый делает свой маленький бизнес, как умеет. В конце концов, не она меня нанимала на службу и не она мне платит. А попади пленка к Папе… На ее мужиков, в том числе и на вас — да не вскидывайтесь вы, в резиденции каждая собака знает — он смотрит сквозь пальцы. В силу вековых традиций, разрешающих незамужним трахаться до посинения, А вот лесбос… Под суд он ее, конечно, не отдал бы, но, уж поверьте, своего нынешнего положения лишилась бы навсегда. Оказалась бы в ссылке в какой-нибудь глуши, пока Папа жив. Заплатила бы, как миленькая, и не гроши…

«Лаврик будет доволен, — подумал Мазур холодно. — Наконец-то обозначился столь им желанный убойный компромат…»

— Наверняка это все лицей святой Женевьевы, — продолжал Леон доверительно. — Вы, конечно, не знаете, но там в старших классах давненько уж процветает лесбос. Закрытые однополые школы, ага… Подозреваю, именно там и попробовала. Вот на лицей тайная полиция смотрит сквозь пальцы: золотая молодежь, как же, доченьки богатых и влиятельных персон, что черных, что белых, — он хохотнул. — Надо же, и у вас, красных, есть лесбиянки… А впрочем, у Наталии сущий талант раскручивать неопытных. У меня здешняя служба начиналась с того, что я ее год охранял в Париже. Насмотрелся. Она главным образом спит с мужиками, но девочки остаются как хобби. На моих глазах сняла в Париже студенточку, очень даже мастерски, а потом хвасталась, что та оказалась девственницей. Уж я-то мог бы порассказать…

— Не все еще потеряно, — фыркнул Мазур. — Когда выйдете в отставку, напишите мемуары «Как я охранял племянницу президента». Я не большой специалист в книжных делах, но, по-моему, денежки пришли бы солидные. Как это у вас называется? Бестселлер?

— Пристукнут, — серьезно сказал Леон. — Деньги, конечно, были бы немалые, но не такие, чтобы из-за них прятаться потом по углам. Обязательно пристукнут. За иные мемуары кончают без колебаний, а уж в данном случае…

— Нестыковочка, — сказал Мазур. — За мемуары, получается, пристукнут, а за попытку шантажа — нет?

— Я ж говорю, ни черта вы не понимаете. Как это по-вашему? Матушка Ррюсь… Хороший шантаж, если проводить его мастерски, не вызывает огласки и увенчивается успехом. Будь это не фото, а пленка… Откуда она может знать, что у меня не осталось копии в сейфе европейского банка?

— Ну, вам виднее…

— Вот именно, — сказал Леон свысока. — На моих глазах она выложила одному хмырю сто тысяч франков за снимки и негативы. Я знаю, я-то и договаривался… Где-то на вечеринке она то ли перебрала, то ли нанюхалась, вот и расслабилась. На европейский взгляд там ничего особенного не было: всего-то три или четыре снимка, на которых она голышом обжимается с такой же голенькой белой девкой. Но по здешним меркам — конец… — он тихо засмеялся. — Между прочим, этот хмырь, который снимал, ее однокурсник, о шантаже и не помышлял вовсе, просто-напросто развлекался, щелкал всех подряд. Это она всполошилась, меня к нему послала на переговоры, полагая, что у него на уме именно что шантаж. Правда, этот сучонок, едва сообразил, в чем дело, не упустил удобного случая и денежки преспокойно взял. Так что я знаю, о чем говорю. Будь у меня пленка… — протянул он мечтательно. — Начинать торг можно было бы с миллиона…

«Вот оно, — лениво подумал Мазур, — все по Панкратову: гримасы буржуазного общества, жажда наживы, беззастенчивость в методах добывания денег…»

— А если я вас, простите, заложу? — поинтересовался он небрежно.

— Не заложите, — усмехнулся Леон. — Доказательства у вас где? И потом, если вы расскажете все обо мне, грязном шантажисте, вам придется рассказать, каков предмет шантажа. Так что вы не меня заложите, вы ее заложите, а она вам, русским, тут опытный человек догадается, ох как нужна, чтобы крутить политику… Я прав?

— Пожалуй, — сказал Мазур.

Чуть помолчав, Леон продолжал гораздо более вкрадчиво:

— Может, мы смогли бы договориться? Не с вами лично, вы, дураку понятно, никакой не разведчик, а с кем-нибудь другим? Я дам кое-какие ниточки по этой вот теме и персоне, — он кивнул в сторону палатки, — а мне за это отслюнят процент…

Мазур ухмыльнулся про себя: кто бы подумал, что придется выполнять за Лаврика его работу?

— Посмотрим, что можно делать, — сказал он осторожно. Всмотрелся: — Так… Я на минутку.

Он встал и решительными шагами двинулся наперерез тихонечко кравшейся мужской фигуре, определенно державшей курс на женскую палатку. Оказавшись близко, понял, что угадал правильно: точно.

Игорь свет Петрович Челомаев, кандидат геолого-минералогических наук, тот самый, что явно неровно дышал к очаровательной номенклатурной дочке. Разлетелся, ага, решил ее выманить под звездное небо в столь романтическую ночь. Мужскую солидарность придется запрятать подальше: ни к чему означенному товарищу слушать, что происходит в палатке, как там девочки развлекаются. Это уже тема сугубо для Лаврика…

Услышав негромкий окрик Мазура, бедолажный кандидат шарахнулся, всмотрелся, облегченно вздохнул:

— Фу… Это вы…

— Вот именно, — сказал Мазур, подпустив суровости в голос. — Вы куда это собрались?

— Да я так…

— Вернитесь в палатку, — сказал Мазур. — Ночное хождение по лагерю я запретил. Комендантский час. Капиталистическое окружение и все такое прочее… Временные меры.

— Вы не говорили…

— Теперь говорю.

— Но…

Мазур добавил голосу вовсе уж непререкаемого металла:

— Товарищ Челомеев, вам не кажется, что органам виднее? Или вас перед загранкомандировками плохо инструктируют? Первый раз за рубежом?

— Нет, я понимаю…

— Вот и спокойной ночи, — непреклонно сказал Мазур.

Глядя вслед уныло бредущему в обратном направлении воздыхателю, ухмыльнулся: перестройка перестройкой, а должное почтение к органам пока что на высоте. И пусть себе потом ругает последними словами на интеллигентской кухне зловредную гэбню, не выпускающую из-под надзора и в африканской глуши — Мазуру, если разобраться, ругательства в этот адрес до лампочки. А вообще, с Лаврика литр — тут ему и следочек к убойному компромату, и созревший для вербовки субъект…