Белый враг

V. У Калинова куста

Из города Старик и Репеёк шли молча; без пайка, но с приказом — взводу тельстроты грузиться завтра с утра в вагоны и ждать, когда прицепят к маршруту. Назначение неизвестно.

С полдня погода опять испортилась. Ветер был не той силы, что вчера. Зато шла не то изморозь, не то дождь, и стало еще холодней и неприютней на стану. В вагоны работники тельстроты собирались с радостью; они не знали, что их ждет.

Лошадей у взвода не было: благо, под гору — имущество свозили на двуколках, впрягаясь сами. В один вагон погрузили имущество, материалы, проволоку, инструменты, двуколки поставили на платформу; в другой вагон поместились сами, разожгли чугунку — обсушились. Вагоны прицепили к хвосту эшелона, — и поезд двинулся на запад.

С продбазы выдали взводу пшено, овес, махорку, спички, связку воблы, керосину, бидон подсолнечного масла и по фунту на брата кураги.

Эшелон двигался медленно, перебираясь через реки по временным скрипучим мостам; рядом с ними, уткнувшись в реку, лежали взорванные железные фермы.

Чаще по откосам шумели осенние деревья: лес языками вторгался в степь; вместо саманных белых, крытых очеретом хат — по сторонам мелькали серые избы под соломой.

Вагоны взвода отцепили ночью на глухом лесном полустанке. На рассвете Репеёк и Линь проснулись от ругани и стука в дверь теплушки; ругались пятеро мужиков: они были верхами на тощих покорных лошаденках и «почем зря» бранили советскую власть — не столько потому, что их мобилизовали и прикомандировали к взводу тельстроты, а больше от того, что утро было сырое и морозное, — мужики промокли и обмерзли, азямы на них стояли коробом, а гривы лошадей сбились в ледяной колтун. Лошадей привязали за вагоном от ветра, а мужиков с коричневыми их сумами, чайниками и котелками впустили в жилой вагон и посадили к печке.

— Куда нас погонят? — спросил один из мужиков.

— Пойдем по линии телеграфа, лесами на Ворожбу, — сказал Старик.

Мужик выругался и спросил:

— А коней чем кормить?

Старик промолчал. Мужик, прихлебывая чай, отвел душу бранью, — и утихнув сказал Линьку и Репью:

— Хлопцы, поседайте на коней, да пусть поищут себе пищи. Да и теплее там.

Репеёк и Линь отвязали двух коней, сели верхом и, забрав на поводу трех остальных, пустились с рельс полустанка в лес. Балкан с веселым лаем бежал впереди.

Лесной просекой, неезженной почти дорогой тянулась вдаль на столбах линия телеграфа в восемь проводов. Лес был весь в серебре; ветки опушены густо инеем; в инее были и провода телеграфа, — они заметно провисли и касались толстыми белыми протканными серебрянной нитью шнурами. Черный ворон, испуганный лаем Балкана, вспорхнул и отряхнул на всадников тучу сухого снега; обоим засыпалось за шею. Репеёк вскрикнул, ударил пятками коня под брюхо; конь брыкнулся и поскакал…

Проехав с версту, мальчики свернули с просека влево, выбрали в лесу круглую полянку с сухой некошенной травой и пустили коней пастись. В лесу было теплее, чем в степи. Колтун на гривах лошадей растаял; они, потряхивая головами и хвостами, принялись щипать и хрустать подножную траву… Линь сел на пенек и, глядя на коней, тихонько напевал. Репеёк пустился в кусты, и скоро Линь с Балканом услыхали крик:

— Эй, Линь! Ау! Калина…

Линь побежал на зов Репья. Средь дубняка замелькали березы… За чащей — новая полянка, на ней на опушённых инеем кустах темно алеют гроздья прихваченной морозом калины. Спугивая с куста чечеток и чижей, мальчишки принялись срывать, отряхивая куст, ягоды. Кинули ветку Балкану. Он понюхал, грустно вильнул хвостом, посидел, но, видя, что Репей с Линьком надолго занялись кустом калины, пустился за сорокой. Белобока-стрекотунья, завидя пса, дразня его и непрестанно взволнованно болтая, перепархивала с куста на куст по нижним веткам; поджидала, — но как только Балкан кидался схватить ее за хвост, взлетала и уводила все дальше и дальше.

Скоро стрекотанье сороки затихло, и лай Балкана стал почти неслышен. Репей и Линь наелись досыта калины и, посвистав и покричав напрасно пса, вернулись на полянку, где оставили пастись коней…

Полянка, с примятой и потравленной травой была пуста: наевшись, лошади разбрелись по сторонам в поисках более лакомой травы… Мальчишки кинулись искать коней — они еще не успели далеко уйти — и скоро согнали на полянку четверку; не было пятого коня, буланого…. Мальчишки сели верхами, держали еще по коню на поводу и бранились, не зная, что делать.

— Калины захотел! — бранился Линь, — от нее только пучит. Вот как на станцию вернемся, мужик за буланого убьет…

— А ты бы не ел.

— А ты бы не звал.

— А ты бы сидел, паршивый чорт, на пне, да караулил.

— Да, я карауль — а ты калину будешь есть! Нашел дурака!

— Калину! От калины только пучит. Я говорил, что надо было спутать…

— Что «говорил» — ты бы и спутал ноги им.

— Я думал, они смирные.

— Смирные, покуда не наелись. Ты тоже смирный был, а наелся калины, — гляди, лопнешь от злости…

— Я тебе лопну! — Линёк наехал на Репейка и замахнулся…

— Ага! Ну ладно, бей, — и Репеёк подъехал к Линьку вплотную. Конь Репейка дружески положил голову на понурую шею коня Линька и приглаживал его взлохмаченную гриву языком…

Репеёк даже нагнулся на коне вперед к Линьку и сказал, бледнея:

— Ну, — ударь меня по морде…

— И ударю…

Оба замолчали. И оба услыхали издали чуть слышный лай Балкана.

Репеёк ударил коленками своёго коня по ребрам и сказал:

— Возьми и этого, серый дьявол, да жди — никуда не езди с полянки, покуда я не вернусь…

Он отдал Линьку повод третьего коня, а сам пустился на четвертом в лес на дальний лай Балкана.