Бесчеловечный босс

24

Резко открываю глаза и сразу же вспоминаю все события предыдущего вечера. На мне лежит тяжелая рука босса, а сам он громко сопит мне на ухо. Аккуратно, чтобы его не потревожить, убираю с себя руку и замираю. Пошевелился, но не проснулся.

Тихонько встаю с кровати и выхожу из спальни на цыпочках. Босс снова шевелится, и одеяло сползает с него. Моим глазам открывается шикарный вид на его упругие бедра, между которыми располагается заряженное оружие.

Боже мой…

Облизываю пересохшие губы и выскакиваю из спальни. Мотаю головой, чтобы избавиться от образа обнаженного спящего Лозового, но он словно отпечатался на моей сетчатке. Его рельефные мускулы и завитки золотистых волос в подмышке. Его аккуратное мужское достоинство – не зловещий стальной гигант, какие обычно приписывают альфа-самцам, а великолепной формы и размера. Нет, нельзя думать о его члене! НЕ думай о его члене.

Иду на кухню и открываю холодильник. Мне вчера так и не удалось нормально поесть. В баре, когда босс напивался, я съела тарелку стрипсов. И теперь желудок сворачивается в узел и урчит, требуя теплой полезной еды. Не знаю, правда, насколько это уместно – хозяйничать на кухне начальника. Хоть мы и провели вместе ночь, но не трахались.

Я вчера уснула, пока он был в душе. Хотела дождаться его, чтобы обсудить правила совместного сна и личные границы, но отрубилась. Не каждый день я пою со звездой, исполняю пол-дэнс и дерусь с мужиками. Все было впервые, и как следствие я вымоталась. Потом приняла горячий душ и вообще размякла. Лозовой почему-то разозлился, когда я вышла из ванной, наверное, потому, что я долго там просидела.

Нахожу овсяную кашу и включаю сенсорную плитку – прикольная вещь. Надеюсь, не обожгу пальцы с непривычки. В холодильнике лежат бананы, и, глядя на них, я краснею. Что я вчера творила? Хорошо, что все эти люди, которые там были – мне незнакомы, и вряд ли я с ними еще когда-нибудь пересекусь.

Перед отцом Игната стыдно. Наверняка он остался не лучшего обо мне мнения. Почему меня это беспокоит – не знаю. Помешиваю овсянку ложкой и чувствую на своей заднице горячие руки босса.

***

Игнат

ДЕВУШКА. Живая. На моей кухне. ГОТОВИТ ЗАВТРАК. К такой жизни меня не готовили. Любуюсь крепким задиком Наташки и иду чистить зубы. Справляюсь за три минуты и возвращаюсь на кухню. Мартышка увлеченно варит кашу, и как всегда не чувствует, что я поблизости. У нее напрочь отсутствует инстинкт самосохранения. Поломанная мартышка.

Кладу руки на прекрасный зад, который прикрывает моя футболка, и утыкаюсь носом в ее шею.

– Спасибо за прекрасную ночь, – шучу, – все было великолепно и незабываемо.

Мартышка отскакивает в сторону и замахивается на меня поварешкой. Смеюсь и поднимаю ладони вверх.

– Садитесь, – говорит она, – каша почти готова.

– Мм, последний раз я ел овсянку на завтрак в классе эдак четвертом, – кривлюсь.

– Чем же Вы питаетесь?

– Всякой неполезной едой, – открываю холодильник и достаю сливки.

– Тогда почему Вы такой…. – запинается и краснеет, разглядывая мой голый торс.

– Аппетитный? – подсказываю ей.

– Нет, подтянутый, – хмурится и отворачивается, будто вид каши ее волнует больше, чем мои мускулы.

– Много трахаюсь потому что, – пожимаю одним плечом.

Глаза Наташки разбегаются, и она делает вид, что ищет тарелки, которые стоят у нее перед носом. Готовлю кофе и будто случайно задеваю ее плечом. Мартышка вздрагивает и садится за стол. Первое мое утро с девушкой проходит как-то… не слишком горячо. Все дело в том, что я и пальцем к ней не притронулся. А если и тронул – то во сне. За бессознательное поведение не ручаюсь.

Пробую кашу, вполне себе съедобно. Но сначала кофе – без него башка не варит. Кажется, мы сейчас должны куда-то поехать… в «Уикенд», точно. У Нат что-то спизидили там вчера, совсем очумели черти.

– Игнат Романович, мне нужен мой телефон. Меня могут родители искать, будут волноваться.

– Конечно, мы его найдем. А пока можешь воспользоваться моим, – тянусь к смартфону и снимаю блокировку.

Блять, куча пропущенных вызовов. От отца и от Гусейнова. Гусь вчера нажрался, поэтому вел себя, как придурок. Одно мое слово отцу – и от него мокрого не места не останется за мое испорченное лицо. Но попробую решить этот вопрос самостоятельно. Мне же не 10 лет, чтобы жаловаться папеньке на обидчика.

– Звони родителям, – подталкиваю трубку к Нат.

– Спасибо, – берет телефон и набирает номер.

Доедаю кашу и выпиваю еще две чашки кофе. Теперь порядок. Мартышка стоит у окна, заигрывает пальцем с кактусом и болтает с мамой (или папой), а я любуюсь ее стройными голыми ногами. Стопы маленькие – размера 37, не более. Вдруг она ойкает и прикладывает палец к губам. Укололась об мой единственный цветок. Я переехал вместе с ним сюда 5 лет назад и все жду, когда зацветет. Кактус годами матереет, но цветами радовать не спешит. Наверняка, он попросту мужик, и ему ни к чему все эти мимимишные лепесточки.

Подхожу к Нат и прижимаюсь к ней сзади. Все, больше не могу терпеть. Хочу ее прямо здесь и сейчас! Утренний стояк не опадает уже битый час – что за херня? В моей квартире горячая малышка, а мне ничего нельзя – шарахается. Глажу ее идеальные бедра и провожу ладонью по трусикам спереди.

– Мам, мне нужно срочно бежать, – волнуется мартышка и сбрасывает звонок.

– Игнат Романович! – пищит, но я наклоняю ее голову назад, к себе, и впиваюсь в ее губы.

Девчонка напряжена и кое-как отвечает на поцелуй. Вчера она целовалась с куда большей страстью.

– Пожалуйста, – шепчет мне в губы. – Не надо…

– Надо, Ната, – выдыхаю и подхватываю ее под попу.

Несу в кровать и аккуратно опускаю на одеяло. Она все еще сжимает мой телефон в руках. Оголяю ее впалый животик и целую нежную кожу. Ныряю языком в пупочную ямку и провожу дорожку к трусикам. Я чувствую их аромат, который чертовски заводит. Она была в этом белье весь вчерашний вечер, и, судя по запаху, и они не раз становились мокрыми от соков. Что же ее так взволновало вчера?

– Игнат, нет… не надо нам, – бормочет, как в бреду и хватает меня за волосы.

– Я больше не могу терпеть… – хриплю. – Я тебя хочу, малышка. Отдайся мне.

– Нет.

Слово больно ударяет в грудь. Очередной отказ. Она меня не хочет. Бью кулаком по подголовнику кровати и слезаю с нее. Нет, так нет.

Чтобы успокоиться, выхожу на балкон. Поправляю член, который напряжен так, что причиняет мне боль. Блядь, как я зол!

Мартышка идет следом за мной. Вот не надо, шла бы лучше посуду мыла или что-нибудь в таком роде.

– Уйди, – рявкаю, – мне нужно успокоиться.

– Игнат, я должна тебе кое в чем признаться, – говорит мартышка, смотря на меня огромными влажными глазами.