Белая тень. Жестокое милосердие

КТО ОСЕДЛАЕТ СОЛНЕЧНОГО КОНЯ

Может показаться, что объединение под одной обложкой таких произведений, как «Белая тень» и «Жестокое милосердие», — случайность: столь различно в них буквально все — от жизненного материала до стилистики. Более того, если б попались они тому читателю, который следит только за событиями и не очень-то интересуется автором (для него книга это как бы и не книга, а кусок жизни), он бы сказал, что произведения принадлежат двум разным людям.

Можно усмотреть нечто общезначимое в стремлении многих современных писателей разнообразить формы самовыражения. В этом смысле дороги искусства и науки теперь решительно расходятся. Наука идет путями все большей дифференциации знания. Представители смежных областей с трудом понимают друг друга. В динамике научного поиска есть нечто неотвратимо драматическое: чтоб добиться успехов в своей сфере, надо обладать немалой универсальностью познаний. Но как стать универсалом, когда только в своей области накоплены такие Гималаи информации, что и ее-то постичь очень трудно?!

И вот тут оказывается, что искусство способно взять на себя миссию, на какую не может отважиться другой вид познания. Оно дерзает доказать, что человек способен сочетать совершенно разные пути постижения истины. И если в медицине есть узкие специалисты в области печени, костной ткани, сосудов и т. д., располагающие только им присущими методами, то, слава богу, продолжает существовать область Человеческого Сердца в литературе, в которой узко специальный подход немыслим был всегда, но которая именно в наш стремительный век особенно настойчиво требует обновления исследовательского инструментария. Вот и стремится один и тот же писатель посмотреть на человека под совсем разными углами зрения, выявить истину о нем на пересечении разных плоскостей художественного анализа. Автор не только перевоплощается в своего героя в процессе работы над книгой — дело давнее и неудивительное; прежде чем начать книгу, он словно перестает быть самим собой и перевоплощается в кого-то, кто пишет совсем «не так», как он…

Мне хочется начать разговор о творчестве Ю. Мушкетика с романа «Жестокое милосердие» (1973), в котором наиболее ярко проявилось возвышенно-романтическое мироощущение, присущее этому писателю.

Роман «Жестокое милосердие», воспринимаемый нами как героико-романтическая баллада, рассказывает о том, как Иван Полторак бежал из фашистского плена, как свершилось чудо, и он, преодолев невероятные муки — духовные и физические, — добрался до своих…

Однако если мы сойдемся на таком понимании событийной основы романа, перед нами окажется еще одна в бесчисленном ряду книг о войне.

«Жестокое милосердие» — прежде всего повествование о любви. О ее великой силе, о воистину неиссякаемых резервах духа, которые пробуждает она в человеке.

Сюжет «Жестокого милосердия» развивается согласно точной «технологии» параллельного монтажа. Лежа на платформе под повозкой и рискуя ежеминутно быть схваченным, Иван Полторак едет домой. А в родном селе — в условиях той же войны и вопреки ее страшной реальности — разгорается ответная любовь его молодой жены Марийки к Василю, который, как и Иван, любит ее беззаветно с мальчишеских лет!

Чередование сцен обусловливает все большую драматическую напряженность сюжета. Не упрощая ситуацию психологически, Ю. Мушкетик показывает, как любовь к Ивану, верность его памяти в душе Марийки постепенно отступают под напором того всепоглощающего чувства, которое владеет Василем. И все же, наверное, нашла бы в себе силы Марийка ждать и надеяться, если б не надвигающаяся необходимость покинуть родные места и ехать на шахты в Донбасс. Иван появляется в селе сразу после того, как был заключен брак Марийки с Василем.

История любви для Ивана складывается драматически. Но для писателя не это главное. Он показывает, каков Иван сам, каково чувство, во имя которого тот рвется на родину. В то время, когда все вокруг было столь зыбко и непрочно, когда жизнь могла оборваться ежесекундно, оказывается, продолжало существовать нечто непреходящее, неустранимое в жизни, что становилось как бы символом самой жизни — это любовь.

Финал романа окрашен суровым аскетизмом. Сердце, наполненное до краев любовью к Марийке, подсказало Ивану, что он опоздал. Теперь незачем «выяснять отношения». За них это сделала война. Иван не позволил себе даже взглянуть на Марийку. На том же танке, на котором он примчался в село, он ринулся в бой, чтоб мстить врагу за все, — за разрушенную жизнь и за отнятую у него войной любовь.

Если он уцелеет, жизненная драма его обретет особую, может быть, наибольшую остроту. Грохот войны, ее неостановимый конвейер еще могли как-то заглушить голос любви. Но с тем большей силой зазвучит он вновь, когда пушки умолкнут.

Вывод о последующей драме жизни Ивана, на мой взгляд, закономерно вытекает из антивоенного, гуманистического пафоса романа, из возвышенно-романтического мироощущения героя, обусловливающего нравственный максимализм его поведения.

Такая любовь, как у Ивана, выпадает раз в жизни. Второй Марийки он не обретет. Подобной мысли в прямой форме в романе не содержится, но его сюжет можно сравнить с траекторией ракеты, неумолимо устремленной к цели. Вот она уже на излете почти, а потом и совсем погасла. И вдруг где-то там, за пределами траектории, ракета находит в себе оставшиеся силы, чтобы дать последнюю вспышку. И этот уже слабеющий свет вдруг по-новому освещает все то, что мы видели раньше.

Роман не лишен метких деталей чисто бытового характера, связанных с показом концлагерной жизни и обстоятельств побега. Они необходимы писателю, чтобы показать ту внутреннюю одухотворенность героя, которую он сохраняет в самых нечеловеческих обстоятельствах и которая окрашивает все его мировосприятие.

Наверное, не совсем правильно было бы отыскивать в «Жестоком милосердии» более или менее непосредственно выраженные черты автобиографизма. Но доподлинность знания военного быта рождена собственными впечатлениями.

Война застала Юрия Мушкетика в родном селе Веркиивка Черниговской области, когда ему было двенадцать. Отец, активный участник борьбы за установление советской власти, ушел на фронт. Вместе с другими семья Мушкетика двинулась на восток. Впервые слуха мальчика коснулось непонятное, холодное и тревожное слово — «эвакуация».

Оказалось, дороги в Россию враг уже перекрыл, и не оставалось ничего иного, как вернуться обратно. А здесь — услышать впервые, а потом во всей его безжалостной жестокости понять и ощутить на себе другое слово, куда более грозное — «оккупация».

Для семьи Мушкетика жизнь «под немцем» могла в любой момент обернуться бедой. Не только отец, но и мать Юрия была активисткой колхозного строительства — немало лет она работала председателем колхоза.

Впоследствии впечатления военных лет легли в основу повести «Огни в ночи» (1958) и ряда новелл, которые в совокупности послужили творческой базой для работы над «Жестоким милосердием». Но путь к нему предстоял еще долгий.

Тяготение к прозе родилось у Ю. Мушкетика давно. Будучи студентом второго курса Киевского университета, усердно изучая филологию (несколько лет он получал именную стипендию Ушинского, что было существенным подспорьем для него в трудные и полуголодные послевоенные годы), Юрий Мушкетик начал повесть про национального героя украинского народа Семена Палия, основанную на большом количестве тщательно собранных материалов — от народных преданий до забытых документов. Издательство «Радянський письменник» выпустило повесть в 1954 году, и тогда же она увидела свет в журнале «Дружба народов» и отдельной книжкой — в издательстве «Молодая гвардия».

Роман «Гайдамаки» (1957) был тоже повествованием об историческом прошлом. Отмечая эпический характер повествования, обусловленный материалом, критика полагает, однако, что событийная основа сюжета не во всем еще обеспечивалась должной мерой художественного мастерства.

То, что Ю. Мушкетик начал с произведений на историческую тему, вряд ли следует считать случайностью. Можно назвать немало писателей, прошедших всю войну, в полной мере изведавших на себе то, что она значит, и отразивших ее в своих книгах лишь многие годы спустя.

До «Жестокого милосердия» Ю. Мушкетик выпустил еще несколько книг, в которых из истории переключался на современность. Кроме тех, которые уже были названы, это романы «Сердце и камень» (1961), «Капля крови» (1964), удостоенный республиканской комсомольской премии им. Н. Островского, «Последний остров» (1969). Эти произведения объединяет стремление глубже понять личность современного человека, меру ответственности за совершаемые ею поступки, которые достойны (или не достойны) человека в современной жизни.

Наше мимолетное знакомство состоялось осенью 1977 года на писательской конференции в Душанбе. В автобусе, а потом и в гостинице толковали мы о значении для писателя опыта не только отечественной, но и зарубежной литературы, о психологизме, о науке в жизни современного общества…

Я отчетливо помню рассуждения Ю. Мушкетика о своей работе. Довольно критично оценил он все, что написано было им до 70-х годов, полагая, что только с этого рубежа началось в его творчестве нечто, представляющее действительный интерес. В этом не было нарочитого самоуничижения; скорее — трезвость критической самооценки. В нем ощущалось устремленность к новому. Жизнь, конечно же, еще до нашей встречи в Душанбе, ставила перед ним большие задачи — звала его к разработке более глубинных тем, к детальному, кропотливому исследованию самого сложного явления на свете — человеческой души.

И Ю. Мушкетик попытался справиться с этой задачей в романе «Белая тень» (1974). Одно из важнейших средств, при помощи которых он стремился постичь сущность жизненных явлений, — психологизм. Чернышевский справедливо писал в свое время, что психологический анализ есть едва ли не самое существенное из качеств, дающих силу таланту.

Читая роман, порою не всегда и заметишь, как внешне-событийный пласт повествования переводится в область напряженных раздумий доктора наук Марченко, превращается в поток внутреннего монолога. Тем самым достигается большая интеллектуальная напряженность повествования.

«Белая тень» — роман многоплановый. Несмотря на относительно небольшой для романного жанра объем, произведение охватывает многие важные проблемы. Наука в жизни современного общества, неизбежный драматизм исканий научной мысли, человек и трудовой коллектив, любовь, дружба, отношение к природе и даже — человек перед лицом небытия (болезнь Дмитрия Ивановича)… И если уж Ю. Мушкетик рассматривает, к примеру, современную семью, то и здесь стремится к «всеохватности», порой даже исчерпывающей: и динамика «партнерства» во времени (Марченко и его жена), и отцы и дети (Марченко и его сын Андрей).

Все эти столь разные по характеру и масштабу проблемы не «привлечены», не «охвачены» и т. д., а составляют сюжетное единство.

«Белая тень» с точки зрения организации повествования представляет существенный интерес. И не только для украинской литературы. Мы без труда отыщем в памяти хорошие произведения, в которых какие-то стороны и грани повествования удались автору заметно лучше, чем другие. Один славится как певец природы, другой — мастер построения фабулы, третьего более занимают характеры в собственном смысле, но как-то не волнует очарование природы… Комбинаций таких — бесконечное множество.

Талант Ю. Мушкетика в «Белой тени» проявляет себя в многогранности. Мы с волнением следим за переживаниями Дмитрия Ивановича перед лицом возможной неудачи, размышляем над трудными взаимоотношениями Борозны и Нели Рыбченко, по временам напоминающими бескомпромиссный поединок, любуемся великолепно выписанными пейзажами вечернего Киева, а когда вместе с героем попадаем на рыбалку — испытываем тот неподдельный азарт, который и делает человека фанатичным приверженцем этого занятия.

В такой равноуспешности решения многих творческих задач есть и известная опасность, которой Ю. Мушкетику не удалось избежать до конца. Стремясь к охвату и осмыслению самых разных сторон жизни современного человека, он по временам как менее важную творческую задачу рассматривает соподчинение проблем друг другу в зависимости от степени их важности в данном сюжете. Поэтому кое-что выглядит для романа неорганичным (например, история с сыном Марченко и нападением хулиганов на него).

В конце концов многообразные и внешне различные проблемы романа объединяет некий единый философский стержень — доминанта. В самом общем виде это можно сформулировать так: подлинное, настоящее и иллюзорное, мнимое. Что есть сущность, а что только тень, которая стремится выдать себя за сущность? Дружба Михаила Визира — это лишь тень дружбы, если он «поддерживает отношения» с Марченко только в благополучные для него времена. Вадим Бабенко раскрывает свое подлинное лицо, в критический момент оставляя лабораторию — а ведь многие считают его порядочным человеком. Идет борьба за реальное торжество реального с фантомами внешнего, видимого, претендующего на роль сущности…

Ю. Мушкетик не упрощает картину. Он отлично понимает, что в жизни все гораздо сложнее, что мера «подлинности подлинного» так же, как мера «мнимости мнимого» различна. Таковы ли отношения Марченко с женой, какими ему б их хотелось видеть? Нет. Да такими они, пожалуй, никогда и не были. Марченко, в отличие от Ивана из «Жестокого милосердия», вообще не испытал в жизни настоящей любви. Обделила его судьба — ничего не поделаешь. И приходится довольствоваться тем, что имеешь. Но это все же не тень. Уметь найти, заставить себя найти нужную формулу поведения и в таких обстоятельствах, когда она не может «программироваться» всепроникающим чувством, — задача особой сложности.

В конечном счете определить программу жизненного поведения героев Ю. Мушкетика можно, обратившись к одному из символически обобщенных образов романа: в минуту высшего напряжения духовных сил Марченко «ощутил свою причастность… к жизни, к солнцу, да, к солнцу, одну из величайших тайн которого пытался разгадать. Знал, что не тратит попусту жизнь. И, черт побери, как же будет обидно, если вдруг все напрасно, если солнечные кони мчались мимо, а он не смог узнать своего, взнуздать и вскочить на него». Стремление к идеалу, максимуму возможного, полнота духовной самореализации… И закономерное продолжение той же жизненной программы — борьба с ложью, карьеризмом, приспособленчеством… А между этими полюсами — огромный спектр чувств, цель которых гибко охватывать жизнь во всей ее противоречивости, многогранности, изменчивости, текучести, умение находить меру подлинного в сутолоке повседневности, в которой про солнечного коня не мудрено порой и позабыть, но — надо помнить!

Я начал с того, что «Белая тень» и «Жестокое милосердие» внешне совершенно различные книги. В общем-то так оно и есть. Но они внутренне связаны друг с другом. Их объединяет единство жизненной позиции талантливого писателя. А то, что они столь разнятся внешне, — свидетельство гибкости, универсальности таланта Ю. Мушкетика, способности писателя ставить перед собой задачи высшей творческой сложности.

Вадим Баранов