Бельфонтен и убийство в море

Глава 2. Первый осмотр

Утро на «Одиссее» наступило не с солнцем – с шепота.

Шептали официанты, подавая кофе в салон первого класса. Шептали пассажиры, прячась за газетами. Шептали даже чайки, кружащие над палубой, будто и они знали: вчерашняя ночь изменила всё.

Жюльен Бельфонтен не спал. Ни минуты. Он сидел у окна своей каюты, в пижаме, с бокалом воды и листком бумаги, на котором были аккуратно выведены греческие буквы: Α Μ Ε Σ Τ Ι. Он переставлял их местами. Сравнивал с алфавитом. Пытался найти смысл. Ничего. Ни слова. Ни имени. Ни фразы. Только буквы. Как будто кто-то хотел сказать что-то… но не решился.

Он знал: это не случайность. Это – ключ. Или ловушка. Или и то, и другое.

В семь утра постучали в дверь. Три коротких, вежливых удара – как будто стучал не человек, а сама вежливость.

– Войдите, – сказал Жюльен, не вставая.

Дверь открылась. На пороге стоял капитан – в новом кителе, с выглаженными усами и взглядом человека, который не спал не меньше его.

– Кофе? – спросил он, держа в руках поднос с фарфоровым сервизом.

– Спасибо, – кивнул Жюльен. – Чёрный. Без сахара.

Капитан поставил поднос на стол. Сел напротив. Не стал церемониться.

– Что вы думаете? – спросил он.

– Я думаю, что Мэрион Дюпре знала, что её убьют, – ответил Жюльен, наливая себе кофе. – Или, по крайней мере, ожидала этого. Она говорила загадками. Смотрела на людей… как на подозреваемых. Она провоцировала.

– Но кто? – Капитан потер виски. – Кто мог это сделать? У неё не было врагов. Ну, официально.

– Официально – нет. Неофициально – половина пассажиров этого корабля. Она шантажировала кого-то. Угрожала кому-то. Знала что-то, что не должна была знать. Иначе – зачем оставлять записку? Зачем греческие буквы?

Капитан вздохнул.

– Греческая полиция пришлёт телеграмму. Просят не трогать тело до прибытия в Пирей. Но… я дал вам слово. Вы – следователь. До берега. Делайте, что должны.

– Первым делом – осмотр каюты. Полный. Без свидетелей. Без камер (их, слава богу, нет). Без вмешательства экипажа.

– Получите. Я уже отдал приказ. Каюта под охраной. Ключ – у старшего стюарда. Он ждёт вас у двери.

Жюльен кивнул. Выпил кофе залпом. Встал.

– Ещё одно, – сказал капитан, когда Жюльен уже взялся за дверную ручку. – Не делайте глупостей. Это не роман. Это – убийство. И если вы ошибётесь… вы не только испортите репутацию корабля. Вы испортите репутацию себя.

– Я не ошибусь, – сказал Жюльен, не оборачиваясь. – Я просто… посмотрю.

Каюта №14 выглядела так, будто в ней ничего не произошло. Кровать – заправлена. Стол – вытерт. Зеркало – без пятен. Только два предмета нарушали эту картину идеального порядка: опрокинутый бокал на полу и тело, накрытое простынёй, аккуратно, почти по-больничному.

Стюард – пожилой грек с усами, как у героя оперетты – стоял у двери, держа в руках ключ и блокнот.

– Месье Бельфонтен? Капитан сказал… вы будете осматривать. Я всё подготовил. Никто не входил. Ничего не трогали.

– Спасибо, – кивнул Жюльен. – Оставьте меня. И никого не пускайте. Даже капитана.

– Даже… капитана? – стюард слегка побледнел.

– Особенно капитана.

Стюард кивнул, как солдат, и исчез за дверью. Жюльен закрыл её на ключ. Повесил табличку «Не беспокоить». И только тогда подошёл к телу.

Он снял простыню.

Мэрион Дюпре лежала, как статуя. Глаза закрыты – кто-то сделал это за него. Губы чуть приоткрыты – как будто она хотела что-то сказать в последний момент. На шее – тонкая цепочка с крошечным кулоном в виде якоря. На руках – кольца: одно с бриллиантом, другое – с чёрным камнем, как будто… наоборот. Жизнь и смерть. Любовь и месть.

Жюльен присел на корточки. Осмотрел руки. Ни царапин. Ни синяков. Ни следов борьбы. Только… ногти. Один – слегка обломан. Левый мизинец. Свежий скол. Как будто она царапала что-то… или кого-то.

Он потрогал её запястье. Кожа была холодной, но не ледяной. Смерть наступила не больше чем 6–7 часов назад. Между 22:30 и 23:00. То есть – через 20–30 минут после их разговора на палубе.

Он поднялся. Подошёл к столу. Там стояла бутылка «Шато Марго» 1929 года. Открыта. Пробка лежала рядом – аккуратно, не валялась. Значит, открыли не в спешке. Не в панике. Спокойно. Осознанно.

Рядом – два бокала. Один – опрокинут на полу. Второй – на столе. Оба – из хрусталя. Оба – с остатками вина. В опрокинутом – чуть больше. В стоящем – меньше, но… с отпечатком губ.

Жюльен взял бокал со стола. Повертел в руках. Понюхал. Вино. Красное. Сухое. С лёгким… миндальным оттенком. Цианид. Без сомнения.

Он поставил бокал обратно. Подошёл к окну. Закрыто. Заперто изнутри. Никаких следов взлома. Никаких отпечатков. Только… пыль. Тонкая, почти невидимая. И на подоконнике – крошечный след помады. Розовой. Не её. У Мэрион была тёмно-бордовая.

Интересно…

Он вернулся к телу. Опустился на колени. Осмотрел платье. Белое. Шёлк. Дорогое. На груди – пятно вина. Большое. Форма – как будто кто-то плеснул. Или… как будто она упала, держа бокал.

Он осторожно приподнял край платья. Никаких следов на коже. Никаких уколов. Никаких ссадин. Только… на левой лодыжке – тонкая полоска загара. Как будто она носила браслет. Или… цепочку. Но сейчас её не было.

Где она?

Он встал. Подошёл к туалетному столику. Расчёска. Пудра. Тушь. Помада – та самая, бордовая. Лежала… сломанная. Капсула треснула пополам. Свежий излом. Как будто её сломали… в спешке? Или в гневе?

Он взял помаду. Повертел в руках. На дне – крошечная царапина. Не от ногтя. От… иглы? Или от булавки?

Странно…

Он поставил помаду обратно. Открыл ящик. Там – письма. Конверты. Фотографии. Одно фото – молодая Мэрион, с мужчиной в военной форме. Подпись: «Нью-Йорк, 1921. Навсегда». Другое – она же, но старше, с Арманом Дюпре, на фоне яхты. Подпись: «Лазурный берег, 1934. Пока не надоест».

Жюльен усмехнулся. Женщина, которая знала цену словам.

Он закрыл ящик. Подошёл к кровати. Поднял подушку – там, где лежала записка, теперь была пустота. Он провёл рукой по матрасу. Ничего. Только… запах. Очень слабый. Не духов. Не вина. Чего-то… травянистого. Лаванды? Или… опиума?

Он нахмурился. Опиум? Здесь?

Он открыл шкаф. Платья. Шляпы. Перчатки. Всё аккуратно. Всё на своих местах. Только… одна вещь выбивалась из порядка. На полке – маленькая шкатулка. Деревянная. Инкрустированная. Заперта. Но… ключ торчал в замке. Как будто его забыли вынуть.

Жюльен открыл шкатулку.

Внутри – пачка долларов. Бриллиантовая брошь. И… письмо. Без конверта. Без подписи. Только одна фраза, написанная крупными, чуть дрожащими буквами:

«Если ты это читаешь – я уже мертва. Не ищи убийцу. Ищи того, кто знал, что я знаю.»

Жюльен медленно сложил письмо. Положил обратно. Закрыл шкатулку.

– Умная женщина, – прошептал он. – Очень умная.

Он вышел из каюты в 9:17. Стюард тут же подскочил, как будто стоял за дверью всё это время.

– Ну? – спросил он, понизив голос. – Что… нашли?

– Ничего, что нельзя было бы найти, – ответил Жюльен. – Где капитан?

– В рубке. Ждёт вас.

– Проводите.

Они шли по коридору молча. Пассажиры, встречавшиеся им навстречу, отводили глаза. Некоторые – шептались. Некоторые – делали вид, что не замечают. Все – боялись.

В рубке капитан сидел за столом, изучая карту. Поднял глаза, когда Жюльен вошёл.

– Ну? – повторил он вопрос стюарда .

– Отравление цианидом. Через вино. Вероятно, подмешан в бокал незадолго до смерти. Жертва не сопротивлялась. Не боролась. Возможно, не знала, что пьёт яд. Или… знала, но не могла отказаться.

– Почему?

– Потому что у неё был гость. – Жюльен сел напротив. – В каюте два бокала. Один – опрокинут. Второй – на столе, с отпечатком губ. Она пила одна? Нет. Она пила… с кем-то.

Капитан нахмурился.

– Но стюард сказал, что никто не входил и не выходил после ужина.

– Стюард не видит всего. Особенно – если кто-то вышел через соседнюю каюту. Или через служебный коридор. Или… если стюард лжёт.

Капитан не стал возражать. Он знал: Жюльен прав.

– Что ещё?

– Записка. Греческие буквы. Α Μ Ε Σ Τ Ι. Пока не знаю, что это значит. Но это – не случайный набор. Это – акростих. Или шифр. Или… имена.

– Имена?

– Первая буква каждого подозреваемого. Если сложить – получится слово. Возможно – «Месть». По-гречески – «Τίσις». Но здесь – «ΤΙ». Почти. Не хватает «Σ». Но… если переставить…

Он замолчал. Задумался.

– Кто знает греческий на борту? – спросил он.

– Экипаж – почти все. Пассажиры… – капитан полистал список. – Археолог. Доктор Пападопулос. Он грек. И… служанка мадам Дюпре. Её зовут Элени. Она из Салоник.

– Интересно… – протянул Жюльен.

– Что ещё нашли?

– Сломанную помаду. Свежий скол на ногте жертвы. Отпечаток чужой помады на подоконнике. Пропавший браслет с лодыжки. И… письмо. В шкатулке. «Если ты это читаешь – я уже мертва. Не ищи убийцу. Ищи того, кто знал, что я знаю».

Капитан тяжело вздохнул.

– Она знала, что её убьют.

– Она знала, что могут убить. И оставила след. Для меня. Или… для кого-то другого.

– Что дальше?

– Список пассажиров первого класса. Полный. С биографиями. Кто с кем едет. Кто с кем общался. Кто с кем ссорился. Кто когда выходил из каюты. Кто что пил. Кто что ел. Кто во сколько лёг спать. И… кто не лёг вообще.

– Получите. Через час.

– И ещё. – Жюльен встал. – Я хочу поговорить с мужем. Служанкой. Археологом. Певицей. Дипломатом. По одному. В разных местах. В разное время. Чтобы они не могли сговориться.

– Зачем?

– Потому что первый, кто соврёт – будет первым подозреваемым.

Первым он вызвал Армана Дюпре.

Встретились в библиотеке – тихом, тёмном уголке корабля, где пахло кожей, пылью и старыми секретами.

Арман вошёл, как будто на приём у банкира. В дорогом костюме. С тростью. С сигарой в зубах. Глаза – красные. Не от слёз. От бессонницы. Или от виски.

– Месье Бельфонтен, – сказал он, не подавая руки. – Я слышал, вы… взялись за это дело. Почему? Вы же в отпуске.

– Потому что ваша жена умерла. И кто-то должен найти того, кто это сделал.

– А если это… несчастный случай? – спросил Арман, усаживаясь в кресло. – Она пила. Много. Может, перепутала бокалы?

– Цианид не попадает в бокал случайно.

Арман замолчал. Затянулся сигарой.

– Что вы хотите?

– Расскажите о ней. О Мэрион. Какой она была?

– Красивой. Умной. Опасной. – Он усмехнулся. – Она умела добиваться своего. Даже если это значило… сломать кого-то.

– Вы? – спросил Жюльен.

– Я – особенно. – Арман посмотрел в окно. – Я женился на ней ради денег. Она – ради титула. Мы оба знали правила. Но потом… она захотела новых. Сказала, что подаёт на развод. Через неделю. В Афинах.

– Почему в Афинах?

– Потому что там… у неё был человек. Не любовник. Партнёр. По бизнесу. Они собирались открыть галерею. Или казино. Я не знаю. Она не рассказывала. Она просто сказала: «Ты мне больше не нужен».

– Вы были в ярости?

– Я? – Арман рассмеялся. – Нет. Я был… облегчён. Я уже нашёл себе другую. Моложе. Красивее. И… не такая ядовитая.

– Когда вы видели её в последний раз?

– На ужине. Она произнесла тот… странный тост. Потом ушла. Я пошёл курить. Потом – в свою каюту. Один. Спать.

– Кто может это подтвердить?

– Никто. Я был один.

– А где вы были между 22:30 и 23:00?

– В каюте. Сплю.

– Вы спите в костюме?

Арман замер.

– Что?

– На вашем пиджаке – след вина. Свежий. Как будто вы… пролили его на себя. Или кто-то пролил на вас.

Арман посмотрел на пиджак. Побледнел.

– Это… это было вчера за ужином. Я… неаккуратно наливал.

– За ужином пили белое. А на вашем пиджаке – красное. «Шато Марго». Как в каюте вашей жены.

Арман встал.

– Вы что, обвиняете меня?

– Я задаю вопросы. Ответы – ваши.

– Я не убивал её! – почти крикнул он. – Да, я хотел развода. Да, я был рад, что она уходит. Но я не убийца!

– Тогда почему вы соврали про пиджак?

Арман не ответил. Развернулся. Вышел. Хлопнув дверью.

Жюльен посмотрел ему вслед. Улыбнулся.

Первый. Соврал. Испугался. Значит – что-то скрывает.

Следующей – Элени, служанка Мэрион.

Он встретил её в прачечной – чтобы никто не видел. Чтобы она не боялась. Чтобы… говорила правду.

Она вошла – худенькая, в чёрном платье, с опущенными глазами. Руки – в мозолях. Лицо – без косметики. Глаза – сухие. Ни слезы. Ни страха. Только… усталость.

– Садись, – сказал Жюльен мягко.

Она села. Не стала смотреть на него.

– Ты работала у мадам Дюпре давно?

– С прошлого года. С тех пор, как она приехала в Париж.

– Она была… доброй хозяйкой?

– Она была… требовательной. – Элени говорила тихо, но чётко. – Она знала, как заставить тебя делать то, что она хочет. Не криком. Не деньгами. Взглядом.

– Ты любила её?

– Нет. – Ответ прозвучал как выстрел. – Я… ненавидела её.

– Почему?

– Потому что она… – Элени замялась. – Она украла мою жизнь.

Жюльен нахмурился.

– Что ты имеешь в виду?

– Она… не настоящая Мэрион Дюпре. Настоящая – моя сестра. Близнец. Её звали Мари. Она умерла десять лет назад. В Америке. От лихорадки. А эта… взяла её имя. Её документы. Её наследство. И заставила меня работать на неё. Как служанку. Чтобы я… помнила своё место.

Жюльен медленно выдохнул.

– Ты… сестра настоящей Мэрион?

– Да. Меня зовут Элени Вандербильт. Я – настоящая наследница. А она – самозванка. Шантажистка. Воровка.

– Почему ты не сказала раньше?

– Кому? Полиции? Адвокатам? Она бы меня убила. Или… посадила. У неё были связи. Деньги. Она могла всё.

– А вчера? Что ты делала вчера вечером?

– После ужина я убирала её каюту. Потом – пошла спать. В свою каюту. В трюме. Одна.

– Ты видела, кто входил к ней?

– Нет. Я ушла в десять. Дверь была закрыта. Свет – горел.

– А этот? – Жюльен достал листок с греческими буквами. – Ты писала это?

Элени посмотрела. Покачала головой.

– Нет. Я бы написала по-другому. Это… не мой почерк. И не моё слово.

– Какое слово?

– «Μέστη». Это… не по-гречески. Почти. Но не совсем. Правильно – «Μεστή». С ударением. А здесь – нет. Это… подделка. Или… ошибка.

Жюльен убрал листок.

– Ты не убивала её?

– Нет. – Элени подняла глаза. Впервые. – Я хотела. Каждый день. Но… не убивала. Потому что знала: если она умрёт – все подумают, что это я. И я… не хочу в тюрьму. Я хочу… жить. Настоящей жизнью.

Жюльен кивнул.

– Ты свободна. Пока.

Она встала. Пошла к двери. Остановилась.

– Месье Бельфонтен… если вы найдёте убийцу – скажите ему… спасибо. От меня.

И вышла.

Жюльен остался один. Сидел долго. Думал.

Сестра. Самозванка. Месть. Греческие буквы. Ошибка в ударении…

– Всё становится… интереснее, – прошептал он.

Третьим – доктор Пападопулос, археолог.

Встреча – в его каюте. Книги. Картины. Античные статуэтки. Всё – под стеклом. Всё – с ценниками.

– А, месье Бельфонтен! – воскликнул он, пожимая руку. – Я слышал, вы – великий сыщик! Как Пуаро! Только француз!

– Я не сыщик, – улыбнулся Жюльен. – Я просто задаю вопросы.

– А, вопросы! Я люблю вопросы! Особенно – когда на них есть ответы!

– Отлично. Ответьте: где вы были вчера вечером между 22:30 и 23:00?

– Ах! – доктор хлопнул себя по лбу. – Я был… в баре! С капитаном! Мы обсуждали… древние монеты! У него есть коллекция! Очень редкая!

– Капитан подтвердит?

– Конечно! Спросите его!

– Хорошо. А вы знаете греческий?

– Я? – доктор засмеялся. – Я грек! Я знаю греческий лучше, чем французский!

– Тогда объясните мне: что значит Α Μ Ε Σ Τ Ι?

Доктор взял листок. Внимательно посмотрел. Нахмурился.

– Это… не слово. Это… набор букв. Можно сложить «Μέστη» – но это не по-гречески. Это… ошибка. Или… шифр.

– Шифр?

– Да. Например… первые буквы имён. Α – Арман. Μ – Мэрион. Ε – Элени. Σ – я, Спирос. Τ – Теодора (певица). Ι – Ирвинг (дипломат). Получается… ΑΜΕΣΤΙ. Почти «Μέστη». Но… не совсем.

– А что значит «Μέστη»?

– Это… не слово. Это… имя. Очень редкое. Старое. Значит… «та, что мстит».

Жюльен медленно кивнул.

– Вы купили цианид в порту Марселя. Зачем?

Доктор побледнел.

– Это… для экспериментов! Я изучаю… древние яды! Это научно! У меня есть разрешение!

– А где чек?

– Я… потерял.

– А где сам яд?

– Я… использовал.

– Всё?

– Да. Всё.

– Когда?

– Неделю назад.

– Докажите.

Доктор не ответил. Опустил глаза.

– Вы угрожали мадам Дюпре. Она знала, что вы везёте контрабандные артефакты. Она хотела вас разоблачить. Верно?

– Она… лгала! – вдруг крикнул доктор. – Она сама торговала подделками! Она хотела меня шантажировать! Я не убивал её! Я просто… хотел, чтобы она замолчала!

– Как?

– Я… не знаю! Я не делал ничего!

Жюльен встал.

– Доктор, если вы вспомните что-то – дайте знать. Пока… не покидайте корабль.

– Но… я никуда не еду! Я на корабле!

– Именно.

Когда Жюльен вышел, было 12:45. Он прошёл на палубу. Вдохнул морской воздух. Посмотрел на горизонт.

Он знал: убийца – среди них. Один из пятерых. Или… шестой. Кто-то, кого он ещё не видел.

Он достал блокнот. Написал:

Подозреваемые:

Арман Дюпре – мотив: развод, деньги, страх разоблачения. Соврал про пиджак.Элени – мотив: месть, восстановление справедливости. Не имеет алиби. Но… не писала записку.Доктор Пападопулос – мотив: контрабанда, шантаж. Купил яд. Соврал про использование.Теодора Ланье (певица) – ещё не допрошен. Известно: Мэрион знала, что она убила мужа.Ирвинг Уиттл (дипломат) – ещё не допрошен. Известно: Мэрион шантажировала его за связи с фашистами.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на море.

– Кто ты? – спросил он вслух. – Кто ты, убийца?

Ветер не ответил. Только шепнул что-то на греческом.

Или… ему показалось.