Белые генералы

1. ПОТОМОК РЫЦАРЕЙ

Барон Петр Николаевич Врангель родился в городке Ново-Александровске Ковенской губернии (ныне территория Литвы) 28 августа 1878 года.

Старинный остзейский род Врангелей вел свою родословную с XIII века. В 1653 году дальний предок нашего героя получил баронский наследственный титул. Магистры Ливонского рыцарского ордена и шведские короли жаловали Врангелям земли в Лифляндии и Эстляндии, и Врангели платили им верной службой. Биограф Петра Николаевича Врангеля В. Ж. Цветков рассказывает, что шведскому королю Карлу XII служили 79 баронов Врангелей, 13 из них были убиты под Полтавой, семеро умерли в русском плену. Служили Врангели Фридриху II, командовали прусской конницей в войнах с Наполеоном. А когда Лифляндия и Эстляндия окончательно укрепились за Россией, Врангели так же верно стали служить российской короне.

Отец нашего героя, Николай Георгиевич Врангель, был одним из немногих Врангелей, отказавшихся от военной карьеры. Он стал директором страхового общества «Эквитэбль» в Ростове-на-Дону. Здесь же в Ростове, на берегах Дона, прошли детство и юность Петра Врангеля.

После окончания Ростовского реального училища Петр Врангель уехал в Санкт-Петербург и поступил в Горный институт. В 1900-м из института вышел молодой горный инженер.

Баронский титул, родственные связи, клановая поддержка остзейцев — все это способствовало тому, что Петр Врангель был принят в высшем свете. Известный генерал Игнатьев, «советский граф», оставивший интереснейшие воспоминания «Пятьдесят лет в строю», вспоминал молодого Врангеля, выделявшегося на балах своей студенческой тужуркой.

Как и все российские подданные, Петр Врангель должен был отбывать воинскую повинность. Высшее образование давало ему право служить всего один год и выбрать самому себе место прохождения службы. По окончании года доброволец — «вольноопределяющийся» — сдавал экзамены на первый офицерский чин и мог либо выйти в запас и продолжать мирную жизнь и карьеру по специальности, либо остаться офицером в полку, где он начал службу.

Вольноопределяющийся 1-го разряда выбрал для прохождения службы лейб-гвардии Конный полк. Для поступления на службу в элитную гвардейскую часть требовалось согласие командира этой части. В гвардейскую кавалерию людей принимали с разбором, ведь вольноопределяющийся может стать офицером. А офицеры каждого гвардейского кавалерийского полка были своего рода замкнутым сообществом, с отличными от других нравами, традициями, со своим «лицом», со своей легендой. Но Петр Врангель надеялся получить согласие командира именно этого полка, лейб-гвардии Конного.

Полк вел свою историю от сформированного при Петре I Кроншлотского драгунского полка, который с 1722 года назывался Лейб-Регимент. Императрица Анна Иоанновна особенно отличала этот полк, переименовала его в Конную гвардию. С этого времени офицеры полка традиционно набирались из любимых Анной Иоанновной прибалтийских немцев.

Полк отличился во многих походах. В несчастной Аустерлицкой битве конногвардейцы взяли единственный трофей этого дня — знамя 4-го линейного французского полка.

В начале XX века полк подбирался из высоких брюнетов с бородками, которые выезжали на великолепных вороных конях. Впрочем, каждый гвардейский полк воспринимал термин «иметь свое лицо» в достаточно прямом смысле. В один полк набирали голубоглазых блондинов, в другой — жгучих брюнетов, в третий (Павловский) — рыжих и курносых и т. д. и т. п.

Видимо, служба (даже рядовым) в очень престижном гвардейском полку, возможность бывать в свете произвели на молодого Петра Врангеля достаточно сильное впечатление. Горным инженером он так и не стал.

Да и трудно представить его, двухметрового верзилу, спускающимся в штрек шахты даже для руководства работами.

Но и в полку он не остался. В 1902 году сдал экзамены на чин корнета гвардейской кавалерии и уволился в запас.

Какое-то время П. Н. Врангель служит чиновником для особых поручений при Иркутском генерал-губернаторе, но как только началась война с Японией, добровольцем идет воевать.

Гвардия давала преимущество в один чин, и Врангель определился в Забайкальское казачье войско уже в чине сотника.

Война — вот стихия для молодого барона, оказавшегося таким же воинственным, храбрым и хладнокровным, как и его далекие предки во времена крестовых походов. П. Н. Врангель воюет в отряде генерала Рененкампфа, затем в Отдельном дивизионе разведчиков, проявляет свой кавалерийский талант, отвагу и дерзость. Войну заканчивает с орденом Святого Станислава 3-й степени, орденом Святой Анны 4-й степени «За храбрость» и внеочередным производством в подъесаулы.

Выбор сделан окончательно. В марте 1907 года Врангель возвращается уже в чине поручика в свой лейб-гвардии Конный полк и поступает в Академию Генерального штаба. В 1909 году закончена Академия, в 1910-м Офицерская кавалерийская школа. В 1912 году ротмистр Врангель назначается командиром эскадрона Его Величества в своем полку.

Карьера вроде бы удалась. Петр Николаевич удачно женится на фрейлине, дочери камергера двора Его Величества Ольге Михайловне Иваненко и получает немалое приданое. Веселая полковая жизнь какое-то время сказывается на отношении бравого ротмистра к браку, но постепенно все улаживается. Семья Врангелей живет счастливо, Ольга Михайловна воспитывает трех детей, двух дочерей, Елену и Наталью, и сына Петра.

К этому времени, видимо, складывается окончательно характер и само мировоззрение Петра Николаевича Врангеля. Перед нами храбрый, решительный, самоуверенный и даже самонадеянный гвардейский офицер, монархист, прямолинейный любитель порядка и дисциплины, человек нелицеприятный, режущий «правду-матку», но не забывающий в то же время о карьере, прекрасный собеседник, танцор, дирижер, свой в высшем обществе и при дворе.

В 1914 году начинается война с Германией, и гвардия отправляется на фронт. В первые же дни гвардейская кавалерия ввязывается в бои, и первый бой, несчастный в целом для 1-й гвардейской кавалерийской дивизии, становится звездным часом для Петра Врангеля. 6 августа 1914 года у местечка Каушен гвардейцы в пешем строю, не ложась, атаковали немецкую батарею, прикрытую пулеметами. Потери были огромны. И тогда последний резерв дивизии, эскадрон ротмистра Врангеля, в конном строю лихой атакой берет немецкую позицию. Все офицеры эскадрона убиты, есть потери среди рядовых, но немного, сам Петр Врангель награждается орденом Святого Георгия 4-й степени и становится героем для всей дивизии, для цвета русской гвардии.

История первой мировой войны долгое время оставалась наименее изученной страницей в книге Истории России. Периодически вставал мало кого волновавший вопрос, кто же был первым георгиевским кавалером «Великой войны», «2-й Отечественной», как назвали ее вскоре после начала.

Насчет рядового состава сомнений не было — донской казак Кузьма Крючков. Среди офицеров тоже называли донца Болдырева из 1-го Донского полка. Но вот интересная запись из дневника самого Николая II: «10 октября... После доклада Барка принял Костю, вернувшегося из Осташева, и ротм. л. -гв. Конного полка бар. Врангеля, первого Георгиевского кавалера в эту кампанию».

В декабре 1914 года следует производство в полковники (чина подполковника в гвардейской кавалерии не было) и пожалование во флигель-адъютанты свиты Его Величества.

Петр Николаевич получает право и возможность часто видеть царя, который в 1915 году берет на себя верховное командование армией. 8 октября 1915 года Николай II записывает: «После чая принял Врангеля — фл. -ад.», но не указывает причин и цели этой встречи.

В октябре 1915 года Врангель получает в командование 1-й Нерчинский казачий полк Уссурийской дивизии. С казаками он начинал свою военную карьеру в войне с японцами. Теперь он начинает службу с ними в качестве полкового командира. В новом качестве представляется царю. Запись 25 февраля 1916 года: «В 10 час. принял флиг. -адъют. Врангеля, командира 1-го Нерчинском каз. полка...»

В одном полку с П. Н. Врангелем по странной случайности служили два офицера, которые прогремели впоследствии, как и Врангель, на фронтах гражданской войны, но на Дальнем Востоке, — Семенов и барон Унгерн-Штернберг. Оба они, естественно, привлекли внимание Врангеля, и он впоследствии в своих мемуарах дал очень полную характеристику обоим.

Семенов — «бойкий, толковый, с характерной казацкой сметкой, отличный строевик, храбрый, особенно на глазах начальства, он умел быть весьма популярным среди казаков и офицеров».

Унгерн был для Врангеля более интересен. Как и Врангель, Унгерн происходил «из прекрасной дворянской семьи лифляндских помещиков». Но, видимо, генный код этого потомка рыцарей выдал на свет Божий несколько иные, но несомненно присущие рыцарству на ранней стадии его истории черты. «Такие типы, созданные для войны и эпохи потрясений, с трудом могли ужиться в обстановке мирной полковой жизни, — вспоминал Врангель. — ...Худой и изможденный с виду, но железного здоровья и энергии, он живет войной. Это не офицер в общепринятом значении этого слова, ибо он не только совершенно не знает самых элементарных уставов и основных правил службы, но сплошь и рядом грешит и против внешней дисциплины и против воинского воспитания — это тип партизана-любителя, охотника-следопыта из романов Майн-Рида».

В Нерчинском полку Врангель вновь отличился. Вся Уссурийская дивизия, возглавляемая талантливым кавалерийским начальником генералом Крымовым, действовала, как пишет военный историк, «с исключительным блеском». За блестящую атаку 22 августа 1916 года в Лесистых Карпатах полк Врангеля получил особое отличие — сам Наследник Цесаревич был назначен полковым шефом. Врангель был ранен и лечился в Петрограде, вернулся на фронт и вновь с группой офицеров своего полка выехал в столицу представляться новому шефу.

Опередивший полковую депутацию, Врангель по праву флигель-адъютанта был назначен дежурным при царе и обедал с царской семьей. Впоследствии он подробно описал это время и дал характеристику членам царской семьи: «На всех видевших его вблизи Государь производил впечатление чрезвычайной простоты и неизменного доброжелательства. Это впечатление являлось следствием отличных черт характера Государя — прекрасного воспитания и чрезвычайного умения владеть собой... Ум Государя был быстрый. Он схватывал мысль собеседника с полуслова, а память его была совершенно исключительная... Обедали на половине Императрицы. Кроме меня посторонних никого не было, и я, обедая, и провел вечер один в Семье Государя. Государь был весел и оживлен, подробно расспрашивал меня о полку, о последней блестящей атаке полка в Карпатах. Разговор велся частью на русском, частью, в тех случаях, когда Императрица принимала в нем участие, на французском языках. Я был поражен болезненным видом Императрицы. Она значительно осунулась за последние два месяца, что я ее не видел. Ярко выступали красные пятна на лице. Особенно поразило меня болезненное и как бы отсутствующее выражение ее глаз... Великие Княжны и Наследник были веселы, шутили и смеялись. Наследник, недавно назначенный шефом полка, несколько раз задавал мне вопросы — какие в полку лошади, какая форма... После обеда перешли в гостиную Императрицы, где пили кофе и просидели еще часа полтора».

В церкви, куда Врангель сопровождал всю царскую семью, он вновь сравнивал «спокойное, полное глубокого религиозного настроения лицо Государя с напряженным, болезненно экзальтированным выражением Императрицы».

4 декабря было представление царю и наследнику делегации от Нерчинского полка, которая привезла Цесаревичу мундир полка и маленького забайкальского коня. «Тут же на крыльце Царскосельского дворца Государь с Наследником снялся в группе с депутацией... Это, вероятно, одно из последних изображений Государя во время Его царствования и это последний раз, что я видел русского Царя», — писал Врангель в своих воспоминаниях. В тот же день Николай II и наследник престола уехали на фронт, на следующий день на фронт отбыл и барон Врангель.

Дивизия его была переброшена на Румынский фронт. Здесь Врангель был назначен командиром 1-й бригады, а затем, поскольку начальник дивизии генерал Крымов выехал в Петроград, принял командование над всей Уссурийской дивизией. В январе он за боевые отличия был произведен в генерал-майоры. В своих записках П. Н. Врангель вспоминает, как в эти дни он узнал об убийстве Распутина, как обедал с Великими княгинями и румынской королевой, как отведенные на отдых части стояли в Бессарабии и как веселились в Кишиневе. «Среди беззаботного веселья и повседневных мелочных забот, казалось, отлетели далеко тревоги последних долгих месяцев и ничто не предвещало близкую грозу».

2. СМУТА

4 или 5 марта в бессарабскую глухомань дошло известие об отречении Николая II от престола в пользу его брата, Михаила Александровича, и об отречении Михаила, точнее о передаче им вопроса о форме власти в России на усмотрение Учредительного собрания.

К известиям об отречении Николая Врангель отнесся спокойно, но когда услышал об отречении Михаила, сразу же сказал своему начальнику штаба: «Это конец, это анархия».

«Последние годы царствования отшатнули от Государя сердца многих сынов отечества. Армия, как и вся страна, отлично сознавала, что Государь действиями своими больше всего Сам подрывает престол. Передача Им власти Сыну или Брату была бы принята народом и армией не очень болезненно», — писал Врангель. Отречение Михайла напугало его гораздо больше: «Опасность была в уничтожении самой идеи монархии, исчезновении самого Монарха».

Первые плоды «свободы» дали знать о себе сразу же. Дисциплина в армии стала стремительно падать. Генерал Крымов, восторженно встретивший известия о революции, теперь хватался за голову и не нашел ничего лучше, как послать Врангеля в Петроград с письмом к военному министру Гучкову (с ним Крымов был дружен) о недопустимости подобных порядков в армии. С Гучковым Врангель не встретился, передал письмо министру иностранных дел Милюкову.

Решительный и прямолинейный барон не скрывал своих чувств. Он не боялся выбросить из буфета наглеца с красным бантом, который приставал к даме; отказывался провести полковой праздник с казаками, которые выстроились под красным флагом («...Под красной юбкой я сидеть не буду и сегодняшний день с вами провести не могу»); открыто восхищался командиром корпуса графом Келлером, отказавшимся присягнуть Временному правительству.

Естественно, что Врангель стал близок с кругами, которые впоследствии были названы «корниловскими». Его непосредственный начальник, генерал Крымов, получил назначение командовать 3-м конным корпусом, тем самым, что впоследствии по приказу Корнилова пошел на Петроград. Крымов в сложившейся ситуации решил «ставить на казаков» и, получив новое назначение, добился включения в свой корпус Уссурийской казачьей дивизии, командовать которой поставили П. Н. Врангеля.

Врангель понимал, что собирается кулак для борьбы с «анархией», но не разделял надежд Крымова на казаков.

«Прожив детство и юность на Дону, проведя Японскую войну в рядах Забайкальского казачьего полка, командуя в настоящую войну казачьим полком, бригадой и дивизией, в состав коих входили полки трех казачьих войск — я отлично знал казаков, — писал Врангель. — Я считал, что они легко могут стать орудием известных политических казачьих кругов. Свойственное казакам испокон стремление обособиться представляло в настоящую минуту, когда значительная часть армии состояла из неказаков, а казачьи части были вкраплены в целый ряд регулярных дивизий, немалую опасность.

Я считал, что борьба с развалом должна вестись иными путями, не ставкой на какую-либо часть армии, а дружным единением верхов армии и сплоченностью самой армии».

Однако ставка на казаков стала давать свои плоды, в кавалерийских дивизиях стало заметным разделение, настороженное отношение казаков к неказакам и наоборот. В казачьих полках стали искоса поглядывать на «русских» офицеров.

Недовольный таким положением дел, П. Н. Врангель попросил о переводе его в регулярную кавалерию. Генерал Крымов написал такое ходатайство военному министру. В ожидании решения Врангель выехал в Петроград.

В столице он был поражен общим настроением, развалом, митинговыми страстями. Необходима была сильная рука, новый Бонапарт, чтобы навести элементарный порядок и продолжать войну с Германией.

Внимание Врангеля привлек командующий Петроградским военным округом генерал Корнилов, храбрый, очень популярный в армии. И главное — Корнилов не боялся крови и предлагал Временному правительству силой разогнать демонстрацию в апреле 1917 года, когда разразился первый политический кризис после революции. Однако Корнилова скоро перевели на фронт на должность командарма, а затем командующего фронтом и даже верховным главнокомандующим.

Врангель и его друг граф А. П. Пален попытались бороться сами, даже создали штаб, но в связи с началом наступления Врангеля вновь направили на фронт.

На фронт П. Н. Врангель прибыл 6 июля. Наступление к тому времени уже захлебнулось, а 7-го австро-германские войска перешли в контрнаступление. Целый корпус, испытанные в боях гренадеры, были предательски сняты с позиций и отведены в тыл, и русская армия побежала.

Врангелю помимо 7-й кавалерийской подчинили 3-ю Кавказскую казачью дивизию и поставили задачу прикрывать отступление на стыке VII и VIII армий Юго-Западного фронта. На реке Сбручь разгорелись жестокие арьергардные бои, и Врангель, маневрируя и нанося контрудары, смог отогнать преследующую русских кавалерию противника.

Всегда во время боев его заботила одна проблема, сам Врангель сформулировал ее как «достижение психологического единства» с подчиненными ему войсками. После удачных боев, особенно после удавшейся конной атаки драгун Кинбурнского полка (вещь в те времена редкая), в результате которой были взяты пленные, «психологическое единство» с войсками, как считал сам Врангель, было установлено, он «взял в руки» подчиненные ему войска.

Своеобразным подтверждением тому служит постановление солдат подчиненного ему Сводного Корпуса (7-я кавалерийская и 3-я Кавказская дивизии) о награждении П. Н. Врангеля солдатским Георгиевским крестом 4-й степени.

В августе 1917 года перед самым выступлением генерала Л. Г. Корнилова П. Н. Врангель получил приказ выслать в распоряжение 3-го конного корпуса Осетинский и Дагестанский полки из 3-й Кавказской дивизии. Судя по всему, Корнилов собирал в 3-м конном корпусе, предназначенном для похода на Петроград, полки, состоявшие из представителей народов Кавказа. Там уже была Туземная, «Дикая», дивизия шестиполкового состава. Служившие в ней кавказские добровольцы считались более «надежным» элементом, чем разложившиеся после февральской революции русские регулярные части.

Врангель уже распорядился начать погрузку войск в эшелоны, когда пришли известия о корниловском выступлении, об отрешении Керенским Корнилова от командования и объявлении его мятежником, одновременно, даже раньше, пришел приказ Корнилова, в котором он объявлял, что берет на себя полноту власти в стране.

Солдатские комитеты поддержали Керенского, Врангель настаивал на погрузке и отправке двух полков на помощь корниловцам, 3-му Конному корпусу. Конфликт закончился без каких-либо последствий для Врангеля. Его не тронули, хотя сам Корнилов и поддержавшие его высшие воинские чины были арестованы. Более того, через некоторое время Врангель получил предписание выехать и принять стоявший под Петроградом 3-й Конный корпус, фактически заменить генерала Крымова.

Однако, прибыв к месту назначения, Врангель узнал, что корпус уже передан под командование генерала П. Н. Краснова. Здесь же Врангель узнал об обстоятельствах смерти генерала Крымова, который с похода был вызван Керенским и обвинен в мятеже и измене. Крымов, считавший, что корпус движется на Петроград по приказу Корнилова и по вызову самого Керенского (об этом Керенский и Корнилов договорились в Москве на Государственном совещании), был потрясен и застрелился. Последними его словами стали: «Я умираю, потому что очень люблю Родину».

Попытки Врангеля разобраться с назначением, выяснить, кто будет командовать корпусом, он или Краснов, ни к чему не привели. Он «завис», но уяснил, что Керенский ему не доверяет и вряд ли утвердит на посту командира корпуса, стоящего непосредственно под Петроградом. Вместо этого Врангелю обещали должность командующего Минским военным округом. Оскорбленный барон подал в отставку.

Фактически исполняющий обязанности верховного главнокомандующего генерал Духонин вызвал Врангеля в ставку и просил остаться в армии. Находясь в Ставке, барон узнал о большевистском восстании в Петрограде и об установлении в России новой власти.

Узнав, что новый командующий, прапорщик Крыленко, назначенный большевистским правительством, едет в Ставку брать власть в свои руки и начать переговоры с немцами, П. Н. Врангель покинул Могилев и уехал в Крым, где было одно из имений его жены.

Крым поразил его в то время провинциальной тишиной, здесь не бушевали пока еще революционные страсти, которые П. Н. Врангель, будучи офицером, человеком долга и дисциплины, презирал и даже ненавидел. Главным несчастьем он считал сепаратный мир нового правительства с Германией, развал России и огромные территориальные потери. Виновников он видел в бездарном Временном правительстве, в высшем генералитете и в народе в целом. «Великое слово «свобода» этот народ заменил произволом и полученную вольность превратил в буйство, грабеж и убийство».

Сведения о событиях в России до Крыма доходили нерегулярно. П. Н. Врангель знал о том, что Каледин на Дону не признал власть большевиков, но не верил в прочность калединской власти, «считая, что рано или поздно казачество должно быть вовлеченным в революционный вихрь и опомнится, лишь испытав на собственной шкуре прелести коммунистического режима».

Тихая жизнь в Крыму продолжалась недолго. В начале января власть в Крыму захватила местная Красная гвардия. 11 января П. Н. Врангель был арестован.

Причину он видел в том, что выгнал из имения помощника садовника, а за то, что этот человек в ответ на замечание осмелился грубить жене П. Н. Врангеля, барон вытянул его тростью. Теперь обиженный привел красногвардейцев и выдал им «контрреволюционера и врага народа».

Арестованных в Ялте держали на борту миноносца. Врангеля поместили туда же. Спасло его то, что его жена пошла добровольно вместе с ним, и они вместе убедили революционный трибунал в истинной причине ареста.

Врангеля выпустили, хотя в ночь, что он провел в плавучей тюрьме, в Ялте было расстреляно более ста человек. От греха подальше он уехал из Ялты в сельскую местность и там дождался падения большевистской власти и прихода немцев.

«Я испытывал странное, какое-то смешанное чувство, — вспоминал Врангель о приходе немцев в Крым. — Радость освобождения от унизительной власти хама и большое чувство обиды национальной гордости».

3. К «ДОБРОВОЛЬЦАМ»

На Украине при содействии немцев произошел правительственный переворот, на смену Центральной Раде, украинским социалистам, которые, собственно, и пригласили немецкие войска, пришел гетман. Украинская Народная Республика переименовывалась в Украинскую Державу. Сама персона гетмана вызвала недоумение Врангеля. Гетманом Украины стал его бывший полковой командир времен мировой войны генерал Скоропадский. Со Скоропадским Врангеля связывали долгие годы совместной службы в одной бригаде, в одном полку (войну Скоропадский начал командиром лейб-гвардии Конного полка), у Врангеля составилось устойчивое мнение о качествах этого человека: «Он прекрасно служил, отличался большой исполнительностью, редкой добросовестностью и большим трудолюбием... Впоследствии в роли начальника он проявил те же основные черты своего характера: большую добросовестность, работоспособность и настойчивость в достижении намеченной цели.

Порыв, размах и быстрота решений были ему чужды».

Проездом в Киеве Врангель навестил Скоропадского, и тот приглашал его стать начальником штаба при гетмане. Врангель взял время на обдумывание этого предложения. Он в принципе допускал возможность «немецкой ориентации, так как считал, что немцам объективно выгодно иметь в качестве союзника сильную дружественную Россию, особенно когда их дела на Западном фронте в связи с вступлением в войну США были далеко не блестящи. В таком случае немцы должны были пересмотреть условия грабительского Брестского мира и позволить русским самим сбросить большевистскую власть. Что касается верности «союзникам», Англии и Франции, то Врангель считал, что Россия уже свободна от каких-либо союзнических обязательств, поскольку и Англия и Франция способствовали «Великой и бескровной» февральской революции, с которой и начались все беды России, в том числе и проигрыш войны.

Единственное, в чем хотел убедиться Врангель, что Скоропадский имеет конечной целью восстановление России. «Веришь ли ты сам в возможность создать самостоятельную Украину, или мыслишь ты Украину,, лишь как первый слог слова «Россия»?» — спросил барон гетмана. Скоропадский ответил, что ставит своей жизненной задачей образование самостоятельной и независимой Украины в результате объединения славянских земель Австрии (Галиции) и бывшей российской Малороссии. Уразумев ситуацию, Врангель отказался сотрудничать с гетманом.

В Киеве он встречался с представителем нового донского атамана Краснова генералом Свечиным. Свечин хвалил плодотворную работу Краснова по созданию армии и наведению порядка на Дону, но предупредил, что движение на Дону носит шовинистический характер. О Добровольческой армии Свечин отзывался с пренебрежением, считал, что после смерти Корнилова армия обречена на скорый конец. Под впечатлением сообщения генерала Свечина Врангель еще долго находился в стороне от участия в борьбе с большевиками.

Он побывал в Белоруссии, где располагались имения его жены. В Белоруссии тоже хозяйничали немцы, но уже начинался развал среди их хорошо дисциплинированных войск — чувствовалось приближение революции. В самом Минске стоял польский корпус, и произвол поляков, по мнению Врангеля, был хуже немецкого.

В июле и августе пришли известия с Кубани и Кавказа, что там возобновилась борьба с большевиками, кубанцы восстали и готовы поднять весь Кавказ.

Во время своего очередного визита в Киев Врангель встретился с генералом Драгомировым, который по приглашению генерала Алексеева выезжал на Кубань. Встреча эта решила судьбу барона. Он вместе с семьей выехал вслед за Драгомировым в Екатеринодар.

В Екатеринодаре Врангель встретил многих знакомых офицеров. Знакомые были и среди высшего командного состава Добровольческой армии. С одними он вместе служил до войны, с другими учился в Академии, с третьими вместе воевал.

На другой день после приезда Врангель явился к командующему армией генералу Деникину. Вот впечатление Врангеля о Деникине: «Среднего роста, плотный, несколько расположенный к полноте, с небольшой бородкой и длинными, черными, со значительной проседью усами, грубоватым низким голосом, генерал Деникин производил впечатление вдумчивого, твердого, кряжистого русского человека. Он имел репутацию честного солдата, храброго, способного и обладавшего большой военной эрудицией начальника». До Екатеринодара они виделись, но мельком. Впрочем, Корнилов несколько раз говорил с Деникиным о Врангеле как о талантливом кавалерийском начальнике и пытался разыскать барона еще до «Ледового похода».

— Ну, как же мы вас используем? Не знаю, что вам и предложить, войск ведь у нас не много... — сказал Врангелю Деникин.

Зная о сложившейся системе производства в Добровольческой армии, где все преимущества имели «первопоходники», участники «Ледового похода», Врангель ответил:

— Как вам известно, ваше превосходительство, я в 1917 году командовал кавалерийским корпусом, но еще в 1914 году я был эскадронным командиром и с той поры не настолько устарел, чтобы вновь не стать во главе эскадрона.

Однако в коннице Добровольческой армии ситуация сложилась несколько иная. Подавляющее большинство ее состояло из казаков, и Деникин, сомневаясь в полководческих талантах казачьих начальников, продвигал вверх «русских» генералов.

— Ну, уж и эскадрона... Бригадиром согласны?

— Слушаю, ваше превосходительство. Впрочем, Врангель получил в командование даже не

бригаду, а сразу же целую дивизию, 1-ю конную. Начальник ее, генерал Эрдели, отправился с особой командировкой в Грузию. 29 августа 1918 года П. Н. Врангель отправился в станицу Темиргоевскую, в штаб своей дивизии.

Добровольческая армия в тот период имела около 38 тысяч штыков и сабель и делилась на три пехотные дивизии, три конные дивизии, отдельную конную и отдельную пластунскую бригады. Противостоящая ей Северо-Кавказская Красная Армия насчитывала около 80 тысяч штыков и сабель, была снабжена за счет складов бывшего Кавказского фронта, но по уровню дисциплины и подготовке командного состава значительно уступала «добровольцам» и кубанцам.

1-я конная дивизия действовала на Майкопском направлении, в ее состав входили 1-й Уманский, 1-й Запорожский, 1-й Екатеринодарскии и 1-й Линейный казачьи полки из казаков Ейского, Екатеринодарского и Лабинского отделов, Корниловский конный полк, состоявший из казаков, участвовавших еще в 1-м Кубанском походе Корнилова, 2-й Черкесский полк из черкесов Лабинского отдела, пластунский батальон и три батареи. В дивизии почти отсутствовали средства связи и санитарные средства, патроны и снаряды по большей части добывались у противника, изредка поступали с Дона от атамана Краснова.

«Казаки каждый в отдельности дрались хорошо, но общее обучение и руководство хромали».

Против дивизии стояли 12—15 тысяч красных, главным образом пехоты, при 20—30 орудиях. У большевиков было в избытке патронов и снарядов, имелись даже бронеавтомобили. Врангель сразу же оценил, что противник дерется упорно, но общее управление из рук вон плохо. Позиция противника тянулась вдоль линии железной дороги и была хорошо укреплена. Три недели Врангель пытался сбить красных и угрозой обхода и фронтальным внезапным ударом в конном строю. Все было тщетно. Наконец, 17 сентября на помощь Врангелю подошла пехотная дивизия Дроздовского. Дроздовцы сменили части 1-й конной дивизии и начали наступление с фронта, а Врангель собрал всю свою конницу в кулак и обошел позиции красных с востока.

Но красные отбили наступление дроздовцев и зажали оказавшегося у них в тылу Врангеля. Пришлось отойти. Сам барон пытался увлечь казаков вперед в атаку, но немногие последовали за ним. «Редко мне за мою продолжительную службу пришлось бывать под таким огнем, — вспоминал Врангель. — Части за мной не пошли. Значит, они не были еще в руках, отсутствовала еще и та необходимая духовная спайка между начальником и подчиненными, без которой не может быть успеха...» — констатировал он.

Благодаря удачным действиям соседней дивизии генерала Покровского противник все же отошел перед частями Врангеля. «С этого дня война переносилась в поле, где на первый план выдвигается не численность, а искусство маневра. С этого дня начинается победоносное наступление наше, закончившееся полным поражением противника и очищением всего Северного Кавказа», — вспоминал Врангель.

4. ОСВОБОЖДЕНИЕ КУБАНИ

Гражданская война не может не быть жестокой. Были встречи с хлебом-солью, были массовые порки и расстрелы, были и закапывания живых в землю.

«В этот первый период гражданской войны, где одна сторона дралась за свое существование, а в рядах другой было исключительно все то мутное, что всплыло на поверхность в период разложения старой армии, где страсти с обеих сторон еще не успели утихнуть и озлобление достигло крайних пределов, о соблюдении законов войны думать не приходилось, — вспоминал П. Н. Врангель. — Красные безжалостно расстреливали наших пленных, добивали раненых, брали заложников, насиловали, грабили и жгли станицы. Наши части, со своей стороны, имея неприятеля и впереди и сзади, будучи ежедневно свидетелями безжалостной жестокости нрава, не давали противнику пощады. Пленных не брали».

Отличительной чертой гражданской войны того периода стал грабеж. «Почти все солдаты Красной Армии имели при себе значительные суммы денег, в обозах красных войск можно было найти все, начиная от мыла, табака, спичек и кончая собольими шубами, хрустальной посудой, пианино и граммофонами...» — писал барон, который поначалу никак не мог привыкнуть к такому ведению войны и даже повесил нескольких мародеров из своей дивизии. Но соседние начальники, Покровский и Шкуро, с подобным злом не боролись, и Врангелю пришлось идти на уступки, создать комиссии, которые делили между казаками захваченную добычу и оставляли в дивизионном интендантстве все, что имело военное значение.

Лично для Врангеля и всей 1-й конной дивизии наступление началось неудачно. Когда барон выехал на передовые позиции у реки Уруп, налетела красная конница, и Врангель, покинутый казаками, вынужден был убегать пешком по кукурузному полю и даже отстреливаться не мог, так как недавно подарил свой револьвер одному черкесу. Конфуз был полный, красные захватили два орудия и без потерь отошли к своим, когда барон все же смог организовать контратаку.

Две недели дивизия пыталась форсировать реку Уруп, была переброшена под Армавир и наконец смелым маневром обошла и с двух сторон атаковала зазевавшегося противника. Победа была полной. Три тысячи пленных и много пулеметов достались победителям.

«Чувство победы, упоение успехом, мгновенно родило доверие к начальнику, создало ту духовную связь, которая составляет мощь армии. С этого дня я овладел моими частями и отныне дивизия не знала поражений», — с гордостью вспоминал Врангель о том моменте, когда казаки встретили его появление на поле сражения громким «ура».

Бригадные командиры Науменко и Топорков разделили славу со своим начальником дивизии.

С этого момента Врангель стал использовать в рядах своей дивизии пленных. Весь командный состав, до отделенных командиров включительно, всего 370 человек, приказал тут же расстрелять, а остальным здесь же выдал оружие и поставил в ряды пластунского батальона своей дивизии. Опыт удался. Батальон, развернутый впоследствии в стрелковый полк, прошел с Врангелем весь Кавказ, был под Царицыном и «приобрел себе в рядах армии громкую славу».

Следующим маневром в условиях жестокого ветра и заморозков Врангель отбил попытку красных захватить Армавир.

В Армавире Врангель виделся с генералом Деникиным, который в это время готовил окружение в районе Ставрополя Таманской дивизии красных. Поблагодарив барона за успешные бои, Деникин приказал ему наступать на Ставрополь в лоб, с запада.

30 октября Ставрополь был окружен. Но в ту же ночь красные попытались прорваться на север и сбили пехотные полки «добровольцев». Врангель, воспользовавшись тем, что ударные силы противника оторвались от своих, атаковал их с тыла, а затем, развернув свои полки, бросил их на город. Командир Корниловского конного полка полковник Бабиев ворвался на ставропольский вокзал, но был выбит. Врангель запросил подкреплений, быстро получил их и при помощи бронеавтомобиля «Верный» приказал возобновить наступление. Он был так уверен в успехе, что сам уснул в недавно отбитом монастыре; и действительно вскоре его разбудили и донесли, что части Топоркова город взяли.

Прорвавшиеся красные уходили на северо-восток, в степи. Конница Врангеля преследовала их, захватывая пленных, огромные обозы и почти не неся потерь.

6 ноября Деникин объявил барону о назначении его командиром 1-го конного корпуса, в состав которого включались 1-я конная дивизия и 2-я кубанская полковника Улагая. Корпусу приказывалось преследовать Таманскую армию красных.

Командование своей дивизией Врангель передал полковнику Топоркову, а сам с начальником штаба полковником Соколовским организовал преследование корпусом отступавшего противника.

Военное счастье переменчиво. Корпус вырвался вперед, но израсходовал боеприпасы и еле-еле держался. Красные навалились на него, был перехвачен приказ об общем наступлении на части Врангеля с указанием точного времени. Топоркову передали все оставшиеся в корпусе патроны и приказали удерживать позиции, а сам Врангель с Улагаем и Кубанской дивизией атаковал красных в конном строю за несколько часов до назначенного для наступления времени, когда они только-только собирались выступать на указанные частям позиции. Победа!.. Но Врангель не удовлетворен. Маневром и атакой в южном направлении он бьет противника, противостоящего генералу Казановичу. 2 000 пленных, 40 пулеметов, 7 орудий и огромный обоз достаются победителям. Через день еще один удачный бой, пленные, взятые пулеметы, орудия...

За эти бои Врангель был произведен в генерал-лейтенанты и сам представил своих помощников Топоркова, Науменко и Улагая к производству в генерал-майоры.

Попытки красных перейти в контрнаступление были отбиты, на фронте на какое-то время установилось затишье, и Врангель, передав командование генералу Улагаю, выехал в Екатеринодар решить дела со снабжением и пополнением корпуса.

Прибыв в Екатеринодар, Врангель был обеспокоен «распухшими» штабами, множеством офицеров, забивших все тыловые службы, отсутствием оперативности в разрешении вопросов. Еще один острый вопрос беспокоил его: предчувствуя, что казаки, освободив свою территорию, дальше преследовать красных не пойдут или пойдут неохотно, Врангель предлагал приступить к организации крупных частей регулярной кавалерии. Однако верхи Добровольческой армии к идее отнеслись безразлично и даже отрицательно. В настоящее время Деникина занимал больше всего конфликт, наметившийся среди кубанского руководства, проявлением которого стали интриги и дрязги в Кубанской Краевой Раде.

Врангель предлагал быть твердым и считал, что «мощный окрик» генерала Деникина приведет кубанских «левых» в чувство. Шкуро и Покровский предлагали вообще разогнать Раду. Но Деникин, последовательный либерал, не мог пойти на такое ущемление казачьих прав. Все это происходило на фоне вызывавших полное неприятие Врангеля кутежей и «разврата», в которые впали так же прибывшие в Екатеринодар Покровский и Шкуро.

В конце концов Рада выбрала нового атамана, генерала Филимонова. По мнению Врангеля, он был «весьма разумный, тонкий, осторожный, но не обладавший, как показали дальнейшие события, необходимой твердостью и не сумевший удержать в своих руках атаманскую булаву».

Будучи в Екатеринодаре, Врангель узнал о революции в Германии, о приходе к власти в Сибири адмирала Колчака и о других важных вещах, круто менявших положение и политику Добровольческой армии.

Пока барон находился в кубанской столице, на фронте активизировались красные, и Деникин приказал Врангелю вернуться к войскам и восстановить положение.

В середине декабря красные начали наступление на пехотные части «добровольцев», стоявшие к югу от корпуса Врангеля, и стали теснить их к Ставрополю. Положение всего белого фронта осложнилось. Врангель решил оставить на занимаемой им позиции заслон, а самому с подвижной массой конницы ударить в южном направлении, подсекая с фланга и тыла большевистские войска, идущие на Ставрополь.

Когда все было готово, пришел запрос от генерала Деникина. Союзники, прибывшие в Добровольческую армию, англичанин и француз, захотели побывать на фронте. Командующий пехотными частями на ставропольском направлении генерал Казанович отказывался их принять, корпус его отступал, теснимый красными. Деникин запрашивал Врангеля, что тот может «показать» иностранцам. Врангель ответил, что может «показать лишь, как кубанцы бьют большевиков».

Союзническая миссия и генерал Деникин прибыли в корпус Врангеля и вместе с обходной колонной пошли в набег. Бой был удачным, взяли тысячу пленных, 65 пулеметов и 12 орудий. Измотанные походом по зимней распутице, по ставропольской грязи, иностранцы были полностью удовлетворены. Наступление большевиков на Ставрополь было остановлено.

Части, действующие на этом направлении: 1-й армейский корпус Казановича, 1-й конный корпус Врангеля и отряд генерала Станкевича, — были объединены в отдельную армейскую группу под командованием Врангеля и получили задание овладеть главной базой Таманской армии — Святым Крестом.

Бои под Святым Крестом были также удачны. Противника «развеяли» по степи. Новый год застал врангелевцев в походе в ногайских степях. За два дня до Нового года (по старому стилю) П. Н. Врангель получил приказание вступить в командование всей Добровольческой армией.

5. ВО ГЛАВЕ ДОБРОВОЛЬЧЕСКОЙ АРМИИ

Не прошло и полгода, как барон Врангель прибыл в Добровольческую армию, а уже был поставлен во главе ее.

26 декабря Добровольческая и Донская армии были объединены под единым верховным командованием генерала Деникина, образовались Вооруженные Силы Юга России. Беря на себя руководство ими, Деникин передал командование «добровольцами» самому достойному из своих помощников и сподвижников, барону П. Н. Врангелю, который за короткий срок пребывания на Кубани и в Ставрополье затмил прежних героев, ветеранов «Ледового похода».

Передав свой корпус генералу Покровскому, Врангель разработал план удара из Ставрополья на юг, на Терек, повел армию в предгорья, отрезая большевикам путь отступления с Кубани и Северного Кавказа на Астрахань.

9 января к нему в штаб прибыл генерал Деникин и объявил, что Добровольческая армия будет разделена на две части. Та, что была послана в Донецкий бассейн и состояла из пехотных частей ветеранов «Ледового похода», сохраняла название «Добровольческой», а оставшиеся на Кавказе кубанские части под командованием Врангеля должны были получить название «Кавказской армии».

Врангель отказался командовать «Кавказской армией», он предпочитал остаться в «Добровольческой» на любой должности. Наконец был найден компромисс. Обе армии сохраняли название «Добровольческая», но одна — Кавказская Добровольческая, другая — Крымско-Азовская Добровольческая.

10 января 1919 года (ст. ст.) П. Н. Врангель вступил в командование Кавказской Добровольческой армией и «горячо принялся за работу».

Поражение Красной Армии на Северном Кавказе было довершено вспыхнувшей эпидемией сыпного гифа. Без должного медицинского обеспечения эпидемия приняла невиданные размеры, мертвецов не убирали по нескольку дней. Надорванные навалившимися напастями красноармейцы почти не оказывали сопротивления.

В штабе белого командования уже обсуждался вопрос, куда перебрасывать победоносные войска с завоеванного Северного Кавказа. Деникин планировал оставить слабый заслон по реке Маныч, а основную массу войск перевести на харьковское направление, на Украину. Врангель же настаивал на походе в Поволжье, на соединение с армией адмирала Колчака.

Деникин остался при своем мнении, и с этого момента между ним и Врангелем возникла первая натянутость. Врангель отметил в своих мемуарах, что именно в это время он как раз «присмотрелся» к А. И. Деникину, и «облик его» для Врангеля «прояснился». Врангель заметил, что Деникин «не умел овладевать сердцами людей»: «У него не было всего того, что действует на толпу, зажигает сердца и овладевает душами». «Сын армейского офицера, сам большую часть своей службы проведший в армии, он, оказавшись в верхах, сохранил многие характерные черты своей среды, провинциальной, мелкобуржуазной, с либеральным оттенком. От этой среды оставалось у него бессознательное предубежденное отношение к «аристократии», «двору», «гвардии», болезненно развитая щепетильность, невольное стремление оградить свое достоинство от призрачных посягательств. Судьба неожиданно свалила на плечи его огромную, чуждую ему государственную работу, бросила его в самый водоворот политических страстей и интриг. В этой чуждой ему работе он, видимо, терялся, боясь ошибиться, не доверял и в то же время не находил в самом себе достаточных сил твердой и уверенной рукой вести по бурному политическому морю государственный корабль», — такую характеристику дал Деникину Врангель. Натянутость во взаимоотношениях стала постепенно перерастать во взаимную нелюбовь.

Между тем 150-тысячная армия красных на Северном Кавказе была разгромлена. Немногие конные отряды ушли в Астраханскую степь, пехота, артиллерия и обозы достались белым. На подходах к Кизляру на 25 верст тянулись брошенные большевиками эшелоны. Счет трофейным орудиям пошел на сотни, пленным красноармейцам — на десятки тысяч.

Разъезды врангелевцев вышли к Каспийскому морю. Северный Кавказ отныне превратился в тыловой район, в базу «добровольцев», всех Вооруженных Сил Юга России.

Во время последних боев, объезжая захваченные его войсками территории, Врангель заболел сыпным тифом. Болезнь протекала в тяжелой форме, иногда не оставалось никаких надежд. Приехавшая из Крыма жена не отходила от постели больного. Наконец на семнадцатый день болезни наступил кризис. Барон стал поправляться, но оставался еще очень слаб.

Пока он болел, армией командовал генерал Юзефович. Штаб армии перенесли в Ростов-на-Дону. Некоторые части перебросили в район Донецкого бассейна.

В конце марта Врангель с женой выехал в Сочи для поправления здоровья, но пробыл там недолго. Сочи постоянно подвергались угрозе со стороны банд «зеленых», которых, по словам Врангеля, поддерживали грузинские войска. Врангель уехал оттуда и остановился в Екатеринодаре. Дела на фронте шли неважно. Большевики ворвались в Крым, напирали в Донецком бассейне, на Кубани разгорались дрязги между «самостийниками» и «едино-неделимцами», но общее настроение оставалось приподнятым — в общей обстановке произошел радикальный поворот, англичане и французы уже начали оказывать материальную помощь, кроме того, оставались надежды, что «союзники» все же высадят свои войска и помогут свалить большевиков.

Деникин надеялся, что ситуация совершенно поправится, когда Врангель выздоровеет и возвратится в армию, однако между ними оставались расхождения во взглядах — куда наступать: Деникин все внимание уделял Донецкому бассейну, Врангель упорствовал и настаивал на ударе на Царицын и далее вверх по Волге, на соединение с Колчаком.

12 апреля (ст. ст.) красные перешли в наступление на манычском направлении, сбили донские части генерала Мамонтова и стали двигаться вдоль железной дороги, стремясь окружить находившиеся в районе Ростова белые войска, красные разъезды ожидались под Батайском. Высшее командование предлагало Врангелю возглавить войска образовавшегося Манычского фронта и остановить красных. Врангель потребовал передачи под его командование лучших войск со всего Северного Кавказа, но, не встретив понимания, отказался от назначения и решил вернуться к должности командующего Кавказской Добровольческой армией. Руководство боями на Маныче взял на себя сам Деникин.

В городе Ростове начиналась паника. Ждали выступления рабочих окраин. Чтобы пресечь возможные беспорядки, Врангель приказал арестовать уже известных инициаторов. Семьдесят человек были арестованы, шестеро немедленно преданы военно-полевому суду и казнены. Город притих.

К Батайску, прикрывавшему Ростов с юга, подошли кубанские и терские казачьи части, чтобы помочь утомленным борьбой донцам. Части генерала Покровского остановили и отбросили большевиков обратно за Маныч. Бои приняли затяжной характер. В Донецком бассейне войска генерала Шкуро и донцы генерала Калинина удачным маневрированием остановили наступление красных против «добровольческой» пехоты и даже захватили Луганск. Продолжались бои на Маныче. Конная группа генерала Шатилова не могла форсировать Маныч, ударить в лоб на части большевиков, удерживающие «ключ позиции», станицу Великокняжескую. Попытки обойти противника выше по течению болотистого Маныча срывались — не удавалось переправить артиллерию, и красные постоянно выгоняли белых обратно за реку.

30 апреля (ст. ст.) Врангель прибыл к Деникину, руководившему операцией на Маныче. На этом направлении сконцентрировали лучшую белую конницу с Северного Кавказа, но конница действовала вяло. К удивлению Врангеля, Деникин не свел ее в один кулак и не назначил ей единого начальника. На недоуменный вопрос Врангеля главнокомандующий ответил: «Все это так, но как вы заставите генерала Покровского или генерала Шатилова подчиниться одного другому?»

Начальник штаба Деникина генерал Романовский предложил Врангелю объединить под своим командованием всю стянутую на Маныч белую конницу и разбить красных.

«Я охотно согласился, — вспоминал Врангель, — ясно сознавая, что это единственная возможность закончить, наконец, бесконечно затянувшуюся операцию. Радовала меня и возможность, непосредственно руководя крупной массой конницы, разыграть интересный и красивый бой».

Разобравшись с обстановкой непосредственно на позициях, Врангель понял, что главная причина неудач — невозможность переправить на берег противника артиллерию. Попытка навести мост через мелкий, но топкий Маныч привлекла бы внимание противника к переправе. Врангель приказал изготовить из дощатых заборов переносные щиты, что позволило бы устроить невидимую, «Подводную» переправу в считанные минуты.

Операции предшествовал отвлекающий удар. Конница генерала Улагая в районе села Ремонтное атаковала и разбила конницу Думенко, известного красного командира.

В ночь на 4 мая командуемая Врангелем конница вброд перешла мелкий Маныч, вслед за конными частями саперы уложили на дно Маныча привезенные щиты из досок, и Врангель пустил по ним артиллерию.

Кубанцы, терцы, астраханцы, донцы действовали слаженно и четко. Переправа была захвачена, противник сбит. В разгар боев за Великокняжескую со стороны Ремонтной показалась конница Думенко и сбила Астраханскую бригаду. Кубанцы и терцы Покровского остановили Думенко, но в целом бой закончился вничью. На другой день, (ближе к вечеру, Врангель организовал налет авиации (8 аэропланов) на коннику Думенко, а вслед бросил в конную атаку полки Покровского, Красная кавалерия, не приняв боя, стала отступать.

Противник, потерявший за три дня боев около 15 тысяч пленных, 55 орудий и 150 пулеметов, стал стремительно откатываться на север.

Здесь же, на поле боя, наблюдавший за сражением Деникин поставил перед Врангелем задачу овладеть Царицыном. Войска, действующие в Манычском районе, расположенные восточнее Донской армии, сводились в Кавказскую армию и под командованием Врангеля должны были наступать в указанном направлении. Войска, воюющие в Донецком бассейне и на Украине, оставались под прежним наименованием — «Добровольческая армия».

Врангель не цеплялся больше за это название. «Успевшие значительно обостриться отношения между главным командованием и казачеством, ярко проводимое обеими сторонами деление на добровольцев и казаков, значительно обесценило в глазах последних еще недавно одинаково дорогое для всех войск добровольческое знамя. К тому же наименование «Кавказской» успело стать близким войскам», — объяснял свое решение барон.

6. ПОХОД НА ЦАРИЦЫН

«Приказ

Кавказской армии №1.

8 мая 1919 г. Станица Великокняжеская.

Славные войска Манычского фронта!

Волею Главнокомандующего, генерала Деникина, все вы объединены под моим начальством и дано нам имя «Кавказская армия».

Кавказ — родина большинства из вас. Кавказ — колыбель вашей славы...

От Черного и до Каспийского моря пронеслись вы, гоня перед собой врага, — палящий зной и стужа, горы Кавказа и безлюдные ставропольские степи не могли остановить вас, орлы...

Орлиным полетом перенесетесь вы и через пустынную степь калмыков к самому гнезду подлого врага, где хранит он награбленные им несметные богатства, — к Царицыну, и вскоре напоите усталых коней водой широкой матушки-Волги...

Генерал Врангель»

Личный состав Кавказской армии, устремившейся на Царицын, состоял из 1-го кубанского корпуса генерала Покровского (1-я и 2-я кубанские и 6-я пехотная дивизии), 2-го кубанского корпуса генерала Улагая (2-я и 3-я кубанские дивизии, 3-я пластунская бригада), сводного корпуса полковника Гревса (Горская и донская Атаманская дивизии), Донского корпуса генерала Савельева (4-я и 13-я донские казачьи дивизии) и Конного корпуса генерала Шатилова (1-я конная, Астраханская дивизии и два пластунских батальона).

Врангель обещал Деникину за три недели дойти до Царицына, но просил помочь артиллерией, без которой штурмовать город было невозможно. Деникин обещал предоставить все, что нужно.

За несколько дней боев красных оттеснили от реки Сал, за Салом форсировали Курмоярский Аксай. За Курмоярским Аксаем Покровский увлекся и оторвался от своих, ушел далеко вперед. Красная конница уловила этот момент и внезапной атакой разгромила 6-ю пехотную дивизию, отставшую от своего корпуса, захватила всю ее артиллерию. Начальник дивизии генерал Патрикеев был зарублен. Подоспевший на помощь Улагай сумел оттеснить противника и возвратить потерянные орудия.

За Курмоярским Аксаем последовал Есауловский Аксай, и здесь войска Врангеля наткнулись на укрепленную позицию. Врангель запросил у Деникина пехоту: «Для использования успеха одной доблести мало, конница может делать чудеса, но прорывать проволочные заграждения не может...»

Однако у главного командования резервов не было. Укрепленную позицию пришлось брать конницей, маневром...

27 мая части Кавказской армии вышли к Царицыну. За три недели были покрыты триста верст по безлюдной и безводной степи, все время выигрывая бои и неся большие потери.

Но необходимые для штурма города пехота и артиллерия не поспевали. Врангель считал, что Деникин увлекся наступлением на Харьков, и рассматривал царицынское направление как второстепенное.

Красные создали под городом несколько линий обороны, стянули войска на поддержку разбитой на Сале и Маныче 1-й армии, перебросили к городу всё, что осталось после разгрома на Северном Кавказе.

29 мая (ст. ст.) на военном совете Кавказской армии было принято решение штурмовать город, не дожидаясь подхода подкреплений и артиллерии, чтобы помешать большевикам сконцентрировать на этом направлении превосходящие силы.

Два дня боев показали, что своими силами Врангелю город не взять. Красные части стали переходить в контратаки. Подкреплений от Деникина все не было...

8 это время Врангель пишет Деникину письмо, в котором обвиняет его в неоказании помощи и просит освободить себя от командования армией после царицынской операции.

Ближайшие помощники Врангеля уговаривали его не посылать этого письма, он согласился, но отныне видел в деятельности Деникина лишь негативное.

9 июня стали подходить обещанные подкрепления — пехотная дивизия, бронепоезда и даже танки.

16 июня (ст. ст.) танки, бронеавтомобили и пехота пошли на прорыв красных позиций. Танки раздавили проволочные заграждения, фронт был прорван, в прорыв бросились кубанские казачьи полки. Два дня боев, и Царицын, «красный Верден», пал.

За сорок дней боев, от Маныча до Царицына, армия Врангеля взяла 40 тысяч пленных, 70 орудий, 300 пулеметов, два бронепоезда, «Ленин» и «Троцкий».

19 июня (ст. ст.) Врангель и Деникин прибыли в Царицын. Деникин благодарил Врангеля и войска Кавказской армии и обещал отдых.

Встал вопрос о дальнейших действиях белых армий. Врангель предлагал закрепиться на линии Екатеринослав — Царицын, обратиться на юго-восток, занять Астрахань, затем сосредоточить в районе Харькова три-четыре конных корпуса и отсюда действовать на Москву. Необходимо было навести порядок в тылу, построить укрепленные узлы, сформировать новые части.

На другой день после парада Деникин зачитал командованию Кавказской армии свою директиву, которая впоследствии была названа «Московской». Врангелю приказывалось наступать на Саратов — Нижний Новгород — Москву. Такая же задача, но при других операционных линиях ставилась командованию Донской и Добровольческой армий.

Врангель вспоминал, что директива потрясла его забвением всех правил стратегии. Наступление широким фронтом без резервов он считал гибельным. Деникин же казался очень довольным.

Врангель просил дать его измотанным боями частям хоть какой-то отдых. Деникин дал две недели, пока донцы не займут Камышин, отрезав большевикам путь отхода на север по правому берегу Волги.

Приказ есть приказ. Даже не соглашаясь с «Московской директивой», Врангель вынужден был ее выполнять. Части его армии двинулись на север, на Москву...

7. «НА МОСКВУ»

Поход на Москву затевался в неблагоприятных условиях. Корпуса Кавказской армии сильно поредели после взятия Царицына. Тогда же некоторые части были переброшены на Украину. Пополнений с Кубани не поступало, там бушевали политические страсти, а рядовые казаки были озабочены полевыми работами.

Но боевой дух войск Кавказской армии оставался очень высоким. Вокруг Врангеля подобрался блестящий, отличный состав кавалерийских начальников. Это были выбившиеся из рядовых казаков Топорков и Павличенко, которых Врангель называл людьми «совершенно исключительного порыва», прекрасные генералы Бабиев и Савельев, последний во время мировой войны заслужил два ордера «Святого Георгия», отличился в прорыве австрийского фронта в 1916 году конной атакой.

Своим командирам корпусов Врангель дал очень высокую оценку. Генерал Шатилов — «прекрасно подготовленный, с большим военным опытом, великолепно разбиравшийся в обстановке, отличался к тому же выдающейся личной храбростью и большой инициативой».

Генерал Улагай — «с большим военным чутьем, высокой воинской доблести, пользующийся совершенно исключительным обаянием у своих подчиненных, был несомненно также выдающимся кавалерийским начальником».

Генерал Покровский — «его неоценимыми свойствами были совершенно исключительная непоколебимая твердость духа, редкая настойчивость в достижении поставленной цели и громадная выдержка. Это был человек незаурядного ума, очень хороший организатор».

Обещанного Деникиным отдыха части не дождались. Из-за заминки донцов на камышинском направлении Кавказская армия вынуждена была сама преследовать противника вверх по Волге.

Камышин был взят, но бои с выходом на территорию великорусских губерний шли жестокие. Сам Врангель упоминает о случаях, когда красноармейцы дрались до конца, не сдаваясь в плен.

Сам Врангель выехал в Екатеринодар требовать подкреплений и там на совещании высших чинов армии в сердцах высказался, что разогнал бы Кубанскую Краевую Раду, которая провоцирует разделение на кубанцев и «добровольцев», подогревает «самостийные» настроения. Не менее решительные настроения вызревали и со стороны «самостийников».

Основное внимание Деникина было сосредоточено на Украине, где Добровольческая армия продвигалась к Киеву. Поволжье и Заволжье отходили на второй план. Войска адмирала Колчака, потерпев поражение, отступали за Урал, и организовать с ними боевую связь не представлялось возможным. Поэтому Врангель не только не получал подкреплений, но, наоборот, у него постоянно требовали войска для отправки на Украину.

Врангель постоянно упрекал Деникина в невыполнении обещаний. В верхах белого командования Вызрела очередная склока. «Тыловики» подливали масла в огонь, называя Врангеля преемником Деникина.

Деникин требовал, чтобы армия Врангеля продолжала энергичное преследование противника. Барон преследовал, но уже без надежды на успех. Под Царицыном он усиленно готовил оборонительный рубеж на случай неудачи.

В конце июля — начале августа кубанская конница ввязалась в затяжные бои с красной кавалерией Буденного и Думенко. Наступление Кавказской армии остановилось. Красные перебрасывали под Саратов войска. С колчаковского фронта, проводили мобилизации в прифронтовой полосе. 27 июля (ст. ст.) военный совет Кавказской армии принял решение остановиться, перейти к обороне, а в случае наступления красных уходить к Царицыну.

Главной причиной всех бед было то, о чем Врангель не упоминает, — население Поволжья не поддержало его. Красные проводили мобилизации, а он, располагаясь со штабом в Царицыне и контролируя все нижнее течение Волги, даже не пытался этого делать.

Врангель написал Деникину письмо, обвиняя последнего в нелюбви к Кавказской армии, и сам поехал на Кубань «выбивать» подкрепления. В это время красное командование начало свою наступательную операцию, которая вошла в историю как «Августовское наступление». Кавказская армия оставила Камышин и стала откатываться к Царицыну.

Поездка Врангеля в Екатеринодар ничего нового, кроме очередного конфликта с Радой, не дала.

Деникин, продолжая руководить успешным наступлением на Украине, вступил с Врангелем в переписку, доказывая, что обвинения барона несостоятельны, что армия барона занимает фронт в 40 верст, а Добровольческая в 800. «Интрига и сплетня давно уже плетутся вокруг меня, но меня они не затрагивают и я им значения не придаю и лишь скорблю, когда они до меня доходят», — заканчивал свое письмо Деникин.

«Если доселе вера моя в генерала Деникина как Главнокомандующего и успела поколебаться, то после этого письма и личное отношение мое к нему не могло остаться прежним», — отметил в своих мемуарах Врангель. В сентябре опять начались бои за Царицын. Теперь его штурмовали красные. При помощи танков на подступах к Царицыну наступающая пехота красных была разгромлена и отошла. Войска Кавказской армии воспрянули духом. Всего под Царицыном было взято 18 тысяч пленных, 31 орудие и 180 пулеметов.

Вторая попытка красных наступать на Царицын тоже была отбита в конце сентября. А в октябре Врангель, получивший наконец кое-какие подкрепления, сам перешел в наступление и отбросил противника от Царицына.

Из штаба Деникина Врангелю опять дали приказ наступать на Москву. Несогласный барон выехал в Таганрог, новую ставку Деникина «для личного доклада».

Он хотел доказать, что наступление дальше немыслимо, что захвачена огромная территория, но в тылу нет резервов, а белые армии растянулись на огромном пространстве и весь белый фронт легко прорвать в любом месте.

Встреча с Деникиным дала некоторые плоды, Кавказской армии приказывалось перейти к обороне. Но в целом Деникин считал положение блестящим, а падение Москвы — вопросом времени.

Врангель же, пообщавшись с генералитетом и чинами штаба главнокомандующего, пришел к выводу, что у белых развал. «На огромной занятой войсками территории Юга России власть фактически отсутствовала. Неспособный справиться с выпавшей на его долю огромной государственной задачей, не доверяя ближайшим помощникам, не имея сил разобраться в умело плетущейся вокруг него сети политических интриг, генерал Деникин выпустил эту власть из своих рук. Страна управлялась целым рядом мелких сатрапов, начиная от губернатора и кончая любым войсковым начальником, комендантом и контрразведчиком... Понятие о законности совершенно отсутствовало... Каждый действовал по своему усмотрению, действовал к тому же в полном сознании своей безнаказанности... Хищения и мздоимство глубоко проникли во все отрасли управления», — вспоминал Врангель. Престиж власти падал, несмотря на внешние стратегические успехи.

В конце октября — начале ноября красные перешли в наступление против лучших «добровольческих» частей белых, нацеленных на Москву. Штаб Деникина затребовал у Врангеля войска для затыкания дыр на «добровольческом» фронте. Поход на Москву провалился.

8. РАЗГОН КУБАНСКОЙ РАДЫ

В разгар боев на московском направлении, которые переломили ход гражданской войны на Юге России, Врангель был занят кубанскими проблемами.

Во время своего приезда в ставку Деникина он высказал мысль о необходимости распустить Кубанскую Краевую Раду, которая саботирует отправку на фронт пополнений и продовольствия. Вся полнота власти, по мнению Врангеля, должна была принадлежать кубанскому атаману и правительству. Для подобного «перемещения центра тяжести» власти Врангель предполагал послать с фронта на Кубань верные войска. Деникин согласился и дал Врангелю «карт-бланш».

Действовали «в рамках закона». Правовед профессор К. Н. Соколов должен был разработать изменения в существующее положение об управлении кубанским краем, которые предполагалось вынести на рассмотрение Краевой Рады. Предполагалось, что Рада под давлением прибывших с фронта войск примет эти изменения.

В Екатеринодаре Врангель встретился с генералами Покровским, бывшим в отпуске, и Науменко, походным атаманом кубанцев. Договорились, что группа казаков-лабинцев, чуждых «самостийных» настроений, выступит с законопроектом упразднения Законодательной Рады и созыва Краевой Рады один раз в год. Полнота власти должна была осуществляться атаманом и назначенным им правительством. Решено было перебросить в Екатеринодар надежный полк казаков и батарею.

«Я надеялся, что мне удастся одним призраком военного переворота образумить зарвавшихся самостийников», — признавался Врангель. Он всячески удерживал Покровского, находившегося в Екатеринодаре, от применения силы, использовать армию, как «Дамоклов меч», но не наносить удара.

Меж тем страсти на Кубани накалялись. Под давлением «черноморцев» ушел со своего поста Науменко. Кубанский атаман признавал, что настроение в станицах нервное и ходят слухи о грядущем выступлении самостийников.

Предлагая наступление Красной Армии через Донбасс в конце сентября 1919 г., Л. Д. Троцкий исходил из возможности временного мира большевиков с Кубанью: «Удар на Харьков — Таганрог, который отрезал бы деникинские украинские войска от Кубани, дал бы временную опору кубанским самостийникам, создал бы временное замирение Кубани в ожидании развязки нашей борьбы с деникинцами на Донце и Украине».

В октябре казачьи представители в Париже вышли на контакт с большевистским руководством и предложили мир на условиях автономии казачьих областей. Большевики ухватились за это предложение, но использовали его для выигрыша времени и внесения раскола в лагерь противника. Они обращались к правительствам Терека и Кубани (VII съезд Советов) и гарантировали им «личную безопасность и забвение вины всего казачества... забвение всей вины Кубанского и Терского войсковых правительств, при условии немедленного оставления противосоветского Фронта и изъявления покорности Советской власти». Дону ничего не обещали. После практики «расказачивания» в начале 1919 года донские казаки большевикам не верили ни в чем.

В начале ноябри «самостийники» выступили. Как и Врангель, на открытый военный перепорот они не решились, все хотели делать через Раду и по постановлению Рады. Между атаманом и правительством разгорелся очередной конфликт. В это время Деникин, которому, по всей вероятности, стало известно о переговорах казачьей делегации в Париже с большевиками, нанес удар. Впрочем, ни «черноморцы» ни «линейцы» о переговорах с большевиками никогда не упоминали, кубанский атаман Филимонов считал, что причиной конфликта были «резкие политические разногласия в оценке методов и способов борьбы с большевиками».

Поводом к обострению конфликта послужил договор, подписанный кубанской делегацией с Меджлисом горских народов в Париже в июле 1919 года, о котором Деникин якобы узнал из тифлисской газеты. На самом деле договор появился в екатеринодарской печати в середине октября, и кубанцы сами на него отреагировали: «линейцы» отнеслись к договору отрицательно — на соглашение с горцами (за исключением черкесов) они не соглашались.

Деникин послал кубанскому атаману запрос о договоре. Атаман Филимонов ответил, что договор был подписан как «проект, подлежащий утверждению Законодательной Радой на случай, если бы Антанта признала власть большевиков». Тем не менее 25 октября (7 ноября) \919 года Деникин дает телеграмму в Екатеринодар с перечислением лиц, подписавших злосчастный договор, и приказом «при появлении этих лиц на территории Вооруженных Сил Юга России немедленно предать их военно-полевому суду за измену». Телеграмма была неожиданной и для готовивших переворот Врангеля и Покровского и «путала им карты».

На следующий день председателем Рады был избран «самостийник» Макаренко. Это подтолкнуло Врангеля к действиям. «Я надеялся на благоразумие одной части Рады и на достаточность военной угрозы для другой...» — писал он в штаб деникинцев, теперь приходилось «перейти от угрозы к действиям». Выход барон видел в аресте прибывшего из Парижа члена делегации Калабухова, а затем предполагал начать переговоры с Радой и разменять арестованного на изменение управления в крае.

Рада меж тем лишила свою делегацию в Париже полномочий, но и приказ Деникина о предании ее военно-полевому суду считала оскорбительным. Завязалась переписка между кубанцами и деникинским руководством. Параллельно Врангель, которому юридические нюансы связывали руки, просил Деникина включить Кубань в тыловой район Кавказской армии. 30 октября (12 ноября) Деникин такой приказ отдал, в командование тыловым районом вступил Покровский.

31 октября (13 ноября) Деникин приказал Врангелю: «Принять по Вашему усмотрению все меры к прекращению преступной агитации». В тот же день Врангель приказал Покровскоиу арестовать Калабухова и других членов Рады, «деятельность коих имеет определенные признаки преступной агитации», и безотлагательно предать суду, который сформировать в бригаде, присланной с фронта для содействия «перевороту». Но Покровский медлил, ожидая более авторитетного приказа и более надежного прикрытия. 1 (14) ноября Деникин «по обсуждении вопроса с кубанским войсковым атаманом» санкционировал переворот, отдав приказ, подтверждающий арест Калабухова и предание его суду.

Покровский, примыкавший к «линейцам», выжидал, надеясь, что перепуганные «самостийники» пойдут на уступки, сдадутся. Но сам Калабухов 3 (16) ноября огласил на Раде меморандум главы кубанской делегации в Париже Быча, в котором осуждалось признание единой власти в лице адмирала Колчака, требовалось признание всех национальных государственных образований (в том числе Кубани с включением ее в Лигу Наций), объединение России предполагалось как акт свободной воли свободных народов, «если жизнь их к этому вынудит». Делегация Рады выезжала на Терек и на Дон, но не встретила там поддержки. Терцы боялись усиления горцев, а донцы, испытав «расказачивание», боялись ссориться с Деникиным и дробить силы.

Увидев, что Дон и Терек уклоняются от открытой помощи «самостийникам», деникинцы перешли в наступление. 5 (18) ноября Покровский объявил Раде ультиматум выдать Калабухова и 30 видных «самостийников», ответ дать 6 (19) ноября в 12 часов дня.

На заседании Рады атаман Филимонов поддержал, ультиматум, после чего «черноморцы» сделали последнюю попытку переворота: их лидер Макаренко провозгласил: «У нас нет атамана!», на что «линейцы» ответили: «У нас есть атаман!». Тем не менее Макаренко предложил передать власть президиуму Рады. В порядке поступления на рассмотрение были поставлены вопросы: 1) об измене атамана; 2) об измене президиума Рады; 3) «как должна поступить Рада». За доверие атаману высказалось подавляющее большинство (1 или 2 воздержались). Макаренко заявил: «Ввиду такого непонятного для меня поведения Краевой Рады я вынужден сложить с себя полномочия». Председателем Рады был избран черкес Султан-Шахим-Гирей.

Осознав бессмысленность сопротивления, 6 (19) ноября утром сдался Калабухов. Еще семь человек отправились к Покровскому и сдались ему. Юнкера Софийского училища заменили караулы внутри Рады. Переворот произошел.

Покровский отдал Калабухова под суд, и тот в 5 утра 7 (20) ноября был повешен на Крепостной площади в Екатеринодаре.

К Деникину отправилась делегация Рады, подтвердившая решимость Кубани вести борьбу с большевиками до конца. Атаманом был избран линеец Успенский, генерал-майор, председателем Рады — линеец Скобцов.

8 Раде выступил Врангель. В конституцию Кубани были внесены изменения: Законодательная Рада распускалась, но и за атаманом сохранялась роль безличного президента парламентской республики.

9 (22 ноября) Врангель выехал в Таганрог с докладом о событиях на Кубани.

9. ПОРАЖЕНИЕ ДЕНИКИНЦЕВ

Пока Врангель и Покровский «усмиряли» Раду на Кубани, на деникинском фронте произошел перелом. Красные прорвались, и конница Буденного шла, вклинившись меж донцами и «добровольцами», тесня белую конницу Мамонтова и рассекая две основные силы белогвардейцев — Донскую и Добровольческую армии.

22 ноября (5 декабря) 1919 года Врангель был вызван в штаб Деникина «ввиду получения нового назначения». Кавказскую армию он передал Покровскому.

В Таганроге Деникин предложил барону вступить в командование Добровольческой армией и остановить наступление большевиков. Врангель отказался, ссылаясь на возобновившиеся приступы возвратного тифа, но начальник деникинского штаба генерал Романовский подчеркнул, что для контрудара по красным сосредоточена большая масса конницы, и никто кроме Врангеля такую конную массу возглавить не может. Пришлось согласиться. Но Врангель поставил условие — самому назначать своих ближайших помощников.

Наводя порядок в разложившейся Добровольческой армии (прежде всего разложился тыл, фронт же продолжал героически сражаться), барон сместил «за преступное бездействие» командующего конной группой генерала Мамонтова и назначил на его место Улагая. После первых же боев Улагай донес, что белая конница, «потеряв сердце», бежит под давлением противника и не пытается сопротивляться. Действительно, кубанцы и терцы были измотаны, донцы, обиженные снятием с должности их любимца Мамонтова, драться где-то на Украине не желали.

Предупреждая возможные невзгоды и поражения, Врангель в особом рапорте доложил Деникину о необходимости навести в армии порядок самыми крутыми мерами и даже эвакуировать в Ростов и Таганрог. Добровольческую армию Врангель предлагал отвести в Крым.

Деникин, видимо, не отдавал себе отчета в размерах поражения белых. Он отдал приказ отходить на Дон. В директивах ставил задачи разбить противника. Врангель предложил командующему Донской армией генералу Сидорину и командующему Кавказской армией генералу Покровскому встретиться и оговорить ряд вопросов. Местом встречи назначил Ростов. Деникин усмотрел в этом «Свидании» некий «заговор» и запретил генералам без разрешения покидать свои армии. Взаимоотношения их с Врангелем оставались натянутыми, Деникин даже жаловался Врангелю, что тот составлял свои донесения в такой резкой форме, что Деникин вынужден был скрывать их от своих подчиненных.

20 декабря (2 января) приказом Деникина обескровленная и потерявшая большую часть состава Добровольческая армия сводилась в корпус, который передавался под командование командарма Донской Сидорина. Командовать корпусом ставился генерал Кутепов. На Врангеля возлагалась задача поднять по «сполоху» Кубань и Терек и сформировать там свежую конницу.

На Кубани оказалось, что такую же работу Деникин уже возложил на генерала Шкуро, которого Врангель не любил и даже не пустил в Добровольческую армию, когда тот возвращался из отпуска. Шкуро отвечал Врангелю взаимностью.

Выяснив обстановку на Кубани, Врангель вернулся на фронт, где в это время уже шли бои за Ростов. Врангель доложил, что казаки в массе не поддерживают нынешнее руководство Юга России и надеяться надо на «русские силы». С этой целью главный очаг борьбы Врангель предлагал перенести на запад, где вместе с поляками, болгарами и сербами создать новый фронт от Черного до Балтийского моря.

Доклад был оставлен без внимания. Врангель получил приказание организовать работы по укреплению Новороссийского района, куда предполагалось отступать.

Все это время Врангель отмечал постоянные интриги и стремление неких темных кругов окончательно рассорить верхушку белого движения, в частности — толкнуть Врангеля на военный переворот против Деникина. Даже англичане стали получать сведения о таком перевороте. По версии Врангеля, он не поддался на все эти провокации, а Деникин воспринял их всерьез и стал оттеснять Врангеля от командных должностей.

Возложенное на Врангеля поручение по укреплению Новороссийска вскоре было переадресовано генералу Лукомскому, а сам Врангель получил предложение от командующего белыми войсками в районе Одессы генерала Шиллинга стать его помощником по военной части. Но Одессу сдали еще до того, как Врангель принял решение. Шиллинга перебросили в Крым. Англичане считали, что он удержать полуостров не в состоянии, и рекомендовали поручить оборону Крыма Врангелю. Деникин все же назначил Шиллинга. С переходом его в Крым должность его помощника по военной части сокращалась.

«При этих условиях, сознавая, что мною воспользоваться не хотят и дела для меня ни в армии, ни в тылу не находится, не желая оставаться связанным службой и тяготясь той сетью лжи, которая беспрестанно плелась вокруг меня, я решил оставить армию», — вспоминал Врангель.

27 января (9 февраля) 1920 года Врангель подал прошение об отставке. Вместе с ним подал прошение генерал Шатилов.

Врангель отправил семью в Константинополь, а сам выехал в Крым, где у него была дача.

В Крыму Шиллинг, обескураженный сдачей Одессы и потерей всей украинской территории, предлагал Врангелю принять командование войсками. И Шиллинг, и прибывший в Крым заместитель Деникина Лукомский просили главнокомандующего утвердить это назначение. Деникин не соглашался. К Деникину с такой же просьбой обратилась «общественность» Крыма... Вопрос разрешился приказом Деникина, полученным в Крыму 8 (21) февраля. Лукомский, Врангель, Шатилов и адмиралы Ненюков и Бубнов, возглавлявшие Черноморский флот, увольняются от службы.

Врангель и Шатилов были уволены, так как подали соответствующие прошения, все остальные увольнялись волею Деникина, и Врангель решил, что Деникину «померещился» новый «заговор».

Англичане считали, что идет раскол: демократически настроенный Деникин и сгруппировавшиеся вокруг Врангеля реакционно настроенные генералы. Они пытались примирить Врангеля и Деникина. Деникин же потребовал, чтобы Врангель покинул пределы Вооруженных Сил Юга России.

Оскорбленный и обиженный Врангель выехал в Константинополь, откуда отправил Деникину резкое письмо: «...Если мое пребывание на Родине может сколько-нибудь повредить Вам защитить ее и спасти тех, кто Вам доверился, я, ни минуты не колеблясь, оставляю Россию».

Деникин ответил. В его письме, полученном в Константинополе, Врангель прочел: «...Для подрыва власти и развала Вы делаете все, что можете... Когда-то, во время тяжкой болезни, постигшей Вас, Вы говорили Юзефовичу, что Бог карает Вас за непомерное честолюбие... Пусть Он и теперь простит Вас за сделанное Вами русскому делу зло».

«Генерал Деникин, видимо, перестал владеть собой», — прокомментировал это письмо Врангель.

Он собирался уже уехать из Константинополя в Европу, но его настигли слухи о разгроме белых на Черноморском побережье Кавказа и эвакуации их в Крым.

Из Крыма Врангель получил телеграмму с приглашением прибыть на военный совет, собираемый для выборов преемника Деникина на посту главнокомандующего. Вместе с тем англичане известили Врангеля, что британское правительство направило Деникину ноту: Деникину предлагали начать переговоры с большевиками об окончании войны на условиях амнистии белогвардейцам, в противном случае англичане отказывались помогать белому движению.

Узнав, что армия оказалась в безвыходном положении, Врангель решил ехать в Крым.

10. ВО ГЛАВЕ БЕЛОГО ДВИЖЕНИЯ

Первым, кто встретил Врангеля на крымском берегу, был генерал Улагай. От него Врангель узнал, что из всех войск, находящихся в Крыму, полную боеспособность сохранили 3,5 тыс. штыков и 2 тыс. сабель генерала Слащева, вошедшие на полуостров через перешейки. Прибывшие на кораблях основные силы «добровольцев», 1/4 часть Донской армии и незначительные силы кубанцев боеспособность потеряли. «Прибывшая из Новороссийска армия утратила всякие идеалы и занималась грабежами», — считал генерал Слащев. Сам он не преминул встретить выгружающиеся войска приказом со словами: «Теперь прощай, порядок в Крыму!» и припомнил паутину «генеральских интриг, заговоров и распрей, которую терпеливо и долгое время выносил Деникин».

Основная масса антибольшевистских сил все еще оставалась на Черноморском побережье Кавказа в районе Туапсе — Сочи. Это была Кубанская армия численностью до 40 тыс. человек и 2-й и 4-й Донские корпуса — до 20 тысяч. Красные войска, напиравшие на них, численно были слабее, но превосходили донцов и кубанцев боевым духом, чувствовали себя победителями.

У белого командования имелись транспортные средства вывезти в Крым и эти части, но в Крыму и так было голодно, кроме того, белое руководство надеялось, что оставленные «на растерзание большевикам» части перейдут к партизанской борьбе.

Англичане отказывались помогать белым в продолжении войны, и генерал Деникин, разуверившись в победе, сложил с себя полномочия.

Назначенный его приказом командовать Вооруженными Силами Юга России Врангель первоначально соглашался с англичанами на ведение мирных переговоров с большевиками, но просил два месяца на улаживание дел.

29 марта (11 апреля) английский министр Керзон предложил большевикам начать переговоры с белыми о сдаче последних на условиях амнистии.

31 марта (13 апреля) красные попытались прорваться в Крым, 1 (14) апреля они ответили, что согласны разменять крымских белогвардейцев на венгерских революционеров, оказавшихся в тюрьмах после поражения венгерской революции в августе 1919 года. 3(16) апреля белые войска отразили попытки большевиков ворваться на полуостров. Впоследствии советское командование высказало версию, что оно само прекратило наступление, ожидая обещанной сдачи.

После этих событий английское командование решило перенести свое влияние на Крым вместе с белогвардейскими частями, туда переправившимися. 6 (19) апреля англичане вновь предупредили, что, если советские войска не остановят наступления на юг, Англия вышлет военные корабли, чтобы поддержать белую армию в Крыму. 9 (21) апреля командующий английской эскадрой адмирал Де-Ребек на совместном совещании с врангелевцами просил их держаться. Но так как английское военное ведомство действовало вразнобой с правительством, то уже 16 (29) апреля генерал Перси вновь заявил Врангелю, что в случае продолжения войны англичане его не поддержат. Но в то же время французское правительство обещало помощь, и 17 (30) апреля из Парижа Врангелю сообщили, что французское правительство отрицательно относится к соглашению с большевиками. Это подтолкнуло Врангеля к переориентации с Англии на Францию.

Советское правительство продолжало переговоры с Керзоном. 15 (28) апреля оно подтвердило, что согласно на капитуляцию и выезд врангелевских войск из Крыма, но 21 апреля (4 мая) Керзон ответил, что речь шла не о капитуляции, а о перемирии. Одновременно снабжение Врангеля взяла на себя Франция. Французы предоставили Врангелю заем в 150 млн франков. Из Франции в Крым отправили тяжелую артиллерию, из Болгарии, Румынии и Турции — вооружение и снаряжение (в том числе и немецкое), Греция направила Врангелю снаряжение, присланное ей союзниками для борьбы с кемалистами.

Пока тянулись переговоры о сдаче или перемирии, пока бывшие союзники определялись, как им относиться к Врангелю, тот твердой рукой стал наводить порядок в доставшемся ему «наследстве». Пресекая казачий сепаратизм, он 2 (15) апреля принудил казачью верхушку подписать соглашение, признающее полное военное руководство Врангеля, внешние сношения атаманы обязались вести при посредстве и по соглашению с ним же. Врангель за это обещал им полную автономию и независимость в отношении внутреннего гражданского устройства, когда большевики будут разбиты и казачьи области вновь будут восстановлены.

Поскольку некоторые донцы не вняли намекам и пытались вести самостоятельную политику, искали связи с эсерами и с ними совместно хотели продолжить войну или найти какой-то устраивающий всех компромисс, Врангель 6 (19) апреля «по соглашению с донским атаманом» отрешил от командования Донской армией генерала Сидорина и его начальника штаба генерала Кельчевского. Как считали современники, пожелай Сидорин сопротивляться, «казачьи массы, настроенные против дальнейшей войны, пошли бы за ним», но Сидорин сопротивляться не стал. Лишившись руководства, донцы в Крыму были сведены в корпус под командованием генерала Абрамова и даже подтянулись.

16 (29) апреля в Евпатории Врангель делал Донскому корпусу смотр и объявил: «Нужно готовиться к дальнейшей борьбе. Я буду рад видеть вас во главе нового похода для освобождения России и тихого Дона. Я совершенно уверен, что попытки союзников заключить мир с большевиками будут тщетны». В тот же день на очередное предупреждение английского генерала Перси, что в случае войны англичане Врангеля не поддержат, тот, зная негативное отношение французов к соглашению с большевиками, ответил англичанину, что «обеспечение неприкосновенности казачьих земель совершенно необходимо», а потому переговоры с большевиками должны включить вопрос о независимости или автономии казачьих земель, иначе никаких переговоров быть не может.

Кубанские и донские войска, оставшиеся в районе Сочи — Туапсе, при известии о возможной сдаче и амнистии тоже стали разлагаться. Переброска 40-тысячной конницы в Крым без уверенности, что ее удастся вывести за перешейки в плодородную Таврию, значила гибель конского состава в ближайшем будущем. Уверенности не было, так как англичане все еще вели переговоры. Те же англичане запретили донцам и кубанцам перейти границу Грузии, что те готовы были сделать хотя бы и силой, тем более что грузинская пограничная стража была в панике от одного только присутствия 60-тысячной армии вблизи грузинской границы. Наконец, грузины при подаче англичан согласились пропустить в Грузию лишь командный состав казачьих частей.

Между большевиками и прижатыми к морю и грузинской границе казаками начались переговоры. Большевики обещали принять казаков в Красную Армию и направить на польский фронт.

2 мая 1920 года в районе Сочи сдались части трех кубанских и двух донских корпусов — 1409 офицеров и чиновников, 10 099 урядников и 28 906 рядовых при 146 пулеметах и 25 орудиях. Вместе с ними сдалось большевикам большинство членов Кубанской Рады.

«Из кубанцев одни только шкуринские отряды, запятнавшие себя неслыханными грабежами, необычными даже для Добровольческой армии, сочли за лучшее убраться в Крым», — подсчитали очевидцы. Все те же англичане «забрали на суда всех пожелавших грузиться в Крым». Всего из района сдачи в Крым уехали 5 тыс. донцов и 1,5—2 тыс. кубанцев генерала Шкуро.

Все собравшиеся в Крыму донцы были сведены в один корпус («пока еще небоеспособный, раздетый и безоружный»), кубанцы — в одну бригаду.

Отныне в Крыму под командованием Врангеля сконцентрировалось все «белое воинство». Всего на довольствии числилось 150 тыс. «ртов», и лишь 1/6 часть их составляла «боевой элемент».

Следующей мерой по «подтягиванию» войск был суд и высылка ряда генералов. Под суд пошли генерал Сидорин и Кельчевский, которые якобы поддерживали «самостийников». После суда и приговора Врангель «помиловал» их — «по соглашению с донским атаманом уволил их от службы без права ношения мундира» и выслал за границу. Вскоре вслед за Сидориным и Кельчевским за границу были высланы генералы Покровский, Боровский и Постовский. В подборе имен можно было усмотреть одну закономерность: высылались все те, кто когда либо осмелился требовать смещения Деникина или так или иначе участвовал в политических «интригах». Выслав их, Врангель подвел итог: «Интриги прекратились».

Обстановка благоприятствовала барону, давала время и возможность переформировать армию. В связи с наступлением поляков против Советской Украины французское командование предлагало Врангелю согласовать свои действия с польским руководством, на что барон давал неясные ответы. Реальная расстановка сил в стране показывала, что до Москвы от Крыма не дойти, и врангелевцам оставалось драться с большевиками «до тех пор, пока они сами как-то не разложатся и не рухнут». Из учета такой ситуации вытекало новое направление во врангелевской политике: «Не триумфальное шествие к Москве, а создание хотя бы на клочке русской земли порядка». Врангелевский управляющий отделом иностранных дел П. Б. Струве в июле 1920 года заявлял о возможности «разграничения между советской и антибольшевистской Россией и одновременного существования обоих режимов». Подобные заявления продолжались до конца июля.

Используя время передышки, Врангель реорганизовал правительство, создал Совет при главкоме. Реорганизуя власть, он обещал руководствоваться демократическими принципами и «широко раскрыть двери общественности», обещал, что не будет разделения на монархистов и республиканцев, «а приниматься будут во внимание лишь знание и труд». Современники усмотрели в этой реорганизации «калейдоскопическую перемену событий и вывесок, а зачастую даже только последних». В Совет при главкоме были привлечены земские деятели, которые создали «декорум общественности при осуществлявшейся военной диктатуре». Основу Совета составляли представители крупного капитала и генеральских монархических кругов. Кадетам была оставлена идеологическая работа.

Свидетели строительства новой власти считали, что Врангель хотел делать «левую работу правыми руками» и легкомысленно полагал, что «кому угодно и что угодно можно приказать, — и будет исполнено». Практически из министерств и губернских ведомств было создано «двухэтажное управление половиной губернии, громоздкая бюрократическая надстройка над местными учреждениями».

В области экономической положение также оставалось сложным. По мнению самого Врангеля, производительные силы с избытком покрывали текущие расходы управления, но чтобы покрыть чрезвычайные военные расходы, надо было привлечь заграничные кредиты. Иностранцы даром гроша ломаного не давали. При Деникине все их поставки окупались экспортом угля и хлеба. Теперь оставался только хлеб, огромные запасы которого впоследствии были захвачены в Таврии. В заготовке этого хлеба конкурировали интендантство и частные предприниматели. «Озлобленно преследовались кооперативы, которые являлись могущественными конкурентами крымским хищникам-спекулянтам». В такой ситуации врангелевская администрация объявила монополию заграничного экспорта, и в этой сфере сразу же процвело самое крупное взяточничество.

Существенным фактором обустройства новой системы в Крыму стали жесткие меры Врангеля по наведению порядка. Разгул, хулиганство и бесчинства были пресечены. Но жесткие меры и введение хлебных карточек не могли остановить девальвации и роста дороговизны. «Перегоняя дороговизну жизни, росли доходы купцов и ремесленников, несоразмерно повышавших цены на свои товары, более или менее в уровне с дороговизной подымались заработки рабочих, державших предпринимателей и правительство в вечном страхе забастовок. Что касается жалованья офицеров, чиновников и служащих общественных учреждений, то оно с каждым месяцем все больше и больше отставало от неимоверно возраставшей стоимости предметов первой необходимости», — вспоминали очевидцы. В такой ситуации «честные в буквальном смысле слова голодали».

В наследство от деникинского режима Врангель получил «гипертрофию тыла». Имея 30—35 тыс. бойцов на фронте, правительство содержало формально 250— 300 тысяч «ртов». Причем «в области тылового быта и тыловых нравов мы все время эволюционировали в одну сторону, — вспоминали современники, — в сторону усиления всякого рода бесчестной спекуляции, взяточничества и казнокрадства... Смена вождей нисколько на этом не отражалась». «Бесчестность стала бытовым явлением». Сам Врангель признавал, что его контрразведка на 3/4 состояла из преступного элемента.

Части, собранные в Крыму, были переименованы в Русскую армию. Костяк боевых частей по-прежнему сохранял высокие боевые качества. Современники упоминают о «небывало жестоких и кровопролитных» боях, которые вели дроздовцы и корниловцы, о способности жертвовать собой. Так, во время высадки в Таврии корпус Кутепова за три дня победоносных боев потерял 23 % состава.

В июне 1920 года Врангель приступил к активным действиям. Высадка войск в Таврии отчасти была результатом давления Франции, заинтересованной в поддержке боевых действий на польском фронте. Французы дали понять Врангелю, что ему надо сначала показать силу своей армии, и тогда красные пойдут на уступки. Повлияло и тяжелое положение с продовольствием, вынуждавшее провести «экскурсию за хлебом» в Таврию.

По тактическим соображениям и желая избежать ошибок и просчетов деникинского правительства, перед высадкой Врангель изложил принципиально иное видение национального вопроса. В интервью он упрекнул Деникина и его окружение в том, что они «разъединили все антибольшевистские русские силы и разделили всю Россию на целый ряд враждующих между собой образований». Врангель выступил с декларацией по национальному вопросу, где заявил о стремлении «к объединению различных частей России в широкую федерацию, основанную на свободном соглашении и на общности интересов».

Перед наступлением началась разработка не менее важного вопроса — земельного. Новый «Закон о земле» был принят на основании предложений находившегося в Севастополе Крестьянского Союза во главе с А. Ф. Аладьиным. Сам Врангель сформулировал основные принципы разрешения этого вопроса: «Мелкому крестьянину собственнику принадлежит сельскохозяйственная будущность России, крупное землевладение отжило свой век». Главной целью ставилось «укрепление права бессословной частной земельной собственности». Однако непосредственная разработка закона была поручена Врангелем комиссии из крупных землевладельцев во главе с сенатором Г. В. Глинкой, человеком консервативных взглядов «с несколько славянофильским оттенком». Казалось, что такой состав был нарочно подобран Врангелем, чтобы погубить затеянное им же дело. Суть закона была в том, чтобы все захваченные крестьянами у помещиков угодья оставались у крестьян на праве личной собственности, но они должны были выплачивать в течение 25 лет стоимость пяти урожаев с этих угодий.

Закон и обращение к крестьянам были объявлены И несколько дней до начала наступления. Современники были едины во мнении, что закон и обращение «произвели бесспорно сильное впечатление», «в общем земельная реформа была встречена крестьянами сочувственно». Кроме того, «Закон о волостных земствах и сельских общинах» объявлял о введении крестьянского самоуправления. Рабочим обещалась «государственная защита» от владельцев предприятий.

Ставка на мелкую частную собственность могла встретить поддержку крестьян на Юге России, в том числе в Крыму, где 1/3 крестьян составляли безземельные арендаторы. В целом же по России, где основная масса крестьян боролась за восстановление общины, подобная политика была обречена.

3 июня 1920 года англичане в который уже раз объявили Врангелю, что в случае его наступления они не будут принимать участия в судьбе его армии. Высадка в Таврии тем не менее началась, а англичанам сообщили, что Русская армия просто опередила на два дня большевиков, готовившихся штурмовать Крым.

6 июня войска генерала Слащева высадились в Таврии, за ними при помощи танков и бронепоездов в наступление перешли части Кутепова и Писарева. Красные побежали. За десять дней боев несколько уездов Таврии были очищены от большевиков, врангелевцы вышли к Днепру и к Мелитополю. Еще несколько дней боев, и части Русской армии заняли фронт от Бердянска до Александровска и ниже по Днепру до устья.

28 июня красные перешли в контрнаступление, используя как таран прибывший конный корпус Жлобы (бывший корпус Думенко). В разгоревшихся боях врангелевская пехота окружила красную конницу и наголову ее разбила. 40 орудий, 200 пулеметов и 2 000 пленных достались Русской армии. Три тысячи лошадей расхватали казаки и вновь превратились в конницу.

Фронт стабилизировался. Ни Врангель, ни большевики не могли больше одним мощным ударом переломить ситуацию.

Успехи Русской армии изменили отношение к ней за рубежом. Англичане, встревоженные успехами большевиков на польском фронте, вновь начали переговоры. 11 июля они предложили советскому правительству заключить мир с Польшей и не воевать с Врангелем при условии ухода Врангеля из Таврии в Крым. Большевики отказались. Врангель тоже не хотел возвращаться на полуостров, мотивируя это тем, что не сможет прокормить там всех, кто собрался под его знамена. Более решительная Франция признала 1 (14) августа правительство Врангеля де-факто и поддерживала его до окончательного завершения гражданской войны на Юге России.

В победоносных боях части все же несли потери. В Крыму и Таврии была объявлена мобилизация. Сначала она протекала нормально, но как только белые по привычке стали грабить местное население, мобилизация сорвалась. Пополнения, получаемые Врангелем, состояли в основном из пленных красноармейцев. Некоторые очевидцы утверждали, что пленные составляли до 80 % всех врангелевских частей.

Так же, как и Деникин, Врангель первоначально предполагал найти опору в казачестве. Уже в мае 1920 г. казаки составляли не менее половины боеспособной части армии, подчиненной Врангелю в Крыму.

К лету 1920 года на Дону и особенно на Кубани и Тереке наблюдается рост «банд», постепенно приобретавших политическую окраску. Переломным моментом было введение продразверстки, предполагавшей изъять 33,3 % от среднего производства товарного хлеба на Дону и 65 % на Кубани.

Обилие пленных (и особенно казаков из Жлобинского корпуса) упрочило Врангеля в мысли сделать ставку на казачество. После разгрома корпуса Жлобы Врангель заявил донскому атаману Богаевскому, что двинется на Дон. Багаевский отнесся скептически. Слащев предупреждал Врангеля, что Дон пуст. Однако, по мнению Врангеля, сведения белой разведки с Дона и Кубани были благоприятны.

Действительно, на 7 июля 1920 года на Дону, Кубани и Тереке уже действовало 36 отрядов в 13 100 штыков и сабель с 50 пулеметами и даже 12 орудиями. К началу июля ЧК разгромил подпольный «Штаб спасения Дона». 50 % «банд» в Ростовском, Черкасском, 1-м Донском и Сальском округах были выловлены. А. П. Богаевский предупреждал: «Население на Дону не может примириться с большевиками, но оно не в состоянии восстать ввиду отсутствия казаков. Дон обессилел». Но именно на Дон Врангель высадил первый десант в начале июля. В отряде из 800—900 человек был большой процент офицеров из различных станиц Дона и разных политических организаций вплоть до «автономно-легальных профсоюзов из лагеря меньшевиков». Командовал отрядом очень популярный на Дону полковник Назаров.

Высадившийся отряд прошел от Таганрогского округа до центра 1-го Донского округа, станицы Константиновской, не встречая ни поддержки, ни сопротивления, но возрос всего до 1 500 человек. 25 июля он был настигнут большевиками и разгромлен. Обезлюдевший Дон врангелевский десант не поддержал.

Тогда Врангель обратил взоры на Кубань. Кубань не так пострадала и обезлюдела в гражданской войне, как Дон. В горных районах, в Баталпашинском, Лабинском и Майкопском отделах, действовала не имевшая никакой политической программы, кроме борьбы с коммунистами, «Армия возрождения России» генерала Фостикова, численно равная полку пехоты и бригаде конницы. Фостиков искал связи с кубанцами, ушедшими в Крым и Грузию. Но кубанских деятелей, как и прежде, разрывали противоречия: одни ориентировалось на Крым, другие все еще надеялись создать конфедерацию народов Северного Кавказа. Кроме прочего, они стали бороться за политическое влияние на армию Фостикова.

Врангель тоже особо на Фостикова не надеялся, это движение решено было «затушить или взять в руки». Оппозиционно настроенных к главному командованию кубанских деятелей решено было из Крыма на Кубань не выпускать. Относительно будущего Кубани единого мнения тоже не было. Предлагалось установить на Кубани власть послушной Врангелю Рады при атамане Филимонове (этот вариант считался худшим) или же создать Северо-Кавказский военный округ во главе с Улагаем и помощником к нему определить того же Филимонова. В ответ часть кубанских деятелей заявила, что «во главе десанта стоят люди, скомпрометировавшие себя в политическом отношении», и стала готовить параллельный аппарат управления для Кубани. «Все это создало страшную путаницу, интриганство, местничество, взаимную борьбу и подсиживание». Попутно близкий друг Врангеля генерал Шатилов «занимался продажей нефтяных бумаг, которые благодаря слухам о десанте вздувались в иене».

Чтобы пресечь трения, Врангель подписал с казачьими представителями договор, в котором казакам обеспечивалась «полная независимость во внутреннем устройстве и управлении». Казачьи представители входили во врангелевское правительство с правом решающего голоса. Врангелю предоставлялась полнота власти над вооруженными силами всех казачьих государств и ведение всех переговоров с иностранными государствами, отменялись все таможенные заставы меж территориями, вводилась единая денежная система. Соглашение заключалось до полного окончания гражданской войны, вступало в силу после подписания (4 августа), но после освобождения территорий подлежало утверждению Кругов и Рады. Врангелевское правительство с вхождением в него представителей казачьих войск стало называться «Правительством Юга России».

С момента высадки десанта на Кубани (14 августа 1920 г.) начались трения между высадившимися и ожидавшими их кубанцами. Генерал Черепов объявил в приморской станице Анапской, что не будет ни Кругов, ни Рад, будет твердая власть, после чего первые 400 присоединившихся казаков сразу же ушли в горы. В целом население проявило «пассивное сочувствие». Связь с Фостиковым так и не была установлена. Не было единства, не было политической программы, приемлемой для большинства кубанского казачества. Надежды Врангеля на восстание казаков на Кубани не оправдались. 24 августа, через десять дней с момента высадки десанта, большевики перешли в наступление.

План перенесения базы в казачьи области потерпел полное крушение, тем самым судьба антибольшевистского движения на Юге России была предрешена.

В разгар боев на Кубани Врангель получил известия, которые подтолкнули его к переориентации на западные территории. Пришла телеграмма от Савинкова: «Как представитель русского политического комитета в Польше, формирующего русские отряды на территории Польской республики, заявляю, что признаю Вашу власть и готов Вам подчиниться». Таким образом, появился еще один потенциальный источник пополнения.

Но судьба «крымской эпопеи» решалась вдали от Крыма и Таврии. После победы поляков под Варшавой и срыва попытки большевиков в очередной раз прорваться в Европу укрепилась возможность мирного разрешения советско-польского конфликта. «Заключение Польшей мира сделало бы наше положение бесконечно тяжелым, — вспоминал Врангель. — Неудача кубанской операции отнимала последнюю надежду получить помощь за счет местных средств русских областей. Предоставленные самим себе, мы неминуемо должны были рано или поздно погибнуть».

Отвод врангелевских войск с Кубани в данный момент мог произвести неблагоприятное впечатление в Европе, и Врангель предпочел представить это действие как своего рода акт «доброй воли», способствующий объединению сил в борьбе с большевиками. Начальнику французской военной миссии была передана записка о том, что «крупные успехи поляков в борьбе с Красной Армией дают впервые за все время возможность путем согласованных действий польской и русской армий под высшим руководством французского командования нанести советской власти решительный удар и обеспечить миру всеобщее успокоение и социальный мир. В таком случае наши стратегические планы подлежали бы изменению, и центр тяжести переместился бы на Украину».

31 августа врангелевцы начали эвакуацию с Кубани. Недовольные Советами кубанцы уходили с ними. Отряд Улагая, имевший первоначально 8 тысяч человек, вернулся, имея 20 тысяч бойцов и 5 тысяч лошадей.

Предложения Врангеля встретили поддержку у французов. С поляками было согласовано формирование на территории Польши 3-й Русской армии, которая действовала бы на правом фланге польских войск и стремилась бы соединиться с Врангелем. 1 (14) сентября началась отвлекающая операция врангелевцев, которую планировали завершить ударом на северо-запад, на соединение с поляками или 3-й Русской армией.

25 сентября (8 октября) «добровольцы» и кубанцы форсировали Днепр и нанесли красным ощутимый удар под Никополем. Но отброшенная и рассеянная красная конница (2-я Конная армия) вновь собралась. Командовавший ею красный казак, бывший войсковой старшина Ф. К. Миронов навязал врангелевской кавалерии затяжной бой. В бою был убит командовавший кубанцами генерал Бабиев. Белая конница дрогнула...

В это же время поляки подписали перемирие с советским руководством. О подписании прелиминарных условий мира Врангель узнал, когда его войска уже втянулись в бои за Днепром, и ему лишь оставалось констатировать: «Поляки в своем двуличии остались себе верны».

Вскоре последовала нота о разоружении и интернировании отрядов Савинкова, к которому так рвался барон...

Внутри врангелевского лагеря усилилось разложение. Экономическое положение ухудшилось, цены на хлеб по сравнению с апрелем 1920 года выросли в 15 раз (и все же оставались в четыре раза ниже, чем в Советской России). В Крыму работало финансово-экономическое совещание. Оно наметило ряд практических мероприятий в разных областях финансового и промышленного дела и вынесло резолюцию, что до сего времени правительство Юга России шло единственно правильным путем. Дальше рекомендаций и констатации дело не шло.

Среди казачьих деятелей после краха надежд на возвращение с Врангелем в свои области возродились новые надежды — на сепаратный мир с большевиками. В Евпатории был собран Круг, работавший с 9 (22) октября до самой эвакуации.

Оставшись без массовой поддержки населения (в том числе и наиболее надежного — казачьего), без военной поддержки со стороны иностранцев, Врангель был обречен. Большевики сосредоточили против него в полтора раза больше сил, чем в свое время собирали против Деникина или на Варшавском направлении. Практически четырехкратный перевес в силах позволил Красной Армии выбить врангелевские войска из Таврии.

Легендарные перекопские укрепления оказались фикцией. «К моменту катастрофы укреплений, способных противостоять огню тяжелых, а в девяти из десяти случаях и легких батарей, не было», — считали военные специалисты.

Штурм Перекопа, Юшунь, бои в самом Крыму — все это заняло несколько дней. 16 ноября Врангель отплывал в Константинополь.

«Спустилась ночь. В темном небе ярко блистали звезды, искрилось море.

Тускнели и умирали одиночные огни родного берега. Вот потух последний...

Прощай Родина!».

11.В ЭМИГРАЦИИ

В эмиграцию П. Н. Врангель отправился, естественно, не один. Вместе с ним покинули Крым 145 тысяч человек, и за всех он нес ответственность.

Прежде всего надо было устроить мирных беженцев, которых турки не пускали на берег, и те постепенно спускали за бесценок все свое имущество ради куска хлеба.

Постепенно беженцев расселили в Югославии, Болгарии, Румынии и Греции. Отсюда они рассеялись по всей Европе, отдавая предпочтение союзникам-французам и братьям-славянам.

Армия, расположившаяся в галлиполийских лагерях, также голодала и терпела лишения. Французам за поставки продовольствия отдали все выведенные из Крыма суда Черноморского флота. Не случайно особой популярностью среди эмигрантов пользовался памятный знак «Галлиполийский крест». Он стал символом терпения и безотчетной веры. Немногие подали в отставку и превратились в «мирных» беженцев. Большинство жило верой в возвращение, в продолжение борьбы.

Но союзники уже примирились с существованием Советской России, и кроме неудобства вывезенные белогвардейские войска ничего не доставляли им. Даже особо непримиримые французы тяготились своими бывшими союзниками, офицерами и солдатами, которые когда-то помогли «прекрасной Франции» выстоять в борьбе с немцами, а потом стали барьером, не пропустившим в Европу волну большевизма.

Разуверившись в поддержке французов, Врангель попытался пристроить своих товарищей по борьбе в славянских государствах. С конца 1921 года началась переброска сохранившихся в строю солдат, казаков и офицеров в Сербию и Болгарию. Параллельно большевики агитировали эмигрантов возвращаться на родину, и многие, истосковавшись на чужой стороне, вернулись. Всех их рано или поздно ждали аресты, ссылки, расстрелы...

«Пристроив» войска, Врангель перебрался в Белград, где продолжал работу по сохранению армии, объединяя солдат и офицеров в союзы и одновременно удерживая их от втягивания в политические дрязги. 1 сентября 1924 года им был создан Русский Общевоинский Союз (РОВС). Но 16 ноября Врангель передал руководство этим Союзом великому князю Николаю Николаевичу, бывшему главнокомандующему русскими войсками в 1914—1915 гг. Сделал он это не из-за монархических убеждений. В это время среди эмигрантов-монархистов шла борьба. Великий князь Кирилл Владимирович объявил о своем «восшествии на престол». Николай Николаевич этому противился... Просто из всех здравствовавших командующих русскими армиями Николай Николаевич не запятнал себя участием в гражданской войне и пользовался большим авторитетом у кадровых военных, был своеобразным символом старой русской армии. Кроме прочего сказалась усталость самого П. Н. Врангеля.

Сохраняя за собой звание Главнокомандующего Русской армией, он перебрался из Югославии в Бельгию. Здесь писал свои мемуары, удалился от общества, стал нелюдим, болел...

Ранения, контузии, нервное напряжение всех лет борьбы, перенесенные болезни подорвали здоровье П. Н. Врангеля. Грипп, вылившийся в тяжелую форму туберкулеза, нервное расстройство...

П. Н. Врангель скончался 12 апреля 1928 года. Позже его тело было перезахоронено в Белграде, в русском православном храме. Вместе с остатками расположенных в Сербии белогвардейских войск последние почести отдали ему и сербские солдаты.