некотором царстве, в некотором государстве жил-был Иван-царевич. Ездил он каждый день на охоту в чистое поле, в широкое раздолье, на край синего моря. Вот раз ранил он белую лебёдушку. Пожалел её, привёз в свой шатёр и посадил в уголок на соломку.
Поутру снова уехал Иван-царевич на охоту, а лебёдушка вышла из угла, о пол грянулась, стала молодой молодицей. Шатёр прибрала, обед сготовила, стол накрыла, а потом снова обернулась лебёдушкой и села в уголок на соломку.
Воротился Иван-царевич в свой шатёр с охоты. Огляделся — что такое? Белый шатёр прибран, кушанье изготовлено, на стол накрыто.
«Что это, — думает Иван-царевич, — кто это у меня был?»
На другой день, только Иван-царевич на охоту уехал, вышла белая лебедица, обернулась молодой молодицей, шатёр убрала, обед сготовила, на стол накрыла, полотняную рубашку шёлком вышила, на лавку положила. Обернулась белою лебёдкою, села в уголок, ждёт Ивана-царевича.
Вот приехал Иван-царевич, зашёл в шатёр, поглядел и ахнул.
Никто с ним не говорит, никто голосу не подаёт.
Вот на третий день снарядился Иван-царевич на охоту, вышел из шатра да и спрятался.
«Покараулю, — думает, — кто такой ко мне приходит. С которой стороны?»
Вот белая лебёдушка вышла из уголочка, обернулась молодой молодицей, начала хозяйничать.
Иван-царевич услыхал в шатре шум, закричал громким голосом:
— Кто там у меня хозяйничает? Если старая старушка, будь мне матерью, а если молода молодица, будь любимой женой, если красная девица, будь родная сестрица!
Вбежал Иван-царевич в шатёр, увидал молоду молодицу, ухватил её за руки. Стала молодица у него в руках биться. Билась, билась, в золотое веретёнышко превратилась. Он взял то веретёнышко и переломил: пятку перед собой бросил, а кончик — позади себя.
— Будь, — говорит, — передо мной молода молодица, сзади меня перстенёк.
Вот и стала перед ним молода молодица. Стали они жить-поживать в белом шатре, в чистом поле, в широком раздолье.
Народился у них сын — и кудряв, и румян, и бел, как молоко.
И ходила к ним бабушка-задворенка домовничать.
Стала весна наступать.
— Иван-царевич, — говорит бабушка-задворенка, — теперь весна на дворе, ты никуда не уезжай, карауль своё счастье, молоду молодицу, белую лебедицу.
Вот раз поутру летит над шатром лебедей станица. Увидал старый лебедь молоду молодицу, затрубил, закричал:
Ти-го-го, моя доченька!
Ти-го-го, моя родимая!
А не сбросить ли тебе крылышко,
А не сбросить ли белое?
Полетим с нами за море,
Полетим с нами за сине!
Вскочила молода молодица на ноги и закричала ему в ответ:
Ти-го-го, ты мой батюшка!
Ти-го-го, ты родимый мой!
Не бросай ты мне крылышко,
Не бросай ты мне белое,
Не лечу с тобой за море,
Не лечу с тобой за сине:
У меня здесь любимый друг,
У меня здесь Иванушка!
Вот эта станица лебедей пролетела.
Летит другая станица, и кличет белая лебедица молодую молодицу:
Ти-го-го, моя сестрынька,
Ти-го-го, моя родимая!
А не сбросить ли тебе крылышко,
А не сбросить ли белое?
Полетим с нами за море,
Полетим с нами за сине!
Выбежала молодица из шатра, отвечает сестрице-лебедице:
Ти-го-го, моя сестрынька!
Ти-го-го, моя любимая!
Не бросай ты мне крылышко,
Не бросай ты мне белое,
Не лечу с тобой за море,
Не лечу с тобой за сине:
У меня здесь сыночек есть,
Моё милое детище!
Вот и эти лебеди пролетели.
Летит и третья станица. Кличет старая лебедица молодую молодицу:
Ти-го-го, моя доченька!
Ти-го-го, моя родимая!
А не сбросить ли тебе крылышко,
А не сбросить ли белое?
Полетим с нами за море,
Полетим с нами за сине!
Выбежала молодица на полянку, громким голосом крикнула:
Ти-го-го, моя матушка!
Ти-го-го, моя родимая!
Брось скорей мне крылышко,
Брось скорей мне белое.
Полечу с тобой за море,
Полечу с тобой за сине!
Бросила старая лебедица ей белое крыло. Только было она крылышко подхватила, выскочил тут Иван-царевич и поймал её. Билась она билась, да не вырвалась. Пролетела и эта станица белых лебедей. Заплакала молода молодица и говорит:
— Кабы ты не схватил меня, улетела бы я в своё лебединое царство, а теперь мне не с кем лететь, улетела и моя родимая матушка.
— Не горюй, моя лебёдушка, — говорит ей Иван-царевич, — будем мы и здесь хорошо жить, нашего Иванушку растить.
Так и стало.