Белла

Морис

Глава первая

К Демельзе пришла Кэти Томас. Она рассыпалась в извинениях, но, похоже, дело касалось обезьяны мистера Валентина. Когда зверя привезли несколько месяцев назад, он казался пугливым, общительным, чесался, прыгал повсюду, проказничал, но это не особо кого-то трогало. Дворяне ведь частенько заводят странных животных. Но обезьяна росла и росла — прямо как волшебная тыква, как выражается кухарка, — по утрам слышно, как она тявкает, бьется о стены, а потом визжит и кашляет, как будто ее мучают. Горничным наверху не особо нравилась обезьяна, даже пока та была маленькой, но теперь она так выросла и стала такой лохматой, что просто кошмар какой-то.

— Где мистер Валентин ее держит? — спросила Демельза.

— В двух комнатах за кухней, мэм. Там установили решетки. Неделю назад обезьяна сломала окна и взобралась на забор. Горничная Мейзи до смерти перепугалась, когда обезьяна стала бегать вокруг грядки с капустой!

Вечером за ужином, в тот день, когда по обычаю раз в месяц к ним приходили Энисы, Демельза заговорила о визите Кэти.

— По-моему, народ боится подходить к Россу, — закончила она, — поэтому со своими проблемами все являются ко мне.

— И правильно делают, — сказал Росс, — но люди заблуждаются насчет моего якобы огромного влияния на Валентина.

— Я видел, — подал голос Дуайт.

— Что именно, мое влияние или мартышку?

— Это большая обезьяна. Валентин пришел однажды утром попросить совета. Зверь простыл, подхватил насморк, точно так же, как это бывает с тобой или со мной. Я поехал к нему и назначил лечение.

— Она быстро растет? — спросил Росс.

— Очень быстро. Таких огромных я в жизни не видел.

— И какого именно чуда ждет от меня Кэти? — спросил Росс у Демельзы. — После смерти Агнеты мы с Валентином мало общались.

— Чтобы ты попросил его держать обезьяну в огороженном месте на улице.

— Сомневаюсь, что он примет сказанное к сведению.

— Обезьяна не выживет без тепла, — заявил Дуайт, — эти приматы родом из Африки и не такие выносливые, несмотря на густую шерсть.

— Может, именно этого прислуга и хочет добиться, — заметила Кэролайн.

— Я бы на их месте точно подумывала об этом.

— Надо же, а мне казалось, что ты любишь животных, — пошутил Дуайт.

— Люблю, но в пределах разумного. Мне нравятся собаки, особенно мопсы, спаниели, гончие, терьеры, ретриверы, бульдоги, колли; мне также нравятся барсуки и лисы, зайцы и кролики, куры и утки; нравятся лошади, коровы, быки — конечно, это уже не так экзотично — овцы, олени, гуси...

— Хорошо, хорошо, я все понял...

— Ну и прекрасно. Но это не значит, что меня радует мысль о волосатом звере, который свободно разгуливает по деревне, или что его может выпустить на волю один неуравновешенный молодой человек, живущий в Тревонансе.

Демельза рассмеялась.

— Что тебя так рассмешило? — удивился Росс.

— Кэролайн, конечно! Все это вдруг показалось забавным.

— Полагаю, — немного погодя произнес Росс, — нам остается только хохотать. Мне жаль Кэти и других горничных, но пока Валентин не выпустит обезьяну свободно гулять по деревне, ничего не поделать. По моему мнению, визит к нему с подобным заявлением станет поводом получить грубый отказ, и он будет прав.

— Только вчера я читал, — сообщил Дуайт, — что в Монголии есть огромные фермы, где собак разводят ради шкур. Когда собаке исполняется восемь месяцев, ее душат, сдирают шкуру, а после сушки шкуры сшивают и делают шубу. Вроде бы за каждую шубу они выручают по шесть шиллингов и шесть пенсов.

— Временами я удивляюсь, как меня угораздило выйти за тебя, — сказала Кэролайн.

Когда Филип Придо сделал Клоуэнс предложение, они ехали верхом.

Стоял ясный мартовский день, дул прохладный восточный ветер, но не прикрытое туманом или плотными облаками солнце светило ярко и ощутимо согревало.

Они остановились и спешились в Хелфорд-Пассидж, где паром пересекал реку Хелфорд в одноименной деревне, но не намеревались переправляться на другой берег. Паромщику явно не хватало клиентов, пришлось отмахиваться от его предложения.

В начале марта у Филипа скончался отец, и он отсутствовал две недели. Клоуэнс скучала по нему, даже по грубоватости и резкости, сопровождавшей их дружеское общение. Два дня назад он навестил ее и предложил вместе проехаться верхом, если позволит погода.

По пути Филип немного рассказал о семье. Они обладали длинной родословной (ее можно проследить, сообщил он с ноткой высокомерия, до Девона и Корнуолла времен Вильгельма Завоевателя. Его дядя, преподобный Чарльз Придо-Брюн, занимает семейный дом в Падстоу, отец — сын младшего брата, но у них много земли в Девоне. В Корнуолле есть деревни под названием Придо и малая Придо, рядом с Лаксуляном.

— Моего дядю, — улыбнулся Филип, — рукоположили в священника, и поскольку приход у него в Падстоу, он и забрал дом себе!

Отец Филипа скончался от внезапного сердечного приступа. Филип намеревался ненадолго вернуться и поддержать мать, но перед этим он хотел спросить у Клоуэнс, могут ли они построить совместное будущее.

Филип сказал об этом, после чего они спешились. Привязав лошадей, сели на зеленую скамейку у берега реки, где пассажиры дожидались парома. На противоположном берегу за обширным покровом деревьев притаился городок Хелфорд. Река переливалась, как павлиний хвост, изумрудным блеском вспыхивало утреннее солнце. Три лодчонки с охряными и алыми парусами сновали тут и там в поисках макрели и хека.

— Когда деревья зазеленеют, городок скроется из виду, — сказала Клоуэнс. — Из-за леса торчит только купол церкви.

Кончиком хлыста Филип пошевелил туда-сюда высокие травинки. Самое главное удалось преодолеть, произнести вслух, выразить словами, а кое-что она даже не услышала.

— Клоуэнс, ты ведь знаешь, я давно испытываю к тебе чувства. Надеюсь, я понятно выразился.

— Вполне понятно.

— До сей поры я воздерживался от попыток высказаться по двум причинам. Во-первых, у меня нет уверенности, что я полностью оправился после нервного срыва, чтобы предлагать себя в качестве мужа и друга. Во-вторых, мои доходы незначительны. Теперь же... теперь внезапная и прискорбная кончина отца в итоге устраняет второе препятствие. Я не разбогатею, но средств станет достаточно. Что касается первого...

Клоуэнс молчала, собираясь с мыслями и чувствами.

— Что касается первого, — повторил он, — должен признаться, я уже не такой, как раньше. У меня не получается взять себя в руки в некоторых ситуациях — зачастую я реагирую слишком поспешно, о чем порой приходится сожалеть. Нервное напряжение дает о себе знать неожиданно.

— Сейчас у тебя тоже нервное напряжение? — с улыбкой спросила Клоуэнс.

Замерев на мгновение, он пробормотал:

— Ну... э-э-э... не... не совсем такое, какое я имел в виду...

— Потому что я сама ощущаю напряжение.

Ее неожиданная фраза разрядила обстановку. Филип молчаливо улыбнулся.

— Наверное, временами тебе одиноко точно так же, как и мне. Дружеское общение бесценно. Мне трудно улыбаться, когда я один! В уединении не ощущаешь беспечности и беззаботности. Я твердо убежден, само твое присутствие поможет мне справиться с нервным напряжением. Вполне возможно, оно пройдет где-нибудь через год. Мне уже гораздо лучше, уверен, остатки недуга исчезнут перед алтарем!

Один рыбак кинул что-то в реку, и чайки тут же налетели, хлопая крыльями, чтобы схватить добычу. Их сборище напоминало огромную бумажную стрелу, ринувшуюся вслед за лодкой.

— Филип, это серьезное предложение. Мне надо хорошенько подумать над ним, прежде чем дать тебе ответ.

— Конечно, — ответил он, — конечно.

Невольно он потянулся за очками, но только коснулся их и вытащил руку из кармана.

— Понимаешь, Филип, для меня все не так-то просто, как может показаться. Но благодарю тебя, благодарю за комплимент.

— Что это значит?

— Это значит, что я любила своего мужа.

Филип поморщился.

— И все еще любишь?

— Нет. Нет... Любила. Все очень запутано. Мне... трудно объяснить.

— Пожалуйста, попытайся.

Два паромщика гребли к Хелфорду, заметив желающих переправиться.

— Порой мне даже себе трудно объяснить! Все это связано с чувствами, которые трудно описать. Не помню точно, сколько мне было, когда я впервые увидела Стивена — кажется, почти семнадцать — но я тут же влюбилась в него по самые уши! Наша помолвка продлилась долго, и один раз я успела ее разорвать, но в итоге мы поженились. Филип, он был далеко не идеальным человеком. Стивену пришлось несладко в жизни, он вырос в суровых условиях, когда его прибило к берегу Нампары из-за кораблекрушения и он встретился с Джереми и остальными членами моей семьи. Хотя во время нашей размолвки, когда он уехал, я думала... искренне верила, что девичье увлечение пройдет, но, когда увидела его снова, сразу и окончательно поняла, что он тот единственный, и другого в жизни точно не будет.

Ветер дважды сменил направление и теперь дул из-за угла. За пять минут течение реки стало быстрее, и безмятежно-гладкая поверхность подернулась рябью. Клоуэнс тронула волосы и тщательней уложила под шляпку выбившиеся пряди.

— Я вышла за него, мы переехали в Пенрин и жили счастливо. А потом он ушел в море с разрешением на каперство, над ним несколько раз нависали угрозы, но ему удалось их избежать. Его корабль чуть не захватили французы; потом он чудом избежал смерти от рук французского жандарма, но в итоге погиб из-за глупого несчастного случая. Нелепость какая-то!

Филип тронул ее руку в перчатке.

— Сочувствую.

— Мне больно об этом говорить. Но самую суть проблемы я не могу тебе поведать. Не... не стану вдаваться в подробности, но перед смертью, как раз незадолго до его гибели, я узнала, что он лгал мне, умышленно солгал об одной очень важной вещи. Для любой женщины это имеет огромное значение. И когда умер, я ощутила себя убитой горем вдвойне!

— Леди Харриет упоминала...

— Харриет ничего не известно. Никому не известно. Но я чего-то лишилась. Утратила чувства к нему. В каком-то смысле я перестала испытывать чувства ко всем мужчинам.

— Может, у нас получится помочь друг другу.

— Все возможно, Филип. Именно это мне и предстоит решить. Знаешь, на днях я прочитала, что священник покончил с собой, потому что утратил веру в Бога. Я не утратила веру в Господа. Но перестала верить людям. А еще перестала... верить собственным чувствам и суждениям.

Клоуэнс сказала куда больше, чем намеревалась, и по мере рассказа лицо его становилось все серьезнее. Ветерок охлаждал разгоряченные лица.

— Как я сказала, Харриет ничего не известно, — повторила Клоуэнс. — Но если бы она узнала, то посчитала меня глупой и унылой. Она человек сильных чувств, но всегда держит их в узде благодаря пониманию искушенного в жизни человека, что все мы далеки от совершенства, поэтому не стоит ждать от людей многого, дабы не пережить жестокое разочарование.

— Харриет — весьма искушенная личность, — заметил Филип.

Повисло долгое молчание. Клоуэнс поежилась.

— Давай вернемся другой дорогой? Можно проехать до Порт-Навас, а чтобы не пересекать реку, я знаю путь к Монен-Смит.

Глава вторая

Двадцатого марта Демельза получила очередное еженедельное письмо от Изабеллы-Роуз (она писала почти каждую неделю).

Дорогая мама!

В последнем письме ты рассказала столько всего интересного, но печально, что до сих пор не поймали убийцу несчастной Агнеты. Неприятно думать, что этот человек бродит на свободе. И все же твое письмо — как глоток свежего воздуха Нампары: я ощущаю запах моря, дуновение ветра, запах коров в хлеву, свежескошенного сена, слышу потрескивание кардифского угля в камине, стук папиной трубки о колосник. Наверное, ты думаешь, что я тоскую по дому. И это правда. И в то же время нет, не тоскую. Очень хочу увидеться с тобой и через месяц приеду домой.

Но мне нравится и эта жизнь — шум Лондона и даже (тьфу ты) запахи! Нравится вся эта суматоха и суета, о чем пишут и говорят. Это громадный улей, состоящий из учебы и образования, усилий и борьбы, скандалов, утонченности и изысканности. Я тоскую по невинности и простоте Корнуолла, и в то же время наслаждаюсь этим огромным, непристойным и бурно развивающимся городом, мне нравится преодолевать трудности, которые он передо мной ставит.

Ну так вот, после такого долгого вступления сообщаю вам важные новости месяца: мы с Кристофером решили перенести свадьбу на июнь!

Во-первых, строительство нашего чудесного домика, которое обещали завершить к концу апреля, затянулось, серьезно затянулось, и застройщик считает, что въехать туда получится не раньше конца июня.

Во-вторых, мистер Натан Ротшильд попросил Кристофера отправиться в Лиссабон и посетить новое отделение банка. Он будет в отъезде полтора месяца, и я бы с радостью отправилась с ним в качестве жены, но ему надо уезжать третьего апреля, и мы не успеем объявить о браке. А кроме того, Кристофер против того, чтобы я ехала, потому что слышал о лихорадке в Лиссабоне и не хочет подвергать меня опасности.

Так что, дорогая мама, посовещайся пожалуйста с нашим новым викарием (мистер Профитт, кажется? Какое замечательное имя!), а также драгоценным супругом (моим обожаемым отцом) и предложи пару дат в конце июня, а я поговорю с Крисом и выберу наиболее подходящую для нас. Совсем скоро я напишу Клоуэнс, Кьюби, Софии и Мелиоре, сообщу им о краткой отсрочке, но если увидишься с кем-нибудь из них через неделю, предупреди, пожалуйста, чтобы они не сильно торопили портниху шить платья подружек невесты!

По-моему, эта поездка станет для Кристофера серьезным продвижением в карьере.

Письмо растянулось еще на две страницы.

Когда вечером Демельза передала его Россу, казалось, он читает его бесконечно долго. Потом снова перечел от начала до конца.

Демельза не утерпела и прервала чтение:

— Так что ты думаешь?

Росс дотронулся до шрама.

— По-моему, девушка слишком сопротивляется.

— Что это значит?

— Она назвала три причины, из-за которых откладывается свадьба.

— Знаю. Но...

— Дом не готов, — начал перечислять он. — Хм, вроде бы довольно веский довод. Но после такого долгого ожидания неужели нельзя на три месяца поселиться в другом доме?

— Д-да. Но, может, ей не по душе такая мысль. А Кристофер уезжает...

— Верно, не могу поспорить. Но у меня всегда зарождаются подозрения, когда начинаются разные отговорки. Само собой, это надо воспринимать буквально. Но больше я склонен верить в первые две причины и поверил бы, если бы не тонкий намек на третью.

— Ты про...

— Кристофер утверждает, что в Лиссабоне свирепствует лихорадка, и он не хочет подвергать Беллу опасности. Но ты хоть раз в жизни припомнишь случай, чтобы Беллу остановила опасность, когда ей чего-нибудь хочется?

Демельза слушала топот Генри. Стук шагов доносился из его спальни и звучал размеренно.

— Мы ничего не можем поделать, Росс.

— Мы ничего и не должны делать. Только смириться... Не знаю, можно ли нас винить...

— Винить нас? Но почему?

— Я про то, что они вместе слишком долго и успели друг друга хорошенько узнать.

— Как она могла выйти замуж раньше? Она была ребенком! И во многом до сих пор еще дитя. — Демельза повернулась к нему. — У тебя очень циничный взгляд на вещи, Росс. То есть, по твоим словам, если два человека хотят пожениться и пока не могут, но когда в итоге узнают друг друга слишком хорошо, то у них вообще пропадет желание вступать в брак?

Росс мрачно усмехнулся.

— Такое может случиться. Но в любом порядочном браке присутствует элемент похоти, называй как хочешь, который связывает и объединяет. Если этого нет, они отдалятся друг от друга после брака. Но что касается Кристофера и Беллы, то Беллу строго охраняет Сара Пелэм. Не хочу строить предположений касательно физических отношений между Кристофером и Беллой, насколько далеко они зашли, но эта пара даже отдаленно не похожа на любящих супругов. Их отношения могли зачерстветь.

— Ты только послушай Гарри, — вдруг заговорила Демельза. — Пойду и прекращу это безобразие.

— Ему не помешает отведать кнута, — добавил Росс.

— Знаю. И мы оба слишком мягкосердечные, чтобы даже пригрозить ему.

— Мы не грозим ему, потому что если вдруг ты это сделаешь, а он не поддастся и станет перечить, тебе придется привести угрозу в исполнение.

Проблемы начались около трех недель назад, когда они выходили из лавки на Сваллоу-стрит, где Кристофер только что купил желто-розовый шелковый жилет. Ему помахала молодая дама и перешла улицу.

— Ох, Кристофер, дорогой, последнее время я совсем тебя не вижу. Вчера вечером ты не пришел в «Мадам Коно».

Девушка была похожа на куклу — в бледно-зеленом платье и изящной зеленой шляпке, у шеи свисал белый лисий хвост. Пряди чересчур светлых волос вились у ушей.

Похоже, Кристофер не смутился.

— Я был занят, Летти. У меня суровый хозяин. Познакомься с Изабеллой-Роуз Полдарк. Это Летти Хейзел.

Беседа продолжилась. Белла кивала, неопределенно улыбалась и тихонько ковыряла зонтиком мостовую.

— Так вы та самая юная корнуольская леди, которая выходит за Кристофера, — сказала мисс Хейзел. — Желаю вам обоим огромного счастья.

— Благодарю, — чуть более заинтересованно ответила Белла и снова улыбнулась.

— Когда у вас свадьба?

— После Пасхи, — сообщил Кристофер.

— Ох, как скоро! Нам будет тебя не хватать в «Мадам Коно», Крис. Я буду скучать. Придешь завтра вечером? В честь капитана Кросслэнда затевается вечеринка.

— Это вряд ли. Кстати, Кросслэнд не капитан. Выше лейтенанта он не поднимался.

— Ох уж эти военные, — со смешком обратилась Летти к Белле. — Представьте, они вечно дерутся, как будто война еще не закончилась!

— А некоторые и разговариваю так, будто еще на войне, — добавил Кристофер. — Ладно, нам пора, Летти. Передавай привет всем моим друзьям.

— Передам всем девочкам. Может, кто-нибудь придет на вашу свадьбу, если нас пригласят!

— Она состоится в Корнуолле, — отозвался он. — Ехать четыре дня, не меньше. Но вспоминай обо мне.

В учреждении профессора Фредерикса учился игре на валторне один состоятельный молодой человек. Семья его жила в Лондоне, а сам он вроде был хорошо знаком с современной столичной жизнью. Дважды он оказывал Белле вежливые знаки внимания, пока она не познакомила его с Кристофером, тогда ухаживания тут же прекратились. В беседе с ним на другой день она упомянула название кофейни, вроде бы «Мадам Коно». Он слышал о таком заведении?

Юношу это явно удивило.

— «Коно». Разумеется. Хотя туда я не захаживал. Вы ведь это место имеете в виду? Но это не кофейня. Я полагаю... надеюсь, жених не водил вас туда?

— Нет... ох, нет. Просто всплыло в разговоре. Я не раз слышала это название. А не может такого быть, что есть два места с таким названием?

— С таким названием только одно. Кажется, владелец заведения родом из Чили.

— И что собой представляет заведение?

— Что-то вроде ресторана, клуба для избранных. Но оно имеет дурную репутацию. Знаете, где оно находится? Рядом с Беркли-стрит, слева от Пикадилли.

— Понятно.

— По-моему, герцог Камберлендский — член клуба. И лорд Уолпол.

— Как интересно.

— Кристофер, — внезапно спросила Белла, — где ты познакомился с Летти Хейзел?

— С кем? — не сразу сообразил Кристофер. — Ах, с Летти. В доме у друга в Туикенеме.

— В этом месяце? Или в прошлом?

Они ужинали в дорогом кафе на великолепной Джермин-стрит. Белле время от времени разрешалось гулять с Кристофером, если они брали экипаж миссис Пелэм, а извозчик отвозил их до места назначения и привозил обратно. Стояла прекрасная и теплая погода, поэтому они решили пройтись пешком. Харрис на экипаже следовал на приличном расстоянии.

Какое-то время Кристофер молча прихрамывал рядом с ней.

— До встречи со мной?

— Что? А, Летти. Нет, познакомился после встречи с тобой. Но задолго до нашей помолвки.

— Мы с ней ни разу не виделись. Ты ни разу не приводил ее на приемы, где была я.

— Нет. Вы бы совершенно не подошли друг другу.

— И почему, интересно?

— Потому что ты леди, а она нет.

— А почему она не леди?

— Ах, Белла. Ты задаешь непростые вопросы. Неужели ты... не догадываешься?

— Я девушка-провинциалка, Кристофер. Тебе не кажется, что надо объяснить?

Он призадумался. Скажется ли это на его помолвке?

— Скажем так, она принадлежит определенному кругу, к которому тебе нежелательно принадлежать.

— Ты тоже принадлежишь этому кругу?

— Не совсем. В какой-то степени.

— Мы уже давно вместе, Кристофер. Ты никогда не рассказывал об... иной стороне своей жизни.

— Наверняка ты догадываешься, что мне не очень хочется посвящать тебя в подробности этой стороны жизни.

Они вышли на Пикадилли, освещенную и ровную. Рядом сновали попрошайки, но не приставали. В основном они толпились в тени и наблюдали, как богатеи проезжают мимо на экипажах.

— Мы недалеко от Палтни, куда ходили неделю назад, — заметил Кристофер. — Тебе понравился фон Баденберг?

— Он прекрасно говорит на английском.

— Но много болтает, не находишь?

— Пожалуй.

Кристофер взял ее под руку.

— Мы еще немного пройдемся. Харрис не потеряет нас из вида.

— Да.

— Знаешь, откуда взялось название «Пикадилли»? Вчера вечером мне рассказал Ротшильд. От слова «пикадил». Так называлось крепление, которое держит воротничок камзола. Торговец и портной по имени Роберт Бейкер сколотил состояние, торгуя такими воротничками, и построил себе огромный дом севернее Марилебон-стрит. Это случилось пару столетий назад.

Они шли молча. Кристофер поразительно хорошо управлялся с искусственной ступней.

— Милый Кристофер, — обратилась к нему Белла. — Разумно ли водить меня гулять по местам, где я в любой момент могу столкнуться с какой-нибудь дамочкой из «Мадам Коно»?

Кристофер вздохнул.

— Милая Белла, я всю жизнь рискую. Не забивай голову этими глупостями, малышка.

Через минуту он продолжил:

— Все дело в том, что мой разум это не трогает. Дело в низменных инстинктах.

Он улыбнулся, и усы подергивались с хорошо знакомой Белле привлекательностью.

— Вряд ли у тебя есть неизменные инстинкты, Белла.

— А у тебя, значит, есть?

— Ну конечно.

— И я всегда буду замечать эти... эти низменные инстинкты?

— Нужда в них отпадет после нашей свадьбы. Скоро я покину «Мадам Коно». Где-нибудь через год, когда мы счастливо проживем в браке некоторое время, я мог бы рассказать о клубе. К тому времени это станет частью моего прошлого. Белла, я не святой. По-моему, я рассказывал, что когда впервые познакомился с Джеффри Чарльзом и служил под его командованием в 43-м Монмутширском полку, то в обозе за мной следовала любовница-португалка.

— Да, — согласилась Белла. — Это часть твоего прошлого. Лихого прошлого, надо заметить.

— И что теперь?

— Это твоя прошлая жизнь, Кристофер. Теперь ты живешь в настоящем.

— Которое скоро канет в прошлое.

Чуть позже, когда они ехали домой в темном экипаже, Белла спросила:

— Интересно, как давно ты виделся с Летти?

— Виделся? С неделю назад.

— А до этого?

— Две надели, три недели, — он нетерпеливо махнул рукой. — Где-то так.

— Значит, очень даже в настоящем.

— Как скажешь.

— Нет, это ты скажи. И все это время ты встречался со мной, обнадеживал, целовал, а я ничего не знала о другой стороне твоей жизни!

— И во всем, что касается тебя, детка, я продолжу в том же духе. Мое бесконечное увлечение тобой и временное ей — совершенно разные вещи. Покончим с этим, Белла. — В его голосе появилась жесткость. — Хватит уже, малышка. Забудь. Это ничего не значит.

— Для меня значит, — ответила Белла через мгновение.

Кристофер поцеловал ее. Коснулся ее губ своими и прошептал:

— Не надо так вздыхать, леди, не надо грустить. Мужчины всегда изменяют.

Глава третья

Бен Картер и Эстер Карн поженились в церкви Святого Сола в Грамблере, в понедельник семнадцатого апреля 1820 года. К алтарю невесту вел Сэм Карн, дядюшка Эстер. Свадьбу сыграли тихую, по просьбе обоих, но все равно пришло много людей. Том и Клотина Смит, старшая сестра Эстер и ее муж, пешком пришли из Ланнера вместе с братом Демельзы Люком. Пришли Дрейк и его жена Морвенна — высокая, элегантная и в очках, а также их дочь Лавдей — тоже высокая, в очках, но не столь элегантная.

Росс и Демельза заняли скамью вместе с Джеффри Чарльзом и Амадорой, которая недавно разрешилась второй дочерью Карлой и пришла пожелать всего наилучшего любимой няне. Хотя пока не прощалась с ней: Эсси согласилась остаться до тех пор, пока сама не окажется в положении.

Помолвка продлилась недолго, но не обошлось без происшествий. Сэм и Джинни высказывали сомнения по поводу явных симпатий Эсси к католической религии и пожелали (если свадьба состоится) вытащить Эсси из сферы опасного влияния Амадоры.

Они попусту тратили слова на бесплодные споры. Волевой и решительный Бен принимал тихое, но заметное участие и умело гнул свою линию, потому что четко знал, чего хочет для себя и Эсси. Познакомившись с Амадорой Полдарк более официально, чем на Рождественском приеме, он высоко ее оценил, а, узнав мнение Эсси, решил, что пусть та служит в Тренвите ежедневно с восьми до четырех, пока ей того хочется.

Невеста надела то же платье, что и на приеме, но дополнила его кружевной отделкой и кое-каким взятыми взаймы украшениями. Жених тоже обошелся нарядом, ушитым для него на Рождество, за исключением синего фрака с бронзовыми пуговицами, который Росс однажды надевал в море.

Мистер Оджерс скончался в сентябре, и церемонию проводил новый настоятель, преподобный Генри Профитт, которого временно разместили в доме в деревне, пока миссис Оджерс в слезах собирала детские пожитки и готовилась к отъезду.

Росс заметил, что новый священник ничем не лучше Оджерса, хотя и приехал с рекомендациями от Фрэнсиса Данстанвилля; высокий и худой, он чем-то напоминал аиста. Кэролайн сказала, что будь в окрестностях пруд, стоило бы всерьез опасаться за жизнь рыбы.

Преподобный Профитт оказался проворным, религия для него — была делом быстрым. Мельницы Господни работали строго по расписанию.

Но, по крайней мере, он имел преимущество перед старым мистером Оджерсом: не путал венчание с панихидой и помнил имена пары, которую благословлял на брак.

Под конец церемонии Бен понял, что гости заняли больше половины церкви; при всей его неприветливости и вспыльчивости народ уважал его и любил, а Эстер, хотя и приехала из Иллагана, была прехорошенькой. Несколько матрон, которые теперь обзавелись семьями, пришли поглядеть на его женитьбу, еще помня те времена, когда хотели оказаться на ее месте.

Произнесли клятвы, пара прошла в ризницу и поставила подписи. Бен справился легко, а Эстер написала только имя и поставила крестик. Эстер попросила Демельзу стать свидетельницей, и та следом за остальными поставила подпись.

Поэтому она не ведала о переполохе на заднем дворе церкви, когда пара человек, намеревавшихся выйти с мешками риса, потрясенно заохали. Одни замешкались, и другие толкали их в спину.

Поднялся крик.

— Это ж зверюга!

— Не-а, это сам дьявол во плоти. Святые угодники, назад!

— Закройте дверь. Он идет сюда!

Росс не пошел в ризницу вместе с Демельзой и потому сразу направился к двери, которую женщины безуспешно пытались запереть. Росс вновь ее распахнул, и в церковь влетели два мальчика, покинувшие ее первыми.

Несколько человек разбрелись по двору, но тропинку к церкви преградил большой шимпанзе, стоящий на задних лапах. Ростом не меньше четырех футов, большая голова напоминала пушечное ядро, приплюснутый нос, налитые кровью глаза, черная шерсть покрывала грудь и руки вплоть до длиннющих ладоней. В одной руке он держал нечто похожее на буханку хлеба. Заметив Росса, шимпанзе покашлял, потом по-собачьи залаял и оскалился.

— Что это, черт подери, за существо? — спросил Джеффри Чарльз, вышедший из церкви следом за Россом. — Из какой преисподней оно вылезло?

— Шимпанзе Валентина, — ответил Росс.

— Господи, похоже на то! До меня доходили слухи, но я впервые его вижу.

Зверь плюхнулся на землю и принялся отрывать куски от того, что держал в руках, и жевать. Это и впрямь оказалась буханка хлеба.

— Но что важнее, — сказал Росс, — где черти носят Валентина?

— Адское создание, похоже, улизнуло. Женщины вообще не выйдут из церкви, пока оно тут бродит. Я имел дела с французами, но не с огромными обезьянами. Даже не знаю, опасны ли они.

— Рисковать я точно не стану, — заметил Росс. — У меня даже и палки нет. Как думаешь, в церкви найдется что-нибудь подходящее?

Росс вернулся в церковь. Все взгляды обратились на него. Бен и Эсси как раз выходили из ризницы.

— Снаружи большая обезьяна, — громко сообщил Росс. — По-моему, она принадлежит мистеру Валентину. Пусть пока никто не выходит, потому что она может оказаться опасной. Настоятельно советую вам сесть и успокоиться. Сюда она не зайдет. Тем временем вы двое, Варко и Эмиль Джонс, вы молодые, выйдите через дверь ризницы и бегите в деревню. Одолжите у кого-нибудь лошадь и мигом в Плейс-хаус, найдите мистера Уорлеггана и объясните, что произошло.

Пока он говорил, пытаясь всех успокоить, трое или четверо парней, которые первыми выскочили из церкви, а потом вернулись, теперь во второй раз вышли и глядели на зверя с безопасного расстояния. Шимпанзе переместился подальше и принялся угрюмо раскачивать надгробный камень. Настоящий дикий зверь — губы сжаты, шерсть встала дыбом. Его дыхание сбилось, обезьяна кряхтела всякий раз, как дергала за камень.

Несколько человек выглядывали из-за сравнительно безопасной ограды. Один метнул камень. Второй прицелился получше и угодил обезьяне по руке.

Вдруг шимпанзе выпрямился во весь рост и с устрашающим ревом забил себя в грудь. Он свирепо дернул надгробие, и то надломилось. Шимпанзе подобрал обломок и швырнул в направлении брошенного камня. Даже недюжинной звериной силы не хватило, чтобы забросить камень достаточно далеко и угодить в цель, но народ бросился врассыпную. Шимпанзе вприпрыжку добежал до кладбищенских ворот. Зеваки в страхе разбежались. Обезьяна недовольно и раздраженно закричала. Но вместо того, чтобы погнаться за людьми, шимпанзе развернулся и поскакал к дверям церкви.

Мальчишки с криком нырнули в церковь, но двое не успели и в страхе бросились напрямик через кладбище. Шимпанзе бежал следом в два раза быстрее и вскоре настиг мальчишку по имени Тим Седден. Тот остановился и завизжал во весь голос. Шимпанзе застыл в ярде от него и оскалился.

Послышался свист.

— Эй, мой малыш здесь? Батто. Батто, мой дружочек.

Валентин верхом на Несторе выглядел совершенно невозмутимым. Он позвал шимпанзе, и тот мгновенно вскинул голову на звук знакомого голоса.

— Кузен Росс. — Валентин поднял хлыст в насмешливом приветствии. — И Джеффри Чарльз! Мой малыш вас потревожил?

Батто вдруг побежал к группе вышедших из церкви людей, и те разбежались. Пожилая женщина споткнулась об обломок надгробия и грузно упала. Батто остановился и уставился на нее, а женщина пронзительно завизжала. Шимпанзе выпятил нижнюю губу и залопотал, а тем временем двое мужчин, набравшись смелости, осторожно приблизились, помогли женщине подняться и оттащили ее на безопасное расстояние.

Затем обезьяна запрыгнула на подоконник церкви, а потом заняла наблюдательный пост чуть выше паперти.

— Вы его напугали, — заявил Валентин. — Вы пугаете его больше, чем он вас. Батто, Батто. Смотри, какая у меня вкуснятина, ням-ням, как вкусно, спускайся оттуда, мальчик, а то упадешь. Высоко он точно не заберется, — доверительно сообщил он Джеффри Чарльзу, — просто прогуляется.

— Он и так тут все облазил, — огрызнулся Джеффри Чарльз. — Не видишь разве, как эта скотина перепугала женщин? Лучше подумай, как с ним справиться, если еще хочешь его держать!

Валентин рассмеялся.

— Я не откажусь от Батто ни за что на свете! После ухода жены с ребенком он мой единственный товарищ. Смотри, какая у меня вкуснятина для тебя, мальчик, — он полез в карман и вытащил сверток, а потом обратился к Россу: — Он не устоит перед фруктовым пирогом.

— Пристрелите его! — раздался возглас откуда-то сзади. — У кого есть ружье? Он опасен!

— Пристрелите! — подхватили другие. — Это опасная дикая зверюга. Она сожрет наших детей! Пристрелите ее. Ну же, Гарри, у тебя есть дробовик!

— С собой нету!

В ответ Валентин спешился и направился к паперти, причмокивая губами в подражание шимпанзе. Батто хитро посмотрел на него и протянул длинную лапу. Валентину хватило роста, чтобы дотянуться и передать большой кусок пирога. Обезьяна осторожно развернула бумагу и запихнула весь кусок в рот. Затем довольно забурчала, выставив на всеобщее обозрение огромные зубы, розовые десны и язык. Обертка полетела с высоты.

— Жадина Батто, — сказал Валентин. — Куда приличнее есть по кусочкам. Ладно, там видно будет.

Когда Батто закончил, он облизнулся и стал ковыряться в зубах, а Валентин вытащил очередной сверток и показал обезьяне. Батто потянулся за ним.

— Ну уж, нет, — возразил Валентин, — только когда спустишься. Дам, когда будешь вести себя хорошо.

Вскоре Батто притомился держать руку в вытянутом положении, убрал ее и почесался.

— Иди сюда, — позвал Валентин. — Не бойся, все это чепуха. Посмотри, какая вкуснятина. Спускайся.

Черными глубоко посаженными глазами шимпанзе уставился на зевак. Потом снова протянул длинную лапу.

— Только когда спустишься, а потом поедем домой.

Шимпанзе что-то забормотал, вытягивая губы.

— Они ничего тебе не сделают, — продолжал Валентин. — Пусть только попробуют. Они просто смотрят.

В толпе возникла суматоха, и кто-то прокричал:

— Вот Гарри с ружьем!

— Вряд ли оно выстрелит, — сказал владелец ружья. — Я два года из него не стрелял!

— Только попробуй! — пригрозил Валентин и сердито позвал: — Батто!

Шимпанзе соскользнул с черепичной крыши и приземлился на все четыре лапы. Валентин схватил обезьяну за шкирку и потащил к Нестору. Лошадь спокойно взирала на обезьяну. Очевидно, они друг друга знали. Затем Валентин обратился к Джеффри Чарльзу:

— Подсади-ка.

Вскоре он расположился в седле и причмокнул в сторону Батто, по-прежнему держа в руке сверток с пирогом. После короткого замешательства Батто ухватился за седло, неуклюже подтянулся и уселся позади Валентина. Нестор повел ушами и фыркнул. Но не лягался и не выказывал беспокойства.

— Всем доброго дня, — попрощался Валентин и коснулся шляпы.

Лошадь неуклюже развернулась к тропе и неторопливо двинулась к кладбищенским воротам. Двое зевак нервно хохотнули, сбросив напряжение. Как только лошадь и седоки повернули к дому, все на кладбище разом заговорили.

Изабелла-Роуз приехала домой не на Пасху, а в следующую пятницу. Она объяснила это тем, что трудно было отыскать попутчика, а Кристофер отплыл на корабле в Лиссабон на следующий день после страстной пятницы. Белла выглядела веселой, как обычно, и безо всякого смущения говорила об отсрочке свадьбы. Вероятно, она состоится в июне, а значит, еще есть семестр, чтобы продолжить занятия с профессором Фредериксом. Кристофер считает, и она согласна, что настала пора закончить эти уроки и развиваться дальше. Самое главное — понять, в каком направлении развиваться и что делать дальше. Кое-кто посоветовал и дальше брать уроки, но в первую очередь, ей нужно выступать.

Клоуэнс тоже не приехала на Пасху, но узнав, что свадьба сестры откладывается и Белла на пути домой, решила взять несколько выходных от своего «хобби», как называл ее занятие Кристофер, и приехала через день после Изабеллы-Роуз. Поэтому Клоуэнс участвовала в семейных разговорах и согласилась с матерью, что Белла кажется совершенно спокойной и невозмутимой по поводу отложенной свадьбы и «нисколечко не обеспокоена». Но Клоуэнс заподозрила, что Белла скрывает что-то, о чем никто не догадывается.

Демельзу мучило то же подозрение.

Порой сестрам проще довериться друг другу, чем матери. Девушки бродили по пляжу в апрельский солнечный день, погода была переменчивая и ветреная, морской прибой омывал ступни. Они спустились в бухту Нампара. Потом вместе вскарабкались по скалам. Они снова будто стали детьми и скатывались по песчаным дюнам. До отъезда Клоуэнс они решили съездить в Плейс-хаус, повидать Валентина и познакомиться с громадной обезьяной Батто. Впервые после гибели Джереми они смеялись, болтали и шутили.

У Клоуэнс в кармане лежало письмо, полученное в Пенрине как раз перед отъездом. Она привезла его не для того, чтобы показать матери, и тем более Белле, а чтобы спокойно перечитать, да и просто не хотела оставлять дома.

Клоуэнс спросила Беллу, знакома ли она с Филипом Придо. Разумеется, ответила Белла, она видела его на приеме, а потом — когда тот провожал Клоуэнс домой; но плохо его знает, они перемолвились только парой словечек. Кристофер больше о нем рассказывал, поскольку оба служили в армии.

— Он сделал мне предложение, — неожиданно для себя самой выпалила Клоуэнс.

— Вот как? И что ты ответила?

— Сказала, что подумаю.

— И что ты решила?

— В смысле, думаю ли об этом?

— Нет, пойдешь ли за него замуж.

— Не знаю. Все еще размышляю.

— Ты его любишь?

— По-настоящему я любила только Стивена.

Обе задумались.

— Мне кажется, любить человека можно по-разному, в смысле, любовь бывает разной, — сказала Белла.

— Ох, да... Он... подходящий жених.

— С приятной наружностью.

— Рада, что ты так считаешь. Он... говорит, у него достаточно средств.

— Тогда это преимущество. Я про то, что ты могла бы продать судоходное предприятие.

— Такое точно стоит продать.

— Ты наверняка устала вести дела, Клоуэнс?

— От самостоятельности я не устала.

— Ах... Тогда это совсем другое дело.

— Понимаешь... — Клоуэнс никак не находила подходящих слов. — Понимаешь, мне нравится Филип. Сначала совсем не нравился. Я решила, что он точно не для меня. Но со временем мои симпатии к нему возросли. Он такая же жертва войны, как Кристофер, только по-другому. Он... очень нервный, напряженный, порой кажется, что его совсем накрывает. Но я помогла ему. И способна еще помочь. Я... временами мы препираемся, но проблема быстро исчерпывается. И его общество благотворно на меня влияет. В Пенрине мне не хватает общения. За исключением Харриет Уорлегган и парочки ей подобных, у меня мало друзей. У большинства моих знакомых семьи, так что у них свои дела. Но сейчас меня мучает кое-что...

— Что именно, любовь моя?

Странно, когда младшая сестра дает советы старшей. За время, проведенное в Лондоне, Белла повзрослела, стала искушеннее по сравнению с провинциалкой Клоуэнс.

— Я до сих пор... отчасти люблю Стивена. В самом конце я почти... возненавидела его. И все равно он единственный, в кого я влюбилась с первого взгляда. Теперь я знаю, что вспоминаю о павшем идоле. Надо его забыть. Но когда в браке дойдет до физической близости, получится ли у меня? Получится ли?

Сегодня облака висели высоко. Белле показалось, что она услышала жаворонка, и вскоре спросила:

— Может, нас слишком хорошо воспитали?

— Что значит «слишком хорошо»? Дали слишком много свободы?

— Нет, я не про это. Клоуэнс, не хочу тебя шокировать, но если твой опыт не ограничивается одним мужчиной, то есть, если у тебя было трое или четверо мужчин до брака, то ухаживания и искусство любви не представляло бы для тебя чего-то особенного. А так... тебе не с кем сравнить.

— Да, Белла, ты и впрямь меня шокировала!

Белла рассмеялась.

— А что, разве не так? Женщинам крупно не повезло по сравнению с мужчинами. А вот у мужчин до брака куча опыта за спиной. Это почему-то не шокирует, вне зависимости от сословия считается нормой. И они думают, что имеют право!

Клоуэнс только улыбнулась.

— Так мир устроен. Увы. Ты ведь не хотела бы, чтобы я резвилась с разными молодыми людьми до встречи со Стивеном? Чтобы теперь мне хватило опыта для другого замужества? Правда?

— Естественно, — ответила Белла.

Обе расхохотались.

— Это наводит на мысль, что больше года ты ведешь в Лондоне раскрепощенную жизнь, — сказала Клоуэнс. — Может даже с Кристофером? Или с кем-то еще? В этом причина отсрочки брака?

— Умно, Клоуэнс, но ты ошибаешься. Есть и другие причины, из-за которых я не сожалею об отсрочке. Особенно не жалею, что приехала домой, чтобы передохнуть. Порой ощущаешь — тебе так не кажется? — что семья лучше всех. Тебя воспитали в уважении к определенным нормам...

— Не говори мне о нормах! Одно я точно знаю, что понятия о нормах у Филипа куда выше, чем у Стивена. Мне... сделал предложение другой человек, и осмелюсь предположить, что его понятия о нормах даже выше, чем у Филипа...

— Клоуэнс, кто...

— Но разве замуж выходят ради нравственных принципов? Кристофер когда-нибудь тебе лгал? А Стивен делал это много раз, но вот скажи, это важно?

Белла похлопала сестру по руке.

— Да, он мог мне солгать. Или... по крайней мере, молчит, когда не хочет городить ложь. Да, это имеет значение. Но кто другой мужчина? Скажи. Я его знаю?

Клоуэнс покачала головой.

— Мой рот на замке. На какое-то время точно. Не говори маме!

— Обещаю! «Вот те крест и пусть меня зарежут», как говорила Пруди.

— Потому что у мамы обостренное чутье. Здорово, что ты дома, Белла, хоть и ненадолго. Ты так повзрослела. Вот бы мы могли остаться здесь на несколько месяцев!

— Да, я понимаю.

Они вернулись к ступенькам в изгороди, ведущим в сад Нампары. Над Черными утесами у края пляжа Хендрона нависла пелена тумана из разносимых ветром брызг. В открытом море пара рыбацких лодок из Сент-Агнесс пыталась скрыться от поднявшихся волн в не слишком безопасной гавани. Чайки оседлали волну, покачивались на ней, и периодически взмывали в воздух, суматошно хлопая белыми крыльями, когда их неожиданно окатывало водой. Дождя пока не ожидалось, он прольется только завтра. Солнце постепенно тускнело, напоминая гинею под куском муслина.

— У тебя есть часы?

— Нет. По крайней мере, тех, которые ходят.

— Наверное, прошел час после обеда. До темноты осталось часа четыре. Я подумывала сегодня навестить Валентина. Как тебе эта мысль?

— Осталось несколько бананов, которые ты с собой привезла, — ответила Белла.

— Тебе они понравились?

— Да, довольно неплохие на вкус.

— Теперь их каждый месяц привозят на причал в Пенрине. В основном их приходится готовить, потому что они перезрелые. Но эта связка только что созрела.

— Шимпанзе ведь зовут Баттон?

— Батто.

— Батто. Надо принести ему парочку на пробу, вдруг ему понравится.

Глава четвертая

Когда вдалеке показался Плейс-хаус, взору предстали работы на Уил-Элизабет, почти примыкающей к тропе у дома. Шахтный копер в этом году значительно разросся, но по-прежнему не было видно насоса. Девушек почтительно поприветствовали два шахтера, оказавшиеся на поверхности, затем они объехали огромный отвал, откуда уже скатилось прямо в море много тонн по склону утеса.

— Дом потерял красоту, — сказала Белла, когда копыта лошадей процокали по мощеной дорожке.

Везде было тихо. В конюшне заржала лошадь, и Неро фыркнул в ответ. Они спешились у каменной лестницы, привязали лошадей и поднялись на три ступеньки к парадной двери. Клоуэнс дернула за колокольчик.

Они подождали. Послышались голоса, смех, возгласы, стук каблуков по коридору. Дверь со скрипом распахнулась. Выглянул коренастый мужчина в черном сюртуке и полосатом фартуке. Сестры видели его впервые.

— Да?

— Надеюсь, мистер Валентин дома, — заговорила Клоуэнс.

Мужчина уставился на них и перевел взгляд на привязанных лошадей.

— Это как сказать.

В прихожей снова послышались шаги. Появился высокий и обходительный Валентин. Но сегодня он выглядел не особо галантно. Черные волосы свисали в беспорядке, кто-то пролил вино ему на рубашку.

— Клоуэнс! И Б-белла! Да чтоб меня. Глазам не верю. Вы пришли на обед? А мы уже з-закончили!

— В четыре-то часа, — догадываясь о времени, с улыбкой сказала Клоуэнс. — Ты поздно обедаешь, кузен. Мы можем наведаться в гости и позже...

— Нет-нет-нет. Заходите! Проходите! Ну же, проходите и познакомьтесь с моими друзьями. Так, Доусон, не д-держи эту чертову дверь, как в какой-то проклятой крепости! Вот так неожиданность, клянусь призраком моего дедули! У нас осталась пара кусочков гуся и пара глотков бренди. Позвольте мне вас поприветствовать!

Он с удовольствием расцеловал обеих в губы, овеяв перегаром, а затем взял каждую за руку и повел в огромную гостиную в конце коридора.

На столе громоздились недоеденная пища, бокалы, бутылки, посуда; человек пять все еще склонились над остатками пиршества. Девушки узнали Дэвида Лейка; Бен Картер узнал бы двух присутствующих девиц. Плюс еще двое неизвестных. А во главе стола, сгорбившись, сидел шимпанзе, одной ручищей вцепившись в подлокотник, а другой совал в рот яблоко.

— Садитесь, прошу! — сказал Валентин. — Доусон, принеси дамам пару стульев. И бренди. Хей-хо, мои дорогие!

Белла глянула на Клоуэнс, но та махнула рукой и заняла предложенное место. Обе заметили состояние комнаты. Высокое зеркало у окна треснуло сверху донизу, а посередине зияла дыра, как будто в него зарядили пушечным ядром. На двух стульях у камина отсутствовали ножки, и они качались, как пьяные, и обои в некоторых местах были содраны.

— Вы еще не познакомились с Батто. — Валентин пьяно склонился к ним. — Вы непременно будете от него в восторге. Батто, это мои прекрасные кузины. Мои рас-пре-пре-красные кузины.

— Доброго дня, — шутливо поздоровалась Клоуэнс.

Батто что-то довольно рыкнул в ответ.

— Мы принесли тебе бананы, — сообщила Белла, отрывая сумку. — Интересно, понравятся ли они тебе.

— Так-так. — Тон Валентина вдруг стал строже. — Тише, мальчик. Не двигайся. Тише, мальчик. Вот так, молодец. Смотри, что друзья тебе принесли. Эй-эй, не хватай.

Обезьяне протянули банан. За подарком потянулась ручища с толстыми пальцами, как будто в зимних перчатках. Шимпанзе высунул красный язык и показал огромные белые зубы. Потом он поудобнее пристроился на стуле, короткая шерсть на лбу начала слегка подрагивать, когда шимпанзе аккуратно очистил кожуру и принялся есть банан.

Гости взорвались аплодисментами.

— Получается, он их видел раньше!

— Выходит, он знает, что это такое!

— Доказывает, откуда он родом!

Банан в два счета исчез, челюсти прекратили жевать, и шимпанзе швырнул через стол банановую кожуру, которая шлепнула пьяного гостя по щеке. Все скорчились от безудержного хохота. Батто что-то пролопотал и потянулся за другим бананом. Белла осторожно вытащила второй банан и передала через стол, тщательно скрывая, что у нее осталось еще два.

— Ты спускаешь его с чердака всякий раз, когда ешь? — спросила Клоуэнс.

— Какая же ты хорошенькая, кузина. Я ведь успел даже забыть. Вечно прячешься в Пенрине... Нет, Батто спускается только по особым случаям — правда, мальчик? Когда у меня вечеринки. Вроде этой. Батто — душа любой вечеринки, как ты заметила. Знаешь, я учу его курить!

— Попробуй-ка еще разок, Вэл, — крикнул Дэвид Лейк. — Убийственное зрелище!

— Нет, он и так слишком разошелся. Пожалуй, скоро придется отправить его наверх. У тебя ведь есть еще парочка б-бнов? — прошептал Валентин на ухо Белле. — Прибереги их. Они идеально подойдут, чтобы заманить его в постель. У меня сейчас нехватка свежих фруктов.

— В прошлом месяце Вэл дал ему первую сигару, я сам видел! — прокричал Дэвид Лейк. — Вэл показал ему, как затянуться, и велел Батто повторить. Батто посмотрел на сигару — а это была одна из наших лучших сигар! — сунул ее в рот и съел! Я чуть не обмочился от смеха!

— Как видишь, — заметил Валентин, — он понял, как это делается, пока наблюдал за мной, просто боится обжечься, когда прикуривает. Надо найти что-нибудь не такое полыхающее. Может, самому прикурить сигару и передать ему!

Пошатываясь, в комнату зашел еще один человек. Девушки тут же распознали в нем Пола Келлоу, совсем не похожего на привычного Пола. С какими бы трудностями он ни сталкивался, Пол всегда держал себя в узде и нисколько не сомневался в своих способностях уладить любую проблему. Сейчас же он был совершенно пьян. Он проковылял в комнату, хватаясь за стул и буфет, чтобы устоять на ногах, добрался до пустого стула в конце стола и громко икнул.

— Господи! Все потроха вывернул наизнанку! — Пол в изнеможении уставился на стол. — Жаль, что я не в с-состоянии... — Тут он запнулся, заметив вновь прибывших. — Клоуэнс, Изабелли-Роуз, откуда... откуда вы взялись, чтоб меня черти драли?

— Пришли на обед, — пояснил Валентин, — просто время перепутали.

— Изабелли-Роуз! — выкрикнула одна девица, напомнившая Белле Летти Хейзел. — Вот умора, Пол!

Внимание Валентина привлек Батто, спрыгнувший со стула в поисках съестного. Банановая кожура по-прежнему свисала из его пасти.

— Ты держишь его в доме? — удивленно спросила Клоуэнс у Валентина.

— Нет, только первые недели. Когда я купил его, солнышко, то не знал, до какого размера он вырастет. Бессмысленно держать его на чердаке. Ты ведь помнишь, что чердаки облицованы деревом?

— Нет.

— Так вот, он отодрал панели. Отодрал от стены когтями.

— Как с ним справляется прислуга?

— Ох, старые слуги в основном ушли. Я нанял новых, вот, Доусона, к примеру. Они крепкие, не из пугливых, как старая прислуга, и знают, чего ждать.

— А Батто не опасен?

— Бог с тобой, солнышко, он и мухи не обидит. Если только муха его не разозлит.

— И ты должен быть осторожен и не злить его?

— Он знает, что я его друг. И еще знает, что я его хозяин. Все это — потрясающая забава.

— Ты получал вести от Селины?

— Только о том, что у нее мало средств.

— Ты ей выслал?

— Нет. Пусть возвращается и живет здесь.

— Вряд ли ей понравится теперешнее устройство дома.

— Если вернется, пусть меняет его на свое усмотрение.

— Ты хочешь, чтобы она вернулась?

Валентин устало воззрился на кузину.

— Прах меня побери, а ты как думаешь? Я давным-давно увлечен ею, ты прекрасно знаешь. Она должна принять мои условия!

— А они приемлемые?

— Думаю, да. Я ведь не сплю с Батто, как ты понимаешь! Я привез тех шлюх из Труро и Фалмута, но легко могу обойтись без них. Я никого сюда не приводил, пока она жила здесь! Я не предан ей по-собачьи, это тоже тебе известно. А кто из мужчин не изменяет? Она на-на-навязала невыполнимые условия. У меня есть право на сына. Его следует привезти сюда, а не таскать по лондонским окраинам по прихоти матери!

Тут Батто вскочил на стол и прошелся по нему кривыми ногами. Стол затрещал под немалым весом, посуда и серебро подпрыгивали. Шимпанзе присел на корточки напротив Беллы и похлопал по губам тыльной стороной ладони, будто вежливо прикрыл зевок, а потом одобрительно залопотал.

— Ага, — понял Валентин, — сообразил, откуда берутся бананы! Давай их сюда, Белла. Это требует деликатных переговоров!

Когда Клоуэнс вернулась в Пенрин, то ощутила внутреннюю перемену, хотя и не желала в этом признаваться. После смерти Стивена Клоуэнс чувствовала себя одинокой, но благодаря упорству и выносливости ей удавалось избегать одиночества. Что хорошего в том, думала она, чтобы пять лет после кончины мужа невыносимо скучать по нему.

Скучать в другом смысле. Наверное, пренебрежительно считала она, ей просто не хватает общества любящего человека (любого мужчины?). Пожалуй, два предложения руки и сердца, одно за другим в течение месяца, выявили наконец проблему Клоуэнс, вызвав в ней беспокойство и подавленность.

Эдвард Фитцморис писал:

Моя дорогая миссис Каррингтон, милая Клоуэнс!

Я решил написать Вам и сделать предложение.

Четыре раза я начинал это письмо, и всякий раз оно летело в огонь. Но в итоге я пришел к выводу, что надо выразиться четко и ясно. Заверить Вас, что в моих чувствах нет ничего прозаического или расчетливого.

Я люблю Вас.

Помните, в Бовуде, когда я попросил Вашей руки, Вы сказали, что, стоило Вам увидеть Стивена Каррингтона, как все остальные мужчины перестали для Вас существовать.

Так вот, заявляю, что с той минуты, как я увидел Вас в отеле «Палтни» на балу у герцогини Гордон, все остальные женщины не дарят мне радости и счастья.

Если я раньше не признавался в этом открыто, то только потому, что в Вашем присутствии начинал запинаться и не мог собраться с мыслями. Думаю и надеюсь, что Вы отчасти это ощущали. Мое внимание к Вам трудно не заметить.

Когда Вы вышла замуж, я чувствовал себя во всех смыслах потерянным, потерял всякую надежду. Глубоко сочувствовал, узнав о смерти Вашего мужа, но не стал предпринимать каких-либо попыток и тревожить Вас пресловутыми соболезнованиями, а также не хотел бередить собственные раны.

Я был подавлен целый год после Вашего отказа.

Но случайная и счастливая встреча, когда Вы пришли с миссис Пелэм на оперу, сорвала завесу, затуманившую мой разум, когда я решил, что все потеряно. При виде Вас всколыхнулись воспоминания, о которых я старался забыть. Потом я набрался смелости вновь пригласить Вас и леди Полдарк в Бовуд.

Пока Вы не приняли приглашение, но пока и не отказались. Разве что Вы слишком деликатны и не желаете меня обидеть.

В этот год мы не переписывались, но моя цель — не приглашение в гости. Это простое и откровенное предложение руки и сердца. Письмо не требует немедленного ответа. Прошу, перечитайте его несколько раз и только потом скажите «да» или «нет».

Я отдаю себе отчет, что если каким-то чудесным образом Вы ответите «да», то в Вашем сердце я всегда буду вторым после Стивена Каррингтона.

Разрешите мне перечислить то, что я могу предложить, хотя прекрасно знаю, что этого недостаточно.

Мне тридцать три, я не женат и совершенно свободен от обязательств. После пары мимолетных романов, когда мне было немногим больше двадцати, ни одна женщина не вправе претендовать на меня или требовать исполнения обязательств. По сравнению с братом, на чью долю приходится неожиданно много внимания, я довольно беден. Но все относительно — у меня достаточно средств. У меня есть дом в поместье брата, который я показывал Вам в Бовуде. Есть еще квартира в Лансдаун-хаусе на юго-западном углу Беркли-сквер, четверо постоянных слуг там, и четверо в Уилтшире.

У брата есть другая собственность в Англии и охотничий домик в Шотландии, куда я иногда приезжаю двенадцатого августа, когда начинается сезон охоты. Я член Парламента, но в отличие от брата, пока не в правительстве. Танцую я плохо, как Вам известно, сносно езжу верхом, играю в вист, покер и нарды, но знаю меру и играю только на ту мелочь, что ношу с собой. Часто посещаю театр и оперу. В Уилтшире я сажаю деревья. В политике я умеренный радикал и радовался отмене рабства, только сожалею, что законом до сих пор часто пренебрегают. Вряд ли Вам все это интересно, но я должен сказать. Как и брат, я не принимал активного участия в войне, где погиб Ваш брат, и отнявшей у Вашего замечательного отца столько времени. Я не так скоро, как Берк, осознал, каким тираном стал Наполеон.

Многовато я написал о себе. Теперь поговорим о Вас, дорогая Клоуэнс. Какую бы жизнь Вы предпочли, если бы подарили мне счастье и вышли за меня замуж?

Мы можем жить как скромно (в определенных пределах), так и расточительно (тоже в разумных пределах), на Ваше усмотрение. Можно жить в Уилтшире или в Лондоне, тоже на Ваш выбор. Вы как-то упомянули, что недовольны конюшней своего коня в Пенрине. Неро — так его зовут. У нас в Бовуде просторная конюшня, и в Вашем распоряжении будет четыре или шесть лошадей, если пожелаете промчаться галопом по зеленым холмам Уилтшира.

У Вас будет столько занятий, сколько пожелаете; Вы знакомы со всеми важными членами моей семьи, и я совершенно уверен, они станут соперничать друг с другом в попытках Вас порадовать.

Я знаю о Вашей привязанности к Корнуоллу, хотя сам приезжал туда единожды с печальной целью — печальной, потому что не увидел Вас — на похороны леди Маунт-Эджкомб.

Мы не будем жить в Корнуолле, но Вы можете навещать родителей столь же часто, как и сейчас. Я тоже могу приезжать с Вами, когда пожелаете, или остаться, если предпочитаете ехать в одиночестве. Вряд ли Вас сильно привлечет светская жизнь Лондона; соглашусь, она порой показная и чопорная. Мне и самому трудно принять эту истеричную систему ценностей (или их отсутствие).

Разумеется, в какой-то степени я привык к такому обществу; но уверяю, от Вас не потребуется жить по его принципам. Наша семья так не живет, и от Вас этого никто не потребует.

Знаю, Вам предстоит принять важнейшее решение. Вы меня не любите так, как Стивена. Это важный шаг, и пути назад не будет. Мой друг недавно развелся с супругой; процесс занял два года, потребовал постановления Парламента и отнял у него десять тысяч фунтов!

Следует со всей серьезностью подойти к такому шагу. Знаю, Вы отнесетесь к нему и ко мне серьезно.

Если я физически Вам противен или не нравлюсь, тогда ответьте отказом, и дело с концом. Если это не так, то умоляю ваше сердце прислушаться.

Эдвард.

Глава пятая

Поздним теплым вечером девушка по имени Джейн Хелиган возвращалась домой в Марасанвос по пути из Триспена, чтобы навестить сестру, у которой родился второй ребенок. Джейн было девятнадцать, ее отец работал на шахте, и ему удалось собрать несколько пенсов, чтобы отправить младшую дочь в школу для девочек, где она с трудом научилась читать и писать.

Она работала на ферме в Зелах-Хилл, иногда читала в церкви отрывки из Писания и, как правило, зарабатывала гораздо меньше, чем могла бы, устроившись на шахту Уил-Лежер. Но Джейн это ничуть не беспокоило, она обладала веселым нравом и с нетерпением ждала возможности вскоре выйти замуж и научить читать своих детей. Хорошей дороги из Триспена толком не было, и в пути приходилось перелезать через изгороди, обходить поля и даже перебраться через речку Аллен, бывшую в этих местах всего лишь ручейком, пересекавшим вересковую пустошь и устремлявшимся дальше в Труро.

Девушка только что миновала церковь деревеньки Сент-Аллен и раскиданные тут и там домики, рядом с небольшим ожерельем из надгробий, и направилась по проселочной дороге к Босвеллику, когда перед ней возникла фигура, преградив путь. Луна еще не взошла, и было очень темно, но привыкшие к темноте глаза разобрали, что на мужчине черная шляпа и длинный черный плащ. Джейн остановилась.

— Моя красавица! — произнес он.

Джейн увидела длинный нож в его руке и закричала. Рука в черной перчатке закрыла ей лицо, тогда как другой рукой, со сверкающим ножом, он притянул ее к себе. Джейн была крепкой девушкой и схватила его за руку с ножом. Затем с силой пнула в колено. Ей удалось вырваться, и она с криком бросилась обратно в деревню Сент-Аллен. Незнакомец преследовал ее почти всю дорогу и прекратил погоню, только когда впереди показалось первое освещенное окно деревенского дома.

В середине мая Изабелла-Роуз Полдарк написала матери:

Дорогая, милая мама!

Надеюсь, ты в добром здравии и хорошем расположении духа. Хотя я вернулась чуть больше недели назад, но мы с тобой словно месяц не виделись. Благодарю за чудесные каникулы. А сейчас я тебя шокирую. Надеюсь, что новость тебя не расстроит и не обеспокоит. Завтра утром я уезжаю во Францию. Помнишь месье Мориса Валери? Мы встречались с ним, как ты помнишь, в доме миссис Пелэм; он пришел туда вместе с Жоди де ла Блаш, когда ты приехала в Лондон выбирать для меня школу.

Почти сразу после моего возвращения в Лондон он пришел в школу и предложил профессору Фредериксу выбрать трех самых многообещающих учеников, чтобы поехали с ним во Францию, где он руководит театром в Руане и вскоре собирается ставить новую итальянскую оперу под названием «Il Barbiere di Siviglia» на французском языке. Он попросил профессора Фредерикса двух учеников, но особенно настаивал, чтобы третьей была именно я! В Англии он пробудет всего несколько дней, и крайне важно, чтобы он увез с собой трех вокалистов. Профессор Фредерикс выбрал учеников, и я быстро приняла решение. И ответила утвердительно.

Это великолепная возможность, поскольку Руан по значимости считается третьим городом во Франции, и до Парижа ехать всего день. Это премьера оперы Россини во Франции, и если она пройдет успешно, то ее могут показать в Париже. А сейчас — самое трудное! Завтра утром в шесть часов я тайком улизну из Хаттон-Гардена и сяду в экипаж до Портсмута, не сказав ни слова дорогой миссис Пелэм! Мама, ну что мне оставалось делать?

Я совершенно уверена, что миссис Пелэм поймет, какая это великолепная возможность, и совершенно уверена, что сумею уговорить ее меня отпустить. Но по опыту я знаю (поскольку не раз могла в этом убедиться), что она всерьез относится к своему «опекунству» и точно не отпустит меня без твоего согласия. А как этого добиться вовремя? Разумеется, я оставлю ей письмо, еще длиннее этого, и надеюсь, она простит меня, точно простит, если ты сообщишь ей, что я получила твое согласие. Не беспокойся. Я не одна, а вместе с двумя учениками, отобранными профессором Фредериксом.

Все мы певцы и путешествуем вместе. Будет много репетиций, а потом шесть спектаклей в неделю, затем я поеду домой. Кристофер не вернется из Лиссабона до конца мая. Разумеется, я напишу ему, и надеюсь, он обрадуется открывшимся возможностям. Не беспокойся о деньгах. Я отложила немного, и нам обещали платить даже за репетиции! Пожалуйста, сообщи Клоуэнс, папе, тетушке Кэролайн и дядюшке Дуайту. Если хочешь, сообщи и другим, но я бы предпочла, чтобы ты не слишком много рассказывала до первой премьеры!

Мама, пожелай мне удачи и помолись за меня Господу!

Твоя любящая Белла

По природе своей Белла не была лгуньей, но иногда приходилось слегка искажать истину. За последние пару месяцев ее отношения с Кристофером и Морисом Валери развивались стремительно, как и мысли Беллы по поводу своей певческой карьеры.

Матери она рассказала несколько иное. Они ехали вдвоем с Валери, а двух других девушек Белла с трудом убедила его пригласить, они должны были выехать следом через день.

Не было никакой уверенности, что те двое будут петь в опере, это решится на первых репетициях. Но основная цель их присутствия — придать благопристойности поездке Беллы. Ведь все это выглядело слегка зловеще, веяло романтикой побега. Она улизнула через боковую дверь дома миссис Пелэм, намеренно не заперев ее накануне вечером, и с маленьким саквояжем вышла в шесть утра в прохладу рассвета на Хаттон-Гарден, где ее встретил Морис Валери. Он снял шляпу, поцеловал кончики ее пальцев и помог сесть в экипаж с зеленым плюшем внутри.

Они расселись по углам и почти не разговаривали, пока экипаж грохотал по мостовой к «Агнцу и флагу» на Чипсайд, где пересели в дилижанс до Портсмута. Морис сообщил в письме, что проще поехать в экипаже, а потом совершить долгое морское путешествие до Дьепа, чем плыть из Дувра до Кале, а потом долго трястись в экипаже до Руана по проселочным дорогам Франции.

Белла допустила и другие вольности в письме матери. Валери не приезжал в школу в поисках певцов для оперы; Белла написала ему сразу же, как только узнала, что Кристофер уезжает в Лиссабон, согласившись на предложение, впервые сделанное Морисом на приеме в отеле «Палтни», а затем повторно выраженное в двух его письмах к ней. В Англию он приехал исключительно из-за положительного ответа Беллы в недавнем письме и только чтобы ее забрать, а затем триумфально вернуться вдвоем в Руан.

Также Белла намекнула матери, что Кристофер знает о ее поездке. Это была неправда. Он ничего не знал, но Белла убедила себя, что лучше и безопаснее подождать, пока она обоснуется в Руане и приступит к репетициям оперы, и только потом ему написать. Вряд ли ему это понравится. Наверное, он даже придет в ярость. Но вполне возможно, она благополучно вернется в Англию и к тому времени уже поставит его перед свершившимся фактом, пока порывистый ветер несет его по Бискайскому заливу ко входу в Ла-Манш на пути из Португалии.

Она все еще любит его, думала Белла. Он стал частью ее жизнью. Ведь это же Кристофер. Но помимо того, что Морис Валери руководит небольшим театром во Франции и питает страсть к музыке, он весьма привлекательный молодой человек.

— Чему вы так улыбаетесь, дорогая? — спросил Валери, когда экипаж выехал из Лондона.

— Ох, да так. — Белла повернулась к нему, на ее щеках появились ямочки. — Но все это так волнующе и захватывающе.

Довольный Морис откинулся назад и стал напевать под нос арию Розины «Una voce poco fa» из «Севильского цирюльника».

Беллу рассмешила вчерашняя фраза миссис Пелэм, сказанная за ужином по поводу небольшой ссоры среди друзей:

— В конце концов, что соус для гусыни, то соус и для гусака.

Белла понимала, что вся затея может окончиться провалом, кто знает? Или я сама глупая гусыня. Но по крайней мере, никто не отрицает, что если годится для гусака, то годится и для гусыни.

Джейн Хелиган кормила телят на пригорке рядом с фермой Зелах-Хилл, когда к ней поднялась миссис Хиггинс, жена фермера, и сообщила, что ее хочет видеть какой-то джентльмен.

Девушка поспешно вытерла руки о передник и вошла на кухню, где миссис Хиггинс одним выразительным жестом указала на гостиную. Джейн сбросила с ног деревянные башмаки, опустилась на колени и слегка коснулась босыми ногами уголка передника, убедившись, что не напачкает в комнате, которую считала святыней и куда заходила всего два раза за четыре года. Наличие в доме Хиггинсов такой комнаты служило доказательством, что они процветают, а также, что у них нет детей, которые способны устроить беспорядок на каждом свободном дюйме. Высокий, прямой, как струна, молодой человек был в темном плаще. Его шляпа для верховой езды и кнут лежали на столе.

— Мисс Джейн Хелиган?

— Сэр?

— Это ты — Джейн Хелиган? Меня зовут Придо. Капитан Придо. Я надолго не отвлеку тебя от работы, только задам несколько вопросов.

— Что-что, сэр?

— Это насчет того случая, в прошлый вторник вечером, когда кто-то, насколько я понимаю, напал на тебя с ножом. Правильно?

Джейн моргнула, увидев Библию на маленьком круглом столике посреди комнаты.

— Что? Ох, да, сэр.

— Я провожу в некотором роде расследование от имени мирового судьи. Мы пытаемся выяснить, кем был этот человек. Сядь, пожалуйста, и расскажи своими словами, что произошло.

Джейн огляделась и увидела кресло из конского волоса, но сесть в него не решилась. Вообще-то она никогда раньше не сидела в этой комнате. Так что она продолжала стоять, нервно потирая руки о передник и думая о том, что следовало бы снять его, прежде чем войти.

— Итак?

Она начала рассказ. История была не очень длинная, однако Придо то и дело прерывал ее, чтобы уточнить какое-нибудь слово или фразу, которую он не мог понять из ее простецкой речи.

— Попытайся описать его немного получше. Это высокий мужчина?

— Чего-чего?

— Он высокий? Может, он такого же роста, как я?

Она задумалась.

— Вроде нет. А можа, и да. Тогда ж темно было, не разобрать.

— Он схватил тебя?

— Ох, да, сэр! Ну и силища!

— От него пахло чем-нибудь? От одежды, возможно, или изо рта?

— По правде, я уж и не помню. Ничем. Можа, немного дымом.

— Древесным дымом? Или табачным?

— Кажись, это был табак.

— А нож был какой?

Она поежилась.

— Какой... какой... Каким мясо на кухне режут, ну, или, можа, чуть короче.

— И он заговорил с тобой?

— Чего? Ох, ну да. Два-три слова сказал, навроде «моя милашка».

— Кажется, ты говорила пастору Уильямсу, что он сказал «моя сладкая».

— Разве? Я уж точно и не помню.

Было ясно, что Джейн вот-вот расплачется.

— Прошу тебя, не расстраивайся! Ты помнишь, вероятно, что в последние полтора года несколько других одиноких девушек также подверглись нападениям в Корнуолле, и не исключено, что это на совести того же самого человека. Похоже, ты — первая или вторая его жертва, кому удалось сбежать. Поэтому все, что тебе удастся вспомнить об этой встрече, имеет большую ценность для выяснения личности.

Джейн вытаращилась на него.

— Пожалуйста, не торопись. Спешить некуда.

Джейн наморщила лоб.

— Он похож на кого-то из твоих знакомых? — спросил Филип.

— О нет, сэр!

— Он похож на фермера Хиггинса или пастора Уильямса?

— Нет, о нет, сэр!

— Ты знаешь кого-нибудь, кто на тебя в обиде? В смысле, мог ли кто-нибудь желать тебе зла?

— Неа. Нет, сэр, точно никого.

— Хорошо, ну, а голос? Высокий или низкий? Это был мужской голос?

— Навроде того. Можа чуть высоковат.

— Говор у него местный?

— Чего?

— Ну, он говорил как ты?

— Неа. — Она задумалась. — Не как я.

— А как кто?

— Дык это, больше как вы, сэр. Ежели вы понимаете, о чем я толкую.

— Образованный?

— Навроде того, кажись.

— Он говорил скорее как джентльмен, а не как, скажем, шахтер?

— Точно, сэр!

— Ага! — сказал Придо. — Это что-то новенькое! Спасибо тебе, Джейн. Он собрался уходить. — Больше ничего не хочешь сказать? Если вспомнишь что-нибудь еще, я вернусь.

— Ваш плащ, сэр, — ответила девушка, указывая на него, — этот плащ навроде того, что он носит! Должно быть, я порвала его немного. Хотя точно и не знаю, сэр. Простите, сэр.

— Но мой плащ не порван, — добродушно ответил Филип. Спасибо, Джейн. Ты мне очень помогла...

Глава шестая

Джордж Уорлегган вместе с Гартом, Трембатом и Ландером осматривал почти истощенную шахту около Гвеннапа. Пока троим его людям показывали выработки, Джордж на поверхности пил кофе и бренди вместе с шестью крупными акционерами.

На шахте Южная Уил-Толгус добывали медь свыше пятнадцати лет, но с 1817 качество ухудшилось, и прибыль стала скудной.

Джордж имел сведения (в которых по привычке сомневался), что в некоторых районах долины Толгус есть первоклассные месторождения, и смекнул, что если заложить прочную основу, то может расширить дело, когда цена на медь снова поднимется. Его банк несколько раз снабжал акционеров Южной Уил-Толгус крупными денежными суммами, чтобы они могли продолжить деятельность. Акционеры очень быстро выплатили первые ссуды, пока времена были благоприятны, но в последние полтора года задерживали оплату. Медовый месяц закончился, считал Джордж, акционерам придется смириться с неизбежным.

Джордж знал, что те, кого он привел для осмотра шахты, имели мало опыта в горной добыче, зато разбирались в сопутствующих проблемах. Натасканный Джорджем Гектор Трембат обладал самым цепким и изворотливым юридическим умом в Корнуолле. Фредерик Ландер знал все необходимое о финансовых перспективах и рисках горного дела, и в связи с дальнейшим ухудшением здоровья Кэрри Уорлеггана уже начал замещать его и вошел в костяк управления банка Уорлеггана. Том Гарт был человеком всесторонне развитым, и хотя никогда не работал на шахте, знал о горнодобывающей промышленности больше остальных.

Джордж разговаривал с акционерами спокойно и сдержанно, зная, что его сотрудники, независимо от действительного состояния дел, представят все в наихудшем свете. Его преимущество на переговорах от их доклада только укрепится. Он готов спасти шахту от банкротства, но при одном условии. С помощью Ландера он подготовит комплекс мер, чтобы шахта продолжала коммерческие операции, а акционеры остались пайщиками, но права на основную часть прибыли отойдут банку Уорлеггана.

Так и случилось. Инвесторы, которые ломали головы, как выплатить жалование шахтерам в конце месяца или оплатить стоимость угля для насосов, отказались от семи восьмых своих акций. Они остались акционерами, но в действительности стали подневольными пешками.

Последние дни шел проливной дождь, и четыре всадника осторожно добирались домой по размытой и скользкой дороге, довольные проведенной за день работой.

Земля была перекопана и пострадала в результате горной добычи, но зарослям дрока хватало питания между сараями, обрушившимися стенками и траншеями со стоячей водой, они пробились и теперь буйно цвели ослепительно-желтым, почти режущим глаза. Квартет ехал вперед, зайцы и кролики разбегались и прятались от лошадей.

Они проехали Туэлвехедс и остановились у развилки. Надо было повернуть налево, к Балду, а затем в Труро, куда направлялись трое из них.

Джордж решил поехать прямо к Биссо, а оттуда по дороге из Фалмута до Труро, чтобы попасть в Кардью. Гарт и Трембат вызвались его проводить по заросшей тропе, но Джордж отказался. Осталось проехать чуть более получаса, и он окажется на главной дороге. Джордж сам справится. Дни стали длиннее, и он вернется домой до темноты.

Так что троица спокойно восприняла отказ и направила лошадей на северо-восток. Джордж ехал домой при тусклом солнечном свете, подсчитывая прибыль.

Справа от него вскоре возник желтый и пенный ручей Карнон, на добрых двадцать футов ниже дороги; между ними проходила наклонная канава, осушающая тропу, вода просачивалась из бороздок вдоль дороги и широко разливалась у ручья. Тот шумно бурлил у каменных берегов; щебетали птицы, пел жаворонок.

Весенний день выдался весьма теплым, не считая ветра.

«Как жаль Кэрри, — думал Джордж. — Он превратился в тощее пугало, но что удивительно, стал отекать, из-под халата выпирал раздувшийся живот. Жидкость, разумеется, можно откачать, ее и откачивают, но она снова прибывает, прямо как ручей Карнон, и почти того же цвета».

Кэрри сказал, что не хочет повторять процедуру, но Бенна был твердо уверен, что иначе пациент умрет. Но Кэрри умрет в любом случае. В этом году ему исполнился восемьдесят один год. Все мы умрем. Но для Джорджа время еще не пришло: Уорлегганы крепкие от природы, не то что эти изнеженные дворяне. Шестидесятилетнего Джорджа не тревожили недуги. Он всегда презирал слабое здоровье, считал это больше психической проблемой, нежели телесной. Его работникам не сочувствовали, когда они ссылались на болезнь. Само собой, люди умирают, что вскоре случится и с Кэрри.

Больше всего Джорджа печалило, что он останется без помощника. Матери следовало родить больше детей, чтобы место Кэрри мог занять хотя бы племянник. Ландер, вот подходящий человек. Как только Кэрри уйдет со сцены, Ландера нужно сразу же сделать партнером. Но Ландер начал раздражать Джорджа, и не столько из-за неприятного запаха изо рта. Ландер стал слишком много на себя брать. Принимает решения, которые должен принимать Кэрри, и часто без согласования с Джорджем. Уже дважды Джордж устраивал Ландеру разнос, и тому это не понравилось. Он должен знать свое место.

У Джорджа была парочка мыслей на этот счет. У Фредерика Ландера почти не было собственных денег, поэтому можно предложить ему (лучше пусть этим займется Хэмфри Уильямс, а не Джордж) положить на счет крупную сумму, обеспечив себе тем самым позицию партнера, желательно позаимствовать деньги у банка Уильямса в Плимуте. Таким образом он окажется связан по рукам и ногам и не будет взбрыкивать.

Его конь Гарри как будто прочитал мысли Джорджа, внезапно шарахнулся и чуть не сбросил седока.

Из кустов прямо под копыта выскочила толстенная водяная крыса.

Джордж натянул поводья, но слишком сильно. Лошадь подняла голову, правое заднее копыто поскользнулось в грязи. Джордж качнулся, почти восстановил равновесие, но тут соскользнуло другое копыто. Джордж запаниковал и попытался выпрямиться, но вместо этого стал падать. С полным недоумением оттого, что он вдруг упадет и больно ударится, Джорджа рухнул, лошадь опрокинулась вместе с ним. Джордж отплевываясь вынырнул из глубокой канавы и ухватился за корень поваленного дерева, но корень отвалился, и Джорджа понесло бурлящим потоком.

Он очутился в яме, стоя на выступе и цепляясь за скользкие стенки — по пояс в воде, которая лилась потоком, закручивалась в воронку и утекала в какую-то полость внизу.

Хотя раньше Джордж не бывал в подобном месте, но знал, что находится в старом раскопе, части заброшенной шахты, давным-давно вырытом шахтерами, во время разведывательных работ, и с тех пор заброшенном. Когда разлившийся ручей затапливал старую выработку, без стока яма быстро переполнилась бы, как гигантский колодец глубиной футов тридцать. Раз яма не заполняется, значит, вода утекает через старую шахту, иначе Джордж плавал и плавал бы до тех пор, пока не утонул. По счастливой случайности он опирался ногами о твердую поверхность или выступ, мог встать на колени или выпрямиться, выплевывая воду, которой наглотался; задыхаясь, отбрасывал мокрые, редеющие пряди седых волос и держался рукой о стенку за спиной, но боялся даже шевельнуться (вдруг это всего лишь узкий выступ?). Куда уходит вода?

Джордж не видел Гарри. Непонятно, погибла ли лошадь или сумела выбраться, утонула или просто убежала. Обычно Джордж ездил на другой лошади, но вчера Альбатрос повредил копыто. Гарри принадлежал Харриет. Джордж взял его, потому что это был конь среднего возраста, с крепким крупом, вроде бы не своенравный и уравновешенный. Как же Джордж ошибся! Лошадь повела себя хуже некуда. Когда он вернется домой, то пристрелит ее. Когда вернется домой. Если вернется.

Холодная вода доходила до пояса; совсем скоро Джорджа начнет трясти от холода. До наступления темноты оставалось не больше двух часов. Он чувствовал себя спокойнее с каменной опорой за спиной. Это не была природная скала — лет пятьдесят или шестьдесят назад камнями укрепили старую шахту, сложив их по принципу корнуольской стены. Это были крепкие и прочные камни, а годы укрепили кладку. Похоже, Джордж стоял на двадцать футов ниже поверхности. Вода лилась в яму широким потоком , захлестывая Джорджа. Отчаянно барахтаясь в борьбе за жизнь, Джордж, по счастью, сумел отодвинуться от водопада, хватаясь за стенки, чтобы не мокнуть под потоком. Но все равно не мог выбраться. Двадцать футов ничем не лучше двухсот для того, кто не умеет летать. А если он закричит, его услышат? Вряд ли.

Когда-то в долине Карнон было оживленное движение, но те времена давно миновали. Сейчас там остался лишь один обитаемый дом. Утром Джордж видел по пути нескольких шахтеров, промывающих в ручье олово. Кричать унизительно, но ничего не поделаешь. У него перехватило дыхание, вода попала в горло. Крик перешел в приступ кашля. Откашлявшись, Джордж снова закричал. При таких обстоятельствах не думаешь о сохранении достоинства. Низвергающаяся в яму вода заглушала все крики. Не опустился ли уровень воды на полдюйма ниже пояса? Пока они осматривали шахту, прошел ливень. Все в округе затопило. Но даже если уровень воды спадет, какова вероятность, что он выберется? Джордж вновь всмотрелся в стену и тщательно ощупал ее.

Крепкая, словно из глинистого сланца; из такого камня частенько строят дома. Он ощупал карманы. Там не оказалось ничего, что сошло бы за инструмент. Джордж сунул мокрый палец в кармашек для часов и достал одну из двух гиней, которые всегда носил с собой. Он осмотрел стену и выбрал, по его мнению, самую нестабильную трещину. И начал скрести по ней золотой монетой. Его трясло, на левую лодыжку стало больно опираться. Это, несомненно, растяжение, выбраться наверх будет труднее. Если по стенке вообще можно взобраться.

Получится ли у него, с упорством человека, борющегося за жизнь, создать опору для ног или выступ, чтобы ухватиться руками? Джордж долго корпел над этой задачей, но пока ему не удастся вытащить хоть один мелкий камешек, он не поднимет свой солидный вес даже на несколько футов. Джордж ненадолго остановился, сложил ладони рупором и крикнул. Уровень воды определенно шел на убыль. Начинало смеркаться.

По дороге на собрание акционеров банка Корнуолла в Труро Росс столкнулся со своим стряпчим, мистером Баррингтоном Бардеттом, который поведал о случившемся. Как объяснил Бардетт, ходили разные слухи, что неудивительно, когда дело касается такого влиятельного горожанина, как мистер Джордж Уорлегган, но, насколько он может судить, все произошло следующим образом.

В минувший вторник сэр Джордж поехал в Редрат на свою шахту, а днем, когда он возвращался домой через долину Карнон, его лошадь споткнулась и вместе с седоком угодила в канаву на обочине старой проселочной дороги. Он ни за что не сумел бы выбраться и, учитывая в каком пустынном районе все произошло, скорее всего, умер бы от переохлаждения или голода. Если бы не счастливая случайность.

— Какая же?

— Когда он не вернулся в Кардью, леди Харриет отправила группу на розыски, но сэра Джорджа не нашли. Однако незадолго до полуночи его лошадь вернулась домой, а в седельной сумке обнаружились документы, свидетельствовавшие, что он ездил на Южный Уил-Толгус. Так что отряд снова отправили на поиски, говорят, леди Харриет лично вела людей вместе с двумя охотничьими псами. Сэра Джорджа нашли около двух ночи, уже в среду, и отнесли домой на носилках.

Баррингтон Бардетт вежливо кашлянул в кулак.

— Достоверность слухов трудно подтвердить. Одни говорят, что он при смерти, другие — что просто сильно ушибся, растянул лодыжку и переутомился.

С этими сведениями Росс отправился на заседание банка, которое проводилось не в отеле «У Пирса», а в комнате на верхнем этаже банка в конце Лемон-стрит.

Прошло немало времени с первого собрания акционеров в 1799 году, когда они слили старые банки в один и назвали его банк Корнуолла. Банк процветал, став вторым по величине капитала после банка Уорлеггана и самым уважаемым в графстве. А вместе с банком процветал и Росс.

Как оказалось, все были уже в курсе новостей, с которыми пришел Росс, их подробно обсудили до начала заседания. Серьезность происшествия с Джорджем и серьезность его ранений имела экономическое значение, ведь у него не было преемника на случай смерти, и даже постоянная инвалидность значительно пошатнула бы стабильность главного соперника банка Корнуолла в графстве, может, даже подтолкнула бы к массовому изъятию вкладов.

Разумеется, как указал пожилой мистер Джон Роджерс и признали остальные, слияние банка Уорлеггана с банком «Девон и Корнуолл» в Плимуте несколько лет назад упрочило устойчивость и стабильность обоих. И все-таки сэр Джордж Уорлегган, чье личное состояние достигло полумиллиона фунтов, был крупнейшим акционером и самым деятельным партнером в банковском объединении «Уорлегган и Уильямс» и даже чуть не поглотил «Девон и Корнуолл». Таким образом, здоровье одного из крупнейших финансистов Западной Англии приобрело особое значение для всех, имеющим отношение к банковской деятельности.

В два часа, после собрания, все традиционно собирались пообедать вместе — либо в отеле «У Пирса», либо в «Красном льве». На сей раз Росс распрощался, сославшись на другую встречу.

Никакой встречи у него и в помине не было, Росс решил сам себе ее назначить. Все собрание ему не давали покоя другие мысли, и хотя разговаривал он с партнерами достаточно разумно, но постоянно боролся с внутренним порывом. Покинув остальных, он медленно пошел в конюшню за лошадью. Сев в седло, он неспешно поскакал по Лемон-стрит, на первый холм на пути к Кардью.

В ярких лучах весеннего солнца Кардью выглядел великолепно. К нему вела чудесная аллея, обрамленная деревьями со свежей зеленой листвой. Про обе стороны живой изгороди цвели лимонно-желтые примулы, а чуть дальше в лесу мелькали синева пролесок. Когда всадник выехал из-за деревьев на открытое пространство перед домом, стадо пасущихся в парке оленей вскинуло рога.

Росс спешился у ступенек, привязал поводья к коновязи и поднялся к парадной двери. Не успел он потянуть за шнурок звонка, как леди Харриет Уорлегган распахнула дверь. Ее туалет составляли длинная черная юбка поверх лакированных сапог для верховой езды, плотно прилегающий ярко-синий жакет, белая муслиновая блузка и изящная черная шляпка.

— Сэр Росс! Какая приятная неожиданность!

— Для меня тоже приятная. Чтобы дверь роскошного дома распахнула сама прекрасная хозяйка дома.

Харриет рассмеялась грудным голосом.

— Я видела вас из окна. Сначала решила, что у меня галлюцинации! Прошу, проходите. Вы пришли ко мне?

Росс зашел в дом, по привычке пригнув голову, хотя высота дверного проема составляла восемь футов.

— Я думал, вы на охоте.

— Да бросьте. Даже неотесанные шахтеры с северного побережья знают, что в мае мы не охотимся

Росс улыбнулся.

— Значит, ездили верхом. По правде говоря, я и забыл, что на дворе май.

— Мне тоже трудно поверить. Но забудем об этом. Вы правы, я ездила верхом. Решила выгулять собак и недавно вернулась.

Они все еще стояли в передней. Из-за двери высунул голову дворецкий, но молча удалился.

— Я приехал по другому поводу, — сказал Росс. — Но раз вы ездите верхом, это значит, что безумные слухи, к счастью, лишены оснований.

— Вы пришли узнать о Джордже? Вы пришли справиться о Джордже? Вот так сюрприз! Но раз так, это очень благородно с вашей стороны. Должна признаться, дорогой сэр Росс, если бы вас угораздило проломить череп при падении в шахту, я бы постаралась убедить Джорджа вас навестить!

— Он проломил череп?

— Нет. Ох, нет. Сломал ребро. Растянул лодыжку. И его заметно помотало. Он не умер, просто спит.

Росс рассеянно рассматривал Харриет. Что-то в ней сильно притягивало его, какая-то искра, искушенность, загадочность и откровенная женская привлекательность. Как она умудрилась связать себя священными брачными узами с этим скучным, мстительным и злобным банкиром? Наверное, по той же причине, по которой много лет назад согласилась выйти за Джорджа первая любовь Росса, хрупкая и изящная Элизабет, ради денег, ради всего, что можно купить за деньги: стабильное существование, удобства, свободу от обязательств.

Она поняла его взгляд и явно не обиделась.

— Хотите повидаться с ним?

Росс хотел сказать «не особенно», но помимо воли произнес:

— Если только он не спит.

— Сейчас выясним. Я гуляла около трех часов. Эллери! — Харриет только что заметила слугу. — Поднимись и узнай, проснулся ли сэр Джордж.

— Да, миледи.

Харриет сняла шляпку и тряхнула волосами.

— Что за разговоры ходят о вашей младшей дочери?

— Об Изабелле-Роуз? Какие разговоры?

— Урсула говорит, народ шепчется, будто она сбежала с французом.

— К счастью, эти слухи настолько же преувеличены, как и масштабы травм Джорджа. Ее и еще двух девушек из академии пригласили выступать в опере во Франции. Потому она туда и уехала.

— В Париж?

— В Руан.

— Понятно. Никогда там не была. С вашего одобрения?

— Я одобряю большинство поступков Беллы.

— Потакающий детям отец. Интересно, какой вы муж.

— Чрезвычайно потакающий жене, — ответил Росс.

— Простите, миледи, сэр Джордж проснулся и сейчас пьет чай.

— Прекрасно, — сказала Харриет. — Тогда поднимемся наверх.

— Что тебя сюда привело? — спросил Джордж. — Решил позлорадствовать?

— Джордж, — обратилась к нему Харриет, — не будь таким грубияном. Сэр Росс проезжал мимо и решил тебя навестить. Разве не так?

— Именно так, — согласился Росс.

Джордж лежал в кровати, опираясь на кучу подушек. Бледное лицо опухло. На скуле красовался синяк. Он будто разом постарел.

— У тебя здесь славное местечко, Джордж, — добавил Росс. — Я приезжал сюда только раз с родителями, когда здесь еще жили Лемоны. Тогда мне было лет девять, поэтому я плохо помню эти места. Воспоминания весьма беспорядочные и быльем поросли.

Джордж фыркнул. Его крайне разозлило, что жена привела к нему этого человека, когда он в таком ущербном состоянии. Ей следовало прогнать его, как попрошайку.

— Ты допил чай? — спросила Харриет и обратилась к Россу: — Выпьете вина?

— Я пришел ненадолго, — ответил Росс. — Проезжал мимо, как вы понимаете, и заглянул сюда спонтанно.

— Тогда выпейте вина, — сказала Харриет и потянула шнурок звонка.

— Знаю, Джордж, мне здесь не рады, — начал Росс, — уж ты точно не рад. Но я хотел удостовериться...

— В моей смерти? — перебил Джордж. — Что ж, как видишь, я жив-здоров.

— Бренди или канарское? — спросила Харриет у Росса, когда появился слуга.

— Ни то, ни другое, благодарю.

— Бренди, — сказала Харриет слуге, а когда дверь за ним закрылась, попросила Росса: — Прошу, хоть вы не превращайтесь в ворчуна. Вы добровольно проделали этот путь, так что смиритесь с последствиями.

Росс улыбнулся, но промолчал. Потом сказал Джорджу:

— Не знаю, насколько можно верить слухам о несчастном случае, но если они верны хоть наполовину, тебе повезло остаться в живых. Мне знакомы эти шахты. Если бы твоя лошадь не добралась до дома...

— А вы знаете, — сказала Харриет, — кто его в итоге обнаружил? Мои прекрасные собаки! Они отследили путь Гарри домой, а Джордж, стоя в темной яме и трясясь от холода, увидел, но не сразу распознал две пары глаз, после чего псы залаяли и завыли, пока мы не подбежали с фонарями. Потом принесли лестницу и вытащили моего мужа, который казался скорее мертвым, чем живым. Уверена, Джордж больше не поскупится на лучшее местечко у камина для Кастора и Поллукса!

Росс не мог определить степень заботы и беспокойства в насмешливом голосе Харриет. Возможно, Джордж не заметил никакой, поскольку он не сводил с Харриет взгляда, а потом скривился, пошевелившись.

— Кто тебя лечит? — спросил Росс, прикоснувшись к своему шраму.

— Бенна. И еще один костоправ из Фалмута по имени Мейзер.

— Не Энис?

— У меня есть свои лекари, нет нужды вызывать выскочек-прислужников вроде Эниса.

— Не могу себе представить, чтобы кто-нибудь в здравом уме считал Дуайта Эниса прислужником.

— Чувствую, в воздухе мерцают искры, — вмешалась Харриет. — Боже всемогущий, вы оба уже старики. Да, волос у Росса сохранилось больше, чем у тебя, Джордж, но это не причина снова разжигать вражду.

Лакей вернулся с бутылкой бренди и тремя бокалами. Повисло гнетущее молчание, только Харриет разливала спиртное со словами:

— Выпьешь, Джордж?

— Налей мне. Выпью, когда останусь один.

Росс молча поднял бокал и выпил за хозяйку.

— Пока мы не рассорились, Джордж, есть одно дело, которое я считаю нужным обсудить. Это касается Валентина.

— Дела Валентина меня не касаются!

— Разумеется, касаются, — осадила его Харриет. — Что ты хотел рассказать, Росс? Во что он теперь влип?

— Сегодня утром, — начал Росс, — я встретился с Баррингтоном Бардеттом, который теперь занял место Харриса Паско — в смысле, в курсе всех новостей. Он сообщил, что арестовали Джона Пермевана.

— Кто это? — спросила Харриет. — Маньяк?

— Нет. В то время он находился в Плимуте, а не в Труро. Арестовали его за подлог и фальсифицированные оценки медных шахт. Особенно «Объединенной медной и цинковой компании». Баррингтон сказал, что упоминаются и другие. В конце прошлого года Валентина часто видели в обществе Пермевана. Надеюсь, Уил-Элизабет не замешана.

— Что за Уил-Элизабет? — спросила Харриет.

— Шахта Валентина. Та самая, с которой он начал несколько лет назад на краю утеса рядом с Плейс-хаусом.

— Проклятый болван, — сказал Джордж. — Я предупреждал его насчет Пермевана, когда он заявился ко мне. Когда это было? Года полтора назад!

— Подлог карается смертной казнью, — задумчиво проговорила Харриет.

— Это может подтолкнуть Пермевана сдать все и всех, кого он знал, в надежде смягчить приговор, — заметил Росс.

— Ну и черт с ним, пусть страдает, — ответил Джордж. — Он сам себе хозяин, как всегда заявлял. Для меня он никто. Я с ним покончил!

— Он носит твою фамилию. А она весьма необычна. Ты ведь не хочешь, чтобы Уорлегган попал в тюрьму?

Джордж с подозрением уставился на него.

— А тебе какое до этого дело? Ну конечно, вы же с Валентином не разлей вода, всегда были закадычными друзьями.

— Я очень редко его вижу.

Харриет глотнула бренди.

— Что конкретно ты предлагаешь?

— Я еще не успел все обдумать. Узнал только сегодня утром. Поэтому и пришел к Джорджу, чтобы с ним посоветоваться.

— Посоветоваться со мной. Черт подери, что за наглость!

— Получается, что наблюдая, как он захлебывается, ты говоришь: мол, сам виноват, пусть тонет?

Рассерженный Джордж собрался ответить, но Харриет жестом велела ему замолчать. Единственный в мире человек, который способен жестом призвать Джорджа к молчанию. Она крайне редко к этому прибегала.

— Усмири на время свою враждебность, Росс. Если у тебя есть предложения на этот счет, мы их выслушаем.

— В прошлом месяце мне показывали проспект для акционеров Уил-Элизабет. Судя по тому, что я видел, а я пару раз проходил мимо шахты, он фальшивый. Там упоминается установка насоса. Но его нет и в помине. Я разговаривал с двумя шахтерами, и их представление о жилах совершенно не совпадает с тем, что написано в бумагах. Даже без показаний Пермевана Валентин находится в очень уязвимом положении. Одно дело, если бы речь шла о замках в Испании, но Корнуолл в трех-четырех днях пути для инвесторов из Ланкашира и Йоркшира.

— И что же? — спросил Джордж.

— Трудно представить, как можно помочь Валентину. Я согласен с тобой, что он сам заварил эту кашу. Но по дороге сюда я размышлял о том, что Уил-Элизабет имеет перспективы. Помнишь Гектора Ченхоллса?

— Разумеется.

— Самый прозорливый изыскатель нашего поколения. Не знаю, что с ним случилось.

— Отправился в Австралию, заниматься горной добычей. Четыре года назад. Не думаю, что он вернется в Англию.

Джордж забыл огрызнуться.

— Так вот, после кончины мистера Поупа они с Анвином Тревонансом обратились к миссис Селине Поуп, как ее звали до брака с Валентином, с целью купить права на разработку недр Плейс-хауса с особым упором на площадку, где как раз открыли Уил-Элизабет. Я посоветовал ей не продавать права.

Джордж хмыкнул. Росс допил бренди. \

— Знаю, Валентин положил глаз на эту землю с первых дней брака. Совершенно очевидно, что его усилия пока что не увенчались успехом. Они разрабатывают пять уровней, но только два приносят доход, да и то посредственный. Но говорить еще рано. Не знаю, какой из Валентина управляющий, но предполагаю, что его знания о горном деле невелики, и за неимением средств, чтобы жить на широкую ногу, он убеждает тех, кто разбирается в этом еще меньше, что шахта успешна.

— Путем выпуска фальшивых проспектов! — сказал Джордж.

— Именно.

— За что, если это откроется, он справедливо угодит в тюрьму.

— Да.

Повисла тишина.

— Мне пришло в голову, — заговорил Росс, — что если кто-нибудь предложит ему справедливую сумму за шахту, он с радостью ее продаст.

— Никто не пойдет на такую глупость.

— Если только не захочет спасти Валентина от тюрьмы. Инвесторы не начнут судебное разбирательство, если им вернут деньги.

— Как я сказал, никто не пойдет на такую глупость.

Харриет снова наполнила бокал Росса.

— Открытие шахты — это всегда риск, — продолжил Росс. — Уил-Лежер двадцать лет назад официально признали выработанной. А она уже десять лет приносит мне стабильный доход. Само собой, у нее случаются взлеты и падения, как у всех шахт, но она весьма прибыльная.

Он гадал, стоило ли упоминать шахту, которая долгие годы служила яблоком раздора между ними. Но с тех пор прошли годы.

— Я к тому, — сказал Росс, — что людям более подкованным в этом деле, нежели Валентин, место понравится. Если кто-нибудь купит шахту и продолжит разработку, это может десятикратно окупиться.

— Так почему бы тебе ее не купить? — зло спросил Джордж.

— У меня нет денег.

— Ты же вроде банкир, как и я, — с сарказмом сказал Джордж.

— Когда меня пригласили стать партнером, я внес минимальный вклад. С тех пор моя доля выросла не намного.

— Остальные акционеры весьма мягкосердечны. Я почти всех их знаю. На следующем собрании предложи им выкупить шахту.

— Оно состоится через три месяца. Кроме того, их не настолько волнует судьба Валентина. А вот ты — его отец. Меня заботит его судьба, потому что он сын Элизабет.

Пожалуй, последнее не стоило говорить. Произносить вслух это имя. Повисла холодная тишина.

— Ну что ж, мне пора, — сказал Росс. — Рад, что ты не сильно пострадал из-за несчастного случая.

— А Валентин знает, что кто-то может вытащить его из передряги, купив шахту? — спросила Харриет.

— Определенно нет. Я не видел его почти месяц с тех пор, как шимпанзе прервал брачную церемонию в церкви.

— Расскажи.

Росс рассказал. Харриет расхохоталась.

— Как занимательно. Получается, ты не знаешь, рассматривает ли Валентин продажу шахты.

— Перед угрозой тюрьмы он точно решит продать. Мы можем поторговаться.

— Мы?

— Поскольку мы с Джорджем крайне редко соглашаемся в чем-нибудь, хорошо бы найти других людей, а не просто подставных лиц.

— И вы бы вложили деньги?

— Джорджу придется внести основную часть. Если дойдет до переговоров, ни он, ни я не должны играть заметную роль. Нет надобности решать прямо сейчас, но если действовать, то уже через две-три недели. Доброго вам дня.

— Харриет, — сурово позвал Джордж. — Я выпью бренди прямо сейчас.

Глава седьмая

Театр имени Жанны д'Арк находился рядом с церковью с тем же именем на улице Фонтенель. Снаружи театр выглядел потертым и обшарпанным, как и весь квартал; он был построен в популярном до революции стиле. Но внутри был уютный зал с мягкими плюшевыми сиденьями, а ложи полукругом поднимались над сценой и партером. К юго-востоку от площади Вьё-Марш спускался к реке лабиринт грязных и забитых людьми улочек. Дома по большей части покосились, словно отстранились друг от друга или наоборот, поддерживали. Здесь было много домов с деревянными балками, остроконечными крышами и затейливой резьбой.

Дети в поношенном тряпье, женщины на крыльце, голодные дворняги, шныряющие в поисках объедков, шумные винные забегаловки, редкие скамеечки для молитвы, с цветами в основании или без оных, лавки, торгующие вином, сыром, фруктами, овощами, свечами, свежим хлебом. В основном преобладали запахи чеснока и сточных канав.

Меблированные комнаты, где ее поселил Морис, находились на окраине квартала, у домовладелицы росли усы, а поверх платья висел грязный передник; но Беллу не волновало жилье. За последние два месяца Морис прислал ей несколько крайне привлекательных музыкальных отрывков из партитуры, написанных от руки. Миссис Пелэм слышала исполнение и спрашивала, что это за музыка. Белла объяснила, откуда они.

— Сыграй еще разок. Или если там есть слова, то пой со словами. Музыка очень красивая.

— Я могу только напеть. Мне понятны не все слова, а второй отрывок и вовсе не для меня.

Она сыграла и напела каватину Розины «Una voce poco fa» и арию графа Альмавивы «Ecco ridente in cielo».

— И в самом деле очень приятная музыка, — одобрила миссис Пелэм. — Что значит «вторая ария не для тебя»?

— В смысле, — запнулась Белла, — это... это партия тенора.

— Ох, понятно. Это арии из новой оперы?

— Ее ставили в Англии пару лет назад.

Пока что Белла не смотрела всю партитуру. Во время долгого, тряского, физически изматывающего путешествия из Хаттон-Гардена до Руана Морис сидел рядом, рассказывал историю оперы и объяснял, с какими проблемами столкнется при выборе исполнителей; но для Беллы никогда не писали музыку, чтобы она могла судить и понять такие тонкости. К тому же она не совсем понимала, как Морис сумел назначить ее на главную партию. На другой день они обедали в маленьком бистро рядом с кафедральным собором в обществе еще трех молодых французов.

Первый, Жан-Пьер Арман, пел главную партию графа Альмавивы. Он был высокий, белокурый, с близко посаженными глазами и широкой улыбкой. Второй, Этьен Лафон, был самым старшим и, видимо, сыграет дона Базилио. Он говорил с сильным акцентом, и Белла понимала его с трудом. Хотя теперь она свободно владела французским и успешно осваивала итальянский, ей приходилось постоянно напрягать слух, чтобы понять, о чем тараторят мужчины. Третьего звали Эдмон Ларго, он был помощником режиссера. Они обходились с ней вежливо и учтиво, и Морис старался по мере возможности втягивать ее в разговор. Во время еды Белла ловила на себе взгляд Жана-Пьера Армана, чаще всего он смотрел поверх края бокала; Белла надеялась, что он оценивает ее певческие качества, а не что-либо другое.

После обеда, когда все трое ушли, Белла тронула партитуру.

— Не думала, что ты выберешь для меня такую важную партию, Морис.

— Ты должна блистать!

— Но в опере больше нет значительных женских партий. Меня окружают одни мужчины!

— Есть партия Берты, твоей гувернантки. Это важная роль. Но не бойся, ты не одна. Есть музыканты, солдаты, нотариусы, танцоры.

— Партию Берты ты отдашь Элен или Полли?

— Нет, они слишком юные. Берту исполнит дочь мэра. Такие связи нам не помешают.

Она ненадолго задумалась. На улице резвились мальчишки, длинные голые ноги сверкали на солнце.

— Когда они приедут?

— Пока точно не знаю.

— Они поедут одни?

— Мой кузен скоро возвращается из Лондона, — криво усмехнулся Морис. — Хотя он не самый подходящий спутник! В отличие от меня, дорогая Белла.

— Не уверена, что тетушка и мама сочли бы тебя подходящим спутником!

Морис развел руками.

— А что такого? Я относился к тебе с огромным почтением.

— Ты постоянно целовал мне руки, — стала перечислять Белла, — гладил их, головой касался моей. Наверное, для французов такое в порядке вещей.

— Для французов, Боже правый! Это в порядке вещей для любого мужчины сопровождающего красивую девушку с ангельским голосом.

— Не забывай, этот ангел умеет громко кричать.

— Только не в своей партии, — попросил Морис. — Умоляю, только не кричи в своей вокальной партии.

Он оплатил счет.

— Кстати, между вами разгорелся спор, точнее между тобой и Этьеном Лафоном, но из-за его акцента... откуда он родом?

— Из Бургундии.

— Из-за его акцента я не поняла, о чем он говорил. Речь ведь шла обо мне? Ты упоминал сопрано.

— Ах да. Точно. Он доказывал, что «Цирюльник» изначально написан для сопрано, а не для меццо-сопрано. Это неправда, изначально партия написана для меццо, но согласен, позже тональность стала выше. Этьену кажется, что мы собираемся ставить оперу для меццо-сопрано только ради тебя. Это не так, хотя я считаю, что с более низкой тональностью ты справишься лучше. Лично я предпочитаю партию, написанную для меццо.

Она встала, осознавая, что перебрала с красным вином. Не следует уподобляться Кристоферу. Только представь, как заваливаешься навзничь прямо на сцене!

— Я справлюсь и с сопрано, если хочешь.

— Не хочу.

— Когда первая репетиция?

— Наверное, только на следующей неделе. Не полную, но предварительную можем провести завтра. Фигаро появится в пятницу, но я должен найти певца на роль доктора Бартоло. Предполагалось, что ее будет исполнять Артуро Фугасс, но он отказался. Решил, что партия ему не подошла!

Они покинули ресторан, миновали шумных мальчишек и неспешно прогулялись, пока светило солнце. Стоял теплый день начала лета. Белла вспоминала, как совсем еще недавно гуляла рука об руку с другим молодым человеком в галерее Берлингтон.

— Завтра, — сообщил Морис, — мы обедаем с мэром. Он не самый образованный человек, но доброжелательно настроен к нашему мероприятию. Только подумай, со времен революции в Руане не ставили опер!

— Неужели на тебя не давили, чтобы ты взял на роль Розины француженку?

— Только не в этом городе. В нашем хоре ни одна не потянет. Таких, как ты, у нас нет. Ни одной с твоей внешностью! Ни одна не умеет играть! Надо учитывать, что кроме Нелли Фридель, дочери мэра, все главные партии поют не руанцы. Хористы — местные, само собой. Исполнителей главных ролей мне пришлось искать далеко за пределами Руана. Ты сама в этом убедилась!

— Благодарю. А зависти не будет?

— От зависти никуда не деться.

— Но ведь я англичанка... Всего несколько лет назад мы сражались друг с другом!

— Если и есть предубеждения, то они скоро исчезнут. Ты замечала подобное отношение к себе?

— Нет.

— Тогда выбрось эти мысли из головы. Французы любят оперу. Опера не знает границ.

— Буду с нетерпением ждать приезда Элен и Полли. Даже если они будут петь только в хоре, все равно они из Англии.

Морис мягко сжал ей руку, но промолчал.

Валентин Уорлегган принимал гостя, которому не стали показывать лопочущего Батто, а провели в малую гостиную, где в прошлом году перед Селиной Уорлегган сидела рыдающая Агнета.

Во время ожидания гость смотрел через окно, как солнечный свет омывает и согревает зелень, темные гранитные скалы, укрывающие бухту Тревонанс, точнее то, что считается бухтой на столь неприветливом берегу. Прибой напоминал ожерелье на синей горловине бухты.

Появился Валентин. При резком освещении его лицо выглядело худым и костлявым.

— Капитан Придо, какая неожиданность! Чем обязан такой чести?

Филип надел очки.

— Валентин... Я пришел по делу.

— Вот, выпей, — Валентин подошел к буфету и налил из полного графина два бокала. — Садись. Я принимаю не так много гостей. И только единицы приходят без приглашения.

Это был недвусмысленный намек.

— Мне следовало написать. Но трудно все объяснить на бумаге. Лучше нанести визит.

Валентин нахально его рассматривал. Он откинул вечно падающую на лоб тяжелую темную прядь.

— Воображаю, ты ждешь, когда я скажу об этом. Но я не стану.

Филип уставился на него.

— О чем скажешь?

— Что я убил Агнету.

— Убил... Ты предполагал, что я так думаю?

— Возможно. А может, я ошибаюсь. Только нож — это как-то не по мне, знаешь ли. Если бы я хотел избавиться от неугодного человека, я бы предпочел его застрелить. Ножи, хоть и остры, но это мерзкая штука. Чтобы убить, надо перерезать сухожилия, мышцы, может, даже кости. Хлещет кровь, вываливаются внутренности, жертва бьется, кричит, царапается, блюет и может даже обмочиться. Омерзительно! Совсем не по мне.

Филип глотнул вина и поставил бокал.

— Ты ошибаешься, я пришел не по этой причине.

— Что ж, какое облегчение... Тогда могу предположить, что твой визит касается Клоуэнс. Ты пришел за советом?

— Каким советом?

— Как ее добиться. Я умею обращаться с хорошенькими женщинами. А Клоуэнс и ее младшая сестренка — роскошные сочные фрукты. Мне самому раньше нравилась Клоуэнс, хотя мы... э-э-э... родственники. Само собой, в те времена она видела только Стивена Каррингтона. Теперь же ни на кого не смотрит. Ты не пробовал применить немного грубости? Порой девицы, которые отвергают джентльменов, откликаются на жаркое дыхание и блуждающие руки...

Филип дал Валентину пощечину, выбив у него из рук бокал с вином. Оба уставились друг на друга. Разгневанное лицо Филипа и покрасневшее у Валентина — в том месте, куда пришелся удар.

Филип наклонился и поднял бокал. На него вдруг накатила прежняя злость, которую он как будто научился сдерживать.

— Мне следует извиниться. Твое чувство юмора мне не по душе. Но это твой дом. Мы оскорбили друг друга. Обычно в таких случаях...

— Вызывают на дуэль? — перебил Валентин. — Чепуха для вояк. К счастью, бокал не разбился; он принадлежал еще моей бабке Чайновет. Старинный. Большая часть их вещей старше Вильгельма Завоевателя.

Филип попытался совладать с гневом.

— Извини. Я пришел по делу. Мои чувства к Клоуэнс и твой пренебрежительный тон... Еще раз прошу прощения.

Валентин поставил бокал обратно в буфет.

— Что ж, тогда рассказывай, зачем пришел, и уходи.

На сюртуке Валентина остались следы от вина; на Филипа же попало только несколько капель, которые он тщательно стер.

— Так вот. Я плохо начал, но... Вряд ли ты слышал от новой компании под названием «Горнодобывающая компания северного побережья». Я председатель правления.

Валентин потер лицо.

— Что ты знаешь о горном деле? Почти ничего!

— Полностью согласен. Я знаю только то, что известно здравомыслящим людям этого графства. В горном деле ты либо быстро богатеешь, либо медленно нищаешь, если обстоятельства складываются не в твою пользу. Я почти ничего не знаю о горном деле, но мои партнеры знают достаточно.

— Кто они? И тебе что нужно?

— Я не могу назвать имена партнеров. Чего хочет компания? Выкупить акции твоей шахты Уил-Элизабет.

Валентин растер вино ногой по ковру.

— Уил-Элизабет? Да у тебя с головой не в порядке! С чего мне вдруг продавать золотую жилу?

— У нас иные сведения. Как мы понимаем, добыча в трех шахтных стволах не ведется, а оставшиеся два не приносят достаточно прибыли.

— Так вот, ваши сведения ошибочны. В нашем последнем отчете ты увидишь...

— Всего лишь домыслы под оберткой фактов.

Повисла тишина.

— Тогда зачем вам шахта? — спросил Валентин. — Если она не представляет ценности?

— Мы считаем, что перспективы для развития есть.

Они снова замолчали.

— Кто твои партнеры? Я ведь все равно скоро узнаю. В Корнуолле такие тайны раскрываются быстро.

Филип снял очки и спрятал их.

— Вопрос в том, достаточно ли скоро.

— Как это понимать?

— Тебе известно, что в Плимуте арестовали Джона Пермевана.

— За подлог, как я понимаю.

— Есть серьезные подозрения, что он составил последний отчет по Уил-Элизабет. В любом случае в твоем отчете много ложных сведений, а благодаря ему ты получил значительную сумму от инвесторов с севера. Выпуск фальшивых отчетов — это мошенничество. Если тебя признают виновным, то отправят в тюрьму.

— Понятно, — отозвался Валентин. Потом поднял взгляд и прислушался. — Как же теперь тихо в доме! Я недавно переселил Батто в летний домик, а ему совсем не понравилось. Тебе надо повидаться с ним перед уходом. Вот! Сейчас его слышно!

Оба прислушались к отдаленному пронзительному визгу и реву, но через пару минут звуки унес порыв ветра.

— Он думает, что наказан. Порой трудно призвать домашнего питомца к благоразумию.

— Я покину тебя на несколько дней, чтобы ты обдумал предложение. Хотя, судя по тому, что я слышал, лучше не терять времени.

— Это шантаж, самый настоящий шантаж. Рискуя вызвать у тебя очередную вспышку насилия, признаюсь, меня удивляет, что капитан Филип Придо, бывший кавалерийский офицер с хорошей репутацией, принимает участие в шантаже!

— Смею предположить, что с желанием помочь.

— Ну да. Получается, это некое спасательное мероприятие со стороны твоих друзей?

— Дорогой друг, да весь Труро гудит от слухов. Мы считаем, что со дня на день к тебе нагрянут инвесторы с севера. Если новая горнодобывающая компания возглавит шахту и вернет инвесторам деньги с небольшой прибылью, они не станут жаловаться. И если им скажут, что они получат деньги, только если прекратят судебное разбирательство, так они и поступят...

— Уфф! С каждым днем становится все жарче. Надо бы выпустить Батто... — Валентин подошел к окну. — Все это очень необычно. И самое необычное, что предприятием руководишь ты. А кто же акционеры? Не один из двух местных рыцарей?

— Рыцарей?

— Сэр Джордж или сэр Росс. Если это второй, то предполагаю, он больше руководствуется сердцем, нежели рассудком, и это донкихотская, но глупая попытка спасти близкого родственника от последствий безрассудства. Если же первый, то, скорее всего, он денно и нощно выяснял перспективы Уил-Элизабет и может ли заполучить ее по дешевке.

— Я не вправе говорить.

— Но ты явился ко мне с предложением купить шахту, приставив к моему виску дуло пистолета!

— Доля правды в этом есть. Но выбор за тобой, хотя у тебя особо и нет выбора.

— Разумеется, есть. Предположим, я способен убедить партнеров с севера, что я порядочный человек и потерял их деньги, сам того не желая.

— И у тебя получится их убедить?

— Пока неизвестно. Как неизвестно, что именно твоя акционерная компания готова предложить. Наверняка гроши.

Филип потянулся за очками и надел их, аккуратно заправив каждую дужку за уши.

— Мне назвали цифру в семь тысяч фунтов.

Валентин разразился смехом.

— Если я соглашусь... Когда я улажу проблемы с партнерами и отчитаюсь по общим расходам, то лишусь всего!

— Такой расклад один из моих партнеров счел возможным.

— А другие твои партнеры явно сочли, что я все это заслуживаю.

— Не в таких выражениях. Нет, не такими словами.

Валентин резко развернулся.

— Так вот, дорогой капитан, ничего не выйдет. Если я пойду в тюрьму, как бы противно это ни было, то хотя бы с удовлетворением, что не порадовал шайку лицемерных грабителей. Потому что ты и твои партнеры грабители и есть. Желаю всего хорошего.

— Твое возмущение поутихнет, когда узнаешь, что они готовы оставить тебе четвертую часть акций. По убеждению стряпчего компании, путем переговоров можно уладить проблемы с обманутыми тобой людьми. Но обещать точно нельзя. Многое зависит от того, насколько мстительными они окажутся.

— Проваливай, пока я не натравил на тебя Батто.

Глава восьмая

Однажды во время очередного визита к родителям Клоуэнс нагнала Бена Картера, который направлялся к Тренвиту. Они впервые увиделись после прошлогоднего рождественского приема. Бен чуть покраснел и снял шляпу.

— Ну что, Бен, как поживаешь?

— Отлично, спасибо, мисс Клоуэнс. А вы как?

— Куда направляешься?

— Мимо церкви Сола. В Тренвит.

— Прогуляюсь с тобой до церкви. — Не успел он помочь, как она соскользнула с Неро, замотала поводья вокруг руки и встала рядом с ним. Потом улыбнулась, когда он почтительно отошел. — Ты женат, Бен.

— Да, верно.

— Мне мама рассказала. На той милой девушке, с которой был на рождественском приеме.

— Да, так и есть.

— Она ведь моя кузина, ты знаешь. Мы вроде как родня. Моя матушка — ее тетя.

Они посмотрели друг на друга.

— Вы выбрали хороший день для визита.

— Ты счастлив, Бен?

— О да. Еще бы.

— Наверное, нужно сказать «наконец-то».

— Ну... может быть. Немало времени для этого понадобилось.

— Наверное, спустя столько лет не стоит углубляться.

Они тронулись в путь.

— А вы, мисс Клоуэнс? Простите, я до сих пор не могу заставить себя называть вас миссис Каррингтон...

— А чем хуже называть просто Клоуэнс? Когда-то ты ведь так меня называл, помнишь? Мы давно знаем друг друга. А теперь породнились.

Бен улыбнулся.

— Это точно. Хотя совсем не так, как я когда-то нахально надеялся породниться.

— Это не нахальство, Бен. Нет ничего плохого в твоих былых чувствах ко мне. Просто у меня... я испытывала к тебе не такие чувства. Но поверь, дело не в том, что ты Картер, а я Полдарк. Просто я... по уши влюбилась в Стивена Каррингтона.

Перед их взором возникла церковь.

— Наверное, его смерть стала тяжким ударом.

— Да. Ты прав.

— И ты до сих пор не отошла от потери?

— Пока нет.

— Ты останешься в Пенрине? Почему не хочешь вернуться сюда, в родные края?

Клоуэнс пожала плечами.

— Ты идешь в Тренвит повидаться с Эстер?

— Иду ее встречать. Она заканчивает каждый день в семь, и мне нравится ее встречать и провожать домой.

— Ей повезло.

— Как и мне.

— Да... Я бы еще прошлась с тобой и снова с ней повидалась, я ведь не успела познакомиться с ней на приеме, но поздно выехала из Пенрина, и мама станет волноваться, как любая мать.

— Хорошо бы ты зашла в гости... Клоуэнс.

— Мне бы очень хотелось. Не подсадишь меня?

Его лицо приблизилось к лицу Клоуэнс, когда Бен наклонился, чтобы ухватиться за ботинок. Она поцеловала его. Затем Бен поднял ее, и Клоуэнс оказалась в седле.

— Не говори Эстер, — только и произнесла она.

Бен поднес руку к щеке.

— Она не станет возражать. Знает, что я долго испытывал чувства...

— Дорогой Бен, я так рада за тебя.

— Думаю, Кьюби и Ноэль скоро приедут, — сказала Клоуэнс за ужином.

— Я не получала письма, — ответила Демельза. — Жду их к завтрашнему дню.

— По дороге я встретила Бена. Он пошел встречать Эстер. Ты рассказывала, что свадьбу Бена и Эстер прервал шимпанзе. Но зашел Гарри, и ты так и не закончила.

Демельза поведала конец истории.

— Как ты думаешь, он их расстроил?

Демельза взглянула на Росса, и тот продолжил:

— Когда началась суматоха, церемония уже завершилась. Им не понравилось... в глазах Бена это лишний раз запятнало репутацию Валентина. Но они постарались побыстрее уйти от церкви подальше, чтобы избежать преследования юных забияк. В каком-то смысле Батто отвлек на себя внимание.

— А Певун с Кэти обосновались в Тренвите? Я не упоминала о них при Бене.

— Кузен Джеффри Чарльз вроде очень доволен обоими. Говорит, у Певуна редкий дар обращаться с лошадьми.

— И все-таки он терпеть не может Батто... Ты видела Батто, мама?

— Мельком из-за дверей ризницы.

Некоторое время они ели в дружелюбной тишине.

— Генри сегодня очень молчаливый, — заметила Клоуэнс.

— Его своенравность вышла за приемлемые рамки, — сказал Росс. — Я посмел коснуться его священной особы, и ему это не понравилось. После воплей, которым впору соперничать с самым громким визгом Беллы, он обиделся и улегся спать.

Демельза нахмурилась.

— Он сказал мне: «Папа — гадкий мальчик. Отшлепай его за меня». Я пообещала ему так и поступить.

— Я готов в любое время, — сказал Росс.

— У тебя непослушная семья, папа.

— Ума не приложу, от кого они это унаследовали, — отозвалась Демельза.

— Кстати, о самых непослушных из нас, — сказала Клоуэнс. — Я показала маме письмо от Беллы, пока ты отсутствовал. Вот прочти, если хочешь.

Клоуэнс передала письмо, и Росс на пару минут умолк.

— Тут мало нового. В основном те же сведения, какие мы узнали из ее письма к нам. Но чем больше писем она шлет, тем больше я доволен. Чувствуется, что совесть у нее еще есть.

— Я получила еще письмо от миссис Пелэм, — сообщила Демельза. — Она безутешна. Похоже, считает, что не выполнила обязательства, и винит себя. Я показала письмо Кэролайн, и она попытается ее переубедить.

— А что Кэролайн думает по этому поводу?

— Мне кажется, чувствует себя неловко, потому что она ее тетя. Если бы не это, Кэролайн бы даже поощрила выходку Беллы. Это в стиле Кэролайн.

— В моем тоже, — отозвалась Клоуэнс.

— Все мы такие, — согласился Росс, — пока дело не коснется твоего ребенка.

— От Кристофера есть новости?

Росс помотал головой.

— Белла говорит, что написала ему, но нам не известно, ответил ли он ей и что именно. Его это точно не обрадует. — Все промолчали, и он добавил: — Белла — его протеже. Это он решил, чтобы она поехала в Лондон и стала певицей. Он помолвлен с ней, и они должны были уже пожениться, если бы... не хитроумный перенос свадьбы, явно с обоюдного согласия. По моим внутренним ощущениям, это согласие на передышку, даже временное расставание. В таком случае, у него нет особой причины для жалоб. Разве что совсем чуть-чуть. Он допускал вероятность, что Белла может уехать с французом?

— Он как-то завел разговор, — сказала Демельза, — что хочет жениться на Белле, чтобы вокруг нее не вились другие молодые люди. Тогда он упомянул Мориса Валери, как одного из ухажеров.

Росс разволновался, легкую тревогу стало затмевать нетерпение.

— Пока Белла не предстанет перед нами и лично не ответит на вопросы, мы не узнаем всех тонкостей. Возможно, даже тогда не все узнаем.

— Не стоит слишком сильно беспокоиться, мама. Белла имеет право жить по своему усмотрению. Мы много разговаривали, когда собрались здесь на Пасху, и меня поразило, насколько она повзрослела. Вместо дерзкой младшей сестры я увидела девушку как будто даже старше меня, которая изменилась и иначе смотрит на вещи.

— Как это принято в современном обществе? — осторожно поинтересовался Росс.

— Не скажу, что она полностью влилась в это общество, скажу только, что понимает его. Она может стать замужней женщиной, а я останусь старой девой!

— Но ведь это совсем не так, — возразила Демельза.

— Она никогда не вела себя высокомерно, никогда не кичилась. Я лишь хочу сказать, что сейчас мы с ней живем совершенно по-разному, поэтому разницы в восемь лет между нами больше не существует.

Они поднялись из-за стола и прошли в старую гостиную. Демельза налила себе портвейн, Росс — бренди, Клоуэнс выпила еще бокал вина.

— Почему ты не хочешь вернуться сюда? — спросил Росс. — Мы это только поприветствуем.

— Бен сказал сегодня то же самое.

— Так что же?

Клоуэнс боролась с неожиданным порывом. По натуре она была человеком дружелюбным, но Стивен создал такую ситуацию, что ей приходилось сперва дважды подумать, прежде чем высказаться. Обстоятельства его смерти и новые факты, открывшиеся перед его кончиной, сильно повлияли на нее. Но она здесь, с нежно любимыми родителями, от которых получала только доброту и понимание, в доме, где выросла, где все такое знакомое и родное, составлявшее часть ее прежней жизни. Наверное, вино помогло расслабиться. Она рассказала о двух предложениях руки и сердца.

Росс взглянул на Демельзу, но она опустила взгляд и уставилась на бокал с портвейном.

Тогда Росс заговорил:

— Филип долго ухаживал за тобой и никогда не скрывал своих чувств. Эдвард Фитцморис, что ж, он давний кавалер; но, по-моему, он когда-то делал тебе предложение, а ты отказала.

— Он никогда не терял надежды, — сказала Демельза, не поднимая взгляда.

Моисей, их нынешний кот, просунул голову в дверь гостиной и крадучись прошелся по комнате, тигриный окрас спины мерцал в угасающем свете.

— Ну да, — согласилась Клоуэнс. — Так оно и есть.

— Это и есть твой ответ на наш совет вернуться сюда? Что вскоре тебе предстоит выбрать одного из двух джентльменов? Или ты уже выбрала?

— Нет еще.

— Но выберешь в скором времени? — уточнила Демельза.

— Я должна, — произнесла Клоуэнс. — Я должна и придется выбрать.

— Ты должна и придется выбрать, — повторила ее мать. — К такому грамматическому обороту мне надо привыкнуть.

— Звучит гораздо выразительней, — объяснила Клоуэнс.

— А ты испытываешь симпатию, хотя бы малейшее влечение к одному из них? — поинтересовался Росс.

— Я могу выйти замуж за того или другого. Мне нравятся оба.

— Но ты их не любишь? — спросила Демельза.

— Не совсем. Не той любовью, которую помню.

Грустное замечание, подумала Демельза. Ее красивая, белокурая и приземленная дочь ждала кого-нибудь, кто бы сразил ее наповал. Как Стивен поразил ее отчаянной удалью. Но что из этого вышло? Она помнила ожесточенные слова Клоуэнс вскоре после кончины Стивена, в которых сквозила обида: «Если я снова когда-нибудь выйду замуж, то не по любви, а только ради денег и положения».

— Что ж, ты не можешь выйти за обоих, — продолжила Демельза. — Это вроде как незаконно. Если не выйдешь замуж, то можешь и дальше жить в Пенрине. Или, как мы упомянули, вернуться домой. Здесь стало спокойно и приятно в последнее время. Похоже, Кьюби вернулась в Каэрхейс.

— У нее ребенок, — заметила Клоуэнс. Она встала, как только Моисей вознамерился запрыгнуть к ней на колени. — Я говорила, что Эдвард прислал мне длинное письмо. Оно наверху. Принесу его, и вы сами прочтете.

Клоуэнс вышла из комнаты, протопала вверх, хлопнула дверь, потом Клоуэнс спустилась.

— Вот. Кто первым прочтет?

— Твоя мама. Она читает медленнее.

Демельза скорчила Россу рожицу.

— Он пишет с завитушками? Ох, нет, все нормально. Никогда в жизни не читала такого длинного любовного письма!

Пока мать читала письмо, Клоуэнс опустилась на пол и опрокинула кота на спину. Моисей был еще молод и частенько буянил и царапался, но сейчас признал друга. Закончив, Демельза молча передала письмо Россу. Тот надел очки, чтобы прочесть. В тишине слышалось только кошачье мурлыканье.

— Что ж, — сказал Росс, — он все четко изложил. И сделал это неплохо. Не сказать, что очень страстно, но явно намеренно не собирался этого делать. Совершенно очевидно, что молодой человек тебя любит. Тебе следует им восхищаться. Сдается мне, ему принадлежат симпатии доброй половины молодых аристократок Лондона и нашего графства, но он никогда не сдавался в борьбе за тебя.

— Я польщена и чуть-чуть виновата перед ним. Как бы мне хотелось сделать его счастливым!

— А Филип?

— Я польщена и чуть-чуть виновата перед ним. Как бы мне хотелось сделать счастливым и его!

Все засмеялись.

— Тебе интересно наше мнение, кого из этих двоих мы хотели бы видеть зятем?

— Росс! — укоризненно произнесла Демельза.

— Получается... — попытался защититься Росс, — Клоуэнс сделала нам комплимент, рассказав о своей дилемме, и последнее, что мы с тобой должны сделать — это заставить ее предпочесть одного другому. Наше мнение — это лишь наше мнение. Но если уж она просит о нем, то пусть и прислушается к нему чуть более, чем к шороху ветра.

— Отлично сказано, папа! Мама, а что ты думаешь?

— Давай сначала послушаем твоего отца.

Росс двинулся по кругу, зажигая свечи. Серый растянутый шелк неба за окном темнел с каждой зажженной свечой, осветившей свою часть комнаты.

— Филип — смелый военный. Если бы за такую храбрость сразу давали ордена, он бы их получил. Как и Джеффри Чарльз, он всегда будет немного солдафоном в манерах и в чересчур прямом отношении к жизни. Уверен, он благороден и добр. Из недостатков — тот ужасный срыв в Вест-Индии, и нередко он кажется натянутым, как струна. Он уже говорил тебе, что имеет положение в обществе, и я знаю, он из вполне приличной семьи. Ему подыщут дом в Корнуолле — как раз такой есть в Пензансе, где он сейчас живет, и даже если ты будешь жить не в Нампаре, но это будет та жизнь, которую ты любишь, и в том месте, которое любишь. Семья Придо — одна из старейших. Ты могла бы жить с ним очень хорошо.

Клоуэнс поднялась и раздвинула шторы, а потом встала спиной к окну, глядя на отца.

— Что же касается Эдварда, то в этом письме он описал ту жизнь, которую может тебе дать. Она тоже очень привлекательна. Хотя он утверждает, что не так богат, то есть, по сравнению с братом, который добился многого, но у Эдварда достаточно средств, чтобы жить там, где он хочет, и так, как хочет. Он практически предложил тебе выбор, какой жизнью хочешь жить ты. Я уверен, что если ты выберешь его, он выполнит все свои обещания. Ты станешь леди Эдвард Фицморис. Эдвард не принимал участия в прошедшей войне, и он виг. Я считаю это весьма необычным, хотя, будучи аристократом, он живет исключительно достойно и без излишеств. И это, могу вам сказать, тоже весьма необычно.

— Ты посоветуешь его, папа?

— Я советую его, но не настаиваю. Советую их обоих. Совсем недавно — я не говорил тебе, Демельза — я имел дело с Филипом Придо, и он поразил меня здравым смыслом и тем, как быстро разбирается в незнакомом предмете.

Моисей, лишенный внимания Клоуэнс, выпрямился, хорошенько потянулся, задрал хвост и направился к выходу.

— Это как-то связано с шахтами? — спросила Клоуэнс.

— Да. Как ты узнала?

— У Филипа была книга об экономике горного дела под мышкой, когда он заезжал в последний раз.

Росс принялся второй раз перечитывать письмо Эдварда. Когда он закончил, Клоуэнс спросила:

— Папа изложил свои взгляды на двух моих джентльменов. А ты, мама? Ты не хочешь ничего сказать?

— Даже не знаю, что и сказать, дорогая! Сердце... сердце подсказывает, что если ты не знаешь, кого из них выбрать, лучше и совсем не выбирать.

Клоуэнс открыла дверь для Моисея. Как только коту представилась возможность для выхода, он встал на пороге, одолеваемый сомнениями. Клоуэнс помогла ему с выбором легким движением ноги. Росс, не дождавшись, пока жена скажет что-нибудь еще, заявил:

— В общем, они оба хорошие, порядочные люди.

— Да, — добавила Демельза, — вот о чем нужно подумать. Возможно, я слишком избалована. Многие браки очень успешны, потому что есть нежное дружеское общение, которое растет, пока люди вместе. Обойтись без этого, упустить сам шанс, отвергнуть их обоих, потому что ты не отдала сердце ни одному из них, возможно, будет не очень мудрым поступком, и даже не самым добрым.

— Конечно, я должна решить сама! Так и поступлю. Но я очень благодарна вам за советы, даже если в них нет никаких рекомендаций.

Демельза проглотила портвейн.

— По-моему, на твоем месте, Клоуэнс, я бы попыталась задать самой себе один вопрос. Если ты хочешь выбрать одного из этих мужчин, спроси сама у себя одну вещь. Кого из этих двоих, Филипа или Эдварда, ты бы хотела видеть отцом своих детей?

Ранним утром за завтраком, когда чирикали воробьи и косо светило солнце, настроение у Клоуэнс поднялось, напряжение ушло. Частично этому способствовало присутствие Гарри, очевидно, уже позабывшего ночные капризы и как всегда пристававшего к отцу, требуя, чтобы они «немедленно!», «немедленно!» пошли на пляж искать, что принесло море за ночь. «Немедленно» — было его новое слово. Только после того, как Гарри временно отвлекли обещанием появления нового помета поросят у Джуди, старой свиноматки, и он с топотом убежал на кухню, Клоуэнс спросила, какое отношение Филип Придо имеет к отцовским шахтам. Это как-то связано с Уил-Лежер? Демельза и сама собиралась спросить Росса об этом вчера вечером перед сном, но из-за размышлений о судьбе Клоуэнс позабыла, и теперь вся превратилась в слух.

— Два банка в Труро, — ответил Росс, — захотели организовать спасательную операцию для оловянной шахты, которая, как стало известно, прогорала из-за нехватки капитала. Не будем вдаваться в причины, но ни один банк не захотел участвовать в этом публично, поэтому придумали механизм, с помощью которого создали новую компанию для погашения долга этой шахты. Нам понадобился переговорщик, или председатель, если хотите, то есть независимый управляющий, подотчетный банкам, который сам останется на заднем плане. Мы искали кого-то совершенно нейтрального, не имеющего отношения к мелкой зависти и интригам мира горнодобытчиков, и так мы нашли Придо, который согласился сыграть эту роль и выполнил то, о чем его просили.

— Прости, если я встреваю не в свое делоо, — сказала Демельза, — но за исключением Фортескью, совсем мелкого, в Труро есть только два больших банка — Банк Корнуолла и «Уорлегган и Уильямс». Ты сказал «два банка в Труро»?

Росс колебался.

— Да, эти два банка.

— Действовали... Действовали вместе?

— Э-э-э... ну да... это оказалось в обоюдных интересах.

— Клянусь призраком моего дедушки! — воскликнула Демельза. — Боже всемогущий!

— Зачем столько эмоций? Это просто расчет. Джордж продолжает рычать на меня всякий раз, когда бы и где бы мы ни встретились. Но так случилось, что я повидался с ним вскоре после несчастного случая, и обстоятельства вынудили нас обоих пойти на это.

— Какой шахте вы помогли?

— Уил-Элизабет. Шахте Валентина.

— Он в беде?

— Мог в нее попасть.

Демельза обмахнула лицо салфеткой.

— И как там Джордж?

— Я видел его две недели назад. Тогда он лежал в постели.

— И все еще лежит, — сказала Клоуэнс. — Харриет говорила, он встает к обеду и остается на ногах примерно до шести.

— Харриет тоже участвовала в этом деле? — поинтересовалась Демельза.

— Она только предложила Филипа в качестве независимого представителя.

Демельзе хотелось бы знать, как случилось, что ее муж приехал в Кардью повидать Джорджа, да еще так быстро после его падения. Но слишком много вопросов задавать не стала. Все равно вскоре все само прояснится.

— Что ж, Филип уже прямо как член семьи, — сказала она.

Глава девятая

— Хайдер, — обратился к нему Морис, спускаясь с дирижерского подиума, — отодвинься влево и чуть вперед, когда начинаешь дуэт. Ваши с Жан-Пьером цвета красиво сочетаются друг с другом, но в зале его голос звучит совершенно иначе.

Надувшийся Фигаро отодвинулся на пару шагов влево, затем еще на пару, поскольку Морис продолжал ему махать.

Хайдера Гарсию позже остальных задействовали в постановке. Белла знала, что Морис Валери ищет кандидатуру помоложе, но пока не нашел. По возрасту Фигаро не обязан быть молодым, но должен таким казаться и вести себя, как молодой.

Гарсия был опытным певцом и выступал в опере уже тридцать лет, он спел все партии, подходящие для его высокого баритона. Родственник двух более известных Гарсия, он немного сдал, доказательством чему служило выступление с провинциальной и неиспытанной труппой. Он считал себя выше других и почти не обращал на Беллу внимания, не считая того времени, когда пел с ней на сцене, что происходило довольно часто, но даже в эти минуты был скуп на общение. Он считал себя центральным героем пьесы, всячески показывая это своим пением и игрой.

Уже дважды Морис отводил его в сторонку и объяснял, что это дебют Беллы, что она любительница, желающая стать профессиональной певицей, бедняжка (само собой разумеется) не представляет для него никакой угрозы, наоборот, будет бесконечно благодарна за помощь. Поэтому не стоит стараться, а именно это и происходило, вытеснять ее на второй план.

Теперь Морис старался ради Жана-Пьера Армана, который был вполне в состоянии за себя постоять. Но в том и заключается задача постановщика — давать такие указания, чтобы члены труппы не перессорились друг с другом.

— Ты вымотаешь себя до смерти, — сказала Белла за ужином с ним тем вечером.

Сегодняшняя репетиция казалась бесконечной, Морис был как будто сразу во всех местах, раздавал советы и указания, уговаривал неустанно и с бесконечным спокойствием.

«Дорогая, так слишком громко. Если говорить тише, то звучит веселее. Понимаешь?» «Жан-Пьер, хотя это просто забава, но тебе надо вжиться в образ. Попробуй стать своим персонажем. Когда отворачиваешься, надо сделать это с настоящим отчаянием». «Этьен, не столь важно, где они, а какие они. Вот, давай покажу. Ты вот здесь и начинаешь арию. Но речитатив до арии вселяет в тебя надежду, что лестница еще там!»

Завтра предстояла генеральная репетиция, а в понедельник премьера. Была надежда дать не меньше трех представлений. После прискорбной вспышки летней холеры в городе велись разговоры об отсрочке спектакля, но планы решили не менять. Из-за этого актерам запретили заходить в кварталы, где разразилась эпидемия, вплоть до окончания представлений.

— Я вовсе не измотан, — возразил Морис, глядя поверх нее. — Внешне — да, я пыхчу, задыхаюсь, вздыхаю, кричу, рву на себе волосы, но внутри совсем иное. Там самая настоящая паровая машина, мой внутренний двигатель, который восполняет энергию во время сна.

— Сегодня тебе надо лечь пораньше, — посоветовала Белла. — Завтра будет много дел.

— Наверное. Но завтра — это завтра. А сейчас мы наконец одни, и я хочу узнать, выбрала ли ты песни.

— Кажется, выбрала. Все зависит от твоего мнения.

Во втором акте «Севильского цирюльника» проходил урок музыки. Уже в нескольких оперных постановках примадонна, исполняющая Розину, удостаивалась привилегии выбирать песни по своему усмотрению. В конце концов, это же урок музыки. В Англии миссис Диконс выбрала для исполнения две арии Россини из других его опер, но в Европе выбирали любовные песни, никак не связанные с оперой.

Морис предложил Белле спеть по-английски. Он прервал ее возражения:

— Уверяю тебя, сейчас к англичанам вообще нет неприязни. Война закончилась пять лет назад. Наполеон навечно в изгнании. Если зрителям нравишься ты — ведь никто не сказал обратного? — и твое пение, то это доказывает, что у них отличное чувство юмора и хороший вкус. Не зайдешь ко мне на часок?

Белла так и не выбрала две песни, Морис отправил кузена в Париж, и тот вернулся со сборником английских песен.

— Ладно, — согласилась Белла. — Только на часок.

Его комнаты располагались на первом этаже высокого здания пансиона, где, разумеется, стояло бесценное фортепиано. Морис опустился на табурет рядом с Беллой, пока она исполнила выбранные песни. Первая — песня композитора конца шестнадцатого столетия Томаса Морли под названием «С любовью моя жизнь обрела смысл». Вторая — «Возложим лавровый венец» Генри Пёрселла.

— Они великолепны, — одобрил Морис. — Можно мне присоединиться?

Он поставил табурет рядом с ней.

— Я сыграю басовом ключе, а ты играй в скрипичном.

— В две руки?

— В четыре.

— Мы запутаемся.

— Неважно. Раз, два, три.

Они начали с произведения Морли. Получилось отлично. Затем попробовали Пёрселла, и тут Морис попытался сыграть в том же ключе, что и Белла. Оба рассмеялись. Она переместилась на октаву выше, а он вслед за ней. И снова дотронулся до ее руки, и все окончилось смехом.

Морис поцеловал ее и произнес:

— Ну разве не здорово? Музыка и любовь? Что еще нужно в жизни?

Левая рука Беллы играла трель.

— Ты утверждаешь или спрашиваешь?

Морис снова ее поцеловал.

— Просто говорю. Ни больше, ни меньше.

Правая рука Беллы играла арпеджио.

— Любовь, говоришь? Ты же вроде не веришь в любовь!

— Я не верю в брак, поскольку женат на музыке. Но ради тебя я мог бы даже подумать о браке.

— Ах, какая жертва! — воскликнула Белла с притворным изумлением. — Как же ты меня впечатлил!

— Как же назвать мое чувство к тебе, если не любовью? Это не просто похоть. Не просто желание. Это истинное чувство. Белла, ты такая восхитительная и чудесная.

Она встала, отчасти чтобы отстраниться от излишней близости Мориса.

— И сколько времени она продлится?

— Любовь? Продлится? Она будет возвышенной, как «Лунная соната».

— А потом?

— Когда ты молод, «потом» не имеет значения. Надо жить настоящим!

— Тебе трудно возразить, Морис.

— Так я тебя убедил?

Она с улыбкой повернулась к нему.

— До премьеры осталась пара дней.

— Одно другому не мешает!

— Возможно. Но у нас работы по горло, надо многое обдумать и сосредоточиться.

— Ты говоришь — возможно? Значит, есть надежда?

— Разве «возможно» дает тебе повод на что-то надеяться? Полагаю, мне будет легко закрутить роман...

— Разреши помочь тебе в этом.

Морис подошел ближе.

— На прошлой неделе я получила письмо от Кристофера.

Он изменился в лице.

— Вот как? Наконец получила письмо? Что он написал?

— Думает, я его бросила.

— А это так?

— Я... я так не считаю.

— Но не уверена. Не так уверена, как когда помогала ему спуститься с лестницы отеля «Палтни».

— Я знаю его очень давно.

— И ты долго была влюблена.

— Не так влюблена, как ты описываешь. Но глубоко привязана, и даже больше.

— Он вернулся домой?

— Нет, еще в Лиссабоне. Или был там, когда писал письмо. Оно шло две недели.

Морис вернулся за фортепиано и задумчиво сыграл пару нот. Белла пожала плечами.

— Дорогой Морис, мне все-таки пора. Завтра нам предстоит тяжелый день. В понедельник на кону будет стоять не только моя репутация, но и твоя. Гораздо важнее сохранить твою, поскольку у меня ее пока нет, я имею в виду сценическую репутацию, так что мне нечего терять... Предполагаю, у меня не особо хорошая репутация среди друзей и знакомых дома.

— Тогда забудь о ней и стань свободной!

Белла подошла к нему, Морис резко развернулся и начал страстно осыпать поцелуями ее губы, шею, глаза, пока у нее не сбилось дыхание. Его руки потянулись расстегивать пуговицы, но Белла его остановила.

— Морис. Мы не свободны, пока опера на носу. Ты не свободен. Я тоже. Для нас обоих это не конец света. Хотя сейчас так кажется. Ты говоришь, это комическая опера, что зрителям она понравится, даже если сопрано даст петуха, даже если дирижер пропустит паузу, и если хор переволнуется, а Фигаро забудет реплики, как и произошло накануне вечером, и если гитара графа прозвучит фальшиво — как, по твоим словам, случилось во время первого представления — и все равно зрители будут рукоплескать в конце.

— Да, будут. И не только в конце! Это Франция!

— Но все это еще впереди! Пусть все это сначала случится, прежде чем мы... осмелимся продолжить.

Морис улыбнулся.

— У меня есть основания питать надежды?

— Если на успех оперы, то да.

Снова последовал поцелуй, и Белла ответила на него. Когда они отстранились друг от друга, она заговорила:

— Моей старшей сестре сделали предложение руки и сердца два кавалера. Но подозреваю, глубокого чувства она не испытывает ни к одному из них. Похоже, на мне тоже хотят жениться сразу двое. Хотя у одного из них есть сомнения касательно брака. Но по крайней мере, эти двое очень меня любят. И я...

— И ты...

— В отличие от Клоуэнс, я очень-очень люблю обоих.

— Но один твой жених сейчас рядом с тобой, дорогая. А другой — в Лиссабоне.

Поехав посмотреть на Батто, Пол Келлоу взял с собой сестру.

Шимпанзе продолжал расти, и хотя не потерял дружелюбного нрава, но, учитывая устрашающий облик, в отсутствие Валентина его никогда не выпускали из огороженного пространства на кухне. Но даже это помещение пришлось укрепить вбитыми в пол железными кольями, иначе Батто проломил бы кирпичную стену, как пушечным ядром.

Дейзи так и не выздоровела со времен рождественского приема, но стоял приятный теплый день с легким ветерком, поэтому Пол взял в Ладоке еще одну лошадь и помог сестре взобраться в седло, чтобы проехать три мили до Плейс-хауса.

Как всегда, Дейзи пребывала в приподнятом настроении (единственный хороший симптом ее болезни). Она восторженно засюсюкала, увидев Батто, которому Дейзи моментально понравилась, и под пристальным присмотром Валентина он позволил потрепать себя по голове и ушам, как дружелюбная псина.

Валентин, набив карманы деньгами, полученными от незаконной перевозки олова в Росслер, испытывал некоторую долю облегчения по поводу того, что за разумную цену избавился от шахты в пользу доброжелателей из «Горнодобывающей компании северного побережья Корнуолла», как и от угрозы неизбежного ареста, и снова восстановил прежний облик — он был элегантно одет, волосы сверкали, кожа выглядела здоровой.

В последние пару недель он не устраивал в доме кутежей, а значит, стало меньше поводов хвастаться перед гостями Батто и напиваться. На доходы от будущей продажи Уил-Элизабет он нанял еще двух слуг, они вычистили дом, купили новые стулья на замену сломанным и отмыли чердак от едкой вони Батто. Что будет зимой, Валентин пока не знал; пожалуй, надо придумать способ устроить отопление в нынешнем жилище Батто за домом.

Он ни за что не расстанется с шимпанзе.

Они пили чай (да-да, чинно и благородно) в большой гостиной. К ним присоединился еще один гость, Дэвид Лейк.

Валентин заметил, что Дейзи сильно изменилась с тех времен, когда ходили слухи о ее романтической связи с Джереми Полдарком. Тогда Валентин жил то в Тренвите, то в Кардью, то в Лондоне. Но он помнил румяную девушку и ее сестру Вайолет. Последняя давно угасла и отправилась на тот свет, а у Дейзи проступили скулы, ее мучил лихорадочный кашель, волосы потускнели, плечи заострились.

После чая он предложил прогуляться к морю, коротким путем вдоль утесов, чтобы поглядеть на потерпевшее крушение рыболовецкое судно, которое прибило к берегу штормом на прошлой неделе, оно медленно разваливалось. Дейзи сказала, что ей это не по силам.

— Мне тоже лень. — Дэвид посмотрел на свой выступающий живот и рассмеялся. — Вы двое идите, если желаете. А я останусь с Дейзи и развлеку ее байками о твоих проступках.

Так что Валентин и Пол пошли вдвоем.

Сначала они обсудили шахту. Обратив финансовый кризис в свою пользу, Валентин рассказал, будто бы он подмял под себя новую компанию под управлением неопытного и доверчивого Филипа Придо.

На что Пол ответил:

— Придо. Он везде и всюду. Сует нос во все дела в графстве.

— Его вмешательство в мои принесло пользу. Но я не обязан его благодарить. Он номинальный руководитель и, видимо, свалял дурака, как и его работодатели.

Пол сорвал пару травинок и сунул в рот. Весь склон утеса порос вереском и дроком. Здесь кипела жизнь. Огромные морские чайки летали в легком ветерке и бросались вниз в поисках крольчонка, далеко зашедшего от норы. Сияла на солнце паутина.

Валентин продолжал нарочито громко вещать о том, что как раз за соседним холмом обнаружили тело Агнеты, о недавних выходках Батто — как тот ухватил одну горничную за завязки передника, тянул и тянул, пока передник не оказался в его руках, а она с визгом не бросилась на кухню. Она уволилась на следующий день, вернулась в Камборн, откуда приехала неделю назад.

— Не многие горничные готовы тут работать, — сказал Пол.

— Мы сократили их число до двух. Но и мужчины справятся, если им будут хорошо платить. — Глядя в мрачное лицо Пола, Валентин добавил: — Дейзи нравится мой шимпанзе. Сегодня у нее отличное настроение. Не хочешь остаться на ужин?

Пол сорвал еще травинку.

— Дейзи умирает, как Вайолет и Дорис. Но она покрепче их. Ей повезло.

Валентин вздохнул.

— Скверно иметь такое семейное заболевание. Твои родители нормально себя чувствуют для своего возраста?

— Отец — конченый пьяница. Со временем я нашел средства, чтобы ему помочь. Разнообразные средства, законные и незаконные. Он пропил деньги, которые я ему давал... Мать — сгорбленная старая карга, которая считает, что жизнь обошлась с ней сурово. Так оно и есть! Но ей не хватает смелости дать сдачи. Она со страхом пригибается и ползает, словно ее вот-вот поразит молния. Я, по крайней мере...

— Что?

— По-моему, я рассказывал, ты вроде знаешь, что когда я женился на Мэри, она была здоровой двадцатилетней девушкой. Теперь она болеет, как и остальные. Наверное, я тоже проклят. Но я знаю, как дать сдачи!

— Стивен Каррингтон однажды вечером спьяну намекал на что-то подобное.

— Ты про потасовку в Плимутском доке, когда Стивен убил вербовщика? Ну да... Позже было еще одно дело... назовем его ограблением. В нем участвовал и твой брат, или кузен, называй как хочешь. На деньги от этого дела он купил себе армейский чин и жил припеваючи в Брюсселе. Стивен вложил деньги в судоходное предприятие в Пенрине. А я... что сделал я? Кормил с ложечки папашу, и только у него появились лишние деньги, так он все спустил на выпивку!

Стояла полная тишина, нарушаемая лишь гудением насекомых и пчел. Море напоминало металлический синий сланец, два рыболовных судна неспешно процарапывали на нему дугу.

— Там внизу, — указал Валентин. — Почти все исчезло. Видно только носовую часть судна. Это «Тресона» из Сент-Айвса. Члены экипажа выбрались и вскарабкались на скалы, а когда прилив сошел, сумели добраться до Тревелласа.

— У Мэри, моей жены, выпали все волосы, — глухо произнес Пол. — Ей сделали парик.

— Боже милосердный!

— Сомневаюсь в этом.

— Это случилось после Рождества?

— Заболевание шаг за шагом прогрессирует.

— Жаль это слышать.

Они пошли дальше.

— Крики чаек не напоминают тебе вопли женщин, которых мучают? — вдруг спросил Пол. — Так и слышно: «Прошу, прошу, не надо!»

— К чему ты все это говоришь, Пол?

— Что «все»? О болезнях моих женщин?

— А еще о своих давних приключениях. Я не буду скорбеть по этому поводу. Мы сами строим свою судьбу. Или такая жизненная позиция для тебя слишком скучна?

— Я не смирюсь с судьбой, которую мне уготовал жестокий Господь. Мне кажется, ты из той же породы.

— Я скорее считаю, что мне ближе Батто. Мне нравится бить себя в грудь и огрызаться. А так я вполне мирный человек.

— Так вот, похоже, всем известно, что ты нанял рыбака для перевозки запрещенного груза во Францию, а обратно привез чай, шелк, бренди и все в таком духе.

— Ничего подобного, милейший друг. Я веду самую обычную торговлю на своем бриге между Падстоу и Росслером. Так что тут все вполне законно.

Пол чуть улыбнулся.

— Что ж, никто не предполагает, что я совершаю нечто незаконное, я веду вполне обычную жизнь. Если Бог существует (или существует только дьявол?), он знает, что это не так. Я бы с радостью врезал ему и плюнул в лицо.

Пол сопроводил эти слова соответствующими действиями, его лицо перекосилось от злобы и ненависти.

— Если ты не веришь в Бога, тогда почему злишься на него?

— А ты не злишься?

— Я не особо о нем думаю. Мать заставляла меня ходить в церковь и молиться. Когда она умерла при родах, я это прекратил.

— И ты пытаешься отомстить Богу?

— Вроде не пытаюсь. Я постоянно ссорился с отцом... официальным отцом, который часто обращался со мной, как с мусором, без конца то жаловал, то презирал, и в конечном счете я его возненавидел. Теперь мне даже его жаль. И жаль другого отца. Наворотили дел и меня заодно втянули... Недавно я позволил им вызволить себя из переделки, которую я уже сам устроил.

— Мы довольно похожи.

— Это ты так говоришь. Но есть существенное отличие.

— Какое?

— Я родился с необузданной страстью к красивым женщинам. С переходного возраста у меня... короче говоря, я развлекался с ними на полную катушку. Тогда как ты... у меня такое впечатление, что тебе не нравятся женщины.

— Я их ненавижу.

Валентин с интересом воззрился на спутника.

— Всех женщин?

— Нескольких могу выносить.

— А мужчин?

— У меня нет к ним тяги, если ты об этом.

— Но ведь ты женат.

— Мэри какое-то время отличалась от других. Вскоре я перестал удовлетворять ее требованиям, как и она перестала удовлетворять моим. Если бы она родила мне сына, то нашлось бы какое-то решение. Вместо этого она стала гнить изнутри, как червивое яблоко, зараженное болезнью. Лучше бы померла.

— Батто стал бы прилежным семьянином, — съязвил Валентин. — Через годик-два я, может, отправлю его обратно в Африку, чтобы он нашел себе пару.

— Удачи тебе в этом.

— Это точно. Посмотри-ка туда, — указал Валентин тростью. — Вон за той расщелиной нашли Агнету.

Пол приставил ладонь козырьком над глазами.

— Нет. Вон на той вершине за расщелиной.

— Откуда ты знаешь?

— На следующий день я ходил с Беном Картером и констеблем Парди осматривать место происшествия. Это ведь Бен нашел тело. Я точно помню место, потому что землю вокруг истоптали зеваки.