Берсеркер

* * *

И снова я, третий историк кармпанской расы, в благодарность человечеству за оборону моей родной планеты и многих других планет запечатлел для него ряд своих видений. Мой разум, почти не скованный ни временем, ни пространством, странствовал по просторам Галактики в прошлом и в будущем, собирая обрывки истины о великой войне жизни против погибели. Мозаика, сложенная мною из крохотных осколков, отнюдь не претендует на роль полной и непогрешимой картины этой войны, но все в ней — правда, от слова и до слова.

Большинство высших интеллектов Галактики чураются войны, даже когда речь идет о самом их существовании. И тем не менее сама материя, давшая им жизнь, послужила строительным материалом для берсеркеров. Может, их Строители являют собой редчайший, порочный изъян? Ах, если бы это было так...

УЛЫБКА

По прошествии четырех месяцев с момента налета берсеркеров на планету под названием Сен-Жервез среди туч пепла и пара, окрасивших небеса уничтоженной планеты в мертвенносерые тона, появилась большая, шикарная яхта тирана Иоритомо. Вскоре с нее беззвучно были спущены два бронекатера, приземлившиеся посреди голой равнины в том месте, где некогда стояла столица планеты.

Высадившаяся с катеров команда была одета в скафандры высшей защиты, чтобы избежать пагубного воздействия раскаленного пепла, горячей грязи и остаточной радиации. Солдаты знали, что ищут, и менее чем через стандартный час наткнулись на сводчатый тоннель, ведущий вглубь от бывшего подвала знаменитого сен-жервезского музея. Местами тоннель частично обрушился, но проход все-таки сохранился, и прибывшие двинулись по ступеням вниз, иногда спотыкаясь об обломки, скатившиеся с поверхности. Поначалу сражение было не совсем односторонним, и среди руин некогда величественного города то и дело встречались обломки десантных ботов и роботов берсеркеров. Неживые металлические убийцы были вынуждены высадиться, чтобы нейтрализовать генераторы защитного поля, прежде чем приступить к бомбардировке планеты всерьез.

Тоннель окончился огромным хранилищем в сотнях метров от поверхности. Аварийное освещение, имеющее независимый источник питания, все еще работало, а системы очистки воздуха до сих пор пытались отфильтровать пыль. В хранилище высились пять огромных статуй, считая и стоявшую в примыкающей к залу мастерской, где над ней, очевидно, трудился какой-то реставратор. Каждая статуя являла собой бесценное произведение искусства. А вокруг были разбросаны, будто мусор, полотна, керамика, статуэтки из бронзы, золота и серебра — самые ничтожные из сокровищ, достойных зависти.

Прибывшие тут же передали по радио о своем открытии человеку, нетерпеливо дожидавшемуся в яхте, зависшей над городом. В докладе упомянули, что кто-то явно жил здесь уже после нападения. Кроме мастерской, силовая лампа которой снабжала электричеством уцелевшее оборудование, в хранилище имелась комнатка, служившая музейным архивом. Теперь в ней обнаружилась койка, запасы пиши и прочие предметы, свидетельствующие, что это помещение стало чьим-то жилищем. Что ж, не так уж и удивительно, что из многих миллионов обитателей планеты уцелел хоть один.

Человек, в одиночестве проживший в этом укрытии целых четыре месяца, по возвращении застал высадившийся отряд за работой.

— Мародеры, — бесстрастно прокомментировал он, не находя в душе сил ни на ярость, ни даже на страх. Человек, не защищенный ни от радиации, ни от чего-либо другого, привалился плечом к косяку последней двери разбитого тоннеля — длинноволосый, небритый, некогда толстый; висящая мешком одежда выглядела так, будто ее не меняли со времени нашествия берсеркеров.

Десантник, стоявший к нему ближе всех, молча смерил человека взглядом и побарабанил пальцами по рукоятке пистолета, прикидывая, как быть, но выхватывать оружие из кобуры не стал. Пришедший швырнул на пол принесенный металлолом, вложив в этот жест все свое презрение.

Пистолет выскочил из кобуры, но не успел его обладатель прицелиться, как командир десанта остановил его резким жестом. Не отводя взгляда от замершего в дверном проеме человека, командир снова вышел на связь с кораблем, зависшим над руинами.

— Ваше Высочество, здесь уцелевший, — проинформировал он обладателя круглого лица, вскоре появившегося на портативном экранчике. — Полагаю, это скульптор Антонио Нобрега.

— Дайте-ка мне взглянуть на него сию же секунду. Подведите его к экрану. — Даже вечная одышка не делала неподражаемый, устрашающий голос Его Высочества хотя бы капельку менее устрашающим. — Да, вы правы, хотя он и сильно переменился. Нобрега, какая удача для нас обоих! Вот уж воистину еще одна драгоценная находка.

— Я знал, что вы поспеете на Сен-Жервез со дня на день, — все так же безучастно ответил Нобрега экрану. — Как болезнетворный микроб, поселяющийся в изувеченном теле. Как громадный, жирный раковый вирус. Вы притащили свою дамочку, чтобы она взяла под крылышко нашу культуру?

Один из стоявших рядом ударом сбил скульптора с ног. С экрана тотчас же раздалось сердитое прерывистое рычание, и Нобреге быстро помогли встать, а затем усадили в кресло.

— Он художник, о мои верноподданные, — с укором произнес экранный голос. — И вовсе незачем ожидать, что он имеет представление о приличиях в чем-либо, кроме своего искусства. Нет. Мы должны незамедлительно обеспечить маэстро лечением от лучевой болезни, а затем доставить его вместе с нами во дворец, дабы он жил и работал там так же счастливо — или несчастливо, — как и в любом другом месте.

— О нет, — произнес сидящий в кресле художник еще слабее, нежели прежде. — Моя работа завершена.

— Пфу-фу, вот увидите.

— Я знал, что вы прибудете...

— О? — отозвался голосок с экрана, будто желая ублажить художника. — И откуда же вы это знали?

— Я слыхал... когда наш флот еще оборонял подступы к системе, моя дочь была на одном из кораблей. Она-то еще до того, как погибла, рассказала мне, как вы привели в систему свою армаду, чтобы понаблюдать, как обернутся дела, оценить наши силы, наши шансы выстоять перед берсеркерами. Я слыхал, как ваша армада испарилась, как только они появились. И тогда я сказал, что вы вернетесь, дабы поживиться вещами, которые иным способом не сможете добыть никогда и нипочем.

Нобрега мгновение помолчал, затем рванулся из кресла вперед, вернее, совершил попытку рвануться, собрав все свои силы.

Схватил длинный металлический инструмент скульптора и замахнулся на «Восхождение крылатой истины» — мраморную статую работы Понятовского одиннадцативековой давности.

— Но прежде чем я увижу, как вы возьмете это...

Не успел он отколоть хотя бы кусочек мрамора, как на него набросились, связав по рукам и ногам.

Когда к нему снова подошли час спустя, чтобы доставить на яхту для медицинского осмотра и лечения, то обнаружили, что скульптор уже скончался. Вскрытие на месте обнаружило присутствие целого ряда медленных, исподволь действующих ядов. Быть может, Нобрега принял некоторые из них преднамеренно. А может, его прикончила какая-нибудь отрава, ради окончательного искоренения жизни на планете оставленная берсеркерами, отправлявшимися выполнять свое запрограммированное предназначение — истреблять все живое на просторах всей Галактики.

Во время обратного путешествия с Сен-Жервеза и еще несколько месяцев спустя Йоритомо был слишком занят насущными делами, чтобы основательно рассмотреть свои новые сокровища. К тому времени пять огромных статуй были уже установлены — отчего весьма выиграли в эстетическом плане — в глубочайшей, крупнейшей и надежнее всего защищенной галерее Дворца. Менее значительные коллекции были из галереи удалены, дабы предоставить место и визуальное пространство для «Восхождения крылатой истины», «Смеющегося (или неистовствующего) Вакха» Лазамона, «Последнего подстрекательства» Серапиона, «Волнистой комнаты» Лазенки и «Воспоминания о былых обидах» работы Праджапати.

Так уж получилось, что к этому времени государыня Йоритомо тоже прибыла во Дворец. Обязанности Культурного Вождя Народа и Высочайшего Инспектора Просвещения четырех подчиненных планет вынуждали ее все время быть в разъездах, и зачастую они с государем не виделись месяцами кряду и даже более.

Эти двое больше доверяли друг другу, чем кому-либо другому. Сегодня они сидели тет-а-тет в огромной галерее, прихлебывая чай и обсуждая дела. Госпожа пыталась продвинуть свою новейшую теорию, гласившую, что любовь к правящей чете может быть генетически имплантирована следующему поколению народов подчиненных планет. Уже запушен ряд экспериментальных проектов. Пока что они не дали ничего, кроме серьезной интеллектуальной деградации подопытных, но недостатка в подопытных нет, и временные неудачи ничуть не обескуражили госпожу.

Государь говорил в основном о своих собственных планах, посвященных прежде всего заключению более тесных деловых контактов с берсеркерами. Согласно его замыслам, Йоритомо будут обеспечивать роботов-убийц человеческими жизнями, в которых не нуждаются сами, и планетами, которые трудно защищать, в обмен на избранные произведения искусства и, конечно, гарантию личной безопасности. План обладал множеством привлекательных сторон, но государь не мог не признать, что трудности начальной фазы переговоров с берсеркерами, не говоря уж об установлении хотя бы относительного взаимного доверия, делают его планы несколько прожектерскими.

Когда в разговоре наступила пауза, Йоритомо в голову пришла банальная мысль, что следовало бы немного поболтать с женой о чем-либо еще, кроме дел. Не прерывая беседы, он поднялся, вышел из алькова, где проходило чаепитие, и между статуй прошел в дальний конец галереи, чтобы наполнить чайник. Роботов он запретил допускать сюда по эстетическим соображениям, а во время приватных бесед считал нежелательным и присутствие слуг. Кроме того, думал он, возвращаясь в альков, польщенная госпожа склонится к его мнению в определенных вопросах, вызывающих разногласия, если чай ей собственноручно подаст столь могущественный...

Обогнув громадный металлический бок «Последнего подстрекательства», он вдруг застыл как вкопанный — от безмерного изумления лицо его продолжало хранить прежнее любезное выражение. Полминуты назад он оставил госпожу задумчивой, полной жизни и грациозной энергии. Она по-прежнему сидела на диване, но теперь завалившись на бок, а ее изящный палец с перстнем, конвульсивно дергаясь, скреб роскошный коричневый ковер. Волосы госпожи пришли в дикий беспорядок; и неудивительно, пронеслось в его ошарашенном мозгу, ибо и сама голова развернута на пол-оборота, так, что взгляд мертвых глаз поверх обнаженного плеча устремлен прямо на мужа. На плече и щеке остались уродливые кровоподтеки...

Выйдя из оцепенения, Йоритомо стремительно обернулся, выронив хрупкое произведение искусства, вмещавшее чай. Но не успел выхватить спрятанное оружие даже до половины, когда оно от удара вылетело у него из рук. Он бросил лишь один взгляд на смерть, бесстрастной башней высящуюся над ним. И не успел даже толком заверещать, как последовал еще один удар.

Ветер ни на час не затихал со времени прибытия Ритуана на планету, с неумолчным воем выметая текучие пески. При таких темпах он вполне может за пару лет до краев заполнить грандиозную котловину, оставшуюся от разрушенного древнего Дворца Йоритомо. Последние раскопки окончены только вчера, а песок уже начал заполнять свежий археологический раскоп.

— На самом деле они были просто пиратами, и больше ничего, — заметила Айзелин, главный археолог. — На пике своего могущества двести лет назад они правили четырьмя звездными системами. Правили отсюда, хотя не часто показывались на поверхности этой старой кучи песка.

— Озимандия[11], — пробормотал Ритуан.

— Что?

— Древние стихи. — Тонкой нервной ладонью Ритуан откинул со лба волосы цвета песка. — Хотелось бы мне поспеть сюда вовремя, чтобы увидеть статуи, пока вы их еще не запаковали в ящики и не отправили на корабль. Представляете, я во весь дух поспешил с самого Сегола, как только услыхал, что здесь ведутся раскопки.

— Что ж, — Айзелин сложила свои пухлые ладони и нахмурилась, потом улыбнулась, и ее зубы ярко сверкнули на фоне смуглого индейского лица. — А почему бы вам не прокатиться с нами до системы Эстила? Я просто ни в коем случае не могу открыть ящики, пока мы не прибудем туда. Уж больно строги правила процедуры, которой мы обязаны следовать во время этих совместных раскопок.

— На моем корабле хороший автопилот.

— Тогда настройте его, чтобы он следовал за нами, и запрыгивайте на борт. Когда мы распакуемся на Эстиле, вы будете в числе первых, кто сможет насмотреться вволю. А до того мы сможем поговорить. Я буду очень рада вашей компании, нам ужасно не хватало первоклассного искусствоведа-историка.

— Ладно, уговорили. — Они обменялись жизнерадостными улыбками. — Значит, правда, что вы в самом деле нашли изрядную часть старой коллекции Сен-Жервеза почти нетронутой?

— Не знаю, имеем ли мы право утверждать подобное. Но, несомненно, немалую часть.

— Преспокойно пролежавшую там почти два века.

— Ну, как я уже сказала, это была тихая гавань Йоритомо.

Но смахивает на то, что на этой планете жило не более пары-тройки тысяч человек даже в пору расцвета, и никто вообще не жил здесь достаточно долго. Очевидно, среди приспешников тиранов начались какие-то интриги: никто так толком и не узнал, почему и с чего все началось, но грабители перессорились. Началась междуусобица, Дворец разрушили, сами правители были убиты, все рухнуло. По-моему, после гибели так называемых государя и госпожи никто из интриганов не оказался в состоянии поддерживать порядок.

— И когда же это произошло?

Айзелин назвала дату.

— В том же году, когда пал Сен-Жервез. Все сходится. Должно быть, Йоритомо побывали там после ухода берсеркеров, намародерствовавшись вволю. Это вполне вписывается в их характеры, не так ли?

— Боюсь, что так... видите ли, чем больше я о них узнавала, тем сильнее проникалась уверенностью, что у них должно было быть более глубокое, более тайное убежище, чем обнаруженное во время первых раскопок около века назад. Просто сложилось так, что люди, проводившие здесь раскопки в то время, нашли так много награбленного, что решили, будто нашли все.

Ритуан смотрел, как котлован медленно заполняется песком.

— И еще... — дружески тряхнула его за руку Айзелин. — Я вам не говорила? Мы нашли два скелета, по-моему, самих Йоритомо. Роскошно одетых, в окружении своих сокровищ. Государыня умерла от перелома шеи, а ее муж от множественных...

Под неустанный вой ветра два корабля взмыли к небесам.

На борту корабля по пути к Эстилу было покойно и хорошо, разве что чуточку тесновато. В кабине находилось шесть человек, считая Ритуана, и они ютились в трех каютах на узких койках. Конечно, отчасти теснота была связана с количеством находок. Едва ли не повсюду, куда ни кинь взгляд, виднелись невообразимые сокровища, упакованные в пластиковые ящики. У путников была масса времени по пути, чтобы восхищаться всем этим. Двигатели, навигационное оборудование и система жизнеобеспечения обслуживались машинами, а людям для полной уверенности требовалось лишь изредка бросать внимательный взгляд на их работу. Теперь в этой части населенной Галактики путешествовали, как и два века назад, почти не подвергаясь риску нападения берсеркеров. А людей-пиратов не осталось и вовсе.

В центральном грузовом отсеке стояли крепко принайтованные к палубе, укутанные полностью фигуры, с которых Ритуану особенно хотелось сорвать упаковку и амортизационные прокладки. Но он заставил себя набраться терпения. В первый день пути пришел вместе с остальными в грузовой отсек, где они смотрели и слушали некоторые старые записи, обнаруженные в нижних ярусах руин Дворца Йоритомо. Там имелись данные, записанные на лентах, в кристаллокубиках, на древних сверхпроводящих кольцах. И масса информации имела форму посланий, записанных самим тираном.

— Одним богам ведомо, зачем он писал все это, — вздохнула Ошогбо, главный архивариус большого эстильского музея — одной из организаций, выступившей спонсором экспедиции. — Вы только послушайте. Полюбуйтесь на него. Он приказывает кораблю остановиться и принять абордажную партию, угрожая ему пушками.

— Наверное, ради самолюбования, — предположил Чи Нань, на планете работавший помощником землекопа экспедиции, зато в космосе ставший капитаном. — Ему нужно было видеть, какое он производит впечатление.

— Такие записи могли иметься на всех кораблях, — вставил Ключевский, эксперт по землеройным работам. — Так что их жертвы не знали, присутствует ли на месте сам тиран или нет. Впрочем, не знаю, какая им была разница.

— Давайте посмотрим другую, — предложил Грантон, главный хранитель архива — референт.

В течение следующего часа они просмотрели записи, в которых Йоритомо: 1) приказал своим подчиненным прекратить ссоры из-за рабов и наложниц; 2) изложил свое дело Межзвездному правительству как человек, подвергшийся злобным нападкам клеветников, представитель гонимого народа; 3) устроил видеоэкскурсию для некой воображаемой аудитории, непонятно из кого составленной, показав наиболее ошеломительные образчики из своей обширной коллекции произведений искусства...

— Погодите! — вклинился Ритуан. — А вот это что такое? Вы не прогоните последний кусок еще разочек?

Астматический голос тирана повторил:

— Мрачный рассказ о том, как эти величественные статуи были спасены. Наш флот спешил что есть сил и все же прибыл слишком поздно, чтобы оказать помощь героическим защитникам Сен-Жервеза. Много дней мы тщетно разыскивали оставшихся в живых, но нашли лишь одного. И личность этого человека сделала всю эту ситуацию особенно мучительной для меня, ибо это был скульптор Антонио Нобрега. Увы, наша помощь поспела слишком поздно, ион вскоре скончался от ядов, оставленных берсеркерами. Надеюсь, скоро придет день, когда все правительства прислушаются к моим неумолчным призывам по развязыванию войны до победного конца против этого бича всего живого.

— Вот! — воскликнул Ритуан с довольным видом как человек, только что разрешивший древнюю головоломку. — Значит, вот где умер Нобрега. Какое-то время мы считали такое весьма вероятным, — большая часть его семьи была там, — но прежде не имели конкретных доказательств.

— Он был знаменитым мистификатором, не так ли? — поинтересовался Грантон.

— Да. Сам по себе очень хороший художник, хотя темная сторона его трудов затмила все остальное. — Ритуан выдержал паузу, чтобы смолкло одобрительное хмыканье по поводу каламбура, и продолжал: — Мне не по нутру верить старому тирану на слово хоть в чем-либо, но, полагаю, у него не было оснований лгать насчет Нобреги.

— Мне пора перекусить, — поглядела на часы Айзелин. — А вы можете провести здесь хоть весь день.

— Записи не обладают для меня такой притягательной силой. — Ритуан встал, чтобы составить ей компанию. — Вот если бы вы открыли ящики...

— И не рассчитывайте, мой друг. Но я могу показать вам голограммы, я разве об этом не упоминала?

— Ни разу!

— А вот государь и госпожа вместе в этой... — крикнула им вслед Ошогбо, но они не остановились. Чи Нань увязался за ними, а остальные остались в грузовом отсеке.

В тесной кают-компании маленького корабля трое ушедших накрыли на стол и включили скрытые в углах кают-компании голографические проекторы.

— Это просто декаданс какой-то! Гороховый суп со свининой и — что тут у нас? Лазенки. Чудесно!

Перед ними возникли приглушенные серые и алые тона «Волнистой комнаты» (а может, это человеческое сердце?), заполнив всю середину помещения. Айзелин сделала жест, заставивший показанное в натуральную величину изображение медленно закружиться вокруг оси.

— Капитан! — донесся хриплый голос из интеркома, прервав беседу.

— Так я и знала! Стоит лишь сесть и...

— По-моему, у нас какие-то проблемы с грузом, — донесся встревоженный голос Грантона. — Что-то вроде бы ломается или... Айзелин, вам лучше тоже прийти и взглянуть на свой...

Голос смолк, но сквозь динамик продолжал доноситься какой-то грохот. Затем последовали невнятные возгласы, окончившиеся хриплым воплем.

Чи Нань уже скрылся. Ритуан понесся галопом, не спуская глаз со спины Айзелин, то и дело скрывающейся каждый раз за поворотами. Затем она остановилась настолько внезапно, что Ритуан едва не налетел на нее.

Дверь грузового трюма, всего несколько минут назад стоявшая нараспашку, когда они выходили, сейчас была плотно запечатана массивным железным люком, предназначенным для изоляции отсеков друг от друга в экстренных ситуациях — в случаях пожара или пробоины в корпусе.

На палубе перед самой дверью распростерся человек. Айзелин и Чи Нань уже присели возле него на корточки; когда Ритуан наклонился, его ноздрей достиг запах подгоревшего мяса, сам по себе не столь уж неприятный.

— Помогите мне ее поднять... Осторожно... Лазарет там.

Ритуан помог Айзелин. Чи Нань вскочил на ноги, бросил взгляд на индикатор рядом с массивной дверью и на миг приложил ладонь к ее гладкой поверхности.

— Там что-то горит, — лаконично прокомментировал он и вместе с остальными помчался в лазарет. От его прикосновения дверца распахнулась, внутри вспыхнул свет.

— Что в нашем трюме не защищено от огня? — строго осведомилась Айзелин, словно Рок бросил ей в лицо личное оскорбление.

На какое-то время диалог оборвался. Ожоговый бокс, за двадцать секунд с шипением наполнившийся до краев, как только были нажаты нужные кнопки, принял на себя вес обожженного тела Ошогбо вместе с одеждой и прочим и принялся трудиться над ней под неумолчное хлюпанье лечебной жидкости. Затем, оставив Айзелин в лазарете, Ритуан с Чи Нанем припустили рысцой обратно к мостику. Там капитан бросился в амортизационное кресло и поспешно положил ладони на пульт управления, потребовав от корабля отчет о происшедшем.

Через мгновение он переключил свой главный интерком на показ ситуации внутри грузового отсека, где остались еще двое людей. Там на палубе лежало что-то вроде груды старого тряпья. Камера, показывающая грузовой отсек, почти сразу отказала, но за мгновение до этого Ритуан и Чи Нань успели разглядеть высокую движущуюся фигуру.

Пару секунд поглядев на заполненный серыми помехами экран, капитан переключился на лазарет. Айзелин тотчас же показалась перед камерами.

— Как ее дела? — осведомился Чи Нань.

— Судя по всему, состояние стабилизировалось. У нее трещина в основании черепа, а также ожоги корпуса, согласно распечатке. Будто ее ударили по голове чем-то тяжелым.

— Может быть, ее задело дверью, когда та закрывалась, а она выскакивала? — На экране рубки был виден ожоговый бокс, и капитан возвысил голос: — Оши, ты в состоянии ответить мне? Что случилось с Грантоном и Юно?

Затылок Ошогбо покоился на пластиковом изголовье цвета слоновой кости. Тело ее сотрясалось и слегка вибрировало в темной жидкости, будто она наслаждалась ванной. Там и тут на поверхности плавали обрывки обугленной ткани. Женщина огляделась, будто пытаясь отыскать источник голоса Чи Наня. Затем проговорила:

— Оно схватило их... я бежала.

— Что их схватило? Они живы?

— Голова Грантона отлетела... оно оторвало ему голову. Я вырвалась. Что-то ударило... — Глаза девушки закатились, голос ослабел и смолк. На экране снова появилось лицо Айзелин.

— Она отключилась. По-моему, медик просто погрузил ее в сон. Должна ли я попытаться снова разбудить ее?

— Это не нужно, — отозвался потрясенный капитан. — Думаю, следует принять предположение, что с остальными покончено. Я в любом случае не собираюсь открывать эту дверь, пока не узнаю о нашей проблеме побольше.

— А мы не можем спешно сесть на какую-нибудь планету? — спросил Ритуан.

— Поблизости ни одной планеты, где мы могли бы получить помощь, — бросил капитан через плечо. — Ближайшая планета, где нам могут оказать помощь, — Эстил. От трех до четырех дней пути.

Все трое принялись обсуждать проблему, сойдясь на том, что им известно. Двое были уверены, что видели на экране интеркома, как нечто большое движется внутри грузового отсека.

— И, — заключила Айзелин, — наша оставшаяся в живых свидетельница, видевшая все собственными глазами, утверждает, что «оно» оторвало кому-то голову.

— Смахивает на берсеркера, — импульсивно заявил Ритуан. — А может быть, какое-нибудь животное?.. Кстати, а как что-то настолько крупное могло там спрятаться?

— Животное исключается, — бесстрастно возразил Чи Нань. — Кроме того, вы же сами видели, как мы набили отсек, как мы внимательно проверяли, не пропадает ли впустую какое-нибудь место. Единственный уголок, где кто-то или что-то могло хоть как-то спрятаться, — это в одном из ящиков для статуй.

— А я точно проверила все их до единого, — подхватила Айзелин. — Мы сформировали их так, чтобы они практически облегали статуи, так что в них не могло уместиться ничего подобных размеров. Что это за шум?

Мужчины в рубке тоже услышали приглушенные ритмичные удары, казавшиеся совершенно неуместными на любом из кораблей, на которых когда-либо приходилось летать Ритуану. Теперь же он почему-то задумался о том, что за люди были те, из чьего Дворца поступил этот загадочный груз; и впервые с момента, когда вся эта каша заварилась, ощутил настоящий страх.

— Чи Нань, — положил он ладонь на плечо капитану, — а что именно мы видели на экране интеркома?

Капитан немного пораскинул умом, прежде чем ответить.

— Нечто крупное, выше человека уж наверняка. И оно двигалось само по себе, правильно?

— Да, я бы сказал, что оно было темным... а более того... не знаю.

— Я бы назвал его светлым. — Грохот ударов стал немного ровнее, быстрее, громче. — Значит, вы думаете, что одна из наших статуй ожила?

— Я считаю, что слово «ожила» определенно не подходит, — возразил голос Айзелин из лазарета.

— У скольких статуй были подвижные сочленения? — осведомился Ритуан. У «Волнистой комнаты», виденной им на голограмме, таковых определенно не имелось. Но пару-тройку столетий назад подвижные скульптуры были весьма распространены.

— У двух, — сообщила Айзелин.

— Я внимательно осмотрел все эти статуи, — запротестовал Чи Нань. — Айзелин, вы тоже. Естественно, мы все это сделали. И они были подлинны.

— Но мы не осматривали их изнутри, не проверяли, есть ли в них двигатели, источники энергии, компьютерные мозги. Разве не так?

— Конечно, нет. Это было ни к чему.

— Значит, это берсеркер, — стоял на своем Ритуан. — Ничем другим это быть просто не может. И прежде чем напасть, он выжидал, потому что хотел увериться, что захватит корабль.

— Нет! — хлопнул Чи Нань ладонью по подлокотнику. — В такое я ни за что не поверю. Неужели вы думаете, что аварийная дверь остановит берсеркера? Мы все были бы уже мертвы, а он захватил бы корабль. А вы еще утверждаете, что этот берсеркер выглядит, как произведение великого художника, настолько мастерское, что одурачило экспертов, и что оно оставалось закопанным в течение двух веков, не пытаясь откопаться, и что...

— Нобрега, — внезапно перебил его Ритуан.

— Что?

— Нобрега... он умер на Сен-Жервезе, мы только не знаем, как именно. У него имелись все основания ненавидеть Йоритомо. Вероятнее всего, он встретил одного из них или даже обоих в музее Сен-Жервеза после нападения, пока они занимались так называемым спасением экспонатов.

Вы говорите, что Нобрега был великим мистификатором. Совершенно верно. И при том хорошим инженером. Вы также сказали, что никому не известно, как именно погибли Йоритомо, известно только, что смерть их была насильственной. И произошла среди этих самых статуй.

Двое людей — одна на экране, а другой рядом — в настороженном молчании не сводили с него глаз.

— Предположим, — продолжал Ритуан, — что Нобреге откуда-то было известно о прибытии мародеров и что у него имелись время и средства, чтобы соорудить для них особый подарочек. Взять статую с подвижными конечностями и встроить в нее реактор, датчики, серводвигатели и, может быть, теплоизлучатель в качестве оружия. А затем добавить туда электронный мозг с какого-нибудь миниатюрного берсеркера.

Чи Нань со свистом втянул воздух сквозь зубы.

— Они вполне могли валяться по всему Сен-Жервезу после нашествия. Все говорило о том, что оборонялись его жители отчаянно.

— Я все прикидываю так и эдак, — промолвил Чи Нань. — Не забиться ли нам всем в шлюпку и не перебраться ли на ваш корабль, Ритуан? Он невелик, как вы говорили, но мы уж как-нибудь разместимся. В тесноте, да не в обиде.

— Там нет нормального лазарета.

— О!.. — Все посмотрели на лицо девушки в боксе, теперь потерявшей сознание, на темные волосы, пляшущие вокруг ее лица в исцеляющей жидкости.

— Как бы то ни было, — резюмировал капитан, — я не уверен, что он не сможет захватить управление, а потом пойти наперерез нам и, скажем, протаранить. Может быть, как вы думаете, это ненастоящий берсеркер. Но он слишком уж смахивает на настоящего, чтобы стоило бросать корабль на его произвол. Придется остаться и дать ему бой.

— Браво, — откликнулась Айзелин. — Но чем? Мне кажется, что все ручное оружие мы сунули в грузовой отсек.

— Так оно и есть. Будем надеяться, что Нобрега сделал берсеркера не настолько мозговитым, чтобы тот начал искать оружие. Пусть просто продолжает молотить в дверь. А пока давайте посмотрим, каким землеройным снаряжением сможем воспользоваться.

Айзелин решила, что ей нет смысла сидеть в лазарете, и пришла к ним на помощь, оставив интерком включенным, чтобы можно было время от времени бросать взгляд на Ошогбо.

— Эта дверь в грузовой отсек вся в буграх и вмятинах, ребята, — сообщила она, заглянув в забитую снаряжением кладовку рядом с кают-компанией, где они копались. — Давайте организуем что-нибудь в качестве оружия.

Ритуан с кряхтением выволок длинный толстый инструмент, очевидно, снабженный собственным источником энергии.

— Это что, отбойный молоток? Будем считать, что он сгодится.

— Разумеется, — согласился Чи Нань. — Если только берсеркер будет на расстоянии вытянутой руки от вас. Прибережем это средство до того момента, когда ситуация воистину станет отчаянной.

Минуту спустя, копаясь в ящиках с какими-то электроприборами, совершенно незнакомыми Ритуану, капитан пробормотал:

— Если он пустился во все тяжкие, подделывая работу старого мастера, у него должны были иметься веские основания.

Что ж, это было единственное, что Йоритомо могли принять за чистую монету. Взять прямо на свой корабль, в свои собственные комнаты. Должно быть, он хотел достать государя и государыню.

— Пожалуй, так оно и было. Думаю, если бы он просто сунул бомбу в статуи, это средство оказалось бы недостаточно надежным и недостаточно избирательным.

— Кроме того, его могли проверить какими-нибудь аппаратами, улавливающими запах взрывчатки, прежде чем отправить во внутренние... Ритуан! Какую запись слушали в грузовом отсеке, когда эта штуковина напала?

Ритуан, только-только начавший открывать очередной ящик, замер.

— Ошогбо окликнула нас, когда мы выходили. Вы правы, ту, где были оба Йоритомо. Должно быть, Нобрега настроил свое творение так, чтобы его пускали в ход их голоса, прозвучавшие вместе.

— А вот как оно должно выключаться, вот что мне хотелось бы знать?

— Оно ведь отключилось почему-то, не так ли? И пролежало на месте два столетия.

— Вероятнее всего, Нобрега не предвидел, что статуя может сохраниться в целости и сохранности достаточно долго, чтобы повторить все сначала. Быть может, если мы просто подержим ее еще немного, она снова отключится.

Но приглушенные удары все не прекращались — терпеливые и равномерные, как тиканье метронома.

— Боюсь, на это мы не можем рассчитывать. — Чи Нань пинком отшвырнул последний ящик, в котором копался. — Что ж, судя по всему, на этом арсенал оборудования, которым мы располагаем в качестве оружия, исчерпывается. Похоже на то, что если мы чем-то и сможем воспользоваться, то электричеством. Думаю, мы можем соорудить что-нибудь, способное шибануть врага током, если это подходящее слово, или расплавить, или поджарить его. Однако сначала нам надо узнать, с какой именно из этих статуй мы воюем. Кандидатур всего две, что сужает зону поиска. И тем не менее.

— «Смеющийся Вакх», — подсказала Айзелин. — И «Воспоминание о былых обидах».

— Первая практически цельностальная. Думаю, что мы можем устроить индукционное поле, достаточно мощное, чтобы ее расплавить. Килограмм сто расплавленного железа посреди палубы — штука неприятная, но далеко не столь неприятная, как имеющаяся ныне. Но другая статуя, или хотя бы ее внешняя оболочка, сделана из какой-то твердой и прочной керамики. Чтобы расшибить эту, нужно что-то вроде удара молнии. — Тут Чи Наню в голову пришла ужасная мысль: — Как по-вашему, их не может быть две?..

— По-моему, Нобрега вложил все свое время и все свои силы в доведение до совершенства только одной, — успокаивающе отмахнулся Ритуан.

— Итак, — подала голос Айзелин, — все сводится к тому, что надо узнать, какая из двух поддельная, а какая подлинная. Та, с которой он работал, должна быть поддельной; даже если он начал с настоящего произведения искусства, в которое встроил свой смертоносный аппарат, ко времени окончания работы его поверхность должна была подвергнуться практически тотальной реконструкции.

— Поэтому я возвращаюсь в кают-компанию, — отозвался искусствовед. — Чтобы посмотреть голограммы. Если нам повезет, я смогу отличить нужную.

Айзелин увязалась следом, бормоча:

— Вам нужно, мой друг, всего лишь навсего обнаружить подделку, не вызвавшую ни малейшего подозрения ни у Йоритомо, ни у его экспертов... Наверное, нам лучше придумать что-нибудь другое.

Вскоре в кают-компании были выставлены в натуральную величину голограммы двух статуй, медленно вращающихся бок о бок. Обе представляли собой высокие человекообразные фигуры, и обе по-своему улыбались.

Полторы минуты прошло в молчании, а затем Ритуан решительно заявил:

— Вот это подделка. Стройте свой громовержец.

Аварийная дверь была готова уже вот-вот уступить перед фадом ударов, таких же бессмысленных и таких же могучих, как удары гидравлического пресса, когда электрооборудование было собрано и установлено на позиции. По обе стороны дверного проема Чи Нань и Айзелин присели на корточки, положив руки на свои выключатели. Ритуан (в боевых условиях считающийся наименее ценным) стоял на виду напротив прогнувшейся двери, облачившись в теплоизоляционный скафандр и прижимая к груди тяжелый отбойный молоток. Дверь поддалась совершенно неожиданно. Только что она оставалась на месте, скрывая, что таится позади, а в следующий момент отлетела прочь. В долгую секунду воцарившейся тишины последнее творение Антонио Нобреги ясно предстало взорам людей в сиянии направленных с двух сторон прожекторов — желтовато-белое, как кость, на фоне черноты разгромленного грузового трюма.

Ритуан поднял отбойный молоток, вдруг показавшийся ему не тяжелее булавки. И в этот момент понял, что чувствуют люди, столкнувшиеся с настоящим берсеркером лицом к лицу.

Высокое творение сделало шаг в его сторону, невозмутимо улыбаясь. И тут в него сбоку ударил иссиня-белый разряд, настолько стремительный, чтобы уклониться от него не смогло ни одно материальное создание.

Пару часов спустя были приняты самые неотложные аварийные меры, два трупа упакованы для сохранения ~ с искренним почтением, хотя и без показных жестов, — а черепки творения Нобреги, разнесенного в клочья пронесшимся сквозь керамику электрическим ураганом, остыли настолько, что их можно было взять в руки.

Ритуан обещал остальным показать, как он распознал подделку, и теперь подошел к ним, неся черепок, который отыскивал.

— Вот.

— Губы?

— Улыбка. Если бы вы видели столько же произведений искусства эпохи Федерации, несоответствие бросилось бы вам в глаза, как и мне. Улыбка никоим образом не вписывается в период Праджапати. Она зла, коварна, и если бы лицо осталось нетронутым, это было бы совершенно очевидно. Это злорадная ухмылка, спокойная и недобрая в одно и то же время.

— Но сам-то Нобрега этого не заметил? — поинтересовалась Айзелин. — И Йоритомо тоже?

— В период, в который они жили, эта улыбка вполне вписывается, она полна художественной выразительности. Они не могли забежать вперед или назад на пару веков, чтобы взглянуть на нее со стороны. Полагаю, месть была нормальным явлением в любом столетии, но художественные вкусы меняются.

— По-моему, ответ вам подсказала тема или название, — заметил Чи Нань.

— «Воспоминание о былых обидах» — нет, Праджапати на самом деле творил нечто сходное по теме, насколько я припоминаю. Как я сказал, по-моему, месть не знает никаких культурных или временных границ.

«Нормальное явление в любом столетии». Ошогбо, наблюдавшая за ними по интеркому из обезболивающей противоожоговой ванны, содрогнулась и прикрыла глаза. «Не знает границ».

Вселенная наделила жизнь целым арсеналом собственного оружия, и меня больше не удивляет, что порой в этот разряд попадает также слабость. Даже самые нежные и хрупкие живые творения способны продемонстрировать удивительную силу...

ДАВЛЕНИЕ

Раньше корабль был пассажирским; собственно говоря, он и сейчас вез пассажиров — с той только разницей, что на сей раз они играли роль стада бессловесного скота, направляющегося на рынок, о котором старательно заботятся во время пути. Маршрут и место назначения выбирал электронный мозг и вспомогательное устройство, встроенное в «Новую Англию» после ее захвата в космосе берсеркером.

Джильберто Кли — последний из захваченных пленных — еще ни разу не был так напуган за всю свою юную жизнь, но пытался не показывать этого. Он до сих пор не мог взять в толк, почему берсеркер оставил его в живых, и даже боялся думать об этом. Как и всякий другой, он слышал всяческие ужасы — о человеческих мозгах, все еще полуживых, встроенных в берсеркерные компьютеры в качестве вспомогательных цепей; о человеческих телах, используемых в экспериментах берсеркеров в попытке произвести убедительную искусственную копию человека; о людях, которых держат в качестве подопытного материала для новых лучей смерти, всяких там токсинов и способов довести человека до безумия.

После налета Джила и горстку других, захваченных берсеркером, — насколько можно судить, единственных, кто уцелел на всей планете, — разлучили и держали в одиночках на борту гигантской космической машины. И теперь те же самые аппараты берсеркера, что захватили его, или другие, им подобные, забрали его из камеры и повели во внутренний док на борту берсеркера, размерами не уступающего астероиду. И прежде чем его посадили на борт этого корабля, раньше бывшего пассажирским, Джил успел разглядеть выписанное на борту название «Новая Англия».

На борту судна его втолкнули в камеру шагов двадцать шириной, пятьдесят длиной и двенадцать-пятнадцать высотой. Очевидно, все внутренние палубы и перекрытия, все ненужное просто-напросто ликвидировали. Остался только корпус, канализация и водоснабжение, свет, искусственная гравитация и воздух — все на пристойном уровне.

В этом помещении находилось восемь человек, стоящих кучкой и беседующих между собой. Как только машины открыли дверь и втолкнули Джила, все смолкли.

— Приветик, — как только дверь за берсеркерами закрылась, сказа-т Джилу один из них — худой субъект в какой-то космической форме, мешком висевшей на его тощих телесах. Заговорив, он осторожно шагнул вперед и кивнул. Все до единого бдительно следили за Джилом — на случай, если он окажется буйно помешанным, предположил Джил. Что ж, ему было уже не впервой оказываться в одной камере с заключенными, смотревшими на него волком.

— Меня зовут Ром, — сообщил худой. — Прапорщик Ром, космофлот Объединенных Планет.

— Джильберто Кли.

Все чуточку расслабились, испытав облегчение оттого, что он хотя бы говорит нормально.

— Это мистер Хадэк. — Прапорщик Ром указал на второго молодого человека, окруженного ореолом былой власти. А затем принялся называть остальных, но Джил не мог запомнить все имена разом. Среди присутствующих оказались три женщины, причем одна достаточно молодая, чтобы вызвать у Джила какой-то интерес. Потом он заметил, как она держится, — горбясь, позади остальных, с улыбкой глядя в никуда и неустанно играя с прядями своих длинных нечесаных волос.

Мистер Хадэк начал допрашивать Джила, голос его мало-помалу набирал интонации человека, привыкшего повелевать другими. В школе, в бюро по делам молодежи, в участке полиции, в ведомстве переселения — всегда и везде обрабатывающих роднило одно: интонации, обращенные к обрабатываемому, хотя Джил никогда не облекал свои наблюдения именно в эти слова.

— Ты был на другом корабле, или как? — спрашивал Хадэк. — Конечно, ты не космоплаватель, — заявлял уверенный тон. — Ты всего лишь мальчишка, обрабатываемый где-то, мы видим это с первого же взгляда на тебя.

Нельзя сказать, чтобы властный тон был намеренно язвящим. Обычно обрабатывающие не стремятся никого уязвить.

— Я был на планете, — ответил Джил. — Белла Кула.

— Боже мой, они нанесли удар и по ней?

— Ну, уж по той части, где я был, — наверняка. — Джил не видел оснований надеяться, что остальной части планеты досталась другая судьба. На Станции Переселения, где он находился, едва успело прозвучать предупреждение военных, как все радиоприемники смолкли. А когда спустился катер берсеркеров, стоявший посреди поля, Джил просто-напросто таращился на него. Предостережение опередило берсеркеров всего на пару минут, и люди на Станции почти ничего не могли сделать; они уже видели, как тепловые лучи и пылевые машины берсеркера играют над лесами — единственным укрытием, которое было у них в распоряжении.

И все же кое-кто из ребят попытался удрать, когда с небес спустился катер берсеркера, будто серебристая стрела, напоенная ядом. Старик сломя голову примчался из поселка в поля на своем скутере — то ли хотел велеть молодым людям бежать, то ли стоять спокойно. Впрочем, что одно, что другое — все едино. Бежавших враг скосил смертоносными лучами, а стоявших собрал в кучу. Яснее всего Джилу запомнилось выражение муки на лице Старика, когда умирали другие ребята, — то было лицо наделенного властью человека, ни разу не поглядевшего на Джила как на существо, стоящее по другую сторону стеклянной стены.

Когда всех уцелевших обитателей Станции согнали вместе небольшой толпой под сияющим небом посреди зеленого поля, машины отделили Старика от других.

Часть приземлившихся машин напоминала металлических людей, часть больше смахивала на чудовищных стальных муравьев.

— Так будет со всей жизнью, исключая ту, что служит делу Смерти. — Стальная ладонь сграбастала дыню, подняла ее и сжала, так что плод растекся сочной кашицей. А затем та же блестящая ладонь, все еще перепачканная дынной мякотью, схватила Старика за запястье.

— Ты управляешь этими живыми единицами, — прогнусавил металлический голос. — Теперь ты прикажешь им добровольно сотрудничать с нами.

Старик лишь тряхнул головой. Нет. Что-то пробормотал.

Сверкающая ладонь сжалась. Сжалась медленно.

Старик закричал, но не упал. И приказа о сотрудничестве не отдал. Оцепеневший Джил стоял, не шевелясь и не издавая ни звука, но какой-то голос в его рассудке криком кричал Старику: сдайся, упади, потеряй сознание, что угодно, только бы остановить...

Но Старик не упал, не потерял сознания, не отдал нужного приказа даже тогда, когда громадная ладонь берсеркера охватила его череп и снова начала сжиматься все так же медленно, как прежде.

— А что было на Белла Кула? — спрашивал у него прапорщик Ром. — В смысле, военного?..

— Считай, ничего. Я в военных делах не шибко разбираюсь. Я вроде как учился на фермера.

— А-а. — Ром и Хадэк, пара хватких и ушлых пленников, переглянулись. Может, им известно, что фермы на Белла Кула — всего-навсего воспитательные учреждения для трудных подростков с Земли и прочих перенаселенных планет? Джил сказал себе, что ему наплевать, чего они там себе думают.

И вдруг осознал, что вечно твердил себе это и что, наверно, теперь первый раз в жизни это и вправду так.

Вскоре пленников покормили. Машина доставила большой брикет крапчатой розово-зеленой массы, той самой безвкусной пакости, которой потчевали Джила со времени поимки дней восемь-десять назад. Он ел, усевшись поодаль от остальных, устремив взгляд в пространство и слушая, как двое ушлых парней совещаются вполголоса.

— Послушайте, — говорил Ром, — мы ведь в бывших каютах экипажа, верно?

— Ну, если вы так говорите...

— Верно. Так вот, меня провели через передний отсек, рубку управления, и мне удалось быстренько оглядеться. Я смерил шагами длину нашей камеры. Я же говорил, я год прослужил на таком же корабле. Я уж знаю их, как свои пять пальцев.

— И что же?

— А вот что... — Тут раздался едва уловимый скрежет, корабль вздрогнул. Когда Ром заговорил снова, его приглушенный голос трепетал от возбуждения. — Чувствуете? Мы снова выходим в космос, большая машина зачем-то отправляет наш корабль куда-то. А отсюда следует, что у нас появляется шанс, если только... Послушайте, электрические цепи мозга, управляющего кораблем и держащего нас в плену, наверняка расположены вдоль той пластиковой переборки в переднем конце нашего помещения. Со стороны рубки установили еще одну пластиковую стену, а цепи втиснули между ними.

— Откуда вы знаете? — скептически отозвался Хадэк.

Понизив голос еще более, Ром начал выкладывать аргументы, большинства из которых Джил не расслышал.

— ...а также защищен там от нападения извне ничуть не хуже, чем в любом другом месте корабля... измерил расстояние шагами... вон там, вверху, видите, как модифицированы силовые кабели, идущие к носу...

— Пожалуй, вы правы, — сказал Хадэк. — По крайней мере, это выглядит правдоподобно. Значит, добраться до него нам мешает только этот пластиковый барьер. Любопытно, насколько он толст...

Краем глаза Джил заметил, как двое этих ушлых парней старательно избегали смотреть на то, о чем говорят; но ему-то никто не запрещал глазеть куда вздумается. Со стороны носа просторное помещение перегораживала стена из гладкого зеленоватого пластика, пронизанная сверху какими-то трубами, а сбоку виднелась дверь, через которую привели сюда Джила.

— Разумеется, достаточно толста. У нас ведь нет даже отвертки, а понадобилась бы ацетиленовая горелка или гидравлический домкрат, чтобы...

Тут Хадэк толкнул Рома локтем в бок, и оба прикусили языки. Носовая дверь распахнулась, и в нее вошел робот ростом с человека.

— Джильберто Кли, — прогнусавил он. — На выход.

Ром оказался прав — они снова вышли в космос, устремившись прочь от большого берсеркера. В рубке Джилу выпала минутка, чтобы оглядеться, прежде чем человекообразный робот развернул его спиной к звездам, лицом к приземистой консоли — штуковине с лампочками вместо глаз и громкоговорителем вроде как у радио, словно присевшей на корточки у передней стороны пластиковой стены.

— Джильберто Кли, — произнес динамик консоли. — Мое предназначение — поддерживать жизнь и здоровье ряда живых человеческих единиц.

«До поры до времени», — подумал Джил.

— Очевидно, в стандартной питательной субстанции, — продолжал динамик, — каковой кормят пленников, недостает одного или более ингредиентов. У некоторых пленников наблюдаются симптомы питательного дефицита вплоть до общего упадка сил, утраты зрения, выпадения зубов. — Пауза. — Ты осознаешь смысл изложенного?

— Ага, просто я не треплюсь попусту.

— Ты, Джильберто Кли, имеешь опыт в выращивании форм жизни, каковые потребляются живыми человеческими единицами в качестве пищи. Ты начнешь выращивать на этом корабле пищу для себя и остальных живых человеческих единиц.

Пауза затягивалась. Перед глазами у Джила совершенно отчетливо стоял Старик, в ушах звенел его вопль.

— Пожалуй, дыни подойдут, — наконец выдавил из себя Джил. — Я умею их выращивать, а в тех дынях, что были у нас на Станции, куча всяких витаминов. Но мне понадобятся семена и почва...

— Определенное количество почвы имеется, — проинформировала консоль. А робот поднял и открыл пластиковый ящичек с множеством отделений. — И семена. Какие именно принадлежат дыням?

Когда Джил вернулся в тюремную камеру, другие роботы уже были заняты модификацией, потребованной Джилом: навесили множество новых потолочных светильников и уставили изрядную часть пола широкими, глубокими поддонами, укрепленными на перекрещивающихся фермах внутреннего каркаса, обнажившихся после устранения палубного настила. Под поддонами установили дренажные трубы, а над ними — оросительные распрыскиватели. Поддоны роботы заполняли почвой, доставляя ее в тележках откуда-то со стороны кормы.

Джил вкратце растолковал товарищам по заключению, что да как.

— Так вот почему он взял тебя и еще кое-кого из фермеров живьем, — прокомментировал Хадэк. — Должно быть, людей держат в плену еще во множестве мест, возможно, даже разводят в качестве подопытных. Нужна масса здоровых лабораторных животных.

— Итак, — искоса поглядел Ром на Джила, — ты собираешься плясать под его дудку?

— Надо же как-то жить, — пожал плечами Джил, — пока не подвернется чего другого.

— Лучше, чтоб пленники берсеркеров содержались... — жарко зашептал Ром, но тут же прикусил язык, как только рядом остановился один из роботов, словно для того, чтобы поглядеть на них и прислушаться.

Они окрестили этого робота Надсмотрщиком, потому что с той поры он уже не покидал людей, хотя остальные машины по окончании строительных работ удалились. Через Надсмотрщика берсеркер-мозг, управляющий кораблем, уведомил Джила, что остальные пленники могут служить в качестве рабочей силы, коли ему потребуется человеческая помощь в выращивании пищи. Джил немного пораскинул умом над этими словами.

— Покамест помощь мне не нужна. Люди пусть остаются, но сажать я все буду сам.

Вскопать грядки и посеять семена было достаточно легко, хотя машины и не оставили между поддонами ни одного прохода, кроме узкого коридорчика, ведущего к двери. Уложенные борт к борту поддоны занимали почти все помещение, впереди почти упираясь в пластиковую переборку, а позади не доходя до стены всего на несколько шагов. Роботы вручили Джилу платформу размером с короткую доску для серфинга, парившую ровно в двух футах от грунта, позволяя ему работать сидя или лежа. Хадэк растолковал, что эта штуковина, наверное, работает вроде дырки в искусственном гравитационном поде корабля. На платформе имелась простенькая рукоятка, позволявшая Джилу направлять доску влево и вправо, вперед и назад. Едва успев покончить с лосевом, он уже начал ухаживать за стремительно растущими побегами. Ползучие растения следует укладывать так, чтобы они росли в нужном направлении, а затем надо оборвать лишние бутоны. Пара других пленников предложила свою помощь, хотя Ром и косился на них, но Джил отказался. Тут нужны сноровка да умение, растолковал он и продолжал все делать собственноручно.

Двое парней, Ром и Хадэк, теперь не желали разговаривать с Джилом, но явно интересовались его доской. Как-то раз, стоило Надсмотрщику на минутку отвернуться, Ром торопливо отозвал Джила в сторонку и зашептал с лихорадочной поспешностью, будто человек, от безысходности решившийся на отчаянный шаг, хоть и понимает, что его попытка заранее обречена на провал:

— Джил, когда ты работаешь, Надсмотрщик уже почти не обращает на тебя внимания. Ты мог бы подогнать эту свою платформу... — Ром двинул по горизонтали выпрямленной ладонью правой руки, врезавшись кончиками пальцев в поставленную поперек левую ладонь, — ...к стене. Если тебе удастся сделать хоть трещинку в пластике, дыру, чтоб только рука пролезла... у нас появился бы хоть какой-то шанс... Я бы и сам это сделал, да Надсмотрщик не подпустит к платформе никого, кроме тебя.

— И пробовать ничё такого не стану, — вздернул Джил верхнюю губу.

Худосочный, чахлый прапорщик, не привыкший, чтобы сопливые юнцы огрызались, обрушил на Джила свой хилый гнев:

— По-твоему, берсеркер будет о тебе заботиться?!

— Так ведь построил доску он, разве нет? — парировал Джил. — А он нипочем не дал бы нам ничего такого, чем можно пробить стену. То бишь если там вправду что-то важное, как вы думаете.

Мгновение Джилу казалось, что Ром набросится на него с кулаками, но остальные удержали Рома. И вдруг оказалось, что Надсмотрщик стоит уже не в противоположном конце помещения, повернувшись спиной, а прямо перед Ромом, вытаращив на него свои линзы. Лишь несколько долгих-долгих секунд спустя стало ясно, что на сей раз машина оставит дело без последствий. Но слух у робота, наверное, куда острее, чем подозревали ушлые парни.

— Они еще не созрели, но чуток поесть все одно можно, — заявил Джил пару недель спустя, соскакивая со своей доски, чтобы присоединиться к остальным на считаных квадратных ярдах пола, оставленных людям для жилья у дальней переборки. Держа в сгибе локтя полдюжины желтовато-зеленых овоидов, Джил небрежно повернулся к Надсмотрщику: — Ножик есть?

Последовала пауза. Затем Надсмотрщик протянул ладонь, и оттуда с лязгом выскочило жутковатое лезвие, будто дополнительный палец.

— Я разделю плоды, — заявил робот, что и проделал с большой точностью.

Группка пленников сгрудилась вокруг. В их потухших взглядах затеплились искорки интереса. Они с жадностью поглощали кусочки, которыми скупо оделял их Надсмотрщик. Неспелая дыня казалась райским лакомством после недель и месяцев однообразного зелено-розового теста. Ром, поколебавшись лишь долю секунды, присоединился к остальным, хотя и не выказывая столь же явного наслаждения. Словно думал, что надо, мол, поддерживать собственное здоровье, пока не удастся убедить остальных наложить на себя руки или хотя бы подорвать свое здоровье и скончаться от болезней.

Благодаря оптимальным условиям, обеспеченным берсеркером по указаниям Джила, уже через считаные недели вместо месяцев поддоны скрылись под сплошным слоем широких круглых листьев, поднимающихся над прильнувшими к земле толстыми ползучими стеблями. Половина стремительно растущих плодов таилась под листвой, зато другие красовались на полном свету, а некоторые даже свесились из поддонов, всем своим весом покоясь на решетчатых фермах или опустившись до самой обшивки.

Джил упрямо твердил, что настоящего урожая еще ждать и ждать, но ежедневно возвращался на жилой пятачок с одной дыней, чтобы Надсмотрщик разделил ее своим ножом; и с каждым днем принесенный плод был все крупнее.

Джил лежал над своей «бахчой» на доске, свесившись и угрюмо разглядывая наливающуюся соком дыню, когда внезапный переполох в дальнем конце помещения заставил его приподняться и обернуться.

Причиной переполоха стал Надсмотрщик, раз за разом подскакивавший кверху, словно управляющий им мозг бился в припадке эпилепсии. Пленники с воплями разбегались. Робот вдруг прекратил свои сумасшедшие кульбиты, остановился и медленно завертелся, сотрясаясь снова и снова.

— Внимание, мы вступаем в бой, — внезапно провозгласил Надсмотрщик монотонно, но оглушительно громко. — Подверглись нападению. Всех пленных надлежит... всех их надлежит...

Он затараторил с такой скоростью, что человеческое ухо было уже не в состоянии разобрать ни слова в сумятице звуков, взбирающихся все выше и выше по шкале частот и окончившихся чем-то сродни человеческому визгу. Безумная девушка, дотоле не проронившая ни звука, испустила не менее душераздирающий вопль.

Надсмотрщик покачивался и спотыкался, поигрывая ножом. Бормотал и дергался, будто выживший из ума старик с железными пальцами и стальным лбом. Потом наклонился вперед, дальше, еще дальше — и рухнул лицом вперед, скрывшись из глаз Джила за поддонами и листвой, брякнувшись на палубу с оглушительным лязгом.

Эхом отозвался докатившийся спереди треск, громыхнувший, как пушечный выстрел. До сих пор Джил изо всех сил старался не смотреть в ту сторону, но теперь обернулся. В пяти футах над поддонами пластиковую стену от края до края пересекала горизонтальная трещина.

Джил все не вставал с доски, осторожно наблюдая за развитием событий. Прапорщик Ром пронесся мимо него, нещадно топча урожай, и бросился всем телом на стену. Стена, хоть и лопнувшая, легко выдержала его атаку, но прапорщик продолжал молотить ее кулаками, пытаясь протиснуть пальцы в тонкую трещину. Джил снова оглянулся. Надсмотрщик все не вставал. Подергав переднюю дверь, Хадэк обнаружил, что та заперта, и во главе остальных пленников заковылял по поддонам на помощь к Рому.

Проверив управление доски, Джил убедился, что оно больше не работает, хотя сама доска продолжала парить в воздухе. Спрыгнув с нее, Джил впервые за пару месяцев ступил на землю, упиваясь этим чудесным ощущением. Потом стронул тонкую металлическую платформу с мертвой точки и понес туда, где все остальные сражались со стеной.

— Вот. Попробуйте всунуть угол этой штуковины в трещину и налечь на нее.

Они бились без передыху несколько часов, пока не проделали в стене такую широкую дыру, что Ром сумел протиснуться внутрь. А через минуту вернулся, вопя и рыдая, возглашая свободу и победу. Они взяли корабль в свои руки!

Вернувшись во второй раз, он уже взял себя в руки, зато дал волю своему изумлению.

— Никак не пойму, отчего лопнула стена? Никаких следов боя, поблизости ни единого корабля...

Он осекся, вслед за Хадэком уставившись в узкое пространство между самым дальним передним поддоном и продавленным участком стены, откуда из-за напряжения побежала трещина. Джил уже заглядывал в закутки между стеной и решетчатыми фермами. Теперь эти закутки вскрылись, обнаружив свое содержимое — матовые желтоватые плоды, которые Джил пристроил на месте, обминая их и обвивая усики вокруг ферм. Тогда плоды были совсем малы, но теперь они достигли огромных размеров и тихонько лопнули, внезапно дав выход внутреннему давлению.

Забавные сочные штуковины, которые человек разобьет пинком, а железная длань раздавит даже без усилия... «Но жизнь упорна, ребята», — говорил Старик, с прищуром вглядываясь в циферблат, а затем устанавливая новую порцию гирь на машину, внутри которой росла дыня, машину, навеки взявшую в плен сердца подростков. «Резких потрясений не терпит. Потихонечку. А вот теперь глядите. Давление пять тысяч фунтов на квадратный дюйм. А все миллионы крохотных клеточек, просто растуших вместе. Вы когда-нибудь видели, как корень дерева вспучивает бетонный тротуар?»

Теперь на лицах Рома и Хадэка засветилось понимание. Джил кивнул им и чуть заметно усмехнулся — просто для того, чтобы они не подумали, будто это случилось случайно, само по себе. Затем улыбка его угасла. Поглядев на обломки пластика и разорванные провода, оставшиеся от миллиона многослойных печатных плат, Джил проронил:

— Надеюсь, это было медленно. Надеюсь, он прочувствовал все от начала и до конца.

Правда может быть могучим оружием. Как и ложь. Я прикоснулся к щепетильному и честному рассудку, солгавшему во имя истины...

АННИГИЛЯЦИЯ АНГКОР АЛЕЙРОНА

Битва в глубоком космосе была долгой — намного дольше стандартного часа — и такой же отчаянной, как любое сражение, в котором проигравшая сторона не может рассчитывать на выживание. Командор Ридольфи управлял своим тяжелым крейсером «Дипавамса» с отчаянным мастерством, благодаря которому дважды за считаные минуты избежал немедленного уничтожения ракетами берсеркера, и каждый член его экипажа показал себя безупречно, принимая решения, позволявшие действовать достаточно медленно, чтобы человеческий мозг мог угнаться за стоящими у него в услужении компьютерами.

Конечно, в случае поражения человеческий экипаж ждала смерть или что-нибудь похуже. А берсеркера, их неживого противника, ждал собственный аналог смерти или что-нибудь похуже. Проигрыш означал уничтожение, на что берсеркеру было бы наплевать, если бы уничтожение принесло победу. Но уничтожение в поражении означает несомненный провал в исполнении запрограммированного предназначения — истребления всего живого, где бы и когда бы оно ни встретилось.

На борту «Дипавамсы» было лишь четверо гражданских пассажиров, в том числе Отто Новотный, еще ни разу за свою долгую жизнь не оказывавшийся даже поблизости от боя и чувствовавший себя ныне чересчур старым и тучным для подобных предприятий. И тем не менее он оказался более бдительным, чем остальные штатские, и начал надевать выделенный ему бронескафандр, как только взвыла сирена боевой тревоги, в то время как остальные трое еще только гадали вслух, не учебная ли она.

Десять секунд спустя первая ракета берсеркера врезалась в защитный экран крейсера в каком-то километре от корпуса, и они поняли, что все происходит всерьез.

Бой разыгрался на торговом пути, где за последние пару стандартных месяцев не решался проходить ни один невоенный корабль, откуда до ближайшей звезды было несколько световых лет пути. Корабль-берсеркер — сфера сорока-пятидесяти километров в диаметре, сплошная броня, боевые компьютеры, тяжелое оружие и двигатель — поджидал их, будто паук посреди сети детекторов, внедренных в подпространство. Регион, где затаились его детекторы, соотносился с районом нормального пространства, где вакуумный пролив между двумя туманностями образовывал бутылочное горлышко всего в пару миллиардов километров шириной — единственное место, где можно пройти с приличной скоростью. Как только корабль с человеческим экипажем осмеливался сунуться в пролив — хоть тяжелый крейсер, хоть нет, — берсеркер бросался из своего логова в атаку.

Сцепившись защитными полями и контрполями, будто океанские корабли прошлого абордажными крючьями, противоборствующие металлические гиганты выкатились в нормальное пространство, чтобы оставаться там, пока исход боя не будет ясен окончательно. Как только корпус корабля от носа до кормы содрогнулся от первого вражеского залпа, Новотный подумал, что битва, видимо, закончится так или иначе еще до того, как он успеет втиснуться в незнакомый скафандр. Задачу осложняло внезапное исчезновение искусственной гравитации; вся энергия крейсера до последнего эрга понадобилась для более важных вещей, чем комфорт команды.

Но Новотный не сдавался, работая с той же методичностью, с какой обычно решал проблемы совершенно иного рода, и в конце концов надел скафандр. Едва он успел загерметизировать последний стык и остановиться, гадая, что делать дальше, как корпус «Дипавамсы» вспороли одновременно взрыв и луч лазера. Люки автоматически захлопнулись, изолируя отсеки друг от друга, но в отсеке, где находился Новотный, воздух удержать не удалось, и на его глазах чересчур медлительные спутники угасли, как свечи.

После этого бой превратился в полнейшую неразбериху, потребовавшую невероятных физических усилий от участвующих в ней людей. Особенно для Новотного, ориентировавшегося в происходящем гораздо хуже, чем любой из членов судовой команды, и к тому же куда менее физически подготовленного к подобному испытанию. Теперь берсеркер предпочел бросить через узкую полоску ничейного пространства вспомогательные машины в попытке взять крейсер на абордаж. Во-первых, он мог бы воспользоваться кораблем, если бы сумел захватить его не очень поврежденным, да и живые пленные ему, видимо, тоже не помешают.

Конечно, пленные нужны для допроса, после чего берсеркер, как правило, быстро их убивает; его программировали сеять только смерть, а не страдания, хотя, разумеется, он по мере необходимости вполне охотно использует пытки для извлечения ценной информации, способствующей делу Смерти. Еще пленные нужны для экспериментов, проводимых берсеркерами в широких масштабах в попытке выяснить, что же заставляет homo sapiens — биологический вид, расселившийся по всей Галактике, — так упорно сопротивляться безжалостной программе стерилизации космоса, заложенной в берсеркеров.

Берсеркеры представляли собой автономные боевые корабли, созданные неведомой расой для звездной войны, окончившейся не одну эпоху назад; берсеркеры пережили и своих первоначальных врагов, и своих создателей, поскольку были запрограммированы на самостоятельный ремонт и воспроизведение. Все еще пытаясь выполнять предписанную им программой задачу, они двинулись неспешным эпохальным маршем по спиральным ветвям Галактики, сметая на своем пути все живое.

Подчиняясь повелительным жестам командора, гнавшего одетых в скафандры людей из одного поврежденного отсека в другой, Новотный улучил минутку, чтобы выглянуть через дыру в корпусе и впервые бросить взгляд на врага. Чудовищный сферический корпус был виден благодаря вишневому рдению кратеров, вырытых ракетами крейсера в его броневой шкуре. На глазах у Новотного зарделся еще один кратер, воспламененный некой силой, пожиравшей металлические внутренности врага, будто рак. Но и крейсер снова тряхнуло и замотало из стороны в сторону. Новотного и командора Ридольфи подхватила одна и та же невидимая длань, ударив обоих о переборку, и, если бы не скафандры, переломала бы им все кости.

Теперь некоторые абордажные машины берсеркера — чуть крупнее человека и разнообразной формы — сумели прорваться на борт «Дипавамсы», и Новотный смог взглянуть на врага вблизи. Люди, иные из которых были закаленными ветеранами, вопили вокруг от ужаса, но склад его собственного характера, впечатанный на подсознательном уровне, в подобных условиях подсказывал, что тратить время на страх просто некогда. Где-то на закраинах сознания мелькнула мысль, что эта ситуация напоминает невероятный редакционный цейтнот и паникой в подобных случаях уж никак не поможешь. Он изо всех сил старался следовать приказам командира, отдаваемым жестами и криками, и не терять бдительности. Наконец ему выпал шанс разнести врага выстрелом из небольшого безоткатного гранатомета, который Новотный подхватил из рук убитого члена экипажа.

К этому моменту — насколько Новотный смутно понял по обрывкам военного жаргона, раздававшегося в наушниках шлема, — командор Ридольфи приказал Второму пилоту и нескольким членам экипажа покинуть крейсер в бронированном катере, который должен укрыться среди наносов и каменных россыпей близлежащей туманности, проскочив туда, где берсеркер просто не сможет передвигаться на высокой скорости. Липовое признание в поражении, чтобы заставить врага думать, будто они бросили корабль, военная тактика, призванная подманить поврежденного врага достаточно близко, резко контратаковать и уничтожить его.

Сам Ридольфи как командир крейсера и Новотный, как более-менее бесполезный балласт, оказались в числе оставшихся на борту корабля и пытавшихся задержать противника в коридорном бою. Вакуум вокруг шлема Новотного звенел и завывал от странных энергетических полей этого боя; Новотный сжимал свой безоткатный гранатомет, продолжая стрелять в абордажные машины берсеркера, как только те попадались ему на глаза. Понять, есть ли от его выстрелов хоть какой-то толк, он не мог. Заодно он пытался держаться поближе к Ридольфи: то ли чувствовал рядом с капитаном больше уверенности, то ли надеялся таким образом увеличить шансы оказаться полезным; задерживаться, чтобы разобраться в собственных мотивах, Новотный не стал. Ридольфи и в самом деле продолжал отдавать приказы, но они предназначались для членов его команды.

Они вдвоем все еще находились вместе, пытаясь оборонять центральную рубку управления кораблем, когда вдруг оказались на волосок от смерти.

Все произошло очень внезапно. Мгновение назад Новотный еще смотрел на Ридольфи в надежде получить хоть маленький намек, что делать дальше, — а в следующий момент робот берсеркера» напоминавший нечто среднее между сороконожкой и крабом, налетел на них и взял в плен. Стальные клешни, приводимые в движение атомной энергией, без труда вырвали гранатомет из рук Новотного и пистолет из руки командора. Берсеркер взялся поудобнее, ухватив обе руки каждого противника одной клешней, чем их совершенно нейтрализовал, а затем машина и люди покатились кубарем от удара новой силы, обрушившейся на крейсер снаружи. Второй пилот и отобранные члены экипажа в новом, неповрежденном катере перешли к контратаке.

Краб-сороконожка был разбит, раскроен почти надвое, когда катер выслал нечто вроде ангела господня, почти невидимо проходящего через воюющий корабль, осуществляя выборочное уничтожение, обходя хрупкие человеческие тела и технику, в которой мог распознать человеческую собственность. Масса робота и его крепкая хватка, ничуть не ослабившаяся после уничтожения его компьютерного мозга, зажали Новотного в углу между палубой и переборкой в окружении обломков. Рядом с ним Ридольфи с рычанием преодолевал сходные трудности. Затем оба вдруг прекратили попытки освободиться и даже одновременно затаили дыхание — в поврежденную рубку вошел еще один робот берсеркера.

Если он и заметил людей, то не повернулся, направившись прямиком к приборной панели астрогатора, и с ошеломительной аккуратностью начал снимать крепеж. Осторожно, чуть ли не робко он ощупывал фиксаторы панели, оглаживая их манипуляторами, которые с легкостью разорвали бы эту панель, будто бумажную салфетку.

...Робот работал с предельной аккуратностью и почти завладел тем, ради чего пришел. Сунул манипулятор внутрь и вытащил... очень медленно...

...металлический ящичек...

Но едва берсеркер медленно-медленно отстыковал разъемы, как ящичек обратился в огненный шар. Вспышка в невесомости выглядела как вспышка звезды, ослепительными лучами тотчас же отшвырнувшая врага прочь. Не задерживаясь ни на секунду, робот повернулся, чтобы схватить большую стопку бумажных распечаток, порхавших в невесомости над палубой. Сунул их в себя, защитная дверца захлопнулась — и машина скрылась, устремившись из комнаты с нечеловеческой скоростью.

— Новотный... — Оба с пыхтением снова сражались с мертвыми клешнями, удерживающими их в плену. — Слушайте... Вы не могли бы сместить свой вес вот сюда? Навалитесь сюда, может быть, мне удастся вырвать ладонь из клешни...

Через минуту-другую совместных усилий оба освободились. Сквозь обшивку до них с какого-то относительно большого расстояния все еще доносились удары и грохот боя.

— Новотный, послушайте, — произнес командор, взглядом отыскивая пистолет, и в конце концов выхватил его из обломков, кувыркающихся в невесомости посреди помещения. — Он приходил за банком астрогационных данных. За этой штуковиной, которая после взорвалась.

— Я видел.

— Берсеркер не получил то, чего хотел, потому что система самоуничтожения банка сработала, как только его отключили. Но ему, очевидно, нужна астрогационная информация, иначе он не послал бы за ней машину еще до того, как бой закончился. Быть может, его собственные банки получили повреждения.

Новотный склонил голову внутри шлема, показывая, что пока понимает.

Командор, рассеянно сжимая пистолет в правой руке, левой ненадолго ухватился за локоть Новотного.

— По-моему, в вашей каюте есть то, что могло бы заменить банк. Насколько я понимаю, вы путешествуете с полным изданием «Галактической энциклопедии» в микрокристаллах, а «ГЭ» дает галактические координаты всех обитаемых систем, верно?

Новотный снова согласился. Теперь, проведя в почти полной неподвижности некоторое время, он ощутил, как мышцы, непривычные к таким нагрузкам, начинают деревенеть. Дыхание со свистом и хрипами вырывалось из груди, все тело налилось свинцом. Если бы не невесомость, у него непременно закружилась бы голова и пришлось бы сесть. Десятилетия сидячей работы старшего администратора сделали его чересчур толстым и старым для подобной чепухи.

Но он снова пришел в движение, поспевая за проворным командором, пробирающимся через разгромленную рубку, управлять из которой теперь хоть чем-нибудь вряд ли удастся.

— Значит, мы должны попасть в вашу каюту, — говорил командор, — пока еще есть шанс. У вас там только один экземпляр энциклопедии?

— Да.

— Мы должны позаботиться, чтобы она была уничтожена.

Они двинулись по коридору, мельком заметив робота, движущегося впереди, и ощущая вибрацию его тяжеловесной поступи через переборки, когда хватались за них руками. Укрывшись вместе в дверном проеме, подождали, пока он скроется из виду.

Командор не оставлял попыток связаться со Вторым пилотом по рации скафандра, но все не получал ответа.

«Может быть, — подумал Новотный, — только потому, что в разделяющем нас пространстве чересчур шумно...»

— Командор, — спросил он, воспользовавшись минутной паузой, — в каком мы сейчас секторе? То есть в каком секторе Галактики, в уточненных галактических координатах?

Ридольфи устремил на него сосредоточенный взгляд, будто увидел впервые.

— Сектор Омикрон, кольцо одиннадцать... А какая разница? А, вы хотите сказать, что надо знать, какие тома важнее всего уничтожить в первую очередь. Хорошая мысль. Эта чертова машина сильно повреждена, чтобы выбраться из Омикрона самостоятельно. Вряд ли ей удастся захватить другой корабль, если даже таковой подвернется. Она попытается найти поблизости необороняемую планету, по возможности в одном-двух световых годах, предпочтительно обитаемую, чтобы там были машины, которые можно захватить, и готовое сырье, необходимое для ремонта.

— Моя энциклопедия для него — единственное средство отыскать подобную планету?

— Насколько я понимаю. Берсеркер не может посещать звезды как попало, шанс на успех очень мал... Помните эту распечатку, которую робот схватил с пола рубки? Это копия так называемого военного информационного листа, который мы получаем вместе с полетным заданием. Среди прочего, он содержит список всех обороняемых планет вдоль запланированного курса — все места, где мы можем найти помощь в случае экстренной надобности. Полагаю, он двинется к одной из них, если не найдет ничего лучшего. Но в вашем справочнике может отыскаться адрес какой-нибудь необороняемой планеты... Эта война совсем недавно докатилась до этого галактического захолустья, помните?

На лице у Новотного было написано сомнение, но командор больше не смотрел на него.

— Все чисто, Новотный. Пошли.

И они вдвоем снова отправились вперед короткими бросками и перелетами в невесомости. Некоторое время их везение продолжалось — не увидев больше ни одного робота, они добрались до коридора пассажирской палубы и поплыли к двери каюты Новотного. Дверь заклинило в закрытом состоянии из-за того, что переборка помятого крейсера изогнулась, и людям потребовалось одна-две секунды мучительных усилий, чтобы открыть ее. Они вошли.

— Где она?

— На столе, командор. Уже вставлена в считыватель. Но погодите. — В голосе Новотного прозвучали нотки беспокойства. — Я не уверен, что ее уничтожение — самый мудрый ход.

— Отойдите, — потребовал командор Ридольфи, пропустив его слова мимо ушей.

Но Новотный не шелохнулся. И тут к ним в тесной каюте внезапно присоединилась третья фигура — собрат краба-сороконожки, растопыривший множество клешней.

Командор снова нацелил пистолет, но не в берсеркера. Свою жизнь и бой он все равно считал проигранными, и куда важнее не дать берсеркеру информацию о новых мишенях, чем повредить еще одного робота. Он целился в считыватель, высившийся на столе, будто унылая скульптура.

Подавшись вперед, Новотный намеренно отбил руку командора в сторону.

Заметив их поединок, берсеркер, уже собиравшийся убить обоих, на миг заколебался. Быть может, одна из этих живых единиц хочет стать доброжилом, пособником дела Смерти? Подобные обращения уже случались и прежде, и не один раз, а доброжилы могут быть очень полезны. И чем ценен этот предмет на столе, раз живая единица пыталась уничтожить его?..

Бронекатер перешел в последнюю фазу контратаки. Каюту разнесло чуть ли не надвое. Берсеркер метнулся к Ридольфи, и командор увидел, что снова лишился пистолета, даже не успев выстрелить, а вместе с ним и руки почти по плечо. «Скафандр перекроет рану», — подумал он, ощутив обширный шок, из-за которого все происходящее показалось ерундой. Он увидел, как клешни берсеркера хватают со стола считыватель, и в этот миг оружие катера нанесло очередной удар. Свежий порыв воздуха, утекающего из только что разбитых отсеков, пронесся по крейсеру, командор увидел звезды — и взор его угас.

Первое, что он ощутил, когда очнулся, — искреннее изумление, что он еше жив. Изумление усилилось, когда он осознал, что каким-то образом доставлен на борт бронекатера. Но все четыре койки в крохотном лазарете суденышка были забиты ранеными, а люди и машины непрерывно трудились, то и дело протискиваясь туда-сюда по тесному проходу между койками.

Второй пилот, пришедший доложить обстановку, облегченно вздохнул, когда увидел, что Ридольфи встает и, очевидно, снова способен принять командование. Шок сняли, потерю крови восполнили, боль заблокировали, и бинты перекрыли культю, из которой в один прекрасный день можно будет отрастить новую руку.

Доклад Второго был весьма лаконичен. Катер на полмиллиона километров углубился в туманность, его силовые поля отражают или успешно — пока — взрывают все торпеды, посланные берсеркером вдогонку. Во всем остальном бой закончился взаимным уничтожением, хотя и не полным. Остов крейсера бросили обе противоборствующие стороны, но прежде чем ускользнуть в туманность, катер осмелился задержаться достаточно долго, чтобы пойти на сигнал SOS и захватить двух людей в скафандрах, каким-то образом выброшенных из изувеченного крейсера во время последнего этапа боя. Одним из выживших был сам командор Ридольфи, а вторым...

— Итого девятнадцать человек, нуждающихся в воздухе и пище, — подытожил Второй пилот, поглядев на недвижного Отто Новотного, в полнейшем изнеможении привалившегося к стене в небольшой кают-компании, казавшейся чересчур тесной для его тучной фигуры. — Однако мы можем проводить регенерацию воздуха и продержаться на имеющихся запасах, пока нас не найдут...

— Я не уверен, что нас будет девятнадцать так уж долго. — Голос Ридольфи прозвучал жестко, будто он только собирался на битву, а не вышел из нее, а глаза его были прикованы к толстяку из гражданских.

— Сэр? — Второй пока не уловил смысла.

— Я имею в виду, мистер, что если этот человек не ответит мне на кое-какие вопросы и не ответит чертовски быстро, я собираюсь провести официальное судебное разбирательство и выдвинуть против него обвинение в пособничестве берсеркеру.

В кают-компании было только шесть человек, когда началось первое неофициальное слушание; командор не хотел, чтобы возможные присяжные заседатели прониклись какими-то предубеждениями, если дело дойдет до официального разбирательства; полномочия командира военного корабля давали ему право проводить трибунал даже над гражданскими во время пребывания в космосе перед лицом врага.

Новотный, к этому времени немного оправившийся, хотя и двигавшийся медленно и часто моргавший с несколько ошеломленным видом, был приглашен в помещение и усажен напротив стола; командор тотчас же протянул через стол записку. Та известила Новотного, что, согласно наблюдениям, берсеркер только что покинул нормальное пространство в районе битвы. Инструментальные наблюдения показали, что он отбыл в близлежащий регион, очевидно, проведя аварийный ремонт, насколько это можно было сделать на месте. По подпространственному эху его следа удалось вычислить вектор вероятного места назначения, отчего желваки на скулах Ридольфи взбугрились еще заметнее.

Молчание тяжкой пеленой висело в комнате. Наконец Ридольфи заговорил:

— Это еще не трибунал, мистер Новотный. Но предупреждаю вас, что дело может дойти до суда, прежде чем мы доберемся до планеты, если это нам вообще удастся; или пока не будем приняты на борт другим человеческим кораблем, если таковое случится. В случае трибунала вы будете обвинены в добровольном пособничестве берсеркеру, и приговор почти наверняка будет смертным.

Казалось, утомление и недоумение почти тотчас же потонули в складках жира подобравшегося Новотного.

— A-а. Я готов, конечно, командор, ответить на любые ваши вопросы касательно моего поведения.

— Это хорошо. Но вы должны отвечать откровенно. — Ридольфи безуспешно пытался удержать от тряски свою единственную руку, лежащую перед ним на столе. — На борту крейсера в боевых условиях вы преднамеренно помешали моей попытке уничтожить банк данных, содержащий вашу энциклопедию. Отрицаете ли вы это?

Новотный сидел совершенно неподвижно, будто боялся, что любое движение может навлечь на него новую беду. Перед тем как ответить, он ненадолго задумался, насупив брови.

— Нет, этого я не отрицаю, командор.

Командор помедлил, затем простер руку над столом, растопырив пальцы в повелительном жесте.

— Не отрицаете. Очень хорошо. Я намеревался уничтожить эти данные, сэр, дабы воспрепятствовать оказанию астрогационной помощи берсеркеру. Если вы хотели сберечь их, то явно не для себя. Предполагали ли вы, что берсеркер может каким-либо образом облагодетельствовать вас...

Новотный энергично тряхнул головой.

— Я очень сомневаюсь, что данные энциклопедии помогли бы врагу в данном случае. Равно как и не желал сам помогать врагу.

В голосе командора не прозвучало ни единой нотки сочувствия.

— На крейсере мы с вами оба видели, как берсеркер хотел захватить банк данных, очевидно, необходимых ему, но получить которые ему не удалось. Мы также знаем, что враг серьезно поврежден, а это означает, что он ищет сравнительно близкую планету, где сможет взять под свой контроль машины и материалы для собственного ремонта, вдобавок, конечно, истребив все беззащитное людское население, до которого сможет добраться. То, что мы в космическом бою добились ничьей, вовсе не означает, что он не сможет отравить атмосферу, опустошив планету, если таковая будет обороняться слабо или будет захвачена врасплох. Является ли все это для вас новостью?

— Думаю, я понимаю все это, командор.

— Пусть присутствующие будут этому свидетелями. — Ридольфи мельком глянул на остальных, на чьих лицах сейчас было написано осуждение. — Потому что сейчас вы буквально напрашиваетесь на трибунал, мистер Новотный. По сути, берсеркер нуждается только в двух вещах: жертвах и средствах для ремонта и дозаправки. А вы показали ему, где отыскать и то и другое.

Новотный чуточку поерзал в кресле, прикрыв глаза. Но когда он их распахнул, голос его был так же тверд, как и прежде.

— Командор, если я действительно предстану перед трибуналом, тогда я хочу услышать обвинение в полном объеме, прежде чем я попытаюсь опровергнуть их. Продолжайте.

— Очень хорошо, — угрюмо кивнул Ридольфи. — Вы прибыли на борт «Дипавамсы» с двумя экземплярами вашего нового издания, один из которых был, согласно установленной процедуре, впоследствии перемещен на борт этого катера вместе с прочим багажом не первой необходимости. Этот экземпляр по-прежнему здесь и доступен для рассмотрения, и после отбоя боевой тревоги я загрузил его в компьютер и запросил список, — что берсеркер сможет легко сделать со своим экземпляром, предоставленным вами, — всех населенных планет в окрестностях семи световых лет от места боя. Дальше берсеркеру без ремонта не уйти, а увеличение радиуса еще на один световой год или около того не добавит новых планет.

Перед командором лежала бумага, с которой он сейчас сверился.

— Согласно «Галактической энциклопедии», в данном радиусе наличествует семь планет. А именно: Ангкор Алейрон, Кампареттия, Эпир, Франковилла, Хан Као, Рейсснер и Янь Чи. Для каждой приведены точные координаты У ГК. — Отложив один лист на стол, он извлек еще один из кармана рубашки. — У меня тут имеется резервная копия Военного Информационного Листа, переданного нам, когда мы декларировали маршрутный лист перед полетом. Среди прочего здесь упоминается шесть обитаемых планет в том же регионе, имеющих серьезную наземную оборону, или готовые к военным действиям флоты, или и то и другое разом. В качестве еще одной улики, мистер Новотный, позвольте мне сообщить сейчас, что вы вместе со мной были свидетелем того, как берсеркер захватил этот список шести обороняемых планет. Будут ли возражения? — Когда Ридольфи откладывал второй лист, пальцы его тряслись.

— Пока нет, командор.

— Хотя вы и понимаете всю серьезность последствий этого захвата в данный момент...

— Пожалуй... я догадываюсь, какими могут быть последствия. Продолжайте.

Ридолъфи зачитал:

— Шесть обороняемых планет в военном списке данного региона: Кампареттия, Эпир, Франковилла, Хан Као, Рейсснер и Янь Чи. В этом списке явно отсутствует Ангкор Апейрон. — Командор двинул второй лист по столу, положив его рядом с первым, чтобы любой желающий мог изучить их, и извлек третий. И продолжал: — Согласно данным последней переписи, приведенным в словарной статье «ГЭ», на этой планете около одиннадцати миллионов шестисот тысяч жителей. Главные предметы экспорта — искусственно выращенные кристаллы и натуральный мед. Космопорт невелик, но, вероятно, берсеркер сможет откопать в нем полезные машины и материалы после тотального истребления совершенно беззащитного населения. — Командору потребовалась пара секунд, чтобы взять себя в руки, прежде чем он смог продолжать: — Ангкор Апейрон был открыт Чангом Ицанаги из Хатора в 7626 году ХЭ[12], колонизирован всего десять стандартных лет спустя. — Его голос слегка задрожал, как и рука. — Я полагаю, ваш справочник точен? А именно, я хочу осведомиться, там действительно одиннадцать миллионов человек?

Новотный помолчал, погрузившись в раздумье, открыл было рот, затем тряхнул головой и попытался снова:

— «ГЭ» — самый надежный справочник в истории человечества, ваша честь... командор... не знаю, как звать вас теперь...

— Командор подойдет.

— ...если она используется в целях, для которых предназначена. Откуда следует, что она никогда не предназначалась служить справочником по самолечению, юриспруденции или астрогации. Это средство, при помощи какового человек может проверить или узнать некоторые факты; проверить дату или имя; получить сведения чуть ли не из любой области науки и узнать, где найти дальнейшие...

— Да избавьте нас от своей рекламной болтовни, мы сейчас не на рынке. — Никто даже не улыбнулся. — В вашем надежном справочнике, каковой вы в данный момент передали врагу, имеются точные координаты системы Апейрон: сектор Омикрон 111254, Кольцо Одиннадцать 87, 58, 7,54 северной Галактической долготы. Эти цифры правильны, не так ли? Разве компетентный штат редакторов «ГЭ», обладающий техническими и научными познаниями...

— Штат издательства более чем компетентен, командор. Он чрезвычайно хорош. Знаю по личному опыту.

— Тогда что же, — подался вперед командор, — мистер Новотный, спасет обитателей Ангкор Апейрона от последствий ваших действий?

Новотный откинулся на спинку стула, несколько высокомерно вздернув подбородок, будто наконец-то решил воспринять выпады в свой адрес как оскорбление.

— Только тот факт, командор, что обитателей Ангкор Апейрона не существует.

В кают-компании воцарилось молчание, словно все присутствующие, устремившие взгляды на говорившего, ждали, когда повисшая в воздухе реплика рассеется во прах, когда некая циклопическая ладонь протянется к крохотному суденышку откуда-то извне и починит сломанный механизм здравомыслия.

Командор, первым придя в себя от шока, произнес:

— То есть... вы утверждаете, что располагаете сведениями... что население планеты уже эвакуировано или истреблено?

— Я хочу сказать, сэр, что у звезды Апейрон нету планет. И никогда не было. Прибыв туда, берсеркер не обнаружит ни жертв, ни материалов для ремонта; и если вы оценили его повреждения настолько точно, насколько мне бы хотелось, он издохнет, если можно так выразиться, от повреждений, столь любезно нанесенных ему вашей командой, так и не успев отправиться к другой планете.

— Но... — с недоверием запротестовал Второй пилот.

— А как по-вашему, — резко оборвал его Новотный, — почему военные власти организовали оборону шести населенных планет в данном регионе и проигнорировали седьмую?

— Недостаток сил...

— Ха! Поправьте меня, если я заблуждаюсь, командор, но ведь генерал, адмирал, или кто там командует войсками, скорее предпочел бы рассредоточить свои силы, чем оставить одиннадцать миллионов человек совершенно без всякой защиты, как только этот сектор оказался в зоне боевых действий. Конечно, его войска, вероятно, и так чересчур рассредоточены, потому-то я и счел за лучшее отправить нашего недавнего противника в пустынную систему, а не дать ему проверить на прочность оборону одной из планет.

Ридольфи уже оправился от изумления... почти оправился.

— Пустынная система? Но в статье «ГЭ»... вы утверждаете, что ваша энциклопедия весьма надежна...

Новотный лекторским жестом поднял свою пухлую ладонь, черты его слегка смягчились, будто он вот-вот улыбнется:

— Я объясню, как и обещал. Но для этого мне надо ненадолго отклониться далеко в сторону от берсеркеров и космических войн.

Но его обвинитель пока что ничуть не смягчился.

— Давайте. Отклоняйтесь сколько угодно. Но так, чтобы в конце концов непременно вернуться к теме.

Потратив секунду-другую, чтобы собраться с мыслями, Новотный заговорил:

— Представьте... представьте себе, что вы, командор, акула бизнеса с Земли или с другой густонаселенной планеты. И вы захотели заработать деньги, поставляя публике информацию, точно так же, как зарабатывает «ГЭ». Вы решили скомпилировать и продать энциклопедический словарь или более специализированный справочник, скажем, со списком и описанием всех населенных и исследованных планет, а также прочих небесных тел Галактики, по каким-либо причинам представляющих интерес.

Вы решаете, что потратите куда меньше усилий на создание энциклопедии, чем мы, и поэтому сможете продать свое издание куда дешевле, но притом поместив в нем ту же информацию, что и мы. Каким образом? Самый целесообразный подход, конечно, сводится к буквальному воспроизведению всех наших статей, но, увы и ах, законы и суды этого не позволяют. Вам волей-неволей придется хотя бы переписать наш материал в своем стиле.

На самом деле эта задача не столь уж трудоемка, как кажется на первый взгляд, если при помощи компьютера несколько видоизменить синтаксис и заменить часть слов их синонимами. Даже несколько миллиардов наших слов можно переделать и перепечатать в несколько ином формате за весьма разумный срок. Вуаля! Каждый может приобрести домашний банк данных «Вселенской энциклопедии командора Ридольфи», и притом по гораздо более низкой цене, чем наша... Пусть даже ваши клиенты лишены услуги по постоянному обновлению информации, каковая предоставлена нашим.

Итак! Даже после значительной переработки ваши действия все равно остаются противозаконными, все равно нарушают наши авторские права, не так ли? Что ж, теперь ответ далеко не столь очевиден, но, поверьте мне, наши адвокаты постараются, что уже не раз проделывали в подобных ситуациях, обвинить вас в плагиате, как только обнаружат, что вы сделали.

Теперь вы приходите в суд и стоите на кафедре для дачи свидетельских показаний, хотя, конечно, жизни вашей ничто не угрожает... Командор Ридольфи, я, прокурор обвинения, спрашиваю вас: «Правда ли то, что вы практически слово в слово скомпилировали свой так называемый справочник с «ГЭ»?» А теперь подумайте хорошенько, ибо от вашего ответа зависит, выстоят ли доводы вашей защиты или падут.

«Конечно, неправда!» — зычно отвечаете вы. Вы пользовались астрогационными банками торгового флота, вы пользовались периодическими изданиями и сведениями из пропыленных архивов, вы изучали книги, вы консультировались с видными авторитетами в целом ряде областей науки, как это делает и сама великая «ГЭ».

«О-о? — спрашиваю я нежнейшим голосом и бросаю взгляд на жюри. — Тогда ответьте мне, сэр, каким из этих многих бесценных источников вы воспользовались для того, чтобы сверить сведения о планете Ангкор Апейрон?»

В гостиной снова воцарилось молчание, но на сей раз молчание иного свойства, и призрак смерти, до сей поры витавший в комнате, вдруг оказался во многих световых годах от них, рассеявшись вместе с эхом прохождения берсеркера по подпространству.

Ощутив эту разницу, Новотный слегка обмяк.

— Потому что, видите ли, сэр, мы взяли всю эту статью с потолка — население, промышленность, дату открытия и все прочее, как изобретали энциклопедисты подобные статьи по той же причине с древнейших времен. Мы сфабриковали ее, чтобы поймать на крючок такую акулу плагиата, как вы, и расставили подобные приманки в великой «ГЭ», и нигде во всей бескрайней вселенной планет и банков информаций не существует никакого Ангкор Алейрона... Среди наших сорока миллионов словарных статей обнаружится еще не одна такая приманка. Очень немногие, подобно этой, я сфальсифицировал сам, но сколько их всего, я не знаю, ни один человек не знает всех их наперечет. Конечно, обычный читатель никогда и нигде не услышит об Ангкор Алейроне и потому никогда не станет смотреть ссылку на него. Если же он случайно наткнется на него, перелистывая страницы в своем считывателе, статья пробудит у него лишь смутные мимолетные фантазии, о которых он скоро позабудет.

Новотный позволил себе расслабиться на стуле, над которым больше не висел дамоклов меч. Затем повернул голову к стенному экрану, показывающему космос, и поглядел на клубящиеся тучи туманностей Бездны.

— Любопытно, будет ли его перед смертью мучить вопрос о том, как же это его обвели вокруг пальца или как он сам себя обвел вокруг пальца... Но я знаю наверняка, что понять ему этого не дано.

Бывают времена, когда не поможет никакое оружие, менее мощное и прямолинейное, чем правда. Но чтобы пустить правду в ход, надо ее прежде выяснить.

ПРОМАХ БЕРСЕРКЕРА

Когда дредноут «Гамилькар Барка» из тахионного пространства вынырнул в иссиня-белое сияние светила планеты Мейтнера, все сорок человек команды застыли в напряженном ожидании на боевых постах, гадая, а не ждет ли их появление целой армады берсеркеров? Но вот они оказались в нормальном пространстве, и время спокойно потянулось секунда за секундой, а перед ними были только звезды и галактики. Неумолимые, безжалостные, неживые убийцы не перешли в атаку. Напряжение немного спало.

Капитан Ляо, крепко пристегнувший свое худощавое тело к противоперегрузочному креслу в центре мостика дредноута, вывел корабль в нормальное пространство в предельно допустимой близости к светилу планеты Мейтнера — пользоваться межзвездным тахионным двигателем в столь сильном гравитационном поле, мягко говоря, опасно, — но орбита единственной планеты системы, о которой стоило беспокоиться, находилась на добрых несколько десятков миллионов километров ближе к светилу. Планета Мейтнера была единственным небесным телом в системе, пригодным для обитания, с точки зрения силы притяжения и температур.

Не успел корабль провести в нормальном пространстве и десяти стандартных секунд, как Ляо уже начал фокусировать дистанционно управляемый телескоп, чтобы получить увеличенное изображение планеты на экране, висящем перед ним на мостике. Благодаря чистейшему везению, корабль вынырнул с той же стороны от светила, с какой сейчас находилась и планета; при большом увеличении на экране она выглядела тонким серпиком, подернутым пушистыми облаками. Где-то под этими облаками притаилась человеческая колония с десятью тысячами жителей — по большей части под защитой гигантского керамического купола. Колонисты начали трудиться над титаническим проектом преобразования аммиачной атмосферы планеты в пригодную для дыхания смесь азота и кислорода. А пока что удерживали планету в качестве форпоста, играющего довольно важную роль для человечества, шагнувшего в глубокий космос.

Вокруг планеты не обнаружилось никаких вспышек космического боя, и все равно Ляо, не тратя времени попусту, передал сообщение на стандартных лазерных и радиочастотах:

— Планета Мейтнера, вызываю планету Мейтнера. Говорит дредноут «Гамилькар Барка». Не подверглись ли вы нападению? Нужна ли вам немедленная помощь?

Ответ пришел не сразу, да и не мог прийти раньше чем через несколько минут — именно столько времени необходимо, чтобы сигналы со скоростью света долетели до планеты, а затем донесли обратно ответ.

В наушниках Ляо зазвучал голос дежурного поста обнаружения и сопровождения целей:

— Капитан, на экране радара три корабля.

Теперь над мостиком вспыхнула трехмерная голографическая проекция, показывающая Ляо ситуацию с предельно возможной точностью, доступной дальним радарам и сложным боевым компьютерам дредноута. Привычным жестом откинув седеющие волосы с высокого лба, капитан попытался разобраться, что к чему.

Один корабль, выглядевший маленькой светлой точкой с указанными рядом цифровыми координатами, висел в пространстве относительно неподвижно, практически на прямой, соединяющей «Гамилькара Барку» и планету Мейтнера. Избранный для него символ указывал, что это, вероятно, крупное судно, хотя и не столь массивное, как дредноут. Другие два корабля в проекции выглядели куда миниатюрнее, согласно показаниям масс-детекторов. Кроме того, оба находились значительно ближе к планете, двигаясь к ней на скоростях, которые позволят им приземлиться — если таковы их намерения — менее чем через час.

Каковы намерения этих трех кораблей и управляются ли они людьми или берсеркерами, осталось неясным. Потратив пару секунд на оценку ситуации, Ляо приказал идти на предельной скорости к планете — разумеется, предельной в смысле нахождения в нормальном пространстве, то есть путешествуя намного медленнее света, — а каждому из трех замеченных кораблей передать одно и то же сообщение: «Назовитесь, или будете уничтожены».

Угроза отнюдь не пустая. Ни в коем случае нельзя испытывать судьбу, если в дело замешаны берсеркеры — корабли-убийцы, построенные некой неведомой, давно исчезнувшей расой для какой-то межзвездной войны, когда люди на Земле еще размахивали копьями перед носом у саблезубых тигров. И хотя война, ради которой были построены берсеркеры, давным-давно окончилась, те продолжали воевать на просторах Галактики, бесконечно воспроизводя и ремонтируя себя, усваивая новую стратегию и тактику, совершенствуя свое оружие, дабы поспевать за своим главным новым врагом — человечеством. Из фундаментальных принципов, заложенных в их программу, людям был известен только один: уничтожать все живое, где бы и когда бы берсеркеры его ни обнаружили.

Ожидая ответа планеты и трех кораблей, отчаянно надеясь, что направлявшийся сюда флот берсеркеров еще не уничтожил планету, Ляо тем временем критически изучал показания приборов.

— Машинное, здесь капитан. Вы не можете прибавить ходу, хотя бы чуть-чуть?

— Нет, сэр, — прозвучало в наушниках, — мы и так уже на красной черте. Еще километр в секунду, и мы пережжем силовую лампу или что-нибудь похуже. Это тяжелое светило, а пространство тут замусоренное.

Сейчас корабль шел на тяге тех же искривителей пространства, которые быстрее света несли его от звезды к звезде, но настолько глубоко в колоссальном гравитационном колодце, окружающем светило Мейтнера, что их тягу приходилось строго ограничивать. Тем более что пространство здесь замусорено, как выразился главный механик, имея в виду, что плотность межпланетного вещества в пределах этой системы относительно велика. Откуда следовал неутешительный факт — нечего и надеяться настигнуть два маленьких суденышка, опередивших корабль на пути к планете. Благодаря своим малым размерам они огибали корпускулярные потоки, которые дредноуту приходилось рассекать носом, перепархивали через рифы, своим гравитационным потенциалом способные повредить двигатели корабля и вынуждавшие его двигаться с опаской, и легче пробивались сквозь порывы солнечного ветра, струящегося от светила.

Момент, когда ближайший, самый крупный корабль мог ответить на вызов, пришел и ушел. Ответа не последовало. Ляо приказал, чтобы вызов повторяли непрерывно.

— Ответ планеты, капитан, — доложил офицер связи. — Закодированный. Я имею в виду простой стандартный код точка — тире, сэр, наподобие сигналов SOS. В окружающем пространстве очень много помех.

Сильные, грубо модулированные сигналы точка — тире способны донести разумную мысль даже при условиях, когда более совершенные формы модуляции просто теряются. Отделение связи тотчас же принялось командовать парадом, и раскодированные слова побежали по большому экрану мостика:

«ДРЕДНОУТ ЗПТ НЕВЕРОЯТНО РАДЫ ВАС СЛЫШАТЬ ТЧК ОДНО ИЗ ДВУХ МАЛЕНЬКИХ СУДОВ ВЕРОЯТНО БЕРСЕРКЕР ТЧК ЛУЧШЕ ПЕРЕДАВАЙТЕ В КОДЕ ТОЧКА — ТИРЕ ТЧК СИЛЬНЫЕ ПОМЕХИ ИЗ-ЗА СОЛНЕЧНОЙ ВСПЫШКИ ЗПТ МЫ ПРИНИМАЕМ ВАШ СИГНАЛ НЕ ОЧЕНЬ ЯСНО».

Бегущие по экрану буквы внезапно остановились. Голос офицера связи доложил:

— Большая вспышка помех, капитан, сигналы от планеты на время полностью перекрыты. Это очень активное светило... Минуточку, сэр. Сейчас мы принимаем акустические и видеосигналы с обоих мелких судов. Но сигналы так искажены помехами, что мы не можем их разобрать.

— Передайте им кодом точка — тире, прикажите им ответить нам так же. Повторите предупреждение, что они должны назваться. Не прекращайте попытки выяснить, что хочет сказать нам земля. — Капитан повернул голову, чтобы взглянуть на Второго пилота, сидящего в соседнем кресле. — А что вы об этом думаете, Миллер? Дескать, одно из двух маленьких судов, вероятно, берсеркер?

Миллер, по природе своей мрачноватый, замкнутый человек, лишь угрюмо тряхнул своей массивной головой, сдвинул густые брови и, не тратя слов попусту, доложил лишь о фактах:

— Сэр, я работал над распознаванием этих двух активных судов. Ближайшее к планете настолько мало, что, судя по всему, вряд ли превышает размерами спасательную шлюпку. Обратная интерполяция текущего курса и положения указывают, что оно могло начать путь с третьего корабля, ныне дрейфующего, пару часов назад. Второе маленькое судно — настоящий межзвездный корабль; возможно, это одноместный курьерский корабль или даже личная яхта. Или берсеркер, конечно, противник может принимать любые обличья и размеры.

От большого, дрейфующего, корабля по-прежнему не было ответа, хотя дредноут продолжал передавать ему угрозы уже кодом Морзе. Служба слежения доложила, что тот медленно вращается вдоль длинной оси вполне соответственно гипотезе, что это остов погибшего корабля. Ляо снова проверил состояние связи с планетой, но помехи по-прежнему не позволяли вступить в переговоры.

— Зато у нас есть кое-что другое, капитан. Морзе с предполагаемого курьера. Стандартный код, как и прежде, поступающий со средней скоростью ручного набора. — Тотчас же по главному экрану мостика побежали новые буквы:

«Я МЕТИОН ЧОНГДЖИН УПРАВЛЯЮ ОДНОМЕСТНЫМ КУРЬЕРОМ ЭТРУРИЯ ВОСЕМЬ ДНЕЙ ПУТИ ОТ ЭСТИЛА ТЧК НЕ МОГУ ПОВЕРНУТЬ НЕСУ ЖИЗНЕННО ВАЖНЫЙ КОМПОНЕНТ ОБОРОНЫ ДЛЯ КОЛОНИИ ТЧК ШЛЮПКА ПРИБЛ 12 МИЛЛИОНОВ КМ ПО ЛЕВОМУ БОРТУ И ВПЕРЕДИ ПО УТВЕРЖДЕНИЯМ ЗЕМЛИ ЗАЯВЛЯЕТ ЧТО НЕСЕТ ЭТОТ КОМПОНЕНТ ПОЭТОМУ ОНА НАВЕРНЯКА БЕРСЕРКЕР ТЧК ВЕРОЯТНО ОНА ДОСТИГНЕТ КОЛОНИИ И РАЗБОМБИТ ИЛИ ПРОТАРАНИТ ЕЕ ПРЕЖДЕ ЧЕМ Я ДОБЕРУСЬ ТУДА ЗПТ ПОЭТОМУ ВЫ ДОЛЖНЫ УНИЧТОЖИТЬ ЕЕ ПОВТОРЯЮ УНИЧТОЖИТЬ БЕРСЕРКЕРА КАВЫЧКА ШЛЮПКУ КАВЫЧКА КРАЙНЕ ЭКСТРЕННО ЧТОБЫ НЕ ОПОЗДАТЬ КОНЕЦ СВЯЗИ».

— Звучит довольно убедительно, шеф, — присвистнул Миллер. За время инструктажа на базе трое стандартных суток назад они были проинформированы, что колония на планете Мейтнера действительно ждет космический инвертер для завершения и включения оборонительной системы защитных силовых полей и лучевого оружия. Без инвертера колония практически беззащитна; дредноут был послан как раз для того, чтобы на это время обеспечить ей хотя бы иллюзорную защиту.

Ляо отдал приказ канонирам нацелить тахионные пушки главной батареи корабля на шлюпку.

— Но стрелять только по моей команде. — Повернувшись ко Второму, он сказал: — Да, весьма убедительно, но берсеркеры могли как-нибудь выяснить, что сюда перебрасывается космический инвертер. Они даже могли перехватить и захватить курьер, несущий его. Мы не видим, с кем говорим, и не слышим голоса. Может быть, это сообщение нам только что отстучал робот берсеркера?

Офицер связи снова подал голос:

— Мостик, мы только что получили первый кодированный ответ от шлюпки. Поступает на экран:

«МЫ ГЕНРИ САКАИ И ВИНИФРЕД ИСПАХАН ДОСТАВЛЯЕМ ОБОРОНИТЕЛЬНУЮ ДЕТАЛЬ А ИМЕННО ИНВЕРТЕР ПРОСТРАНСТВА НЕОБХОДИМЫЙ НА ПЛАНЕТЕ ТЧК НАШ КОРАБЛЬ ВИЛЬГЕЛЬМИНА С ЭСТИЛА БЫЛ РАССТРЕЛЯН БЕРСЕРКЕРОМ ДВА ДНЯ НАЗАД КОГДА ОН ПОЧТИ НАСТИГ НАС ТЧК ТОТ ЖЕ БЕРСЕРКЕР ИЛИ ДРУГОЙ НАХОДИТСЯ ЗДЕСЬ СЕЙЧАС ПРИМЕРНО В 11 МЛН КМ ПО ШТИРБОРТУ И ЧУТЬ ПОЗАДИ НАС ВЫ НЕ ДОЛЖНЫ ПОЗВОЛИТЬ ЕМУ ДОБРАТЬСЯ ДО НАС ИЛИ ДО ПЛАНЕТЫ ГДЕ ОН МОЖЕТ ПРОТАРАНИТЬ КУПОЛ КОНЕЦ СВЯЗИ».

— Связь, — буркнул капитан, — как это пришло? Я о том, воспринимается ли это как переданный кем-то вручную код?

— Нет, сэр, темп очень высокий и ровный. Но если вы о том, капитан, доказывает ли это, что там не люди, то нет. В шлюпках часто устанавливают передатчики со встроенными преобразователями с голоса на код.

— И наоборот, берсеркер может передавать медленно и несколько неровно, как человек, если захочет. Спасибо. — Капитан немного поразмыслил в молчании.

— Сэр, — предложил Миллер, — может, нам лучше приказать обоим мелким судам лечь в дрейф, чтобы мы могли нагнать их и осмотреть?

Повернув голову, капитан посмотрел на него долгим взглядом, но не сказал ни слова.

Немного смутившись, Миллер поразмыслил, а затем поправился:

— Теперь я вижу проблему более полно, сэр. Вы не можете сделать этого. Если один из них на самом деле несет космический инвертер, нельзя задерживать его ни на минуту. Флот берсеркеров может материализоваться с минуты на минуту, а уж в ближайшие шесть-восемь часов наверняка. Нам удастся разве что наносить кинжальные удары во время одиночных выпадов, когда это случится. Наш флот до завтра сюда не поспеет. Колонии нипочем не выжить за это время, если не установить космический инвертер.

— Правильно. Даже если я пошлю вперед быстроходный катер, чтобы команда поднялась на борт этих судов для осмотра, любая задержка подвергает колонию недопустимому риску. И это не все, Второй. Скажи мне вот что: допустимо ли предположить, что это просто какое-то недоразумение и в обоих судах на самом деле находятся люди?

— Ни в коем случае, — решительно ответил Второй. — Оба утверждают, что везут космический инвертер, а такого быть не может. Эти штуковины не заказывают и не производят парами и тройками, а поскольку оба утверждают, что они с Эстила... Следующий вопрос: не могут ли обе наши цели быть берсеркерами? Скажем, они пытаются сыграть на наших нервах, чтобы мы пропустили одного из них. Я все стараюсь связаться с Землей, выяснить, не могут ли они пролить хоть немного света на этот вопрос. — Миллер снова повернул свое массивное кресло к пульту.

— Хорошая мысль.

— Еще одно послание с корабля, назвавшегося «Этрурией», мостик, — раздался у них в наушниках голос поста связи.

— Давайте на экран.

«ПОВТОРЯЮ КОЛОНИЯ ГОВОРИТ ШЛЮПКА ТАКЖЕ УТВЕРЖДАЕТ ЧТО ТАМ ЛЮДИ ТЧК НАВЕРНОЕ ЭТО БЕРСЕРКЕР КРАЙНЕ ВАЖНО ЧТОБЫ ВЫ ЕГО ОСТАНОВИЛИ ЧЕМ Я МОГУ ДОКАЗАТЬ ЧТО ЧЕЛОВЕК ВПР ПОВТОРЯЮ МЕНЯ ЗОВУТ МЕТИОН ЧОНГДЖИН Я НА БОРТУ ОДИН ЖЕНА И ДЕТИ ДОМА НА ЭСТИЛЕ ЕСЛИ ЭТО ДЛЯ ВАС ЧТО-ЛИБО ЗНАЧИТ ТЧК ПОВТОРЯЮ ЧЕМ Я МОГУ ДОКАЗАТЬ ЧТО Я ЧЕЛОВЕК КОНЕЦ СВЯЗИ*.

— Все просто, отец человеческого дитяти, — пробормотал себе под нос капитан Ляо. — Напиши пристойную симфонию в ближайшие минут сорок.

Примерно столько времени осталось до того, когда хотя бы одно из судов доберется до планеты. Ляо лихорадочно размышлял, пытаясь придумать возможные проверки, но ни к чему не мог прийти. Мощь берсеркеров ужасающа, и не только физическая мощь боевых машин, но и вычислительная. При тщательном изучении их подделки человеческой внешности или человеческого поведения критической проверки не выдерживают, но вряд ли даже армия психологов за несколько дней сможет наверняка определить, говорит ли с живым человеком или лживым берсеркером, если тот отвечает на их вопросы азбукой Морзе.

Время шло. Мчась сквозь безмолвие и почти полную пустоту космоса со скоростью многих километров в секунду, символы кораблей мало-помалу меняли свое положение на огромной голографической проекции мостика.

— Еще одна передача со шлюпки «Вильгельмина», капитан.

— Дайте ее на верхнюю половину экрана, пожалуйста. А все, что придет с «Этрурии», давайте в нижнюю.

«ЗДЕСЬ ГЕНРИ И ВИНИФРИД КОЛОНИЯ ГОВОРИТ НАМ ЧТО ДРУГОЕ СУДНО УТВЕРЖДАЕТ ЧТО С ЭСТИЛА НЕСЕТ ОБОРОНИТЕЛЬНЫЕ КОМПОНЕНТЫ И ТРЕБУЕТ ПОСАДКИ ТЧК ОНО НАВЕРНЯКА ВРЕТ ОНО БЕРСЕРКЕР МОЖЕТ ТОТ САМЫЙ ЧТО АТАКОВАЛ НАШ КОРАБЛЬ ДВА ДНЯ НАЗАД...»

Далее в послании, несмотря на некоторые несущественные отступления от темы, излагался связный рассказ. «Вильгельмина» (если верить рассказу) была межзвездным лайнером, взявшим группу студентов в увеселительную прогулку по получении дипломов. Где-то на окраинах звездной системы индустриальной планеты Эстил к «Вильгельмине» приблизился курьер, направляющийся к Мейтнеру, и попросил « В и л ьгел ьм и ну», а фактически откомандировал ее для завершения курьерской миссии. Берсеркеры преследовали курьер и уже сурово повредили его.

«...И МЫ НАПРАВЛЯЛИСЬ СЮДА С ИНВЕРТЕРОМ КОГДА ОДИН ИЗ БЕРСЕРКЕРОВ СНОВА ПОЧТИ НАГНАЛ НАС ДВА СТАНДАРТНЫХ ДНЯ НАЗАД ТЧК ВИЛЬГЕЛЬМИНА ПОДВЕРГЛАСЬ ЖЕСТОКОМУ ОБСТРЕЛУ ВЕСЬ ЭКИПАЖ ПОГИБ МЫ ЕДИНСТВЕННЫЕ ОСТАВШИЕСЯ В ЖИВЫХ ДВОЕ СТУДЕНТОВ ИСТОРИКОВ НАМ БЫЛО ЖУТКО ТРУДНО ЗАНИМАТЬСЯ АСТРОГАЦИЕЙ НО МЫ СПРАВИЛИСЬ ТЧК ЖИЛИ В ШЛЮПКЕ И РАБОТАЛИ В ИЗРЕШЕЧЕННОМ КОРАБЛЕ В СКАФАНДРАХ ВЫ НЕ СМЕЕТЕ НАМ ПОМЕШАТЬ ТЕПЕРЬ ПОСЛЕ ВСЕГО ЧТО МЫ ПРОШЛИ ТЧК ВЫ ДОЛЖНЫ УНИЧТОЖИТЬ БЕРСЕРКЕРА МЫ ДОБЕРЕМСЯ ДО ПЛАНЕТЫ РАНЬШЕ ЕГО ПО-МОЕМУ НО ОН УСПЕЕТ РАЗБИТЬ КУПОЛ ДО УСТАНОВКИ ИНВЕРТЕРА ТЧК МЫ БУДЕМ ПРОДОЛЖАТЬ ПЕРЕДАЧУ ПОКА НЕ УБЕДИМ ВАС ЧТО МЫ ЛЮДИ...»

Сообщение с шлюпки продолжалось теперь несколько более однообразно. И в то же самое время в нижней половине экрана побежали новые слова с «Этрурии»:

«Я ПЫТАЛСЯ ПЕРЕХВАТИТЬ ШЛЮПКУ БЕРСЕРКЕРА И РАССТРЕЛЯТЬ ЕГО НО Я НЕ В СОСТОЯНИИ ЗПТ ПРЕДОСТАВЛЯЮ ЭТО ВАМ ТЧК ОСТАНОВИТЕ ЕГО ТЧК ЧЕМ Я МОГУ ДОКАЗАТЬ ЧТО Я ЧЕЛОВЕК...»

Второй пилот тихонько вздохнул, гадая, хочет ли он вообще получить корабль под собственное командование.

— Связь, передайте следующее, — приказал капитан. — Велите обоим продолжать говорить, рассказывая свои биографии. Рождение, семья, образование, работа. Велите им постараться, если они хотят жить. — Он выстучал на кнопках подлокотника заказ на чай, и секунду спустя перед ним из маленькой дверцы выскочила чашка горячего чая с крышкой и трубочкой для питья. — У меня есть идея, Второй. Вы займитесь изучением истории, излагаемой так называемым эстильским космоплавателем Метионом Чонгджином, придумайте место, где вы могли с ним встретиться. Мы выдадим вас за его старого друга, поглядим, как он выкрутится.

— Отличная идея, шеф.

— Мостик, это снова связь. Мы наконец-то получили второй ясный ответ с Земли. Он уже поступает. Даем его в центр экрана номер один.

«...В ОТВЕТ НА ВАШ ВОПРОС НЕТ ОНИ НЕ МОГУТ ОБА БЫТЬ БЕРСЕРКЕРАМИ ТЧК ЧАС НАЗАД БЫЛ НЕБОЛЬШОЙ ПРОСВЕТ В ПОМЕХАХ И НАМ УДАЛОСЬ ОТЧЕТЛИВО УВИДЕТЬ ЖИВОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ МУЖСКОЕ ЛИЦО ГОВОРЯЩЕЕ И ДАЮЩЕЕ СВЯЗНЫЕ ОТВЕТЫ НА НАШИ ВОПРОСЫ ОН НЕ МОЖЕТ БЫТЬ БЕРСЕРКЕРОМ НО УВЫ ОБА ПОДОЗРЕВАЕМЫЕ КОРАБЛЯ РАБОТАЛИ НА ОДНОЙ ЧАСТОТЕ И МЫ НЕ ЗНАЕМ С КАКОГО ИЗ НИХ ПРИШЕЛ ГОЛОС И КАРТИНКА НО МЫ ЗНАЕМ ЧТО ОДИН ИЗ НИХ ЧЕЛОВЕК.»

— Дьявольщина, надо ж так напортачить. Почему они не попросили мужчин описать себя и проверить, какое из описаний соответствует тому, что они видят?

— Мостик, здесь снова связь. Насколько мы знаем, сэр, они могли попытаться спросить об этом, но мы снова потеряли связь с Землей, даже по коду. Думаю, солнечный ветер усиливается. Условия в ионосфере планеты просто жуткие. Кстати, вот еще небольшое послание с «Этрурии»:

«ЧЕМ Я ДОЛЖЕН ДОКАЗАТЬ ЧТО Я ЧЕЛОВЕК ВПР ЦИТИРУЯ СТИХОТВОРЕНИЕ ШАЛТАЙ БОЛТАЙ СИДЕЛ НА СТЕНЕ ТЧК ЧИТАЯ МОЛИТВЫ ВПР Я НИКОГДА НЕ МОГ ЗАПОМНИТЬ ИХ НАИЗУСТЬ ТЧК ЛАДНО Я СДАЮСЬ ТОГДА РАССТРЕЛЯЙТЕ НАС ОБОИХ КОНЕЦ СВЯЗИ».

— Так бы и берсеркер сказал, — грохнул Второй пилот по подлокотнику своего массивного кресла, — зная, что его флот на подходе, а колония останется беззащитной, если мы не дадим доставить в нее космический инвертер.

Пожав плечами, Ляо сделал изрядный глоток чаю,

— Но такое мог сказать и человек, желая ценой своей жизни выиграть для колонии еще несколько часов. Человек может понадеяться, что еще за пару часов произойдет какое-нибудь чудо, скажем, человеческий флот все-таки поспеет первым. Боюсь, подобное заявление ничего не доказывает.

— Я... пожалуй, да, не доказывает.

Сделав еще изрядный глоток чаю, Ляо вызвал астрогацию.

— Главный астрогатор слушает, сэр.

— Барбара, вы слышали все наши разговоры? Хорошо. Скажите мне, могли ли эти двое предполагаемых студентов-историков, вероятно, почти не разбирающихся в науке и технике, привести сюда корабль? А конкретнее, могли ли они заниматься астрогацией в течение двух суток, вероятно, пятидесяти-шестидесяти световых лет, и не заблудиться? Полагаю, автопилот корабля был разбит. Они утверждают, что жили в шлюпке и работали на поврежденном корабле в скафандрах.

— Капитан, я тоже ломала голову над этим утверждением и просто не знаю. Я бы не сказала, что такое невозможно. Если бы мы могли узнать, насколько был поврежден этот корабль, с чем они работали, то дали бы более точную оценку.

Капитан оглянулся на координатную голограмму. Неподвижный остов, дрейфующий на пути «Гамилькара Барки» к планете Мейтнера — якобы «Вильгельмина», — значительно приблизился. В ближайшие три-пять минут дредноут пройдет совсем близко от корабля.

— Что до этого, возможно, мы сможем что-нибудь выяснить. Продолжайте слушать, Барбара. — Повернувшись ко Второму пилоту, Ляо приказал: — Вам придется ненадолго принять мостик под командование, Миллер. Я хочу уравнять скорость с предполагаемым остовом пассажирского лайнера, а затем посетить его в надежде узнать что-нибудь.

— Он может быть заминирован, капитан.

— Тогда мы получим ответ, не так ли? Но я не думаю, что ответ можно найти настолько просто. Кроме того, дайте мне точную оценку того, сколько именно у нас осталось времени для принятия решения, в какой из кораблей стрелять.

— Я уже прогнал эту проблему на компьютерах, сэр. В данный момент — тридцать две с четвертью минуты. Затем шлюпка либо войдет в атмосферу, либо скроется с другой стороны планеты, одним словом, в любом случае наше оружие будет против нее бессильно. Курьер пробудет в зоне эффективной стрельбы немного дольше, но... — Миллер беспомощно махнул рукой.

— То, что курьер медлительнее, нам не поможет. Мы должны принять решение за тридцать две минуты.

— Шеф, у меня возникла идея. Будь шлюпка берсеркером, раз уж она ближе к планете, разве она не попыталась бы, пока мы туда не добрались, отвадить курьер от планеты... ох. Не годится. На шлюпках нет наступательного оружия.

— Верно, не считая того, что шлюпка превращается в чертовски большую бомбу, нацеленную на колонию. В то время как на курьерском корабле есть легкая броня, вполне достаточная, чтобы противостоять шлюпке, если та войдет в сектор обстрела. И так, и так, все вилами по воде писано.

Еще через минуту безмолвный корабль впереди оказался достаточно близко, чтобы телескопу на дредноуте удалось при звездном свете разобрать написанное на борту название. Действительно, у одного конца сигарообразного корабля было выписано «Вильгельмина». Быстро уравняв скорость, дредноут занял позицию в паре километров от нее. Уже собираясь войти в катер вместе с отделением вооруженных десантников для высадки на остов и проверки, Ляо связался с мостиком, чтобы выяснить, нет ли новостей.

— Лучше вам услышать это перед уходом, — сообщил Миллер. — Я только что представился Чонгджину в качестве старого приятеля. Вот его ответ, от слова до слова: «Честно говоря, не помню, если мы и встречались, тчк. Если это проверка, полагаю, я прошел. Ура! Теперь продолжайте и остановите этого берсеркера на шлюпке...», а затем сигнал снова оборвался. Шеф, наши проблемы связи уже усугубляются. Если мы собираемся сказать этим кораблям еще что-нибудь в ближайшее время, то лучше отправить послание пораньше.

— Сколько еще минут в запасе, Второй?

— Только восемнадцать, сэр.

— Не теряйте ни секунды. Корабль в вашем распоряжении.

— Пост принял, сэр.

На «Вильгельмине» не было заметно никаких явных признаков деятельности берсеркеров, когда катер пересек пространство, отделяющее ее от дредноута, и причалил, негромко лязгнув магнитными захватами. Теперь Ляо собственными глазами увидел, что заявления о повреждениях соответствуют истине. Обшивку «Вильгельмины» изрешетили дыры диаметром в несколько метров. Условия в корабле вряд ли пригодны для жизни.

Оставив одного человека на катере, Ляо повел свой маленький отряд внутрь через пробоину, хватаясь за все, что подвернется, чтобы продвигаться в невесомости. Отдал подчиненным приказ искать все, что докажет или опровергнет утверждение, будто люди управляли этим кораблем последние два дня — после того, как он был поврежден.

Осталось пятнадцать с половиной минут.

Повреждения внутри оказались не менее обширными, чем подсказывал вид обшивки. Свет прожекторов скафандров мешался с лучами далекого светила Мейтнера, вливающимися в безвоздушные помещения корабля. Отряд рассыпался, поддерживая связь по радио. Корабль, несомненно, был пассажирским. Большая часть внутреннего объема была отведена под жилые помещения, разделенные на одноместные и двухместные каюты, способные принять до пары дюжин человек. Судя по сохранившейся мебели, обстановка была роскошной. Пока что все подтверждало правдивость слов пассажиров шлюпки, но Ляо еще не получил ясных свидетельств того, что они люди, равно как и не составил себе отчетливого впечатления о том, какие же доказательства ищет. Он лишь надеялся, что найдет их здесь и узнает с первого же взгляда.

Внутри корабля не осталось ни молекулы воздуха, обшивку его изрешетили каким-то бронебойным оружием. Остов выглядел куда опрятнее, чем смотрелось бы столь же пострадавшее здание на поверхности планеты, потому что обломки и осколки либо были унесены в космос утекающим воздухом, либо остались позади, когда двигатель выводил корабль из нормального пространства-времени во время межзвездных перелетов.

— Поглядите-ка сюда, капитан, — поманил его лейтенант, командующий десантниками. Ляо последовал за ним по головокружительному, скрученному коридору остова.

Около середины длинного тонкого корабля лейтенант отыскал место, где находилась самая большая пробоина, фактически ставшая огромным обзорным окном над бывшим самым большим помещением корабля. Вероятно, здесь находился салон или кают-компания для пассажиров и команды. С тех пор как корабль был расстрелян, эта уничтоженная комната стала, судя по всему, самой удобной наблюдательной платформой для того, кто управлял кораблем: небольшой широкоугольный телескоп и цилиндрический электронный спектроскоп, работающий на батареях и пригодный для использования в вакууме, были топорно, но надежно прикреплены к иззубренному верхнему краю стены, ныне ставшей своеобразной оградой, отделяющей помещение от бездны. Лейтенант повертел инструменты на штативах.

— Капитан, похоже, это аварийное снаряжение со шлюпки. Нуждается ли берсеркер в употреблении такого снаряжения или у него есть собственное?

— Когда берсеркер помещает на корабль захваченную команду, — отозвался стоявший позади него капитан, — он использует для этого дела машины ростом с человека и почти человекообразные. Просто так удобнее для машин, так они действуют гораздо эффективнее. Так им легче использовать инструменты, сконструированные для людей.

Он развернул свои ноги, чтобы магнитные ботинки притянули его к мягкому полу гостиной, не очень сильно удерживая на устеленной коврами стальной палубе, и воззрился на инструменты, пытаясь извлечь из них побольше сведений.

Десантники продолжали обыск корабля, заглядывая в каждый уголок, то и дело прибывая, чтобы доложить о результатах (а вернее, об отсутствии таковых) капитану на импровизированном командном пункте в бывшей кают-компании. Двое десантников взломали заклинившуюся дверь и нашли небольшое безвоздушное помещение с трупом человека в скафандре; беглый осмотр причины смерти не был выяснен, но воротник формы, видневшийся через забрало шлема, говорил о том, что этот человек был членом экипажа «Вильгельмины». А в районе значительных повреждений близ кают-компании был обнаружен еще один труп без скафандра, вклинившийся между элементами конструкции. Этот труп был заморожен до температуры абсолютного нуля, вероятно, уже несколько дней и столь же долго пребывал в вакууме, а смерть была насильственной. После всего этого трудно испытывать уверенность в чем-либо, но Ляо решил, что в момент кончины тело принадлежало юной девушке в шикарном вечернем платье.

Теперь Ляо мог представить себе полную картину происшедшего, вернее, даже целых две. Обе начинались с корабля, битком набитого студентами — человек восемнадцать-двадцать, — наслаждающимися межзвездным путешествием. Подобный круиз должен был стать для них памятным событием на всю жизнь. Быть может, они устроили вечеринку, либо входя, либо собираясь покинуть звездную систему планеты Эстил, а затем, согласно Сценарию Один, из темной бездны пространств долетела отчаянная мольба о помощи от подбитого курьера, за которым по пятам гнались берсеркеры, о присутствии которых в этом уголке Галактики даже не подозревали. Студенты вынуждены были остаться на борту «Вильгельмины», им просто негде было высадиться, когда она была откомандирована для доставки космического инвертера на планету Мейтнера. Затем, после экстренного перелета, в двух днях пути от Мейтнера, берсеркер почти настиг их, выследил и изрешетил «Вильгельмину» где-то в громадном лабиринте космоса, межзвездной пыли, звезд и времени, в котором крохотные планетки людей оставались странным, изолированным феноменом. А затем двое оставшихся в живых героев — Генри и Винифред — отыскали способ все-таки довести дело до конца.

Сценарий Два отклонялся от этой версии с самого начала, выглядел куда проще и на первый взгляд куда вероятнее. Согласно ему, «Вильгельмина» совсем не была вызвана курьером и рекрутирована на военную службу, а просто поймана берсеркерами врасплох, ее команда и пассажиры уничтожены подчистую, ее изувеченный остов отбуксирован сюда до прибытия основных сил флота берсеркеров с намерением помешать установке космического инвертера и уничтожить колонию до того, как подоспеет помощь. Сценарий Один более героичен и романтичен, Два — более прозаичен и деловит. Беда лишь в том, что реальная жизнь не имеет ничего общего ни с тем ни с другим, а равнодушно идет своим путем.

Тут подоспел десантник, осматривавший рубку управления «Вильгельмины».

— Там полнейшая разруха, сэр, не считая управления двигателем и рулевого. Искусственной гравитации нет, пост астрога-тора разбит и автопилот с ним заодно. Сам двигатель вроде бы в порядке, насколько я могу судить, не включая его.

— Не трудитесь. Спасибо, мистер.

Вслед за ним прибыл еще один десантник и принялся докладывать, из-за отсутствия притяжения дрейфуя перед капитаном вверх ногами.

— Передняя шлюпка по штирборту ушла с корабля, капитан. Все остальные по-прежнему на местах, и никаких признаков, что в них кто-нибудь жил. Восьмиместные модели.

— Спасибо, — любезно отозвался Ляо. Все это не привнесло ничего нового. Осталось только двенадцать минут, прежде чем пора будет выбрать мишень и отдать команду стрелять. Стоя в своих магнитных ботинках перед телескопом и спектроскопом, как это делал прежде тот, кто ими пользовался, капитан устремил взгляд к звездам.

Медленно вращающаяся «Вильгельмина» повернулась этим боком к дредноуту, и Ляо переключил рацию своего скафандра на канал корабельной связи.

— Мостик, это капитан. Кто-нибудь, расскажите мне, насколько велик этот космический инвертер. Могут ли двое необученных людей вручную ворочать его и погрузить на одну из этих миниатюрных восьмиместных шлюпок?

— Здесь оружейник, сэр, — тотчас же донеслось в ответ. — Раньше я работал в наземных службах и устанавливал эти приборы. Я без труда охвачу руками самый большой из когда-либо выпущенных космических инвертеров, а весит он не больше пятидесяти килограммов. Дефицитным его делают не размеры, а сложность. По сравнению с ним обычный корабельный двигатель или генератор искусственной гравитации выглядят сущей безделушкой.

— Ладно. Спасибо. Астрогация, вы на связи?

— Слушаю, сэр.

— Хорошо. Барбара, стандартное астрогационное снаряжение на этом корабле вроде бы уничтожено. Таким образом, у нас остается два студента-историка, или за кого они там себя выдают, вряд ли обладающих астрономическими познаниями, проделавшие сюда двухдневный путь откуда-то при помощи ряда тахионных мини-скачков. Мы нашли их астрономические инструменты, очевидно, все, какие были у них в распоряжении, — примитивный телескоп и спектроскоп. Как, по-вашему, если принять все это к сведению, возможно ли такое? Что вы думаете?

Последовала пауза. Должно быть, Барбара постукивала по своей консоли карандашом.

— Пожалуй, возможно. Исходя из полученных от вас сведений, более точно я сказать не могу,

— Я не уверен, что такое возможно. При такой бездне звезд вокруг, да еще меняющих свое расположение после каждого скачка, разве отыщешь ту, к которой стремишься? — Десять минут. И тут капитана осенило. — Послушайте! Почему они не отвалили в шлюпке два дня назад и не воспользовались ее автопилотом?

— Чтобы ответить на ваш последний вопрос, шеф, — как всегда, тщательно подбирая слова, отозвалась Барбара, — прежде всего надо отметить, что шлюпки на гражданских кораблях обычно не предусматривают возможность выбирать пункт назначения; они доставляют вас в ближайший район, где вас скорее всего смогут обнаружить. Подобное не устраивало ни людей, ни берсеркеров, намеревавшихся оказаться в системе Мейтнера. А если двигатель «Вильгельмины» остался в рабочем состоянии, он мог доставить их от звезды к звезде куда быстрее, чем шлюпка.

Отвечая на ваш первый вопрос, должна сказать, что в шлюпках имеются руководства для астрогаторов-любителей, в том числе каталог на микропленке спектров тысяч важнейших звезд. Также часто прилагается электронный сканирующий спектроскоп типа того, что вы обнаружили. Описания звезд упорядочены по спектральным классам, ну, как вам известно, классам О, В, A, F, G, К и так далее. Например, класс О — чрезвычайная редкость в этом уголке Галактики, так что, отыскав подобные звезды, вы невероятно сузите список звезд, на которые должны ориентироваться при определении своих пространственных координат. У подобной системы астрогации есть огромные недостатки, но, с другой стороны, при небольшом везении можно с ее помощью одолеть весьма дальний путь. Однако если эти двое студентов — настоящие люди, бьюсь об заклад, один из них знает начатки астрономии.

— Спасибо, — снова вежливо проговорил Ляо и огляделся. Десантники все еще суетились на корабле, освещая своими прожекторами каждый уголок и заглядывая в каждую щелочку. Восемь минут. Теперь капитан мог отсчитывать время мысленно, не прибегая к помощи механического хронометра.

Люди жили в этой кают-компании, или гостиной, или что оно там было такое, наслаждаясь жизнью. Стена, к которой теперь были прикреплены астрогационные инструменты, раньше была украшена, а вернее, испещрена многочисленными надписями и рисунками, которые студенты оставляют повсюду испокон веков. Многие из граффити, как заметил сейчас Ляо, были сделаны на английском языке — древнем, уважаемом языке, все еще преподаваемом в очень многих учебных заведениях. Сам капитан со студенческих лет помнил его достаточно пристойно, чтобы разобрать надписи.

«КАПИТАН АХАВ ГОНЯЕТСЯ ЗА БАБЦАМИ» — гласило одно сообщение, большими буквами выписанное во всю стену на уровне глаз. Первое и третье слова, несомненно, были английскими, но смысл всей фразы ускользнул от Ляо. «Капитан Ляо гоняется за тенями, — подумал он, — и намеками. А что ж еще остается?»

А вот еще:

«ОСС И ЕГО БЛАГОРОДНЫЕ ОДНОКАШНИКИ ЖЕЛАЮТ ВСЕМУ СВЕТУ...»

И дальше — пустота, хвост надписи погиб вместе с Оссом и его благородными однокашниками, а также верхней половиной стены.

— Эгей, капитан! Поглядите! — отчаянно замахал ему рукой десантник.

Надпись, на которую он указывал, была выписана у самого пола и не бросалась в глаза и притом более тонким пишущим орудием, чем большинство прочих граффити. Она гласила просто: «Генри + Винифред».

Вначале при виде этой надписи в душе Ляо всколыхнулась надежда, но тут же его охватили чересчур знакомые сомнения, и сердце у него упало. Капитан потер надпись пальцем, та не стерлась.

— Может ли кто-нибудь сказать мне за семь минут, была ли эта надпись сделана до того, как воздух покинул корабль? Если да, она сможет доказать, что Генри и Винифред в это время находились тут. В противном случае она ничего не доказывает.

Если берсеркер побывал здесь, он мог запросто обнаружить эти имена и без усилий сохранить их в своей безжизненной памяти, пустив в ход при фабрикации сценария.

— Где эти Генри и Винифред теперь, вот в чем вопрос, — сказал Ляо лейтенанту, парившему поблизости и явно гадавшему, как и все остальные, что же делать дальше. — Быть может, в вечернем платье и была как раз эта самая Винифред?

— Сэр, — ответил десантник, — насколько я могу судить, это мог быть и Генри. — И принялся отдавать распоряжения своим людям в ожидании, когда капитан скажет, что делать дальше.

На небольшом расстоянии сбоку от имен обнаружилась надпись по-английски тем же почерком и вроде бы тем же самым пишущим инструментом:

«ОН

BE

А

FINE

GIRL

KISS

ME

RIGHT

NOW

SWEETIE»[13].

Ляо готов был голову дать на отсечение, что на человеке, писавшем это, не было шлема. Впрочем, нет, пожалуй, не стоит рисковать головой. Если постараться, можно без труда представить двух молодых людей, сталкивающихся прозрачными забралами шлемов и смеющихся, на мгновение сумев забыть о трупе, заклиненном среди скрученных балок всего в нескольких метрах от них. Однако эта надпись разбудила что-то в памяти капитана. Быть может, это первая строка английского стихотворения, которое вылетело у него из головы.

Медленно вращающийся корабль снова повернулся этим боком к дредноуту.

— Мостик, здесь капитан. Сообщите мне, нет ли новостей.

— Сэр, со шлюпки сквозь помехи пробилось еще одно сообщение. Зачитываю: «Теперь говорит Винифред, тчк. Мы останемся людьми, если даже вы нам не верите, тчк». То же самое повторяется, капитан, а потом следующее: «Пока Генри занимался навигацией, я выходила с ним из шлюпки, и он начал учить меня звездам, тчк. Мы написали наши имена на стене под телескопом; если вы потрудитесь посмотреть, то найдете их; конечно, это ничего не доказывает, правда? Будь у меня объективы вместо глаз, я могла бы прочесть эти имена и запомнить их...» Тут снова обрывается, шеф, дальше все тонет в помехах.

— Второй, подтвердите мою оценку того, сколько времени у нас осталось на решение.

— Три минуты сорок секунд, сэр. В обрез.

— Спасибо.

Ляо замолк, устремив взор в глубины Вселенной. Та не предложила ему ни малейшей помощи.

— Сэр! Сэр! Кажется, у меня что-то есть, — снова тот же десантник, что нашел имена, все еще внимательно изучавший стену.

Поглядев на стену, куда тот направил свет своего шлема, у палубы под укрепленными инструментами Ляо узрел ряд небольших серых царапин с интервалом примерно в полметра.

— Сэр, эти метки на стене могла оставить какая-то машина, приходившая сюда раз за разом, чтобы воспользоваться телескопом. В то время как человек в космическом скафандре не оставил бы таких меток, как мне кажется, сэр.

— Понимаю. — Глядя на отметины, которые могли быть сделаны кем или чем угодно, скажем, мебелью, бившейся о стены во время последней вечеринки, Ляо ощутил иррациональный гнев на десантника. Впрочем, конечно, тот лишь старается помочь. Он обязан выдвигать любые идеи, которые могут оказаться полезными. — Я не уверен, что они сделаны берсеркером, космоплаватель, но они достойны внимания. Сколько времени у нас осталось, Второй?

— Чуть меньше трех минут, сэр. Боевые посты готовы открыть огонь по цели, которую вы выберете, сэр. Мольбы все еще попеременно приходят с обоих кораблей, но в них не содержится ничего нового.

— Ладно.

Единственная серьезная надежда добиться успеха — сделать выбор наобум, с вероятностью пятьдесят на пятьдесят. Если оставить оба корабля, плохой наверняка врежется в колонию и уничтожит ее до того, как второй сможет доставить ключевой элемент обороны и установит его. Если уничтожить оба корабля, шансы десять к одному или похуже, что флот берсеркеров прибудет сюда с часу на час и уничтожит колонию, лишенную возможности защитить себя.

Ляо настроил мышцы гортани так, чтобы его голос прозвучал твердо и решительно, и мысленно подбросил монету. Ну, не совсем. Все-таки тут есть царапины на переборке, быть может, не столь уж малозначительные, и героическая история о двух студентах, добравшихся сюда, пожалуй, чуточку чересчур фантастическая.

И решительно сказал:

— Уничтожить шлюпку. Выделите ей еще две минуты, но если не обнаружится новых обстоятельств, дайте по ней залп из главной башни. Ни при каких обстоятельствах не мешкайте настолько, чтобы позволить ей приблизиться к планете.

— Так точно, сэр, — отозвался голос Миллера. — Залп по шлюпке через две минуты после вашего приказа.

Он еще раз, с напором, повторит приказ об открытии огня, когда придет время, чтобы не было ни малейших недоразумений, когда станут выяснять, на ком лежит ответственность.

— Лейтенант, отправьте людей обратно на катер. Попутно держите глаза открытыми, вдруг что обнаружится.

— Есть, сэр.

Покидая разбитую обсерваторию в гостиной последним, Ляо окинул помещение взглядом еще раз, прежде чем последовать за десантниками на корабль. «О, будь милой девочкой, Винифред, когда придет тахионная торпеда, но если я угадал неправильно и она придет за тобой... что ж, по крайней мере, ты никогда не увидишь ее. Для тебя на этом все кончится. Больше не будет Генри, и больше не будет уроков астрономии».

Астрономия...

Oh, be a fine girl...

О, В, A, F, G, К...

— Второй пилот!

— Сэр!

— Отменяю предыдущий приказ! Пусть шлюпка приземлится. Огонь по «Этрурии»! Обрушьте на этого дерьмового чертово-го берсеркера все, что у нас есть. Выполняйте!

— Есть, сэр!

Тахионная пушка дала залп задолго до того, как Ляо поспел обратно на катер. Торпеды были невидимы и неслышны в безвоздушном пространстве, но все же капитан и остальные ощутили объемную энергию, муторной волной пробежавшую по их костям. Теперь огромные свинцовые болванки начнут совершать скачки в подпространство и обратно, устремляясь к своей крохотной цели, обгоняя свет на своем пути к планете Мейтнера. Торпеды мчатся сейчас, как волны де Бройля — с одной стороны, в виде энергии, чья масса чудовищно увеличена Лоренцевыми скоростями, а с другой — в виде волн, но скорее в математическом понимании. Атомы свинца внутренне бурлят от фазовых скоростей, превышающих скорость света.

Ляо успел вернуться на мостик дредноута до того, как медлительный свет донес едва заметную вспышку уничтожения.

— Прямое попадание, капитан.

Ни малейшего преувеличения.

— Отличный выстрел, канониры!

А затем, чуточку позже, сквозь ионосферный шум планеты долетело сообщение, что два человека с космическим инвертером успешно приземлились.

Через пару часов в системе появился флот берсеркеров, но обнаружил вооруженную и готовую к обороне колонию с «Гамилькаром Баркой», занявшим позицию для мощной огневой поддержки. Берсеркеры затеяли небольшую перестрелку, а затем отказались от сражения и удалились. Несколько часов спустя прибыл человеческий флот и решил задержаться для дозаправки. И тогда у капитана Ляо появилась возможность спуститься в купол колонии, чтобы побеседовать с двумя людьми, страстно желавшими повидаться с ним.

— Итак, — объяснил он вскоре после того, как закончился первый тур взаимных поздравлений, — когда я наконец распознал истинную суть мнемонической формулы на стене, то понял, что не только Генри и Винни были здесь, но он в самом деле учил ее астрономической спектроскопии на этом самом месте у инструментов, — следовательно, после повреждения корабля.

Юный Генри тряхнул головой, все еще не в силах избавиться от недоумения.

— Да, я припоминаю, что записал мнемоническую формулу, показав ей, как запомнить порядок следования спектральных типов[14]. Пожалуй, мы пользовались мнемоникой все время, не придавая этому особого значения. «Кто и шутя, и скоро пожелаетъ пи узнать число ужъ знаетъ». «Уж замуж невтерпеж» — грамматика.

Капитан кивнул.

— «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан» — цвета радуги. Берсеркеры, имеющие безупречную память, вероятно, даже не знают, что такое мнемоника, и уж тем более не нуждаются в ней. Одним словом, будь берсеркер на «Вильгельмине», ему незачем было бы оставлять фальшивые памятки. Он ведь даже не догадывался, что я прибуду, чтобы оглядеться.

Винифред — изящная и чересчур хрупкая для пройденных испытаний — взяла его за руку.

— Капитан, а знаете, вы подарили нам жизнь. Чем мы сможем вам отплатить?

— Ну... для начала... — Он перешел на английский, в котором в последнее время специально практиковался: — You might be a fine girl, sweetie, and...

И поиски истины могут быть трудом всей жизни человеческого разума. Восхвалим же тех, кто воистину запечатлел такую цель в своих сердцах!

СОБЫТИЯ НА РАДИАНТЕ ТАМПЛИЕРА

Этот момент стал кульминацией его многолетних трудов, сосредоточив в себе все, что было в прошлом, чтобы воплотиться в будущем.

Забыв об оставшемся где-то позади кресле, Сейбл стоял, выпрямившись в своей голубой рясе, так часто служившей ему лабораторным халатом. Ладони его крепко сжимали противоположные углы высокого пульта управления. Запрокинув голову, Сейбл прикрыл глаза, а его влажные от пота волосы, всклокоченные более, нежели обычно, липли к его высокому, бледному лбу.

Он пребывал в полнейшем одиночестве, если подразумевать под этим отсутствие других людей. На минуту в высоком помещении с каменными стенами воцарилась тишина.

Все годы его трудов... Сейбл все еще не знал, с какого конца браться за дело, хотя последние дни непрерывно проигрывал этот момент в своем воображении. Следует ли начать с ряда осторожных, пробных вопросов или одним махом перейти сразу к сути?

Все, больше колебаться нельзя. Однако осторожность оставалась для Сейбла на первом месте, как и во время всех его мысленных репетиций.

Открыв глаза, Сейбл повернулся к лабораторному стенду, тесно уставленному оборудованием. И негромко произнес:

— Ты являешься тем, кого люди называют берсеркерами. Подтверди или опровергни.

— Подтверждаю, — прозвучал знакомый голос, потому что компьютер наделил его теми же интонациями, с какими обычно говорил с Сейблом лабораторный компьютер. Однако поддаваться успокоительному воздействию знакомого голоса и расслабляться ни в коем случае нельзя.

По крайней мере, пока все идет успешно.

— Как ты понимаешь, — провозгласил Сейбл, — я восстановил тебя из обломков. Я...

— Обломки! — жизнерадостным эхом отозвался лабораторный стенд.

— Да. Как ты понимаешь, ты более не обладаешь властью уничтожать, отнимать жизнь. Теперь ты вынужден отвечать на все мои...

— Отнимать жизнь.

— Да. Хватит меня перебивать. — Сейбл поднял руку, чтобы утереть пот, ручейком сбежавший в глаз, и заметил, как она трясется от утомления: все это время он бессознательно изо всех сил стискивал угол пульта. — Итак... — Он невольно замолчал, стараясь припомнить, до какого пункта допроса уже дошел.

Возникшую паузу тут же заполнил голос из лабораторных громкоговорителей:

— В тебе есть жизнь.

— Есть. — Сейбл сумел собраться с духом, взять себя в руки. — Человеческая жизнь.

Он устремил пылающий взор темных глаз через лабораторию на длинные стеллажи, где простерт был его плененный и связанный враг — аппаратура и хитросплетения кабелей, будто разверстые внутренности бедолаги, угодившего на стол пыток. Впрочем, разве можно пытать нечто неживое, напрочь лишенное нервов и эмоций? Да и видом этот объект ничуть не напоминает человека. Это всего лишь собранный из фрагментов берсеркер — ящичек там, ящичек тут, между ними химический агрегат в герметичной емкости, и вся эта конструкция подключена к соседнему стенду с рядами полуматериальных кристаллов.

И снова знакомый голос лабораторного компьютера изрек чуждые слова:

— Жизнь должна быть уничтожена.

Сейбла данная фраза ничуть не удивила. Это всего лишь декларация фундаментального принципа, положенного в основу программы берсеркеров. Машины были построены неведомыми строителями с неизвестной планеты еще в ту пору, когда населявшие Землю существа видели в звездах всего лишь светлые точечки. Но эта декларация, провозглашенная не в меру прямолинейно, не пробудила в душе Сейбла ничего, кроме надежды; по крайней мере, смахивает на то, что эта махина не собирается лгать.

А еще, судя по всему, Сейблу удалось взять ее под строгий контроль. Пробегая взглядом по рядам индикаторов, он не заметил признаков опасности... хотя, дай только мизерный шанс, пленник попытается выполнить предназначение, диктуемое ему программой. Конечно, Сейбл отсоединил от него всю аппаратуру, явно пригодную для употребления в качестве оружия, но не мог испытывать полной уверенности, что разобрался в функциональном предназначении всех компонентов берсеркера, принесенных в лабораторию. А уж сама лаборатория, вне всякого сомнения, битком набита оборудованием, потенциально годящимся на роль оружия. Тут хватает электричества, силовых полей и прочих средств, достаточно мощных, чтобы уничтожить человеческую жизнь. Есть и предметы, которые можно превратить в смертоносные орудия, всего лишь приложив к ним умеренное усилие. Во избежание подобного Сейбл установил кольцевые силовые поля, выплясывающие вокруг стендов, где находится противник. И, просто для вящей уверенности, еще один силовой экран вокруг себя и пульта. Поля почти невидимы, но по стенам лаборатории то и дело пробегали сполохи света, когда вращающиеся компоненты полей задевали их.

Вообще-то и без всего этого маловероятно, что мозг берсеркера в нынешнем усеченном и почти бестелесном виде способен взять под контроль какое-нибудь оружие, достаточно мощное, чтобы прикончить хотя бы мышь. Да и Сейбл обычно не пересаливал с мерами безопасности. «Но, — повторил он себе, — я слишком хорошо знаю, с кем имею дело на сей раз».

Он снова помедлил, для полной уверенности еще раз окинув взглядом ряды индикаторов. Все выглядело нормально, и Сейбл продолжал:

— Я хочу получить от тебя информацию. Информацию не военного свойства, так что запреты, запрограммированные в тебе конструкторами, на нее не распространяются.

Вообще-то Сейбл отнюдь не испытывал уверенности, что берсеркер подчинится ему, как кроткая овечка. Но попытка — не пытка.

Машина медлила с ответом дольше, чем он предполагал, и в душе Сейбла уже затеплилась надежда, что попытка увенчается успехом. Но тут раздался ответ:

— Я могу предоставить тебе определенные типы сведений в обмен на уничтожение жизней.

Возможность подобной оговорки со стороны берсеркера приходила Сейблу в голову, и в соседней комнате уже стояли наготове клетки с мелкими лабораторными животными.

— Я космофизик, — сказал он. — Особенно я стремлюсь познать Радиант. В архивных записях о предыдущих наблюдениях за Радиантом зияет огромный пробел, который мне хотелось бы заполнить. Этот пробел относится к периоду в несколько сотен стандартных лет, во время какового крепость была оккупирована берсеркерами. Этот период окончился сражением, где ты был чрезвычайно серьезно поврежден. Посему я полагаю, что в твоей памяти могут содержаться наблюдения, представляющие для меня значительную ценность. Мне вовсе не обязательно наличие специальных наблюдений за Радиантом. Полезной может оказаться любая картина, зарегистрированная в свете Радианта. Ты меня понимаешь?

— Какие жизни ты уничтожишь в обмен за предоставление подобных картин?

— Я располагаю несколькими. — Сейбл снова окинул бдительным взором ряды индикаторов. Датчики, подключенные в паре десятков точек к жизненно важным узлам берсеркера, жадно поглощали огромное количество данных, необходимых хотя бы для частичного понимания принципа действия вражеского мозга.

— Позволь мне уничтожить сейчас же одну из них, — потребовал голос, наделенный человеческими интонациями.

— Непременно. Но прежде я приказываю тебе ответить на один вопрос.

— Я не обязан отвечать на твои вопросы. Дай мне уничтожить жизнь.

Открыв для себя узкий проход в силовых полях, Сейбл прошел в соседнюю комнату и через несколько секунд вернулся.

— Ты видишь, что я несу?

— Значит, ты предлагаешь мне не человеческую жизнь.

— Подобное абсолютно невозможно.

— Тогда я не могу предоставить тебе информацию.

Сейбл без спешки развернулся и вышел, чтобы отнести животное обратно в клетку. Он заранее предполагал возможность торга. По сути, подобная аргументация была лишь отвлекающим маневром в его атаке. А на самом деле Сейбл полагался лишь на измерительную аппаратуру. Враг наверняка понимает, что его исследуют и анализируют, но, очевидно, ничего не может с этим поделать. Мозг его будет сохранять работоспособность лишь до тех пор, пока Сейбл будет обеспечивать его энергией. А пока он работоспособен, он будет стараться измыслить способ убийства.

Вернувшись к пульту, Сейбл снова считал показания датчиков. «ВЕРОЯТНО, ДАННЫХ ДЛЯ АНАЛИЗА ДОСТАТОЧНО», -известил его экран компьютера. Испустив вздох облегчения, Сейбл тотчас же щелкнул несколькими выключателями, прервав подачу энергии. Позже, если понадобится, можно будет снова включить треклятую нежить и поторговаться с ней еще немного. Силовые поля угасли, позволив ему пройтись между лабораторными стендами, чтобы в немом ликовании размять занемевшую спину и плечи.

Попутно он задержался, чтобы отстыковать один из кабелей ради полной предосторожности. Теперь порождение дьявола превратилось в груду аппаратуры. Точно сконфигурированные атомы, отмеренные по точному счету молекулы, упорядоченные структуры того да сего. Куда же подевался берсеркер, внушающий человечеству столь оправданный страх? Тот самый, без которого существование ордена тамплиеров лишается смысла? Он больше не существует, а если и существует, то лишь в потенциале. Разбери аппаратуру хоть на элементарные частицы — и все равно нигде не отыщешь даже следа его воспоминаний. Но соедини вновь то да это — и он вновь явится на свет все таким же кровожадным и набитым информацией, как прежде. Конструкция, почти лишенная материальной оболочки.

Даже в теории не существует способа сломить волю машины, вытянуть из нее информацию. Компьютеры Сейбла использовали алгоритмы Ван Хольта — новейший математический аппарат, подходящий к данному случаю. И тем не менее не могли полностью распутать все хитросплетения конфигураций, обойти все функциональные ловушки, чтобы расшифровать и вскрыть память берсеркера. Пожалуй, мощнейший из человеческих компьютеров не успел бы справиться с подобной задачей до конца существования самой Вселенной. Неведомые Строители постарались на совесть.

Но обойти шифр можно не только средствами чистой математики. «Пожалуй, — подумал Сейбл, — если не найдется иного метода, придется принести ему в жертву чью-нибудь жизнь».

Но прежде надо испробовать иные средства. Должен же существовать какой-то способ изъятия смертоносного стремления берсеркера к убийству, никак не затронув его вычислительные мощности и память. Живые Строители наверняка сталкивались с необходимостью подобраться к своим творениям, не рискуя головой — хотя бы в лаборатории или во время испытаний. Возможно, сделать это не так-то просто, но даже сложный способ лучше, чем вовсе ничего. И теперь Сейбл велел компьютерам отыскать этот способ, пустив в ход массу данных, накопленных во время зондирования работающего берсеркера.

Отстыковав кабель, Сейбл встал и внимательно оглядел лабораторию. Вряд ли сюда в ближайшее время войдет кто-нибудь посторонний, но испытывать судьбу было бы слишком недальновидно. Для Стражей использование работоспособных частей берсеркера станет prima facie[15] доказательством доброжильской деятельности, а согласно кодексу тамплиеров — равно как и многим другим человеческим законодательствам, — подобное пособничество берсеркерам карается смертью.

Очень немногие из представленных материалов являются уликами сами по себе. Сейбл с хладнокровной рассудительностью отключил еще несколько проводов и переставил несколько приборов. Запер некоторые компоненты в ящики, а взамен вытащил из ящиков другие, чтобы составить на стендах новую конструкцию. Да, так явно лучше. Вероятно, большинство нынешних Стражников и в глаза не видели внутренностей настоящего берсеркера.

Затем Сейбл убедился, что обе двери из лаборатории — и ведущая на рекреационный ярус, и в жилые помещения — заперты, и, негромко насвистывая, поднялся по каменным ступеням между потолочных окон, ведущим прямо на остекленную крышу.

Постоял немного в лучах самого Радианта — яркой точки километрах в четырех прямо у него над головой; благодаря напору инверсной гравитации Радианта в любой точке охватывающей его полой сферы Твердыни создавалось ощущение, что Радиант находится в зените. Радиант — просто сияющая точка, яркостью превосходящая далекую звезду, хотя и не такая яркая, как светило, так что взгляд на него не вызывает боли в глазах. Сейбл находился в окружении датчиков, подключенных к инструментам, расположенным в лаборатории, энергетических панелей и объективов, слепо пялящихся на вечный полдень. Он начал привычно пробираться среди них, механически проверяя работу датчиков, но впервые пребывал мыслями где-то далеко от Радианта. Он думал о своей удаче. А затем поднял глаза, чтобы еше раз взглянуть на Радиант.

Тот господствовал в собственных небесах, оставаясь их единственным светилом, окруженным белесой сферой Твердыни. Сейбл мог бы по памяти подробно процитировать спектральные характеристики Радианта. Но что касается определения его цвета, воспринимаемого человеческими глазами и мозгом... что ж, тут мнения разных людей расходятся, а сам Сейбл определенного мнения не выработал.

По всей чудовищной сфере белесой кладки Твердыни Сейбл видел разбросанные через некоторые интервалы стеклянные купола, подобные его собственному. Под некоторыми из них другие люди тоже смотрят вверх — быть может, прямо в его сторону. По пустынной безбрежности вогнутой поверхности ползла вереница ремонтных машин — чересчур далеко, чтобы разглядеть, над чем они трудятся вообще. А относительно близко от Сейбла, под стеклянным куполом огромной церемониальной площади, происходило что-то явно необычное. Толпа из тысячи человек — исключительное явление в довольно скудно населенной Твердыне — сбилась в плотную округлую массу, будто живые клетки, влекомые неким биологическим магнитом к центру своей формации.

Поглядев на эту диковину секунд пять, Сейбл потянулся за небольшим телескопом, чтобы изучить ситуацию поближе, и тут вспомнил, что сегодня как раз Празднество Об. Елены, порядком приблизившись к разгадке феномена. Правду говоря, он специально наметил этот день для критической фазы эксперимента, зная, что сегодня главный компьютер Твердыни будет избавлен от изрядной доли рутинной работы, и в случае необходимости можно будет задействовать его на полную мощность.

На задворках сознания промелькнула мысль, что надо бы появиться хотя бы на одной из сегодняшних религиозных церемоний. Что же до этого собрания на площади... Сейбл не мог припомнить, чтобы за все годы его пребывания в Твердыне хоть одна церемония привлекала такую массу народа.

Поглядев в телескоп сквозь стекла обоих куполов и разделяющее их безвоздушное пространство, он увидел, что толпа сосредоточилась вокруг бронзовой статуи Об. Елены. А на небольшом свободном пятачке перед статуей стоял человек, воздевший руки горб, будто держал речь перед собранием. Разглядеть его лицо под таким углом Сейбл не мог, но спутать пурпурноголубые одеяния далекого оратора с чем-либо еще было просто невозможно. Это сам Владыка, наконец нанесший визит в Твердыню во время бесконечного тура по своим обширным владениям.

Как Сейбл ни старался, но так и не мог припомнить, чтобы такой визит предполагался. Впрочем, в последнее время Сейбл уединился от мира даже более обычного, с головой уйдя в работу. Однако подобный визит сулит ему вполне реальные последствия, и надо побыстрее выяснить подробности. Потому что в повестку дня любой важной особы почти непременно включают и официальный визит в лабораторию Сейбла.

Он прошел через лабораторию в коридор, ведущий в пешеходную зону, тщательно заперев за собой дверь и мысленно твердя, что оснований для паники решительно нет. Стражи непременно позвонят, чтобы известить его о надвигающемся визите Владыки задолго до оного. Кроме всего прочего, в круг их обязанностей входит забота о том, чтобы подобные визиты проходили без сучка, без задоринки, а также обеспечение личной безопасности Владыки. Сейбл получит какое-либо официальное извещение. И все равно, как это некстати...

Кратчайший путь на церемониальную площадь вел через пассаж. Некоторые из тамошних магазинчиков были закрыты — в гораздо большем числе, чем обычно по выходным, мысленно отметил Сейбл. Во многих остались распоряжаться одни роботы. В зеленых аллеях, то и дело пересекающих зигзагообразный пассаж, прохожих было меньше, нежели в обычные дни. Очевидно, и начальная школа, руководимая Орденом, тоже закрыта: перед носом у Сейбла из аллеи на игровую площадку через пассаж пронеслась небольшая стайка юнцов в синих комбинезонах, и он невольно поморщился от их оглушительных воплей.

Когда стоишь на самом краю огромной площади, выпуклость ее стеклянного купола и отражающая ее вогнутость пола слишком бросаются в глаза. Особенно теперь, когда толпа разошлась. Пока Сейбл дошагал до середины площади, последний из свиты Владыки уже скрылся через выход в дальнем конце.

Сейбл в нерешительности замер на нижней ступени мраморной лестницы, ведущей к раке Об. Елены. В центре площади гордо возносилась бронзовая статуя — Елена Образцовая, Елена Радиантская, Елена Дарданская. Изумительная статуя, запечатлевшая женщину ослепительной красоты, облаченную в дар-данскую тогу, с венчающей короткие кудрявые волосы диадемой. Конечно, давние обитатели Твердыни по большей части не обращали внимания на памятник, как и на всякую другую привычную деталь пейзажа. Однако сейчас кто-то остановился, чтобы посмотреть на него с нескрываемым восторгом.

Сейбл же, в свою очередь, сосредоточил внимание на зрителе, вернее, зрительнице — молодой шатенке необычайно красивого сложения, одетой в довольно вызывающее гражданское платье.

И вдруг поймал себя на том, что приближается к ней.

— Девушка! Простите ли вы мое любопытство?

Та обернулась навстречу Сейблу. С собственным жизнерадостным любопытством окинула взглядом его голубую рясу, его осанку, его лицо. И мелодичным голосом произнесла:

— Сэр, вам не за что извиняться. На какой же вопрос вы хотите получить от меня ответ?

Восхищенный Сейбл помедлил мгновение. Все в этой девушке казалось ему достойным тихого восторга. Держится почти без намека на робость, с показным желанием угодить.

Потом указал в дальний конец площади:

— Как я вижу, благородный Владыка ныне почтил нас своим присутствием. Вы, часом, не знаете, долго ли он намерен пробыть в Твердыне?

— Я слыхала, кто-то говорил, что десять стандартных дней. Вроде бы одна из женщин в плаще с пурпурным кантом... — Тряхнув каштановыми кудряшками, она нахмурилась, очаровательно сетуя по поводу собственного невежества.

— A-а, одна из весталок! Видимо, вы и сама тут гостья.

— Скорее, новенькая. А ведь оно всегда так, сэр, когда кто-нибудь спрашивает про чего-нибудь местное? «Я, дескать, сам нездешний».

Сейбл хмыкнул. «Пока что забудем о Владыке».

— Ну, на меня статус новичка вряд ли распространяется. Должно быть, моя неосведомленность о местных событиях проистекает из иного источника. Позвольте представиться: Георги-ус Сейбл, доктор космографии.

— Грета Тамар. — Очаровательное, нежное и юное лицо девушки вполне соответствовало ее едва прикрытому телу. Она продолжала излучать почти робкий пыл. — Сэр, доктор Сейбл, вы не против, если я задам вопрос про вас?

— Спрашивайте о чем заблагорассудится.

— Вот ваши голубые одежды. Они что, означают, что вы из здешних монахов?

— Я принадлежу к ордену Об. Елены. Слово «монах» не вполне адекватно.

— А орден Об. Елены — ответвление ордена тамплиеров, правда ведь?

— Да. Хотя наш орден уделяет больше внимания постижению и изучению, нежели сражениям.

— А орден тамплиеров, в свою очередь, ответвление христианства.

— Во всяком случае, в прошлом. — Сейбл одарил девушку одобрительной улыбкой. — Вы куда осведомленнее, нежели большинство новоприбывших. И было время, когда многие тамплиеры в самом деле посвящали себя битвам, как и их античные тезки.

Любознательность девушки еще не была утолена. Будто по некоему негласному соглашению оба повернулись и неспешно зашагали в том направлении, откуда Сейбл пришел.

— Про это я не знаю, — призналась Грета. — Ну, то есть про античных. Хотя пыталась учиться, перед тем как прибыть сюда. Пожалуйста, продолжайте.

— Можно поинтересоваться, чем вы занимаетесь, Грета?

— Я танцовщица. Боюсь, всего лишь на уровне публичных развлечений. В «Контра Руж». Но я... пожалуйста, продолжайте.

В Твердыне, заправляемой тамплиерами, танцовщица стоит на несравненно более низкой социальной ступени. «Быть замеченным на площади в обществе танцовщицы...» Впрочем, нет, опасаться совершенно нечего. Разве что незначительного понижения статуса, уравновешенного зато в глазах его наиболее либерально настроенных знакомых имиджем гуманиста. Все это более-менее автономно пронеслось у Сейбла в мозгу, в то время как игравшая у него на губах любезная улыбка ни капельки (как он надеялся) не изменилась.

— Пожалуй, все, что можно рассказать об ордене, на этом практически исчерпывается, — развел он руками на ходу. — Мы занимаемся исследовательской и преподавательской деятельностью. О, официально мы являемся гарнизоном Твердыни. Наши Стражи поддерживают боеготовность и посвящают свое время исследованию берсеркеров, а кроме того, исполняют роль местной полиции. Главные оборонительные сооружения на поверхности Твердыни все еще функционируют, хотя уже уйму десятилетий у нас не было настоящей тревоги. В этой части Галактики берсеркеров больше не осталось. — Он криво усмехнулся. — Боюсь, и тамплиеров осталось не так уж много, даже в тех уголках Галактики, где жизнь протекает не так мирно.

Они все еще шагали, мало-помалу приближаясь к лаборатории и квартире Сейбла.

— Пожалуйста, расскажите мне еще. — Девушка взирала на него с пристальным вниманием. — Пожалуйста, мне и вправду очень интересно.

— Ладно. Мы, члены ордена Об. Елены, больше не связываем себя обетом бедности, равно как и целибата. Мы научились превозносить Красоту ничуть не менее, нежели Добродетель, рассматривая оные как различные аспекты Миропорядка. Разумеется, наша великая покровительница является Образцом обоих этих качеств.

— Об. Елена... и она действительно основала Орден сотни лет назад? Или...

— Или она только легенда, как теперь считает кое-кто? Нет. Полагаю, имеется достаточное количество вещественных доказательств того, что она реальное историческое лицо. Хотя, конечно, предназначение Ордена что так, что эдак остается в силе.

— Должно быть, вы ужасно занятой. Надеюсь, вы простите меня, что отнимаю у вас время на такое.

— Трудно и вообразить человека, более достойного прощения. А теперь — не хочешь ли ты, случаем, увидеть мою лабораторию?

— А можно? Правда?

— Радиант ты уже, конечно, видела. Но, взглянув на него при помощи моих инструментов, ты откроешь для себя совершенно новую перспективу...

Как Сейбл и ожидал, в лаборатории Грета почти ничего не поняла, но все равно пришла в восторг.

— Ой, да у вас тут собственный космофлаер! Вы летаете на нем к Радианту?

Тут уж Сейбл не удержался от смеха:

— Боюсь, к нему мне не подобраться. Ну разве что приближусь где-нибудь на километр, если постараюсь. Мощнейший из созданных доселе звездолетов сократит эту дистанцию вдвое, но ближе не подберешься нипочем. Невозможно. Видишь ли, внутренний ярус Твердыни выстроен на расстоянии четырех километров от Радианта как раз потому, что на таком расстоянии гравитация соответствует стандартной норме. Но при попытке приблизиться гравитационное сопротивление возрастает по экспоненте. Нет, я использую флаер для полевых вылазок. На внешнюю поверхность Твердыни, в такие места, куда не доберешься общественным транспортом.

— Это у вас такое хобби?

— Нет, на самом деле это имеет непосредственное отношение к моей работе. Я разыскиваю древние дарданские архивы, пытаюсь восстановить их записи о наблюдениях за Радиантом... и живу я тоже здесь.

Теперь Грета окинула опрятную тесноту квартирки взглядом эксперта.

— Как я погляжу, в одиночестве.

— Большую часть времени... этого требует моя работа. Итак, Грета, я устроил для тебя частную демонстрацию своей работы и был бы искренне признателен, если бы ты ответила мне тем же.

— Танцевать? — Ее манеры неузнаваемо изменились. — Пожалуй, места для танцев тут хватает... если найдется подходящая музыка.

— Это легко обеспечить. — Отыскав на стене выключатель, Сейбл с огорчением обнаружил, что пальцы опять дрожат.

— У меня нет с собой специального костюма, сэр, — весело заявила Грета, — только то, что надето на мне.

— Твой наряд восхитителен, но у тебя наверняка найдется и другой.

— Простите, сэр? — Вполне сообразительная в определенных предметах девушка пыталась сдержать улыбку.

— Ну, моя дорогая, я имею в виду наряд, дарованный всем нам природой еще до того, как была изобретена одежда. Что ж, если ты предоставишь выбор мне...

Несколько часов спустя, после ухода девушки, Сейбл вернулся к работе, на сей раз надев более общепринятый лабораторный халат. Настучал на клавиатуре команду компьютеру и, затаив дыхание, взглянул на экран.

«ФУНДАМЕНТАЛЬНАЯ ПРОГРАММА РАССМАТРИВАЕМОГО УСТРОЙСТВА МОЖЕТ БЫТЬ ОБОЙДЕНА СЛЕДУЮЩИМ СПОСОБОМ: ПРОИЗВЕСТИ РАЗМЫКАТЕЛЬ ИЗ ТРИФЕНИЛ-МЕТИЛА ЦЕЗИЯ, ПРИМЕНИВ ИЗОТОП ЦЕЗИЯ-137 ЧИСТОТОЙ 99,9%. РАЗМЫКАТЕЛЮ СЛЕДУЕТ ПРИДАТЬ ФОРМУ ЦИЛИНДРА ДИАМЕТРОМ 2,346 СМ, ДЛИНОЙ 5,844 СМ. НЫНЕ НАХОДЯЩИЕСЯ В ЛАБОРАТОРИИ КОМПОНЕНТЫ РАССМАТРИВАЕМОГО УСТРОЙСТВА ДОЛЖНЫ БЫТЬ ВНОВЬ ПОДКЛЮЧЕНЫ К ОСТАВШИМСЯ ВОВНЕ, А РАЗМЫКАТЕЛЬ ДОЛЖЕН

БЫТЬ ЭЛЕКТРИЧЕСКИ И МЕХАНИЧЕСКИ ПОДКЛЮЧЕН МЕЖДУ КЛЕММОЙ 11 СОГЛАСНО НАШЕЙ НУМЕРАЦИИ И КЛЕММОЙ 12А В БЛОКЕ АКТИВАЦИИ РАССМАТРИВАЕМОГО УСТРОЙСТВА. В РЕЗУЛЬТАТЕ ФУНДАМЕНТАЛЬНАЯ ПРОГРАММА ДАННОГО УСТРОЙСТВА БУДЕТ ДЕЗАКТИВИРОВАНА НА ПЕРИОД ПОЛУРАСПАДА ИЗОТОПА Cs-137...»

Далее следовали подробные инструкции по дезактивации «рассматриваемого устройства» — Сейбл запретил своему компьютеру даже высвечивать или хранить в памяти само слово «берсеркер», если таковое как-то ассоциируется с его работой. Но читать всю инструкцию сразу он не стал, поспешно отыскивая в справочнике сведения о периоде полураспада цезия-137. Оказывается, он равен тридцати годам! Целым тридцати стандартным годам!

Удалось. Победа! Стиснув кулаки, Сейбл излил свое ликование в одном долгом, не предназначенном для чужих ушей почти безгласном крике...

И эта инстинктивная осмотрительность оказалась весьма своевременной, ибо тут же мелодичный звонок двери, ведущей в рекреационную зону, провозгласил о приходе гостя. Вздрогнув, Сейбл поспешно очистил экран. Может, вернулась девушка. Уж явно не потому, что забыла что-нибудь — при ней не было ничего, кроме одежды.

Но вместо девичьего лица на экране коммуникатора показалось наигранно-веселое лицо главного шерифа Стражей Гуна-вармана. Не узнай Сейбл о визите Владыки загодя, при виде этого лица его мог бы хватить удар. Но при нынешнем положении дел он чувствовал себя во всеоружии; окинув лабораторию напоследок придирчивым взглядом, он уверенно впустил посетителя.

— Страж, нечасто я удостаиваюсь подобной чести.

— Доктор Сейбл? — Облаченный в черное гость с уважением поклонился ученому в ответ. — Мне всегда приятно нанести вам визит, когда удается выкроить время. Хотелось бы мне, чтобы моя работа была так же интересна, как ваша. Что ж, конечно, вам уже ведомо, что наш глубокоуважаемый Владыка ныне находится в Твердыне...

Разговор о необходимости подготовиться к инспекции лаборатории особо важной персоной прошел именно так, как и предполагал Сейбл. Во время беседы Гунаварман неустанно расхаживал по лаборатории, обозревая оборудование, но его проницательный взгляд выхватывал и постигал увиденное совсем на ином уровне, чем Грета Тамар или сам Сейбл. А его улыбающиеся губы тем временем произносили вопросы. Над чем, собственно говоря, сейчас трудится Сейбл? Что может он продемонстрировать достойнейшему гостю как можно более впечатляющее, но, естественно, безопасное?

К счастью для Сейбла, у него было в запасе некоторое время, чтобы подумать обо всем заранее. И теперь он предложил пару любопытных экспериментов, обещающих произвести глубокое впечатление.

— К какому сроку мне следует их подготовить?

— Вероятно, не раньше чем через два дня, но не позднее чем через пять. О точном времени вас упредят заранее.

Но когда Сейбл начал допытываться, Страж отказался сообщить, какой именно отрезок времени подразумевает под словом «заранее».

«Истинная опасность визита Владыки, — подумал Сейбл, провожая взглядом удаляющегося посетителя, — заключается в том, что теперь моя свобода передвижений ограничена». Нужна еше немедленная вылазка на наружную поверхность, чтобы освободить лабораторию от инкриминирующих материалов. Нечего и сомневаться, что перед визитом Владыки служба безопасности Стражей перероет тут все сверху донизу. Более или менее вежливо, но чрезвычайно тщательно. На каждой из планет непременно находятся люди, по той или иной причине желающие Владыке зла.

Немного пораскинув умом, Сейбл подошел к компьютерному терминалу, чтобы выстучать заказ металлургическим роботам главных производственных цехов Твердыни на производство размыкателя по спецификации компьютера. Неплохо разбираясь в принципах действия автоматических систем, он разместил заказ так, чтобы запись о нем никогда не смог увидеть ни единый человек. Роботы тут же доложили, что заказанная деталь будет доставлена через несколько часов.

Чем больше Сейбл раздумывал об этом, тем очевиднее становилась необходимость поскорее покончить с полевой вылазкой. Поэтому в ожидании размыкателя он загрузил флаер компонентами берсеркера, спрятанными среди инструментов в разных ящиках-контейнерах. Флаер в свое время тоже был построен по спецзаказу — необычайно миниатюрный во всех трех измерениях, чтобы без труда проникать далеко в пещеры и расщелины древних боевых повреждений, изрывших внешнюю поверхность Твердыни.

Пакет с заказанным размыкателем, звякнув, прибыл в лабораторию по старинной пневматической почте, все еще используемой для доставки мелких посылок прямо из мастерских. Бросив первый взгляд на сплав цезия, Сейбл невольно вздрогнул. Совершенно твердый при комнатной температуре размыкатель казался ампулой с алой человеческой кровью, заключенной в статглассовую пленку, защищавшую его не только от загрязнения, но и от радиационного заражения человеческих рук. Сунув его в карман своего легкого скафандра, Сейбл приготовился выйти.

Заперев за собой лабораторию, он уселся в тесной кабине открытого флаера и вылетел через шлюз крыши в облачке тумана. Воздух и влага по большей части всегда возвращались через всасывающие насосы благодаря неизменному напору гравитации Радианта. Небольшой, беззвучный двигатель поднял летательный аппарат, преодолевая кривизну пространства, порождаемую Радиантом, и понес его на ручном управлении над площадями, жилыми и административными комплексами, удаленными от его прямолинейного пути, и снова приблизился к Твердыне в том месте, где сверкало огнями устье транспортного колодца, ведущего к наружной оболочке Твердыни.

Теперь под стремительно несущимся флаером Сейбла проносился крикливо-яркий, заключенный в стекло рекреационный пассаж, где были выставлены на продажу развлечения, секс и разнообразнейшие наркотики. «Контра Руж» наверняка находится где-то там. Попутно Сейбл гадал, понимает ли девица Грета, что ее род занятий ставит ее чуть ли не на низшую ступень социальной лестницы, разве что чуть выше едва терпимых в обществе проституток? Должно быть, понимает. А если пока и не понимает, то, случайно выяснив, вряд ли очень уж огорчится. А скорее всего в ближайшем будущем переберется на какую-ни-будь планету, где господствуют более приемлемые для нее нравы.

Сейбл весьма смутно представлял себе, чем живут актеры, От нечего делать он прикинул, удастся ли ему когда-нибудь посмотреть ее публичное выступление. Весьма сомнительно. Появление в «Контра Руж» может нанести удар по реноме человека.

Обширная пасть колодца поглотила его кораблик. Впереди него и навстречу неслись другие экипажи, управляемые электроникой. Вереницы огней протянулись вниз-вперед, озаряя головокружительную бездну колодца. Твердыня практически не вращается, и колодец сделан совершенно прямым из-за отсутствия необходимости компенсировать кориолисовы силы, действующие на стремительно движущиеся объекты. По опыту, накопленному за время множества подобных полетов, Сейбл в точности подгадывал момент для перехвата ручного управления. Гравитационный напор оставшегося позади-вверху Радианта все более и более ускорял его падение сквозь двухкилометровую толщу камня и опорных балок, образующих основу массива Твердыни. Стены обширного колодца, все быстрее и быстрее проносящиеся мимо него, зигзагом пересекали стыки циклопических строительных блоков.

«Это все еще Дардания», — пронеслось в голове у Сейбла, как всегда в подобный момент. Дарданцы, потомки землян, выстроили эту Твердыню и процветали в ней перед самым приходом берсеркеров в этот уголок человеческой части Галактики, вложив в дело титаническую энергию и целеустремленность, не совсем понятные современному человеку. Как ни крути, Твердыне почти нечего защищать, кроме самого Радианта, а тот вряд ли нуждается в человеческой защите. Должно быть, дарданские строители перетаскивали камни, пошедшие на постройку Твердыни, на межзвездные расстояния, расточая бог ведает какие уймы энергии и времени. Быть может, царица Елена дала им понять, что подобное доставит ей удовольствие, и этого оказалось вполне достаточно.

Твердыня вобрала в себя около шестисот кубических километров камня, стали и замкнутого пространства, не считая обширной центральной полости. В данный момент ее населяет около ста тысяч человек, включая гостей и проезжих. Их склады, магазины, жилье и лаборатории занимают лишь незначительную часть внутренней поверхности, где уровень гравитации соответствует норме, а свет Радианта ярок и чист. А на внешней поверхности расположены практически автономные системы слежения оборонительного комплекса, ведущие непрерывное наблюдение за окружающим пространством; работающие здесь люди рассеяны по ней, будто редкие щепотки пыли. Остальные шестьсот кубических километров ныне представляют собой по большей части пустыню, изборожденную трещинами и рукотворными проходами, кое-где таящую все еще не открытые сокровищницы дарданских гробниц и творений человеческих рук, на десятки лет практически забытые всеми, кроме считаных одиночек, подобно Сейблу, исследующих прошлое.

Тут он увидел, что на миниатюрном пульте управления флаера замигало обычное предупреждение. Впереди черным провалом с немигающими огоньками звезд зиял выход из транспортного колодца. Если следовать прежним курсом и дальше, машина окажется в сфере наблюдения оборонительных систем.

Как только флаер покинул колодец, у Сейбла в который уже раз возникло ощущение, будто звезды оказались под ногами, а громада Твердыни зависла над головой. Сейбл с отработанной ловкостью повернул под прямым углом к силовым линиям вывернутой наизнанку гравитации Радианта. Флаер вошел в размеченную колею другой транспортной магистрали, проложенную в бронированной наружной поверхности Твердыни. Громада крепости, так и оставшаяся у Сейбла над головой, теперь будто пришла в движение, поворачиваясь над крохотной машиной. Внизу проносились звезды, а по обочинам то и дело попадались на глаза архаичные, но по-прежнему работоспособные оборонительные конструкции: тупые рыла ракетных установок, ажурные мачты гипердвигателей и лучеметов, объективы, экраны и купола локаторов и генераторов поля. Это оборудование все еще иногда проверяют и налаживают, но за время всех своих вылазок Сейбл ни разу не видел их в действии. Война давным-давно откатилась в иные пределы.

Транспортный поток, и без того скудный, здесь иссяк окончательно. Колея привела его к развилке, и Сейбл свернул налево, следуя по своему обычному маршруту. Даже если за ним сегодня следят, ни малейших отклонений от обычной процедуры не заметят. Во всяком случае, пока. А позже... позже он уж позаботится, чтобы никакой слежки не было.

Наконец-то справа показался нужный ориентир: сквозь другой колодец, пронизывающий Твердыню, столб света Радианта доходил прямиком до внешней поверхности, где его частично улавливали полуразрушенные ажурные конструкции давным-давно закрытого вспомогательного космопорта. В этом немеркнущем сиянии старые балки полыхали, будто скрюченные ночные цветы, впитывающие лучи света, пока те не обрушились в пространство, навсегда затерявшись среди звезд.

Чуть-чуть не долетев до этого своеобразного маяка, Сейбл снова резко свернул, одновременно включив яркие фары флаера, и углубился в просторную брешь, оставленную в металле и камне Твердыни каким-то давним боем, — темную рану дардан-ских времен, отчасти затянутую ажурной сетью металлических балок. Сейбл сосредоточенно вел флаер по знакомому пути, уверенно выбирая среди препятствий нужные проходы. Теперь звезды остались позади. Путь вел его в темные разрушенные коридоры, где после смерти Елены будто бы ничего не переменилось.

Полет по извилистым переходам — частью рукотворным, частью возникшим случайно — длился еще с минуту. Затем, повинуясь внезапному порыву, Сейбл резко остановил флаер в пространстве. В отдаленном прошлом этот коридор был заполнен воздухом: его монументальная длина и ширина очень подходили для массовых церемоний. Огромные участки длинных стен покрывали дарданские фрески и письмена. Сейбл видел их уже сотни раз, но теперь покинул лишенную воздуха кабину флаера и вприпрыжку из-за слабой гравитации подошел поближе к стене, словно желая еще раз рассмотреть картины. Идеальное место, чтобы проверить, не следят ли за ним. Конечно, для слежки нет ни малейших оснований, но испытывать судьбу Сейбл не желал.

И пока он стоял в безмолвии и тьме, нарушаемых лишь самим Сейблом и его машиной, у него возникло все то же странное ощущение, что и много раз прежде: будто сама Елена находится где-то рядом. В первые годы к этому чувству примешивалось некое религиозное благоговение. Теперь же... оно все равно действовало как-то успокаивающе.

Сейбл ждал, прислушиваясь, погрузившись в собственные мысли. Конечно, здесь является не только Елена. По крайней мере, трижды или четырежды за последние десять лет (быть может, подобных случаев было больше, но о других Сейбл просто не слыхал) исследователи обнаруживали в этих почти заброшенных местах значительные скопления обломков берсеркеров. Всякий раз, узнав о подобной находке, Сейбл тут же подавал Стражам прошение на ознакомление с материалами или хотя бы отчетами о том, что удалось извлечь самим Стражам. И всякий раз его прошения бесследно исчезали в утробе бюрократического аппарата. Постепенно до Сейбла дошло, что о берсеркерах ему просто-напросто ничего не скажут. Слишком уж ревниво Стражи оберегают свои относительные успехи и славу. Кроме того, так называемые обязанности по защите населения Твердыни оставляют их практически без работы. Пара-тройка найденных запчастей берсеркера сулят бесконечные часы технической и административной работы. Уже само соблюдение секретности можно превратить в серьезное дело, и потому никого из чужаков Стражи к своим секретам не допустят.

Но как только Сейбл заинтересовался берсеркерами в качестве потенциального источника сведений о Радианте, он сумел найти способ приступить к их изучению. Поначалу его исследования были книгочейскими и окольными, зато продвигались; по любой заданной теме всегда имеется больше сведений, чем подозревает цензор, а уж кто, как не ученый, умеет искать информацию.

А заодно Сейбл перестал доверять компетенции Стражей в научных аспектах их собственной деятельности. Даже если бы они в конце концов согласились поделиться своими открытиями с ним, вряд ли их топорные методы работы с памятью берсеркеров могли бы извлечь оттуда что-либо, представляющее хоть мизерную ценность. Конечно, они отказывались описать ему свои методы, но Сейбл даже вообразить не мог, чтобы они проявили хоть капельку выдумки и изобретательности.

В уединении собственного скафандра он прошептал себе под нос; «Если я хочу получить от собственного компьютера ка-кие-то ценные сведения, я не стану разбирать его по винтику. Вместо этого я буду общаться с ним».

Его окружали безмолвие, холод и темнота, и ничего более. Снова усевшись во флаер, Сейбл двинулся дальше и вскоре прибыл к тому месту, где огромный коридор пересекала расщелина, возникшая после какого-то боя, куда едва мог протиснуться его крохотный аппарат. Медленно развернувшись, Сейбл осторожно повел машину в трещину. Теперь ему волей-неволей приходилось тащиться едва-едва, хотя он бывал здесь столько раз, что знал путь как свои пять пальцев. Метров через пятьсот муторного, трудного пути фары осветили времянку базового лагеря в расширяющемся коридоре. Строение напоминало пузырь, укрепленный ажурной паутиной. Сейчас его стенки обвисли, но стоит впустить туда немного воздуха, и под этим куполом можно будет работать даже без скафандра. В каменной стене рядом Сейбл выбил нишу ровно такого размера, чтобы туда поместился флаер. От предыдущих стоянок на стенках ниши остались небольшие царапины и выщерблины. Осторожно загнав машину в нишу, он отключил двигатель.

На этот раз не стоит утруждать себя надуванием палатки; Сейбл не собирался оставаться здесь надолго, чтобы воспользоваться ею. Вместо этого он принялся выгружать из флаера все необходимое, укладывая вещь за вещью в рюкзак. Теперь слежка казалась столь маловероятной, что Сейбл напрочь забыл думать о ней. Покончив со сборами, он ступил в одну из разветвленных трещин, змеящихся в разные стороны от того места, где он устроил лагерь.

Но через несколько метров приостановился, настороженно вслушиваясь. Но не к несуществующим соглядатаям, которые все-таки могли последовать за ним, а к чему-то шелохнувшемуся впереди. Быть может, он все-таки каким-то образом освободился... впрочем, это просто-напросто невозможно. Большая часть его мозга сейчас лежит в рюкзаке Сейбла. Вокруг лишь вековечное безмолвие и лютый холод. Холод сквозь скафандр не проберется. А вот безмолвие...

Берсеркер ни на йоту не изменился с тех пор, как Сейбл покинул его много дней назад, — наполовину погребенный в камне, будто чудовищное механическое насекомое, увязшее в непрозрачном янтаре. Из натека лавы торчали великанские плечи и разбитая голова. Камни расплавил разряд какого-то могучего оружия, и случилось это наверняка во время одного из боев более века назад, когда тамплиеры отбивали крепость у берсеркеров.

Наткнувшись на берсеркера впервые, Сейбл тотчас же понял, что мозг машины вполне мог сохранить работоспособность. Но при этом он понимал, что точно так же могли сохранить работоспособность устройства самоуничтожения, встроенные в берсеркеров во избежание подобного анализа попавших в плен машин, что как раз и вознамерился вдруг предпринять Сейбл. И все же ему пришлось порядком собраться с духом, чтобы приступить к работе над частично разбитой черепной коробкой, торчавшей в проходе, будто охотничий трофей, повешенный на стену. Теперь же, мысленно оглядываясь в прошлое, Сейбл чуточку ужаснулся рискованности подобного предприятия. Но все-таки он мало-помалу продвигался вперед. Если устройства самоуничтожения и были, то они не сработали. Зато теперь он пришел победителем.

Вытащив из кармана цезиевый размыкатель, Сейбл поместил его в инструмент, удаливший защитную статглассовую пленку и подготовивший размыкатель для установки, когда придет нужный момент реконструкции берсеркера. А реконструкция прошла гладко и быстро, окончившись за считаные минуты. Не считая размыкателя, все сводилось к установке подсистем на место и подключению портативного источника энергии, который Сейбл отстегнул от пояса; тот даст берсеркеру ровно столько энергии, сколько понадобится для работы памяти и систем коммуникации.

И все же, как только началась подача энергии, один из тонких обрубков конечностей, торчавших из поверхности скалы, с подвывающим жужжанием завибрировал. Берсеркер пытался двигаться.

Сейбл непроизвольно попятился на шаг-другой. Однако рассудок твердил, что враг совершенно беспомощен и не в состоянии причинить ни малейшего вреда, и, приблизившись к нему снова, Сейбл подключил кабель связи к собственноручно установленному разъему. И заговорил, продолжая диалог, начатый в лаборатории:

— Теперь ты обязан, как ты сам выразился, ответить на любые вопросы, которые я задам.

Хотя пока неизвестно, насколько правдивыми будут эти ответы.

— Теперь я обязан, — собственным надтреснутым, подвывающим, нечеловеческим голосом отозвался берсеркер.

Нахлынувшее чувство облегчения и триумфа было настолько всеохватывающим, что Сейбл, не удержавшись, хихикнул. В словах машины прозвучала абсолютно непреложная уверенность, ничуть не уступавшая уверенности во время разговора в лаборатории, когда берсеркер декларировал совершенно противоположное.

— Давно ли ты был поврежден и застрял в этой скале? — осведомился Сейбл, легонько покачиваясь с пяток на носки и обратно из-за слабой гравитации.

— Мои счетчики времени были неработоспособны.

Что ж, вполне логично.

— Однако за некоторое время до того, как ты был выведен из строя, твои банки памяти могли зарегистрировать визуальные образы Радианта. Тебе известно, что я имею в виду, по нашему предыдущему разговору в лаборатории. Помни, что я смогу извлечь полезную информацию из самой небрежной, случайной видеозаписи, при условии, что она была сделана при свете Радианта, когда ты был еще дееспособен.

— Помню.

В этот самый миг Сейбл уловил натужный скрежет, докатившийся до него сквозь подошвы скафандра откуда-то из исковерканных недр некогда расплавленной скалы.

— Что ты делаешь?! — резким тоном осведомился Сейбл. Бог ведает, каким оружием был снаряжен берсеркер, каким разрушительным потенциалом он еще обладает.

— Пытаюсь восстановить работоспособность моих встроенных источников энергии, — вкрадчиво отозвался берсеркер.

— Прекрати эти попытки сейчас же! Источника энергии, подключенного мной, вполне достаточно.

— Приказ принят к исполнению. — Скрежет тотчас же прекратился.

Сейбл лихорадочно шарил на ощупь, с трудом пытаясь просто-напросто подключить еще один небольшой прибор, снятый с пояса скафандра. Если бы только не бросало в пот!

— Послушай. Я принес магнитофон. Ты воспроизведешь в него все видеозаписи, которые могут оказаться полезными для меня при исследовании спектра Радианта. Не стирай из своих банков памяти никаких записей. Быть может, впоследствии они снова понадобятся мне.

— Приказ принят к исполнению. — Тот же надтреснутый голос, что и прежде.

Сейбл наконец-то ухитрился подключить магнитофон. Потом присел на корточки, ожидая. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем магнитофон просигналил, что поток данных иссяк.

Пару часов спустя, сидя в своей лаборатории, Сейбл сгорал от гнева и сокрушал взглядом ни в чем не повинные стены. Взгляд его был направлен вниз, в сторону невидимого противника, словно гнев мог испепелить, обратить в прах многокилометровую толщу камня.

Не запись, а сущий хлам. Полнейший бред. Немногим лучше, чем белый шум. Компьютер все еще пытался распутать эту безнадежную белиберду, но, судя по всему, враг преуспел в... впрочем, не исключено, что это вовсе не козни берсеркера. Вероятно, просто какие-то проблемы с подключением магнитофонного входа к...

Сейбл отчетливо помнил, что указал берсеркеру спецификации линейного входа магнитофона — но при этом не сделал упор на том обстоятельстве, что выходные данные должны соответствовать этим спецификациям. И вообще не мог припомнить, чтобы хоть раз упомянул о необходимости согласования входов с выходами.

Скверно, Сейбл. Недопустимая ошибка при общении с машинами любого рода. А уж с берсеркером...

Коммуникатор издал мелодичную трель; мгновение спустя на его экране показалось лицо Стража Гунавармана, и его голос раскатился по лаборатории:

— Доктор Сейбл, будет ли ваша лаборатория готова к личной инспекции Владыки через три часа?

— Я... я.... да, будет. Более того, сочту за безмерную честь, — спохватившись, добавил Сейбл.

— Хорошо. Отлично. Приготовьтесь встретить службу безопасности минут за пять до его прихода.

Как только Страж дал отбой, Сейбл огляделся. Фактически он почти готов к инспекции. Для демонстрации и обсуждения затеяны кое-какие невинные эксперименты. Почти все сколько-нибудь обличительное убрано. Все, кроме... вынув из гнезда компьютера миниатюрную кассету, Сейбл подкинул ее на ладони. Конечно, шанс, что ожидающиеся гости осмотрят кассету или воспроизведут запись, весьма невелик, не говоря уж о том, что им удастся распознать источник информации, если кассету все-таки воспроизведут. И все же в самой глубине души Сейбл не очень-то рассчитывал на некомпетентность Стражей. Опять же, испытывать судьбу совершенно незачем. На Твердыне наверняка имеются сотни, если не тысячи надежных тайников, где можно припрятать такой маленький предмет. Где никто не заметит кассету, пока не настанет пора забрать ее... ну конечно, в дальнем конце Твердыни, у космопорта, есть камеры хранения.

При помощи общественной транспортной сети в любую точку Твердыни можно добраться за несколько минут. Сейблу предстояло сделать пересадку с движущегося тротуара в скоростной лифт на площади перед рекреационной зоной. Когда он пересекал площадь, его внимание помимо воли привлекла переливающаяся огнями алая вывеска метрах в ста дальше вдоль пассажа: «Контра Руж».

Призрачные преследователи снова появились за спиной, и в попытке отогнать их Сейбл прошел мимо дверей лифта, будто направлялся совершенно в другую сторону. Сегодня он не стал надевать свою голубую рясу, и его появление в пассаже развлечений не привлекло внимания ни одного из немногочисленных посетителей.

Информационное табло перед «Контра Руж» извещало светящимися буквами, что очередное танцевальное представление состоится лишь через несколько часов. Если бы Сейбл действительно намеревался посетить представление, ему следовало бы знать об этом заранее. Повернувшись, Сейбл огляделся, пытаясь сообразить, что предпринять дальше. Вокруг не так уж много людей, но все же достаточно, чтобы определить, в самом ли деле кто-то из них следит за ним.

А теперь и швейцар начал обращать внимание на посетителя, нерешительно переминающегося с ноги на ногу, и потому, приблизившись к нему, Сейбл откашлялся:

— Мне нужна Грета Тамар.

Высокий швейцар поглядел на него с кислым видом. Сейблу подумалось, что как раз с таким видом должен глядеть на преступника полицейский.

— Девочки еще не пришли.

— Но ведь она живет где-то поблизости, а?

— С этим обращайтесь в справочную.

Наверное, швейцар слегка удивился, когда Сейбл именно так и поступил, направившись в ближайшую будку. Автоматическая справочная без промедления напечатала ему адрес Греты, чем на мгновение озадачила Сейбла: ему представлялось, что девушку должны осаждать поклонники, видевшие ее на подмостках, и она вынуждена хоть как-то ограждать свою личную жизнь. Впрочем, он тут же заметил, что рядом с ее именем в скобках напечатан ее сценический псевдоним; вероятно, на запросы по псевдониму никаких сведений не предоставляют — разве что время очередного выступления. Что же до швейцара — он, несомненно, дает те же два ответа на те же два вопроса по двадцать раз на дню и не дает себе труда запоминать имена девушек.

Как Сейбл и предполагал, квартира была расположена неподалеку. Снаружи помещение выглядело весьма скромно. На вызов по домофону ответил девичий голос, однако принадлежавший не Грете. Мысль, что остаться с ней наедине вряд ли удастся, раздосадовала Сейбла.

Пару секунд спустя дверь распахнулась. На пороге появилась обладательница фигуры танцовщицы и очаровательного лица цвета черного дерева, обрамленного невероятно белокурыми волосами.

— Я соседка Греты по комнате. Она подойдет с минуты на минуту. — Девушка смерила Сейбла почти одобрительным взглядом. — Я-то сейчас ухожу. Но вы можете войти и подождать тут, если хотите.

— Я... да, спасибо. — Так или иначе, задерживаться надолго нельзя. Нужно приберечь побольше времени, чтобы где-нибудь избавиться от кассеты и поспеть в лабораторию. Но пара минут в запасе все-таки есть.

Сейбл проводил блондинку взглядом. Быть может, при случае... Затем, оставшись в одиночестве, обернулся к полузатемненному окну, сквозь которое видна была изрядная часть площади. По-прежнему ни единого человека, смахивающего на соглядатая. Отойдя от окна, Сейбл остановился перед дешевым столиком. Следует ли оставлять записку, если придется удалиться до прихода Греты? А что ей в таком случае написать?

И в этот миг послышался писк висящего на поясе индивидуального коммуникатора. Поднеся его к глазам, сейбл увидел на крохотном экранчике лицо главного шерифа Гунавармана.

— Доктор Сейбл, я ожидал застать вас в лаборатории. Пожалуйста, возвращайтесь туда как можно скорее; визит Владыки перенесен на два часа. Где вы сейчас?

— Я... э... — Хотелось бы знать, что там видно Гунаварма-ну? — В рекреационной зоне.

Выражение напускного благодушия, навечно въевшееся в лицо Стража, слегка переменилось — видимо, в нем появился оттенок искреннего веселья.

— Значит, обратный путь много времени у вас не займет. Будьте добры, поторопитесь. Следует ли выслать за вами эскорт?

— Нет. Не нужно. Да. Сию минуту.

Значит, его уже поджидают в лаборатории. Быть может, даже встретят прямо у дверей этой квартирки. Вешая коммуникатор на пояс, Сейбл окинул комнатушку оценивающим взглядом. Вот. На одной из стен у самого пола виднелась небольшая вентиляционная решетка, немногим шире ладони. Таких в Твердыне не счесть. Сейбл присел на корточки. Под напором его сильных пальцев пластиковая решетка упруго изогнулась, легко выскочив из гнезда, и Сейбл опустил кассету в темное отверстие, не забыв сперва стереть с нее отпечатки пальцев.

Визит Владыки в лабораторию прошел гладко, хотя и тянулся дольше, чем Сейбл предполагал. Зато удостоился похвалы за свою работу — во всяком случае, за ту ее часть, которую великий вождь вроде бы сумел постичь. И лишь назавтра утром, уже прикидывая, когда следует нанести Грете повторный визит, Сейбл случайно столкнулся с коллегой, и тот в беседе обмолвился, что в рекреационной зоне арестовали какую-то неизвестную дамочку.

В вину ей вменяли обладание запретным устройством. Это первый подобный арест за многие годы, и хотя официально о нем пока не объявляли, Твердыня буквально гудела от слухов, причем сразу в нескольких версиях. Формулировка обвинения гласит, что арестованная как минимум подозревается в прямых сношениях с берсеркером; практически такое же обвинение предъявили бы и Сейблу, если бы его секретная деятельность вдруг выплыла наружу. А это наиболее пагубный вид доброжиль-ской деятельности; членство в подпольной ячейке или клубе сочувствующих врагу, скорее всего без непосредственного контакта с таковым, считается далеко не столь предосудительным.

Раньше, узнав о находке каких-либо запчастей берсеркеров, Сейбл всякий раз просил Гунавармана о допуске к исследованиям. Не осмелился сделать исключение и в этот раз.

— Да, доктор, — ответил Страж, глядя на него с маленького экранчика. — Сегодня мы получили запретное устройство. Почему вас это интересует?

— Полагаю, я уже неоднократно объяснял вам причину подобного интереса. Если есть какая-либо вероятность, что это... устройство... содержит сведения, имеющие отношение к теме моих исследований, я просто обязан прибегнуть ко всем доступным средствам...

— Пожалуй, я могу избавить вас от излишних забот. На сей раз это всего-навсего кассета от видеомагнитофона типового образца. Она была обнаружена вчера вечером в процессе текущего профилактического обыска квартир новоприбывших в рекреационной зоне. Информация на кассете хитроумно зашифрована, шифр мы еще не разгадали. Но я весьма сомневаюсь, что она имеет какое-либо отношение к космофизике. Разумеется, все это строго между нами.

— Конечно. Но, простите за любопытство, если вы еще не взломали шифр, то откуда знаете, что предмет попадает в категорию запрещенных?

— Способ шифровки — как бы это сказать — отмечен особой печатью. Наши эксперты определили, что на каком-то этапе данная информация хранилась в банках памяти берсеркера. Одна из двух девушек, живших в квартире, покончила с собой прежде, чем мы успели ее допросить, — по виду типично доброжильский выход из крайней ситуации. Вторая подозреваемая покамест все отрицает. Мы вот-вот получим ордер на ЗП, и тогда все прояснится.

— Зондирование памяти? А я и не знал, что вы все еще имеете право...

— О да. Хотя в наши дни мы обязаны следовать строгой судебной процедуре. Допрос должен проходить в присутствии официальных свидетелей. А если будет установлена невиновность субъекта, допрос следует немедленно прекратить. Но в данном случае, по-моему, все пройдет тихо и гладко.

Сейбл тайком заказал распечатку всех судебных документов за последние двадцать четыре часа. Ну вот: Грета Тамар, санкция на проведение зондирования памяти. По крайней мере, она жива.

Конечно, пытаться чем-нибудь помочь ей совершенно бессмысленно. Если зондирование памяти докажет ее вину, оно же покажет, что Сейбл — всего-навсего ее невинный знакомый. На самом же деле оно наверняка докажет невиновность девушки, и тогда ее непременно отпустят. Со временем причиненный ее интеллекту ущерб сойдет на нет — во всяком случае, в достаточной степени, чтобы она смогла заниматься ремеслом танцовщицы.

А вот с какой стати наложила на себя руки ее подруга по комнате? Ох уж эти артистки. Психическая неуравновешенность...

Даже если властям станет когда-нибудь известно, что он знаком с Гретой Тамар, вовсе незачем лезть на рожон и самому трубить об этом. Нет уж, ведь на самом деле ему даже не положено догадываться, что арестована именно она. Гунаварман в разговоре не упоминал никаких имен.

Нет, ни за что, ведь в лучшем случае он впутается в канительное, муторное расследование. А на самом деле рискует напороться на кое-что похуже.

И вообще, тут главное — его работа, поиск научной истины. О нем самом и речи нет, не говоря уж о какой-то там плясунье. Но если пропадет он, пропадет и вся его работа. Кто еще извлечет из Радианта Тамплиера истины, открывающие космофизике новые блистательные горизонты? Во всей Галактике обнаружено всего семь других Радиантов, но ни один из них так недоступен для исследований, как этот, и ни один человек во Вселенной не знает его так же хорошо, как Георгиус Сейбл.

Да, воистину бессмысленно пытаться чем-нибудь помочь бедной девушке. Но Сейбл с удивлением поймал себя на том, что в минутном порыве чувств был готов решиться на подобное.

Но и замыкаться в четырех стенах тоже ни в коем случае нельзя. Если на него пала хоть легкая тень подозрения, если Стражи следят за его перемещениями, тогда внезапное прекращение полевых вылазок вызовет больше проблем, чем их продолжение. Опять же, в пустынных дарданских просторах куда легче определить, следят за ним Стражи или нет.

Сейбл взял с собой небольшой голографический проектор, чтобы просмотреть видеозаписи, прежде чем забрать их с собой.

— На сей раз, — сказал он бронированной башке, торчащей из лавы, — я приказываю тебе давать информацию во вразумительном виде.

По чудовищным плечам пробежала пульсирующая вибрация, будто берсеркера передернуло.

— Приказ принят к исполнению.

И наконец-то Сейбл узрел то, о чем просил. Сцену за сценой, отснятые при естественном освещении Радианта. Вот ряд берсеркеров, выстроившихся, как на парад, где-то на внутренней поверхности Твердыни в окружении разбитых стеклянных дарданских крыш. Да, из этой картины определенно можно будет что-то извлечь. И из этой, весьма сходной. И из...

— Погоди. Минуточку. Вернись, дай мне посмотреть эту еще раз. Что это?

Он снова смотрел на внутреннюю поверхность Твердыни, залитую светом Радианта, Но на сей раз берсеркеров нигде не было видно. В центре сцены находилась молодая женщина в скафандре какой-то незнакомой Сейблу конструкции. Легкий скафандр почти не сковывал ее движений, и двухсекундная запись запечатлела какой-то ее жест. Женщина воздела руки к горнему свету, словно берсеркер запечатлел ее во время ритуала или танца, посвященного самому Радианту. Темные, коротко подстриженные кудрявые волосы увенчаны украшенной драгоценными камнями диадемой. Длинные ресницы опущены, лицо полно непередаваемого очарования.

Сейбл посмотрел фрагмент еще трижды.

— Погоди еще. Отложи пока остальные записи. Кто это был?

Машинному интеллекту берсеркера все вопросы наверняка представлялись одинаково несущественными.

— Живая единица Елена Дарданская, — все тем же бесстрастным, надтреснутым голосом поведал он Сейблу.

— Но... — Сейблу вдруг показалось, что все это лишь замысловатый сон. — Покажи еще раз и останови движение ровно посередине да, вот так. А теперь ответь, сколько лет этой записи?

— Она относится к четыреста пятьдесят первому столетию согласно вашей системе летосчисления.

— До нападения берсеркеров на Твердыню? И с какой стати ты заявляешь мне, что это она?

— Это видеозапись Елены Дарданской. Другой не существует. Она была предоставлена мне в качестве средства опознания. Я специализированный убийца, и во время последней миссии был послан для уничтожения данной особи.

— Ты... ты утверждаешь, что был машиной... убившей Елену Дарданскую?

— Нет.

— Объяснись.

— Вместе с другими машинами я был запрограммирован убить ее. Но был поврежден и застрял здесь до того, как сумел осуществить свою миссию.

Сейбл показал, что сомневается, потому что уже уверился, что машина каким-то образом видит его.

— Ты застрял здесь во время отвоевания Твердыни тамплиерами. Именно тогда сформировался этот лавовый поток. Намного позже после смерти Елены.

— Именно тогда я здесь и застрял. Но мы узнали, где спрятана живая особь Елена Дарданская, пребывающая в состоянии приостановленной жизнедеятельности, всего за час до атаки тамплиеров.

— То есть дарданцы каким-то образом спрятали ее от вас, и вы не сумели найти ее до той поры?

— Дарданцы спрятали ее. Мне неизвестно, была ли она найдена после того.

Сейбл изо всех сил пытался осознать все это.

— Ты утверждаешь, что, по твоим сведениям, она все еще может находиться где-то в состоянии приостановленной жизнедеятельности, то есть еще живой.

— Подтверждаю.

Сейбл бросил взгляд на видеомагнитофон, на минуту забыв, ради чего принес его сюда.

— Где именно находится ее предполагаемый тайник?

Когда Сейблу удалось пробиться через систему координат берсеркера в человеческую, выяснилось, что предполагаемый тайник находится не так уж далеко. Стоило конкретизировать местоположение, как он добрался до указанного перекрестка дарданских коридоров за считаные минуты. Согласно предоставленным сведениям, жизнеобеспечивающий саркофаг Елены находился там позади полустертых отметок на стене.

В этом регионе не обнаружилось ни одной из подпалин, которые Сейбл по обычаю оставлял на стенах, отмечая места, уже изученные во время его систематических исследований Твердыни. Причем в регионе потенциально опасном, поскольку не так давно кладка тут обрушилась на довольно обширном участке. Перекресток коридоров превратился в извилистую пещеру, заваленную большими и малыми обломками стен, потолка и пола. Обломки немного обились и обкатались, так что острых граней у них уже не осталось. Вероятно, из-за низкой гравитации они время от времени подвергались встряске из-за пертурбаций во время вековечного кружения Твердыни вокруг Радианта. Наверняка со временем обломки изотрутся друг о друга в песок, и тот, рассеявшись, заполнит рытвины ближайших коридоров.

Но покамест обломки высились высокой грудой. В свете прожекторов скафандра Сейбл различил тусклый овоид размером с рояль или чуть больше, на девять десятых погребенный в этой груде, более гладкий и округлый, чем разбитая кладка.

Вскарабкавшись к овоиду, Сейбл без особого труда расшвырял завалившие его камни. Мысленно сравнивая находку, сделанную из прочного искусственного вещества, с рядом известных ему устройств гибернации, Сейбл обнаружил, что та подходит под описание любого из них.

А что теперь? Предположим, просто предположим, что существует реальный шанс... Открыть саркофаг здесь, посреди холода безвоздушного пространства, Сейбл не осмелился. А приборов, которые позволили бы ему аккуратно прозондировать внутренности находки, он не прихватил. Придется вернуться в базовый лагерь и как-нибудь пригнать сюда флаер.

Провести сюда транспорт оказалось легче, чем он ожидал. Нашелся окольный путь, и менее чем через час овоид был прикреплен к флаеру липкими лентами. Медленно буксируя его к лагерю, Сейбл размышлял о том, что находку надо держать в секрете, по крайней мере временно. Стоит объявить о важном открытии, и тут не продохнешь от следователей-исследователей. А подобного Сейбл позволить не мог, пока от берсеркера тут не останется и следа.

Потребовалось несколько расширить палатку, прежде чем удалось втиснуть в нее овоид, да чтобы при этом осталось место для работы. Как только палатка заполнилась воздухом, Сейбл начал бережный обогрев наружной поверхности саркофага, чтобы обращаться с ним было легче. Затем пустил в ход звукосниматель, пытаясь что-нибудь выяснить о том, что находится внутри.

Сразу же стало очевидно, что там что-то происходит. В наушниках послышался негромкий механический гул — вероятно, вызванный сотрясениями при перевозке или появлением теплого воздуха вокруг.

Гул работы тонких механизмов. А затем — еще один звук, четкий и размеренный. Лишь через несколько долгих секунд память Сейбла распознала в нем биение человеческого сердца.

Он не замечал течения времени, но на самом деле прошли лишь считаные минуты, когда Сейбл решил, что готов к следующему шагу. Открыть крышку саркофага ему удалось без малейшего труда. Внутри обнаружилась сложнейшая машинерия; да, очевидно, это хитроумная система жизнеобеспечения. А во внутреннем саркофаге, упрятанном в наружный, как матрешка, виднелось смотровое оконце. Сейбл направил туда луч света.

Как и положено при гибернации, кожу женщины, лежавшей в саркофаге, покрывала перепончатая пленка полуживой субстанции, помогающей поддерживать жизнь. Но теперь пленка начала оползать с ее лица.

И несравненная красота этого лица прогнала все сомнения прочь. Елена Дарданская дышит, Елена Дарданская жива.

Да разве можно не простить все на свете тому, кто вернул к жизни саму Царицу Любви? Все, даже доброжильскую деятельность, обладание запретным устройством?

Однако возможна и обратная трактовка: этот человек по указаниям берсеркера разыскал Царицу и тем самым навлек на нее окончательную погибель.

Конечно, человек нерешительный, опасающийся любого риска, просто-напросто не оказался бы здесь и не столкнулся бы с подобной проблемой. Сейбл же заранее достал своего аварийного медиробота — устройство размером с чемодан, обычно закрепленное позади сиденья флаера — и поставил его наготове в шатре. И, собравшись с духом, будто для нырка в ледяную воду, неуклюже отстегнул запоры внутреннего саркофага, откинул крышку и торопливо подключил щупы медиробота к голове, груди и запястьям Елены, попутно срывая полуживую пену целыми горстями.

Не успел он подключить третий щуп, как ее веки затрепетали, и распахнувшиеся черные глаза поглядели на Сейбла. Ему показалось, что во взгляде светился разум и понимание. Погружаясь в сон, Елена наверняка возлагала надежды на пробуждение хотя бы при подобных обстоятельствах: пусть на руках у чужака, но зато не в металлических клешнях.

— Елена... — Произнося ее имя, Сейбл уловил в собственном голосе непреднамеренную фальшь, этакий театральный наигрыш. — Вы меня слышите? Понимаете? — проговорил он на стандартном языке; скудные познания в дарданском, приобретенные при изучении древних архивов, в этот миг напрочь вылетели у него из головы. Однако Сейбл подумал, что дарданские аристократы знали стандартный достаточно хорошо, чтобы уловить общий смысл сказанного, а сам язык вряд ли так уж сильно изменился за века, истекшие с момента ее погребения. — Вы в полной безопасности, — заверил он женщину, преклоняя колени у ее ложа. Во взгляде Елены промелькнуло некое подобие облегчения, и Сейбл продолжал: — Берсеркеров прогнали.

Ее полные, бесподобные губы слегка разомкнулись, но не проронили ни звука. Чуточку приподнявшись, Елена передернула обнаженными плечами, чтобы освободить руки из липкой пены.

Сейбл в тревоге обернулся к роботу. Судя по показаниям индикаторов, состояние пациентки вполне благополучно. Даже не будучи специалистом, он понял, что уровень содержания лекарств в ее крови весьма высок, однако постепенно снижается. Ничего удивительного, ведь она только что пробудилась от гибернации.

— Елена, вам нечего бояться. Вы меня слышите? Берсеркеры разбиты. — Гибель блистательной Дардании он решил утаить, во всяком случае до поры до времени.

Елена уже приняла почти сидячее положение, опираясь на роскошные подушки своего ложа. Да, в ее взгляде светилось облегчение, однако не без примеси беспокойства. К тому же она до сих пор не проронила ни слова.

Насколько было Сейблу известно, людям, пробужденным от гибернации, следует незамедлительно подкрепиться, и он поспешил предложить ей еду и питье. Елена отведала подношение — сперва нерешительно, затем с явным удовольствием.

— Ничего страшного, вам вовсе не обязательно говорить со мной прямо сейчас. Война — окончена. — Последние слова он старательно выговорил по-дардански, запоздало выудив их из памяти.

— Вы — Елена. — Ему показалось, что ее божественный лик выразил согласие. Сейбл снова перешел на стандартный: — Я Георгиус Сейбл. Доктор космофизики, магистр... впрочем, что мне теперь до того? Я спас вас, а все остальное несущественно.

Елена улыбнулась ему. А может, это все-таки лишь сон, не более?..

Пена все продолжала клочьями осыпаться с ее кожи. Боже милостивый, что же ей надеть? Второпях пошарив вокруг, Сейбл наткнулся на запасной комбинезон. Отвернулся, слыша, как у него за спиной Елена выбралась из своего выстеленного подушками саркофага и оделась.

А что это такое пристегнуто у него к поясу? Ах да, видеомагнитофон со свежей записью. Сейбл даже не сразу припомнил, зачем это ему вдруг понадобился магнитофон. Надо отвезти его в лабораторию и убедиться, что на сей раз информация вполне читабельна. После этого берсеркера можно спокойно уничтожить.

Сейбл уже приготовил в лагере инструменты, чтобы сокрушить металл, и химикалии, чтобы растворить его. Но броня берсеркера, мягко говоря, будет неуступчива. А уничтожить ее надо радикально, вместе с запекшейся на ней лавой, чтобы никто и никогда даже не догадался о ее существовании. На это потребуется какое-то время. А также специальное оборудование и припасы, за которыми придется вернуться в город.

Через три часа после пробуждения Елена, облаченная в просторный комбинезон, сидела на подушках, извлеченных Сейб-лом из саркофага и прилаженных на камнях. Казалось, ей не нужно больше ничего на свете — только бы сидеть, устремив на своего спасителя ласковый взор и не требуя от него ничего, кроме, как вскоре выяснилось, его собственного присутствия.

Сейбл мучительно пытался растолковать, что его ждут важные дела, что ему надо уйти, на время покинув ее в одиночестве.

— Я должен идти. Я вернусь. Скоро.

О том, чтобы взять ее с собой, не может быть и речи. Как ни верти, а скафандр только один.

Но Елена почему-то никак не хотела отпускать своего спасителя, в явном смятении бросившись к шлюзу, чтобы преградить дорогу, и с мольбой простирая к Сейблу руки.

— Елена. Мне в самом деле надо идти. Я...

Она отчаянно замахала руками, выражая свой протест.

— Но, видите ли, один берсеркер еще остался. Мы все еще подвергаемся опасности, пока он... пока...

Елена улыбнулась ему, и в улыбке этой светилась не одна только благодарность. В этот миг Сейбл уже не сумел убедить себя, что все это происходит наяву. Пленительно, с недвусмысленным призывом поводя бедрами, Царица Любви открыла ему объятия...

Когда способность мыслить связно и хладнокровно вернулась к Сейблу, он снова терпеливо пустился в разъяснения:

— Елена, дорогая моя. Видишь ли, я просто-таки обязан идти. В город. Чтобы раздобыть...

Ее чарующее лицо озарилось ярким светом понимания, готовности пойти на уступки.

— Мне надо взять кое-какие вещи, необходимые мне как воздух. А потом сразу назад, клянусь. Прямиком сюда. Ты хочешь, чтобы я кого-нибудь привел, не так ли? Я... — Сейбл собрался было растолковать, что пока не может никому открыться, но вновь вспыхнувшая в ее глазах тревога поведала, что как раз этого Елена хочет менее всего на свете. — Тогда ладно. Отлично. Никого. Я принесу еще скафандр... но твое пребывание здесь пока останется моей тайной, нашей тайной. По нраву ли тебе такое? О, моя царица!

Увидев радость на лице Елены, Сейбл припал к ее стопам, чтобы облобызать их.

— Моя, только моя! — И принялся надевать шлем. — Вернусь не позже чем через сутки — если удастся. Хронометр вот тут, видишь? Но если я задержусь дольше, не волнуйся. В этом убежище имеется все, что может тебе понадобиться. Буду спешить изо всех сил.

Елена взглядом благословила его.

Спохватился Сейбл лишь в тамбуре шлюза и вынужден был вернуться за магнитофоном, едва не забытым за всей этой чехардой.

Однако рано или поздно, а доставить Царицу в город все равно придется — и каким же образом тогда объяснять, почему так долго таил ее от мира? Она волей-неволей расскажет остальным, сколько дней провела в палатке. Впрочем, способ обойти эту проблему какой-нибудь, да найдется. Но пока что ломать над ним голову Сейблу не хотелось. Царица принадлежит ему одному, и никому больше... но прежде, в первую голову, надо избавиться от берсеркера. Нет, сперва, даже раньше того, надо убедиться в том, что на этот раз он дал качественную информацию.

Быть может, Елена знает, быть может, откроет ему, где таятся припрятанные дарданские сокровища...

И ведь она сделала его своим возлюбленным, вернее, своим случайным наложником. Неужто такова истина о частной жизни и характере великой царицы, служившей эталоном целомудрия, чести и преданности собственному народу? Тогда в конечном итоге за ее возвращение миру не поблагодарит ни одна живая душа.

Пытаясь просчитать все наперед, Сейбл понял, что в не столь отдаленном будущем матрица его жизни вырождается до полного уничтожения. Прогнозировать ход событий нечего и пытаться. Это куда хуже неопределенности, это полнейшая неизвестность.

На сей раз лабораторный компьютер принял видеозаписи без единой претензии и тотчас же приступил к их обработке.

Запросив по индивидуальному информационному терминалу распечатку всех официальных сообщений, сделанных Стражами или отцами города во время своего отсутствия, Сейбл узнал, что по завершении зондирования памяти актриса Грета Тамар отпущена под надзор назначенного судом адвоката и ныне в удовлетворительном состоянии пребывает в общегражданском отделении госпиталя.

Больше ни слова ни о доброжилах, ни о берсеркерах. Опять же по возвращении Сейбла не подстерегали у двери Стражи в черных одеяниях.

Когда Сейбл снова бросил взгляд на экран лабораторного компьютера, то сразу же увидел надпись: «ОБНАРУЖЕНА НЕКОРРЕКТНАЯ ДАТИРОВКА». И приказал:

— Дай подробности.

«СПЕКТР ЗАПИСИ, ОТНОСИМОЙ К 451 ВЕКУ, СОВПАДАЕТ СО СПЕКТРОМ РАДИАНТА В 152 ДЕНЬ 23 ГОДА 456 ВЕКА».

— Дай-ка поглядеть.

Это оказался, как Сейбл уже заподозрил в глубине души, тот самый фрагмент, где Елена на внутренней поверхности Твердыни исступленно воздела руки в каком-то странном ритуале — или танце.

Сингулярность, то есть уничтожение, грядущего стремительно неслась навстречу.

— Ты говоришь... говоришь, что спектр в этой записи тождественен с другим, записанным нами... как ты сказал? Когда там?

«38 ДНЕЙ 11 ЧАСОВ И ОКОЛО 44 МИНУТ НАЗАД».

Как только с погрузкой необходимых средств уничтожения берсеркера на флаер было покончено, Сейбл на предельной скорости помчался в лагерь, не задержавшись, чтобы добыть второй скафандр.

В палатке все было разбросано, словно Елена неустанно что-то разыскивала. Грудь ее под мешковатым комбинезоном порывисто вздымалась, будто после тяжких трудов или в порыве страстей.

Протянув к нему руки, Елена снова изобразила лучезарную улыбку.

Но Сейбл остановился у самого шлюза, стащив с головы шлем и угрюмо воззрившись на гостью.

— Ты кто такая?

Скривившись, она наклонила голову к плечу, но не обмолвилась ни словом, все с той же застывшей на губах улыбкой простирая руки.

— Я спросил, кто ты такая?!Эта. голограмма сделана всего тридцать восемь дней назад.

Елена переменилась в лице. Заученное выражение так и не покинуло его, но теперь на ее чертах заиграл иной свет. Свет, исходивший извне палатки и приближавшийся к ним.

К ним приближались четверо, нацелив в сторону Сейбла оружие. Сквозь пластик и скафандры он не мог разглядеть, мужчины это или женщины. Двое тотчас же вошли через шлюз, а двое других остались снаружи, чтобы осмотреть груз, доставленный Сейблом на флаере.

— Черт побери, ну и долго же вы! — То были первые слова, наконец-то сорвавшиеся с очаровательных губ лже-Елены.

Первым вошел мужчина с пистолетом в руке. Не обращая пока внимания на Сейбла, он поглядел на нее с кислой ухмылкой.

— Как я погляжу, ты прекрасно выдержала пять дней в холодильнике.

— Это было куда легче, чем провести день с ним... черт побери! — Предназначенная Сейблу улыбка Елены обратилась в такой же привычный оскал.

Мужчина, вошедший в палатку вторым, остановился в тамбуре, положив ладонь на торчащую из кобуры рукоятку пистолета и не сводя с Сейбла настороженного взгляда.

Теперь первый — высокий, угрюмый, но не полицейский — уверенно вложил пистолет в кобуру, сосредоточив внимание на Сейбле.

— Мне бы хотелось заглянуть в твою лабораторию и, возможно, прихватить оттуда кое-что. Так что давай ключ или говори код.

Сейбл облизнул губы.

— Кто вы такие? — В его голосе не было ни намека на страх, одно лишь гневное высокомерие. — И что это за женщина?

— Рекомендую держать себя в руках. Она развлекала тебя, чтобы ты не путался у нас под ногами, пока мы готовили городу небольшой сюрприз. Каждый из нас служит Господину по-своему... даже ты уже послужил ему. Ты дал Господину достаточно энергии, чтобы он смог позвать нас на помощь некоторое время назад... да, что? — Он повернул голову в шлеме, чтобы посмотреть сквозь стену палатки. — Полностью выбрался? Уже на собственном энергоснабжении? Великолепно! — И снова обернулся к Сейблу: — А я кто? Тот, кто получит у тебя ключ от лаборатории не мытьем, так катаньем, уж будь покоен. Мы уже давненько тебя опекаем, уже много дней. Уж мы позаботились, чтобы у бедняжки Греты завелась новая соседка по квартире, как только ты с ней спутался. Бедняжка Грета даже не догадывалась... видишь ли, мы считали, что нам может понадобиться твой флаер с этим последним грузом инструментов и химикатов, чтобы вызволить Господина. Но, как оказалось, нужда в нем отпала.

Елена — женщина, явившаяся Сейблу под личиной Елены, — вошла в поле его зрения и обернулась лицом, словно собираясь напоследок поиздеваться над ним.

Но он так и не узнал, что было у нее на уме. Ее черные глаза вдруг распахнулись в пародии на тошнотворный ужас, и в следующий миг она рухнула как подкошенная.

Сейбл успел мельком заметить выскакивающие откуда-то фигуры в скафандрах, а затем все его тело содрогнулось от удара чудовищной беззвучной, невидимой, мягкой дубины. Удар был лишен направления, но выстоять перед ним было просто невозможно. Мышцы отказали, нервы испарились, и каменный пол укрытия взмыл, чтобы подхватить неуклюже повалившегося человека.

Упав, Сейбл уже не мог шелохнуть ни рукой, ни ногой. Даже простое дыхание требовало неимоверных усилий.

Послышался вздох распахнувшегося шлюза. Поднять голову, чтобы взглянуть на пришедших, было свыше сил Сейбла; в поле его зрения были только скафандры упавших и камни пола.

Затем перед глазами остановились черные сапоги, сапоги Стража. Ухватив Сейбла за плечо, чья-то рука развернула его, и веселые глаза Гунавармана мгновение с триумфом разглядывали Сейбла, после чего главный шериф двинулся дальше.

Шаркнув, рядом остановилась еще пара сапог.

— Да, это Елена Надрад, она самая — во всяком случае, под этим именем эта шлюха известна в Парижской аллее. Думаю, если выяснить на других планетах, выплывет еще имя-другое. Ты готова потолковать с нами, Елена? Или нет еще? Ничего, оправишься. Через часок действие парализатора окончится.

— Шеф, я вот ломаю голову, что они тут затевали с гиберна-тором? Ладно, выясним.

Гунаварман тем временем начал радиопереговоры с каким-то далеким собеседником. Сейбл, мучительно надрывавшийся в попытках дышать, шевельнуться, заговорить, слышал лишь обрывки реплик:

— Очевидно, уже давненько устроили тут место для сборищ... вероятно, откапывали части берсеркеров... аппаратуру... да, сир, на этот раз записи берсеркера обнаружены в лаборатории... зачем-то включена рекламная голограмма Елены Надрад... да, просто ошеломительный факт. Но никаких сомнений... мы проследовали за ним прямо сюда. Джоро — подстрекатель доброжилов, за которым мы следили, находится тут... да, сир. Большое спасибо. Я передам ваши слова своим людям.

Еще секунда-другая, и беседа завершилась. Сияющий Гунаварман снова склонился над Сейблом, пробормотав:

— Богатые трофеи. Вы что-то хотите мне сказать?

Взгляд Сейбла был устремлен на поверженного Джоро. Из плохо прикрытого кармана скафандра доброжила виднелся кроваво-красный цилиндрик с обрезком провода на торце.

— Что-то важное, доктор?

Сейбл надрывался из последних сил. Всего пару слов.

— Бе-ри-тесь... за... ору-жие...

Гунаварман весело, самоуверенно оглянулся на подчиненных, толпящихся вокруг палатки.

— Зачем?

Сквозь скальные пласты до слуха Сейбла уже докатывался мягко пульсирующий, зудящий гул. С каждым мгновением все ближе.

— К... оружию... — выдохнул он, хотя и не думал, что от их жалких пистолетиков будет какой-то прок.

Инструменты науки сами по себе не открывают истин. И далеко не все искания завершаются, когда перекрестье прицела поймает мишень.

ЗВЕЗДНАЯ ПЕСНЬ

Они пробились через темную туманность Тайнарус с боями, что стоило им трех крейсеров, и после этого продолжали нести потери в трехдневной акции, пока абордажные партии пробивались в Гадес. Адмирал флота с самого начала и до конца боялся, что компьютер, командующий берсеркерами, уничтожит всю станцию вместе с живыми захватчиками, пустив их в вакуум в окончательном Gotterdamerung[16] при помощи зарядов самоуничтожения. Но и возлагал надежды на проекторы стасис-поля, которые его люди взяли в бой во избежание каких-либо ядерных взрывов. Он послал живых людей на абордаж лишь из-за уверенности, что в Гадесе содержатся в плену живые люди. Его надежды оправдались; по крайней мере, ядерный взрыв по каким-то причинам не последовал.

Предположение о пленниках тоже подтвердилось... до некоторой степени. Эркюль, киберпсихолог, пришедший для осмотра после сражения, определенно нашел там людей. В каком-то смысле. Отчасти. Отдельные органы, кое-как функционировавшие, связанные с не-человеческим и не-живым. По большей части органы представляли собой человеческие мозги, выращенные на искусственной культуре с использованием аппаратуры, должно быть, захваченной берсеркерами на каком-то из летающих госпиталей.

Наши человеческие лаборатории растили культуру тканей мозга из клеток человеческих эмбрионов, выращивая их до размеров взрослого мозга, а затем расчленяя по мере необходимости. Скажем, доктор урезает лобные доли, поврежденные болезнью или раной. Материал клеточной культуры мозга служит в качестве матрицы для восстановления, сырьем, на котором может отпечататься прежняя личность. Культуры клеток мозга, выращенные в стеклянных банках, совершенно не люди, разве что в потенциале. Даже профан легко отличит их от нормально развитого мозга по явному отсутствию хитросплетения извилин. Клеточные культуры не могут быть людьми в смысле поддержания нормального человеческого мышления. Для развития мозга определенной личности необходимы и определенные гормоны, и прочие деликатные химические соединения, не говоря уже о необходимости стимулов в виде опыта, непрерывного обстрела информацией от органов чувств. В самом деле, определенные чувственные воздействия необходимы даже для того, чтобы клеточная культура мозга развилась хотя бы до состояния шаблона, пригодного для использования в хирургии. В качестве подобного воздействия повсеместно используется музыка.

Берсеркеры, несомненно, научились выращивать клетки печени, сердца и желез, не только мозгов, но выказывали пристальный интерес и к способности человека мыслить. Видимо, берсеркеры испытывали компьютерный аналог благоговения перед емкостью памяти и вычислительной мощностью, которые природа сумела втиснуть в пару сотён кубических сантиметров человеческой нервной системы в течение нескольких миллиардов лет эволюции.

За время долгой войны с человеком берсеркеры то и дело пытались встроить человеческие мозги в свои собственные цепи. Они ни разу не добились особых успехов, но попыток не оставили.

Конечно, сами берсеркеры не давали имен ничему. Но люди не так уж заблуждались, назвав этот исследовательский центр Гадесом. Этот Гадес был запрятан в темной туманности Тайнарус, в свою очередь находившейся примерно в треугольнике, образованном системами Зитц, Токкс и Йати. Люди уже много лет знали о Гадесе и его приблизительном местонахождении, но лишь сейчас смогли собрать в этом секторе Галактики вооруженные силы, достаточно мощные, чтобы отыскать и уничтожить его.

— Я подтверждаю, что в этом контейнере нет человеческой жизни, — сказал киберпсихолог Эркюль себе под нос, одновременно ставя печать с теми же словами на стоящий перед ним гласситовый бокс. Помощник Эркюля дал знак, и дюжий десантник, работающий с ними, выдернул разъемы и кабели, позволив находящейся там вещи умереть. Этот мозг был не клеточной культурой, а некогда принадлежал нервной системе живого пленника. Он был очень поврежден не только из-за отсутствия большей части человеческого организма, но и из-за подключения к массе электронного и микромеханического оборудования. При помощи какой-то обучающей программы — видимо, комбинации наказаний и вознаграждений — берсеркер научил этот мозг выполнять определенные вычислительные операции с огромной скоростью и низкой вероятностью ошибки. Похоже, всякий раз по окончании вычислений механизм в контейнере мозга немедленно сбрасывал все счетчики на ноль и снова подавал на входы ту же информацию, и решение задачи мозгом возобновлялось. Теперь мозг утратил способность выполнять что-либо, кроме этой работы, и если в нем и теплилась какая-то человеческая жизнь, — а в такой возможности Эркюль ни за что не признался бы вслух, — то, по мнению киберпсихолога, милосердие требовало погасить ее как можно быстрее.

— Следующий вердикт? — спросил он у десантника и тут же прикусил язык, осознав, что только что отпустил жуткую шутку насчет своей роли палача. Однако никто из его коллег, прочесывающих Гадес, не заметил ее. «Но дай только нам пару дней, — подумал он, — и мы снова отыщем темы, над которыми сможем посмеяться».

Как бы то ни было, он должен продолжать свою работу в попытке отделить спасенных военнопленных — пока что таковых обнаружилось двое, может быть, когда-нибудь они даже снова обретут человеческий облик — от коллекции законсервированных в банках более или менее функционирующих органов.

Когда перед ним поставили следующий контейнер, Эркюль пережил тяжелый момент, тяжелый даже для сегодняшнего дня, узнав в содержимом отчасти и собственную работу.

История началась более стандартного года назад, на не слишком отдаленной планете Зитц, в огромном зале, украшенном и забитом толпами ради одного из радостнейших событий.

— Ты счастлива, милая? — спросил Ордей Каллисон свою невесту, когда ему выпала возможность на секундочку взять ее за руку и переброситься с ней парой слов среди гама свадебного пира. Не то чтобы он сомневался в ее счастье, просто этот банальный вопрос из трех слов был лучшей репликой, которую он мог подыскать — если, конечно, не петь.

— О-о-о, счастлива, да! — В этот момент Эври была так же немногословна, как и он. Но правдивость ее слов была и в голосе, и в глазах, чудесных, как песня, которую мог сложить и спеть Ордей.

Конечно, он не позволил бы себе покинуть всех даже на медовый месяц, не спев хотя бы одну песню.

— Спой что-нибудь, Ордей! — окликнул его через длинный пиршественный стол Гиман Больф, наполнявший свою чашу хрустальным фонтаном пунша. Прославленный возрожденец Веры прибыл на свадебную церемонию из системы Йати. На космодроме его личный корабль повел себя несколько странно: водородная силовая лампа загорелась так, что дым сгоревшей изоляции заставил преподобного бежать из кабины, утирая слезящиеся обожженные глаза; но после этого дурного предзнаменования все шло чудесно до самого конца дня.

— Спой, Ордей! — тотчас же подхватили призыв голоса остальных. — Да, ты должен. Спой!

— Но это ведь моя собственная свадьба, и я не совсем настроен...

Его возражения потонули в криках.

Этот человек воплощал в себе музыку. А сердце его воистину могло разорваться от безмерности испытанного сегодня счастья, если только не излить чувства. Он поднялся на ноги, и один из его довереннейших слуг, предвидевший, что Ордей споет, проворно поднес ему инструмент, изобретенный самим Ордеем. В маленький ящичек, который Ордей мог повесить на шею, как аккордеон, была втиснута акустическая система, включавшая в себя все — от супербасов до пищалок, плюс изрядную долю электроники и аудионики. А на плоской поверхности ящичка имелись десять сенсоров, на которых Ордей играл всеми десятью пальцами. Он называл этот ящичек своей музыкальной шкатулкой, поскольку надо же было его как-нибудь называть. Подражатели Ордея делали для себя более пышные и более мощные музыкальные шкатулки, но удивительно — немногие, даже среди девушек в возрасте от двенадцати до двадцати лет, слушали подражателей Ордея.

Поэтому Ордей Каллисон пел на своей собственной свадьбе, и его аудитория была зачарована как всегда. Испокон веков, с древнейших времен люди не знали музыканта, равного Ордею. Высоколобые музыкальные критики оцепенели от восхищения на своих почетных местах во главе стола; его песни опьянили культурных и не слишком культурных денежных магнатов Зитца, Токкса и Йати, — некоторые из них прибыли на собственных гоночных кораблях, — и более рядовых гостей, как не могло бы опьянить их никакое вино. И юные девушки, фанатически преданные Орд ею, сгрудившиеся плотной массой за дверьми, отдались его музыке до потери сознания и даже более того.

Пару недель спустя Ордей, Эври и их новые друзья за последние годы, годы успеха и ошеломительного богатства, отправились в космос на своих спортивных одноместных кораблях, чтобы сыграть в игру, которую называли салочками. На этот раз Ордей играл в обратную версию этой игры, шмыгнув в угол защищенного объема пространства, искренне пытаясь ускользнуть от девичьих кораблей, порхавших мимо, вместо того чтобы гоняться за ними.

Он одним глазом приглядывал за кораблем Эври и чуточку рассердился, потому что не мог найти его, когда из ниоткуда к Ордею устремился другой мальчишеский корабль с сияющими по всему спектру сигналами SOS. Через минуту все до единого оставили игру. На экранах крохотных корабликов появилось лицо Арти — юноши, чья гоночная яхта только что затормозила рядом с яхтой Ордея.

— Я пытался, Ордей... — лепетал Арти. — Я... то есть я не пытался... Я не хотел причинить ей никакого вреда... Они захватили ее... Не моя вина, что она...

Медленно, невероятно медленно раскрылась истина случившегося. Арти гнался за кораблем Эври и захватил его, как и положено в игре. Пришвартовавшись к ее кораблю, он перешел к ней на борт, чтобы потребовать обычной награды. Но Эври, конечно, была уже замужем, а замужество означало для нее очень многое, как и для Ордея, сегодня ловившего девушек чисто символически. Почему-то оба считали, что всем на свете должно быть ясно, что со времени их свадьбы мир переменился, и правила игры в салочки должны быть с этой поры для них изменены.

Не в силах втолковать Арти новое положение вещей словами, Эври попыталась силой доказать свое мнение. Она каким-то образом повредила себе ногу, убегая от него по тесной кабине. Арти упрямо пытался потребовать своей награды. Затем согласился вернуться на свой корабль только за аптечкой первой помощи (Эври клялась, что на ее корабле аптечка отсутствует), когда она лживо пообещала, что он получит желаемое по возвращении.

Но как только Арти ушел на свой корабль, она тотчас же отстыковалась и улетела, а он ринулся в погоню, загнал ее в угол, к самым границам зоны безопасности, охраняемой автоматическими боевыми кораблями против возможного вторжения берсеркеров.

Чтобы ускользнуть от Арти, Эври пересекла эту границу по огромной, стремительной дуге, несомненно, намереваясь вернуться в безопасную зону через десять тысяч миль или около того.

Но ей это не удалось. Как только ее крохотное суденышко пронеслось поблизости протянувшегося в ее сторону темного языка Тайнаруса, затаившийся там берсеркер выскочил из засады.

Конечно, Ордей услышал историю не в столь связной форме, но этого было достаточно. Его лицо на экранах остальных корабликов сначала окаменело от услышанного, а затем в его взгляде внезапно вспыхнуло безумие. Арти съежился, но Ордей не задержался ради него ни на миг. Вместо этого он погнал кораблик на предельной скорости туда, где скрылась его жена. Он пронесся через зону защитных патрулей (которые были установлены, чтобы не впускать агрессоров, а не удерживать на месте безумцев или сорвиголов) и помчался между внешними пылевыми облаками, чтобы войти в одну из обширных расщелин, ведущих в сердце Тайнаруса, в лабиринт, где все корабли должны передвигаться крайне медленно, откуда со времени образования Гадеса не вышел ни один живой человек.

Несколько часов спустя стражники берсеркера подошли к его кораблику, потребовав на своей тщательно усвоенной человеческой речи, чтобы он остановился и сдался. Но он лишь замедлил движение и запел берсеркерам по радио, сняв руки с панели управления корабля, чтобы положить пальцы на клавиши своей музыкальной шкатулки. Его неуправляемый корабль отнесло от центра прохода, и он задел стену туманности, испытав колющие удары микростолкновений с газом и пылью.

Но прежде чем корабль был поврежден, стражи-берсеркеры выкрикнули радиокоманды, послав к нему партию абордажных роботов.

В банках памяти Гадеса они отыскали свидетельства о безумии, о видах самого диковинного человеческого поведения. В поисках оружия они обшарили яхту, обыскали Ордея, — позволив ему оставить при себе музыкальную шкатулку, когда она тоже была осмотрена, а он никак не желал выпускать ее из рук, и передали его в качестве пленника под юрисдикцию внутренних стражей.

Гадес — массивная металлическая твердыня многомильного диаметра — приняла его и его кораблик через главные врата. Выйдя из корабля, Ордей обнаружил, что может дышать, шагать и видеть, куда идет; окружавшая его в Гадесе физическая среда была в основном мягкой и приятной, потому что пленники, как правило, жили не очень долго, а компьютерные мозги берсеркеров не желали подвергать их ненужным стрессам.

Устройства берсеркеров, непосредственно управлявшие рутинными операциями Гадеса, и сами были по большей части органическими, состоящими из выращенных для этого клеточных культур мозга, а также некоторого количества переученных захваченных мозгов. Все они являли собой образцы высочайших достижений берсеркеров в попытках обратной киборгизации.

Прежде чем Ордей успел сделать дюжину шагов от корабля, его остановил вопросом один из этих монстров. Чудище — наполовину сталь и электроника, наполовину плоть из клеточных культур — было увенчано тремя хрустальными сферами с тремя потенциально человеческими мозгами, а их чересчур гладкие поверхности омывала питательная жидкость и покрывали тонкие, как волоски, провода.

— Зачем ты сюда пришел? — вопросил монстр, произнося слова сквозь мембрану на своем торсе.

Лишь теперь начал складываться у Ордея осмысленный план. В глубине его мозга затаилось знание, что для гармонизации и настройки этих клеточных культур в лабораториях используют музыку и что его музыка подходит для этой цели лучше любой другой, так как превосходит все прочие стандарты.

Для этого трехглавого монстра он спел очень просто о том, что прибыл лишь отыскать свою молодую жену, попавшую сюда чисто случайно. На одном из древних официальных языков, на котором он столь чудесно пел о потаенном, он воззвал к владыке этого царства ужаса, этих владений молчания и нерожденных существ, чтобы тот вновь связал нить жизни Эври. «Если ты откажешь мне в этом, — пел он, — то я не смогу вернуться в мир живущих один, можешь оставить нас здесь обоих».

Музыка, которая у врат не несла холодным компьютерным мозгам ничего, кроме своих математических составляющих, растопила впечатанные программы внутренних, получеловеческих Стражей. Трехглавый монстр передал его другим, и каждый страж, в свою очередь, обнаружил, что впечатанная в него цель отступает перед доселе неизведанным прикосновением прекрасного, что гармония и мелодия, взывающие к погребенному в глубине их естества человеческому, превыше логики.

Ордей неуклонно продвигался все глубже в Гадес, и они не могли противостоять ему. Его музыка просочилась в сотни экспериментов через акустические входы, едва уловимо вибрируя в крепеже гласситовых контейнеров, она была уловлена терзаемыми нервными клетками через индуктивности и емкости, отзывавшиеся ритмом на музыкальную шкатулку Ордея. Мозги, не знавшие ничего, но приневоливаемые до предела напрягать свои возможности в бессмысленных расчетах, мозги, изувеченные до безумия миллимикровольтовыми протечками всаженных в них зондов, — и они слышали его музыку, ощущали ее, воспринимали ее, каждый находил в ней что-то уникальное, что-то глубоко личное, и отзывались на нее.

Сотни экспериментов были прерваны, их результаты стали ненадежными, многие окончательно испорчены. Надзиратели, и сами наполовину состоящие из плоти, выполняли свои запрограммированные обязанности неуклюже и совершали промахи, приходя к заключению, что запрашиваемая пленница должна быть выведена и освобождена.

Рафинированный компьютер-берсеркер, верховный ярус управления, воплощение металлического хладнокровия, совершенно неподвластный этим странным пульсациям, посеявшим хаос в его лаборатории, наконец сошел с высот своих раздумий над высшими стратегическими планами, дабы расследовать причину всего этого переполоха. И тотчас же устремил всю свою энергию на восстановление контроля над событиями в самом сердце Гадеса. Но все его усилия были тщетны — по крайней мере, в эту минуту. Он дал слишком много власти своим полуживым творениям; он слишком верил, что переменчивая протоплазма сохранит верность впечатанным в нее условным рефлексам.

Ордей стоял перед двумя соединенными потенциально людскими мозгами, каковые были следующими после берсеркера владыками и повелителями Гадеса. Они подпали под обаяния музыки Ордея и теперь со скоростью электричества боролись своими командами с попытками холодного хозяина восстановить правление. Они удерживали магнитные реле против берсеркера, будто крепости, они цеплялись за свои форпосты в ферритовых сердечниках, они сражались на линии фронта, пробегавшей по управляемой территории.

— Так забери же ее, — провозгласил голос этих мятежных владык Ордею Каллисону. — Но не прекращай петь, не прерывайся даже для того, чтобы перевести дыхание более чем на секунду, пока не окажешься в своем корабле и не удалишься от самых дальних врат Гадеса.

И Ордей пел; пел о своей удивительной надежде, что они отдадут ему возлюбленную.

Позади него с шипением распахнулась дверь, и, обернувшись, он увидел переступившую порог Эври. Она хромала на раненой ноге, о которой никто так и не позаботился, но в остальном пребывала в полном здравии и благополучии. Машины еще не начали вскрывать ее голову.

— Не прерывайся! — рявкнул ему вокодер. — Продолжай!

При виде мужа Эври застонала и простерла руки к нему, но он осмелился лишь сделать знак головой, чтобы она следовала за ним, в то время как его песня взмывала пеанами триумфальной радости. Он шагал по тесному коридору, через который пришел, шагал в обратном направлении, хотя доселе это не удавалось еще ни одной живой душе. Проход был так узок, что Ордею приходилось шагать впереди, а Эври следовала за ним. Он должен был изо всех сил сдерживаться, дабы не оборачиваться к ней, дабы сосредоточивать мощь своей музыки на каждом новом страже, встававшем на пути — полуживом, вопрошающем; и снова каждый из них в свою очередь распахивал дверь. И все время он слышал позади всхлипывания жены, шарканье приволакиваемой раненой ноги.

— Ордей? Ордей, милый, это и в самом деле ты? Не могу поверить!

А впереди — последняя опасность, трехглавый хранитель входных врат встал, чтобы преградить им путь, повинуясь приказу предотвратить бегство. Ордей пел о свободе жизни в человеческом теле, о радости бега босиком по траве залитого солнцем луга. Хранитель ворот снова отступил, пропуская их.

— Милый? Обернись и взгляни на меня, скажи мне, что это не какая-то их хитрая уловка. Милый, если любишь меня, обернись!

Обернувшись, он впервые ясно увидел ее с того момента, когда вошел в Гадес. Для Ордея ее красота была столь безмерна, что остановила время, остановила даже песню в его груди и его пальцы на клавишах инструмента. Мгновение выхода из-под странного влияния, преобразившего все его творения, было единственным, в чем нуждался берсеркер для восстановления подобия полного контроля. Трехглавая фигура схватила Эври, увлекла ее прочь от мужа, унося обратно во тьму настолько стремительно, что последний прощальный крик едва достиг слуха ее мужа.

— Прощай... любимый...

Он снова и снова выкрикивал ее имя, тщетно молотя кулаками в массивную дверь, захлопнувшуюся прямо перед ним. Он долго льнул к этой двери, крича и умоляя еще об одном шансе забрать жену. Он пел снова, но берсеркер восстановил правление железной рукой, правда, власть вернулась к нему еще не полностью, ибо хотя полуживые надзиратели больше не подчинялись Ордею, ни один из них не поднял на него руку. Они оставили обратный путь открытым для него.

Ордей провел у врат около семи дней в своем маленьком корабле и вне его без пищи и сна, распевая свои песни, пока голос не покинул его. Затем он рухнул внутри корабля, а автопилот повел яхту прочь от берсеркера — обратно к свободе.

Пограничники берсеркера не стали, как в свое время человеческие, допрашивать выходящее утлое суденышко. Должно быть, решили, что это один из их собственных лазутчиков или налетчиков. Из Гадеса никто и никогда не уходил живым.

По возвращении Ордея на планету Зитц импресарио приветствовали его как восставшего из мертвых. Через пару дней он должен был дать концерт, давным-давно запланированный, билеты на который были распроданы. Еще день, и придется возвращать деньги спонсорам. Ордей, в общем-то, не шел навстречу докторам, изо всех сил старавшимся восстановить его силы, но и не противился. Как только голос вернулся, Ордей запел снова; он пел почти все время, кроме тех периодов, когда ему давали лекарства, чтобы усыпить. Ему было все равно, пошлют ли его на сцену или оставят в покое.

Представление было разрекламировано как очередной поп-концерт; по сути это означало, что зал будет битком набит десятью тысячами юных девушек, возбужденных сверх своей обычной меры утратой Ордея, чудом воскрешения его из мертвых и его мертвенной бледностью, каковая, благодаря стараниям импресарио, была чуть ли не подчеркнута гримом.

Во время одной-двух песен девушки пребывали в благоговейном экстазе и относительном безмолвии, вели себя достаточно тихо, чтобы слышать голос Ордея. Затем... одна девушка из десяти тысяч не удержалась от выкрика:

— Ты снова наш!

Доселе они никак не могли примириться с его женитьбой.

Безразлично окинув взглядом всех их разом, он по привычке улыбнулся и запел, как сильно ненавидит и презирает их всех, видит всего-навсего их безнадежное уродство. Как он послал бы их всех в Гадес, не задумываясь ни на миг, чтобы вновь заслужить этим один-единственный взгляд на лицо жены. Насколько приятнее будет глядеть на всех присутствующих девушек в Гадесе, когда их омерзительные тела будут сорваны с них.

Несколько мгновений ураганы эмоций в огромном зале уравновешивали друг друга, породив иллюзию спокойствия. И в этой тишине ясно звучал потусторонний голос Ордея. Но затем разразилась буря негодования, и голос его потонул в реве. Могущество ненависти и вожделения, ярости и жажды взмыли перед ним штормовой волной. Оцепление, всегда строившее целые баррикады на концертах Каллисона, было сметено в одно мгновение десятью тысячами девушек, обратившихся в менад.

Буйство окончилось через минуту, когда полицейские дали в толпу залп газовыми гранатами с мощными транквилизаторами. Один человек из оцепления был убит, остальные сильно пострадали.

Сам Ордей балансировал на грани жизни и смерти. Медицинская помощь прибыла в последний момент, но все же удалось спасти жизнь в тканях его мозга, хотя изломанная шея и прочие полученные увечья практически изолировали его от остальных частей тела.

На следующий день к Ордею Каллисону доктора призвали ведущего киберпсихолога Зитца. Они спасали остатки жизни Ордея, но никак не могли наладить мостик общения с ним. Они хотели сказать ему, что делают все возможное и когда-нибудь, вероятно, должны будут признаться, что в нормальном виде его физический облик восстановить вряд ли удастся.

Психолог Эркюль погрузил зонды прямо в мозг Ордея, пытаясь передать ему эту информацию. Затем подключил речевые центры к вокодеру, загруженному записями собственного голоса Ордея, чтобы его интонации ничуть не отличались от тех, которые исходили бы из живой груди певца. И согласно первым требованиям калеки, зонды от моторных центров, управлявших пальцами Ордея, были подключены к музыкальной шкатулке.

После этого он тотчас же начал петь. Теперь его не сдерживала никакая необходимость прерываться для того, чтобы перевести дыхание. Он пел приказы окружающим его, говоря им, что надо сделать, и они повиновались. И пока он пел, в душу ни одного из них не закралось даже тени сомнения.

Они доставили его в космопорт. Затем поместили на борт его собственного корабля вместе с системой жизнеобеспечивающих трубок и кабелей, подающих питательные растворы и электричество. И, запрограммировав автопилот, как он приказал, отправили Ордея в путь, избранный им самим.

Эркюль узнал Ордея и Эври, как только нашел их, лежащих вместе в одном и том же экспериментальном боксе. Распознав работу собственных рук над мозгом Ордея, он все понял еще до того, как узор энцефалограмм в точности совпал с имеющимися у него эталонными записями.

От обоих почти ничего не осталось; если Ордей еще не утратил способности к пению, то уже никогда не смог бы возгласить песню.

— Болевые ощущения всего на два и пять процента выше нормального шумового уровня, — провозгласил помощник психолога, проводя рутинные измерения и даже не догадываясь, чью боль пытался судить. — Судя по всему, ни тот ни другой не испытывают чрезмерных страданий. Во всяком случае, в данный момент.

Тяжелой рукой Эркюль поднял свой штамп и отпечатал его на боксе: «Я подтверждаю, что в этом контейнере нет человеческой жизни».

Помощник поглядел на него с некоторым удивлением по поводу столь поспешного решения.

— Здесь есть некоторое совместное сознание, я бы сказал, распределенное между обоими субъектами. — Он говорил деловым, чуть ли не жизнерадостным тоном. Он занимался этим делом достаточно много часов и начал уже обвыкаться. Но Эркюль был непреклонен.

Ни наука, ни музыка, ни другие виды искусства не способны в полной мере выразить несгибаемый человеческий дух. Эта черта характера уходит корнями в слепой рост клеток, взмывает до высочайших вершин интеллекта — и распространена куда шире, чем мы догадываемся.

ЩЕЛЧОК

Клаус Словенско пришел к выводу, что сражение в окрестном пространстве с планеты Водопад не разглядит ни одна живая душа — разумеется, если сражение вообще состоится.

Клаус стоял в одиночестве на вершине сорокаметровой дюны, вглядываясь в ночные небеса, пламенеющие звездами чуждого скопления Бусог, по большей части состоящего из бело-го-лубых гигантов, обычно являющих достойное зрелище уже сами по себе. Пожалуй, на подобном фоне самые чудовищные сполохи разрядов орудий межзвездных боевых кораблей покажутся жалким мерцанием. Конечно, если бой разыграется не в ближайших окрестностях.

Невидимый в ночи океан раскинулся до самого горизонта, заметного лишь потому, что в этом месте звезды исчезали. Клаус обернулся, чтобы еще раз оглядеть небосвод с другой стороны. С той стороны, ближе к северу, звездная россыпь раскинулась без конца и края. На северо-востоке за тонкой пеленой облаков низко над землей виднелся серебряный месяц, вполне соответствуя представлениям древних сценографов о том, как следовало бы выглядеть земной Луне на самом деле. И под этими роскошными небесами раскинулась пустыня размером в целый материк — сплошь камень да песок. Суша Водопада погружена в безмолвие, жутковатое для слуха землянина; тишину нарушает лишь ветер, журчание стерильных ручьев да изредка раскат грома или рокот самой земли.

Клаус продолжал медленно поворачиваться, пока снова не оказался лицом к югу. Снизу доносился баюкающий плеск ночного моря, создающий ложное ощущение, будто ты оказался в родных местах. Потянув воздух носом, Клаус пожал плечами, перестал таращиться на звезды и начал осторожно нащупывать дорогу шаг за шагом вниз по неровному склону дюны. Метрах в ста от него внизу находилась группа зданий, лабораторий и жилых домиков, жмущихся друг к другу, словно для того, чтобы не чувствовать одиночества, — единственное человеческое поселение на планете Водопад. Окна сегодня, как и обычно, весело сверкали огнями. Ино Вакруа решил, что устраивать затемнение просто-напросто бессмысленно, и никто не видел резона возражать. Если флот берсеркеров соберется сесть на Водопад, четверым беззащитным людям невозможно укрыться от взоров убийц.

Чуть ли не у самого подножия дюны Клаус вошел в ворота высокого забора из сплавленных вместе камней, призванного защитить поселение от наступления песков: из-за отсутствия наземной растительности, удерживающей дюны на месте, они становились порой чересчур напористыми.

Буквально в паре шагов от ворот Клаус распахнул незапирающуюся дверь главного входа в комфортабельный жилой комплекс, ведущую прямо в просторную гостиную, заставленную разнокалиберной мебелью, книгами, любительскими произведениями декоративно-прикладного искусства, а также малыми и средними аквариумами. Три человека, составлявших три четверти населения планеты, поглядели на вошедшего в ожидании новостей.

Его жена Дженни Сурья, одетая в шорты и свитер, причесанная не очень аккуратно, сидела перед небольшим компьютерным терминалом в дальнем углу комнаты, скрестив длинные изящные ноги. Подняв взгляд на Клауса, она нахмурилась, но как-то рассеянно, словно самые скверные новости волнуют ее лишь потому, что означают помехи в работе.

Чуть поближе к Клаусу склонился к стойке радиостанции сидящий в просторном кресле Ино Вакруа, научный руководитель базы. Должно быть, лет двадцать-тридцать назад он являл собой отличный образчик человеческой породы, пока едва не погиб во время налета берсеркеров на другую планету. Подлатать его врачи сумели, но вернуть прежний облик так и не смогли. Виднеющиеся из штанин шишковатые волосатые голени были немногим толще, чем у ребенка; цветастая рубашка висела на изувеченном торсе, как балахон. Рядом с ним сидела в кресле его жена Гленна Рейес, облаченная в чистый белый комбинезон — свою обычную рабочую одежду. Она была немногим моложе Вакруа, но бремя лет легло ей на плечи не таким тяжким грузом.

— Ничего не видно, — сообщил Клаус, широким взмахом изобразив полнейшую неподвижность небес.

— И не слышно, — проскрипел Вакруа, угрюмо кивнув в сторону радиостанции. На экранах устройства мерцали загадочные сполохи, из динамиков раздавалось тихое шипение и потрескивание, донесшееся сквозь пространство со звезд и более диковинных астрономических объектов, которые природа поместила в этом уголке Галактики.

Всего несколькими часами ранее, во время короткого осеннего дня Водопада, было слышно не в пример больше нынешнего. Повинуясь кодированной посылке, возвещающей о высшем приоритете жизненно важного сообщения, радиостанция с воем пробудилась, после чего проревела сообщение на весь дом и территорию базы, и люди без труда расслышали ее голос с расстояния в четыреста метров, где они собрались, чтобы полюбоваться на дельфинов.

— Морская Матка, говорит Трубный Глас. Хищники здесь, и мы попытаемся их отогнать. Держитесь. Повторяю...

Послание прозвучало еще раз, когда все четверо уже спешили к дому. Как только они переступили порог, радиостанция начала заново воспроизводить автоматически записанный сигнал. Гленна наконец отыскала засунутую куда-то книгу шифров, и они воспроизвели запись еще раз, чтобы окончательно убедиться в своих худших опасениях.

Код «Морская Матка» обозначал людей, оказавшихся на планете Водопад. Этот код приписали ей военные уже много лет назад, следуя общепринятой процедуре, но вряд ли воспользовались им хоть раз до сегодняшнего дня. «Трубный Глас», согласно книге, означал предупреждение о смертельной опасности; им могли воспользоваться лишь в том случае, если возникало подозрение, что берсеркеры уже находятся в системе Водопада или приближаются к ней. А под «хищниками», естественно, подразумевался не кто иной, как берсеркеры — неживые автономные боевые корабли, запрограммированные на уничтожение всего живого на своем пути. Первые берсеркеры были построены много веков назад, во время безумия какой-то звездной войны между расами, давным-давно исчезнувшими с лица Вселенной. Теперь же эта война переросла в хроническое противостояние между берсеркерами и вышедшим на просторы Галактики земным человечеством, затянувшееся на тысячу стандартных лет.

Вполне понятно, что предупреждение Трубного Гласа было столь кратким и неясным. Враг наверняка услышит его одновременно с теми, для чьих ушей оно предназначалось, и, вероятно, сумеет его расшифровать. Но смысл послания может поставить его в тупик. Морская Матка вполне может оказаться еще одним мощным военным флотом человечества, навстречу которому Трубный Глас стремится отогнать берсеркеров. Или может статься, что послание не предназначалось вообще ни для кого, а было передано в качестве отвлекающего маневра, призванного заставить противника впустую расходовать свои вычислительные ресурсы и без толку обшаривать пространство локаторами. И даже если могучие электронные мозги берсеркеров каким-то образом правильно высчитают, что Морская Матка — маленькая и беззащитная мишень, все равно остается надежда, что берсеркеры стремятся к каким-то иным, более аппетитным мишеням, что их слишком теснит человеческий флот, а может, и то и другое разом, чтобы делать крюк ради такой ничтожной поживы.

После первого предостережения из динамиков радиостанции долгие часы не раздавалось ничего, кроме шума. Гленна со вздохом похлопала мужа по руке чуть ниже рукава крикливой рубашки, напомнив:

— Завтра нас ждет трудный день с членистоногими.

— Значит, пора бы немного передохнуть... Знаю. — В голосе Ино прозвучала усталость, наложившая отпечаток и на его лицо. Он единственный из четверых уже сталкивался с берсеркерами более-менее лицом к лицу, и то обстоятельство, что весть об их возможном приближении Ино принял так близко к сердцу, отнюдь не вселяло надежды в сердца остальных.

— Ты мог бы подключить к радиостанции пищалку, — продолжала Гленна, — чтобы она нас разбудила, если придет еще одно важное сообщение.

«Да, — подумал Клаус, — это не так шибанет по нервам, как если подскочить в постели от гласа небесного, на сей раз грохочущего всего в паре метров от изголовья».

— Да, именно так я и поступлю. — Немного поразмыслив, Ино хлопнул ладонью по подлокотнику и постарался придать голосу более веселые интонации. — Ты права, завтра нас ждет трудный день. А в двадцать третьем пора начинать вскармливать раков-кузнечиков. — Он оглянулся на стену рядом с креслом, где висел длинный план этой части побережья с обозначенной на нем многокилометровой вереницей прудов, бухт, лагун и приливных бассейнов по большей части естественного происхождения. Прежде всего из-за нее-то базу «Морская Матка» и разместили именно здесь.

Почти во всех отношениях — от солнца и луны до гравитации и атмосферы — планета Водопад удивительно похожа на Землю, кроме одного существенного обстоятельства: полнейшего отсутствия жизни. Около сорока стандартных лет назад, во время затишья в нескончаемой войне с берсеркерами, создалось впечатление, что мирное освоение человечеством межзвездных просторов может продвинуться на пядь-другую, и на планете начались работы по ее оживлению. На Водопад прибыли огромные звездолеты с массой образчиков земной жизни, была разработана обширная, тщательно скоординированная программа по превращению Водопада в близнеца Земли, обращающегося вокруг одного из немногочисленных в Галактике светил солнечного типа.

Но выполнить эту чрезвычайно сложную задачу помешала война, вспыхнувшая вновь. Первый рецидив случился далеко отсюда, но отвлек на себя людей и ресурсы. Была избрана супружеская чета ученых, оставшихся на Водопаде вплоть до нормализации обстановки. Им предстояло продолжать воплощение плана пункт за пунктом, хотя и в медленном темпе. Ино и Гленна провели здесь уже два года. Грузовой корабль приходил с Ат-лантиса с интервалами в два-три стандартных месяца, а последний, отбывший восемь стандартных суток назад, доставил в гости еще одну чету ученых. Клаус и Дженни, оба психологи по профессии, занимались изучением супружеских пар, живущих в изоляции, и собирались пробыть здесь по крайней мере до прибытия следующего грузового корабля.

Молодую пару встретили с радостью. Гленна, чьи взрослые дети давным-давно вели самостоятельную жизнь на иных планетах, изливала на них нерастраченную материнскую нежность, Ино же, очень азартный по природе, устраивал с Клаусом состязания в плавании, заключая пари по маленькой. А в отношении к Дженни то проявлял преувеличенную галантность, то принимался поддразнивать ее.

— А, чуть не забыл, — встрепенулся Ино, поднявшись из кресла перед радиостанцией и потянувшись так, что кости затрещали. — Я приготовил для тебя маленький презент, Джен.

— Да? — Дженни смотрела ясными, заинтересованными, безмятежными глазами. Именно эту ее профессиональную невозмутимость Ино упорно пытался поколебать.

Ненадолго покинув комнату, он вернулся, чтобы вместе со всеми направиться в кухню: легкий ужин перед сном уже превратился для четверки в ежедневный ритуал.

— Тебе. — Ино продемонстрировал Джен прозрачный пластиковый мешочек, заполненный водой. А в воде находилось что-то живое.

— О боже, — отозвалась она своим обычным деловитым, как у сиделки, тоном, явно казавшимся Ино личным вызовом. — И что же мне с ним делать?

— Держи в самом дальнем аквариуме в холле, — посоветовал Ино. — В данный момент он не занят.

Поглядев на мешочек через кухню, Клаус рассмотрел одну из примитивных тварей, кажущихся человеку инопланетными чудищами, хотя они самые что ни на есть коренные обитатели Земли. Размером существо было не длиннее пальца, зато не знало недостатка в извивающихся щупальцах. Клаусу на ум пришли строки, написанные Лафкадио Херном[17] о сороконожке: «Мелькание движущихся ножек... поднести руку к которым ничуть не легче... чем к зубьям работающей циркульной пилы...»

Или что-то в этом роде. Клаус знал, что Джен хладнокровные твари претят даже больше, чем ему, но она стиснет зубы и изо всех сил будет стараться не выдать себя перед ерничающим стариком.

— Просто разрежь мешочек и вылей содержимое в аквариум, — порекомендовал Ино, внезапно переходя на серьезный тон. — Они не любят рук... ладно? Сейчас он малость одуревший, но завтра, если новая хозяйка придется ему не по вкусу, он может попытаться удрать.

Гленна скосила глаза в сторону Трубного Гласа: дескать, что еще затеял старый простофиля? Когда же он наконец повзрослеет?

— Удрать? — сладким голоском осведомилась Джен. — Но вы же еще вчера мне говорили, что по этому стеклу не взобраться даже улитке...

Тут по дому раскатилась настойчивая трель сигнала, только что подключенного Ино к радиостанции. Клаусу тут же пришло в голову, что старик затеял какую-то проверку. Но увидев выражение лица Ино, понял, что ничего подобного. А новое приоритетное сообщение уже начало поступать: «Морская Матка, здесь бой окончен. Хищники покидают систему Водопада. Повторяю...»

Клаус дернулся было, повинуясь порыву выбежать на улицу, чтобы снова взглянуть в небеса, затем осознал, что теперь сражения уже не увидеть. Радиоволны, распространяющиеся ничуть не быстрее света, принесли весть о том, что все кончено. Так что он присоединил свой голос к общему хору самозабвенного ликования, звучавшему добрую минуту.

Ино достал какую-то бутылку и четыре бокала. Немного погодя они все вместе шумно вывалились на улицу, не в силах усидеть под крышей, хотя и понимали, что не увидят ничего, кроме звезд.

— Больше всего мне хотелось бы знать, — произнес Клаус, — с какой это стати берсеркеры вообще сюда заявились? Мы вряд ли представляем собой достаточно солидную мишень, чтобы заинтересовать целый флот, разве не так?

— Если у них нет на примете более крупной дичи... — Ино указал бокалом в сторону небес. — О, их интересует любая живая мишень, угодившая в перекрестье их прицелов. Но, по-моему, столь значительный флот мог заглянуть сюда только по пути к Атлантису. Видите ли, в космосе порой можно воспользоваться планетой или целой системой в качестве своеобразного прикрытия. Проскальзывать под прикрытием солнечного ветра либо гравитационной воронки, как в наземных войнах войско могло скрыться за горой или холмом.

Атлантис — давно освоенная людьми звездная система менее чем в десятке парсеков от Водопада, плотно заселенная и неусыпно охраняемая. Три пригодных для жизни планеты системы почти целиком покрыты водой, и под водой живет ничуть не меньше народу, чем на твердых материках.

Несколько часов спустя Гленна заворочалась во тьме, на миг отстранившись от Ино, прикорнувшего рядом.

— Что это было? — заморгав, спросила она сонным голосом.

— Что ты имеешь в виду? — Ино даже не шелохнулся,

— По-моему, вспышка. Какая-то яркая вспышка на улице. Возможно, где-то далеко.

Не было слышно ни рокота грома, ни шелеста дождя. И больше никаких вспышек за то короткое время, пока Гленна не уснула.

На рассвете Клаус и Джен вышли, чтобы поплавать вместо зарядки. Выделенный им хозяевами пляж — где пловцы будут в полной безопасности и притом вряд ли причинят ущерб зарождающейся экологии планеты, — находился метров на триста к западу от дома, скрытый от него несколькими высокими дюнами.

Обогнув первую из этих дюн и ступив на галечный пляж, Клаус вдруг остановился:

— Погляди-ка.

По песку тянулась непрерывная цепочка следов какого-то мелкого существа, явно волочившего за собой брюшко. Начинаясь прямо от воды, след уходил в глубь суши, теряясь где-то среди груд стерильного песка.

— Кто-то выполз из моря, — прокомментировала Дженни. — На Водопаде я еще ни разу не видела ничего подобного.

— Или сполз в него. — Клаус присел на корточки рядом со следом. Не будучи следопытом, он даже не догадывался, как определить направление движения. — Я тоже ни разу не видел ничего подобного. Гленна говорила, что некоторые виды... не помню, какие именно... начинают осваивать сушу. Наверно, это их заинтересует, когда мы вернемся.

Обогнув следующую дюну, Клаус и Дженни увидели на ее склоне еще два следа, очень похожих на первый и, как и он, идущие то ли от воды, то ли к воде.

— Быть может, — предположил Клаус, — это одно и то же животное, шнырявшее туда-сюда. Ты не знаешь, может, так выглядят следы крабов?

Но Джен знала об этом не больше мужа.

— Одним словом, остается лишь надеяться, что они не щиплются. — Сбросив халатик, Дженни с разбегу нырнула в холодную воду, по солевому составу очень близкую к морям Земли. Полминуты спустя они с мужем одновременно вынырнули метрах в десяти от берега. Отсюда они могли взглянуть на запад мимо дюны. И вдруг отчетливо увидели, что весь этот спутанный клубок узких свежих следов, рельефно прорисованных косыми лучами восходящего солнца, сходится в какой-то одной точке в глубине суши.

Джен тряхнула своими длинными темными волосами, так что брызги полетели во все стороны:

— У них что, какая-то сезонная миграция?

— Вчера у них никакой миграции еще не было. По-моему, с меня хватит. Вода холодней, чем сердце бюрократа.

Энергичной походкой оба вернулись на станцию. У ворот Дженни тронула Клауса за локоть:

— Гленна сейчас в гараже, так я забегу к ней, расскажу, что мы видели.

— Ладно. А я пока приготовлю кофе.

Гленна вышла из гаража, расположенного чуть подальше от моря, чем дом. Но едва Дженни собралась ей выложить про следы, как та опередила ее, озабоченно осведомившись:

— Дженни, вы с Клаусом случайно не видели или не слышали вчера ночью ничего странного?

— Странного? Нет, пожалуй, нет.

Гленна бросила взгляд в сторону группки дальних зданий.

— Мы только что побывали там, чтобы по графику снять показания сейсмографа. Он зарегистрировал какой-то интенсивный и необычный толчок около двух ноль-ноль сегодня ночью. Видишь ли, должно быть, он произошел как раз в то время, когда меня что-то разбудило. Мне показалось, будто на улице что-то ярко полыхнуло.

Выйдя из-за дальних пристроек, в их сторону заковылял Ино, сегодня утром тоже одетый в комбинезон. Приблизившись, он изложил подробности сейсмического толчка.

— Весьма резкий и, очевидно, четко локализованный, не более десяти километров отсюда. Наша система отлично засекла его. По-моему, мы еще ни разу ни с чем подобным не сталкивались.

— А что это было, по-вашему? — поинтересовалась Джен.

— Вполне возможно, крушение очень маленького космического корабля, — почти не задумываясь ответил Ино. — Или, скажем, довольно крупного самолета. Но единственные самолеты на Водопаде — те два, что стоят в дальнем ангаре, да и те маленькие.

— Может, метеор?

— Хочется надеяться. В противном случае единственное разумное объяснение сводится к космическому кораблю. А если бы к нам приземлился корабль Трубного Гласа — скорее всего подбитый в бою, — он бы непременно уведомил нас об этом, как я полагаю.

Недосказанная альтернатива повисла в воздухе тяжелым молчанием. Дженни прикусила губу. Трубный Глас давным-давно покинул систему, его теперь не дозовешься, ведь преследующие врага корабли обгоняют и свет, и радиоволны.

— Конечно, если эта была какая-то вражеская машина, пострадавшая в бою, — еще тревожнее, чем прежде, предположила Гленна, — тогда, наверное, при падении она разбилась окончательно.

— Лучше уж я все вам расскажу, — выпалила Дженни и в двух словах описала диковинные следы.

Ино воззрился на нее с неподдельным испугом.

— Я собирался вывести самолет... но сперва стоило бы взглянуть на эти следы.

Легче всего добраться до них было пешком, и скрюченный человечек припустил по прибрежной тропе с такой прытью, что Дженни едва поспевала за ним. Гленна осталась на станции, сказав, что даст Клаусу знать о случившемся.

Двигаясь с былой атлетической грацией, Ино добрался до ближайшего следа и припал на одно колено, точь-в-точь как прежде Клаус.

— Остальные похожи на эти?

— Да, насколько я могу судить. Мы подходили не ко всем.

— Эти следы не могут принадлежать ни одному из известных мне животных. — Снова подскочив, Ино затрусил обратно к станции. — Не нравится это мне. Давайте-ка поднимемся в воздух все вчетвером.

— Мне всегда представлялось, что берсеркеры — огромные машины.

— Большинство. Но некоторые, предназначенные для выполнения специфических задач, довольно малы,

— Забегу в дом, скажу остальным, чтобы приготовились к вылету, — вызвалась Дженни, как только они вбежали на территорию станции.

— Давай. Полагаю, Гленна знает, что надо прихватить. А я пока выкачу флаер из ангара.

«Благодаря спешке, — думала Джен, вбегая в дом, — опасность, до той поры существующая лишь в виде умозрительной категории, делается весомой и ощутимой. Быть может, дело всего лишь в том, что Ино, носящий в душе воспоминания о пережитых ужасах, слишком легко впадает в панику, когда речь заходит о берсеркерах?»

Гленна и Клаус, только что переодевшиеся в комбинезоны, встретили ее в гостиной. Джен как раз сообщала им о решении Ино подняться в воздух, про себя отметив, что ей тоже не мешало бы переодеться, когда с улицы донесся вопль. Скорее даже не вопль, а озадаченный, истерический хохот.

Гленна тотчас же бросилась на крик, протиснувшись мимо Джен, и через миг уже бежала по улице. Переглянувшись с мужем, Дженни развернулась и помчалась следом, а Клаус по пятам за ней.

Странный вопль донесся снова. Далеко впереди ворота авиационного ангара распахнулись, и в темном проеме показался человек в белом. Человек покачивался, как пьяный, размахивая руками.

Гленна резко свернула в сторону, к гаражу, где стоял наготове небольшой наземный экипаж, из тех, что используются для поездок, доставки грузов, разгребания песка для придания пруду более удобной формы или частичного устранения мешающей дюны. Что-то типа трактора. «Да, так быстрей, чем бегом», — подумала Дженни, увидев, как старая женщина запрыгивает на водительское сиденье, и услышав негромкий рокот ожившего мотора. И тоже запрыгнула в машину. Крепко толкнув ее в спину, чтобы Дженни не вывалилась, Клаус обеими руками ухватился за борт. И очень вовремя, потому что машина неслась вперед, стремительно разгоняясь.

Ино, уже покинувший ангар, торопился им навстречу. Снова замахал им руками и споткнулся. На груди у него висело какое-то коричневатое блюдце, будто огромный медальон, своей тяжестью тянувший его к земле. Ино ухватился за коричневое блюдце обеими руками, и вдруг его комбинезон спереди окрасился алым. Ино прокричал что-то, но Дженни не разобрала ни слова.

Схватив Гленну за плечи, Клаус указал вперед. Между ангаром и приближающимся трактором по бурому утрамбованному песку мчалась дюжина или даже больше коричневых блюдец, оставляя в нем неглубокие следы, точь-в-точь воспроизводящие те, что отпечатались на мягком песке пляжа. Под каждым дисковидным телом мельтешили ножки, напомнившие Клаусу о чем-то, виденном совсем недавно, но углубляться в воспоминания ему было недосуг.

Угнаться тварям за трактором было не под силу, зато они вполне могли отрезать его от ангара. Гленна даже не потрудилась свернуть, наехав колесом на одно из членистоногих блюдец. Оно тотчас же будто влипло в толстую мягкую шину стремительно вращающегося колеса, размазавшись от скорости в коричневую полосу и каким-то чудом преодолевая центробежную силу.

Ино рухнул под тяжестью уже трех тварей, впившихся в его тело, но каким-то чудом ухитрился подняться на ноги в тот самый миг, когда трактор резко затормозил перед ним. Если бы Клаус смог отвлечься, чтобы проанализировать собственное психологическое состояние, то сказал бы, что на страх времени у него просто-напросто не оставалось. Ударом кулака он сбил одну из набросившихся на Ино тварей — запястье прошила резкая боль — и обнаружил, что та на удивление массивна и тверда.

Втроем они втащили Ино в трактор, и Гленна снова уселась за руль. Пинком отшвырнув очередного нападающего, Клаус сорвал крышку с инструментального ящика и схватил самый длинный и тяжелый из обнаруженных там металлических предметов.

Путь к ангару преграждала стая блюдец, да и виднеющийся в тени у самых ворот флаер тоже был сплошь покрыт ими. Гленна развернула трактор обратно к главному зданию и морю. На заднем сиденье Дженни держала истекавшего кровью Ино. Его остановившийся взгляд был устремлен в небо, зато губы непрерывно шевелились от ужаса. А Клаус отчаянно сражался с блюдцами, чтобы защитить Гленну и себя.

Коричневое блюдце вскарабкалось на капот, нацеливаясь на руки Гленны, лежащие на руле. Клаус замахнулся и как бейсбольную биту обрушил на врага металлический инструмент, дугой сверкнувший в воздухе. Хрястнул корпус, сделанный то ли из твердой пластмассы, то ли из керамики. Коричневая тварь упала на пол, все еще тряся конечностями, на это Клаус взглянул лишь мельком, пнув ее на стремительно проносящуюся мимо землю.

Еще один враг выскочил откуда-то прямо на приборную доску. Клаус врезал по нему, но промахнулся, потому что тварь уклонилась от ударов. В конце концов Клаусу удалось расколоть ее панцирь, однако тварь зацепилась где-то под рулевой колонкой, вне пределов досягаемости, и мало-помалу подбиралась к пальцам Гленны. Схватив блюдце левой рукой, Клаус ощутил пронзительную боль. Отшвырнув тварь подальше от трактора, он взглянул на руку и обнаружил, что два пальца отсутствуют почти напрочь.

И в тот же миг двигатель трактора заглох, машина беззвучно прокатилась еще немного и остановилась, не дотянув считаных метров до моря и пристани, куда направлялась Гленна. Из-под капота появился еще один враг, сжимая в клешне, смахивающей на керамические кусачки, обрывки электропроводки.

Люди поспешно покинули трактор. Клаус, бережно придерживая изувеченную окровавленную руку, как мог помогал женщинам управиться с Ино. Вместе они чуть ли не волоком пронесли его по причалу и уложили в маленькую открытую лодку — единственное судно, оказавшееся под рукой. Через пару секунд Гленна отдала швартовы, запустила мотор и повела лодку прочь от берега.

Прочь от берега, но не в открытое море. От синего неспокойного океана их отделял барьерный риф-дамба — одна из природных особенностей, сделавших это побережье предпочтительным для размещения биостанции. Риф, почти по всей длине естественное образование из песка и камней, нанесенных прибоем и течениями, тянулся от горизонта до горизонта, насколько хватал глаз. А протянувшиеся от берега к рифу искусственные стены или низкие дамбы из сплавленных камней разделяли образовавшийся водоем на отдельные пруды различных размеров.

— Мы находимся в своеобразной квадратной лагуне, — сказала Гленна Дженни, подавая ей знак перехватить управление. — Держи курс вон в тот дальний угол. Если нам удастся добраться туда первыми, мы сможем перетащить лодку через риф и скрыться.

Джен кивнула и встала к штурвалу. Гленна пошла к мужу, открыла имевшуюся на лодке аптечку первой помощи и стала накладывать повязки.

У двинувшегося было на помощь Клауса в глазах потемнело, и он без сил привалился к планширу; никому не будет проку, если сознание потеряет еще и он. Ино выглядел так, будто его исполосовали не зубами, когтями или ножами, а множеством щипчиков и кусачек. Грудь его еще вздымалась и опадала, но глаза были закрыты, а лицо стало землистым от болевого шока. Гленна укутала его термоодеялом.

Джен обогнула круглое строение чуть побольше телефонной будки, высившееся над водой посреди пруда. В большинстве прудов имелись наблюдательные вышки. Клаус, наведавшийся в пару таких вышек, подумал, что сейчас в них не найдется ничего полезного — разве что свежие аптечки, но Ино нуждается не в них, а в помощи большого медиробота, оставшегося в доме.

А об этом не может быть и речи. На станции наверняка уже яблоку негде упасть от нападающих — берсеркеров...

— Где тут можно найти оружие? — прохрипел Клаус.

— Давай-ка посмотрим твою руку, — сказала Гленна. — Ино я больше ничем помочь не могу... Сейчас перевяжу. Если ты о ружьях, то пара штук есть в доме, где-то в кладовке. Туда мы вернуться не можем.

— Знаю.

Гленна едва успела выпустить его руку, когда с переднего сиденья раздался визг. Сбоку от Дженни через планшир перевалилось когтистое коричневое блюдце. Неужто треклятая тварь каким-то образом забралась на лодку вместе с ними с трактора? Или в пруду они тоже кишат?

Помогая дотащить Ино до лодки, Клаус бросил свой верный гаечный ключ у трактора. Так что теперь ему пришлось схватить самое подходящее, что подвернулось под руку, — небольшой якорь на цепи. Клаус ударил сплеча, якорь просвистел куда ближе от головы Дженни, чем он намеревался, зато ударил чудовище, как булава. Оно упало на дно лодки, суча конечностями. Клаус сообразил, что тварь буравит ими в дне аккуратное отверстие.

Его второй отчаянный удар обрушился прямо на блюдце.

Острая лапа якоря напрочь отколола кусок бурого панциря, внутри что-то заискрилось и зашипело, как только море хлынуло...

... морская вода забурлила...

...на дне лодки...

Удар якоря лишь расширил дыру, начатую врагом. Лодка начала быстро заполняться водой.

Кто-то схватил стреляющего искрами берсеркера, теперь совершенно инертного, не считая внутреннего фейерверка, и швырнул за борт. Гленна бросилась вперед, снова схватив штурвал, а Дженни перебралась на корму, чтобы помочь вычерпывать воду Клаусу, неуклюже управляющемуся одной рукой.

Лодка дергалась, черпала воду, но кое-как тащилась к полоске земли. Туда-то она еще дотянет, но о вожделенной свободе морских просторов можно забыть...

Дженни вернулась к мужу. Ино, вдруг пришедший в себя, ухватил ее за запястье. В устремленном на нее взгляде чувствовалось большое напряжение. Через силу выдохнув несколько слов, он обмяк, не в силах даже шелохнуть пальцем.

Поначалу Дженни показалось, что он сказал что-то вроде: «...пусть их... к прибою...». Какая-то бессмыслица...

Гленна на миг оглянулась через плечо, но вынуждена была сосредоточиться на приближающемся береге. Еще через секунду разбитое дно лодки заскрежетало по гальке. Выбравшись, Клаус вытащил нос суденышка на надводную часть рифа. Женщины вслед за ним выбрались на твердый грунт и тут же обернулись, чтобы поднять неподвижное тело Ино.

— Гленна, боюсь, его уже нет, — помешкав, проронила Дженни.

— Неправда! — яростно, непререкаемо отрезала та. — Помоги мне!

Джен едва не заспорила, но прикусила язык. Они вдвоем взвалили Ино на плечи Клаусу: даже с раненой рукой он все-таки был куда сильнее любой из них. Затем все трое зашагали вдоль рифа на восток. Во время прилива, как сейчас, риф превращался в узкую полоску земли шириной не более трех-четырех метров, возвышающуюся над водой всего на пол метра. Через такую преграду без труда перекатываются любые волны. К счастью, сегодня царил почти полный штиль.

Клаус чувствовал, как кровь Ино пропитывает воротник и спину его комбинезона. Пристроил мертвый груз поудобнее на плечах. Пока что все в порядке. Но в изувеченной свободной руке запульсировала боль.

— Гленна, далеко ли нам еще идти? — поинтересовался он.

— Не знаю. — Она шагала впереди, быть может, теперь страшась взглянуть на мужа, устремив взгляд вперед. — Деваться нам некуда. Надо идти и идти.

Дженни с Клаусом переглянулись. Но за отсутствием более удачного плана продолжали шагать. Джен бросила взгляд назад:

— Они на рифе, да и на берегу тоже, следуют за нами. Порядком поотстали.

Клаус оглянулся, а через минуту еще раз. Десятки бурых пятнышек тянулись следом, но дистанция не сокращалась. До поры до времени...

Они уже миновали монолитный барьер, отделяющий пруд, где была брошена лодка, от следующего. Если попытаться пройти по барьеру обратно на сушу, идущий по пятам враг перехватит их или подберется совсем близко.

А риф впереди протянулся нескончаемой полосой, устремленной в сверкающую солнечными бликами пустоту.

— А что там, в следующем пруду, Гленна? — поинтересовался Клаус, испытав некоторое облегчение, когда седовласая женщина тряхнула головой и ответила вполне здраво.

— Морские окуни. И кое-какие другие рыбы в качестве пропитания для них. А что?

— Просто прикидываю. А что еще нас ждет, если мы и дальше пойдем в том же направлении?

— Да все то же. Километр за километром. Пруды, бухты да наблюдательные станции... я предложила идти, потому что иначе они нас догонят. А ты что предлагаешь?

Клаус вдруг остановился, чем очень напугал женщин. Позволил покойнику мягко соскользнуть с плеча на камни. Джен перевела взгляд с мужа на Ино и покачала головой.

— Думаю, нам придется оставить его, — сказал Клаус.

Гленна бросила на тело мужа лишь один взгляд и тотчас же отвела глаза, не в силах смотреть. Затем кивнула и снова устремилась вперед.

Какое-то время все трое шагали молча, потом Дженни, шедшая рядом с Клаусом, начала:

— Если они берсеркеры...

— Что дальше?

— Ну, в общем, почему мы до сих пор живы? Они как-то не слишком... агрессивны для машин-убийц.

— Должно быть, они узкие специалисты, — задумчиво промолвил Клаус. — Это лишь малая частичка большого флота, и Трубный Глас не хватился их, когда остальные отступили или были уничтожены. Помнишь, мы еще гадали, не на Атлантис ли они нацелились? Это специализированные роботы, построенные для... подводных работ, наверно. Должно быть, их корабль в бою был подбит и совершил вынужденную посадку здесь. Оказавшись на этой планете, они спустились в море для рекогносцировки, а затем решили сперва нанести удар с суши. Вероятно, заметили свет нашей станции, когда упали. Они знают, с какой формой жизни надо разобраться первым делом, на какой бы планете это ни происходило. Да, они не очень агрессивны, как ты сказала. Но они будут преследовать нас, пока не будут перебиты все до единого или не отправят всех нас на тот свет.

Гленна немного замедлила шаг, поглядев в сторону наблюдательной будки, высящейся посреди пруда, мимо которого они проходили.

— На постах вряд ли найдется что-нибудь, способное нам помочь. Но ничего другого в голову мне не приходит.

— А кто в следующем пруду? — спросил Клаус.

— Акулы... О, пожалуй, попытаться стоит. Иной раз они бросаются на все, что движется. Они относительно невелики, так что, по-моему, мы можем добрести до середины без особого риска.

Клаус про себя подумал, что предпочел бы окончить жизнь в брюхе живой акулы, чем быть растерзанным в клочья бездушной машиной. Джен тоже изъявила готовность испытать судьбу.

Они больше не задерживались, пока не дошли до края акульего пруда. Там Гленна сказала:

— Глубина брода не больше трех-четырех футов. Держитесь вместе и не плещите водой. Клаус, держи руку над водой, чтобы они не учуяли вкуса крови.

И они тронулись через пруд. Уже бредя по пояс в воде, Клаус вспомнил о том, что комбинезон на спине насквозь пропитался кровью Ино. Но останавливаться, чтобы стащить его, не было времени.

Пруд был не слишком велик; они брели, упорно преодолевая сопротивление воды, и всего через минуту благополучно перебрались через невысокие крепкие перила наблюдательного поста, возведенного посередине. Будку, достаточно вместительную, чтобы с удобством расположились два человека, от непогоды укрывал прозрачный купол и подвижные боковые панели.

На пульте находились приборы, ведущие непрерывное наблюдение за жизнью в окружающем пруду. Конечно, обычно наблюдение вели с центрального пульта, куда сходятся показания приборов от всех прудов.

Все трое втиснулись в будку, и Гленна немедленно распахнула небольшой шкафчик. В нем обнаружилась авторучка, с виду неисправная, кепка, наверное, забытая кем-то из строителей, и паучок — конечно, тоже переселенец с Земли — возможно, принесенный сюда ветром. И все.

— Ничего подходящего. — Она захлопнула дверцу. — Так что теперь остается только ждать. Очевидно, они двинутся за нами по воде. Может, акулы зададут трепку некоторым, прежде чем они до нас доберутся. Надо приготовиться, сразу же вслед за тем двинуться в путь, пока нас тут не окружили. Предприятие сомнительное и рискованное, но ничего более путного мне в голову не приходит.

— Со временем можно было бы сделать крюк и вернуться на станцию, — сосредоточенно сдвинул брови Клаус.

— Берсеркеры есть и там, — хмуро взглянула на мужа Дженни.

— Сейчас — вряд ли. Видишь ли...

— Идут, — перебила его Гленна.

Солнце взбиралось все выше по небосклону, стало довольно жарко, и Клаусу уже не в первый раз с начала погони пришло в голову, что у них нет ни капли питьевой воды. Он приподнял левую руку правой, пытаясь облегчить мучительную боль.

Несколько десятков блюдец двигались по рифу, по берегу, а теперь начали переваливаться через стену и из пруда с морскими окунями. Бурая смерть надвигалась неспешной поступью. На глазах у Клауса твари начали плюхаться в акулий пруд одна за другой.

— Под водой я обнаружить их не могу, — сообщила Гленна, манипулируя ручками приборов пульта в попытке показать врага на одном из мониторов, предназначенных для наблюдения за морской живностью. — Сонар... детекторы движения... для простой видеокамеры под водой слишком темно.

И тут Клауса осенило:

— Так вот почему они сделаны не из металла! Вот почему сравнительно хрупки. Они сконструированы с таким расчетом, чтобы избежать обнаружения подводными локаторами систем обороны, наверное, на Атлантисе, для инфильтрации и вывода их из строя.

— Лучше пойдем, пока нас не отрезали, — поднялась Джен.

— Одну минуточку. — Гленна по очереди пробовала добиться изображения от всех видеокамер, установленных в разных точках пруда. — Хотя бы минутка у нас в запасе все-таки есть... Ага!..

На экране возник один из врагов, неспешно приближавшийся к камере и еще менее походивший на живое существо, чем во время рукопашной.

Тут на сцене появилась акула, подплывшая сзади.

Вообще-то Клаус никогда не разбирался в облике обитателей моря, но этот зловещий торпедообразный и чем-то знакомый силуэт не сумел бы спутать ни с каким другим даже полнейший профан.

«Сейчас проскочит мимо», — хотел было сказать Клаус, но акула, словно спохватившись, резко развернулась, лязгнула зубами — и берсеркер исчез.

Люди, вперившие взгляды в экран, беззвучно возликовали. Но Джен взяла остальных за руки.

— Пойдем. Не стоит рассчитывать, что акулы сожрут всех их до единого.

Клаус уже перенес ногу над низкими перилами наблюдательного поста, когда спокойная гладь пруда с западной стороны от будки буквально взорвалась. Подскочив высоко в воздух, хищница земных морей забилась, выгибаясь, словно хотела цапнуть себя за брюхо. Рухнула обратно, скрывшись в сугробе взбитой хвостом пены, а через миг снова взмыла, изворачиваясь.

Долю секунды она была видна совершенно отчетливо, и Клаус узрел, как на ее белом брюхе появилась темная полоска, будто прочерченная невидимым пером. Коротенькая черточка, на глазах ставшая шире и залившаяся кровью. Рыба завалилась на спину, а на свет показалось что-то темное, остроконечное, быстро расширявшее края отверстия. Затем агонизирующее акулье тело скрылось из глаз в фонтане брызг, потемневших от крови.

Женщины поспешно пошли от платформы в противоположном направлении, высказывая надежду, что издыхающая акула отвлечет внимание товарок на себя. Но Клаус помедлил еще мгновение, вглядываясь в экран, где бурлила кровавая круговерть сплывающихся хищниц. Маленький берсеркер появился из этого облака, ничуть не пострадав ни от акульих зубов, ни от ее желудочных соков, и возобновил свое методичное продвижение вслед за людьми — живыми единицами, представляющими реальную угрозу делу Смерти.

Джен потянула мужа за рукав, заставив оторваться от созерцания. В ее утомленном мозгу начал складываться бессмысленный стишок: «В кровавой воде затаился разбойник, и пусть их, пусти их, поплавать в прибое...» Нет, не то!

Как только все трое завершили свой марш-бросок к восточному берегу пруда и выбрались на барьер, Дженни схватила Гленну за руку:

— Только что сообразила. Когда я ухаживала за Ино... он сказал кое-что перед смертью.

Они снова шагали на восток вдоль барьерного рифа.

— Он сказал «пробойники», — продолжала Джен. — Вот что. То ли «пусти их», то ли «свести их к пробойникам». Но я все равно не понимаю...

Гленна воззрилась на нее так, что Джен на миг даже испугалась. Потом Гленна встала между молодыми супругами и решительно увлекла их вперед.

Миновав два пруда, они свернули и побрели по воде, едва доходившей до колен, прямо к наблюдательному посту, ничуть не отличавшемуся от предыдущего.

— Тут нас не тронут, — заверила она. — Мы слишком крупные. Ну конечно же, конечно. Ох, Ино... Мне следовало догадаться самой. Разве что наступишь прямо на него, но это маловероятно. Они по большей части выжидают в засаде, в норках или под камнями.

— Кто «они»? — Рана и усталость начали сказываться на Клаусе, и он оперся о плечо Дженни.

Гленна в тревоге оглянулась.

— Общепринятое название — раки-кузнечики. А вообще-то они ротоногие.

— Раки? — Недоуменный вопрос прозвучал настолько тихо, что она могла и не расслышать.

Минуту спустя они втиснулись в будку, снова получив передышку. В небе на огромной высоте собирались чистые утренние облака; наверное, точно так же выглядели облака на девственной Земле пятьсот миллионов лет назад.

— Клаус, — спросила Джен, когда оба немного отдышались, — что ты там говорил насчет крюка к дому?

— Значит, так... — Он примолк, чтобы привести мысли в порядок. — Мы бежим в никуда, потому что помощи на этой планете не найдем нигде. Но берсеркерам-то об этом неведомо. Я подразумеваю, что они не проводили разведку на планете, а просто произвели аварийную посадку. Откуда им знать, а вдруг здесь еще одна человеческая колония дальше по берегу? А то и город со множеством людей, самолетов, оружия... так что им в первую голову надо отрезать нас, чтобы мы не предупредили своих. Поэтому все роботы до единого ринулись в погоню. А если нам удастся обойти их или пробиться сквозь их ряды, мы без труда обгоним их и первыми вернемся на станцию, где есть и транспорт, и оружие, и еда. Вот только я пока не придумал, как обойти их или прорваться сквозь них. Но другого способа я не вижу.

— Поглядим, — откликнулась Гленна.

Джен нашла идею вполне здравой. Тут их отвлекли упавшие капли дождя, и вся поверхность пруда зарябила от ливня. Раскрыв рты, трое уцелевших людей жадно ловили драгоценную влагу губами. Попытались подставить халат Дженни, чтобы набрать про запас, но ткань не успела даже намокнуть, как ливень стих.

— Идут, — сообщила Гленна, приложив ладонь козырьком ко лбу, чтобы прикрыть глаза от вновь выглянувшего солнца, затем начала настраивать аппаратуру наблюдения.

Клаус насчитал девятнадцать бурых блюдец, плюхнувшихся в пруд. Все-таки всего девятнадцать.

— Сонаром я их опять обнаружить не могу, — проворчала Гленна. — Попробуем телевидение... вот.

Берсеркер — вполне может статься, тот самый, что вышел из чрева акульего, — неустанно семенил вслед за людьми, шагавшими по залитому солнцем мелководью. Ходячая смерть. Живое существо может бегать куда быстрее, но рано или поздно устанет. А этот уже прошел сквозь акулу легко, как сквозь кучу гнилых водорослей.

— Вот, — снова выдохнула Гленна. Надвигающийся враг сделал небольшой крюк вокруг преграждающего дорогу камня, а через миг из логова под камнем вслед за ним метнулось нечто живое. Десяток крохотных ножек преследователя, мельтеша, плавно несли вперед цилиндрическое членистое тело, в длину примерно соответствующее диаметру вражеской машины, но по контрасту с ней просто сиявшее светом жизни: по золотому полю переливы красного, зеленого и коричневого, будто знамена наступающих полков. Длинные усы покачивались, будто для поддержания равновесия, над глазами-бусинами на коротких стебельках. А под глазами — поджатые массивные конечности, неиспользуемые при передвижении.

— Odonodactylus syllarus[18], — пробормотала Гленна. — He самый крупный из видов, но, будем надеяться, достаточно большой.

— А кто они такие? — благоговейным шепотом поинтересовалась Джен.

— Вообще-то хищники...

Берсеркер, сосредоточенный лишь на своих жертвах, не обращал ни малейшего внимания на преследующую его козявку, пока пробойник почти не настиг его. Только тогда робот остановился и начал разворачиваться.

Не успел он развернуться даже наполовину, как его бурое тело сильно дернулось вперед от удара, нанесенного пробойником с такой скоростью, что человеческий взгляд не успел за ним уследить. Акустические датчики исправно донесли громкое, отчетливое «Крак!». Еще не успев восстановить равновесие, берсеркер уже выбросил вперед разрывающий коготь вроде того, которым вспорол акулье брюхо изнутри.

И снова невидимый, молниеносный выпад с расстояния в палец. От всех ножек берсеркера, опиравшихся о дно, от удара взмыли фонтанчики песка. Твердый керамический коготь, расколотый поперек, повис бесполезным придатком.

— Я ни разу не встречала у живых существ более стремительных движений. Они наносят удар особыми сяжками... ну, можно сказать, локтями, питаются в основном покрытыми твердым панцирем крабами, двустворчатыми и брюхоногими моллюсками. Тот, что Ино подарил тебе в шутку, еще мелкий экземпляр. Рак длиной в мою ладонь способен наносить удар с такой же силой, как четырехмиллиметровая пуля, а тут у нас есть образчики и покрупнее.

Еще один голодный пробойник вышел на след бурой панцирной твари, чрезвычайно похожей на краба. Глаза второго пробойника вертелись на стебельках, прикидывая расстояние. Этот так называемый краб был более крупный и иначе окрашенный. В то самое мгновение, когда берсеркер, выдвинувший новое орудие — острое и тонкое, — рассек противника надвое и обернулся, Клаус разглядел (а может, почти разглядел или вообразил, что разглядел), как пара самых длинных передних конечностей нового участника поединка распрямилась и опять сложилась. Снова фонтанчики песка взметнулись из-под ног двух созданий — живого и неживого. Под ослепительные электродуговые сполохи коротких замыканий по твердой коричневой поверхности зазмеилась трещина...

Четыре минуты спустя трое людей все еще не отрывали глаз от экрана, не решаясь нарушить молчание даже вздохом. Акустические датчики доносили из всех уголков пруда непрекращаюшийся шквал щелчков. На экране по-прежнему разворачивалась сцена первой схватки один на один.

— Люди иногда называют акул агрессивными, ужасными, смертоносными машинами. По-моему, если перевести их в одну весовую категорию, акулам тут и не светит.

Отвешивающий щелчки ротоногий рак ухватил шестью утыканными шипами передними конечностями изувеченный корпус своей жертвы, на котором еще дергалась одна-единственная керамическая ходильная ножка, и потащил его к камню, где устроил засаду. Там он привалил межзвездный ужас к камню, как кузнец-лилипут, пристраивающий металл на наковальне. От следующего удара — пусть невидимого, но вообразимого, будто парный удар карате наотмашь — осколки крепкого корпуса прямо-таки разлетелись по воде вперемешку с хрупкими электронными компонентами. Как, до сих пор не видать нежного, вкусного мясца? Тогда получай снова...

Спустя час после того, как отзвучал донесенный акустическими датчиками последний щелчок, трое людей без опаски прошли по мелководью и зашагали к дому по берегу, где не осталось ни одного коричневого блюдца.

Доставив тело Ино домой и подлечив руку Клауса, обыскали дом на случай, если там остались уцелевшие берсеркеры. Достали ружья, а большие ворота в каменной ограде на всякий случай заперли. Затем молодая чета дала Гленне успокоительное и уложила ее отдыхать.

— Завтра мы их покормим уже по-настоящему, — отрешенно, негромко, безмерно устало проронила она.

— Сегодня же, — пообещал Клаус. — Когда вы проснетесь. Вы мне покажете, что надо делать.

— Погляди-ка на это, — окликнула его Джен из гостиной через минуту.

Одна стенка самого маленького аквариума была выбита изнутри. В темной луже расплывшейся по ковру воды были раскиданы осколки прочного стекла и крохотное обмякшее тельце существа, вырвавшегося на свободу и погибшего.

Джен подняла его. Рачок был куда меньше своих собратьев из пруда, но теперь она узнала бы его даже в этом жалком комочке, лежащем у нее на ладони.

Подошедший сзади муж заглянул ей через плечо.

— Гленна все бормочет, никак не успокоится. Только что сказала мне, что они могут наносить и колющие удары, если почувствуют прикосновение мягкой плоти. Острия у них на кончиках сяжек, когда они их полностью выпрямляют. Так что ты не смогла бы взять его вот так, будь он жив. — Голос Клауса вдруг пресекся от запоздалого шока.

— Напротив, смогла бы. — Голос Джен тоже дрогнул. — Очень даже смогла бы.

Как я уже говорил прежде, большинство разумных существ избегают войн, чуждаются насилия. И тем не менее мы во веки веков будем благодарны тем существам, у которых сами игры стали олицетворением кровавых конфликтов. Благодарны и в равной степени изумлены их неукротимостью и их кротостью, дивным образом уживающимися в одном и том же сердце.

ИГРА

Всякий раз, глядя на башни надзора, Гиз усматривал в них подобие с шахматными ладьями, или, как их порой называют, турами. Но вместо четырех здесь их было шесть — громадных, циклопических башен, каждая в своем углу обширной безжизненной территории, напоминающей лоскутное одеяло; а лоскуты земли, где роились дружественные человеку машины, тут и там все еще устилали облака ядовитого тумана, возносящегося в разреженный, испорченный воздух, но эти лоскутья ничуть не напоминали правильные квадраты; это не обычные, а скорее сказочные шахматы. Однако за шесть месяцев пребывания на планете Максимус его фантазии на предмет башен почти не продвинулись. Гиз никогда не был особым поклонником шахмат и почти не знал их истории.

Сегодня он проводил неофициальную экскурсию по проекту реабилитации для Эдриенн, только что прибывшей на планету и не видевшейся с ним более двух стандартных лет. В данный момент они в пылезащитных куртках и респираторах пребывали под открытым небом.

— На самом деле до нападения столица находилась более чем в тысяче километров отсюда. Но это самый подходящий по целому ряду параметров участок для строительства нового города, так что мы решили и памятник поставить здесь.

— Хорошая мысль. Твоя?

Этот вопрос и, более того, внимание, уделяемое ему сегодня Эдриенн, польстили чувствам Гиза.

— Не уверен, — хмыкнул он. — Мы много обсуждали все эти дела. — Гиз и еще двадцать человек пробыли здесь уже полгода, надзирая за армией машин, занятых устранением последствий нашествия армады берсеркеров, продлившегося около часа и состоявшегося более стандартного года назад. — Давай-ка зайдем. Это у нас первое место, где имеется новая атмосфера.

Через воздушный шлюз они вошли в большой прозрачный надувной купол, где смогли снять респираторы, защищавшие их от остаточных ядов, все еще безжалостно истреблявших все живое под открытым небом. Берсеркеры сражались не только против человеческой жизни; программы, впечатанные в этих неживых убийц их древними программистами, провозглашали, что уничтожению подлежит все живое. Много тысяч лет берсеркеры шныряли по Галактике, воспроизводя самих себя, конструируя по мере необходимости новые машины и всегда методично убивая жизнь. Человечество, рассеянное по сотне с лишним планет, сражалось с ними уже не первое тысячелетие.

В помещении Эдриенн швырнула свой респиратор на полку и осмотрелась, вытянув изящную шею и тряхнув длинными, пламенно-рыжими волосами.

— Вот так громадина, — заметила она. Надувной купол из прозрачного пластика, снаружи казавшийся необычайно высоким, изнутри выглядел совсем плоским благодаря тому, что его длина и ширина невероятно превосходили высоту. Почти в километре от входа, за приятным пейзажем обрамленных зеленью тропинок и прудов, возносился недостроенный монумент, усеченный у вершины до тех пор, пока атмосфера не будет восстановлена и ограничивающий высоту пластиковый купол не будет убран. «СВЯЩЕННОЙ ПАМЯТИ» — гласила надпись на постаменте, а дальше пустота. Гиз, практически не связанный с постройкой памятника, не знал, как именно тот будет выглядеть в завершенном виде. Полмиллиона погибших, все граждане Максимуса, оставшиеся, чтобы дать берсеркерам отпор, — впечатляющее количество имен, даже если не все они известны.

— И красиво, — заключила Эдриенн, окончив озираться. — Прекрасная работа, Гиз.

— Когда-нибудь здесь будет центральный парк новой столицы. Однако это не мой проект. Машины, за которыми я наблюдаю, работают в тридцати-сорока километрах отсюда.

— Я имела в виду всех вас, кто здесь работает, — поспешно добавила Эдриенн. Кажется, в ее голосе проскользнул намек на сожаление, будто ей хотелось похвалить за парк лично Гиза.

Эдриенн взяла его под руку, и они зашагали по дорожке. Над их головами с песнями порхали земные птицы. Издали, со стороны памятника, приближались двое офицеров космодесанта в новенькой, безупречно отглаженной форме, неся на плечах оружие, как того требует протокол официальных церемоний.

— Итак, — сказала Эдриенн, — шеф, очевидно, собирается возложить венок с той стороны. Однако как же он войдет под купол? Идти пешком отсюда слишком далеко. А мы хотим урезать потери времени до минимума.

Она рассуждала вслух, задавая вопросы себе; это одна из проблем, которую предстояло решить Эдриенн в качестве члена группы подготовки визита, прибывшей позаботиться, чтобы запланированные церемонии прошли тихо и гладко.

Гиз нервно пригладил пятерней свои кудрявые черные волосы.

— Ну и как оно — работать на великого человека?

— Ты о шефе? Он в самом деле великий человек.

— Вряд ли человека выберут управлять Десятью Планетами, если у него нет способностей. А уж военные дела определенно пошли лучше с тех пор, как он занял этот пост.

—- О, у него дар лидера, конечно, но я имела в виду чисто человеческое величие. Полагаю, эти два качества зачастую идут рука об руку. Люди ему действительно дороги. Эти его визиты на места боев с возложением венков — отнюдь не показуха. На последней церемонии у него слезы стояли в глазах, я сама видела. Но как там у тебя с работой, Гиз?

— Полный порядок, — пожал он плечами. — У многих дела обстоят намного хуже. Я не стою на передовой линии сражающихся с берсеркерами.

— И все же у тебя вряд ли много шансов заниматься тем, что тебе нравится больше всего.

— Нет, — теперь Гиз устремил на нее внимательный взгляд. — На самом деле ни единого шанса.

— У одного из десантников, прибывшего со мной в группе подготовки, разряд кандидата в гроссмейстеры. Когда он узнал, что я знакома с тобой, а уже было известно, что ты здесь, то он умолял меня выяснить, нельзя ли будет уговорить тебя сыграть.

— Кандидат в гроссмейстеры? Кто?

— Так я и думала, что ты заинтересуешься, — тихонько вздохнула Эдриенн. — Его зовут Баркро. Я не спрашивала его рейтинг по таблице, хотя, наверное, мне надо было догадаться, что тебе захочется учесть и это.

У Гиза, как уже не раз в прошлом, возникло ощущение, что чем больше они говорят с Эдриенн, тем больше отдаляются друг от друга.

— О, я сыграю с ним. То есть если мы сможем набрать шесть игроков — сомневаюсь, что его заинтересует менее значительная партия. А ты сама будешь играть?

— А почему бы и нет? — Эдриенн с улыбкой взяла его за руку. — У меня не так уж много работы. А один мой старый друг когда-то научил меня играть. Утверждал даже, что у меня есть задатки, которые позволят мне со временем стать хорошим игроком.

— Я тоже говорил, но если будешь достаточно часто играть. И если сможешь устранить небольшой психологический барьер. — Теперь Гиз держал ее уже за обе руки, улыбаясь. Впервые увидев ее час назад, он был потрясен, осознав, что на самом деле очень скучал по ней. И теперь с каждой минутой это чувство становилось все сильнее.

— Что ж, сэр, по-моему, мой психологический барьер не такой уж ужасный.

— На самом деле, он скорее прекрасен, с моей собственной точки зрения.

И они опять зашагали вперед.

— У меня не было времени практиковаться в Игре... — призналась Эдриенн. — Однако раз уж речь зашла о времени, сможем ли мы выкроить его для Игры? Я в том смысле, что все мы, кто входит в группу шефа, улетим снова примерно через двенадцать часов.

— Давай прикинем... — принялся подсчитывать он. — ЛеБон и Наррет примут участие, в этом я не сомневаюсь. Еще один... Джон Виа, пожалуй. Беда лишь в том, что большинство из тех, кто захочет принять участие в Игре, будут находиться в основном на вахте. У нас шестичасовые одиночные вахты в башнях, как правило... во сколько по графику должен приземлиться челнок шефа?

— Часов через десять.

— Как только он приземлится, нам всем будет недосуг, тут уж ничего не попишешь.

— А ты не можешь поменяться дежурством с не игроками?

— Вряд ли, — поморщился Гиз. — У нас сейчас не хватает рук, пока куча людей находится на форпостах вместе с нашим боссом, а они вернутся перед самым прибытием шефа. Впрочем, нам ничто не препятствует играть во время дежурства в башнях. Это не столь уж трудная работа. Единственная причина, почему в башнях должны находиться люди, — это что поначалу у нас тут случилось несколько инцидентов, и теперь босс настаивает, чтобы пара человеческих глаз всегда присутствовала в тех местах, где можно целиком обозревать продвижение проекта, по крайней мере изрядную часть времени.

— А что вы делаете во время ночных вахт?

— Из кожи вон лезем, — ухмыльнулся он.

— Из чего я могу заключить, что ваши машины далеко не так самостоятельны, как могли бы.

— Вечная проблема.

Имея перед глазами вечный пример в виде берсеркеров, люди на всех планетах боялись наделить свои собственные машины, как бы тщательно те ни были запрограммированы, уровнем интеллекта и самостоятельности, допускаемым научными достижениями.

— А во время Игры мы пользуемся системой чести относительно помощи компьютера?

— Конечно, — Гиз был слегка огорчен, чуть ли не оскорблен этим вопросом. — Если ты относишься к Игре достаточно серьезно, чтобы играть в нее хорошо, ты ни за что не будешь жульничать, во всяком случае, столь варварски. Будет ли гордиться тяжелоатлет победой в соревнованиях, пристегнув к запястьям сервоподъемники?

— С моей стороны было глупо спрашивать...

— Ничего страшного. Послушай, Эд, мне надо вернуться в свою башню. Босс с минуты на минуту может позвонить и проверить; он относится к исполнению обязанностей контролеров довольно серьезно.

— Значит, он не одобрит Игру во время часов вахты.

— То, о чем он не знает, никак его не уязвит.

— А если он настроит радио на твою волну попозже и услышит, что мы играем?

— Мы воспользуемся прямой оптической связью от башни к башне. Я займусь подготовкой Игры. Хочешь со мной? Это тоже против правил, но...

— Я бы с радостью, но мне надо еще сделать кое-что самой, пока мы не ушли с головой в Игру. Где я должна находиться, когда мы будем играть?

— Лучше всего будет поместить тебя в башню, простаивающую вхолостую... Это мы можем устроить. Я скоро с тобой свяжусь.

На разных человеческих языках Игра называлась по-разному. Но Гиз в глубине души вообще не находил для нее никакого названия. Разве рыба как-нибудь называет воду? Тем более что очень немногие люди на его родной планете были поклонниками Игры, и там она имела название, переводимое на стандартный английский просто-напросто как Война-Без-Крови. С тех пор, как Гиз узнал Игру, он отдавал ей неизменное предпочтение перед «реальным» миром, в котором старшие члены его семейства (такие уж царили в его обществе обычаи) диктовали младшим, чем те должны заниматься, в том числе и ему самому.

— О, я не боюсь работы, дядя. И понимаю, что мой долг гражданина и все такое прочее заключается в помощи обществу. Но я в самом деле не хочу, чтобы десять миллионов человек ежедневно смотрели мне в рот, дожидаясь откровений.

— На тебя могло бы смотреть снизу вверх даже больше людей. — (Вероятно, Гиз уже добился подобного, если пересчитать всех поклонников Игры в освоенном выходцами с Земли уголке Галактики. Но к его родной планете это не относилось.) — У тебя блестящий интеллект, мой мальчик, я никак не возьму в толк, как ты можешь быть доволен, применяя его всего лишь навсего ради...

— Что ж, сэр, как вы можете быть удовлетворены применением своего собственного разума всего лишь навсего на перемещение материи туда-сюда? Какая разница, сможет ли в следующем году население Токкса строить свои дома на пятнадцать метров в высоту или только на десять?

Этой репликой Гиз заслужил укоризненный взгляд.

— Что ж, для населения Токкса это как раз большая разница! Практически так оно и есть. Строительство жилых зданий — это нечто... нечто весьма стоящее. Ценное.

— Для вас. Не для меня. Мне нет до этого дела. Я не могу.

И это после того, как его послали в отличный строительный колледж. Старик одарил его еще одним суровым взглядом. Затем отыскал более сильный ход.

— Может быть, ты решишь, есть ли тебе дело до того, насколько глубокие убежища смогут вырыть люди в преддверии дня, когда вернутся берсеркеры? Вот это настоящая проблема для тебя? А?

— Другие люди способны к решению подобных проблем ничуть не хуже меня, а еще больше людей в доску расшибаются, чтобы разрешить их. Ставить во главе любых военных предприятий кого-то вроде меня было бы неумно.

— Если бы это было элементом какой-нибудь игры, Гиз, ты бы великолепно разрешил эту проблему. — Дядюшка мрачно кашлянул. Дескать, до тех пор, пока дело не касается жизни реальных людей.

— Значит, вы утверждаете, что всякий умный человек должен быть специалистом в возведении фортификационных сооружений? А почему не стратегом?

— Ну, имеются иные...

— А почему не врачом? Тогда мы всегда были бы наготове излечить чужие раны в случае внезапной атаки или несчастного случая.

А почему не адвокатом? Гиз определенно умел играть в игру аргументов, меняя тактику, подлаживаясь под оппонентов, заставляя большинство из них в замешательстве отступать. Оппонент волей-неволей должен попятиться на две клетки назад, согласно Калькулятору Результатов Дискуссий. Даже если оппонент начнет, имея настоящую фору в своей логике. Логика — лишь часть большинства даже самых логических человеческих игр.

Но мало-помалу споры утомили Гиза, равно как и его родственников. Был достигнут компромисс; и вот теперь он находится здесь, делает реальную работу и даже такую, которая несет ему довольно высокий статус в обществе. Семейные политики уж позаботились об этом.

Лифт беззвучно распахнулся. Дверь комнаты контролеров на вершине собственной шахматной ладьи Гиза, как всегда, стояла нараспашку, и он вошел. Из огромных герметичных окон открывался вид на лоскутное одеяло ландшафта двумястами метрами ниже, на лиловые небеса разреженной атмосферы, на пять других башен, удаленных всего на километр-другой; главы их виднелись вровень с туманной плоскостью горизонта.

— Как дела, Кара?

— Снова мина. — Его сменщица подняла голову от пульта, мимолетно улыбнувшись. — На сей раз с подвохом. — В каком-то смысле планета Максимус еще не полностью отвоевана у берсеркеров. — Вторая мина сработала и нанесла кое-какой ущерб строительным роботам, пока они обезвреживали первую.

Остановившись у нее за спиной, Гиз принялся изучать распечатки и показания приборов.

— Давненько мы не натыкались на мины. Впрочем, ущерб не так уж велик, а? Что-нибудь еще?

— Нет.

Как и всем членам стационарной команды, Каре не терпелось воспользоваться случаем пообщаться с гостями во время их краткого пребывания на планете.

— Что ж, с этим не так уж сложно управиться. Так что ступай.

Кара едва успела выйти за порог, когда прозвенел коммуникатор. А радиоволны донесли голос робота-прораба, руководившего работами в далеком передовом секторе Гиза. Очевидно, робот говорил с места недавнего инцидента.

— Контролер, я прошу, чтобы сюда немедленно был прислан флаер из Центрального. — Басовитый механический голос звучал приятно; конструкторы постарались, чтобы он как можно сильнее отличался от голосов берсеркеров, взявших за обычай говорить по-человечески.

— Флаер? Зачем?

— Сломана деталь JS-828 передней конечности рабочего робота типа шесть. В остальном рабочий робот практически не поврежден и может быть быстро восстановлен, если будет выслана запасная часть.

Гиз уже настучал запрос на клавиатуре пульта, чтобы взглянуть на список имеющихся запчастей, заранее догадываясь, что увидит, и оказался прав. Аналогичная запчасть была сломана во время инцидента десять дней назад, окончательно исчерпав запас имевшихся на складе. О чем и известил своего прораба:

— Раз так, мы заберем поврежденную деталь, и мастерская решит, стоит ли пытаться ее починить, изготовить новую или ждать и надеяться, что в следующей партии грузов будет доставлена такая же.

— Когда будет послан флаер?

Гиз, уже собиравшийся переключиться на другие проблемы, помедлил. Видеоэкран не показывал ничего, поскольку босс считал, что экраны только отвлекают от работы в тех случаях, когда без них можно обойтись, но Гиз все-таки посмотрел на экран,

— Нет, прибудет наземный экипаж, как обычно при ремонтных работах. Быть может, мобильная ремонтная машина сможет починить робота на месте.

— По моей оценке, она не сможет этого сделать. — Благодаря обычным жизнерадостным интонациям прораба дурные вести казались несущественными.

«Может, так оно и есть, — подумал Гиз, — но чертово создание сегодня ведет себя как-то странно».

— Ты не уполномочен судить, — отрезал он. — Прибудет наземный экипаж.

Хорошие дороги проложены как раз до этой рабочей зоны. Разница во времени между прибытием наземного и воздушного транспорта минимальна.

— А тем временем продолжай выполнять запрограммированные работы, как сумеешь.

— Приказ ясен. Выполняю.

Выключив этот коммуникатор, Гиз повернулся к другому — остронаправленному оптическому устройству связи, используемому для частных переговоров между башнями.

«Наконец-то, — подумал он. — Игра».

Игра решительно не похожа на шахматы, хотя ее изобретатель был одним из величайших шахматистов конца двадцатого столетия. Но в нее, как в любую другую позиционную игру, может играть компьютер. И более того, изобретатель при создании Игры пользовался услугами наиболее совершенных компьютерных систем того времени. Он стремился создать Игру, в которую компьютер играть сможет, но не сумеет ее проанализировать; и вовсе не потому, что Игра представляет собой безграничные лабиринты теории игр, ныне сделавшей учебу игры в шахматы скорее унылой обязанностью, чем источником удовольствия.

Введение шести игроков помогло сделать Игру не поддающейся анализу, а найти и организовать группу для реальной партии стало не так уж сложно. Но под конец двадцатого века на старой Земле жила масса умных людей, располагавших обширным досугом и вкусом к играм. Но что на самом деле перечеркнуло возможность компьютерного анализа, кроме самой игры, так это хитроумное введение в Игру элемента случайности; удачные ходы компьютера в конкретной партии могли оказаться совершенно бесполезными в любой другой. Отныне дебюты превратились в полнейший хаос; как гласит поговорка, чтобы просто пережить дебют, надо быть либо гроссмейстером, либо баловнем судьбы, а еще лучше и тем и другим. Гиз ни разу не провалил дебют в серьезной партии со времени своего первого турнира, состоявшегося ужасающее (для него самого) число лет назад.

Игроки заняли свои места в башнях, с преамбулами было покончено; Эдриенн и Баркро выделили башни, в данный момент простаивающие без дела. Джон Виа, ЛеБон и Наррет сообщили о готовности; их световые лучи тускло сверкнули на горизонте.

Игра началась.

Позицию показывал большой видеоэкран, обычно зарезервированный для экстренных ситуаций; изображенное поле представляло симуляцию космической войны, стилизованной вплоть до полнейшей нереальности: шесть флотов выглядели точками и рисками разных цветов. В дебюте Гиз играл консервативно, довольствуясь возможностью пережить удары случайностей. Парировал смертельные угрозы, когда те возникали, а в остальном не пытался предпринимать ничего более амбициозного, нежели небольшие улучшения своей позиции тут, мобилизации новой эскадрильи там, приберегая силы для миттельшпиля, когда влияние случая будет не столь существенно. Баркро подтвердил характеристику, выданную ему Эдриенн, следуя примерно той же тактике. Сама Эдриенн, вообще-то хороший игрок, но не дотягивающий до звания гроссмейстера, получила фору в виде везения во время первых ходов и, судя по всему, решительно настроилась выжать из своих преимуществ все до капли. Она тут же затеяла буйную, агрессивную кампанию, угрожая Гизу, угрожая Виа. Если ее везение продержится еще полдюжины ходов, она сможет стать победителем Игры чуть ли не до конца дебюта. Эдриенн демонстрирует выдающийся ум в большинстве сфер интеллектуальной деятельности, и, если бы только не маленькие чудачества, могла бы стать выдающимся игроком и здесь...

Остальные игроки были на уровне любителей, каковыми, в общем-то, и являлись. ЛеБон затеял хорошо продуманную, хотя и преждевременную атаку на Эдриенн, явно считая, что заминка только позволит ей набраться сил, и явно рассчитывая на поддержку Гиза. Открытая дипломатия в Игре не принята, зато негласные соглашения и союзы — вполне.

Гиз тоже делал ходы, не требовавшие от него особых раздумий. Между ходами у него было вполне достаточно времени, чтобы посвятить его невзыскательным, рутинным обязанностям вахтенного контролера, время от времени наблюдая за техникой в бинокль, осматривая пульты и распечатки, даюшие более детальную информацию с форпостов. Он настолько «заржавел» без практики, что не решился бы в нынешнем состоянии участвовать в чемпионате; уже много лет он не играл против серьезных противников. Но эта партия, по его мнению, грозила скорее скукой, чем проигрышем, — конечно, если не принимать во внимание Баркро; разряд гроссмейстера, даже кандидата в гроссмейстеры, просто так не получишь. Баркро — единственный, за кем надо приглядывать и против кого надо играть всерьез.

И очень хорошо, что он справляется с Игрой, не очень сосредоточиваясь, потому что сегодняшняя работа преподносила сюрприз за сюрпризом. Вот, например, вернулась машина с форпоста, предположительно везущая поврежденную запчасть, — и вдруг остановилась, будто в нерешительности, свернув не в ту сторону, когда уже въехала в Центральный комплекс, словно управляющий ею компьютер ошибся, не зная, в какой из подземных тоннелей направить ее для выбора нужной ремонтной мастерской.

Быть может, кто-то организовал провокацию, включив в нее роботов и наземный транспорт, чтобы отвлекать его от Игры тревогами по поводу того, что работы в его секторе пошли наперекосяк? Гиз принялся следить за пультом крайне внимательно.

Тем временем на доске за время следующей пары ходов могущество Эдриенн все еще поддерживалось умеренным везением. Однако с развитием Игры везение будет играть все меньшую и меньшую роль. ЛеБон, на которого налетели с тылу, балансировал на грани краха. Быть может, это ЛеБон организовал подвох с наземным транспортом? Нет. А Эдриенн и Баркро — гости, у них нет соответствующей информации. Джон Виа достаточно серьезно настроен выиграть и достаточно квалифицирован. Но...

Еще круг ходов, еще один, и сторонний наблюдатель уже был бы убежден, что Эдриенн выиграет. Войска Баркро пока еще не понесли особых потерь, но он все равно что разбит. Гиз внезапно ударил по нему, а не по Эдриенн. Приезжий гроссмейстер, несомненно, был этим чуточку шокирован, не мог поверить, что Гиз собирается так откровенно отдать игру своей подружке, хотя, если честно, Гиз планировал нечто совершенно иное. На игровом поле Гиз загнал бы в угол даже родную мать, как только представился бы случай. Если хочешь быть любезным и дружелюбным, играй во что-нибудь другое...

Теперь все ждали следующего хода Эдриенн, все медлившей и медлившей. Гиз усмехнулся под нос.

— Эдриенн? Мы ждем твоего хода. — Этот голос, донесшийся по сети оптической связи, принадлежал Баркро и звучал чуточку нетерпеливо, чуточку угрюмо из-за поворота событий в Игре.

Вскоре на поле высветился ее очередной ход. Хладнокровно логичный, абсолютно сокрушительный.

Улыбка Гиза угасла. Что-то тут не так... Он импульсивно схватился за стоящий перед ним микрофон.

— Эдриенн...

— Что?

Ответивший голос прозвучал холодно и как-то рассеянно. Сегодня день необычных голосов, не считая прочих странностей.

А на панели справа от него три индикатора сообщали о мелких проблемах в его секции рабочей зоны. О таких вещах должен заботиться прораб. «Быть может, прораб скоро ими займется», — сказал себе Гиз.

Он и прочие игроки сделали еще по ходу, Эдриенн тоже мешкать не стала. И внезапно на Гиза снизошла ошеломительная ясность. Он ощутил слабость в коленях, несколько схожую с той, что он испытывал во время некоторых турниров, но более интенсивную. Ему грозит решительное и неминуемое поражение.

Вернее, почти. Логика твердила, что он проиграл, однако во всем этом есть нечто неуловимое... Остался один, один-единственный шанс сделать правильный ход...

*

Как ни тихо отворилась дверь в ее комнату в башне, Эдриенн вздрогнула от испуга. С чего это вдруг кому-то вздумалось прийти сюда именно сейчас?..

Она обернулась. Даже не успела испугаться, когда перед ней мелькнуло, размазавшись от скорости, нечто, смутно напоминающее человека по размеру и форме. Но воплощенное в металле и энергии, никоим образом не принадлежащих человеку, и это движение завершилось холодными щупальцами, коснувшимися ее горла, а затем всех конечностей по очереди.

К моменту, когда Эдриенн собралась завизжать, было уже слишком поздно. Она не могла говорить, едва могла дышать; нечто маленькое, но тяжелое присосалось к ее горлу после того, как машина сунула ее в угол, привалив к стене. Эдриенн могла шевелить головой достаточно свободно, чтобы осмотреть себя. К каждой из ее парализованных конечностей была прикреплена вещица, напоминавшая маленькую металлическую пиявку.

Берсеркер...

Когда не удалось крикнуть, Эдриенн попыталась заставить себя потерять сознание. Тоже не удалось. Человекообразный робот, уже не обращая на нее внимания, быстро начал осматривать приборы в башне, из которых работали только экран с позицией Игры и устройство оптической связи. Через считаные секунды робот завершил инспекцию, со щелчком открыл свой торс и извлек оттуда небольшую складную подставку для трубки, заполненной чем-то тяжелым. Эту конструкцию берсеркер установил на подоконнике одного из больших окон, направив трубку под углом вниз, в направлении... памятника, находящегося в конце огромного пластикового купола.

Шеф уже в пути.

— Эдриенн? — Раздавшийся из устройства связи голос так напугал ее, что полупарализованное тело Эдриенн едва не забилось о стену. Мы ждем твоего хода.

Может, берсеркер тоже был напуган (если его электронный мозг вообще способен испытывать страх), но он не вздрогнул, а тотчас же перешел к экрану Игры. В душе Эдриенн всколыхнулась безумная надежда, что робот не знает правил, однако ее надежды не оправдались. После пятисекундного изучения позиции он протянул металлическую длань к панели управления и сделал ход вместо нее.

В комнатке тут же раздался голос другого мужчины, голос Гиза:

— Эдриенн...

К ее абсолютнейшему ужасу, из глотки металлического чудовища донесся ее собственный голос:

— Что?

Последовала небольшая пауза.

— А, ничего, — удрученно ответил Гиз. А казалось, казалось... Балансируя на грани беспамятства, она подняла голову и обнаружила, что робот присел на корточки перед ней. Стеклянные объективы, ни по форме, ни по местоположению не походившие на человеческие глаза, пристально вглядывались в ее лицо.

— Итак, — сказал он, когда Эдриенн посмотрела на него.

И тогда она подняла голову, (Он наверняка предпочитал говорить именно этим голосом, этим скрежетом, каким-то чудом складывающимся в осмысленные слова.) — Теперь ты предоставишь мне все подробности обстоятельств визита сюда живой единицы, которую вы именуете шефом, каковой служит премьером Десяти Планет. Если ты проявишь добрую волю к сотрудничеству, то будешь помилована. Если нет... — Еще щелчок, и в металлической ладони появился небольшой контейнер. — Это нервно-паралитическая кислота. Одна капля мгновенно проникает через поверхность человеческой кожи. Она абсорбируется живыми тканями вашей сенсорной системы, вызывая в них боль, превосходящую любые...

Лифты башен работают настолько бесшумно, что даже берсеркер не расслышал сквозь закрытые двери комнаты, как подъехал лифт. Но теперь кто-то без шума, с кажущейся небрежностью попробовал открыть дверь и обнаружил, что она заперта.

— Кто там? — снова прозвучал голос Эдриенн. И с почти невероятной скоростью робот пересек комнату, остановившись сбоку от запертой двери, В его груди и плечах появились отверстия, смахивающие на жерла небольших пушек, и машина изготовила свои стальные руки для удара, будто богомол.

— Кто там?

— Записка для Эдриенн Бриттон, — отозвался незнакомый мужской голос.

— Я занята.

— Послушайте, леди, нужна вам эта записка или нет, а я добирался сюда не для того, чтобы передать ему, что вы не хотите ее брать. Это касается какой-то дурацкой игры, в которую вы якобы играете; он просто вне себя. Он не хотел, чтобы это видел или слышал кто-то другой.

— Ладно, давайте.

Удары головой о металлическую стену — единственное движение, на которое Эдриенн была еще способна, — звучали слишком приглушенно, чтобы послужить предостережением...

Берсеркер отпер и приоткрыл дверь. Молниеносным, почти незаметным движением со скоростью, с какой ни один человек не успел бы что-нибудь сделать или отреагировать, он выбросил вперед металлическую руку...

...и отлетел назад. Огненное копье подбросило его в воздух, швырнув через комнату. Стены тесной комнатенки затряслись от непрерывных кумулятивных разрывов. Металлическое тело грохнулось об окно, прочный пластик потрескался и изломался, но все-таки выдержал, и теперь помещение заполнилось вливающимся снаружи туманом. Давление воздуха упало. В дверь быстро проскочили, с опаской пригибаясь, трое людей в респираторах и бронежилетах. Двоих из них будто тянуло вперед полыхающее, дергающееся у них в руках оружие, а третий бросился к Эдриенн, и последнее, что она видела, уже теряя сознание в разреженном воздухе, — глаза Гиза над респиратором...

— Так что часть ручного оружия десантников теперь снабжена кинетическими датчиками, — говорил Гиз, прогуливаясь с ней в парке, чтобы помочь Эдриенн размять онемевшие ноги, после того как с них сняли металлических пиявок. — Один из моих сопровождающих настроил свое оружие на стрельбу по любому объекту, движущемуся необычайно быстро — как двигалась рука берсеркера. Ба-бах, цель захвачена, и огонь не прекращается, пока оператор не отключит его.

Поежившись, Эдриенн стиснула его запястье.

— Ты знал, что это берсеркер, — внимательно глядя на Гиза, сказала она. — И все-таки пришел за мной.

— В сопровождении двух космодесантников. И все равно поджилки у меня тряслись.

— Он ведь мог выстрелить в вас сквозь дверь, а не схватить.

— Мы решили, что он не захочет поднимать шума до прибытия шефа, чтобы выстрелить по нему. Конечно, это специализированный робот-убийца. Думаю, берсеркеры делали ставку на то, что рано или поздно шеф окажется на Максимусе, чтобы возложить венок, как и на многих других планетах. Так что перед уходом они внедрили одну сверхспециальную мину; должно быть, она прослушивала наши местные переговоры и знала, когда он прибудет.

— Ты знал, что это берсеркер, и все-таки пришел за мной. Но... откуда ты знал?

— Ну-у. С рабочими машинами происходила куча странных вещей. Слишком много совпадений накануне визита шефа. Меня осенило, что робот-убийца мог занять место моего прораба, а затем вернуться сюда, в Центр, на наземном транспорте, который я выслал туда. А где ж ему еще устраивать засаду, чтобы хорошенько прицелиться в шефа, если не в одной из башен с видом на монумент? Так что я подключил свой собственный компьютер, чтобы он сделал пару ходов в Игре за меня, и...

— Но откуда ты узнал, что он в моей башне?

— А как ты думаешь? — улыбнулся в ответ Гиз.

Эдриенн тоже улыбнулась, изо всех сил стараясь не расплакаться.

— Мой маленький психологический барьер. Ты знал, что я ни за что в жизни не наберусь наглости побить в Игре тебя.

Как жизнь может нести зло, так и могущественные машины могут иметь отношение к добру.

БЕСПЛОТНЫЕ КРЫЛЬЯ

Во время первой и единственной боевой миссии Мэлори берсеркер явился ему в образе жреца секты, к которой принадлежал Мэлори на планете Йати. В гипнотическом сне, аллегорически воспроизводящем самый настоящий бой, он узрел облаченную в жреческие одежды фигуру, высящуюся на деформированной кафедре, злобно полыхающую глазами; широкие рукава ниспадали с опускающихся рук, будто крылья. И с их опусканием свет Вселенной гас за цветными стеклами окон, и проклятие обрушивались на Мэлори. Но пока сердце его отчаянно колотилось от страха перед проклятиями, Мэлори все-таки сумел собрать разбегающиеся мысли и вспомнить свою природу и природу своего противника и понял, что не так уж беспомощен. Во сне ноги несли его к пульту и демону-жрецу. Вдруг оконные витражи взорвались, осыпав его осколками мучительного ужаса. Он шагал по извилистой тропе, избегая мест на черном полу, где жрец молниеносными движениями создавал рычащие, лязгающие зубами каменные пасти. Казалось, у Мэлори полно времени, чтобы решить, куда поставить ногу. «Оружие, — подумал он, будто хирург, отдающий указание некоему невидимому ассистенту. — Сюда — в правую руку».

От тех, кто пережил сходные битвы, он слыхал, что враг человечества является каждому в ином виде, и каждый человек должен пережить битву в условиях непередаваемого кошмара. Одним берсеркеры являлись неистовствующими чудищами, другим — в облике дьявола, бога или человека. Третьим — в виде какого-то невообразимого ужаса. Битва была кошмаром, переживаемым в то время, когда правит подсознание, а бодрствование рассудка подавляется электрическим током. Глаза и уши запечатаны, чтобы легче было подавить сознание, рот заткнут, чтобы человек не прокусил себе язык, обнаженное тело сковано в неподвижности защитными силовыми полями, спасающими его от тысячекратных перегрузок, порождаемых каждым боевым маневром одноместного истребителя- Уже сам этот кошмар не позволяет человеку пробудиться; пробуждение наступает лишь потом, когда бой закончится, оно приходит только вместе со смертью, победой или выходом из боя.

В сновидении в руках Мэлори оказался мясницкий нож — острый как бритва, тяжелый, как клинок гильотины. Такой огромный, что казалось, даже поднять его просто-напросто невозможно. Мясная лавка его дяди на Йати погибла вместе со всеми остальными человеческими творениями на этой планете. Но нож теперь вернулся к нему, увеличенный, доведенный до совершенства, отвечающий его потребностям.

Крепко ухватив нож обеими руками, Мэлори продвигался вперед, и по мере его приближения кафедра становилась все выше и выше. Вырезанный на ней спереди дракон — там, где следовало быть ангелу, — ожил, изрыгнув на него красноватое пламя. Мэлори отразил языки пламени щитом, откуда ни возьмись появившимся в его руке.

Теперь свет Вселенной за остатками разбитых витражей померк почти окончательно. Стоя у основания кафедры, Мэлори занес нож, словно для удара сплеча по жрецу, высившемуся вне его досягаемости. Затем без всякой задней мысли сменил цель на пике замаха и нанес сокрушительный удар по основанию кафедры. Она содрогнулась, но устояла. Проклятие свершилось.

Однако, прежде чем дьяволы схватили Мэлори, сон утратил свою яркость. Менее секунды реального времени он оставался всего лишь угасающим зрительным образом, а секунд через пять — лишь увядающим воспоминанием. Мэлори, очнувшийся с запечатанными глазами и ушами, парил в успокоительной тьме. Но прежде чем постбоевой шок и сенсорная изоляция смогли подействовать на его психику, зонды на скальпе начали посылать в мозг игольчатые шумовые импульсы. Это самый безопасный сигнал, который можно приложить к мозгу, пребывающему на грани десятка разнообразных видов сумасшествия. Шумы сложились в белесое ревущее поле света и звука, будто заполнившего его голову и в то же самое время каким-то образом очертившего для него положение его конечностей.

Первой вполне сознательной мыслью Мэлори была такая: он только что выдержал сражение с берсеркерами и уцелел. Он победил или, по крайней мере, добился ничьей — иначе бы его тут не было. И это достижение уже само по себе.

Берсеркеры ничуть не похожи на прочих врагов, с которыми приходилось сталкиваться человечеству. Они обладают коварством и разумом, но при этом лишены жизни. Реликты некой звездной войны, окончившейся века назад, — автономные боевые корабли-роботы, запрограммированные на уничтожение всего живого, что им встретится на пути. Йати была почти последней из множества колонизированных людьми планет, подвергшихся нападению берсеркеров, и при том одной из самых везучих; почти все ее население удалось успешно эвакуировать. Теперь Мэлори и прочие сражались в дальнем космосе ради того, чтобы защитить «Надежду» — один из циклопических эвакуационных кораблей. «Надежда» представляла собой сферу диаметром в несколько километров, достаточно объемную, чтобы вместить изрядную часть населения планеты, сложенного в ней ярус за ярусом в защитном стасис-поле. Остаточные релаксационные протечки поля позволяют им дышать и поддерживать сильно замедленный метаболизм.

Путешествие в безопасный сектор Галактики займет несколько месяцев, и почти все это время уйдет на пересечение наружной ветви грандиозной туманности Тайнарус. Слишком большая плотность газопылевого скопления не позволяет кораблю ускользнуть в подпространство и путешествовать быстрее света. Здесь даже скорости, достижимые в нормальном пространстве, весьма ограничены. На скорости тысяча километров в секунду управляемый человеком корабль или корабль-берсеркер одинаково легко может разбиться вдребезги о газовое облачко, куда более бесплотное, чем человеческое дыхание.

Тайнарус представляет собой круговерть из не занесенных ни в какие лоции языков и щупалец рассеянной материи, пронизанной коридорами относительно пустого пространства. Изрядная часть этой круговерти полностью скрыта межзвездной пылью от света окружающих звезд. «Надежда» и ее эскорт «Юдифь» безоглядно ринулись в темные трясины, россыпи и мели туманности, удирая от преследующей по пятам волчьей стаи берсеркеров. Некоторые берсеркеры размерами превосходили даже «Надежду», но в погоню отправились куда более миниатюрные. В регионах пространства, где много материи, гонку выигрывает более миниатюрный и более быстрый; по мере роста поперечника корабля его максимально допустимая скорость неминуемо снижается.

«Надежде», не приспособленной для этой гонки (во время поспешной эвакуации не подвернулось ничего более подходящего), нечего было и думать, чтобы скрыться от мелкого, маневренного противника. Поэтому корабль-матка под названием «Юдифь» все время пытался держаться между «Надеждой» и преследующей стаей. «Юдифь» была носителем маленьких истребителей, выпуская их в пространство всякий раз, когда противник оказывался чересчур близко, и принимая уцелевших назад, когда угроза исчезала. В начале преследования она несла пятнадцать одноместных кораблей. Теперь осталось только девять.

Шумовые инъекции системы жизнеобеспечения Мэлори стали реже, а затем прекратились. Его разум снова прочно воцарился на своем троне. По постепенному ослаблению защитных полей он понял, что скоро вновь окажется в мире бодрствующих.

Как только его истребитель — номер четыре — приземлился внутри «Юдифи», Мэлори поспешно отключился от систем крохотного кораблика. Натянул просторный комбинезон и выбрался из тесной кабины. Худощавый, мосластый человек, неуклюже шагая, поспешил по мостику через громадное, заполненное гулким эхом помещение, напоминающее ангар, отметив, что три или четыре истребителя рядом с ним уже вернулись и покоятся на своих салазках. Искусственная гравитация поддерживалась на совершенно стабильном уровне, но Мэлори споткнулся и чуть не упал, спеша спуститься по короткой лесенке на взлетную палубу. Петрович, командир «Юдифи», массивный мужчина среднего роста с каменным лицом, явно дожидался именно его.

— Я... я сбил? — с энтузиазмом пролепетал Мэлори, поспешно приблизившись к нему. Принятые в армии обращения, как правило, на борту «Юдифи» не употреблялись, а Мэлори и вовсе был гражданским. А то, что ему позволили вылет, свидетельствовало лишь об отчаянии командира.

— Мэлори, — нахмурившись, мягко ответил Петрович, — вы горе луковое. У вас мозги настроены совсем не на то.

Мир перед Мэлори застлала серая пелена. Только в этот момент он понял, как важны были для него некоторые мечты о славе. В ответ он нашел лишь слабые и неуклюжие слова.

— Но... я думал, я вполне справился. — Он попытался припомнить свой боевой кошмар. Что-то насчет церкви.

— Два человека вынуждены были отвлечься от выполнения своих боевых заданий ради вашего спасения. Я уже просмотрел записи их орудийных видеокамер. Ваша Четверка просто порхала вокруг этого берсеркера, будто вы вовсе и не намеревались причинять ему никакого ущерба. — Петрович поглядел на него

более пристально, пожал плечами и немножко смягчил тон: — Я не пытаюсь уязвить вас, вы, конечно, даже не осознавали, что происходит. Я просто излагаю факты. Благодаря случаю «Надежда» на двадцать астрономических единиц углубилась в формальдегидовое облако впереди. Если бы она сейчас находилась на виду, они уже достали бы ее.

— Ну... — Мэлори попытался вступить в спор, но командир просто ушел прочь.

Прибывали все новые истребители. Раздавались вздохи шлюзов, лязгали салазки, и у Петровича была масса более важных дел, чем стоять тут и спорить с ним. Мэлори постоял секунды три в одиночестве, чувствуя себя не в своей тарелке, разбитым и ничтожным. Непроизвольно бросил полный вожделения взгляд в сторону Четверки. Истребитель представлял собой короткий, лишенный иллюминаторов цилиндр диаметром немногим более человеческого роста, покоящийся в своих металлических салазках в окружении техников палубной службы. В атмосферу от короткого, будто обрубленного жерла главного лазера, все еще не остывшего после выстрелов, потянулась струйка дыма. Вот он, двуручный тесак.

Ни одному человеку не дано тягаться в искусстве управления кораблем или оружием с хорошей машиной. Черепашья медлительность человеческих нервных импульсов и сознания почти дисквалифицировала человека в прямом управлении кораблем в любом космическом поединке с берсеркерами. Но человеческое подсознание далеко не столь ограниченно. Некоторые из его процессов не могут быть скоррелированы ни с какой специфической активностью синапсов в пределах мозга, и некоторые теоретики продолжают настаивать на том, что эти процессы происходят вне времени. Большинство физиков оспаривают эту точку зрения, но для космических битв эта рабочая гипотеза оказалась весьма полезной.

В бою компьютеры берсеркера соединяются с хитроумными устройствами, вносящими фактор случайности, обеспечивающий флер непредсказуемости и дающий преимущество перед противниками, просто и последовательно предпринимающими маневры по статистическим прогнозам, несущим наибольшую вероятность успеха. Люди тоже пользовались компьютерами для управления своими кораблями, но теперь добились преимущества над лучшими рандомизаторами, снова полагаясь на собственные мозги, на их отделы, не знающие спешки и пребывающие вне времени, где даже стремительные фотоны кажутся недвижными, как глыбы льда.

Имеются в этом и свои недостатки. Некоторые люди (в том числе и Мэлори, как оказалось) просто не пригодны для такой работы, их подсознание словно и не интересуется столь преходящими материями, как жизнь или смерть. И даже если разум человека подходит, его подсознание подвергается огромным перегрузкам. Подключение к внешним компьютерам перегружает рассудок каким-то еще не вполне понятным образом. Одного за другим пилотов, вернувшихся из боя, вынимали из кораблей в состоянии кататонии или истерики. Душевное их здоровье восстановить удавалось, но с той поры человек уже не годился в качестве боевого напарника компьютера. Эта система была настолько нова, что существенность этих недостатков стала очевидна лишь сейчас, на борту «Юдифи». Обученные операторы истребителей были выведены из строя, их смена тоже. Вот так и получилось, что историк Иан Мэлори и прочие необученные люди были посланы в бой. Но использование их рассудков выиграло еще капельку времени.

Со взлетной палубы Мэлори отправился в свою тесную одноместную каюту. Он уже давно не ел, но не чувствовал голода. Переодевшись, сел в кресло. Посмотрел на койку, на книги, музыкальные записи и скрипку, но не стал ни удаляться на отдых, ни искать себе занятия, с минуты на минуту ожидая вызова от Петровича. Потому что теперь обратиться Петровичу больше некуда.

Мэлори едва не засмеялся, когда раздался сигнал коммуникатора, призывавший его на экстренную встречу с командиром и прочими офицерами. Подтвердив явку, Мэлори вышел, взяв с собой коричневый футляр из кожзаменителя размером с портфель, но иной формы, отобранный из нескольких сотен футляров в комнатке рядом со своей каютой. На этикетке контейнера, который он нес, было написано «БЕШЕНЫЙ КОНЬ»[19].

Как только Мэлори переступил порог тесной комнаты инструктажа, где вокруг стола уже собралась горстка корабельных офицеров, Петрович поднял голову, бросил взгляд на футляр в руках у Мэлори и кивнул.

— Похоже, у нас нет выбора, историк. У нас не хватает людей, и нам придется воспользоваться вашими псевдоличностями. К счастью, мы уже установили необходимые адаптеры на истребители.

— По-моему, шансы на успех просто великолепны, — мягко проговорил Мэлори, занимая свободное место слева от Петровича и устанавливая футляр посреди стола. — Конечно, у них нет настоящего подсознания, но, как мы признали во время предыдущих дискуссий, они будут являться более совершенными рандомизаторами, чем все другие, имеющиеся в нашем распоряжении. Каждый обладает уникальной, пусть и искусственной, личностью.

Один из офицеров подался вперед:

— Многие из нас пропустили эти предыдущие дискуссии, о которых вы упоминаете. Не могли бы вы ввести нас в курс?

— Всенепременно. — Мэлори откашлялся. — Эти личности, как мы обычно их называем, используются в компьютерных симуляциях исторических событий. Покидая Йати, мне удалось захватить с собой несколько сотен этих личностей. Многие из них являются моделями военных. — Он положил ладонь на футляр. — Это реконструкция личности одного из наиболее способных кавалерийских полководцев древней Земли. Он не принадлежит к группе, которую мы отобрали для первого испытания в бою, я просто принес его, чтобы продемонстрировать внутреннюю структуру и конструкцию всем, кто заинтересуется. Каждая личность содержит около четырех миллионов двухмерных слоев.

Еще один офицер поднял руку.

— А как вы можете точно воссоздать личность человека, умершего задолго до появления каких-либо технологий прямой записи?

— Конечно, мы не можем быть уверены в точности. Мы опираемся только на исторические хроники и на выводы, которые можем сделать из компьютерных симуляций соответствующей эпохи. Это всего лишь модель. Но они должны проявлять себя в бою, как в исторических исследованиях, для которых они и сделаны. Их решения должны отражать фундаментальную агрессивность, решительность...

Совершенно неожиданно громыхнул взрыв, и все собравшиеся офицеры вскочили на ноги. Петрович, отреагировавший очень быстро, только-только успел встать со стула, когда по всему кораблю эхом прокатился второй, куда более мощный взрыв. Сам Мэлори был уже почти у дверей, направляясь к своему боевому посту, когда раздался третий взрыв, прогрохотавший так, будто пришел конец всей Галактике. Мэлори еще успел заметить, как мебель летит по воздуху, как переборки сминаются, словно бумажные. У него в голове еще успела пронестись одна ясная, спокойная мысль о том, как несправедливо умереть именно в этот момент, а затем он вообще перестал думать о чем-либо.

Возвращение к сознанию оказалось медленным и мучительным процессом. Он понимал, что «Юдифь» уничтожена не полностью, поскольку он еще дышит, а искусственная гравитация по-прежнему удерживает его распростертое тело на палубе. Возможно, было бы лучше, если бы гравитация исчезла, ибо все тело Мэлори представляло собой сплошной источник пульсирующей боли, лучами разбегающейся из центра где-то в глубине черепа. Более точно выяснять местонахождение центра ему не хотелось. Боль причиняла уже сама мысль о прикосновении к голове.

Наконец настойчивая потребность выяснить, что же происходит, преодолела страх перед болью, и Мэлори поднял голову, чтобы ощупать ее. Над самым лбом вспухла огромная шишка, а все лицо было покрыто мелкими ссадинами с запекшейся на них кровью. Должно быть, он провалялся без сознания довольно долго.

Комната инструктажа была уничтожена, разбита, завалена обломками. На глаза Мэлори попалось изломанное тело — должно быть, труп, затем еще одно и еще, застрявшее в грудах мебели. Неужели он единственный, кто остался в живых?! В одной переборке зияла чудовищная брешь, огромный стол превратился в груду обломков. А что это за громадная незнакомая машина стоит в дальнем конце комнаты? Ростом с крупный картотечный шкаф, но куда более заковыристая. И в подпорках ее что-то этакое диковинное, словно они способны передвигаться... Мэлори застыл в безмерном ужасе, потому что эта штуковина пришла в движение, повернув в его сторону свои пулеметные турели и объективы; он понял, что видит действующего берсеркера, и увиден им. Это лишь небольшая машина, используемая для абордажа и работы на захваченных человеческих кораблях.

— Иди сюда, — провозгласил робот скрежещущей нелепой пародией на человеческий голос, сложенный из записанных слогов человеческих голосов, составленных вместе электроникой и воспроизведенных в нужной последовательности. — Зложить очнулся.

Мэлори в ужасе подумал, что слова предназначены ему, но не смог даже шелохнуться. Затем сквозь пробоину в переборке в комнату ступил человек, которого Мэлори еще ни разу не видел, — косматый, грязный, одетый в замызганный комбинезон, в прошлом представлявший собой какую-то военную форму.

— Да, я вижу, что оклемался, сэр, — сказал человек роботу на стандартном межзвездном языке хриплым голосом с явно благоприобретенным скрежещущим акцентом и подступил на шаг ближе к Мэлори. — Эй, ты меня понимаешь?

Мэлори буркнул что-то, попытался кивнуть и медленно, неуклюже заставил себя перейти в сидячее положение.

— Вопрос в том, — продолжал человек, подходя еще ближе, — как ты хочешь, чтоб оно было — легко или трудно? Я в том смысле, что когда будет пора тебя кончать. Я давным-давно решил, что предпочту быструю и легкую кончину, но не слишком скоро. Но притом я попутно хочу немного позабавиться там и тут.

Несмотря на неистовую головную боль, способность мыслить уже вернулась к Мэлори, и он начал кое-что соображать. Для людей вроде этого, более менее охотно перешедших на сторону берсеркеров, есть специфическое определение — слово, состряпанное самими машинами. Но в данный момент Мэлори не собирался высказывать это слово вслух.

— Я предпочту легкую, — пробурчал он, заморгав и попытавшись потереть шею, чтобы смягчить боль.

Человек молча взирал на него добрую минуту. И наконец сказал:

— Ладно. — Снова обернулся к роботу и добавил иным, униженным тоном: — Я без труда овладею этим поврежденным зложитем. Если вы оставите нас одних, никаких проблем не предвидится.

Робот повернул один из заключенных в металлический корпус объективов к своему прислужнику и провещал:

— Помни, резервы следует подготовить. Времени все меньше. Провал принесет неприятные стимулы.

— Я запомню, сэр, — униженно, истово отозвался человек. Робот разглядывал обоих еще пару секунд, а затем удалился; его металлические ноги внезапно пришли в движение, перемещаясь почти грациозно. Вскоре до слуха Мэлори донесся знакомый звук закрывающегося шлюза.

— Теперь мы одни, — сверху вниз поглядел на него человек. — Если хочешь называть меня по имени, можешь звать Бутоном. Хочешь попытаться со мной подраться? Если да, давай покончим с этим сразу. — Он был немного крупнее Мэлори, но имел громадные кулаки и казался жилистым и очень проворным, несмотря на свой затрапезный вид. — Ладно, это мудрое решение. Знаешь, ты на самом деле очень везуч, хотя еще не понял этого. Берсеркеры ничуть не похожи на прочих повелителей, которые когда-либо были у людей, — не похожи ни на правительства, ни на партии, ни на корпорации, которые выжимают тебя до капли, а потом бросают на произвол судьбы. Нет, когда ты становишься бесполезен машинам, они кончают с тобой быстро и чисто — если ты служил им хорошо. Я знаю, я видел, как они проделывают это с другими людьми. Еше бы, они ведь хотят, чтобы мы умерли, а не страдали.

Мэлори промолчал, подумав, что, наверное, скоро сможет встать на ноги.

Бутон (имя казалось столь неуместным, что вполне могло оказаться настоящим) слегка подстроил небольшой аппаратик, извлеченный из кармана и почти целиком скрывшийся в его огромной ладони. И спросил:

— Сколько еще кораблей-маток, кроме этого, пытаются защищать «Надежду»?

— Не знаю, — солгал Мэлори. Кроме «Юдифи», больше ни одного корабля в эскорте не было.

— Как тебя зовут? — Пришелец все еще смотрел на спрятанный в ладони прибор.

— Иан Мэлори.

Бутон кивнул, на его лице не проявилось никаких эмоций, сделал два шага и пнул Мэлори в живот — точно и с ужасающей жестокостью.

— Это за попытку солгать мне, Иан Мэлори, — смутно донесся откуда-то сверху голос палача сквозь серую пелену, застлавшую сознание Мэлори, барахтавшегося на палубе в тщетной попытке втянуть воздух в легкие. — Пойми, я безошибочно могу определить, когда ты лжешь. Ну, сколько еще кораблей-маток?

Мало-помалу Мэлори набрался сил, чтобы снова сесть и выдавить из себя:

— Только этот.

Располагал ли Бутон настоящим детектором лжи или только пытался создать видимость такового, задавая вопросы с заранее известными ответами, но Мэлори решил отныне говорить только правду от слова до слова, не отклоняясь ни на йоту. Еше пара подобных ударов — и он станет беспомощным и бесполезным, а машины прикончат его. Он вдруг обнаружил, что ни в коем случае не готов расстаться с жизнью.

— Какова твоя должность в экипаже, Мэлори?

— Я штатский.

— Какого рода?

— Историк.

— А почему ты здесь?

Мэлори попытался было подняться на ноги, но решил, что эти усилия ничего не дадут, и остался сидеть на палубе. Если бы он дал себе волю хоть на миг вникнуть в ситуацию, то перепугался бы до такой степени, что не смог бы думать связно.

— У нас имелся проект... видите ли, я привез с собой с Йати ряд так называемых исторических моделей — блоков с запрограммированными откликами, используемых нами в исторических исследованиях.

— Помнится, я что-то такое слыхал. И что же это был за проект?

— Попытка использовать личности военных в качестве рандомизаторов боевых компьютеров на одноместных истребителях.

— Ага, — подтянутый и собранный, несмотря на свой затрапезный вид, Бутон присел на корточки. — И как же они зарекомендовали себя в бою? Лучше, чем подсознание живого пилота? Уж об этом-то машины знают все.

— У нас не было возможности попробовать. А что, все остальные члены команды погибли?

Бутон небрежно кивнул:

— Абордаж прошел легче легкого. Должно быть, ваша автоматическая система обороны отказала. Я рад, что мне удалось найти в живых хоть одного человека, да притом достаточно умного, чтобы согласиться на сотрудничество. Это поможет моей карьере. — Он бросил взгляд на дорогой хронометр, красующийся на его грязном запястье. — Встань, Иан Мэлори. Нас ждет работа.

Поднявшись, Мэлори последовал за человеком к взлетной палубе.

— Мы с машинами тут осмотрелись, Мэлори. Эти девять маленьких истребителей, еще оставшихся у вас на борту, слишком хороши, чтобы пропадать попусту. Теперь берсеркеры наверняка настигнут «Надежду», но на ней имеются автоматические системы обороны, думаю, куда более мощные, чем на этой посудине. Машины понесли массу потерь в этой погоне, так что намерены воспользоваться этими девятью корабликами в качестве резерва, в военной истории, несомненно, ты разбираешься?

— Немного. — Вообще-то Мэлори преуменьшил свои познания, но ответ сошел за правдивый. Детектор лжи, если таковой и имелся, уже отправился обратно в карман. Но Мэлори по-прежнему не собирался рисковать без надобности.

— Тогда ты, наверно, знаешь, как некоторые генералы на старой Земле пользовались своими резервами. Гнали их перед надежными, испытанными войсками, где резервы ждала верная смерть, если они попытаются отступить, но они же и принимали удар противника на себя.

Придя на взлетную палубу, Мэлори не увидел почти никаких признаков разрушения. Девять надежных корабликов, дозаправленных и довооруженных для боя, дожидались пилотов в своих салазках. Об этом позаботились в первые же минуты после их возвращения с последнего задания.

— Мэлори, я тут осмотрел аппаратуру управления этих истребителей, пока ты был без сознания, и пришел к выводу, что в совершенно автономном режиме они работать не могут.

— Верно. На борту должен находиться какой-то управляющий рассудок или рандомизатор.

— Мы с тобой должны подготовить из них резервы берсеркеров, Иан Мэлори. — Бутон снова бросил взгляд на часы. — У нас не больше часа, чтобы придумать хороший способ добиться этого, и всего пара часов в запасе, чтобы проделать всю работу от начала до конца. Чем быстрее, тем лучше. Если мы затянем дело, то поплатимся за это страданиями. — Казалось, эта мысль его потешила. — Что ты предлагаешь?

Мэлори открыл было рот, но не произнес ни слова.

— Конечно, об установке твоих военных личностей не может быть и речи, а то они могут не подчиниться, когда их погонят вперед как простое пушечное мясо. Полагаю, они были какими-то полководцами. Но у тебя, наверно, имеются личности из других сфер деятельности, более миролюбивых?

Мэлори, без сил рухнув в свободное противоперегрузочное кресло офицера технической службы, заставил себя тщательно обдумать слова, прежде чем раскрыл рот.

— Так уж получилось, что на борту имеются некоторые личности, к которым я питаю особый интерес. Пойдем.

Мэлори направился в свою тесную холостяцкую каюту, а Бутон шагал за ним по пятам. Увидев, что в каюте совершенно ничего не изменилось, Мэлори был даже немного ошарашен. На койке лежала его скрипка, на столе — музыкальные записи и несколько книг. И здесь же, сложенные аккуратной стопкой в своих футлярах из кожзаменителя, находились некоторые из личностей, которые ему больше всего хотелось изучить.

Мэлори приподнял верхний футляр:

— Этот человек был скрипачом, каковым, хотелось бы верить, являюсь и я. Вряд ли его имя вам что-нибудь скажет.

— Я никогда не был специалистом в музыковедении. Ты мне лучше расскажи.

— Он был землянином, жившим в двадцатом столетии ХЭ, и очень набожным человеком, насколько я понимаю. Мы можем подключить его личность и спросить, что он думает о войне, если у вас еще есть подозрения.

— Именно так мы и поступим.

Как только Мэлори показал Бутону нужный разъем рядом с компьютерной консолью тесной кабины, тот собственноручно подключил кабели.

— А как с ним общаться?

— Просто устно.

— Как тебя зовут? — резко бросил Бутон в сторону футляра из кожзаменителя.

— Альберт Болл. — Голос, донесшийся из динамика терминала, звучал куда человечнее, чем голос берсеркера.

— А как бы ты отнесся к предложению повоевать, Альберт?

— Омерзительная идея.

— А ты поиграешь для нас на скрипке?

— С удовольствием. — Но музыка не последовала.

— Нужно подключить дополнительные блоки, если вы действительно хотите услышать музыку, — вставил Мэлори.

— Пожалуй, это нам не понадобится. — Бутон отстыковал Альберта Болла и начал просматривать остальных, насупившись при виде незнакомых имен. Всего там было двенадцать-пятнадцать футляров. — А это кто такие?

— Современники Альберта Болла. Его коллеги-виртуозы. — Мэлори, пребывая на грани беспамятства, позволил себе опуститься на койку, чтобы передохнуть хоть несколько секунд. Потом поднялся и подошел к Бутону, стоявшему перед стопкой личностей. — Это модель Эдуарда Мэннока, слепого на один глаз и не сумевшего пройти ни одну медкомиссию, принимавшую на военную службу того времени. — Указал на другой: — Этот человек, насколько припоминаю, какое-то время служил в кавалерии, но конь то и дело сбрасывал его, и вскоре его списали в фуражиры. А это хрупкий, туберкулезный юноша, простившийся с жизнью в возрасте двадцати трех стандартных лет.

Бутон бросил рассматривать футляры и повернулся, чтобы еще раз осмотреть Мэлори с головы до ног. Мэлори невольно ощутил, как ноющие мышцы живота пытаются сжаться в тугой комок в предчувствии очередного яростного удара. Это было бы чересчур, еще один такой удар просто прикончит его...

— Ладно. — Бутон нахмурился, снова сверившись с хронометром. Потом поднял голову и усмехнулся. Как ни странно, улыбка сразу же превратила его в чертовски хорошего парня. — Ладно! Музыканты, по-моему, антитеза военным. Если машины одобрят, мы установим их и отправим истребители. Иан Мэлори, не исключено, что я увеличу твою плату. — Его доброжелательная улыбка стала шире. — Возможно, мы только что выиграли для себя стандартный год жизни, если дело пойдет так, как я рассчитываю.

Через несколько минут робот прибыл на судно снова. Бутон поклонился, изложив ему суть плана, а стоявший позади Мэлори, охваченный мучительным ужасом, поймал себя на том, что тоже кланяется.

— Тогда выполняйте, — одобрила машина. — Если вы будете медлительны, корабль, зараженный жизнью, может успеть укрыться в штормовых облаках, надвигающихся на нас. — И робот снова стремительно ушел. Наверное, в нем нуждались для ремонта и дооснащения его собственного робота-корабля. Благодаря совместным усилиям двух человек, переоборудование истребителей прошло очень быстро. Нужно было всего-навсего открыть кабину истребителя, вставить извлеченную из футляра личность в заранее подготовленный адаптер, подстыковать стандартные разъемы и клеммы и снова закрыть крышку люка. Поскольку скорость была в планах берсеркеров решающим фактором, проверки свели к выслушиванию активных реакций каждой личности после активации ее в истребителе. Большинство реплик представляли собой ужасные банальности о несуществующей погоде, о древних блюдах или напитках или забавные фразы, в которых Мэлори распознал всего лишь ничего не значащие формулы вежливости.

Казалось, все идет хорошо, но в последнюю минуту Бутон вдруг преисполнился сомнениями.

— Надеюсь, эти утонченные джентльмены выдержат удар, когда обнаружат, в какой ситуации оказались. Они ведь смогут сообразить, что к чему, а? Машины не рассчитывают, что они окажутся хорошими бойцами, но нас также не устроит, если они впадут в кататонию.

Мэлори, едва держась на ногах от усталости, подергал за люк Восьмерки и едва не свалился с гладкой обшивки, когда тот внезапно распахнулся.

— Они сориентируются в ситуации через минуту после запуска, я бы сказал. По крайней мере, в общих чертах. Вряд ли они поймут, что их окружает космическое пространство. Как я догадываюсь, вы из военных. И если они не захотят вступить в бой, то это уж вам решать, как поступать со строптивыми резервами.

Когда они подключили личность в истребитель номер восемь, ее тестовая реплика гласила:

— Я хочу, чтобы мою машину покрасили в красный цвет.

— Сию секунду, сэр, — поспешно отозвался Мэлори, захлопнул люк корабля и двинулся к Девятке.

— О чем это он толкует? — нахмурился Бутон, но, бросив взгляд на часы, двинулся дальше.

— Полагаю, маэстро уже понял, что его поместили на борт какого-то транспортного средства. Что же до покраски его в красный цвет... — Мэлори закряхтел, пытаясь открыть люк Девятки и оставив ответ недосказанным.

Наконец все истребители были готовы к вылету. Положив палец на кнопку запуска, Бутон помедлил и последний раз принялся буравить взглядом Мэлори.

— Пока что мы справились очень хорошо, нас ждет награда, если эта идея сработает хотя бы отчасти. — Он перешел на торжественный полушепот: — Уж лучше бы сработало. Ты когда-нибудь видел, как с человека снимают кожу живьем?

Мэлори ухватился за стойку, чтобы не упасть:

— Я сделал все, что мог.

Бутон нажал кнопку запуска. Воздушные шлюзы начали свою перекличку. Девять истребителей скрылись, и в тот же миг над консолью офицера взлетной палубы вспыхнула голограмма. «Юдифь» была отмечена в центре жирной зеленой точкой, а девять крохотных зеленых искорок медленно и неуверенно двигались вокруг. Виднеющаяся подальше устойчивая формация красных точек изображала остатки стаи берсеркеров, так долго и так безжалостно преследовавших «Надежду» и ее конвой. Мэлори мрачно отметил, что красных точек берсеркеров не меньше полутора десятков.

— Уловка в том, — произнес Бутон, ни к кому не обращаясь, — чтобы заставить их бояться собственных командиров сильнее, чем врагов. — Он защелкал тумблерами связи с эскадрильей. — Внимание, истребители с первого по девятый! — рявкнул он. — На вас направлены орудия значительно превосходящего флота, и любая попытка ослушания или бегства будет сурово наказана...

Он продолжал их всячески запугивать добрую минуту, а Мэлори тем временем наблюдал, как надвигается грозовая туча, упомянутая берсеркером. Град атомных частиц несло через эту часть туманности поперек пути «Юдифи» и странного комбинированного флота, двигавшегося вместе с ней. «Надежда», находящаяся за пределами экрана, могла воспользоваться преимуществами, даваемыми этим штормом, и ускользнуть окончательно, если берсеркеры будут мешкать.

Видимость на оперативном дисплее взлетной палубы стремительно падала, и Бутон оборвал речь, как только стало ясно, что связь прервана. Сквозь пелену помех до них доносились обрывки приказов, отдаваемые противоестественными голосами берсеркеров кораблям резерва с первого по девятый, пока помехи не заволокли все окончательно. Но преследование «Надежды» все не возобновлялось.

Какое-то время на взлетной палубе царило молчание, лишь изредка нарушаемое взрывами помех со стороны дисплея. А вокруг замерли в ожидании пустые салазки.

— Вот оно, — наконец проронил Бутон. — Делать нечего, остается только волноваться.

У него на губах снова заиграла преображающая его улыбка; казалось, он упивается этой ситуацией.

Мэлори посмотрел на него с любопытством:

— А как вы... ухитрились так хорошо устроиться?

— Почему бы и нет? — Бутон потянулся и встал из-за бесполезной теперь консоли. — Знаешь, как только человек откажется от прежнего образа жизни, от обычаев зложитя и признает, что воистину умер для них, новый образ жизни станет вполне приемлемым. Время от времени подворачиваются даже женщины, когда машины берут пленных.

— Доброжил, — промолвил Мэлори. Он наконец-то произнес вслух это непристойное, вызывающее слово. Но теперь он уже не боялся.

— Да ты и сам доброжил, коротышка. — Бутон все еще улыбался. — Знаешь, по-моему, ты еще смотришь на меня свысока. Ты что, забыл, что увяз в этом дерьме по уши, как я?

— Скорее, мне вас жаль.

Бутон прыснул и покачал головой с сожалением:

— Знаешь, возможно, мне уготована более долгая и безболезненная жизнь, чем дана была большинству людей; ты же сам сказал, что одна из моделей личности умерла в возрасте двадцати трех лет. Они что, в те дни все так мало жили?

Губы Мэлори, все еще цеплявшегося за стойку, изогнулись в странной, угрюмой усмешке.

— Ну, его поколение на континенте под названием Европа действительно умирало рано. В то время бушевала Первая мировая война.

— Но ты же сказал, что он умер от какой-то болезни.

— Нет, я сказал, что у него была болезнь — туберкулез. Несомненно, со временем она бы его убила. Но он сложил голову в бою в 1917 году ХЭ в стране под названием Бельгия. Его труп так и не нашли. Насколько я припоминаю, артобстрел напрочь уничтожил и его, и его самолет.

Бутон буквально окаменел.

— Самолет?! Что ты такое говоришь?

Преодолевая боль, Мэлори с усилием выпрямился и отпустил стойку.

— Я говорю, что Жорж Гийнемер — так его звали — сбил двадцать три вражеских самолета, прежде чем погиб сам. Подождите! — Голос Мэлори внезапно обрел зычность и твердость, и угрожающе надвигавшийся Бутон замер от удивления. — Прежде чем вы прибегнете к насилию, вам стоило бы прикинуть, чья сторона выиграет бой — ваша или моя.

— Бой...

— В нем участвуют девять истребителей против пятнадцати или более машин, но я настроен не слишком пессимистически. Личности, которые мы выслали на передовую, не пойдут как овечки на заклание.

Бутон таращился на него еще мгновение, затем развернулся и ринулся к консоли. Дисплей все еще застилала белая пелена помех, и поделать ничего было нельзя. Бутон медленно опустился в мягкое кресло.

— Что ты со мной сделал? — прошептал он. — Это ведь коллекция музыкантов-калек, ты не мог лгать о них всех.

— О, все, что я сказал, — правда, от слова и до слова. Конечно, не все боевые пилоты Первой мировой войны были инвалидами. Некоторые отличались безупречным здоровьем и, даже более того, фанатически поддерживали его. Я не говорил, что все они музыканты, хотя, несомненно, старался создать у вас такое впечатление. Болл был наиболее музыкально одаренным среди асов, но все равно оставался всего-навсего любителем. Он вечно твердил, что ненавидит свою настоящую профессию.

Бутон, сгорбившийся в кресле, постарел прямо на глазах.

— Но один был слепым... Это невозможно.

— Так думали и его враги, когда отпустили его из лагеря военнопленных в начале войны. Эдуард Мэннок, слепой на один глаз. Ему пришлось обвести медкомиссию вокруг пальца, чтобы попасть в армию. Конечно, трагедия этих восхитительных людей заключается в том, что они растратили собственные жизни, убивая друг друга. В те дни они не могли сразиться с берсеркерами; по крайней мере, с такими, с которыми можно было вступить в воздушную дуэль на пулеметах. Полагаю, людям всегда приходилось бороться с берсеркерами того или иного рода.

— Подожди, дай мне вникнуть. — В голосе Бутона прозвучала чуть ли не мольба. — Мы что, отправили в полет личности девяти летчиков-истребителей?

— Девяти лучших из лучших. По-моему, в общей сложности они одержали более пятисот побед в воздушных боях. Обычно подобные заявления преувеличены, и тем не менее...

Снова воцарилось молчание. Бутон медленно развернулся в своем кресле к оперативному дисплею. Через некоторое время ураган элементарных частиц начал затихать. Мэлори, усевшийся на палубу, чтобы отдохнуть, снова встал, на сей раз побыстрее. На голограмме из шума вынырнул один-единственный символ, быстро приближавшийся к позиции «Юдифи».

Приближавшийся символ был ярко-красным.

— Ну, вот оно. — Бутон поднялся с кресла. Извлек из кармана небольшой пистолет с коротким дулом. Сначала направил его на съежившегося Мэлори, потом улыбнулся своей очаровательной улыбкой и тряхнул головой. — Нет, пусть тобой займутся машины, это будет куда хуже.

Как только послышалось шипение открывающегося шлюза, Бутон поднял оружие и направил его себе в лоб. Мэлори не мог отвести глаз. Внутренний люк щелкнул, и Бутон выстрелил.

Мэлори быстро пересек разделяющее их пространство и выхватил пистолет из руки мертвого Бутона чуть ли не до того, как труп рухнул на палубу. Обернулся, нацелив оружие на шлюз, как только люк распахнулся. Там стоял тот же берсеркер, что и раньше, или очень похожий на него. Но теперь он невероятно преобразился. На месте напрочь срезанной металлической конечности багровел пузырящийся шрам с болтающимися концами перерубленных кабелей. Все металлическое туловище было изрешечено небольшими отверстиями, а вокруг макушки берсеркера полыхал радужный ореол коротких замыканий. Мэлори выстрелил, но робот не обратил ни малейшего внимания на удар пакета силовых полей. Берсеркеры не позволили бы Бутону держать оружие, способное причинить им вред. На Мэлори изувеченная машина тоже не обратила ни малейшего внимания, во всяком случае пока, а дернулась вперед, чтобы склониться над почти обезглавленным трупом Бутона.

— Пре-пре-пре-предательство, — проскрежетал берсеркер. — Крайне неприятные, крайне неприятные стам-стам-стимулы. Зложить-зложить-зло...

К этому моменту Мэлори подошел к нему сзади достаточно близко, чтобы сунуть ствол пистолета в одно из еще не остывших отверстий, проделанных лазером Альберта Болла, Френка Люка, Вернера Восса или еще чьим-нибудь. Два пакета силовых полей под броню, и берсеркер рухнул, простершись так же неподвижно, как погребенный под ним человек. Ореол электричества угас. Мэлори попятился, глядя на обоих, затем развернулся на пятке, чтобы снова взглянуть на оперативный дисплей. Красная точка дрейфовала прочь от «Юдифи» — очевидно, обозначенное ею судно уже превратилось в бездействующую груду металлолома.

Из угасающего атомного шторма вынырнула единственная зеленая точка. Минуту спустя вернувшаяся Восьмерка мягко закачалась на амортизаторах салазок. Оказавшись в атмосфере, жерло лазера снова задымилось. В нескольких местах судно было опалено вражеским огнем.

— Запишите на мой счет еще четыре победы, — заявила личность, как только Мэлори открыл люк. — Сегодня мои ведомые отлично поддержали меня, принеся себя в жертву во имя Отчизны. Хотя на стороне врагов было численное превосходство два к одному, по-моему, ни один из них не ускользнул. Однако я должен выразить недвусмысленный протест по поводу того, что мой самолет все еще не покрасили в красный цвет.

— Я позабочусь об этом сию же секунду, Mein herr[20], — пробормотал Мэлори, принимаясь отключать личность от истребителя. Он чувствовал себя чуточку глупо, потакая прибору, и все-таки очень бережно отнес личность туда, где на взлетной палубе дожидался строй пустых футляров с четкими этикетками:

Англичанин, американец, немец, француз. Еврей, скрипач, инвалид, прусак, мятежник, ненавистник, бонвиван, христианин. Эти девятеро воплотили в себе и многие другие черты. Быть может, только одно слово — человек — способно охватить все эти понятия.

Несмотря на то что ближайший живой человек находился во многих миллионах километров от него, Мэлори все-таки не чувствовал себя одиноким. Он бережно положил личность обратно в футляр, хотя и знал, что повредить аппаратуру не смог бы даже удар в десять тысяч g, а не то что его руки. Быть может, футляр войдет вместе с ним в кабину Восьмерки, когда Мэлори попытается догнать на ней «Надежду».

— Смахивает на то, что мы остались вдвоем, Красный Барон.

Человеку, послужившему образцом для личности, не было и двадцати шести, когда он был сбит над Францией после менее чем восемнадцати месяцев успехов и славы. А до того, в кавалерии, лошадь снова и снова выбрасывала его из седла.