Бельфонтен и убийство в море

Глава 3. Подозреваемые

Обед на «Одиссее» в день убийства подавали, как будто ничего не произошло.

Лобстеры – вовремя. Вино – охлаждённое. Официанты – с безупречными улыбками. Только гостей было меньше. И разговоров – почти не было. Люди ели молча. Смотрели в тарелки. Изредка переглядывались. Как будто боялись, что если заговорят – кто-то услышит. И поймёт. И… обвинит.

Жюльен Бельфонтен сидел у окна, как и вчера. Только сегодня он не смотрел на море. Он смотрел на людей. На их руки. На их глаза. На то, как они держат вилки. Как отпивают вино. Как вытирают губы. Как прячут взгляд.

Он знал: убийца – здесь. За этим столом. Или в соседнем зале. Или вон там – у барной стойки, делая вид, что читает газету.

Он не торопился. Он ждал. Потому что в таких делах – спешка убивает расследование. А он хотел, чтобы убийца… сам себя выдал.

После обеда он отправился в салон для чтения – тихое, уютное место с кожаными креслами, камином (декоративным, конечно – на корабле огонь не разведёшь) и полками, уставленными книгами, которые никто не читал, но все любили фотографировать.

Там его ждала Теодора Ланье – французская певица, чей голос, как говорили афиши, «покорил Париж, Лондон и половину Бродвея». На вид – лет сорока, но выглядела на тридцать пять. В платье цвета вина, с меховой накидкой (несмотря на жару), с бриллиантами на пальцах и холодом в глазах.

– Месье Бельфонтен, – сказала она, не вставая. Голос – как в театре: громкий, красивый, с лёгким вибрато. – Я слышала, вы… расследуете. Зачем? Полиция приедет в Афинах. Пусть они разбираются.

– Потому что к тому времени убийца может исчезнуть, – спокойно ответил Жюльен, садясь напротив. – А я… не люблю, когда убийцы исчезают.

Она усмехнулась.

– Вы думаете, я убийца?

– Я думаю, что у вас был мотив.

– У меня? – Она засмеялась. – Я даже не знала эту женщину! Мы разговаривали один раз – на палубе. Она спросила, пою ли я арии из «Кармен». Я ответила – нет, только из «Травиаты». На том и закончили.

– А вы знаете, что она знала про вашего мужа?

Теодора замерла. Улыбка медленно сошла с её лица. Глаза – стали как стекло.

– Что… вы имеете в виду?

– Ваш муж, Жан-Луи Ланье, умер три года назад. Официально – от сердечного приступа. Неофициально – от яда. Который вы подмешали ему в коньяк. Потому что он собирался уйти к своей любовнице. И забрать с собой всё состояние.

Она не ответила. Просто смотрела на него. Как будто решала – кричать, плакать или… бросить в него чашку.

– Откуда вы это знаете? – наконец спросила она. Тихо. Почти шёпотом.

– Мэрион Дюпре собирала секреты. Как другие – марки или бабочек. У неё была целая коллекция. Ваша история – одна из самых… ярких.

– Она… собиралась опубликовать?

– Нет. Она собиралась продать. Вам. За молчание.

Теодора откинулась на спинку кресла. Закрыла глаза. Потом – открыла.

– Да. Она мне звонила. Месяц назад. Сказала: «У меня есть история, которая может испортить вам жизнь. И карьеру. И репутацию. Пятьдесят тысяч франков – и она исчезнет». Я… не заплатила. Решила, что она блефует.

– А вчера? Что вы делали вчера вечером?

– После ужина я пошла в свою каюту. Слушала пластинки. Потом – легла спать.

– Одна?

– Да. Одна.

– Кто может подтвердить?

– Никто. Я была одна.

– А где вы были между 22:30 и 23:00?

– В каюте. Спала.

– Вы спите с помадой?

Она нахмурилась.

– Что?

– На подоконнике в каюте мадам Дюпре – след помады. Розовой. Не её. У неё была тёмно-бордовая. У вас – розовая. Я видел вас за обедом. Та же помада.

Теодора побледнела.

– Это… не доказательство.

– Нет. Но это – деталь. А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Она встала. Поправила накидку.

– Я не убивала её, месье Бельфонтен. Да, я хотела бы. Да, я рада, что её нет. Но я не убийца. Я – артистка. Я умею… притворяться. Но не убивать.

– Тогда почему вы соврали про помаду?

Она не ответила. Развернулась. Вышла. Не хлопнув дверью. Ещё хуже – тихо. Как будто знала: шум – это эмоции. А эмоции – это слабость.

Жюльен посмотрел ей вслед. Достал блокнот. Написал:

Теодора Ланье – мотив: страх разоблачения. Соврала про помаду. Нет алиби. Подозрение – повышено.

Следующим – Ирвинг Уиттл, английский дипломат.

Встреча – в его каюте. Роскошной. С коврами, хрусталём и портретом короля Георга V на стене. Сам Уиттл – высокий, худой, с моноклем и лицом человека, который всю жизнь говорит «да, сэр» и «нет, мадам», даже когда хочет кричать.

– Месье Бельфонтен, – сказал он, пожимая руку. – Я рад, что вы взялись за это дело. Очень неприятная история. Особенно… для дипломатического корпуса.

– Особенно если убийца – дипломат, – спокойно ответил Жюльен.

Уиттл слегка смутился.

– Я надеюсь, вы не считаете меня… подозреваемым?

– Я считаю подозреваемыми всех, у кого был мотив. У вас он есть.

– У меня? – Уиттл поправил монокль. – Я даже не разговаривал с этой женщиной!

– Но она разговаривала с вами. Через письма. Через шифровки. Через… угрозы.

Уиттл замер. Потом – медленно сел в кресло.

– Откуда вы знаете?

– У неё был архив. Письма. Фотографии. Расшифровки. В том числе – ваша переписка с германским посольством. Где вы обсуждаете… поддержку нацистов. В обмен на гарантии безопасности британских инвестиций.

Уиттл закрыл глаза.

– Это… не преступление.

– Это – измена. По крайней мере – в глазах вашей страны. А Мэрион собиралась отправить эти документы в «Таймс». Если вы не заплатите ей сто тысяч долларов.

– Я… отказался.

– Почему?

– Потому что я не мог. У меня нет таких денег. И… потому что я надеялся, она блефует.

– А вчера? Что вы делали вчера вечером?

– После ужина я пошёл курить на палубу. Потом – в бар. Потом – в каюту. Спал.

– Один?

– Да. Один.

– Кто может подтвердить?

– Официант в баре. Он принёс мне виски.

– А между 22:30 и 23:00?

– Я был в каюте. Уже спал.

– Вы спите в сорочке?

Уиттл нахмурился.

– Что?

– На вашем запястье – след. От браслета. Широкого. Кожаного. С пряжкой. Такие носят… не для сна. А для встреч. Особенно – тайных.

Уиттл потёр запястье.

– Это… от часов. Я снял их перед сном.

– Часы оставляют след в форме круга. У вас – полоска. Как от браслета. Или… от наручников.

Уиттл встал.

– Это уже слишком, месье! Я требую…

– Вы ничего не требуете, – перебил его Жюльен. – Вы отвечаете. Или… я передам всё, что знаю, капитану. А он – британскому консулу в Афинах. Думаю, они будут… заинтересованы.

Уиттл сел обратно. Побледневший. Дрожащий.

– Я… не убивал её. Да, я хотел, чтобы она замолчала. Да, я боялся. Но я не убийца. Я… дипломат. Я решаю проблемы… словами.

– Тогда почему вы соврали про браслет?

Уиттл не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен встал.

– Не покидайте корабль, месье Уиттл. И… не трогайте свои документы. Я скоро вернусь.

Когда он вышел, было 16:30. Он прошёл на палубу. Сел в шезлонг. Закрыл глаза. Думал.

Он знал: все пятеро – лгут. Все – скрывают. Все – боятся.

Но кто – убийца?

Он достал блокнот. Дописал:

Ирвинг Уиттл – мотив: страх разоблачения. Соврал про браслет. Нет алиби. Подозрение – повышено.

Потом – добавил:

Общее: – Все были в каюте Мэрион? Нет. Но все могли быть. – Все знали о её шантаже? Да. – Все хотели, чтобы она замолчала? Да. – Все могли получить яд? Да (кроме, возможно, Элени – но она сестра, знает всё). – Все соврали хотя бы в одном пункте? Да.

Он закрыл блокнот. Открыл глаза. Посмотрел на море.