Венди

…Господи, как же мне плохо.

Лучше бы рука болела по-прежнему, чем это…

Я долго давилась слезами, но потом зарыдала в голос — все равно никому нет дела, а мне, может быть, полегчает.

Ну почему, почему, почему все так несправедливо? Почему невозможно всем быть счастливыми? Чем виноват Артур, мой добрый, отважный, единственный рыцарь? Чем виновата я?.. И не лучше ли было солгать, поддаться, позволить — ведь хотела же, признайся сама себе наконец: хотела.

Отто — далеко. Отто — никогда. А Артур — он рядом по первому зову.

Ведь можно было…

Нет, нельзя.

Я вытерла рукавом лицо. На часах полтретьего. Самое время подумать, как я все объясню Артему и ребятам, когда они вернутся. Артем скажет: «Так и знал, что этим кончится». А чего он ждал? Гномов семеро, Белоснежка одна. Молодые, одинокие — каждый по-своему, — третий год вместе, рано или поздно кто-нибудь… Это мог быть Влад. Или Чжао. Или сам Артем, в конце концов.

Я покосилась на раскрытое окно. Закрыть?..

А вдруг он вернется? Как Питер Пэн? А окно будет закрыто, и он поймет, что его здесь больше не ждут? Опять подступили слезы. Господи, как же мне жалко и себя, и его, и Отто, и всех…


Позвонили в дверь. Секретным сигнальным звонком — я его помнила с лета. Динь-динь (коротко), диинь-диинь (долго).

Первая мысль: «Артур!». Вторая: «Артур — в дверь?!» Третья: «Парни вернулись». Четвертая: «Рано им возвращаться». И только потом я встала сбоку от глазка, зажмурилась и посмотрела сквозь дверь в подъезд.

Там стоял человек, мужчина, очертания фигуры знакомые (длинные руки с непомерно большими кулаками), но узнать лицо было невозможно: железная дверь была слишком плотной, чтобы я могла различить детали. Только на ногах у него я разглядела ботинки с металлическими носками, в кармане куртки — пистолет, а на поясе — нож.

— Кто здесь? — спросила я громко.

— Макс, — ответила фигура за порогом.

Слава богу, свои.

Я повернула замок.

Макс не торопился переступать порог. Стоял, смотрел на меня одновременно и с радостью, и с жалостью, и с виной, и с чем-то еще… как недавно Елена Леонидовна. Маленькие глаза цвета мушиных крылышек часто моргали. Здороваться он не стал.

— Как рука? — спросил Макс с живым интересом.

— Терпимо.

— Че ревешь-то?

— Да так…

— Кто с тобой в квартире?

Я вытерла нос рукавом и отступила в коридор, приглашая его войти.

— Никого.

— То есть? — насторожился Макс.

— У Артема проблемы какие-то, — стала объяснять я, — с другом… Дэном.

Макс кивнул: знаю.

— Димку, Влада и Чжао он взял с собой. А Артур… — Тут мое лицо перекосило, и я разревелась, моля про себя, чтобы этот чужой, некрасивый, грубый Макс сейчас же сделал один чертов шаг мне навстречу, обнял по-братски и сказал хоть пару слов в утешение. Макс не был телепатом, поэтому не шелохнулся.

— Что Артур?

— Ушел…

Удивительно, но он как-то сразу понял. Поэтому не спросил «куда?», а спросил:

— Насовсем?

Я закивала, продолжая размазывать по щеке слезы.

— Дела, — покачал головой Макс. — Ну да ладно, это ничего не меняет. Ты собирайся давай. Мне велено тебя и… только тебя, — поправился он, вспомнив про Артура, — перевезти в другое место. Там безопаснее. Давай, торопись. Я за тебя перед Артемом отвечаю.

— Но Артем мне ничего не…

«Говорил», хотела закончить я, но тут вспомнила, что позвонить он мог разве что Артуру (моя заветная трубка осталась в клубе за сотни километров отсюда), а его телефон наверняка сейчас, кувыркаясь, летит с моста в Енисей. Или уже упал на дно.

— Хорошо, — послушно сказала я. — Только собирать мне нечего. Разве что… погоди, я сейчас.

Я вспомнила про Артемовы телефоны. Они все еще лежали в комнате и попеременно звонили. Я, понятное дело, к ним не притрагивалась. До настоящего момента. Теперь, раз уж Артем решил сменить базу, имеет смысл захватить их с собой. Я растолкала трубки по просторным карманам. Взгляд упал на Артемов ноутбук. С трудом запихав его в чехол, я сообразила, что где-то здесь должны быть и вещи Влада и Димки. Две небольшие туго набитые дорожные сумки отыскались в коридоре.

— Давай ты их возьмешь, ага? — попросила я Макса, все еще переминавшегося с ноги на ногу за порогом. Он послушался.

— А что случилось-то? — спросила я наконец.

— Проблемы, — ответил он туманно.

— С ребятами все хорошо? — уточнила я.

— Пока да, — заверил Макс.

— Ну, ладно тогда. Поехали.

Я обулась в свои туфли и наугад сняла с вешалки чужую мужскую куртку. Макс ничего не сказал.


Во дворе стоял крутобокий черный джип, из него нам навстречу вылез еще один браток — выше Макса на голову, худой и плоский, как линейка, с птичьим лицом, составленным из острых углов. Неподалеку стояла еще одна машина, тоже явно бандитская; привалившись к ней, курили двое парней в черной коже; они немедленно обмерили меня вдоль и поперек противными взглядами гробовщиков, побросали окурки и нырнули в темный салон.

— Эти с нами? — Я кивнула в сторону второй машины.

— Да, — ответил Макс, открывая мне дверцу, — так надо, не переживай.

Я забралась на заднее сиденье, и напарник Макса почему-то сел рядом со мной, а не вперед. Мне не хотелось такого соседства.

— Макс, можно я вперед сяду?

Второй парень дрыгнулся и собрался было что-то сказать, но Макс успел раньше:

— Садись.

Я бросила на соседа короткий мстительный взгляд и пересела.

Макс уложил вещи в багажник, и мы тронулись. Я привалилась виском к холодному стеклу. Полегчало.

Мысли перестали мельтешить и теснить друг друга, остыли, а потом и вовсе стихли. Я долго смотрела на огни ночного Красноярска за окном, ни о чем не думая. Слезы высохли, сердце перестало колотиться пойманным воробышком, стало спокойно и сонливо. Мне было все равно, что будет дальше.

Некоторое время я, кажется, дремала и очнулась от того, что дорога под колесами сделалась ухабистой и голова моя несколько раз чувствительно стукнулась о стекло.

— Где это мы? — спросила я Макса.

За окном не было уже ни фонарей, ни светофоров, ни многоэтажек, ни призывных вывесок ночных заведений — ничего, напоминающего о биении жизни; только приземистые силуэты каких-то темных зданий и долгие бетонные заборы. Здесь было совсем безлюдно, и только бродячая собака с бешеными глазами один раз в свете фар переметнулась через дорогу, напомнив о том, что мы все еще на планете Земля, а не где-нибудь в давно пустующих развалинах Марса.

— Промзона, — сказал Макс, будто одно это слово могло мне что-то объяснить.

— И куда мы дальше?

— Почти приехали, — невесело ответил Макс.

Я удивилась. Прежде нас всегда прятали по квартирам, а тут… какое-то совсем необитаемое место… Хотя, может, у них, бандитов, именно тут и расположено самое надежное убежище, кто ж их знает.

Вскоре по правую сторону от нас забор разомкнулся, я увидела распахнутые железные ворота, за которыми было светло. Машина медленно вползла во двор между двумя серыми зданиями-коробками и оказалась в поле света от ярко горящих фар нескольких автомобилей. Стоявший у ворот парень в камуфляже поднес к лицу рацию и что-то неразборчиво пробормотал. Мы остановились, скрипнув гравием. Рядом остановилась и ехавшая за нами машина.

— Вылезай, — тихо сказал Макс, не глядя на меня.

— Артем уже здесь?

— Нет, скоро подъедет.

— Там холодно, можно я в машине посижу?

— Вылезай давай, — подал голос тот, что сидел сзади. Тип, похожий на ощипанного цыпленка-переростка. Голос у него был противный, хриплый, будто у него в горле застряла мокрота. Сразу захотелось сделать ему что-нибудь плохое.

— Вылезай, — так же тихо, но настойчиво повторил Макс.

— Ладно.

Я вышла из машины, щурясь от света фар, — как на сцену. На секунду я совсем сомкнула веки и увидела, что там, впереди, у слепящих меня машин, стоят шесть вооруженных мужчин. Холод и вправду был собачий. Ноги мгновенно заледенели, потому что туфли были надеты на босу ноту. Ветер задувал за шиворот. Я неловко завернулась в куртку, но застегнуть ее поверх прибинтованной к телу руки не получилось. Ладно. Надеюсь, держать меня на этой холодрыге они будут недолго и отпустят обратно в теплый салон. Очень кружилась голова. Очень хотелось спать.

Макс и этот тощий с противным голосом взяли меня под руки и повлекли к одной из машин. Навстречу распахнулась дверца, но сидевший внутри человек не вышел к нам, а дождался, пока мы обойдем машину сбоку и встанем перед ним. Это оказался мужчина под пятьдесят, почти совсем седой, с жесткими лохматыми бровями, сросшимися над массивным носом. Он поднял на меня прищуренные глаза — как мне показалось, они были фиолетовые и холодные. Посмотрев мне в лицо, он лениво улыбнулся.

— Семен Тигранович, это Наташа, — отрапортовал из-за моей спины Макс.

Это имя-отчество — Семен Тигранович — мне доводилось слышать от Артема. Собственно, это был Сам. Наш покровитель. С чего бы мне такая честь?

— Очень приятно, Наташа, — медленно, без выражения выговорил Семен Тигранович; говорил он так же лениво, как и улыбался — почти не размыкая губ. И моргал так же медленно, как будто у него подсела какая-то батарейка.

— Взаимно, — буркнула я. Очень хотелось спросить: «Ну а дальше-то что?» Пустили бы меня обратно в машину…

Сидевший рядом с Семеном Тиграновичем водитель — я его заметила только сейчас — почему-то рассмеялся.

— Расскажи-ка… (пауза) Наташа… (пауза) что ты умеешь делать, — попросил Семен Тигранович.

— В смысле? — переспросила я, поежившись. Скорей бы кончился этот диалог.

— Что ты делаешь в цирке у Артема?

Что значит «у Артема», захотелось брякнуть сгоряча. Мы же не… Нет, развивать тему не стоит. Надо ответить скорее, чтоб наконец меня отпустили, а то уже зубы начинают стучать.

— Выступаю с кошками.

Мой собеседник на полсантиметра растянул губы, изобразив улыбку. Водитель, высунувшись из-за плеча шефа, тоже обрадовал меня зрелищем дюжины золотых зубов.

— Ты их дрессируешь?

— Нет. Вы же знаете, наверное. Арт-т-т-ем же, наверное, рассказ-з-зывал. Кстати, где он?

— Едет, — заверил меня золотозубый водила.

— А ребят-т-та?

— Едут.

— А еще что-нибудь умеешь? — продолжал Семен Тигранович. — Золото из железа (пауза) умеешь?

— Н-н-нет. Это только Артем. Я еще вот-т-т так умею.

Я телекинезом распахнула на Семене Тиграновиче бордовый кашемировый шарф. Зря я это сделала. Потому что брови у него сдвинулись так, что, казалось, одна наедет на другую. Он неожиданно быстрым движением поймал концы шарфа и с раздражением сунул за пазуху.

— А через стены умеешь?

— Да нет же, эт-т-то Чжао…

Про главное я говорить не стала. Если Артем поделился, значит, он уже знает, а если нет — стало быть, так надо, и не к чему мне распускать язык.

— Ну, ладно, — сказал Семен Тигранович, — покажешь мне кошек.

— Т-т-то есть как «покажешь»?! Где вы здесь возьмете кошек?

Это даже не смешно. Вытащить меня из города ночью в какую-то необитаемую дыру, чтобы смотреть представление с кошками?! Это что, для них — нормально? Это что, они так развлекаются?!

— Собаки подойдут? — прохрипел у меня над левым плечом бес-хранитель с лицом цыпленка, сдохшего от птичьего гриппа. — А то мы тут собак видели. Бегают…

— Валяйте, тащите собак, — без всякой радости сказал Семен Тигранович.

Моего согласия никто спрашивать не стал.

Тощий, к моей радости, отцепился от локтя и пошел организовывать охоту на собак. А Семен Тигранович отдал Максу долгожданный приказ:

— Девочку в машину (пауза). Надо будет — позову, — и захлопнул дверцу.

Я поймала себя на мысли, что и ему я при первой же возможности сделаю что-нибудь плохое. До сих пор подобные чувства у меня вызывали только наши преследователи-гэбэшники.

Голова кружилась все сильнее, так что я буквально ввалилась в машину. Макс покачал головой и сел рядом.

— Че, плохо тебе?

— Бывало лучше, — вздохнула я. — Долго еще ждать?

Макс поднес часы к самому носу:

— Минут сорок.

— Что там случилось-то? С Дэном?

Макс отвернулся:

— Нету Дэна.

— Господи… убили?

— Похоже на то.

Сердце, притихшее было, опять заколотилось. Все и вправду плохо. Неужели до него добрались эти!.. Значит, мы — следующие.

— С Артемом все в порядке?

— Все.

— Слушай, а зачем Семену Тиграновичу танцующие кош… в смысле собаки? Если все так, как ты говоришь, — чему радоваться-то?

— Не знаю.

Наступила противная тишина, как бывает, когда едешь в лифте с незнакомым человеком. Продолжать разговор я не стала. Меня одолела слабость. Я откинулась на подголовник и задремала.

Минут через десять снаружи засуетились, двор огласился лаем, воем и скулежом. Я вывернула голову: трое молодчиков под всеобщий гогот за шкирку волокли трех псин. Птицелицый подошел к машине и, щербато ухмыляясь, постучал в стекло:

— Выходи, дрессировщица.

Пришлось нехотя выбраться из машины. Кажется, стало еще холоднее. Мужики встали в круг, в центре которого оказались эти трое, державшие собак. Круг разомкнулся — в него вступил Сам. Поманил меня. Хоровод расступился еще раз, и Макс несильно подтолкнул меня в спину, напутствовав:

— Просто сделай, что он просит.

— А что делать-то? — громко спросила я, перекрикивая собачьи вопли и маты троицы, продолжавшей держать визжащих псов.

— Пусть станцуют, — царственно махнул рукой Семен Тигранович.

Бедные псины. «Успокойтесь, — послала я мысленный сигнал, — я с вами, все в порядке». Собачьи сознаньица учуяли меня, и лай стих.

— Отпустите собак, — велела я, — не укусят, не бойтесь.

Послушался только один.

— Я сказала: отпустите. Я их держу.

Второй разомкнул руки и попятился в круг, не разгибаясь. Его поза так и провоцировала на пинок. Третий упорствовал.

— Да отпусти же! Будешь держать — он не станцует.

Сработало.

Собаки теперь стояли в кругу, глядя на меня чуть недоуменно и доверчиво, и вертели лохматыми хвостами.

— Музыка нужна, — сказала я, позволив себе немного капризный тон.

Один из бандитов, стоявших рядом с Семеном Тиграновичем, бритый верзила в дорогущем пальто и таком же, как у шефа, шарфе, переспросил:

— Какая именно?

— Танцевальное что-нибудь. «Владимирский централ» отставить.

Круг заржал. Семен Тигранович махнул золотозубому водителю, тот метнулся к машине, пошуршал внутри и крикнул:

— «Чикаго»[20] подойдет?

— Подойдет.

Заиграло что-то бодро джазовое. Несколько секунд я вслушивалась в ритм. Поехали. «Это совсем нетрудно, вы справитесь, мои хорошие».

Собаки завертелись на месте, затем самый лохматый, в свалявшихся серых дредах кобель встал на задние лапы, и его примеру последовали две суки — старшая, ржаво-рыжая, с терьерскими кровями, и младшая, почти щенок, черная и кудрявая, как овечка. Семеня на задних лапах, они обошли круг (зрители, притихнув, чуть расступились), потом встали в ряд и изобразили канкан. Глядя, как дворняги вскидывают лапы в ритм, мужики сначала притихли, потом стали посмеиваться, потом кто-то захлопал — и вот уже все дружно по-детски присвистывают и аплодируют. Собаки меж тем изобразили некое подобие «танца маленьких лебедей», потявкивая и подвывая в такт, чем вызвали очередной всплеск эмоций, а потом музыка кончилась.

Я вернула вынужденных артистов в естественное положение — на четыре лапы, — но продолжала их придерживать.

— Давайте еще разок, на бис, — предложил кто-то.

Тут же началось:

— А вприсядку слабо? Типа «яблочко»?

— Не-не, нижний брейк, нижний брейк!

— Не, надо эту — лезгинку! Пап-пада-ба-па-па-да, пап-пада-ба-па-па-да! Асса! Асса!

Идею подхватили. Кто-то заблажил с наигранным акцентом:

— На Кавказе есть гора, самая високая, под горой тичет Кура, самая глубокая! Леригби-леригби, жижигога леригби!..

— Эй, тихо вы! — охладил их голос Семена Тиграновича. — Не расслабляемся.

— …чача глория асса!..

— Да есть еще время, Семен Тигранович! — выкрикнул какой-то обиженный зритель.

Я опять стала замерзать. Скорее бы приехал Артем.

— А с людьми так (пауза) умеешь?

Все стихли. К чему он клонит?

— Я не пробовала никогда.

— А ты попробуй. Давай, не стесняйся. Вот (пауза), Грифа попробуй заставь сплясать.

В круг выступил птицелицый знакомец. Гриф, значит. А я-то его «цыпленком»…

Я закрыла глаза, чтобы чутче контролировать зов, и разостлала его надо всем двором. Тогда, в машине, у меня получилось… не подчинить себе, но почувствовать их точно так же, как я чувствовала животных.

Нет, сейчас никак. Только три присмиревших песьих сознания. Никак. Наверное, это от слабости и не проходящего головокружения… не могу сосредоточиться. Я попробовала еще раз, и в какой-то миг поймала едва заметное колыхание паутины: кто-то был пойман, но это был не Гриф, точно не он. Кто-то дальше, на противоположной стороне круга.

Четвероногие пленники представлялись мне катышками пуха, нежными, трепетными, теплыми — этот же казался плотным, как хлебный мякиш. «Шевельнись, — попросила я. — Подойди». Мякиш вздрогнул, забился, словно услышал не зов, а гром набата; и тут на самой границе паутины, там, где никого по моим предположениям не могло, не должно было быть, обнаружили себя еще два человеческих мякиша. Не успела я удивиться, как…

— Ай, люли-люли-люли! — пустился в пляс Гриф, чертов скоморох. — Ай, люлюшеньки лю-лю!!! Ой, братцы, не могу, держите меня семеро, ноги сами дрыгаются!

Зов свернулся.

Собаки заскулили. Накатил предобморочный звон в ушах. Картинка перед глазами подернулась зеленью, свет сделался ослепительным. Макс подхватил меня ровно в тот момент, когда подогнулись колени.

— Ни хрена она не может, — услышала я сквозь звон хриплый голос Грифа.

Лапища Макса притронулась к лицу и легонько потрепала по щеке:

— Ты как?

Слабость отступила. Я привалилась к нему, как пьяная, с трудом удерживая зовом собак, которые готовы были кинуться врассыпную.

Семен Тигранович склонился к уху лысого, того, что спрашивал про музыку, и секунд десять что-то ему нашептывал, потирая руки. Тот все это время смотрел на меня пристально и зло (по этому уничтожающему взгляду я поняла: это его зацепило зовом), а потом решительно замотал головой. Семен Тигранович отстранился и изрек:

— Вот и я думаю. Собак пристрелить, циркачку вернуть в машину.

Во мне будто спустили какую-то пружину. Сволочи! Какие же вы все сволочи, в собаках этих больше благородства!..

Я заставила своих артистов, не дожидаясь, пока бандиты похватаются за оружие, сигануть через их головы и гепардовыми скачками пуститься к спасительным воротам. Через секунду раздались первые выстрелы, но бандитам мешал свет собственных фар: все они были направлены внутрь двора, и за пределом импровизированной сцены был мрак. Собаки скрылись. Я проследила их координаты в паутине зова: напуганные, но все еще подконтрольные, они стремительно неслись прочь. «Выждите немного и возвращайтесь», — послала я просьбу вдогонку. Хорошо бы они вернулись с собратьями — и чем больше их будет, тем лучше. Мне совсем не нравится то, что здесь происходит. Мне нужна армия. Я распростерла зов дальше, метров на триста, и нащупала в заброшенных бетонных лабиринтах еще не меньше двадцати дворняг и какую-то живность помельче — крыс или мышей. Приходите все. Приходите, мне нужна помощь.

Колени опять подломились, и Макс почти волоком оттащил меня к машине.

— Сиди тихо, — шепнул он, — я сейчас, — и вернулся к товарищам.

Чик — и стало темно и беззвучно.

— …вай-давай, очухивайся, ну, девочка, давай!

Макс тряс меня за здоровое плечо.

Я открыла глаза, и он сунул мне под нос плоскую флягу:

— На, коньячку глотни. Полегчает.

Я послушно приложилась к фляге.

Внутри что-то всхлипнуло и расправилось, как хирургическая перчатка, когда ее надувают. Я задышала глубоко и часто, глаза заслезились.

— Ну вот, — удовлетворенно пробормотал Макс, пряча флягу в карман. — Скоро уже Артем подъедет.

— Макс, — тихо сказала я, когда дыхание выровнялось, — мне кажется, тут что-то не так.

— В смысле? — насторожился он.

— Кончай прикидываться. Там на крыше засели два вооруженных человека. Мне говорят, что мы ждем Артема, а готовятся как будто к штурму со спецназом.

— А как ты…

Он осекся. Поднял на меня виноватые глаза и полез обратно в карман за фляжкой.

— Нас убьют, да? — спросила я.

Он лихорадочно, чертыхаясь шепотом, отвинтил крышку, в два глотка высосал все содержимое и засопел в рукав.

— Тебе нельзя, ты ж за рулем. Так как? Убьют?

— Может, и нет, — аккуратно подбирая слова, ответил он после долгого раздумья. — Как получится. Во всяком случае — не всех.

— А как это будет? Пуля? Петля? Камень на шею? А?

Макс уставился на фляжку, как будто собирался тренироваться в телекинезе.

— Наташ, заткнись, пожалуйста. Просто заткнись.

Загрузка...