Бермудский треугольник любви

Эрнест Хемингуэй (1899–1961)

БАС (обращаясь к собеседнику): Я знаю, что вы уже с юности были покорены и заворожены этим писателем. Не могли бы вы вкратце обрисовать свои чувства тех лет? Секрет невероятного успеха и мировой славы Хемингуэя пытались разгадать многие исследователи. Но мне до сих пор не довелось прочесть какое-нибудь убедительное объяснение. Что оказалось самым захватывающим для вас?

ТЕНОР: Мне было лет пятнадцать, когда кто-то из приятелей дал мне "Прощай, оружие". С первых же страниц я был подхвачен, унесён, вырван из своей повседневной жизни, как какая-нибудь Дороти в "Волшебнике изумрудного города". Простые понятные слова, простые короткие фразы. Облетевшие деревья, грязь на дорогах, стены домов со следами шрапнели. Верхушки гор срезаны туманом. У водителя скорой помощи узкое и очень загорелое лицо, фуражка на голове. Этот водитель уйдёт из повествования и никогда больше не появится. Но сама случайность, необязательность его появления создаёт ощущение, что автор напряжённо вглядывается в череду событий и сцен, проносящихся перед его глазами, пытаясь разглядеть за ними какую-то главную таинственную суть бытия, которая струится под поверхностью зримого мира, как кровь струится под кожей. Вот-вот разглядит, вот-вот тайна откроется.

БАС: Не похоже ли это на приём паузы, которым пользуются режиссёры театра и кино? Например, в фильме Бергмана "Персона" героиня умолкает, отказывается говорить с окружающими. И мы вглядываемся в её лицо, в движения руки, берущей стакан с водой, в скольжение гребня по волосам, но при этом всеми силами пытаемся понять, о чём она молчит. Тайна, столь необходимая всякому искусству, рождается сама собой и маняще светит за поверхностью экрана.

ТЕНОР: Да, именно тайна. В рассказе "Что-то кончилось" юноша и девушка плывут в лодке на ночную рыбалку. Подробно описаны берега залива, заброшенные здания лесопилки, силуэты холмов на темнеющем небе. Из коротких реплик, роняемых героями у разведённого на берегу костра, мы понимаем, что они знают друг друга давно, что рыбачат вместе не первый раз. Ничто не предвещает беды, но напряжение нарастает. Что-то должно случиться. Медведь выйдет из тёмного леса? Пьяный индеец с ружьём? О, нет, только не у Хемингуэя. Случится что-то в тайниках души. Невинный обмен репликами: "Скоро взойдёт луна" — "Я знаю" — "Всё-то ты знаешь" — "О, Ник, перестань! Пожалуйста, пожалуйста, не начинай это". И мы так и не узнаем, что и в какой момент оборвало ниточку, связывавшую этих двоих. Но мы вспомним все беспричинные разрывы, которые довелось пережить нам самим, и поверим с волнением в то, что Ник не смог объяснить девушке, что произошло, а только повторял: "Всё это больше не в радость". "И любовь не в радость?" — "И любовь". И она уплывёт на лодке, а он останется сидеть, уронив лицо в ладони.

БАС: Может быть, мне просто не повезло, потому что для меня первой книгой оказалась какая-то из его африканских эпопей. Не могу передать, какое отвращение у меня вызвали и продолжают вызывать эти бессмысленные убийства львов, носорогов, буйволов, слонов, леопардов. Кровавый спорт богатых бездельников! Да ещё с попытками придать своей забаве какой-то высший смысл, будто это, действительно, состязание в мужестве. Да ещё заставлял, затягивал своих женщин участвовать в бойне — такой стыд!

ТЕНОР: Но у поколения, входившего в жизнь после Первой мировой войны, сострадание животным было сильно притуплено пережитым ужасом всемирного четырёхлетнего пожара. Стыдились они другого — высокопарного краснобайства. Ведь именно оно оправдывало кровавое извержение высокими понятиями чести, патриотизма, исторической справедливости. Хемингуэй очищал человеческую речь от шелухи и мути и тем возвращал ей правдивость и достоинство. Диалог у него строится из пустот, часто из повторов, но при этом слова бережно огибают нечто главное, невыразимое. Словам возвращалась их изначальная ценность, как краскам на картинах Сезанна, Ван Гога, Сёра, Гогена, Ренуара. Кажущаяся пустота как бы создаёт плодотворный вакуум, который извлекает эмоциональное бурление из души самого читателя.

БАС: Действительно, Первая мировая война вынесла наверх целую плеяду писателей, пытавшихся литературными средствами осмыслить произошедшее. Ремарк в Германии, Олдингтон в Англии, Барбюс во Франции, Шолохов в России. Да и Толстой в своё время, после боёв на Кавказе и в Севастополе продолжал вглядываться в феномен войны до конца жизни. Начал с "Казаков", закончил "Хаджи-Муратом".

ТЕНОР: Вот ещё какое сравнение пришло мне в голову: стиль Хемингуэя отличается от прозы его современников так же, как витраж отличается от живописного полотна. Многоцветье картины мы воспринимаем через отражённый свет, а многоцветье витража — через свет, идущий как бы изнутри. И это появилось уже в самых первых рассказах. Что меня поражает: каким чутьём обладал Шервуд Андерсен, чтобы уже по первым зарисовкам начинающего автора — демобилизованного солдата без университетского образования — разглядеть большой талант, начать поддерживать его, снабдить рекомендательными письмами к парижским друзьям — Гертруде Стайн, Эзре Паунду и другим. Может быть, это связано с тем, что Андерсен расслышал в рассказах Хемингуэя продолжение собственных исканий. Для всего литературного поколения, входившего в американскую литературу в 1920-е годы, творчество Андерсена открыло новые горизонты, оказалось маяком, камертоном. Но для Хемингуэя — в особенности.

БАС: Вы упомянули Париж — не пора ли нам отправиться туда вслед за нашим героем и его первой женой? Если Андерсена можно считать стартовой площадкой космического корабля "Папа Хем", то на долю Хедли Ричардсон выпала роль ракеты-носителя. Её горячая вера в талант мужа, её готовность отказаться от карьеры пианистки и отдать все силы на то, чтобы обеспечить ему возможность посвятить себя литературе, конечно, были бесценной поддержкой. Скромный ежегодный процент с полученного ею наследства, составивший две с половиной тысячи долларов, в послевоенном Париже позволил молодожёнам иметь самое необходимое — а большего в те годы они и не ожидали. Плюс журналистские заработки самого Хемингуэя. Хватало даже на то, чтобы угощать в своей квартирке новых друзей.

ТЕНОР: Первая серьёзная ссора с женой произошла, когда она умоляла его осенью 1922 года не ездить на греко-турецкую войну. Но Хемингуэй был послан туда его нанимателем, канадской газетой "Стар", и не чувствовал себя вправе отказаться. Снова страшные сцены войны, горящие дома, обозы с беженцами. В прозу потом попадёт женщина с мёртвым младенцем на руках, которого она не отдавала несколько суток. Воспоминания об этих днях всплывут в памяти героя рассказа "В снегах Килиманджара". Так как Хемингуэй не любил и не умел выдумывать, мы должны поверить тому, что в Стамбуле он впервые изменил жене с какой-то армянской шлюхой — "перезрелой, грудастой, сиропно сладкой, гладкокожей и не нуждавшейся в подушке под ягодицами".

БАС: А в следующем году супруги совершили поездку в Испанию. И тут Хемингуэй был на всю жизнь захвачен — покорён — заворожен древним испанским варварством — боем быков. Это не просто спорт, объяснял он жене, а высокая трагедия, требующая невероятного искусства и мужества. Всё равно как если бы война проходила на арене, а ты получил место на трибунах и смотрел на неё, не подвергаясь никакому риску. Оказалось, что Хедли могла спокойно взирать на сизые кишки, вывалившиеся из распоротого живота лошади, и продолжать вышивать распашонку для ожидавшегося младенца.

ТЕНОР: Эрнест не только отсиживался на трибунах. Перед началом главного зрелища быка выпускают на арену и разрешают матодорам-любителям дразнить его для потехи. Наверное, тут уж сердце у Хедли сжималось, когда она видела своего отчаянного мужа, скачущим в метре от острых рогов. Но она уже знала, что опасность была для него как наркотик, без которого жизнь теряла блеск и пряность.

БАС: Сын Джон Никанор родился, когда супруги гостили в Торонто, но крещение произошло уже по возвращении в Париж. Чтобы спастись от плача ребёнка в тесной квартирке, Хемингуэй уходил писать в соседнее кафе. Здесь были написаны рассказы, вошедшие в сборник "В наши времена", действие которых происходит по большей части в местах, где прошла юность автора, — в Мичигане и Иллинойсе. Когда сборник выйдет из печати, родители будут возмущены его содержанием. Отец вернёт издателю все заказанные экземпляры, написав, что он не желает иметь в христианском доме "подобную грязь". Знакомым даже заявит, что предпочёл бы видеть сына мёртвым, чем пишущим произведения, подрывающие основы религии и морали.

ТЕНОР: Мать писателя, Грейс Хемингуэй, умоляла сохранить хоть один сборник — отец остался непреклонен. Эрнест с детства был любимцем матери. Именно она привила ему отношение к искусству как высочайшей ценности. Грейс пела, музицировала, готовилась стать профессиональной певицей. Энтони Бёрджес считал, что ритмичность прозы Хемингуэя берёт своё начало из музыкальных впечатлений детства. Когда стать певицей не удалось, Грейс увлеклась живописью и достигла определённых успехов: её пейзажи выставлялись и покупались. Почему во взрослом Хемингуэе созрела такая острая антипатия к ней, мне всегда оставалось неясным. Некоторые биографы считают, что он обладал теми же свойствами, что его мать: тяга к творчеству, стремление к совершенству, умение привлекать к себе внимание и доминировать над людьми. Но качества, ценимые им в мужчине, в женщинах он ненавидел. К отцу же, скромному провинциальному врачу, пристрастившему его к охоте и рыбалке, он сохранил уважение до конца жизни.

БАС: Отец его тепло описан в рассказе "Лагерь индейцев". Помните, это там, где индианка тяжело рожает и приехавший врач делает кесарево сечение перочинным ножом без анестезии. Сначала я был очень удивлён тем, что и мать, и ребёнок остались живы. Я уже привык, что смерть маячит во всех произведениях Хемингуэя, что большинство его героев погибает в конце. Но через несколько строчек всё разъяснилось, всё стало на свои места: оказывается, муж рожавшей, лежавший в той же хижине на подвесной койке, перерезал себе горло, так сказать, принёс себя в жертву, чтобы умилостивить злых духов и дать ребёнку родиться.

ТЕНОР: Да, многие замечали, что в глазах Хемингуэя только близость смерти придавала серьёзность тому, что происходит с человеком. Но я могу указать на десятки тончайших рассказов, в которых ключом сюжета оказывается не смерть человека, а смерть чувства, чаще всего — любви. Таковы "Что-то кончилось", "Три дня под ветром", "Очень короткая история", "Солдат дома", "Кошка под дождём", "Конец сезона", "Десять индейцев", "Канарейка в подарок". И во всех них автор целомудренно избегает произносить обесцененное слово "любовь".

БАС: Если бы он оставил эти рассказы так, как они были написаны, это была бы коллекция жемчужин, которые мало кто мог бы оценить. Но к моменту издания сборника он уже заразился страстью к корриде. И видел, в какой экстаз приходит толпа при виде крови. Пикадоры и бандерильеры разжигают зрителей перед началом главного боя. Почему бы не применить такой же приём в литературе? И он решает вставить перед каждым рассказом миниатюру, не имеющую никакого отношения к содержанию, но насыщенную кровью и ужасом. Перед нежным "Что-то кончилось" мы должны узнать, как одного за другим подстреливали немецких солдат, перелезавших через ограду. Перед другим рассказом встречаемся с двумя ранеными, валяющимися у стены под горячим солнцем. Далее: упавшую на арене лошадь бьют палками по ногам, заставляя подняться. Далее: солдат в траншее под градом снарядов взывает к Христу. Далее: измученного быка, упавшего на песок, приканчивают кинжалом. Возможно, эти миниатюры сильно увеличили цифры продаж. Но у меня этот ход вызвал только отвращение.

ТЕНОР: Всё же в кругу парижских друзей нашлись люди, способные по достоинству оценить эти ранние рассказы даже без вставных ужастиков. Начинающий американский писатель Гарольд Лойб послал их своему издателю, и зимой 1925 года из Нью-Йорка пришла радостная весть: Хемингуэю предлагали заключить договор на публикацию сборника "В наши времена" под маркой издательства "Бони и Ливрайт". Бедность отступала, парижская жизнь оживилась с приходом весны, компания кочевников по барам и ресторанам росла. И в какой-то момент из этой толпы вынырнула прелестная английская аристократка, которой было суждено пленить сердца миллионов читателей во всём мире под именем Бретт Эшли в романе Хемингуэя "Фиеста".

БАС: Реальная леди Дафф Твисден мало отличалась от героини романа. Она тоже развелась с первым мужем, чтобы выйти за баронета, служившего в военном флоте, тоже прожила с ним несколько лет, родила ребёнка и потом удрала с беспутным, но очаровательным шалопаем, тоже легко заводила романы с его ведома и согласия. Хемингуэй был очарован ею, как и десятки других мужчин в их кругу. Но в свои двадцать шесть лет он ещё оставался добродетельным юношей с американского Среднего Запада, считавшим измену жене делом постыдным и невозможным. Себя он вывел в романе под именем журналиста Джейка Барнса, давно и безнадёжно влюблённого в леди Эшли. Она отвечает ему взаимностью, летит к нему по первому зову — а иногда и без зова, — счастлива гулять с ним по ночному Парижу. Откуда же безнадёжность? Оказывается, ранение, полученное Барнсом на фронте, сделало его импотентом. Хирург в итальянском госпитале сказал ему: "Вы пожертвовали больше, чем жизнью!"

ТЕНОР: Реальная Дафф сдружилась с семьёй Хемингуэя, часто бывала у них, любила играть с сыном. Хедли потом вспоминала её заразительный смех, её очаровательные манеры. После нескольких бокалов вина в её речи могли проскакивать крепкие словечки, но даже они произносились тем лёгким тоном, который снимал налёт грубости. Кроме того, она придерживалась своих правил поведения и на чужих мужей не покушалась. Хемингуэй был за рамками кода — она выбрала для нового романа Гарольда Лойба и уехала с ним на две недели в Испанию.

БАС: Бедный Лойб! Думал ли он, что эта поездка вызовет такую бешеную ревность в обожаемом им писателе и что на него обрушится месть длиною в двести страниц! В "Фиесте" он выведен под именем Роберта Кона. За ним оставлены все реальные черты: высокий, миловидный, отличный боксёр и тенниссист, выпускник Принстона, трезвенник, чувствительный мечтатель. Но при этом он изображён невыносимым занудой, не умеющим ни пошутить, ни поддержать интересный разговор, ни блеснуть оригинальным парадоксом. "Чего ты лезешь туда, где тебя не хотят видеть?", говорят ему другие персонажи. За глаза называют жидом. Все нормальные люди уже примирились, что в новые времена мужчины и женщины легко меняют партнёров. А этот из-за ревности пускает в ход кулаки, а потом льёт слёзы раскаяния и просит прощения. Наконец, самый страшный грех: равнодушен к корриде, которой остальная компания упивается в Испании день за днём.

ТЕНОР: Видимо, вся история с леди Твисден и Лойбом задела Хемингуэя так глубоко, что он был не в силах дать ей время отлежаться — начал делать наброски романа тут же, ещё до возвращения в Париж. Он мало заботился о том, что друзья узнают себя в его персонажах и могут возмутиться. Их образы вставали перед ним так ярко и драматично, что он не видел нужды напрягать воображение, наполнять роман выдуманными людьми и событиями.

БАС: Конечно, в начале 20-го века наличие сюжета в романе перестало считаться обязательным условием. Свободное скольжение в толпе персонажей, произвольные перелёты во времени и географическом пространстве применяли Пруст, Музиль, Кафка, Джойс. Хемингуэй не остался в стороне от этого поветрия. В середине "Фиесты" он теряет Роберта Кона и заставляет нас таскаться за Джейком и его приятелями по злачным местам, отправляет в Испанию на рыбалку, потом на корриду в Памплоне. Их диалоги должны быть очищены от сентиментальности, поэтому идут бесконечно повторяющиеся "что будем пить?", "не знаю", "какая завтра погода?", "сколько форелей ты поймал вчера?" и так далее. В какой-то момент я так устал от описаний жареной зайчатины и устриц под соусом, что начал просто пролистывать страницы в поисках имён Кона и Бретт.

ТЕНОР: Гарольд Лойб был огорчён своим портретом в романе. Он воображал себя другом замечательного писателя, а тут вдруг такие чёрные краски и ушаты презрения. "Что ты таскаешься за нею как упрямый вол?! — кричит Роберту Кону жених Бретт Эшли. — Что с того, что она спала с тобой? Она спала с многими получше тебя!" Но у меня есть одна догадка. Мне кажется, в Гарольде Хемингуэй разглядел того чувствительного романтика, которого он выжигал в себе с ранней юности, и попытался добить его литературными средствами. Играла свою роль и ревность. То, что Дафф Твисден ездила в Сан-Себастьян с Лойбом, а не с ним, должно было точить самолюбие. Её нежелание причинить боль Хедли могло выглядеть просто отговоркой в его глазах. Правда, он взял одну строчку из её письма и вложил её в уста Бретт: "Мы не должны ранить других. Это у нас вместо веры в Бога".

БАС: Роман "Фиеста" вышел в 1926 году и имел большой успех, хотя и с привкусом скандала. Критики хвалили, читатели раскупали, а родители опять были возмущены. "Стоило ли тратить свой талант на описание таких дегенератов? — писала мать. — Не много чести — опубликовать самую грязную книгу года." Оправдываясь, Хемингуэй объяснял, что невозможно изображать правду жизни, обходя всё уродливое, жестокое и подлое, что в ней есть.

ТЕНОР: С выходом к широкому читателю неизбежно умножились шипы сарказмов, отталкивания, насмешек. Обострённое самолюбие писателя также больно задевали сравнения его с другими авторами. Дружественно настроенному критику Эдмунду Вилсону Хемингуэй писал: "Нет, я не считаю, что рассказ "Мой старик" вырастает из рассказа Андерсена "Хотел бы я знать — зачем?" Мой — о мальчике, его отце и скаковых лошадях. Шервуд написал о мальчиках и лошадях. Тут нет ничего общего. Я хорошо знал Андерсена. Он писал хорошие рассказы… Но ньюйоркские критики развратили его похвалами, и его творчество заваливается к чертям".

БАС: Видимо, эта затаённая ревность подвигла Хемингуэя на нелепую затею — написать пародию на новый роман Андерсена "Тёмный смех". Название для пародии он заимствовал у Тургенева — "Вешние воды", а в качестве эпиграфа взял цитату из Филдинга: "Единственный источник по-настоящему смешного — чувствительность". Пародия писалась параллельно с "Фиестой", в которой, как мы помним, чувствительность свойственна только отрицательному персонажу — Роберту Кону.

ТЕНОР: Сам Андерсен отнёсся к публикации "Вешних вод" довольно снисходительно. Даже написал Эрнесту, что эта пародия сыграла роль рекламы для его книги. В ответном письме Хемингуэй утверждал, что писатели обязаны честно говорить собрату по перу, когда ему случится написать барахло, и что он веселился все шесть дней, пока писал свою пародию, а потом получил ещё 500 долларов гонорара впридачу. В конце всё же признавал, что чувствует себя паршиво и что, по всей вероятности, потеряет многих друзей из-за этой истории.

БАС: Хедли, Скотт Фитцджеральд, Гертруда Стайн, Дос Пассос и многие другие, кому Хемингуэй читал рукопись, уговаривали его не печатать её. Но нашлась! — нашлась одна слушательница, которая только хохотала и хлопала в ладоши. А много ли надо покорителю слов и сердец? И новая любовь запылала осенью 1925 года, как стог пересохшего сена.

ТЕНОР: Полина Пфайфер приехла в Париж в качестве корреспондентки журнала "Вог". Ей было поручено описывать новости французской моды. Она быстро стала своей в кругу друзей Хемингуэя. Дружеские чувства, которые она испытывала к нему самому и к Хедли, порой окрашивались вспышками экзальтации. Проведя вместе с ними Рождество на лыжном курорте в Австрии, она писала им из Парижа: "Я скучаю по вам почти до неприличия и буду изо всех сил стараться заманить вас сюда. Подумайте об этом серьёзно. Я не такая женщина, с которой можно обращаться небрежно и могу повести себя очень скверно, если мною пренебрегают".

БАС: Хемингуэй откликнулся на этот призыв, остановился в Париже по пути в Америку в январе 1926 года и провёл несколько дней, регулярно встречаясь с Полиной. То же самое — на обратном пути. Летом того же года все трое оказались вместе на Средиземноморском курорте. Хедли не могла не видеть того, что происходит между её мужем и Полиной. Не в силах выдержать болезненного напряжения, она спросила его напрямую: "Вы влюблены друг в друга?". Он не стал отрицать или оправдываться, а, наоборот, набросился на неё с упрёками: "Зачем ты произнесла это? Ты сказала вслух и всё разрушила. Нужно было оставить это под покровом, и тогда бы мы все уцелели".

ТЕНОР: Ситуация казалась безвыходной для всех троих. Хедли любила мужа, и ей было невыносимо видеть его искренние страдания. Хемингуэй всё ещё любил жену и сына, и ему страшно было потерять их. Если бы даже он развёлся с Хедли, Полина — верующая католичка — не могла бы выйти замуж за разведённого. Кроме того, заповедь Дафф Твисден "не причинять боли другим" не была для неё пустым звуком. В письмах Эрнесту, после горячих излияний, она всё время возвращалась к теме их вины перед Хедли. "Мы должны сделать всё, о чём она попросит, абсолютно всё — ты ведь понимаешь это?".

БАС: Как всегда, сильное жизненное переживание у Хемингуэя должно было искать исхода в литературе. Неизвестно, когда он начал писать роман "Сады Эдема", но очень важно, что он так и не смог закончить его. После его смерти вдова и сыновья подготовили рукопись к печати и опубликовали со значительными сокращениями. В версии доступной нам сегодня всё выглядит как фантазия автора на тему "лето втроём на берегу Средиземного моря". Герой, молодой американский писатель, окрылённый успехом своей первой книги (кто бы это мог быть?), приезжает с женой на курорт, чтобы писать новое произведение. Тема — охота и отношения с отцом. К ним присоединяется молодая прелестная женщина Марита, про которую жена говорит: "Она влюблена в нас обоих". Драма в любовном треугольнике движется извилисто и непредсказуемо, но в конце писатель успешно завершает новую книгу и уходит от жены к Марите. Кажется, это единственный роман Хемингуэя, в котором никто не гибнет в конце. Может быть, именно поэтому он казался ему незавершённым?

ТЕНОР: Однако в романе есть и важные отступления от автобиографической канвы. Дело представлено так, будто жена, Кэтрин, сама — из прихоти — пригласила Мариту пожить с ними в одном отеле, сама подталкивала её и мужа друг к другу. Опущена немаловажная деталь: супруги Хемингуэй приехали на курорт с сыном Джоном в надежде, что солнце и море вылечат его затянувшийся коклюш. Хедли в это несчастное лето находилась под двойным прессом: больной ребёнок и разваливающийся брак. В романе же она представлена загадочно капризной, непредсказуемой, постоянно провоцирующей мужа на расширение сложившегося треугольника.

БАС: В этих экспериментах она доходит до того, что изменяет мужу с Маритой. Но не делает из этого тайны, а говорит, что да, любит их обоих. Муж тоже должен признать, что влюблён в обеих женщин, но он хотя бы полон чувства вины, считает это ненормальным. Образ жены постепенно чернеет. При Марите она начинает издеваться над мужем-писателем за то, что он постоянно перечитывает вырезки из газет с хвалебными статьями о нём. "Их сотни, и он постоянно таскает их с собой. Это хуже, чем носить порнографические открытки. Он изменяет мне с этими вырезками. Наверное тут же, в мусорную корзину."

ТЕНОР: И как же далеки эти образы от того, что происходило в действительности! В сохранившихся письмах мы можем разглядеть трёх людей, ошеломлённых тем, что с ними происходит, страдающих, ищущих спасения, стремящихся вовсе не к тому, чтобы сохранить маску невозмутимости (так — в романе), а к тому, чтобы не причинять друг другу лишних страданий.

БАС: Чтобы окончательно опустить образ жены, прокурор Хемингуэй извлекает историю, случившуюся в начале его супружества с Хедли. Она ехала к нему из Парижа в Швейцарию и везла чемодан с его рукописями, которые в то время ещё не были опубликованы. Он просил её привезти ту, над которой собирался работать, но она, в порыве чрезмерной обязательности, упаковала в отдельный чемодан весь его архив до последнего листочка. И на вокзале этот чемодан украли. От ужаса случившегося Хедли лишилась речи. Когда Хемингуэй встретил её на перроне, она могла только рыдать и умолять о прощении. Реальный Хемингуэй мужественно принял удар и как мог успокаивал жену. Но в романе "Сады Эдема" история повёрнута по-другому: жена Кэтрин намеренно сжигает все рукописи мужа-писателя. Естественно, после такого его уход к Марите получает моральное оправдание.

ТЕНОР: На самом же деле страдания всех троих растянулись чуть ли не на год. Измученная Хедли обратилась к Эрнесту и Полине с последней просьбой: "Расстаньтесь на сто дней. Если после этого ваша любовь будет пылать с той же силой, я соглашусь на развод". И влюблённые немедленно согласились. Полина уплыла в Америку к своим богатым родителям и писала оттуда страстные письма: "Мы с тобой одно, один человек… Люблю тебя сильнее, чем когда-нибудь… Смотрю на окружающих и недоумеваю, как они могут жить без Эрнеста. Уверена, что им очень худо без него… Люблю тебя и через два месяца сойду с парохода в Булони… Главное помни, что мы с тобой — единое целое… Сама по себе я только половинка… Время без тебя течёт пусто и бесполезно…"

БАС: Хемингуэй отвечал ей в том же духе: "До тех пор пока у меня есть ты, я могу вынести что угодно, пройти через любые невзгоды… Но ты покинула меня, потому что считала это самопожертвование правильным и справедливым, и я чувствую себя ужасно, Пфиф, невыносимо несчастным… Похоже, единственное, что я могу сделать, чтобы избавить тебя от чувства греховности, а Хедли — от тягот развода, это покончить с собой. Но я не святой, не создан таким и обещал себе не делать ничего отчаянного, пока ты не вернёшься и мы не поймём, что нам делать дальше".

ТЕНОР: Нет, не мог подобный чувствительный романтик появиться в качестве героя на страницах книг писателя Хемингуэя. Но каким-то витражным чудом он просвечивал сквозь образы всех этих суровых мужчин, скупых на слова, закалённых жизнью, полных непоказной отваги, мужественно принимающих каждое новое поражение. И судьба смилостивилась над Эрнестом. Хедли убедилась, что любовь этих двоих неизлечима, дала согласие на развод. Нашёлся священник, который объяснил, что первый брак Хемингуэя не был освящён католической церковью, он не считается, поэтому Полина имеет право не считать себя грешницей, выходя замуж за Эрнеста. Хемингуэй передал в пользу Хедли и сына все свои гонорары за будущие издания "Фиесты". Он заверил священника, что был крещён по католическому обряду, когда лежал в госпитале в Италии во время войны. Бракосочетание состоялось в мае 1927 года, а год спустя молодожёны вернулись в Америку.

БАС: По совету Дос Пасоса они выбрали местом проживания самую южную точку страны: маленький островок Ки-Уэст, завершающий цепочку островов к югу от Флориды. Здесь Хемингуэй получил возможность спокойно и с увлечением работать над новым романом, начатым ещё во Франции. Как всегда, события, темы и образы он черпал из собственной биографии. Но на этот раз ему пришлось спуститься в кладовые памяти на десять лет назад, и в результате он смог увидеть себя как бы со стороны — яснее и глубже. В отличие от "Фиесты" роман "Прощай, оружие" оказался очищен от сведения счётов с окружающими, от всего сиюминутного и преходящего. В нём слышен голос зрелого художника — и критики сразу отметили подъём Хемингуэя на новую творческую ступень.

ТЕНОР: Считается, что прототипом главной героини, Кэтрин Брэдли, была медсестра Агнес фон Куровски, с которой у Эрнеста запылал роман, когда он раненый оказался в госпитале в Милане. Но, может быть, ближе к истине те исследователи, которые считают Кэтрин Брэдли просто идеализированным женским образом — воплощённой мечтой Хемингуэя. Искренняя, бескорыстная, любящая, а главное — умеющая вести себя с благородной сдержанностью, исключающей всякую аффектацию.

БАС: На самом деле общее у Кэтрин и Агнес только то, что обе были медсёстрами и обе покорили сердце раненного американца. Реальная Агнес запомнилась друзьям и коллегам весёлой, переменчивой, склонной к флирту, легко забывавшей о своей помолвке с ньюйоркским доктором. Она была старше Эрнеста на семь лет, так что её любовь к нему сильно окрашивалась материнскими интонациями. В письмах часто мелькают обращения "дорогой мальчик", "малыш". Она охотно поддерживала разговоры о женитьбе, о планах на будущее в Америке, но в душе не была готова расстаться ни с Италией, ни со своей работой, которая ей нравилась. В строгой атмосфере военного госпиталя им вряд ли удалось пойти дальше переплетения пальцев под простынёй. Но, видимо, и это было замечено, потому что вскоре Агнес была отправлена в другой город.

ТЕНОР: Эрнест же отдался своей первой любви всей душой. Он писал о ней матери, специально отметив, что в кадрах кинохроники, которую его родственники с ликованием смотрели в Чикаго, медсестра, выкатывающая его в кресле на балкон, — не Агнес. Агнес гораздо красивее. В письме другу он сообщал, как Агнес отреагировала на его злоупотребление алкоголем: "Малыш, — сказала она, — нам предстоит стать партнёрами. Если ты будешь выпивать, я последую твоему примеру. И выпью рюмку за рюмкой столько же, сколько выпьешь ты". Слов на ветер не бросала, тут же опрокинула вслед за ним стаканчик джина. "Ох, Билл, как мне повезло, что я встретил эту девушку! — писал дальше Эрнест. — Не знаю, что её могло привлечь в таком неотёсанном увальне, но, благодаря какому-то астигматизму, она любит меня. Так что, вернувшись в Америку, я поступаю работать в фирму. Готовься сыграть роль шафера!".

БАС: Как только Эрнесту разрешили покидать госпиталь после операции, он отправился к новому месту работы Агнес и поразил её, появившись внезапно в палате, опираясь на трость. Ему удалось пробыть только один день, и она писала ему потом: "Не могу поверить в то, что нам удалось повидаться… Сможешь ли ты вырваться снова?.. Я написала матери, что собираюсь выйти замуж за человека моложе меня… Так как это не будет ньюйоркский доктор, она, наверное, в отчаянии махнёт на меня рукой и объявит легкомысленной".

ТЕНОР: Эрнест отплыл в Америку в феврале 1919 года. Однако в родном доме он не мог найти себя — слонялся целыми днями без дела или лежал на кровати и ждал появления почтальона. Письма из Италии приходили всё реже, а он писал чуть не каждый день. И вдруг в марте пришло убийственное известие: Агнес полюбила другого — итальянского лейтенанта знатного происхождения, — и они собираются пожениться. Горю и гневу Эрнеста не было предела. Возлюбленная отбросила его, не дав ему шанса вступить в схватку с соперником! Конечно — он был слишком молод, слишком беден, слишком далеко. О, сердце женщины! Он лежал в своей комнате, отказывался есть, его лихорадило. Встревоженным родителям ничего не объяснял, но подруге Агнес написал гневное письмо, заканчивавшееся проклятьем в адрес неверной: пусть она споткнётся на лестнице, упадёт и выбьет все передние зубы!

БАС: Ничто из этих переживаний не попало в роман "Прощай, оружие". Как можно! Подобная чувствительность пристала слабаку, но не смелому мужчине, опалённому войной, умеющему с достоинством принимать удары судьбы. Однако в рассказе "Снега Килиманджаро" умирающий писатель вспоминает свою жизнь и ту первую возлюбленную, которая оставила его и которую он так и не мог забыть. Помолвка Агнес с лейтенантом распалась под давлением аристократической семьи жениха. Впоследствии она дважды была замужем, а в разговорах с биографами знаменитого писателя говорила о нём с нежностью и иначе как "Эрни" не называла.

ТЕНОР: Публикация "Прощай, оружие" в 1929 году превратила Хемингуэя в фигуру мирового масштаба. Кроме литературных достоинств, роман привлекал пафосом разочарования в цивилизации, которая могла допустить кошмар Первой мировой войны. А знаете, у кого Хемингуэй подслушал этот волнующий ритм прозы с бесконечными "и", который доминирует в романе? У Экклезиаста! "И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их, и вот, всё — суета и томление духа". Недаром второе название романа "Фиеста" — строчка из Экклезиаста: "И восходит солнце".

БАС: Дом Эрнеста и Полины в Ки-Уэсте сделался местом паломничества поклонников и друзей. Полина была совсем не похожа на Кэтрин Брэдли, но любовные признания героини романа взяты почти дословно из её письма: "О, дорогой, я так хочу тебя, хочу стать тобой, хочу, чтобы мы растворились друг в друге… Не хочу, чтобы ты уезжал, без тебя я просто не живу". Полина сумела стать верной спутницей и партнёром в главных страстях мужа: рыбалке и охоте. Они бороздили воды Карибского моря и возвращались гордые добычей. На фотографии оба стоят сияя, рука Эрнеста вздымает меч-рыбу в человеческий рост. Один за другим родились сыновья, Патрик и Грегори. А в 1933 году богатый дядюшка Полины предложил им огромную по тем временам сумму — 25 тысяч долларов, — чтобы они могли осуществить давнишнюю мечту Эрнеста — отправиться на охоту в Африку.

ТЕНОР: Вы уже говорили, что "Зелёные холмы Африки" и другие охотничьи эпосы Хемингуэя не увлекли вас. А что вы скажете о двух коротких вещах, использующих африканскую саванну в качестве фона: "В снегах Килиманджаро" и "Недолгое счастье Френсиса Макомбера"?

БАС: Первый рассказ — безусловный шедевр, пронизанный настоящей душевной болью и глубиной. Мне кажется, он восходит к знаменитой повести Льва Толстого "Смерть Ивана Ильича". Писатель Гарри мог бы с таким же успехом умирать на каком-нибудь необитаемом острове в озере Мичиган или в снегах Аппалачей рядом с разбившимся самолётом. Исчезла бы экзотика, но осталось бы главное: предсмертный взгляд на прожитую жизнь, горестное подведение итогов и тщетные — последние — попытки перестать терзать преданную жену зрелищем своей умершей любви.

ТЕНОР: Мне кажется, Хемингуэй до конца жизни так и не мог смириться с тем, что любовь не живёт вечно, что она такое же смертное существо, как и всё живое. Нет, если любовь умерла, значит кто-то или что-то убило её. Кто-то должен быть виноват. Это мелькает уже в "Фиесте": "А потом пришли богатые и всё испортили". Обвинения золотому тельцу мелькают и в этом рассказе. "Ты и твои деньги", — с презрением говорит герой своей жене.

БАС: Воображаю, как тяжело было Полине читать "Снега Килиманджаро". Особенно тот отрывок, где герой называет любовь кучей навоза, а себя — петухом, распевающим на этой куче и постоянно лгущим. "Неужели тебе нужно разрушить всё, что ты оставляешь после себя? И коня, и седло, и жену, и доспехи?" — "Твои проклятые деньги были моими доспехами", — отвечает он. Герой вспоминает, что, оказавшись среди богатых, он воображал себя шпионом в чужой среде, которому предстоит описать её. А потом в мыслях обзывает жену доброй заботливой сукой, разрушившей его талант.

ТЕНОР: Но ведь тут же он переходит от осуждения к самообвинениям — и каким безжалостным! "Вздор. Ты сам разрушил свой талант. Зачем обвинять женщину, которая поддерживала тебя? Ты разрушил талант тем, что не использовал его, пьянствовал так, что терял остроту зрения, разрушил ленью, разгильдяйством, снобизмом, гордыней… А не странно ли, что каждый раз, когда ты влюблялся в новую женщину, оказывалось, что у неё больше денег, чем у предыдущей?"

БАС: Но к теме "женщина — губительница" Хемингуэй возвращается много раз. В рассказе "Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера" жена просто убивает мужа — якобы случайно — на охоте, когда в нём воскресла смелость и уверенность в своих силах. В рассказе "Три дня под ветром" герои говорят о том, что женатые — люди пропащие и что нельзя позволять женщине затоптать себя. Жену Скотта Фитцджеральда, Зельду, он обвинял в том, что своими нападками она разрушает уверенность мужа в его творческих силах. Про родную мать в разговорах с приятелями говорил, что она желала его гибели на войне — тогда бы ей досталась слава матери героя. В 1928 году застрелился отец Хемингуэя, и он утверждал, что это его мать довела мужа до депрессии, своим расточительством, своими долгими отлучками, своим пренебрежительным отношением к человеку, который видите ли не воспарял вместе с ней к вершинам прекрасного. Хотя на самом деле больной диабетом доктор Хемингуэй сам диагнозировал закупорку вены в ноге и, скорее всего, застрелился, чтобы избежать мучительной смерти от гангрены.

ТЕНОР: Любовь к матери умерла у Эрнеста довольно рано и точно таким образом, каким она умирает у молодых людей, когда родители не поспевают за их взрослением, когда продолжают поучать или сюсюкать над ними. Эрнест попытался описать это в рассказе "Дом солдата". "Ты ведь любишь свою мать, дорогой мальчик?" — говорит там миссис Кребс вернувшемуся с войны ветерану. "Нет, не люблю", — отвечает тот. Мать начинает плакать. Слёзы срабатывают, Кребс начинает уверять, что он просто в плохом настроении, что слова вылетели случайно. Немедленно верёвка ласкового принуждения делает новый виток: "Давай станем на колени и вместе помолимся". Героя рассказа при этом чуть не стошнило. Но не будем забывать, что реальный Хемингуэй после смерти отца немедленно пришёл матери на помощь и обеспечил её и сестёр, передав в их пользу почти весь гонорар за "Прощай, оружие".

БАС: Только восемь лет спустя Хемингуэй завершил и опубликовал новое большое художественное произведение. Мне не хочется называть "Иметь и не иметь" романом. В середине 1930-х он написал два великолепных рассказа о владельце рыболовного катера, Гарри Моргане, который в тяжёлые годы депрессии вынужден заниматься опасной контрабандой, курсируя между Кубой и Флоридой. Рассказ "Через пролив" написан от первого лица, поэтому в нём герой не мог погибнуть — вместо этого он сам совершает убийство. Второй рассказ, "Возвращение торговца", написан от третьего лица, и там писатель держит нас в напряжении: погибнет герой от ран, полученных в перестрелке с береговой охраной, или выживет? Оставить героя в живых, соединить два рассказа и добавить к ним заключительную историю о перевозке кубинских бандитов-революционеров в Гавану было бы правомочным ходом. Но зачем было пристёгивать в середине шестьдесят страниц про компанию богатых туристов, не имеющих никакого отношения к Гарри Моргану? Только для того, чтобы лишний раз врезать богачам? Или всё же хотел дотянуть компактную повесть до размера романа?

ТЕНОР: Согласен, что сюжетное построение этой вещи выглядит неоправданным. Видимо, Хемингуэй начал работу над семейной драмой писателя Ричарда Гордона отдельно, увяз в автобиографических коллизиях, не знал, как выбраться, и решил просто погрузить её на катер Гарри Моргана. Но если Ричард Гордон — автопортрет, нам придётся снова сострадать Полине. Взаимная усталость на грани ненависти между супругами, обвинения, контробвинения, пощёчины изображены так ярко, что невозможно отделаться от впечатления: писалось кровью сердца. Тем более, что в эти годы у Хемингуэя загорелся роман с Джейн Мэйсон — прелестной женой директора кубинского отдела авиакомпании Пан-Американ. "У тебя след губной помады на рубашке, — говорит жена писателю Гордону. — И на лбу тоже". Когда это писалось, не витал ли над головой писателя запах помады Джейн Мэйсон?

БАС: Другая туристка в романе, лёжа рядом со своим заснувшим любовником в каюте его дорогой яхты, произносит мысленно целый монолог на тему мужского непостоянства: "Они устроены по-другому. Им хочется новую, или какую-нибудь помоложе, или ту, которую нельзя… Если ты брюнетка, они захотят блондинку. Если ты блондинка, они захотят рыженькую. Или еврейку, или китаянку, или лесбиянку, или Бог знает кого… А может, они просто устают… Чем лучше ты обращаешься с мужчиной и чем больше ты выражаешь ему свою любовь, тем скорее он устаёт от тебя… Видимо, лучшие из них устроены так, чтобы иметь множество жён… Но это так утомительно — пытаться жить внутри этого множества".

ТЕНОР: Моё внимание привлёк мелкий эпизод, не имеющий никакого отношения к главному действию. Писатель Гордон видит, как у входа в бар один пьяница избивает другого, уже бьёт его лицом о тротуар. Полицейский пытается разнять дерущихся, но избиваемый кричит ему, чтобы он оставил их в покое и убирался. Через какое-то время Гордон оказывается у стойки бара рядом с драчунами, и избитый объясняет ему с гордостью, что он может принять любую порцию побоев. Избивавший с усмешкой подтверждает: "Вчера бил его бутылкой по голове, как по барабану — и ничего". "А хочешь, я открою тебе секрет? — говорит избитый Гордону, еле шевеля распухшим губами. — Иногда получаешь от этого удовольствие".

БАС: Чем вас заинтересовала эта сцена?

ТЕНОР: Она как-то перекликается со случаем, произошедшим с Хемингуэем на морской рыбалке. Он взял с собой Дос Пасоса и его жену, и они отправились на катере "Пилар" из Ки-Уэста в сторону островов Бимини ловить акул. Ловля была азартная, Эрнесту попалась хорошая акула, он подтягивал её к борту и достал свой кольт, чтобы пристрелить, прежде чем вытаскивать из воды. Его спутники, занятые своими удочками, услышали выстрелы, обернулись и увидели, что Эрнест упал, обливаясь кровью. Каким-то образом он ухитрился ранить себя в обе ноги. Как это могло случиться? Стрелял в акулу, катер качнуло, и пуля попала в ногу — это я ещё могу представить. Но в обе ноги? Какую позу надо было принять для этого? И ещё деталь: жена Дос Пасоса, как пишут биографы, не сострадала раненому, а была в гневе, отказалась разговаривать с ним.

БАС: Не могло ли это ранение быть преднамеренным? Ван Гог, например, что-то явно хотел доказать Гогену, когда послал ему своё отрезанное ухо. Не следует забывать, что в молодости жену Дос Пасоса звали Кэйт Смит и она была в романтических отношениях с Эрнестом, когда он начал ухаживать за своей первой женой. Может быть, накануне инцидента, в разговоре, Кэйт или её муж поставили под сомнение мужество Эрнеста, и он хотел продемонстрировать им свою стойкость?

ТЕНОР: Перечень травм и ранений, полученных Хемингуэем в течение жизни, просто удручает. Причём, больше в мирное время, чем во время тех войн, в которых он участвовал. В парижской квартире ухитрился ночью обрушить себе на голову оконную раму, вделанную в потолок, в результате — двухдюймовая рана и последующий шрам над левой бровью. На ночной дороге в Вайоминге слетел в канаву, сломал руку, двое пассажиров вылетели из автомобиля, но уцелели. Глубокие порезы ножом или гарпуном во время рыбалки, с последующим воспалением — без счёта. В июне 1945 года он повезёт свою четвёртую жену, Мэри, в гаванский аэропорт, не удержит "линкольн" на скользкой дороге, и опять — канава, удар о дерево, оба покрыты кровью, у Эрнеста сломано пять рёбер и опасное кровоизлияние в колене. Описание самолётных и автомобильных аварий, в которые он попадал не по своей вине, могло бы составить отдельный том в его биографии.

БАС: Получать удовлетворение от причиняемой себе боли — мало изученный синдром. В массовом виде мы сталкиваемся с ним в процессиях религиозных флагеллантов, в индивидуальном — на примере так называемых "саморезов", которые спокойно и с упоением наносят себе порезы бритвой, аккуратно убирают кровь заготовленной ватой и режут дальше. Вспоминаю, что один психиатр в 1930-е годы провёл психоанализ типичного героя Хемингуэя. Это человек, который смотрит на женщину с презрением и постоянно должен доказывать себе, что не боится её. Для этого ему необходимо всё время самоутверждаться. И тут просто смело встречать опасности — недостаточно. Нужно искать их, идти на риск, спешить навстречу смертельной угрозе — только так проявляется настоящее мужество.

ТЕНОР: И надо же, чтобы судьба устроила Хемингуэю встречу с женщиной, которая — по его собственному признанию — не уступала ему в смелости. К моменту их знакомства в Ки-Уэсте в начале 1937 года Марта Геллхорн была известной журналисткой, только что опубликовавшей нашумевшую книгу "Беда, увиденная мною". Её талант восхваляли Герберт Уэллс и Грэм Грин, газеты были полны восторженными рецензиями, Элеанор Рузвельт многократно упоминала её в своей колонке "Мой день". Темой книги были жизненные тяготы простого американца, пытающегося выжить под гнётом Великой депрессии. Марта имела возможность встречаться с сотнями людей, работая инспектором в том же "Бюро оказания срочной помощи", в котором работала подруга Элеанор Рузвельт, Лорена Хикок. Один из критиков писал о книге: "Эта проза жжёт. В воссоздании подлинной американской речи Марта Геллхорн не уступает Хемингуэю. Да и умению экономить слова он вряд ли может научить её".

БАС: Я не верю, что их встреча произошла случайно. Со студенческих лет Марта восхищалась книгами Хемингуэя. Пусть её биографы рассказывают кому-нибудь другому, будто она вот так просто, увезла мать и брата на отдых во Флориду, просто им не понравилось в Майами, они сели в автобус, поехали дальше на юг неизвестно куда, доехали до крошечного Ки-Уэста, пришли в бар "Неряха Джо", а там как раз сидит в грязной рубахе и шортах — кто? Надо же такое совпадение — любимый писатель! И они знакомятся, и вот он уже катает её по островку, приводит домой, знакомит с женой. Как удачно!

ТЕНОР: Поначалу Полина не почувствовала опасности. К тому времени она уже пять лет с тревогой и терпением следила за романом мужа с Джейн Мэйсон. Каждая его поездка на Кубу наполняла сердце тоской. Кроме того, она должна была чувствовать себя без вины виноватой, потому что после двух кесаревых сечений врачи объявили, что новая беременность может окончиться для неё смертельным исходом. При таких обстоятельствах может ли католичка, не применяющая противозачаточные средства, много требовать от мужа, оставленного во власти дракона сладострастия?

БАС: Но похоже, что к тому моменту Эрнест начинал уставать от неустойчивого характера и нервных срывов красавицы Джейн. Она не раз покушалась на самоубийство, боялась сойти с ума. Оказывается, рассказ "Какими вы не будете" был написан в утешение ей. Хемингуэй описал там контуженного солдата, у которого случаются припадки полного затмения, дикого страха, утраты ориентации. Более правильный перевод на русский был бы: "Какою ты не будешь".

ТЕНОР: Кроме того, Джейн была замужем, а Марта — свободна. Полину должно было бы насторожить то, что на следующий день после отъезда гостьи её муж тоже вдруг сорвался и объявил, что срочно едет в Нью-Йорк. Но вряд ли она могла узнать в те дни, что он догнал Марту в Джексонвиле и вскоре они уже мчались на север вместе, глядя на пролетающие пейзажи из окна вагона-ресторана.

БАС: Марта рассказывала ему о гражданской войне в Испании. О героических защитниках Мадрида, о детях, гибнущих под бомбами и снарядами, об оружии, получаемом фалангистами от Гитлера и Муссолини, о бойцах интернациональных бригад. Новая женщина, новая война — можно ли было устоять перед таким соблазном? И в апреле 1937 года они оба уже в осаждённой столице Испании. Ужинают в подвале отеля для журналистов водянистой пшённой кашей и сильно припахивающей рыбёшкой. Лифт не работает, горячая вода — редкость, свежий апельсин — праздник. В таких условиях сохранить в тайне интимные отношения нелегко. Ночью сняряд угодил в отопительный бак, обитатели отеля начали выскакивать из номеров — тут и обнаружилось, кто с кем спит в перерывах между поездками на фронт.

ТЕНОР: Любовь под бомбами была описана Хемингуэем в пьесе "Пятая колонна". Марта и Эрнест часто выезжали на передовую и потом посылали отчёты о боях в американские газеты. Летом они вернулись в Америку и привезли документальный фильм о войне, который произвёл сильное впечатление на обитателей Белого дома и на делегатов литературного конгресса в Нью-Йорке. Впоследствии Марта вспоминала, что в Испании Эрнест покорил её своим мужеством и бескорыстной преданностью делу республики. Он учил её искусству выживания во время обстрелов и прочим премудростям военного дела. Она всегда могла опереться на него в опасных ситуациях и в сложных переплетениях политической борьбы между различными группами лоялистов. Но главное: во влюблённом Хемингуэе просыпался юношеский жар, он делался неотразим, он покорял женщину яркостью и искренностью своего чувства.

БАС: Зато возвращение в семью снова наполнило его такой же тоской, какую он пережил уже раньше, одиннадцать лет назад. Как и тогда, в Париже, он оказался в невыносимой для него ситуации: женат на одной женщине, успевшей родить ему двух сыновей, влюблён в другую и всё надеется, что какое-нибудь непредсказуемое чудо вырвет его из этого мучительного тупика. Участились запои, вспышки слепого бешенства. Кто-то повесил замок на дверь его рабочей кабинки, он не мог найти ключ, схватил пистолет, чтобы отстрелить замок, но сначала в ярости выстрелил в потолок. Испуганная Полина одна уехала на костюмированную вечеринку в клубе. Через час Эрнест совладал с собой, приехал в клуб, танцевал с женой. Но когда кто-то из ряженых попытался увести её от него на танец, накинулся с кулаками на дерзкого, избил.

ТЕНОР: Тягостный процесс расставания со второй женой занял ещё больше времени, чем расставание с первой. Втайне от Полины Эрнест и Марта поселились на Кубе, купили дом в окрестностях Гаваны, ездили вместе на охоту в Монтану. И всё это время Хемингуэй плодотворно работал над романом о гражданской войне в Испании. Марте пришлось несколько раз надолго расставаться с возлюбленным. Летом 1938 года журнал "Кольер Уикли" посылает её вести репортаж из Чехословакии, которой грозит вторжение Гитлера, осенью 1939 — в Финляндию, которая доблестно отбивается от сталинских полчищ. Только в ноябре 1940 года Полина дала мужу развод, и он смог жениться на новой избраннице.

БАС: Условия развода были нелёгкими. Эрнест жаловался друзьям, что жена совершенно разорила его. На этот раз на роль виноватой в развале брака была выбрана сестра Полины, Вирджиния, которая якобы чернила его в глазах жены и родственников. Также обвинения предъявлялись католическим предрассудкам Полины, из-за которых сексуальная жизнь Хемингуэя была сведена к выпрашиванию подачек. Тот факт, что в течение двенадцати лет благополучие семьи держалось, главным образом, на деньгах семейства Пфайфер, замалчивался.

ТЕНОР: Но финансовым трудностям не суждено было долго отравлять жизнь Хемингуэя. Роман "По ком звонит колокол", посвящённый Марте Геллхорн, вышел летом 1940 года и вскоре разошёлся тиражом 200 тысяч, а Голливуд предложил 100 тысяч долларов за право экранизации. Газеты были переполнены восторженными рецензиями. Скотт Фитцджеральд незадолго до смерти благодарил за надписанный экземпляр, писал, что это лучшее из читанного им за многие годы, и сознавался, что умирает от зависти.

БАС: Диссонансом к хвалебному хору звучала реакция левой прессы. Коммунистическая "Дэйли Уоркер" опубликовала коллективное письмо участников войны, обвинявшее Хемингуэя в том, что он дал искажённую картину борьбы, в которой столько достойных людей отдали свои жизни, что очернил Долорес Ибарури и Андре Марти, что неправильно представил роль Советского Союза. Но Эрнест не принимал близко к сердцу эти нападки. Закончив большой труд, он чувствовал себя вправе вернуться к любимым развлечениям: охотился на дичь в окрестностях Гаваны, рыбачил, засиживался допоздна в барах и даже купил несколько боевых петухов и стал членом клуба любителей петушиных боёв.

ТЕНОР: Выбор Кубы в качестве местожительства помогал защитить обрушившееся богатство от налогов: американским гражданам, проживавшим за границей больше шести месяцев в год, полагались значительные послабления. Сыновья, часто навещавшие отца в его кубинском поместье Финка Вегио, были покорены новой мачехой. Но сама она всем сердцем рвалась в охваченную войной Европу. Там решалась судьба мировой цивилизации, и журналистка Геллхорн считала своим долгом быть в центре событий.

БАС: Надежды американцев на то, что их стране удастся сохранить нейтралитет, рухнули 7 декабря 1941 года. В начавшейся войне Хемингуэй пытался найти себе роль, которая оставляла бы его свободным от армейской дисциплины. По договорённости с американским послом в Гаване, он организовал тайный кружок, в задачу которого входило собирать информацию о прогерманском движении на Кубе, а оно было весьма заметным в те годы. (Один из примеров: молодой студент университета по имени Фидель Кастро был горячим поклонником Гитлера.) Хемингуэй также убедил американскую контрразведку снабдить его гранатами и пулемётом, чтобы он мог, вместе с небольшой командой, патрулировать на своём катере "Пилар" прибрежные воды в поисках немецких подводных лодок.

ТЕНОР: Пока Эрнест неделями пропадал в океане, Марта оставалась дома одна — вела хозяйство, писала рассказы, заботилась о саде и домашнем зверинце, разраставшемся на глазах. В какой-то момент у них собралось девять кошек, полдюжины собак, три утки, павлин и четыре десятка голубей. Периоды одиночества также давали ей возможность задуматься о трудностях отношений с таким сложным человеком, как Эрнест. В письме подруге она писала: "Двум людям нелегко создать упорядоченную жизнь, если оба они — ад на колёсах. Они должны постоянно укрощать себя, но каждый при этом теряет какую-то часть своей личности. Что с этим делать — не знаю. Эрнест и я — мы оба взрываемся так легко, что начинаем побаиваться друг друга".

БАС: Друзья и родственники часто бывали смущены и подавлены, когда им доводилось быть свидетелями ссор между супругами. Однажды на вечеринке в Гаване Эрнест вдруг прилюдно набросился на жену, упрекая её в том, что их рождественские подарки слугам были слишком дешёвыми. Накричал, выбежал из дома, уехал один, оставив её добираться с помощью знакомых. В другой раз он так набрался, что Марта потребовала ключи от машины. Он уступил, но по дороге снова взъярился и дал ей пощёчину. Она в ответ нажала на тормоз, съехала в канаву и разбила его любимый "линкольн" о дерево. Её также выводила из себя его привычка расхаживать в грязной пропотевшей одежде, не мыться неделями, собирать в доме собутыльников и сидеть с ними далеко заполночь, привирать без нужды о своих подвигах и охотничьих успехах. Патрулирование на катере она считала пустой затеей нужной Эрнесту только для того, чтобы получать лишние талоны на лимитированный в те годы бензин и отправляться на рыбалку.

ТЕНОР: Только осенью 1943 года Марте удалось получить визу для полёта в Англию. Она уговаривала Эрнеста лететь вместе, но он сердился и доказывал, что место жены — сидеть дома и заботиться о муже. Она уехала опечаленная, но в письмах пыталась заделать трещину, прошедшую по их отношениям: "Пожалуйста, помни, что я люблю тебя… Как человек ты лучше меня, но я надеюсь, что могу быть неплохой женой… Мне стыдно быть счастливой, если ты несчастен. Но сейчас, направляясь навстречу неведомому, я счастлива, как пожарная лошадь, несущаяся на пожар… Ведь это только временная отлучка, как и твои отлучки… Мы оба вернёмся в наш славный дом и будем писать книжки и вместе встречать осень и гулять вдоль полей кукурузы, ожидая прилёта фазанов".

БАС: Не следует забывать, что свои финансы супруги вели раздельно. Для гордой Марты попасть в денежную зависимость от мужа было бы мучительно. В долгие журналистские экспедиции она отправлялась не только потому, что чувствовала в этом своё призвание, но и из-за нужды в заработках. Она пробыла в Англии несколько месяцев, регулярно посылая репортажи в "Кольер", и в марте 1944 года вернулась на Кубу, намереваясь уговорить мужа присоединиться к ней в Лондоне. Но он встретил её поношениями, обзывал эгоисткой, думающей только о себе, неспособной понять важность его морского патрулирования, которое было его формой участия в войне.

ТЕНОР: За время её отсутствия дом пришёл в запустенье, ураган повредил крышу, повалил деревья. Мыши, купленные для подкормки кошек, нагло бегали по полу, а кошки прятались от них в своих загаженных углах. В гостевом доме и в столовой часто толпились собутыльники, которых Эрнест развлекал приукрашенными историями о своих подвигах на море и на суше. Порой даже нетрезвые слушатели приходили в смущение от его безудержного и неправдоподобного хвастовства. Но один из них объяснил приятелям, что писатель по своей профессии есть выдумщик, то есть сочинитель, то есть враль. Он не может включать свою фантазию только в часы работы, а потом отключать её для обыденной жизни. Такое объяснение всех устроило, и гулянки продолжались.

БАС: Марте, наконец, удалось уговорить мужа отправиться в Европу в качестве военного корреспондента. Военный атташе в британском посольстве в Вашингтоне обещал преодолеть все трудности и устроить Эрнесту место в самолёте, перевозившем военных, если он возьмётся писать статьи о Королевском военно-воздушном флоте. Марта надеялась, что муж попросит о месте и для неё, но он заявил — солгал, — что эти самолёты перевозят только мужчин. Другое предательство: имея возможность заключить договор с любым журналом, Хемингуэй выбрал именно "Кольер" — издание, с которым Марта сотрудничала уже семь лет. А по законам военного времени каждый журнал имел право посылать только одного корреспондента во фронтовую зону. Марта потеряла свою аккредитацию, осталась без нужных документов и с трудом устроилась на торговое судно, вёзшее в Англию груз динамита.

ТЕНОР: Пока грузовоз с динамитом зигзагами пересекал Атлантику, в Лондоне Хемингуэя с восторгом встречали старинные друзья. Писатель Ирвин Шоу познакомил его с американской журналисткой Мэри Уэлш, муж которой, тоже корреспондент, находился в это время в Северной Африке. На следующий день Эрнест и Мэри уже ланчевали вместе, а ещё через пару дней он явился в её номер и долго рассказывал ей и её соседке о своём детстве в пригороде Чикаго. Уходя, задержался в дверях и объявил: "Мэри, я совсем не знаю вас, но я хочу на вас жениться". Она решила, что это просто пьяная шутка и обратила его внимание на то, что они едва знакомы и оба состоят в браке. "Война разлучит нас на какое-то время, — сказал Эрнест. — Но помните, что я хочу на вас жениться".

БАС: Попойки с друзьями продолжались, несмотря на бомбёжки Лондона. После одной из них сильно набравшийся собутыльник вёз Эрнеста в отель по затемнённым улицам и врезался в стоявшую у тротуара цистерну с водой. Результат: сотрясение мозга, разбитые колени и голова, изрезанная осколками разлетевшегося стекла. Хемингуэй уверял, что операция длилась два с половиной часа и потребовала наложения пятидесяти семи швов.

ТЕНОР: Прибывшая в Лондон Марта застала его в больничной палате, с тюрбаном бинтов на голове. Он уже был окружён слушателями, под кроватью валялись пустые бутылки из-под шампанского и виски. Вместо сочувствия раненый получил поток упрёков за недостойное поведение во время войны. Марта заявила, что за семнадцать дней плавания в трюме рядом с грузом динамита у неё было достаточно времени всё обдумать, и она поняла, что с неё довольно. Его пьянство, его грубые и несправедливые нападки, его предательство с журналистской аккредитацией, его безудержное хвастовство — довольно! Впоследствии она сознавалась, что в эти дни умерла не только её любовь к Эрнесту — она утратила уважение к нему.

БАС: Можно сказать, что главной страстью Эрнеста Хемингуэя с юности была потребность состязаться, побеждать, покорять. Даже в литературном ремесле ему важно было написать лучше всех. Мы уже упоминали его увлечение корридой, охотой, рыбной ловлей, петушиными боями, теннисом и другими видами состязаний. Но мы ещё ни слова не сказали о том, как много места в его жизни занимал бокс. Он ходил на матчи, знал по именам сотни боксёров, со многими дружил. В бедные годы в Париже подрабатывал, участвуя в тренировках профессионалов на ринге. Почти всех своих знакомых мужчин он уговаривал побоксировать и нередко, войдя в раж, сбивал их с ног неожиданным ударом. Возможно, и Гарольда Лойба он так невзлюбил за то, что в боксе тот был сильнее.

ТЕНОР: Поводы для состязаний могли быть самыми нелепыми. В Лондонском баре писатель О'Хара показал ему роговую трость, подаренную ему Стейнбеком. Хемингуэй уговорил его побиться об заклад на 50 долларов, что сможет сломать эту трость о собственный череп. О'Хара не выдержал эмоционального напора, согласился. Эрнест положил трость на голову, нажал обеими руками и сломал. Бедный О'Хара остался без трости и без пятидесяти долларов. Какая вмятина образовалась на черепе Эрнеста остаётся только гадать.

БАС: Побеждать, покорять — от этого адреналин безотказно вскипал в крови. Но Марту покорить ему так и не удалось. После высадки союзников в Нормандии она сумела пробраться близко к линии фронта, однако была арестована военной полицией за отсутствие необходимых журналистских документов. Это её не остановило. На второй день она сбежала из-под стражи, добралась до военного аэродрома. Молодой пилот транспортного самолёта поверил её истории — "должна встретиться с женихом, ждущим её в Неаполе", — и доставил в Италию. Там она следовала за наступающими частями англичан, поляков, французов, американцев и слала репортажи в "Кольер". Всё это время разъярённый Хемингуэй в разговорах с общими знакомыми поливал непокорную грязью, чернил со свойственным ему искусством перемешивать полуправду с полувраньём.

ТЕНОР: Марта вырвалась на волю — теперь пришла очередь Мэри Уэлш стать объектом покорения. Оказавшись в районе боёв в северной Франции, Хемингуэй вскоре нашёл себе роль по душе: используя своё знание французского, создал разведовательную группу из местных партизан и шнырял вместе с ними вдоль рыхлой линии фронта, собирая сведения о скоплении немецкой пехоты и бронетехники. Его письма к Мэри переполнены описаниями военных эпизодов и многократными упоминаниями радостного возбуждения, которое вызывала в нём близость опасности. Он в гуще схватки, он в своей стихии! "У нас тут жизнь весёлая, полно трупов, немецкие трофеи, стрельба, пыльные дороги, холмы, поля пшеницы, мёртвые коровы, лошади, танки, фургоны, убитые американцы, есть порой нечего, спим под дождём, на земле, в амбарах, на телегах и я не скучаю ни по чему — только по вам".

БАС: Поначалу он обращается к Мэри "мой маленький друг" и довольно сдержан в выражении интимных чувств. "Хотел бы снова увидеть вас. Очень скучаю по вам, хотел бы говорить и шутить, предпочтительно — в постели. Наверное, мне не следует произносить слова "я вас люблю", потому что я не знаю вас. Но мне очень одиноко и очень недостаёт вас — и никого другого". Однако в освобождённом от немцев Париже им удалось встретиться вновь, и в номере отеля "Ритц" военная любовь запылала так же горячо, как семь лет назад она пылала в мадридском отеле с Мартой Геллхорн.

ТЕНОР: Похоже, Эрнест и Мэри легко подхватывали мячики иронии друг друга и с азартом перебрасывались ими в разговорном теннисе. Сидя в летнем парижском кафе, они беседовали с призраками знаменитых французов и других гостей, удостоивших присоединиться к ним. "Маршал Ней, как вам удавалось поддерживать моральный дух армии при отступлении из Москвы?" — "Мораль? Это слово не употреблялось в армии императора." — "Месье Сезанн, нравится ли вам Париж?" — "Свет здесь какой-то блеклый, не сравнить с радужным светом Прованса." — "Месье Нобель, что бы вы хотели сказать нашим современникам?" — "Если бы мне удалось вернуться в Европу, я бы вынул из банка свой капитал, с которого выплачивается Премия мира, названная моим именем. Европейцы двадцатого века не заслужили её".

БАС: Войска союзников продолжали наступление на восток, Хемингуэй следовал за линией фронта, и теперь его письма к Мэри были полны признаниями в любви и обещаниями счастливой совместной жизни впереди. "Я просто счастлив и мурлычу, как какой-нибудь старый зверь в джунглях, потому что люблю тебя, а ты любишь меня. Надеюсь, огурчик, ты настроена так же серьёзно, как я, а моя решимость сравнима с целеустремлённостью танковой колонны на узком шоссе, с которого свернуть некуда, а параллельных дорог нет."

ТЕНОР: Желая подготовить сына Патрика к возможному появлению новой мачехи, Эрнест писал ему: "В Лондоне встретил женщину по имени Мэри Уэлш. Потом мы снова свиделись в Париже и славно провели время. Думаю, она тебе понравится. Дал ей прозвище "Папин карманный Рубенс". Если она похудеет, повышу в ранге до "Карманного Тинторенто". Чтобы получить верное представление, тебе придётся сходить в музей Метрополитен. Славная девушка. Заботилась обо мне в тяжкое для меня время. Если мы продержимся вместе ещё две недели, перед нами откроется чудная жизнь впереди".

БАС: Чтобы достичь "чудной жизни" оставался сущий пустяк — разгромить гитлеровскую Германию. Хемингуэй и его разведгруппа продвигались вперёд вместе с бригадой полковника Лэнхема. В какой-то момент им удалось захватить трофей — мотоцикл с коляской. Они разъезжали на этом мотоцикле, до тех пор пока не заблудились и не напоролись на немецкие позиции. Противотанковое орудие выстрелило по ним, расчёт открыл огонь из автоматов. Американцы едва успели попрыгать в придорожные канавы. Эрнест сильно ударился головой о булыжник, спиной — о другой. Почти два часа они лежали затаясь и слышали переговоры немецких патрульных. Только с наступлением темноты им удалось уползти и добраться до своих.

ТЕНОР: После победы в Европе Мэри появилась в поместье Финка Вегиа под Гаваной. К её приезду Эрнест постарался ликвидировать разрушения, причинённые дому и саду осенним ураганом. Мэри пришла в восторг от цветущих деревьев, от бассейна, от гостевого домика, где ей был приготовлен ночлег. Видимо, для соблюдения приличий, Эрнест не хотел афишировать их отношения до официального развода с Мартой. Мэри решительно настроилась стать своей в этом новом для неё мире, приспособиться к привычкам хозяина дома, сделаться настоящим партнёром и спутницей жизни.

БАС: А это было ох как нелегко! Дом обслуживался дюжиной слуг — дворецкий, шофёр, садовники, повар, плотник, горничная, — и для того чтобы объясняться с ними, новой хозяйке пришлось срочно учить испанский. Выезжая в океан на катере "Пилар", она осваивала секреты рыбной ловли и делала неплохие успехи. Хуже обстояло дело с ружьём. В охотничьем клубе устраивались состязания в стрельбе по летящим голубям, и Мэри поначалу только тратила патроны впустую. Сыновья Эрнеста приехали на каникулы, и ей понадобилось много такта и обаяния, чтобы дать им возможность привыкнуть к новой женщине в жизни отца. И, может быть, самое трудное: когда в доме собирались кубинские друзья Эрнеста и разгвор заходил о политике, ей недвусмысленно давали понять, что своё мнение она может оставить при себе. Политика — дело мужчин, а женщина должна знать своё место.

ТЕНОР: В отличие от других жён Хемингуэя, Мэри оставила подробные воспоминания — заинтересованный читатель может снять с библиотечной полки пятисотстраничный том под названием "Как это было". В нём честно рассказывается, что трудности в отношениях начались уже с первых дней супружеской жизни. Запись в дневнике Мэри от 7-го июня 1945 года: "У него есть его дом, его писанье, его дети, его кошки… Мне не принадлежит ничего… Не умея увлечься погоней за рыбами, птицами, зверьми, я чувствую себя страшно одинокой". Как и с другими жёнами, Эрнест, впадая в гнев, приобретал образ злого мистера Хайда. Но наутро после ссоры появлялся в образе доброго доктора Джейкила — нежный, заботливый, любящий, и туча улетала.

БАС: Трудный характер Эрнеста безжалостно обрисовала потом Марта Геллхорн в письме другу: "Мужественному нет нужды быть жёстким и жестоким, мужество может быть чутким. Я ненавидела его жёсткость, потому что понимала, что пряталось за ней. Это была поза, позволявшая ему делать мерзости, быть нещедрым, насмехаться над всем и всеми… Он никогда не был добр ко мне, потому что я была женщиной, которую он желал, а это означало, что меня следовало подмять, подчинить, съесть заживо. У него была теория, что женщина понимает только язык грубости, а если она проявляет непокорность (как я), это означает, что нужно бить её сильнее". В другой раз, комментируя судьбы жён Хемингуэя, она писала: "Удивляюсь, как ни одна из нас не пристрелила его". Иногда возникает впечатление, что ссоры с жёнами нужны были Эрнесту для той же цели, что и боксирование с друзьями: разгонять атмосферу миролюбивого общения, нагонявшую на него скуку.

ТЕНОР: И конечно, положение Мэри не улучшилось, когда пятидесятилетний Хемингуэй влюбился в юную итальянскую аристократку, Адриану Иванчич. Восемнадцатилетняя девушка только что закончила лицей и вернулась в Венецию из Швейцарии, где она провела полгода, улучшая свой французский язык. В её классе было несколько американок, и знакомство с ними открыло Адриане глаза на мир, о котором она не имела представления. Эти девушки красили ногти, курили, имели свои деньги, а главное, в результате разводов родителей — неслыханное дело в её кругу! — могли иметь несколько отцов и матерей. Хотя она не прочла ни одной книги Хемингуэя, он сумел привлечь её внимание, и они проводили вместе много часов, к великой тревоге матери девушки. Позднее Адриана напишет в мемуарах, что в этом крупном и мужественном человеке ей чудился большой ребёнок и ей хотелось защитить его от него самого.

БАС: Как всегда, новая любовь окрылила Хемингуэя, и он немедленно начал писать следующий роман, который вскоре будет опубликован под названием "За рекой в тени деревьев". Себя он вывел под именем полковника американской армии, Ричарда Кантвела, а Адриану — под именем венецианской графини Ренаты. "Рената вошла в комнату, уверенно неся сияние молодости и красоты, высокая, в ореоле растрёпанных ветром волос. Кожа её была бледно-оливковой, а профиль мог разбить ваше — и любое другое — сердце".

ТЕНОР: Незадолго до отплытия Эрнеста в Америку он сидел рядом с Адрианой в открытом кафе и ронял саркастические замечания в адрес спешивших по своим делам прохожих. В какой-то момент, не поворачивая головы в её сторону, сказал: "Любой мужчина, если он не глупец, увидев вас, захочет на вас жениться. Так как я не глупец, я испытываю такое желание". "Но у вас есть Мэри", — испуганно сказала Адриана. "Люди проходят какую-то часть жизненного пути вместе, потом расстаются. Со мной это уже бывало. Но у нас с вами такого не случится. Я люблю вас всем сердцем и знаю, как сделать вас счастливой."

БАС: Перед отплытием Эрнест и Мэри пригласили Адриану и её мать посетить их на Кубе. Письма начали летать через океан чуть ли не ежедневно. "Ваш корабль отплыл семь часов назад, — писала Адриана, — и я осталась в глубокой печали. Мне так много хочется сказать вам, но все темы кажутся запретными. Даже благодарить вас за всё я не могу, потому что благодарность вас раздражает. Однако я так привыкла к нашим долгим разговорам, что буду писать вам снова и снова." — "Ах, если бы только ты оказалась рядом, — писал в ответ Эрнест. — Больше всего мне недостаёт твоего голоса. Он несравним ни с каким другим."

ТЕНОР: Примечательно, что именно этим летом Хемингуэй возобновил работу над романом "Сады Эдема". Судьба в третий раз втянула его в мучительный треугольник, как когда-то с Хедли и Полиной, потом — с Полиной и Мартой. Доверенным друзьям он говорил, что любить одновременно Мэри и Адриану — это просто несчастье, обрушившееся на него в очередной раз, а не какой-то его личный грех. Нежные письма отправлял в Италию, а своему издателю написал, что новый роман должен выйти с посвящением Мэри Уэлш.

БАС: Роман посвятил жене, но в быту стал унижать её сильнее обычного. Обещал пообедать с ней и приехавшей к ней кузиной, а сам опоздал в ресторан на два часа и явился под руку с известной гаванской проституткой, которой он дал прозвище Ксенофобия. В другой раз обругал домашний обед и поставил свою тарелку с едой на пол — для кошки. Обзывал жену "маркитанткой, таскающейся за военным лагерем", "трупоедом", говорил, что у неё "лицо Торквемады".

ТЕНОР: Супруги выработали своеобразную тактику: после ссор вести переговоры в письменной форме. Тем летом Мэри совсем было решилась оставить мужа и написала ему подробную "объяснительную записку": "Главная беда в том, что тебе стали безразличны мои чувства. Наедине и на людях ты оскорблял меня, унижал моё достоинство… Если бы хоть раз после устраиваемых грубых сцен ты выразил раскаяние, я бы могла поверить, что стоит пытаться перетерпеть, исправить случившееся. Но в течение долгого времени твоей единственной реакцией было возмущение: кто-то посмел поставить под сомнение твою непогрешимость, кто-то пытается нанести ущерб твоему самомнению, закованному в броню… Мы оба должны признать, что наш брак пришёл к печальной развязке".

БАС: Но Эрнест-Джейкил опять сумел уговорить Мэри остаться. Тем временем роман "За рекой в тени деревьев" вышел в свет. Обложку к нему сделала Адриана Иванчич. Критики обрушились на роман безжалостно. Мелькали слова: "банально, затянуто, неловкость, разочарование, угнетает, болтливость, ограниченный талант". Марта Геллхорн делилась своими впечатлениями в письме другу: "Там нет даже хорошей прозы. Всё — ужасающая грязь, от начала до конца. Автопортрет самовлюблённого маньяка".

ТЕНОР: Хемингуэй не ждал такой реакции, был очень подавлен. В какой-то момент даже заигрывал с идеей самоубийства: купаясь в океане, нырнул и оставался под водой долго-долго. Биографу потом рассказывал, что ему было хорошо в этот момент. Соблазн был велик, но он не захотел подавать такой плохой пример сыновьям. Только в конце года пришло утешение: Адриана с матерью приехали в гости и поселились в Финка Вегиа на несколько месяцев. На Кубе их всё восхищало. Им отвели дом для гостей, и Эрнест вёл себя подчёкнуто благопристойно, ни взглядом, ни голосом не выдавал своих подлинных чувств, к Адриане, в разговорах использовал обращение "дочка".

БАС: Однако новый роман Адриане тоже не понравился. После некоторого колебания она призналась Эрнесту, что нашла героиню скучной. Как мог полковник Кантвел влюбиться в такую скучную женщину? И кроме того, добро-нравная итальянская девушка из хорошей семьи, посещающая церковь, не станет выпивать каждый день и не ляжет в номере отеля в постель с чужим мужчиной. Может быть, такое случается в Америке, но в Италии это абсолютно невозможно.

ТЕНОР: Эрнест был опечален её реакцией и пообещал написать для неё произведение, которое будет лучше всего, написанного им до сих пор. И действительно, именно в дни, когда Адриана с матерью гостили в его доме, он начал писать свой шедевр — "Старик и море". Историю старого рыбака Сантъяго, два дня сражавшегося с огромной меч-рыбой, попавшей ему на крючок, он услышал ещё в 1935 году, но пятнадцать лет не решался взяться за этот сюжет. А тут, окрылённый любовью, написал повесть за несколько недель.

БАС: Мы опять сталкиваемся с феноменом, поучительным для каждого пишущего. Когда темы и картины произведения отстоялись в душе писателя, очистились от бытовой шелухи, получаются шедевры — ранние рассказы Хемингуэя, "Прощай, оружие", "Старик и море". Когда же он кидается описывать события по пятам, как бы гонясь за пролетающими днями, чувства персонажей мельчают, проза наполняется шелухой быта, как в романе "Вешние воды", как в "За рекой в тени деревьев". "Старик и море" представляется мне героическим гимном главному кумиру писателя — Состязанию. Мысленно разговаривая с меч-рыбой, влекущей его хлипкую лодку в открытый океан, Сантъяго объясняет ей, что таково его предназначение в этом мире — сражаться с ней. А потом почтительно смотрит на звёздное небо и добавляет уже для себя: "Хорошо, что нам не надо сражаться со звёздами и солнцем".

ТЕНОР: Недаром такое восхищение рыбака вызывает другой воин и жрец культа Состязания — знаменитый бейсболист Джо ДиМаджио.

БАС: Адриана вдохновила Хемингуэя на написание "Старика и моря". Но, к сожалению, дружба с писателем обернулась для неё тяжёлыми переживаниями. Прочитав рукопись романа "За рекой в тени деревьев", Мэри сказала мужу, что не следовало так точно воссоздавать в образе героини внешность и детали биографии Адрианы. Почему бы не сделать её хотя бы рыжеволосой и не переселить из Венеции, скажем, в Милан? Эрнест отмахнулся, объявив эти замечания покушением на свободу творчества. Но, как и следовало ожидать, слухи и сплетни поползли среди веницианских знакомых, создавая вакуум вокруг семейства Иванчич. А одна французская газета опубликовала фотографию Адрианы с подписью: "Рената, новая любовь Хемингуэя". После этого мать Адрианы отменила намеченное совместное путешествие по Америке и увезла дочь в Италию.

ТЕНОР: В письмах Эрнест призывал девушку не обращать внимания на сплетни, жаловался на грусть и одиночество. Кроме того, у него началась новая полоса несчастных случаев, снова и снова валивших его на больничную койку. Во время очередного плавания на "Пилар" он поскользнулся, упал и так разбил себе голову, что порвал артерию, а на спине получил шишку размером с теннисный мяч. После падения мелкие осколки, остававшиеся в ноге после ранения 1918 года, сдвинулись с места и начали больно давить на нервы и вены. Испытывая новое ружьё, так опалил лицо выхлопными газами, что началось тяжёлое воспаление кожи. Сафари в Африке началось с двух — одна за другой — самолётных аварий. В первой Эрнест отделался вывихнутым плечом. Во второй самолёт загорелся, не успев взлететь. Эрнесту, чтобы выбраться, пришлось выбивать головой стекло кабины. Опять — сотрясение мозга, плюс повреждённая печень, селезёнка и почка, левый глаз не видит, левое ухо не слышит, травма позвоночника, растяжение сухожилия в ноге, ожоги лица и рук.

БАС: Но признать себя больным, остаться надолго в кровати — это не для Хемингуэя. Через несколько дней после второй аварии, рядом с лагерем, в котором он приходил в себя, загорелся кустарник. Писатель выбежал из палатки, бросился помогать тушившим, но был так слаб, что не удержался на ногах, упал в огонь и получил ожоги по всему телу. После первой аварии разбившийся самолёт долго не могли найти, и по миру разлетелась весть о гибели знаменитого писателя. Лёжа потом в больничной палате, он мог почитывать некрологи о себе, успевшие появиться в печати. Не повлияло ли это на решение Нобелевского комитета — присудить ему в том же 1954 году премию по литературе, пока жив? Но к премии Хемингуэй всегда относился с высокомерным пренебрежением, говорил друзьям: "Я получу её, а она получит меня. Ни один писатель после получения её не написал ничего путного". На вручение в Стокгольм не полетел.

ТЕНОР: Физические недомогания — гипертония, диабет, последствия травм — затрудняли утоление состязательных страстей Эрнеста. Если у тебя нет уже сил скакать на арене перед острыми рогами быка, красться в саване за львом или слоном, вытягивать из воды стокилограмовую рыбину, жизнь утрачивает свою пряную остроту. Окружающие начали замечать тревожные симптомы депрессии, потери памяти. Эрнесту трудно было сосредоточиться. Он сидел за письменным столом часами и не мог написать ни строки. Вдруг намекал, что ФБР ведёт слежку за ним, прослушивает телефон, проверяет банковские счета. Что его подозревают в каких-то противозаконных поступках. Потом начинал тревожиться о своих финансах, говорил, что близок к разорению. Мэри при нём позвонила директору их банка, и тот подробно перечислил Эрнесту его счета и лежавшие на них солидные суммы денег. Но он всё равно не поверил, утверждал, что директор что-то скрывает.

БАС: Нападки на жену учащались. Сыпались обвинения в расточительстве, во лжи. Во время охоты на уток в Айдахо Мэри споткнулась, упала и буквально раздробила себе локоть. Боль была адская. По дороге в больницу Эрнест, вместо сочувствия, ругал жену за то, что она не могла сдержать стоны. Сорвала ему все охотничьи планы, вынудила выполнять работу слуг: ездить в магазин, готовить, помогать одеться. В другой раз Мэри попала в больницу с сильными ушибами и растяжением сухожилий левой ноги. Врачам сказала, что оступилась в темноте и покатилась по лестнице. Но я сильно подозреваю, что кто-то помог ей "оступиться".

ТЕНОР: Давление крови у Эрнеста порой поднималось до 220/150. Для снижения его ему был прописан резерпин. В те годы ещё не было известно, что побочным эффектом этого лекарства является депрессия. Причём побочный эффект оставался надолго и после прекращения приёмов. Видимо, резерпин сыграл свою роль в том, что в конце 1960 года Хемингуэй оказался в лечебнице в Рочестере, штат Миннесота. Чтобы избежать газетной шумихи, Мэри и Эрнест приехали туда под вымышленными именами. Сыновьям сообщили, что причина госпитализации — высокое давление. Однако, после того как терапевты закончили свои тесты, пациент попал в руки психиатров.

БАС: Моё предубеждение против этой отрасли медицины вам известно. В своё время я зачитывался книгами психиатра-еретика, доктора Томаса Шаша: "Психиатрическое правосудие", "Производство безумия", "Теология медицины". Знаменитый роман Кена Кизи "Пролетая над кукушкиным гнездом" и фильм того же названия в значительной мере опирались на труды доктора Шаша. Но в 1960 году люди ещё относились к психиатрам с полным доверием. Ни Эрнест, ни Мэри не выразили протеста, когда им предложили применить по отношению к пациенту жестокую и бесполезную пытку, именуемую "электрошоковая терапия". После дюжины сеансов Эрнеста объявили излечённым и выписали из клиники. На самом деле, его состояние только ухудшилось, а в памяти образовались провалы. Он доходил до слёз, пытаясь вспомнить имена людей, названия городов, даты событий.

ТЕНОР: В разговоре с другом однажды сказал: "Врачи, делавшие мне электрошоки, писателей не понимают. Какой был смысл в том, чтобы разрушать мой мозг и стирать мою память, которая представляет собой мой капитал, и выбрасывать меня на обочину жизни?". В своих воспоминаниях Мэри Хемингуэй приводит заявление, написанное Эрнестом весной 1961 года незадолго до самоубийства: "Сим удостоверяю, что моя жена Мэри никогда не верила и не была осведомлена о каких бы то ни было моих противозаконных деяниях… Она также ничего не знала о моих финансовых обстоятельствах и помогала мне составлять налоговые декларации на основании тех материалов, которые я предоставлял ей… Мы совершили поездку под вымышленными именами, только для того чтобы избежать внимания прессы".

БАС: Этот документ принято считать подтверждением параноидальной мании преследования, от которой якобы страдал Хемингуэй. Но попробуем представить себе, с какими людьми он мог иметь связи на Кубе, когда кастровцы вели свою борьбу с режимом Батисты. В барах Гаваны, при его любви к острым приключениям, он вполне мог вести знакомство с тайными революционерами, замешанными в контрабандных операциях, столь хорошо описанных им в романе "Иметь и не иметь". Мэри приводит показательный эпизод. Во время очередного плавания на катере "Пилар", незадолго до падения режима Батисты, Эрнест передал ей штурвал, а сам с помощником спустился вниз, и они начали вспарывать кожаные сиденья диванов. Оттуда были извлечены ружья, обрезы, ручные гранаты, пулемётные ленты, коробки с патронами. Всё это оружие полетело в волны океана.

ТЕНОР: После провала высадки в Заливе Свиней в апреле 1961 года ФБР наверняка должно было усилить внимание к американцам, имевшим связи с Кастро и его режимом. И Хемингуэй должен был попасть под их микроскоп одним из первых. Приземлившись в 1959 году в аэропорту Гаваны, он был встречен журналистами. "Как вы относитесь к новой Кубе?", спросили они. "После двадцати лет жизни здесь я считаю себя кубинцем", — ответил Хемингуэй и в доказательство поцеловал край кубинского флага. Его старинный кубинский приятель сделался членом временного правительства республики. При личной встрече Кастро сказал ему, что в горах Сиера Маэстро он читал по-испански "По ком звонит колокол" и книга помогла ему в формировании его идей. Во время визита на Кубу член советского Политбюро Микоян с большой свитой посетил дом Хемингуэя.

БАС: Мэри Хемингуэй и после смерти мужа не скрывала их прокастровских настроений. Оказавшись на званом обеде в Белом доме рядом с президентом Кеннеди весной 1962 года, она напрямую заявила ему, что считает американскую политику в отношении Кубы глупой, нереалистичной и неэффективной. Сказала, что может в любой момент нарушить эмбарго и отправиться в Гавану, потому что лично знакома с Фиделем. Кеннеди помрачнел, но сдержался и только спросил, читала ли она роман Кэтрин Энн Портер "Корабль дураков". Мэри созналась, что не читала. Параллель между Гитлером и Кастро осталась ею неоценённой.

ТЕНОР: Что читали и что не читали в семье Хемингуэя — отдельная и важная тема. Сразу бросается в глаза его презрительное равнодушие к писательницам-женщинам, прославившимся в его эпоху. В девятисотстраничном томе его писем нет упоминаний Перл Бак, Дорис Лессинг, Маргарет Митчел, Айн Рэнд, Фланнери О'Коннор, Сильвии Платт. Про Кэтрин Энн Портер и Карсон Маккалерс сказано, что читать их невозможно, Виллу Катер обвинил в плагиате, Вирджинии Вулф досталось за прохладную рецензию на "Фиесту". Дружил только с Дороти Паркер, но и она в письмах упоминается только как член компании. О её рассказах — ни слова.

БАС: Финансовые тревоги Хемингуэя тоже не были пустым плодом его воображения. К концу 1950-х Налоговое управление поручило своему коллектору выбивать из него задолженность за многие годы. Ему приходилось платить по 20 тысяч долларов в квартал. Кроме того, могли быть гонорары за иностранные переводы, скрытые в своё время, и он мог опасаться разоблачения. Мэри пишет, что она привезла с Кубы целый сундук старых расписок и оплаченных счетов, надеясь найти в них такие, которые указывали бы на расходы, подлежащие списанию с налогов. Добыча оказалась куцой. Зато она обнаружила, что больше половины их месячных трат приходилось на закупки спиртного.

ТЕНОР: Много лет спустя после смерти Хемингуэя исследователи, опираясь на закон о свободе информации, подали запрос в ФБР. И грозная организация подтвердила, что слежка за писателем имела место, телефонные разговоры прослушвались, банковские счета проверялись, скрытые микрофоны устанавливались.

БАС: Угроза самоубийства Эрнеста витала в воздухе весь последний год его жизни. Однажды в аэропорту он увидел приземлившийся небольшой самолёт и решительно пошёл в сторону вращающегося пропеллера. Ему оставалось пройти каких-то пять метров, когда пилот выключил мотор. Мэри прятала ружья под замок в подвале их дома в Айдахо. Но в роковой день 2 июля 1961 года он пробрался туда, извлёк ружьё, упёр его прикладом в пол и прижался лбом к стволам. Мэри услышала выстрел, сбежала вниз… Прессе и священнику было объявлено, что писатель погиб в результате несчастного случая.

ТЕНОР: Культ мужественного состязания был также свойственен предшественнику Хемингуэя — Джеку Лондону. Но в большинстве рассказов Лондона герой выходит из борьбы — с соперником, с врагом, с силами природы — победителем. У Хемингуэя наоборот — борьба заканчивается поражением или гибелью героя. Главное — принять поражение с достоинством. В этом, мне кажется, и таится секрет превращения этого писателя в культовую фигуру. Победителей на свете единицы, а проигрывающих — миллионы. И для этих миллионов поза гордого принятия своей судьбы, сочинённая — отработанная — "папой Хемом", сделалась манящим образцом, предметом подражания. До сих пор каждый год в Ки-Уэст съезжаются чуть не две сотни "двойников", одетых, подстриженных, загримированных под Хемингуэя.

БАС: Вот что интересно: он был в своей жизни сильно влюблён восемь раз. И каждая влюблённость рождала литературный шедевр. Агнес фон Куровски мы обязаны появлением сборника "Три рассказа и десять поэм". Во время романа с Хедли Ричардсон писались рассказы для сборника "В наши времена". Дафф Твисден вдохновила его на "Фиесту", Полина Пфайфер — на "Прощай, оружие", Джейн Мэйсон — на "Снега Килимаджаро", Марта Геллхорн — на "Колокол", Мэри Уэлш — на "Острова в океане", Адриана Иванчич — на "Старика и море". Но из этих восьми женщин разве что одна Дафф Твисден была воссоздана на страницах хемингуэевской прозы близко к реальности. Подлинные чувства других людей мало интересовали Эрнеста. Доподлинно он знал только мир своих страстей — их и описывал.

ТЕНОР: Но страсти эти были так сильны, а интонации прозы так заразительны, что сотни писателей в мире испытали на себе влияние Хемингуэя. Хорошо об этом сказал Джон Чивер, потративший много сил на то, чтобы вырваться из-под влияния своего кумира и обрести собственный голос: "Я помню, как шёл по улице Бостона после прочтения одной из его книг, и мне казалось, что цвет неба, лица прохожих, городские запахи — всё стало обновлённым и наполнилось драматизмом… Главное, что он сделал для меня, — возродил ценность понятия мужества, которое было так затаскано школьными наставниками, что казалось мне фальшивкой. Любовь и дружба, ласточки и шум дождя — всё приобретало новый смысл и значение на страницах его книг".