10. Капризы судьбы

— А куда, между прочим, ехать? — приостыв, поинтересовался я. — Уж не в Чудотворный ли тупик?

— Что? — вскипел князь. — Куда может ехать оскорбленный мужчина? Видишь, белогорский пряник, во-он те голубые ворота?

— На стадион?

— Забыл? В моих жилах течет казацкая кровь! — Князь задрожал от ярости. — На ипподром!

Признаюсь: никогда не бывал на ипподроме. Куда там ваш футбол! Тут можно забыть не только Раису Павловну, но даже собственное имя. Да вы представляете, что такое скачки? Летит наперегонки сразу десяток добрых рысаков. Десять гривастых красавцев! Десять вихрей! Вот такие, видно, несли здесь когда-то пулеметную тачанку нашего козачьеборского дяди Миши. Эх, неприкаянная твоя душа!..

Я, грешным делом, думал, что на рысаках будут скакать казаки в лихих кубанках. Ничего подобного! У белоневестинских казаков, оказывается, в моде такая кругленькая шапочка с козырьком. Вроде Пекиной. Рубахи, правда, па них шелковые, разноцветные, сапожки лакированные.

Гляжу: подходит к нам стройный юноша с рыжеватыми баками, в такой же шапочке с козырьком. Правда, без рысака. А вместо цветной рубахи — черный костюм, белоснежная сорочка.

— Г… г… гуд дей, милорд Белоневестинский! — И щелкнул пальцами: — С… с… сообразим по билетику? Вожжи ременные, скорости современные!

— И ты, старик, стихами заговорил? — удивился хмурый Кон Белон. — Хлеб отбиваешь?

— К… к… куда мне до вас! — заикаясь, подмигнул юноша. — Вы г… г… гений!

— Многие так думают. — Князь горько усмехнулся. — Да молчат. Итак, я ставлю на каурую «пятерку», ты, Ив, на гнедую «тройку», а ты, Пека, на пегую «двойку». Положитесь на мою интуицию. Пахнет презренным металлом!

— Милорд, по б… б… большому гривеннику! — пояснил юноша.

За князя и Петушка, конечно, пришлось платить мне.

— Не будем мелочными! — утешил меня гений. — У нас счастливое число: в сумме две пятерки!

Тут только я заметил над шумными трибунами голубой плакат с огненными словами:

Забудь о молнии и громе

На быстроногом ипподроме!

«Ого! — думаю. — Добрый князь Кон Белон, да вы уже выиграли!»

И как в воду глядел. Его каурая «пятерка» под рев трибун обошла мою «тройку», Пекину «двойку» и чью-то «десятку».

— Так нечестно! — горячился Петушок. — Ты коняшку подговорил?

— Как идет! — Свободный художник потер руки. — Как идет! Что ваши хлипкие звезды балета! Давай, давай, Тайфун! Жми!..

— Вы г… г… гений! — уверял стройный юноша с рыжеватыми баками.

Князь, торжествуя, обернулся:

— Мужчины! Вы только гляньте на эту косматую девицу с пестрым зонтиком! Боюсь, что она проглотит моего Тайфуна! Туда же! Мечтает выиграть! Так… так… — И он запустил пальцы в редеющую шевелюру. — Ж-жик!.. Готово!..

Несется бешено тачанка

Средь обезумевшей толпы.

А рядом пошлая мещанка

Лелеет алчные мечты!..

— Ну и Кон Белон! — ахнул я. — Почище кибермашины!

— Милорд! — Юноша покосился на своего кумира. — Это же К… К… Катрин из к… к… кафе К… К… «Космос». Ужасно любит скакунов. Сочиняет милые вещицы под гитару. Нам бы литстудию. К… К… Константин Сергеич, возглавьте!..

Единственный певец Белой Невесты ласково похлопал юношу по плечу.

— Таланты не делаются в инкубаторе!

Он уже не отрывал глаз от своего искрометного рысака.

— Как идет! Тайфун, Тайфун! Смотрите: на меня косится!..

— Ого! — говорю. — Вас даже кони на ипподроме знают!..

— Б… б… бумажный полтинник ваш! — пророчил юноша.

— Мой! — вдруг захныкал Пека.

И, видно, лошадиный бог внял его чистым слезам. Нежданно-негаданно неказистая пегая «двойка» не только обставила мою гнедую «тройку», но и показала хвост княжеской каурой «пятерке».

Кон Белон охнул и схватился за сердце.

— Тайфун! Что ты со мной делаешь? Уступил какому-то Урагану!..

— Обскакал! Обскакал! — ликовал Пека, впившись в пегого скакуна своими зелеными глазищами.

А мне мерещились болотные глаза его мамы. «Ах, Иван Иваныч, у нас юг!»

Трибуны стонали от восторга.

— Ты г… г… гений! — клялся Петушку юноша с рыжеватыми баками.

У нас на глазах он схватил Пеку за ручонку и пытался утащить вместе со счастливым билетом к заветной кассе. Опомнившийся князь ласково взял юношу за белоснежную грудь.

— Старик! Иди и в жокеи, в лицедеи, в святые апостолы, но не смущай младенца! Несчастный тотошник! Сгинь!

— Г… г… гуд бай!

Рыжеватые баки испарились.

— «Двойка», Пека, это перевернутая «пятерка»! — уверял счастливчика Константин Сергеич. — Полсбора наши! Петушок! Ты напоминаешь мне маленького Костика. Устроить тебя в школу для особо одаренных? А?

— Не!.. — мальчуган испуганно замотал головой.

Наш гений увлек его к окошечку кассы, совсем позабыв про меня.

— Граждане, пропустите! Товарищ кассирша, выдайте моему малышу… Сколько там положено за Урагана?

Очкастая дама за глубоким окошечком покачала головой:

— Не положено.

— То есть как? — свистяще прошептал Константин Сергеич. — Вы что — не узнаете?

— Узнаю, товарищ Белоневестинский.

— Так примите и дайте!

Дама беспомощно развела руками:

— Я что! Установка.

Тут к окошечку протиснулся я.

— Князь! Не будем мелочными! Пожалейте даму. Разве ей легко разглядеть из этой амбразуры? Может, ваш Ураган не пришел!

— Пришел… — дама вздохнула.

— Моя «двойка» всех обскакала! — клялся Пека.

— Обскакала, — согласилась очкастая дама. — Только в дороге облегчилась. Вон видите наш работник убирает совочком ее яблоки. Следовательно, живой вес вашей «двойки» стал меньше всех ее соперниц. Судьи не зачли.

— Ну погодите! — Кон Белон, позеленев, задыхался. — Я вам припомню эти яблоки! Я вам оформлю! Ж-жик!..

Пока художник рвал и метал, Пека куда-то исчез.

— Все снюхались! — не унимался Кон Белон. — Жокеи, тотошники, судьи!..

— Пожалейте эту лошадиную стрелочницу! — взмолился я. — Вы же, черт побери, мужчина!

— Верно! — опомнился добрый князь. — А где же Петушок? Пека! Пека!..

Петушок тут как тут. Под мышкой радужно переливается книжная новинка.

Князь поймал торчащее Пекино ухо.

— Стащил?

— Честное дошкольное! — обиделся Пека. — Дал книжной тете денежку, а она: «Деточка! Тащи билетик!» Вот я и…

— Слышите? — вдруг умилился Кон Белон. — Он всё-таки выиграл! Так поедем к моему знакомому виноделу. Обмоем Пекину — как ее там? — «Акулу-Барабулу»…

— У! Коварная рыбина! — говорю. — Но куда ей до Пекиной мамы!

Загрузка...