Белая роза

V

Древний город Турне стоит на реке Шельде. Река делит город на две части. Король Франции Карл VII присоединил Турне и его окрестности к своим владениям, но впоследствии был вынужден уступить его герцогу Бургундскому. Через какое-то время граф Мёланский, настоящий бандит, получивший прозвище Оливье Негодяй, умудрился жульническим путем украсть город у бургундцев и передать его королю Людовику XI. Этот монарх надежно хранил свое достояние, поэтому город неизменно оставался французским и в целости достался сыну Людовика Карлу VIII.

Население славного города Турне состояло из фламандцев, бургундцев и французов. Также в городе проживало много евреев. Именно здесь создавалось и прославилось на весь мир огромное богатство Уорбека, владевшего в начале своей карьеры лишь очень скромным состоянием.

Главной достопримечательностью города является древняя каменная стена, в которую встроены сорок пять башен. Глядя на нее, можно подумать, что вы находитесь в Толедо или в какой-то крепости, построенной сарацинами. Если пройти через старый мост, выстроенный за двести лет до описываемых событий, то обязательно попадете в старый квартал с извилистыми темными улицами, дома на которых стоят скорее поперек, чем вдоль. И тут вы обнаружите одно из самых странных сооружений Турне: похожее на улей здание, которому почти столько же лет, сколько и самому городу. Сооружено оно из дерева, кирпича и камня, и со всех сторон у него в соответствии с потребностями владельцев или их вкусами, меняющимися от века к веку, прилеплены пристройки или орнаменты, напоминающие странные отростки, вроде тех, что часто вылезают на столетнем дереве. Каждый архитектурный стиль, характерный для той или иной эпохи, представлен здесь какой-нибудь деталью или отдельным сооружением. Таким образом, снаружи этого здания можно видеть, как сменяли друг друга стили разных времен, начиная с Констанция, сына императора Константина Великого, до Карла VIII, включая периоды правления Клодиона, короля франков Хильдерика, первого короля Франции Гуго Капета и короля Филиппа Кривого. Какой-то стиль воплотился в стрельчатой форме окна, а какой-то – в наружной лестнице, вьющейся вдоль кирпичной стены и напоминающей узловатые ветки плюща. Наконец, бросаются в глаза две башни, различающиеся по размерам и стилю. Они выглядят, как два отростка, и по наивности архитектора сделаны пустотелыми, чтобы уменьшить нагрузку на поддерживающую их стену. Башни установлены с нарушением всех законов симметрии на южной и восточной сторонах дома и похожи на две гигантские кладовые. Говорят, что таковы были строительные нормы в тринадцатом веке. Облик этих башен навеян архитектурой египетского города Думьята, о чудесах которого Людовик Святой рассказывал своему архитектору. Не приходится сомневаться, что какие-то фламандцы построили эти башни из зависти, скопировав похожие пристройки к королевской резиденции Карла V в бургундском городе Сансе. Знатоки утверждают, что подземная часть этого странного дома, а точнее, хаотического нагромождения разнородных построек, тянется очень далеко и имеет гораздо больше разветвлений, чем его наземная часть, так что мифическое подземное царство Тартар не выдерживает сравнения с этим гигантским подземным лабиринтом. На той стороне дома, которая выходит на набережную Шельды, можно увидеть мощную металлическую решетку. Вся она покрыта трехсотлетней ржавчиной, которая лишь слегка подпортила поверхность металла. Решетка находится на уровне поверхности воды, но чаще всего она полностью затоплена. Никто никогда не видел, чтобы решетка была открыта, но ходят слухи, что через нее в дом попадают сокровища Уорбека, которые без лишнего шума доставляют сюда по Шельде.

В этом доме жила в ожидании сына госпожа Уорбек, рослая саксонская дама, пребывающая в печали, но, тем не менее, сохранившая в свои тридцать шесть лет ослепительную красоту. Если бы внутренняя и внешняя части здания были похожи друг на друга, то печаль бедной покинутой женщины, несомненно, свела бы ее в могилу. Но в той части дома, которая была построена в романском стиле, воздух и солнечный свет проникали в самую середину постройки, а именно в большой квадратный двор с большой террасой, на которую выходили все жилые помещения. В середине двора находились фонтан и огромный цветник. Здесь в полном одиночестве и покое, невидимая для чужих глаз, прогуливалась мать, оплакивающая своего сына. Этот двор служил неприступным убежищем, и никакой посторонний человек не мог сюда проникнуть. В доме имелись две большие комнаты с низкими потолками, используемые как кабинет и канцелярия, а также обширная прихожая для клиентов. Госпожа Уорбек предпочитала уединение и редко показывалась на людях, потому что знала, что ее сверхъестественная красота вводит в соблазн молодых кавалеров и доводит до отчаяния ее собственного мужа.

Но вот однажды чудесным июньским утром в этот неприступный двор явились слуги нашей саксонки и объявили, что к ней с визитом пожаловала герцогиня Маргарита Бургундская. В этот момент госпожа Уорбек была одета во все черное, и ее прекрасные золотистого цвета волосы были убраны очень строго, как подобает вдовам в валлонской провинции Эно, то есть были полностью закрыты большим обручем, собранным из оловянных пластин.

Услышав это известие, она немедленно прекратила заниматься цветами и, исполненная почтительности, поспешила откинуть сотканный в Брюгге занавес, который отделял двор от помещения прихожей. Но Маргарита уже сама успела приподнять занавес и в сопровождении Катрин ступила в женские покои.

Госпожа Уорбек молча склонилась перед герцогиней. Тем временем паж внес во двор стулья. Герцогиня была поражена, застав хозяйку столь сумрачной и в столь сумрачном одеянии.

– Как же так, – сказала она, – вы были печальны, когда я уезжала от вас, а теперь я вернулась и опять застаю вас в печали… Ну же, ну же, ваш Уорбек, не стоит такого потока слез. Теперь я это точно могу сказать. Вы никогда не были с ним счастливы. Лучше думайте о том, как сохранить красоту для молодых глаз, которые скоро на вас обратятся.

Саксонка восприняла эти слова безразлично и холодно, словно статуя. Казалось, что она не понимает ни комплимента герцогини, ни слов утешения. Эти слова и вправду могли бы показаться странными, если бы в те времена не считалось, что любое слово, произнесенное особой королевской крови, ценится на вес золота.

Катрин удивленно посмотрела на герцогиню, но Маргарита как ни в чем не бывало продолжила:

– Вам, душенька, необходимо встряхнуться. Мы вас любим, мы вас жалеем. Но нам кажется, что вы могли бы и улыбнуться, если речь пойдет о единственном в мире существе, которое, как говорят, вам очень дорого.

– Это Перкен, мой сын, – прошептала саксонка.

– Именно так. Счастлива та женщина, которая, потеряв мужа, все же может обнять своего сына.

– Но я, мадам, – ответила госпожа Уорбек, – не могу обнять моего сына.

– Рано или поздно вы обнимете его.

– Раньше я на это надеялась, а теперь потеряла надежду, – проговорила саксонка таким безжизненным и усталым голосом, в котором было столько отрешенности и отчаяния, что герцогиня запнулась, опасаясь, что внезапно обрушившаяся радость разорвет это слабое сердце.

– А что побуждает вас терять надежду? – продолжила разговор герцогиня. – Этот молодой человек обязательно должен возвратиться.

– Уже три месяца я только и слышу, что он возвращается, мадам. Но ведь не требуется трех месяцев, чтобы сын вернулся в объятия своей матери.

– А ваш сын любит вас?

– Он обожает меня. Во всяком случае, обожал, когда покидал меня.

– Я не вижу причин, по которым что-то могло измениться, госпожа Уорбек.

Саксонка подняла глаза к небу, по ее лицу пробежала тень. Этот жест, этот вздох со всей ясностью означали: «А я вижу!» Герцогиня с невинным выражением лица произнесла:

– Полагаю, что не его отец виновен в том, что любовь к вам исчезла из сердца вашего ребенка.

Услышав это, госпожа Уорбек резко поднялась. Казалось, что после таких простых и обыденных слов она уже не имела сил выслушивать то, что говорила герцогиня.

– Что с вами? – спросила герцогиня. – Что с ней? – едва слышным голосом обратилась она к Катрин, которая неотступно следила за этой женщиной и воспринимала ее красоту, страдание и болезненное возбуждение, как некий захватывающий и наводящий ужас спектакль.

Госпожа Уорбек не смогла совладать со своими чувствами и отвернулась к фонтану, как того требовали правила поведения в присутствии высочайшей особы.

Маргарита тоже поднялась, сделала знак Катрин, чтобы та не обращала внимания на подробности этой сцены, взяла саксонку за руку и увела ее в дальний конец двора, действуя с любезной решительностью, как поступает добросердечная женщина, пытающаяся выведать у подруги ее секрет, или, лучше сказать, причину ее страданий.

– Послушайте, – мягко сказала герцогиня, – давайте разберемся. То, что происходит с вами, это в порядке вещей или это не так? Позвольте заметить, что проявленная вами слабость не к лицу женщине ваших достоинств. И, кроме того, коли вы так тяжело переносите разлуку, то почему вы позволили Уорбеку увезти в такую даль вашего сына?

– Да разве я позволила? – воскликнула саксонка, быстро и недоброжелательно взглянув на герцогиню. – Разве у меня спрашивали разрешение на то, чтобы увезти моего сына?

Сердце Маргариты не отличалось мягкостью, но и ее задел этот крик души, вместивший гнев и боль несчастной женщины. Правда после своих слов госпожа Уорбек покраснела, затем побледнела и теперь кусала губы, явно переживая из-за того, что сказала лишнее.

Замечено, что сильные мира сего весьма ловко умеют покорять сердца людей с помощью различных приемов, наиболее успешным из которых является демонстрация сострадания.

– Бедная женщина! – сказала герцогиня. – Бедная мать! Но почему осмелились причинять вам такие страдания?

Сказано это было очень ласковым тоном со слащавой улыбкой и чарующими жестами. Но уже было поздно проявлять любопытство. Сердце саксонки захлопнулось, а выражение ее лица стало непроницаемым.

– Бог ты мой, мадам, – сказала она. – Ваша светлость слишком добры, проявляя незаслуженный интерес к такой незначительной личности, как я. Поверьте, все, что случилось со мной, не стоит вашего внимания!

– Вы для меня так же дороги, как какая-нибудь королева, душа моя. Именно поэтому я прошу вас оказать мне доверие и объяснить, почему Уорбек разлучил единственного сына с такой матерью, как вы.

У саксонки уже не было сил сопротивляться. Теперь надо было либо лгать, либо признаваться.

Внезапно лицо госпожи Уорвик стало совершенно спокойным. От герцогини не ускользнуло, что теперь оно выражало не истинные чувства, а притворные: искреннее выражение унылой грусти сменилось деланной озабоченностью. Совладав с собой, саксонка заявила:

– Раз вы требуете от меня признания, мадам, то вот вам факты. Я отказывалась отпустить в путешествие моего сына Перкена. Любая мать так поступила бы на моем месте. Но сыну это не пошло на пользу. В ответ на мой отказ господин Уорбек, которому надоело мое сопротивление, рассердился и, не предупредив меня, просто взял и увез нашего сына.

– Не предупредив вас? – холодно осведомилась герцогиня. – Просто взял и увез?

– Да, мадам.

– Среди бела дня, открыто или обманным путем? Будь это днем, вы бы все увидели.

– Ночью, через потайную дверь, которая выходит на Шельду.

Герцогиня подумала и решила, что такой отъезд выглядит очень странно. Она могла бы и дальше продолжать свой допрос, не опасаясь, что нанесет душевную рану хозяйке дома, которая и так сильно увлеклась, пытаясь поглубже спрятать свои секреты. Но Маргарита вовсе не собиралась тут командовать и демонстрировать, что именно она является хозяйкой положения. Все было как раз наоборот. Она нуждалась в госпоже Уорбек и не могла себе позволить потерять ее расположение.

Поэтому она решила сменить тон и заявила безразличным голосом, обнадеживающе взглянув на свою собеседницу:

– Ну что ж, вашу рану можно легко излечить, а врачом буду я сама. Вы огорчены отсутствием Перкена. Но ваше огорчение скоро сменится радостью, потому что он возвращается.

– Он возвращается! – воскликнула саксонка. При этом было заметно, что она пытается подавить в себе радостный порыв.

Затем она добавила:

– Сколько раз уже мне говорили эти слова!

– Да, но говорила их вам не я, – ответила Маргарита с едва заметным высокомерием, которое подействовало на горюющую мать сильнее тысячи ласковых слов.

Госпожа Уорбек почувствовала, что за этим высокомерием скрываются искренность и правда.

– Вы точно знаете?.. – пробормотала саксонка, умоляюще сложив руки.

– Больше того, – с улыбкой ответила Маргарита, – я видела его.

– Вы видели моего сына?

– Да.

– Вы видели, что он возвращается?

– Я даже велела поместить его в мою карету.

– Он ранен… или болен? О, да! Если говорят, что он болен, то для матери это означает, что он умер!

– Говорю же вам, что он возвращается, и могу даже с точностью до двух часов назвать время его появления в вашем доме.

– Мадам!.. Ваше сиятельство!..

– Это произойдет сегодня, самое позднее – завтра утром.

– О! – воскликнула саксонка и бросилась целовать руки герцогини.

Маргарита наслаждалась ее восторгом и уже решила, что ей удалось успешно решить поставленную задачу. Но внезапно в прихожей послышался стук в дверь, и раздались громкие голоса.

В прихожую вошел офицер и сообщил, что в город въехал караван, в составе которого находятся люди, хорошо знакомые госпоже Уорбек.

Его слова проникли через занавес. Саксонка бросила на улыбающуюся герцогиню взгляд, полный волнения и надежды.