Белая львица

Белая львица 23

В лунном свете львица казалась совершенно белой.

Георг Схееперс стоял на платформе джипа и, затаив дыхание, смотрел на нее. Неподвижная, она лежала на берегу реки, метрах в тридцати от машины. Он быстро взглянул на стоявшую рядом жену — в глазах Юдифи читался страх. Он покачал головой, тихо сказал:

— Это не опасно. Она ничего нам не сделает.

Он действительно верил в то, что сказал. Только в самой глубине души шевельнулось сомнение. Здесь, в национальном парке Крюгер, звери привыкли к автомобилям и людям, которые их разглядывали, даже ночью. Но нельзя забывать, что львица — хищник, непредсказуемый, подвластный лишь своим инстинктам. Вдобавок эта львица молодая. В расцвете сил и подвижности. Ей достаточно трех секунд, чтобы подняться из этой ленивой позы и несколькими мощными прыжками достичь машины. А чернокожий шофер, похоже, не очень-то бдителен. Оружия у них нет. При желании она убьет всех троих за считаные мгновения. Три удара могучих челюстей, в шею или позвоночник, — и все, конец.

Львица вдруг словно бы прочла его мысли. Подняла голову, посмотрела на джип. Юдифь крепко вцепилась Схееперсу в плечо. Львица как будто бы глядела им прямо в лицо. Лунный свет отражался в ее зрачках, глаза вспыхнули огнем. Сердце у Георга Схееперса забилось чаще. Ну что бы шоферу включить мотор! Но африканец за рулем не двигался. С внезапным испугом Схееперс подумал, уж не заснул ли он.

Львица между тем встала. Взгляд ее неотрывно следил за людьми. В этот миг Георг Схееперс осознал, что значит впасть в оцепенение. Все мысли, все чувства были при нем — и страх, и стремление убежать. Но он был не в силах пошевелиться.

Львица стояла совсем неподвижно и смотрела на них. Могучие мышцы передних лап играли под кожей. Какая красавица, думал Схееперс. Сила — вот ее красота, а непредсказуемость — характер.

Еще он думал о том, что, во-первых, она львица. И лишь во-вторых, белая. Эта мысль сверлила в мозгу. Как напоминание о чем-то забытом. Но о чем? Он не мог догадаться.

— Почему он не едет? — прошептала Юдифь.

— Это не опасно. Она не подойдет.

Львица, не двигаясь, наблюдала за людьми в машине, стоявшей чуть поодаль от берега. В небе ярко сияла луна. Ночь была ясная, теплая. Где-то в темной речной воде шумно пыхтел флегматичный бегемот.

Наверное, вся эта ситуация — напоминание, решил Георг Схееперс. Чувство надвигающейся угрозы, которая в любую минуту может обернуться бесконтрольным насилием, было здесь, в этой стране, вечным спутником будничной жизни. Все постоянно ждали, что что-нибудь случится. Хищный зверь не сводил с них глаз. Зверь, обитавший в них самих. Чернокожих африканцев терзало нетерпение, что перемены происходят так медленно. Белых мучил страх лишиться привилегий, страх перед будущим. Точь-в-точь как это ожидание у реки под неотрывным взглядом львицы.

Эта львица — альбинос, потому и белая. Схееперсу вспомнились легенды о людях и животных, что родились альбиносами. Об их могуществе. Об их бессмертии.

Внезапно львица вышла из неподвижности и направилась прямо к ним. Невозмутимая, гибкая. Шофер поспешно завел мотор и включил фары. Свет ослепил ее. Она мгновенно застыла, подняв одну лапу. Георг Схееперс почувствовал, как ногти жены впились в плечо сквозь рубашку-сафари.

Езжай, думал он. Езжай, пока она не напала.

Шофер выжал сцепление. Мотор закашлял и едва не заглох. На миг Схееперсу показалось, что сердце вот-вот остановится. Но шофер еще раз резко выжал педаль газа, и джип начал пятиться задним ходом. Львица отвернула голову, чтобы не ослепнуть.

Ну, вот и все. Ногти Юдифи больше не впиваются в плечо. Оба крепко вцепились в поручень, а джип мчал их к бунгало, на ночлег. Поздняя прогулка скоро закончится. Но память о львице и мыслях, разбуженных ее присутствием на берегу, останется с ним.

Георг Схееперс сам предложил жене провести несколько дней в парке Крюгер. Перед этим он целую неделю разбирал бумаги убитого ван Хеердена, и ему нужно было время подумать. Пятницу и субботу можно пробыть в парке. А в воскресенье, 17 мая, он попробует найти доступ к компьютерным файлам ван Хеердена. Ведь этим лучше всего заняться, когда на работе никого не будет, когда коридоры в прокуратуре безлюдны. Полицейский дознаватель проследил, чтобы все материалы, все дискеты сложили в коробку и доставили в прокуратуру. Начальник Схееперса, Вервей, добился, чтобы разведслужба предоставила все документы. Официально считалось, что Вервей как генеральный прокурор Йоханнесбурга сам просмотрит материалы, которые разведка снабдила грифом «совершенно секретно». Когда начальство ван Хеердена заявило, что передаст материалы только после того, как они будут изучены сотрудниками разведки, Вервей, по обыкновению, рассвирепел и тотчас напрямую связался с министром юстиции. Несколько часов спустя разведка дала отбой, согласилась передать все материалы прокуратуре. Под личную ответственность Вервея. Но занимался ими Георг Схееперс, в обстановке полной секретности. Вот почему работать он будет в воскресенье, когда в прокуратуре царят безлюдье и тишина.

Из Йоханнесбурга они выехали ранним утром в пятницу, 15 мая. И по шоссе N-4 на Нелспрёйт быстро добрались до места. Свернули на боковую дорогу и подъехали к национальному парку со стороны ворот Намбипорт. Юдифь по телефону забронировала бунгало в одном из внешних лагерей, Нванетси, неподалеку от границы с Мозамбиком. Схееперсы бывали здесь уже не раз и с удовольствием приезжали снова и снова. Лагерь с его бунгало, ресторанами и конторой сафари привлекал прежде всего тех, кто желал тишины. Людей, которые рано ложились и вставали на рассвете, чтобы увидеть зверей, приходивших к водопою. По дороге Юдифь спросила мужа о задании, какое он выполнял для министерства юстиции. Он ответил уклончиво, сказал, что сам пока мало знает об этом. Но ему нужно время, чтобы сформулировать принципы, какими он будет руководствоваться. Расспрашивать подробнее она не стала, зная, что муж крайне немногословен.

Эти двое суток в Нванетси они постоянно разъезжали по национальному парку. Любовались животными, природой, стараясь забыть о Йоханнесбурге и обо всех своих тревогах. После еды Юдифь бралась за книгу, а Георг Схееперс размышлял о том, что ему теперь было известно о ван Хеердене и его секретной работе.

Начал он с методичного просмотра ванхеерденовских папок и очень скоро сообразил, что здесь ему очень пригодится умение читать между строк. Среди формально-сухих памятных записок и донесений о расследованиях попадались разрозненные листки с торопливыми заметками. Схееперс вникал в них медленно, с трудом, неразборчивый почерк наводил его на мысль о педантичном школьном учителе. Это были как бы наброски стихов. Лирические строчки, пробы метафор, афоризмы. Вот тогда-то, при попытке уяснить себе неформальную сторону работы ван Хеердена, у Схееперса возникло предчувствие: что-то должно случиться. Отчеты, памятные записки и разрозненные странички — талантливые стихи, как он начал их мысленно называть, — уводили в прошлое, на много лет назад. Поначалу это были, как правило, меткие наблюдения и размышления, выраженные в холодной, объективной форме. Но месяцев за шесть до смерти ван Хеердена их характер стал меняться. Как будто в его мысли закралась другая, более мрачная интонация. Что-то произошло, думал Схееперс. В работе или частной жизни что-то резко переменилось. Ван Хеерден стал думать иначе. Прежде очевидное утратило определенность, ясный голос зазвучал неуверенно, преисполнился сомнений. Кроме того, Схееперс обнаружил и еще одно отличие. Раньше разрозненные листки были не связаны между собой. Теперь же ван Хеерден ставил на них дату, а порой и час. Схееперс видел, что ван Хеерден засиживался на работе допоздна. Большая часть записей была сделана после полуночи. Все это мало-помалу складывалось в своеобразный поэтический дневник, и он пытался найти в нем главную, связующую идею, найти ключ. Поскольку ван Хеерден никогда не касался своей частной жизни, Схееперс решил, что писал он только о том, что происходило на работе. Никаких конкретных сведений, которые могли бы помочь, в записях не было. Дневник ван Хеердена состоял из метафор и шифров. Родная страна — это, понятно, Южная Африка. Но кто такой Хамелеон? Кто такие Мать и Дитя? Ван Хеерден был холост. Близких родственников он тоже не имел — так информировал комиссар Борстлап из йоханнесбургской полиции. Схееперс внес эти имена-шифры в свой компьютер и безуспешно пытался найти взаимосвязь. Фразы ван Хеердена звучали уклончиво, будто он хотел уйти от того, что записывал. Здесь сквозит какая-то грозная опасность, снова и снова думал Схееперс. Ван Хеерден, похоже, напал на какой-то след и писал именно об этом. Вся картина мира словно бы оказалась под угрозой. Он писал о царстве мертвых, как бы намекая, что оно внутри нас. Схееперс смутно угадывал ощущение краха, гибели, одолевавшее ван Хеердена, и одновременно чувство вины и печали, которое резко усилилось в последние недели перед смертью.

Схееперс отметил, что в записях речь постоянно шла о черных, о белых, о бурах, о Боге и прощении. Но в одном месте промелькнуло слово «заговор», «конспирация». Вот что мне нужно искать, вот о чем ван Хеерден информировал президента де Клерка. Почему об этом нет ни слова?

Вечером в четверг, накануне отъезда в Нванетси, Схееперс долго сидел на работе. Погасил все лампы, кроме настольной. Время от времени из приоткрытого окна доносились голоса охранников.

Питер ван Хеерден был человек лояльный, думал он. Сотрудничая в разведслужбе, где все больше воцарялись раскол и самовластие, он напал на какой-то след. На крамолу против государства. На заговор с целью государственного переворота. Ван Хеерден прилагал все силы к тому, чтобы нащупать средоточие этого заговора. Вопросов у него было множество. И он писал стихи о своей тревоге и о царстве мертвых, которое носил в себе.

Схееперс посмотрел на шкаф с документами. Там — заперты дискеты, изъятые Вервеем у начальства ван Хеердена. Разгадка наверняка там, думал он. Путаные отвлеченные размышления ван Хеердена, записанные на разрозненных листках, явно лишь частица целого. Истина наверняка на дискетах.

Ранним воскресным утром 17 мая они вернулись из парка Крюгер в Йоханнесбург. Схееперс отвез Юдифь домой, позавтракал и поехал в прокуратуру, мрачное здание которой располагалось в центре. Город казался вымершим. У Схееперса возникло ощущение, что всех жителей вдруг эвакуировали и они никогда не вернутся. Вооруженные охранники пропустили его в здание, и по гулким коридорам он направился в свой кабинет.

Еще с порога он заметил, что здесь кто-то побывал. Мелкие, едва уловимые признаки свидетельствовали о вторжении. Скорей всего, уборщики, подумал он. Но полной уверенности не было.

Это поручение заражает меня подозрительностью, сказал он себе. Тревога ван Хеердена, неизбывный страх перед слежкой, перед опасностью добрались и до меня.

Он отогнал неприятные мысли, снял пиджак, отпер шкаф. А затем вставил в компьютер первую дискету.

Два часа спустя материал был рассортирован. Ничего интересного в ванхеерденовских файлах не обнаружилось. Самое примечательное — педантичный порядок в работе.

Оставалась одна-единственная дискета.

Георг Схееперс не сумел открыть ее. Инстинкт подсказывал, что здесь-то и было секретное завещание ван Хеердена. На экране мигала надпись, что нужно ввести пароль, тогда только дискета раскроет свои многочисленные тайники. Не получится, думал Схееперс. Пароль — это слово. Причем какое угодно. Допустим, я смогу прогнать дискету через программу, содержащую полный список всех слов. Но из какого языка взят пароль — из английского или из африкаанс? Впрочем, вряд ли систематизированный словник поможет найти решение. Ван Хеерден не мог защитить свою самую ценную дискету первым попавшимся, ничего не говорящим паролем. Он наверняка выбрал тайный ключ вполне сознательно.

Схееперс закатал рукава, налил себе кофе из термоса, прихваченного из дома, и стал перечитывать разрозненные листки. Ведь была еще одна опасность: вдруг ван Хеерден запрограммировал дискету так, что после определенного числа неудачных попыток подобрать пароль вся информация будет стерта. Будто хочешь пробраться в старинную крепость, думал он. Мост поднят, ров полон воды. Остается только один путь — перелезть через стену. Где-то в ней вырублена лестница. И мне нужно найти первую ступеньку.

К двум часам дня он так ничего и не добился. В душе нарастало раздражение и смутная злость на ван Хеердена и его пароль, который он никак не мог найти.

Еще через два часа он уже был готов сдаться. Исчерпал все подходы, но дискета не открывалась. И все время чувствовал, что даже близко не подошел к нужному слову. Пароль, выбранный ван Хеерденом, на чем-то основывался, имел какое-то значение, которое он пока не нащупал. Ни на что, собственно, не надеясь, он придвинул к себе памятную записку комиссара Борстлапа и протокол следствия. Может быть, там найдется зацепка и выведет его на правильный путь? Он нехотя перечитал протокол вскрытия и зажмурился, когда добрался до фотографий покойного. Может, несмотря ни на что, это все-таки обыкновенное убийство с целью ограбления? Обстоятельный протокол о полицейском следствии ничего не дал. Он перешел к записке о личности ван Хеердена.

Последним в борстлаповской папке лежал инвентарный перечень предметов, найденных полицией в кабинете ван Хеердена в разведуправлении. Комиссар Борстлап присовокупил ироническое замечание, что в данном случае никак нельзя гарантировать, что ванхеерденовское начальство не изъяло бумаги и вещи, которые, по их мнению, не должны попасть в руки полиции. Схееперс рассеянно скользил взглядом по строчкам: пепельницы, рамки с фотоснимками родителей, несколько литографий, стойка для ручек, календари, бювары. Он уже хотел отложить перечень — и вдруг замер. Борстлап включил в список маленькую статуэтку — антилопа из слоновой кости. Очень ценная, старинная, пометил Борстлап.

Схееперс положил записку на стол и набрал на клавиатуре слово антилопа. Компьютер вновь потребовал правильный пароль. Подумав, Схееперс набрал: куду. Опять отрицательный ответ. Он снял трубку и позвонил жене:

— Мне нужна твоя помощь. Достань энциклопедию животных и открой раздел об антилопах.

— Чем ты там занимаешься? — удивилась Юдифь.

— В частности, я должен изложить свои соображения насчет роста поголовья наших антилоп, — соврал он. — Вот и хочу удостовериться, что учел все породы.

Она сходила за книгой, прочитала нужные сведения, потом спросила:

— Когда тебя ждать?

— Либо очень скоро, либо очень поздно, — ответил он. — Я позвоню.

Положив трубку, он сразу понял, какое слово ван Хеерден выбрал как пароль. Разумеется, если статуэтка в инвентарном списке была той самой путеводной нитью.

Спрингбок, подумал он. Наш национальный символ. Неужели так просто?

Он медленно ввел это слово в компьютер, по-английски, секунду помедлив перед последней буквой. Компьютер отозвался тотчас. Отрицательный ответ.

Другой вариант, подумал он. То же слово. Но на африкаанс. И написал: Spriengboek.

Монитор мигнул. А затем на экране возник перечень файлов, записанных на дискете.

Удача! Он проник в мир ван Хеердена.

Схееперс заметил, что даже взмок от волнения. Радость преступника, вскрывшего банковский сейф, подумал он.

И он начал читать информацию на экране. В итоге к восьми вечера, полностью ознакомившись с обширными текстовыми файлами, он сделал два вывода. Во-первых, вне всякого сомнения, ван Хеердена убили по причинам, связанным с его работой. Во-вторых, предчувствие надвигающейся опасности было вполне оправданно.

Схееперс откинулся на спинку стула, расправил плечи.

И поежился.

Ван Хеерден вел записи на дискете холодно, трезво и точно. И теперь он понимал, что в душе ван Хеердена царил глубочайший разлад. Все то, что он обнаружил в связи с подозрением о заговоре, усилило давнее ощущение, что его жизнь, жизнь бура, построена на лжи. Проникая в глубь реальности заговорщиков, он проникал и в глубь собственной жизни. Мир разрозненных страниц и мир холодной, трезвой точности существовали внутри одного и того же человека.

В каком-то смысле, подумал Схееперс, ван Хеерден так или иначе был на грани гибели.

Схееперс встал, подошел к окну. Вдали завыли полицейские сирены.

Во что же мы верили? — думал он. В то, что наши мечты о неизменности мира сбудутся? Что черные африканцы удовлетворятся мелкими уступками? Хотя эти уступки ничего по сути не меняют?

Его вдруг захлестнуло чувство стыда. Да, конечно, он был одним из новых буров, одним из тех, кто не считал де Клерка предателем, но своей пассивностью и он, и его жена Юдифь по большому счету способствовали продолжению расистской политики. Он тоже нес в себе царство мертвых, о котором писал ван Хеерден. Он тоже виновен.

Молчаливое согласие заговорщики как раз и заложили в основу своих планов. Они рассчитывали на его привычную пассивность. На его безмолвную благодарность.

Он вернулся к компьютеру.

Ван Хеерден выяснил очень много. И на те выводы, какие Схееперс мог теперь сделать и на следующий же день сообщить президенту де Клерку, глаза закрыть невозможно.

Заговорщики намереваются убить Нельсона Манделу, лидера черных африканцев. В последние дни перед смертью ван Хеерден отчаянно старался ответить на главный вопрос: когда и где? Выключив компьютер в последний раз, он еще не имел ответа. Но по некоторым признакам можно было предположить, что произойдет это в ближайшем будущем, во время одного из публичных выступлений Манделы, при большом стечении народа. Ван Хеерден составил список возможных мест и дат на ближайшие три месяца. В частности, там упоминались Дурбан, Йоханнесбург, Соуэто, Блумфонтейн, Капстад и Ист-Лондон с соответствующими датами. Где-то за пределами ЮАР профессиональный киллер готовился к покушению. Ван Хеерден сумел установить, что за спиной убийцы стоят отставные офицеры КГБ. Но и здесь было много неясностей.

В конце концов оставалось самое главное. Георг Схееперс еще раз перечитал раздел, где ван Хеерден пытался аналитическим путем выйти на средоточие заговора. Он говорил о некоем Комитете. О некоем круге людей, представителей основных мощных бурских группировок ЮАР. Но имен у ван Хеердена не было. Единственные имена, какие он назвал, были — Ян Клейн и Франц Малан.

Георг Схееперс догадывался, что Хамелеон — это Ян Клейн. Но шифра для Франца Малана он не нашел.

Этих двоих ван Хеерден явно считал главными фигурантами и, сосредоточив на них внимание, предполагал, что сумеет вычислить остальных заговорщиков, структуру заговора и его задачи.

Государственный переворот, написал ван Хеерден в конце последнего файла, заполненного за два дня до гибели. Гражданская война? Хаос? На эти вопросы он не ответил. Он их только поставил.

Но была еще одна запись, сделанная в тот же день, в то воскресенье, когда он лег в клинику.

На следующей неделе, написал ван Хеерден. Продолжить. Безёйденхаут, 559.

Вот что он завещал мне сделать, подумал Георг Схееперс. Вот что сделал бы он сам. Теперь продолжить предстоит мне. Но о чем идет речь? Безёйденхаут — это район Йоханнесбурга, а цифры — наверняка адрес какого-то дома.

Внезапно он почувствовал, что очень устал и очень встревожен. Ответственность, которую на него возложили, оказалась куда большей, чем он рассчитывал.

Он выключил компьютер, запер дискеты в сейф. Было уже девять. На улице стемнело. Полицейские сирены выли не переставая, как гиены, незримо подстерегающие в ночи.

Схееперс вышел из безлюдного здания прокуратуры и зашагал к своей машине. Сел за руль и совершенно бессознательно поехал на восточную окраину, в Безёйденхаут. Искал он недолго. Дом под номером 559 располагался возле парка, который дал название всему району. Он остановил машину на улице, заглушил мотор, погасил фары. Белый дом из глазурованного кирпича. В окнах за шторами горел свет. На дорожке автомобиль.

От усталости и тревоги он был не в силах думать о том, как поступить дальше. Сначала нужно как следует осмыслить события этого долгого дня. Ему вспомнилась львица, неподвижно лежавшая у реки. Вспомнилось, как она встала и направилась к ним. Хищник рвет нас на части, подумал он.

И внезапно понял главное.

Убийство Манделы — самое ужасное, что может сейчас произойти в стране. Последствия даже представить себе страшно. Все, что мало-помалу строилось, хрупкое стремление разрешить конфликт между белыми и черными в одну секунду пойдет прахом. Запруды рухнут, потоп захлестнет страну.

И некоторые желают этого потопа. Они создали Комитет, чтобы разрушить запруды.

Таковы были его выводы. Потом он увидел, как из дома вышел мужчина и сел в машину. Одновременно штора на одном из окон отодвинулась. Он увидел чернокожую женщину, а за ней еще одну, помоложе. Старшая помахала рукой, вторая не пошевелилась.

Схееперс не разглядел человека в автомобиле. И все же был уверен, что это Ян Клейн. Когда машина проехала мимо, он пригнулся, а выпрямившись, увидел, что штора опущена.

Схееперс наморщил лоб. Две чернокожие женщины? Ян Клейн вышел из их дома. Хамелеон, Мать и Дитя? Он не видел связи. Но не имел причин не доверять ван Хеердену. Если тот написал «важно», значит, так оно и есть.

Ван Хеерден нащупал тайну, думал он. По этому следу мне и надо идти.

На следующий день Схееперс позвонил в канцелярию президента де Клерка и попросил о безотлагательной встрече. Ему сообщили, что президент примет его в десять вечера. Днем он подготовил доклад, сформулировал выводы. В приемной президента, где его встретил уже знакомый суровый охранник, он сидел как на иголках. Впрочем, долго ждать не пришлось. Ровно в десять охранник пригласил его к президенту. Войдя в кабинет, Схееперс испытал то же чувство, как тогда. Президент де Клерк казался очень усталым. Глаза тусклые, лицо бледное. Тяжелые мешки под глазами словно бы тянули его к земле.

Предельно коротко Схееперс рассказал о находках, сделанных накануне. Но о доме в Безёйденхауте пока не сказал ни слова.

Президент слушал, полузакрыв глаза. Когда Схееперс закончил, он не пошевелился. Уснул, что ли? Но вот де Клерк открыл глаза, посмотрел на него и медленно проговорил:

— Я сам часто удивляюсь, что до сих пор жив. Тысячи буров считают меня предателем. И все же, судя по докладу, покушение готовят не на меня, а на Нельсона Манделу.

Де Клерк умолк. Схееперс видел, что он усиленно размышляет.

— Кое-что в докладе тревожит меня, — продолжал президент. — Предположим, в определенных направлениях проложены фальшивые следы. И представим себе две альтернативные ситуации. Первая: на самом деле решено убить именно меня, президента страны. Я хочу, чтобы вы, Схееперс, проштудировали доклад с этой точки зрения. Кроме того, прошу вас учесть вероятность, что заговорщики намерены нанести удар и по мне, и по моему другу Нельсону Манделе. Это не значит, будто я отметаю возможность, что эти безумцы вправду намерены убить Манделу. Я только хочу, чтобы вы посмотрели на все это критически. Питера ван Хеердена убили. Значит, всюду есть глаза и уши. Я по опыту знаю, что ложные следы — важная часть работы разведуправления. Вы поняли?

— Да, — ответил Схееперс.

— Жду ваших выводов через двое суток. Больше времени, к сожалению, дать не могу.

— Я по-прежнему верю, выводы ван Хеердена указывают на то, что они готовят убийство Нельсона Манделы.

— Верите? Я верю в Бога. Хоть и не знаю, существует ли он. И точно так же не знаю, один он или их много.

Схееперс не нашел, что на это ответить. Но понял, что де Клерк имел в виду.

Президент поднял руки и уронил их на стол.

— Комитет, — задумчиво сказал он, — который хочет разрушить все, что мы стремимся построить. Логическое следствие современной политики, а эта политика зашла в тупик. Они хотят, чтобы страну захлестнул потоп. Но допустить этого нельзя.

— Конечно, — сказал Схееперс.

Де Клерк опять погрузился в раздумья. Схееперс молча ждал.

— В любую минуту какой-нибудь безумный фанатик может наброситься на меня, я всегда помню об этом, — задумчиво проговорил президент. — Помню о судьбе моего предшественника Фервурда, убитого ударом ножа в парламенте. Меня может постигнуть та же участь. Но этого я не боюсь. Меня пугает другое: едва ли найдется кто-то, кто сможет заменить меня прямо сейчас. — Он со слабой улыбкой посмотрел на Схееперса: — Вы еще молоды. Но именно теперь будущее страны зависит от двух стариков — Манделы и меня. Поэтому лучше бы нам обоим пока что остаться в живых.

— Может, стоит увеличить Нельсону Манделе личную охрану? — спросил Схееперс.

— Нельсон Мандела — человек особенный, — ответил де Клерк. — Он не слишком жалует телохранителей. Не в пример другим крупным деятелям. Вспомнить хотя бы де Голля. Поэтому действовать нужно чрезвычайно деликатно. Но я, конечно, распорядился, чтобы охрану усилили. Только ему об этом знать не надо.

Аудиенция закончилась.

— Два дня, — повторил де Клерк. — Не больше.

Схееперс встал и поклонился.

— И еще одно, — сказал де Клерк. — Не забывайте, что случилось с ван Хеерденом. Будьте осторожны.

Уже выйдя из канцелярии, Георг Схееперс осознал, что сказал президент де Клерк. Незримые глаза наблюдали и за ним. В холодном поту он сёл за руль и поехал домой.

И снова ему вспомнилась львица, почти белая в холодном и ясном свете луны.