Берег печалей

1909

Семья Казадио продолжала жить в том же доме, в местечке под названием Ла-Фосса, ровно на границе Феррары и Мантуи. Полы из потертого обожженного кирпича, которые когда-то мыла Виолка, потом Доменика и наконец Анджелика, теперь старательно начищала Армида, жена Беппе – младшего сына Акилле. Она доводила их до блеска, подолгу стоя на коленях, натирая тряпкой и покрывая маслом, ловко орудуя сильными, похожими на мужские руками. Армида без остановки хлопотала по дому. Любовь в ее понимании выражалась не в ласках и поцелуях, а в конкретных делах: убедиться, что дети пошли в школу с чистыми ушами и в выглаженных фартуках; разлить по банкам абрикосовое варенье; достать теплую шерстяную одежду с приходом осени и снова убрать в дальний ящик, когда наступят жаркие дни. Только на такие вещи, по мнению Армиды, и нужно было тратить время. Она была в этом совершенно уверена, как и в том, что ей ужасно повезло выйти замуж за Беппе Казадио: хоть он и любит поворчать, но человек честный, порядочный, да к тому же еще владеет землей и скотом. В хлеву стояли две коровы и лошадь, в свинарнике – хряк и три свиноматки. В городке семья Казадио считалась зажиточной, хотя в ней было много детей и деньги в основном уходили на то, чтобы одеть и обуть их всех. Впрочем, на хлеб с маслом тоже хватало.

В те времена многие в Стеллате жили совсем бедно. Каждый год, после Дня святого Мартина, когда заканчивалась уборка урожая, те, кто не владел клочком земли, собирали вещи и готовились к отъезду. Погрузив свои скромные пожитки на тележки, они отправлялись скитаться по городам и весям в поисках хоть какой-нибудь работы на следующие месяцы. Скитальцы исчезали в тумане, хилые и вечно голодные, с рахитичными детьми и женами, что оставались без зубов уже к сорока годам.

Тогда же многие в округе эмигрировали, следуя за родственниками или знакомыми, что отправились попытать счастья за океаном. Те рассказывали в письмах, что в Америке работы полно, надо лишь засучить рукава и как следует трудиться, тогда и деньги не заставят себя ждать. Тут есть «мани», много «мани», писали они, и города с улицами широкими, словно реки, и дома высотой с башни, и звонкие трамваи, и быстрые поезда, и бульвары, полные автомобилей! А по вечерам в городах зажигают столько огней, словно каждый день Рождество.

От таких рассказов с каждым месяцем все больше жителей Стеллаты мечтало о новой жизни. Они продавали последнюю корову или мула и отправлялись в путь – хилые, полуголодные, с заплатками на штанах. На маленькой станции Стеллаты садились в поезд до Поджо-Руско, оттуда – до Милана. Сколько страхов: «А вдруг я потеряюсь, вдруг у меня украдут несчастные несколько лир, зашитых в поясе трусов? А если я не найду нужный поезд? А если не разберу названия и расписание, что написал на листочке приходской священник?» В Милане отчаянные путешественники пересаживались на поезд до Генуи, чтобы там попасть на борт какого-нибудь парохода Королевского флота и отплыть в далекую Америку. В чемоданах они увозили фотографии пожилых родителей, готовых скорее умереть от голода, чем ехать неизвестно куда, ведь жизнь в бедности им не в новинку и она уж точно не так страшна, как неизвестная земля посреди океана, одна мысль о которой повергает в ужас. Кто оставался, продолжал бороться с нашествиями вредителей, болезнями пшеницы, страхом перед сильным градом в разгар лета или разливами реки в ноябре. Любая подобная беда могла в один миг уничтожить весь годовой урожай.

В 1909 году никто в Стеллате не умер, зато священнику пришлось провести многочисленные обряды крестин, а еще больше – освящений, потому что в городке произошло невиданное количество странных событий. В течение нескольких месяцев родилось целых пять пар близнецов, на Пасху упал и разбился церковный колокол, а в Ночь святого Лаврентия кобылица в хлеву у Мариетти родила жеребенка с двумя головами.

По Стеллате поползли странные слухи.

– Слишком много добрых змей поубивали, вот мир и перевернулся с ног на голову, – шептались соседи.

– Каких еще змей? – спрашивала Армида: она была родом из-под Мантуи и не знала здешних суеверий.

В самом деле, за прошедший год целых семь змей с белым брюшком были найдены мертвыми в окрестностях. Крестьяне, которые не знали об этой легенде или не верили ей, убивали рептилий, отрезая им головы. Но большинство жителей Стеллаты, перепуганные обилием странных происшествий, теперь не забывали оставлять миску с молоком у порога.

Именно в этот год, изобильный на рождения и шутки природы, появилась на свет шестая дочь Беппе Казадио. Она родилась в августе, вышла из утробы матери ножками вперед, и когда ее поднесли к окну, перед девочкой предстал перевернутый мир: посреди лета пейзаж вокруг больше всего напоминал Северный полюс.

Когда отошли воды, Армида была в поле, собирала свеклу. Она позвала старших сыновей Неллюско и Паскуино, возившихся неподалеку, и сняла веревку с ножки Амелии, младшей дочери, которую привязывала к дереву, чтобы та не уползла куда-нибудь. Подхватив девочку под мышку, Армида, пошатываясь, направилась в сторону дома.

Жара стояла удушающая: над полями колыхались волны раскаленного воздуха, каждый вдох обжигал легкие. Внезапно огромная тень, размером в полнеба, опустилась на окрестности. Поднялся ветер. Армида с изумлением смотрела, как гнутся верхушки деревьев во внезапно сгустившейся темноте, а развешанные сушиться рубашки срываются с веревок и летят по воздуху, будто привидения. Утки и куры во дворах, хлопая крыльями, кидались врассыпную, а над полями кружили смерчи из золотистых колосьев сжатой пшеницы.

Армида добралась до дома, еле дыша под тяжестью одного ребенка в животе и второго – на руках. Боль становилась все сильнее.

Первым человеком, кто попался ей на глаза, оказалась сестра мужа Эдвидже.

– Поставь греться воду, малыш решил родиться, – сказала Армида.

Ее губы побелели, по лицу градом катился пот. Она глянула вниз и увидела, как по ногам на пол струится кровь.

– Эразмо, зови скорее акушерку Анджелину! – крикнула мать старшему сыну. – Пусть придет как можно скорее! – Потом она обратилась ко второму сыну: – Неллюско, найди отца. Он, кажется, к кузнецу пошел.

Мальчишки кинулись выполнять поручения, напуганные строгим голосом матери и видом крови.

– Тебе лучше лечь. Если хочешь, я посмотрю, как идут дела, – предложила Эдвидже: ее мать была акушеркой и кое-чему научила дочь.

– Да нет, не стоит, я подожду Анджелину. Ты присмотри за детьми, пожалуйста, – попросила Армида.

Женщины никогда особенно не ладили между собой. Когда Эдвидже появлялась на кухне, всегда с ног до головы одетая в черное и с выражением глубокой скорби на лице, Армиде казалось, будто в комнату ворвался ледяной ветер, даже если стоял разгар лета.

Тем временем, ничего не зная о том, что происходит у него дома, Беппе Казадио шел по дороге, проложенной на дамбе вдоль берега реки. Оказавшись посреди густой тучи пыли, он зажимал нос и смотрел вслед удаляющемуся автомобилю. «Фиат 1» с рокотом катился вперед, в нем ехал местный богач Самуэле Модена и его родные. Модена были евреями, и поговаривали, будто у них полно денег, причем заработанных ростовщичеством, то есть от грабительских ссуд, выданных беднякам Стеллаты. Однако это не имело ничего общего с реальным положением вещей. На самом деле Самуэле и его семья просто очень много работали, долгие годы занимаясь продажей шерсти и дорогих тканей. Они всегда выглядели элегантно: муж одевался в английском стиле, жена не выходила из дома без перчаток и вуали, сыновей они наряжали как маленьких морячков, а дочки щеголяли в кружевных платьях и атласных лентах.

– Чертовы машины! Какой от них толк – одно масло и вонь! – ворчал Беппе.

Он провел рукой по волосам – таким густым, что причесывать их было занятием совершенно бесполезным. Многие сейчас готовы поклясться, что скоро эти странные штуки заменят повозки и лошадей. И первым среди этих безумцев был его собственный отец Акилле, с живейшим интересом следивший за последними открытиями науки и горячо поддерживавший технический прогресс. Какая ерунда! Беппе Казадио и гроша бы не поставил на эти уродливые устройства. Это так, баловство, игрушки для богатых, и скоро о них все забудут.

Погруженный в свои мысли, он не сразу заметил, что его зовет сын:

– Папа! Идите скорее, маме плохо.

– А ребенок как? – спросил Беппе, устремив обеспокоенный взгляд черных цыганских глаз на мальчика.

– Я не знаю, но там столько крови… – ответил перепуганный Неллюско.

Отец и сын поспешили по направлению к дому. Дул сильный ветер, с неба падали первые крупные капли дождя.

Тем временем Армида кое-как помылась в перерывах между схватками и улеглась в постель, моля о милости Деву Марию. Стекла в доме дребезжали от бушевавшего снаружи урагана и беспрестанно громыхала болтающаяся калитка, еще сильнее раздражая роженицу.

Вскоре боль стала нестерпимой. Вопли Армиды смешивались с воем ветра, и от этих жутких звуков из дома разбегались крысы, пауки и курицы. Рюмки в буфете плясали, как одержимые.

На кухне Эдвидже поставила на огонь большую кастрюлю с водой и подготовила чистые полотенца и пеленки для младенца. С каждым криком жены брата Эдвидже чувствовала, как горечь разливается у нее в крови. Она сама хотела бы испытать эту боль. Она бы вынесла ее без единой жалобы. А вместо этого вот уже который раз помогает на родах другой женщины.

Аделе, старшая дочь Армиды, тем временем пыталась успокоить братьев и сестер, но не могла унять слезы, поэтому перепуганные малыши продолжали носиться и препираться между собой. Единственным, кто сохранял спокойствие, была малышка Амелия: она залезла под кухонный стол и подъедала остатки вчерашнего ужина, брошенные на пол для кошек.

Беппе Казадио вбежал в дом, с головы до ног мокрый от дождя, и поспешил к жене.

– Вы уже позвали акушерку? – обеспокоенно спросил он.

– Да, за ней побежал Эразмо. А ты отведи детей в хлев, а то они пугаются, – ответила Армида.

Ей бы очень хотелось, чтобы рядом была свекровь, которая принимала всех ее предыдущих детей, но Анджелика умерла год назад от воспаления почек, и сейчас Армиде безумно не хватало ее.

Беппе Казадио вернулся на кухню и попросил старшую дочь Аделе отвести младших в хлев. Потом он сел за стол, дрожащей рукой налил вина в два стакана: себе и сестре.

– Я никогда не видел, чтобы она так мучилась, – сказал он.

– Сильные боли при схватках – это на счастье, – сухо отозвалась Эдвидже.

Но Беппе только обеспокоенно крутил ус.

Дети в хлеву снова начали шуметь и безобразничать.

– Тут все готово к приходу акушерки, я пойду лучше помогу Аделе успокоить малышей, – сказала Эдвидже и поднялась из-за стола.

Армиду стошнило, и она обессиленно растянулась на кровати, лицо у нее стало белее простыни. Она ждала акушерку, но Эразмо все не возвращался, и от Анджелины не было ни слуху ни духу. Наконец дверь распахнулась, и мальчик кинулся к матери.

– Она отказалась идти со мной, но сказала, что будет ближе к вечеру.

– Как это отказалась?! – закричала Армида.

В тот день Анджелина уже разрывалась между двумя сложными родами, назначенными судьбой на одно и то же новолуние.

– Когда начались схватки? – спросила она у мальчика.

– Пару часов назад, но ей очень плохо.

– Скажи матери, что у меня уже двое родов: в одних близнецы, в других – ребенок поперек живота. Пусть успокоится, время еще есть.

На самом же деле времени не было. Армида уже родила пять детей и знала, что к чему. Она закрыла лицо руками.

– О Господи, я сейчас умру! – закричала она, скорчившись от особенно сильной схватки.

Беппе подхватил плащ и шляпу.

– Постарайся успокоиться, я найду доктора.

Он бросился на улицу, запряг лошадь в двуколку и скрылся за стеной дождя.

Армида молила Бога, чтобы он не забирал ее к себе: не ради нее самой, но ведь дети еще совсем маленькие. Да, Аделе исполнилось четырнадцать лет, а Эразмо – пятнадцать, но остальные еще учатся в школе, а Амелия даже не начала ходить.

Схватки продолжались, крикам Армиды вторил рев урагана. Вдруг в перерыве между раскатами грома и вспышками молний раздался сначала конский топот, потом громкое ржание и, наконец, торопливые шаги. Дверь распахнулась, и на пороге появился Беппе в сопровождении доктора Негрини.

Армида изумленно уставилась на них.

– Вы с ума сошли! Что он здесь делает?

– Акушерки нет на месте, а доктор Сарти слег с лихорадкой. Нам надо благодарить Бога, что доктор Негрини согласился…

– Где Анджелина? – переспросила Армида, продолжая растерянно смотреть на мужа.

– Послушай, ты должна понять… – начал было Беппе.

– Нет, ни за что! Я вам что, корова или кобылица? Мне нужен настоящий врач, а не ветеринар!

– Все божьи твари появляются на свет одинаково, – вмешался Негрини.

Новая схватка не дала Армиде ответить. Она почувствовала, как что-то выходит из ее чрева, и протянув руку, нащупала нечто скользкое, что никак не походило на голову.

– Ох, Матерь Божья… Ребенок вылезает ножками вперед.

Доктор Негрини не стал тратить времени даже на то, чтобы снять пальто: он кинулся к женщине, приказав всем выйти. Дверь с грохотом захлопнулась.

Под шум ливня Беппе Казадио вернулся на кухню. Снаружи завывал ветер, а небо потемнело настолько, что пришлось зажечь лампу. Внезапно ураган прекратился, и неестественная тишина наполнила дом. Но тут на землю посыпался град: кусочки льда размером с орех за несколько минут покрыли поля, улицы, дворы, берега По, телеги у заборов.

В этот момент раздался крик новорожденного. Беппе Казадио вскочил и кинулся к жене: Армида лежала вся взмокшая, с побелевшими губами, но улыбалась. Доктор Негрини протянул Беппе красное сморщенное существо, завернутое в полотенце.

– Еще одна девочка, – сказал он, – юркая, как лягушка.

Град прекратился. Теперь через щели в ставнях пробивалось солнце, украшая стены полосами света. Беппе Казадио взял на руки только что родившуюся дочь и внимательно рассмотрел ее. Как и он сам, девочка явно пошла в цыганскую часть семьи: у нее была смуглая кожа и черные волосы. Счастливый отец поднес малышку к окну, чтобы показать ей окружающий мир.

Он распахнул ставни, держа девочку на руках, и сам остался стоять с открытым ртом: все вокруг было покрыто льдинками, будто сверкающим белым одеялом. Казалось, что на дворе не август, а рождественский сочельник.

– Вроде разгар лета, а надо же как! Словно снег. Как вы ее назовете? – спросил доктор Негрини.

Беппе Казадио задумался лишь на мгновение.

– Снежинка. Мы назовем ее Снежинка. Пусть это принесет ей удачу.

– Снежинка? Это что еще за имя? – воскликнула Армида.

Ровно то же самое спросил и дон Грегорио, когда пришел момент крестить девочку. Старый священник достал платочек и протер лысину, внезапно покрывшуюся потом.

– И речи об этом быть не может. Выберите по святцам нормальное итальянское имя! – вскипел он и заявил, что хватит с него всяких Долларов, Менотти, Неллюско и прочих глупостей, что Казадио выдумывают всякий раз, как в семье родится ребенок.

«Это уже переходит все границы, – думал он. – Снежинка… С ума сойти! А как они следующих детей назовут? Гроза, Туча… Всемирный потоп?» Священнослужитель перекрестился. С другой стороны, нужно проявить терпение – одну из важнейших христианских добродетелей. Казадио, несмотря на все их странности, люди честные, работящие, да и к церкви относятся с почтением, не то что всякие безбожники социалисты, что множатся вокруг, как грибы после дождя.

Когда наступил день крестин, священник и родители сошлись на имени Наталия, но, как и в случае с Долларом, никто в жизни не называл так девочку. Для всех она так навсегда и осталась Снежинкой.

Девочка провела первые годы жизни ползая вокруг ног матери или играя под кухонным столом, между длинными юбками женщин и грязными сапогами мужчин. Зимними вечерами она с нетерпением ждала, когда мама уложит ее спать в теплую постель, только что нагретую грелкой – деревянным ящиком, внутрь которого ставилась сковородка с раскаленными углями. Армида каждый вечер оставляла эту конструкцию под одеялом. В комнате стоял ледяной холод, но, когда мама вынимала из постели грелку, кровать превращалась в уютное теплое гнездышко. Снежинка сворачивалась калачиком под одеялом, клала большой палец в рот и засыпала, совершенно счастливая.

Время от времени мама или старшая сестра меняли ей постельное белье, и девочка задавалась вопросом, куда же девается старое. Тайна раскрылась с приходом весны, когда все простыни и наволочки, использованные за зиму, оказались в огромном котле, под которым Армида и Аделе развели костер посреди двора. Так Снежинка узнала, что постельным бельем пользовались в течение месяца, потом выворачивали его наизнанку, а когда его пора было менять, грязное отправлялось на чердак в ожидании весны и «генеральной стирки». Наволочки и пододеяльники кипятили с золой, отчего они становились белее и ароматнее, чем после самого дорогого мыла, с гордостью говорила Армида.

И вот однажды, поднявшись с охапкой грязного белья на чердак, жена Беппе Казадио обнаружила там старинную шкатулку из резного дерева. Та стояла в углу, покрытая слоем пыли и паутины в палец толщиной. Из любопытства Армида взяла ее в руки: шкатулка выглядела очень старой и по краю была отделана металлом. Она начала протирать крышку. «Похоже на серебро», – подумалось хозяйке дома. Армида попыталась открыть шкатулку, но у нее ничего не вышло. Тогда она спустилась вниз и отправилась на поиски мужа. Тот работал в хлеву.

– Беппе, смотри, что я нашла. Может, у тебя есть ключ?

– А я двадцать лет ее ищу! Где же она была?

– На чердаке, но у меня не получается ее открыть. Похожа на старинную…

– Это шкатулка бабушки Доменики. Она говорила, что унаследовала ее от моей прабабушки Виолки. Дай-ка сюда… Не надо ее открывать.

Армида устало подумала, что уже давно потеряла счет странностям мужа.

– Но что там внутри-то?

– Сувениры, колода карт… ерунда всякая, – коротко отозвался Беппе.

Он взял шкатулку Виолки, аккуратно завернул ее в мягкую салфетку и убрал в дальний угол шкафа в своей комнате, куда не заглядывали дети. Там ей и суждено было оставаться долгие-долгие годы.

Летом Снежинка отправлялась в поле вместе с матерью. Теперь уже ее привязывали за ногу к дереву, чтобы держать под присмотром. Качели на эластичных канатах, которые в свое время изобрел Акилле, стояли заброшенными, с тех пор как дети пару раз получили серьезные травмы, ударившись о землю.

Снежинка проводила дни в тени вяза в окружении вечно пахнущих мочой младенцев, которые возились в больших плетеных корзинах, и детей постарше, что бегали вокруг полуголые, покрытые пылью, и вечно подшучивали над ней, пока не видят родители. Девочка искала глазами маму и находила ее вдалеке, согнувшуюся над бескрайним полем пшеницы. Она завидовала самым младшим, потому что едва те поднимали крик, к ним тут же неслись матери в промокших на груди рубашках, готовые приласкать и накормить.

Иногда девочка дремала на горячей земле, обязательно засунув большой палец в рот. Она просыпалась, когда женщины запевали какую-нибудь песню или на минутку отвлекались от колосьев, чтобы обменяться ехидными замечаниями, которые Снежинка слушала, но не понимала:

– Мариза, расскажи-ка, ты чем по ночам занимаешься? Смотри, какие мешки под глазами! Сделайте вы уже перерыв, а то так работать не сможешь. Хозяин, смотри, какие мешки под глазами у Маризы. Пусть сегодня она у нас переночует, бедняжка, а то дома муж так и не даст ей выспаться! – И все заливались смехом.

Когда Снежинке хотелось писать, она громко звала Аделе. Старшая сестра больше всех заботилась о ней: именно она учила девочку говорить, помогала делать первые шаги или держать в руке ложку. Аделе тут же кидалась на зов, поднимала младшей сестре юбочку и держала ее на весу.

– Ну же, давай.

– А теперь мне не хочется.

– Пошевеливайся, а то будешь писать одна.

– Но если я буду писать одна, то замочу юбку!

– Значит, писай сейчас или сама разбирайся.

Тогда Снежинка сосредотачивалась на процессе. Аделе держала ее за бедра, ноги болтались в воздухе, струйка мочи лилась вниз и потом текла ручейком, оставляя след на пыльной земле.

На закате Армида отвязывала ножку дочки и взваливала ее себе на плечо, как барашка. Потом она звала остальных детей, а по возвращении домой мыла их всех по очереди в корыте с колодезной водой и мылом, которое варили в ноябре, когда резали свиней.

Когда Снежинке было четыре года, она тяжело заболела. Армида заметила, что у девочки температура, но поначалу не придала этому большого значения: другие дети тоже нередко простужались. Под вечер, однако, у Снежинки стали закатываться глаза. Эразмо побежал звать доктора.

– Нужно срочно везти ее в больницу, – сообщил врач очень серьезно.

Беппе и Армида завернули дочку в одеяло, сели в повозку и посреди ночи приехали в больницу Бондено. Поначалу Снежинка еще реагировала на окружающих, но через пару часов впала в кому. На следующее утро она не подавала никаких признаков жизни.

Врач отвел родителей в сторонку.

– Мы ничего не можем здесь поделать, она в руках Господа.

– Но что с ней? – пытался понять Беппе.

– Мы не знаем. Мы взяли у нее анализы крови и мочи, но нужно время, чтобы получить результаты, а состояние девочки, к сожалению, ухудшается очень быстро. Пульс едва слышный, ей тяжело дышать. Вы должны приготовиться к худшему исходу.

– Моя дочь еще не умерла, – твердо заявила Армида. – И я с места не сдвинусь, пока вы ее не спасете.

С непреклонным видом мать уселась у постели девочки.

Целую неделю не было никаких признаков улучшения. Беппе и Армида ни на минуту не отходили от нее. В какой-то момент они даже позвали священника для совершения последнего помазания. Вдруг утром седьмого дня Снежинка открыла глаза, взглянула на мать и спокойно сообщила:

– Я есть хочу.

Армида кинулась к дочери и обняла ее так крепко, что чуть не задушила. Дрожа от волнения, она побежала звать врачей.

Изумленные доктора накинулись на девочку с кучей вопросов. Они спрашивали, как ее зовут, сколько ей лет и кто эта женщина рядом с ней. Потом они осмотрели ей зрачки и сказали следить взглядом за движениями карандаша.

– Невероятно! – воскликнул один из медиков и попросил Снежинку встать с кровати.

Девочка попыталась, но ноги подкосились, и она упала. Поначалу все думали, что это просто временная слабость, но оказалось, что это не так: ниже пояса Снежинка осталась парализованной.

Родители отвезли ее домой, стараясь успокоить себя мыслью о том, что, по крайней мере, девочка осталась жива. Они извлекли с чердака самодвижущееся кресло, которое сконструировал дедушка Акилле задолго до рождения Снежинки. По бокам у него были два колеса, которыми девочка могла управлять. Надо только немного потренироваться и привыкнуть, и она сможет передвигаться совершенно самостоятельно.

Беппе смирился с произошедшим, а вот Армида нет: она решила, что если наука не смогла полностью вылечить ее дочь, то нужно обратиться к Деве Марии или какому-нибудь святому, они-то точно не бросят чудо недоделанным.

Она рассказала о своих планах священнику, и тот посоветовал немедля отправиться в Болонью.

– Попроси о милости святую Катерину. Она точно тебе поможет.

Священник поведал Армиде историю жизни и чудесного погребения Катерины Болонской.

– Она была монахиней-клариссинкой и прожила благочестивую жизнь, писала книги и картины. И вот однажды пришел ее час предстать перед Господом. Как было принято в те времена, Катерину похоронили в саду ее родного монастыря, на виа Тальяпьетре, завернув в обычную простыню. Однако таинственное сияние, исходившее от сей скромной могилы, побудило монахинь выкопать ее. С момента смерти прошло восемнадцать дней, но тело святой чудесным образом оставалось нетронутым, за исключением лица, задетого лопатами во время раскопок. Катерину положили в гроб с намерением похоронить как следует на следующий день, однако утром обнаружилось, что ее лицо вновь стало белым, мягким и прекрасным, – взволнованно рассказывал священник. – Кроме того, от тела святой исходил восхитительный аромат: то сладкой карамели, то нарциссов, то роз. Вот почему в конце концов монахини передумали ее хоронить, и несколько лет спустя Катерину разместили в монастырской церкви, усадив в роскошное позолоченное кресло. Тело к тому моменту стало твердым, но, повинуясь приказам настоятельницы, святая согласилась принять нужную позу. С тех пор Катерина находится там, и говорят, что, когда сестры меняют ей одежду, святая помогает им, поднимая руки и ноги. Не счесть чудес, что она совершила за эти годы, – подытожил дон Грегорио с благостной улыбкой на лице.