Бесконечная шайка

С визитом к Дареку явился не лично майор Вюрский, а его посланец, молодой поручик. Балтазар не очень любил милицию, но предпочитал жить с ней в мире, поэтому не вмешивался в беседу своего сына с представителем исполнительной власти, предоставив сыну полную свободу. Обрадованный тем, что вот опять к его хобби проявляется такой интерес, Дарек нагрузил поручика целой кучей всевозможных снимков, из которых часть немного раньше отобрала я. В дубликатах у Дарека недостатка не было. Можно понять тот жгучий интерес, с которым и поручик, и майор рассматривали уже упомянутые мною выше руки. Фредя сразу занял центральное место в изысканиях майора.

Обо мне Дарек ничего не сказал милиции. Не потому, что собирался умышленно скрыть мою причастность к заинтересовавшему их объекту, — просто забыл обо мне.

Здорово продвинуло расследование вперед убийство Гоболы. Правда, там малость подкачала местная комендатура, сделав ставку на момент ограбления. Болеславским пинкертонам понадобилось очень много времени, чтобы установить, что ничего, кроме бумаг, похищено не было. Даже деньги остались лежать в ящике письменного стола. Что ж, не везде следователей отличают расторопность и сообразительность.

Когда в распоряжение майора Вюрского попала магнитофонная пленка с записью нашего с Мачеком разговора в моей машине, я уже была в Канаде. Пока обнаружили связь между старыми архивными делами и свежим убийством, пока пришли к выводу, что я с этим как-то связана, я успела вернуться и опять уехать в Данию. В отличие от Болеславца Канада действовала оперативно, уже через две недели после смерти Михалека в распоряжении наших властей оказался мой зуб, но понадобилось время, чтобы отыскать поликлинику, где делали рентген. Моя причастность к афере больше не вызывала сомнений. Было заведено уголовное дело, которое поручили вести капитану Леговскому, впрочем, он сам просил поручить его ему, а советником и консультантом стал майор Вюрский. Меня не вывезли из Дании под конвоем и в наручниках исходя из того, что я уже давно мотаюсь по свету и всегда возвращалась добровольно, по всей вероятности, вернусь и на сей раз.

Канада и Дарек очень помогли капитану Леговскому. Вместе с зубом из Канады поступили и другие материалы, в том числе и фотография человека, утонувшего в озере, он же фигурировал и на Дарековых снимках. Я назвала имя этого человека. Теперь перед капитаном стояла задача — выжать из меня все, что возможно.

Беседа наша с капитаном как-то не очень хорошо складывалась. На мой взгляд, однобоко он ее ведет, совершенно игнорирует оборотную сторону медали. И еще — я никак не могла решиться, стоит ли говорить милиции о том, что карты у меня. Для них это очень важно, согласна, но ведь для меня еще важнее, можно сказать, вопрос жизни и смерти. Кто их знает, в милиции тоже разные люди сидят... А я уже видела в своем воображении собственный хладный труп, что отнюдь не располагало к откровенности.

Впрочем, не такая у меня натура, чтобы темнить, и я ляпнула:

— У нас с вами разные цели. Вам лишь бы только раскрыть убийство Гоболы; все прочие дела, только что вами зачитанные, уже по срокам давности давно сданы в архив. Мне же хочется сделать так, чтобы спрятанные реликвии не попали в руки мошенников.

— А кто вам сказал, что мне этого не хочется? Что меня волнует лишь убийство Гоболы?

— Никто не сказал, так просто подумала.

— И напрасно подумали. Как вам кажется, почему именно я вашим делом занялся?

— А чего тут странного? Вам поручили, вы и занялись.

— А вот и нет, я сам вызвался. Еще школьником довелось мне побывать в Чехословакии, учитель повел нас по пражским музеям. А когда мы вернулись, он же несколько раз сводил нас в наши музеи, теперь я уверен — специально. Во всяком случае, мне это всю жизнь перевернуло. И в милицию я пошел специально для того, чтобы всеми силами воспрепятствовать вывозу из страны остатков нашего национального достояния. И раз уж у нас об этом зашел разговор, могу сказать, что три года я специально изучал историю искусств. Нам уже давно известно о существовании могучей международной шайки торговцев награбленным немцами имуществом, в поле зрения органов давно попали люди, интересующиеся кладами и немецкими картами, материала накопилось достаточно. А сейчас появилась возможность одним махом два дела сделать: поймать убийцу Гоболы и прихлопнуть шайку, ведь она же разрастается в бесконечность, главное — не упустить время. У вас еще будут вопросы?

— Потом. Вы немного меня успокоили, могу поделиться своими соображениями. У меня получается, что человек с протезом у них всему голова. А фредю вы уже посадили?

Капитан Леговский нахмурился.

— Мы недавно поняли, что следовало установить за его домом наблюдение. Людей у нас маловато... К счастью, помог парень, что живет напротив...

— Минутку, — невежливо перебила я. — Насчет их шефа. Один из двух: или тот с протезом или некий Альфред Бок. Да нет, даже из трех, шефом, мне кажется, может быть и некий тип из нашего министерства культуры, так выходит по моим расчетам, таинственный индивидуум, прямо беда! Триумвират получается. Может, вы разберетесь?

По лицу капитана было видно, что он решает — сказать или нет.

— Ну хорошо, скажу, — решился он. — Альфред Козловский и Альфред Бок одно и то же лицо. Из Польши он уехал в шестьдесят первом году и принял гражданство ФРГ, бросил здесь жену и детей. Сменил фамилию. «Бок» по-немецки значит «козел», понятно? Инвалид, руку потерял на фронте, вместо левой руки у него протез. Ваш триумвират превращается в дуэт, правда?

Я глядела на капитана как баран на новые ворота и чувствовала — что-то не сходится. Как это — одно лицо? Алиция ведь не слепая...

— Телефон! — воскликнула я. — Надо срочно позвонить Алиции! Среди этой кучи аппаратов на вашем столе есть ли хоть один обычный? А счет мне потом можете прислать, оплачу!

— Пожалуйста, можете позвонить... Алиция, к счастью, оказалась дома и сразу подняла трубку.

— Слушай, у него были обе руки? — спросила я.

— У кого?

— У того бандита, что стоял внизу. Ну ты еще цветочным горшком ему в мозоль угодила, помнишь?

— Помню, только не горшком, а ящиком с луковицами тюльпанов, и не в мозоль, а в испорченную лампочку...

— О Господи, да это неважно, тот, которого звали Альфред Бок!

— А я не помню, который из них был Альфред Бок.

Господи, пошли мне терпение!

— Ладно, не помнишь, но бандитов было двое, это помнишь?

— Это помню.

— Припомни, у каждого из них было по две руки ли нет?

— Если бы было по три, я наверняка обратила бы внимание.

— Но могло быть и по одной!

— Тоже обратила бы внимание, ведь это неестественно.

— Вот именно, неестественно. Может, у кого-нибудь из них рука выглядела неестественно? Протез, например...

— Если у кого из моих бандитов и был протез, то настолько хороший, что я его не заметила. И не только я, полиция тоже. Когда в полицейском участке у них брали отпечатки пальцев... С протеза брать не стали бы, верно ведь?

— Пожалуй. Ну ладно, это все. Если что вспомнишь, не звони, я сейчас не дома. Пока.

Я положила трубку. Капитан Леговский с интересом слушал наш разговор и сделал правильный вывод:

— Надо будет связаться с датской полицией. Проверим... Вот видите, какие интересные вещи я от вас узнаю. Недаром Матеуш вас рекомендовал...

— Минутку. Самого интересного я вам еще не сказала. Скажу, но немного погодя. А сейчас хочу дать совет. Лесничий Ментальский у вас на подозрении?

— В чем?

— Да в чем-нибудь. Как вы к нему относитесь? Честный он человек, по-вашему, или наоборот?

— Ни в чем особенном мы его не подозреваем и относимся нормально. Другое дело, что всего нам не сказал. А что?

— Не сказал и не скажет, не так это все просто. Мне тоже не скажет, а вот Мачеку — пожалуй. Мой приятель Мачек для Ментальского — продолжение его партизанской юности, Мачеку он поверит, Мачеку он расскажет. Советую вам вместе с Мачеком поехать к Ментальскому и там пообщаться с ним. Можете расставить там своих людей, если нам не верите, но так, чтобы Ментальский не знал. Думаю, такой разговор даст больше, чем все официальные допросы.

Капитан Леговский задумался.

— Ментальский был близок с Гоболой. Гобола знал все о преступной шайке и их аферах... Ментальский от Гоболы мог что-то узнать... А я думал, он тогда все вам рассказал.

— Тогда не успел рассказать, приехала милиция, — хладнокровно соврала я.

— Что ж, возможно, я и последую вашему совету. А чего вы еще мне не сказали?

— Не сказала, каким образом можно получить то, что ускользнуло из когтей шайки, — сводные данные о запрятанных сокровищах. И не скажу до тех пор, пока...

— А вы знаете, каким образом можно заполучить эти данные?

— Знаю.

— Тогда не стоит пока говорить...

Какое-то время мы молча смотрели Друг на друга. Нет, я все-таки права — в милиции тоже есть порядочные люди...

Матеуш ждал меня в автомашине на Пулавской улице, попивая из термоса кофе. Наверное, судки с обедом уже опустошил.

— Поехали к тебе, поговорим, — предложил он. — Надеюсь, в твоей квартире никакой ловушки не устроили?

— С утра не было.

— Тогда рискнем. А пока не теряй время, начинай рассказывать.

— В подробностях?

— К сожалению, да. Я уже соответственно настроился, придется потерпеть.

Приехали ко мне. Я приготовила чай и, разложив на столе вспомогательный материал и наглядные пособия, продолжила рассказ. Потом еще раз заварила чай. Уж не знаю, сколько стаканов мы выпили, когда я подошла к концу. Матеуш слушал молча, делая записи в блокноте, только при упоминании Финетки пробормотал что-то невнятное.

— А как они вышли на тебя? — спросил он, когда я закончила. — Я что-то не уловил.

— Думаю, тремя путями. Все пути ведут ко мне, я чувствую себя прямо Римом каким-то. Во-первых, через зуб. Канадская полиция переслала его своим польским коллегам, а те через поликлинику установили, чей это зуб. Во-вторых, через скорняка. Он связан был с Гоболой, а тут я оши-валась поблизости от Гоболы, очень подозрительно... Ну и в-третьих, меня выдал Дойда. Он так хотел быть законопослушным, что выболтал милиции, чего не следовало бы. И о том, что у меня была фотография Михалека, и о том, что я интересовалась ограблением Фреди. Может, были и еще какие пути ко мне, но я о других не знаю.

— Оперативно действовали! — похвалил Матеуш стражей порядка. — Только не понимаю, почему тебя сразу не посадили за решетку.

— Я тоже не понимаю. Думаю, через меня надеются выйти на остальных членов шайки. Видишь, на тебя уже вышли, — отплатила я ему его же монетой.

Матеуш не очень испугался. Его волновало другое.

— Все-таки не понимаю, как к ним попал твой зуб, ведь он должен быть у Финетки, — сказал он. — Повтори-ка еще раз.

Я послушно повторила. Матеуш курил сигарету и внимательно разглядывал аспарагус.

— Да, все так, он должен быть у Финетки. Ты права, видимо, она заметила подмену и заменила негатив на снимок. Выходит, у тебя фотография, у того типа — реклама, а Финетке достался твой зуб.

Я напомнила Матеушу, что у меня две фотографии. На одной из них был представлен Пшемыслав на лоне природы, я только что продемонстрировала Матеушу эту фотографию. Он еще раз внимательно рассмотрел ее и сказал:

— С самого начала я подозревал Пшемыслава в нечистой игре. Не знаю, как для официальных органов, но лично для меня этого доказательства его нечистой игры вполне достаточно. Таинственный пан Дербач из каких-то таинственных контролирующих органов...

— ...направленный на нелегальную работу с таинственной миссией! — подхватила я. — Надеюсь, теперь у тебя достаточно доказательств его преступной деятельности и ты сможешь его наконец обезвредить. Что же касается Финетки, то она действовала на два фронта, Михалеку тоже что-то должна была дать, вот и осчастливила его моим зубом. Или этот зуб ему подсунули специально...

— Кто подсунул?

— Те, кто его убил. Не сам же он утонул.

— А зачем было ему подсовывать? Чтобы ментам помочь? Где обнаружили твой зуб?

— В пачке с сигаретами, которая лежала в лодке.

— Ты уверена, что это были его сигареты?

— Нет, конечно. Полиция предположила, что курящий обязательно захватит их с собой. Ты бы захватил? Или отправился на лодке без сигарет?

— Конечно, захватил бы.

— Так вот, чтобы смерть выглядела естественной, убийцы подбросили потом сигареты и зажигалку. Ты прав, это могли быть сигареты не Ми-халека, а первые попавшиеся...

— ...и обрати внимание, дело могло происходить в Финеткином доме.

Я попыталась представить себя на месте Финетки. Вот в моих руках кем-то подложенный негатив с зубом. Что бы я сделала? Уничтожила его? Ну нет, это же вещественное доказательство, я бы его припрятала на всякий случай, может, запрятала в спешке...

— Сколько времени прошло между гибелью Михалека и похищением снимка у Финетки? — спросил Матеуш.

— Пять дней. От субботы до четверга. Суббота считается, четверг можно не считать, Михалек утонул рано утром.

— За пять дней они могли разобраться в обмане, поняли, что Финетка дала им не то, пришли обыскать ее дом...

— Кто пришел? — перебила я Матеуша. Матеуш надолго замолчал, раздумывая и черпая вдохновение из аспарагуса.

— Михалек, — наконец твердо заявил он. — От него Финетка прятала снимок в пудренице. Подозревали его, а не тебя. И потому ты жива, а его убили. Возможно, он пришел туда искать на свой страх и риск, нашел, спрятал, а его тут и схватили...

— В таком случае сигареты были его?

— В таком случае его. Они не знали, что он успел что-то спрятать в пачку.

— Да, не скажешь, что в этой милой шайке царят мир да любовь.

— Кстати, насчет любви, —оживился Матеуш. Знаешь, Гатя сменила фамилию. Она уже не Таларская.

— А какая же?

— Мадам Бок. Супруга Альфреда Бока-Козловского. Вышла за него замуж семнадцать лет назад. Теперь мне понятен ее ажиотаж в поисках «Цыганки». Видимо, супруг потребовал ее в качестве приданого.

Я искренне посочувствовала Гате. Если мои глаза меня не обманывали, если под той перчаткой и в самом деле скрывался протез, уважаемый супруг столь темпераментно изменял ей с Финеткой... Мало эта девка отбила у несчастной женихов в молодости, теперь еще и мужем занялась...

— Вот оно что! — раздраженно проговорила я. — Значит, Мундя с Козловским стакнулись, а Гатя должна была представлять своего рода живую гарантию добропорядочности в бизнесе. Так он носит протез?

— Да, но очень интересный мужчина.

— Да, тот был довольно интересный. А ты откуда знаешь?

— Я видел их свадебную фотографию. Сейчас у них трое детей.

— Эх, надо было украсть фотографию! Матеуш стал оправдываться:

— Когда мне ее показывали, я еще не знал, что она нам пригодится. О Боке я только сейчас узнал от тебя. Послушай, Иоанна, ты слишком много знаешь, не пойму, каким чудом тебя до сих пор не пристукнули.

— Мне это тоже кажется странным, вернее, казалось, пока я не подумала как следует. Теперь понимаю — одну меня убивать им не имеет смысла, надо тогда еще человек пять прикончить. Хватит о пустяках, давай решать, что будем делать. Раз уж ты здесь, будь добр, теперь ты принимай решения.

— Капитан Леговский надежный и порядочный человек, —сказал Матеуш, подумав и допив остатки остывшего чая. — На все сто процентов. Это о нем я тебе говорил, помнишь? Что знаю в милиции человека, которого никакими миллионами не подкупить. И я считаю, надо действовать вместе с ним.

— Хорошо, — сказала я. — Давай пока ты все как следует обдумай, я же заварю кофе. Для разнообразия...

Осенний лес, тихий и спокойный, был сказочно красив в своем роскошном уборе. Домик лесника Ментальского казался необитаемым — двери заперты, окна настежь открыты. Запертые в боксе собаки полаяли, почуяв нас, и затихли.

— Наверное, он в лесу, — предположил Мачек. — Ненадолго ушел, иначе бы окна позакрывал.

— Я бы на его месте все равно не оставляла их раскрытыми. Что будем делать?

— Ждать, больше ничего не остается. Обойдя кругом усадьбу Ментальского, заглянув в сарай, мы с Мачеком вернулись к машине. Скоро вечер, мы надеялись остаться у лесника ночевать, а с утра начать поиски дерева с дуплом. Капитан Леговский тоже грозился приехать, но пока его что-то не видать.

Я вытащила на травку сумку, достала термос с чаем и пиво. Раз сегодня больше никуда не едем, могу себе позволить. Пообедали мы перед отъездом в ресторане гостиницы, так что есть не хотелось, только пить. Попивая попеременно горячий и холодный напитки, мы с Мачеком любовались быстро темнеющим ландшафтом и вели неторопливую беседу.

— Знаешь, мне все казалось, что я где-то видела того типа, что принес тогда конверт с рекламой для фру Хансен. Еще раз просмотрела фотографии Дарека. Я оказалась права, именно там видела я рожу, не зная, чья она. Теперь знаю. Это один из двух бандитов, разгромивших дом Алиции и собиравшихся ее пристукнуть. По словам Алиции, его зовут Джордж Бергель. Здесь он Джордж, у нас Ежи. Раз есть фотография, значит, у Фреди бывал. Одна шайка-лейка... Я же говорю-международная. Уж не знаю, с какими паспортами они разъезжают по свету, может и дипломатическими. Кто-то очень заботится о них в наших верхах. И в министерстве культуры.

От министерства очень легко было перейти к Пшемыславу. Его роль во всей этой афере до сих пор оставалась неясной. Действовал по принципу «искусство ради искусства», то есть собирал компромат на преступников только для того, чтобы держать их — в руках, чувствовать себя всемогущим, как в старые добрые времена, или...

— А он вообще-то нормальный? — поинтересовался Мачек.

— Явно ненормальный, — заверила я и подкрепила свое мнение, заявив: — То же самое мне говорила и Беата.

— Какая Беата?

— Моя хорошая знакомая. Художница. Несколько лет прожила с Пшемыславом, знает его как облупленного. Так что, если мне не веришь, уж ей-то можно поверить, на собственном горьком опыте убедилась.

До сих пор я никому не рассказывала о Беате, в конце концов, это ее личная жизнь, нечего трубить о ней направо и налево. Теперь пришлось.

— Та самая, — добавила я, — которая в Штутгарте подслушала Альфреда Бока.

Вытащив очередную бутылку пива, Мачек не торопясь откупорил ее. Я подставила пластиковые стаканчики.

— Знал я когда-то одну Беату, — задумчиво протянул Мачек, попивая пиво. — Постой, ты ведь тоже была с ней знакома. Помнишь, чертежница в вашей проектной мастерской? Когда я еще там работал...

Точно, как же я забыла? Конечно же, Мачек тогда тоже работал в нашей мастерской и мог знать Беату. Правда, недолгое время, она тогда вышла замуж и уехала за границу.

— Да, вспомнила! Ты еще вроде бы немного увлекся ею тогда, — бестактно напомнила я.

— Немного! — фыркнул Мачек. — Я тогда голову потерял, да поздно было — где мне тягаться с тем покорителем женских сердец!

До чего же глупы мужчины! Сидит тут, вздыхает так, что у меня сердце разрывается, а молодость Беаты проходит в одиночестве, куда это годится? Не мог тогда пару раз наставить синяков покорителю, глядишь, избавил бы несчастную от всех дальнейших перипетий, да и у самого ведь личная жизнь не задалась. Хотя нет худа без добра, ведь тогда Беата не подслушала бы столь важный для нас разговор в Штутгарте, не расшифровала бы Финетку. Да, все, что ни делается, все к лучшему...

— А как она сейчас? — спросил Мачек. — Где она сейчас? Я ее встретил несколько лет назад на улице — еще красивее стала.

— Так чего же не вцепился в нее, раз встретил?

— Куда мне, с моими-то данными...

— Вот уж не думала, что у тебя комплекс неполноценности .

— Никаких комплексов, просто я реально оцениваю свои шансы. Сначала тот Казанова, мало того что красив как Бог, еще и деньги, и постоянные загранкомандировки. Потом стала известной художницей, теперь уже сама постоянно выезжала за границу, тряпки из Парижа, сама такая неприступная. И такая обворожительная... Какое-то очарование исходило от этой женщины, правда?

— Насчет очарования тебе лучше знать, а зато из тебя такая глупость исходит — глядеть противно! — рассердилась я. — Одна надежда — выйдет и ты поумнеешь. Если до сих пор любишь ее, какого черта время теряешь?

— Ты думаешь?..

Я лишь молча покрутила пальцем у виска. Куда ему, скажет тоже! Такой замечательный парень, умный, симпатичный, золотое сердце и покладистый характер. Ну не повезло в жизни, женщины ему попадались одна хуже другой, так не вечно же! Если бы не был таким честным и порядочным, уже давно бы прекрасно устроил свою жизнь, а так вот мыкается... И карьеры не сделал, и семьи не завел.

— Так о чем же вы говорили при встрече?

— Да так, ни о чем. Я только поздоровался, все слова из головы вылетели. Даже не знал, как к ней обращаться. В те давние времена я этой девчонке говорил «ты», она же ко мне обращалась уважительно «пан инженер». А теперь... Такая женщина передо мной, как к ней обратиться?

И тут мне вспомнилось, как в одном из разговоров Беата призналась мне, что ей очень нравился один парень из нашей мастерской, и она ему вроде тоже, но он не проявлял инициативы, а она навязываться не стала. Предпочла его красавцу Хенрику, но Мачек как-то ушел в тень, а жаль. «Да ты его знала», —добавила тогда Беата, но, поскольку мы обсуждали Пшемыслава, я не стала отклоняться от темы и не поддержала разговора. Мне и в голову не пришло, что она говорила о Мачеке!

— Ну и дурак же ты! — только и сказала я, и на этом мы покончили с воспоминаниями.

Уже совсем стемнело, а мы и не заметили, увлекшись разговором. На фоне светлого неба рельефно выделялись верхушки высоких деревьев, ниже лесной массив представлял одну сплошную черноту. Огня в машине я не зажигала, так приятно было сумерничать. На нас подействовала царящая кругом тишина, мы тоже замолчали. Каждый думал о своем. И тут я спохватилась — интересно, как же теперь быть? Лесник домой не вернулся, может, и не планировал, а мы как же? В темноте ощупывать деревья в поисках дупла я не собиралась, вернуться в город в темноте тоже не могла. И не только потому, что трудно вести машину ночью по незнакомой лесной дороге, но и потому, что стала тревожиться, не случилось ли чего.

Машина стояла под деревьями в густой тени. Покрытая дорожной пылью, не отсвечивала, была почти незаметна. Перед нами еще смутно просматривалась дорога, ведущая в глубь леса. Ночную тишину нарушали какие-то шорохи в лесу, ночные голоса птиц, вот почти бесшумно пролетела сова. Вернее, проплыла по воздуху, как серое привидение, и скрылась среди деревьев по ту сторону дороги. А на дороге что-то шевельнулось. Какая-то тень. Нет, не зверь, похоже на человеческий силуэт. Вроде перебежал дорогу и скрылся в лесу по другую сторону.

Я ткнула Мачека в бок:

— Видел?

— Что? Где? — очнулся тот.

— Вон там, на дороге кто-то пробежал.

— Может, посветить фарами?

— Не стоит, еще спугнем. Он мог нас и не заметить.

— А ты не придумываешь? Наверное, показалось. Или просто Ментальский возвращается.

— Тогда зачем старается пробраться незамеченным? Крадется к собственному дому? И вообще не нравится мне все это. Тревожно как-то...

— Мне тоже. Почему Ментальского нет до сих пор? Наверняка ушел недалеко, не оставлял бы окна открытыми и собак запертыми.

— Слушай, Мачек, ты как хочешь, а мне страшно сидеть в машине. Стекла у меня простые, не пуленепробиваемые. Как думаешь, Ментальский очень обидится на нас, если мы проберемся к нему в дом? Там подождем его, все спокойнее.

— Не знаю... Думаю, не будет сердиться. А как проберемся? Через окно?

— Если нельзя через дверь, тогда через окно. Ну что ты сомневаешься, ведь ничего плохого мы в его доме не сделаем, все останется в полном порядке. А тут неизвестно что шляется вокруг нас, таится в темноте. Жаль, конечно, если уведет машину, но если выбирать между машиной и жизнью...

И я решительно вылезла из машины. Мачек последовал за мной, прихватив фонарик.

Начал он с двери, и совершенно напрасно, потому что мы уже и стучали в запертую дверь, и звали громкими голосами хозяина. Я сразу подошла к окну. Довольно высоко, но влезть можно. Хорошо, что открыто, это очень облегчает задачу. Я позвала Мачека, он спустился с крыльца и вдруг остановился, посветив себе под ноги фонариком.

— Эй, иди-ка сюда! — позвал он вполголоса. Я поспешила к нему и увидела у крыльца на дорожке ключ. Самый обыкновенный ключ.

— Я его заметил только потому, что он заблестел в луче фонарика, — сказал Мачек. — Видишь, как сияет? Новый, наверное. Как ты думаешь, это от двери дома?

— Теперь не хватает еще и труп обнаружить, — проворчала я. — Говорю тебе, здесь что-то произошло, тревожно на душе.

— А где же твоя милиция? — поинтересовался Мачек. — Ты сказала, они тоже будут здесь, а что-то не видать.

— Я так поняла, что будут, капитан Леговский вроде собирался. Не придирайся, за милицию я не отвечаю. Может, доверяют нам и позволили действовать самостоятельно. Ну что, открываем дверь?

— Давай попробуем.

Ключ подошел к двери, замок открылся легко. Ментальского мы нашли в спальне. Связанный, он лежал на кровати с кляпом во рту. Глаза у него были закрыты. Я застыла в дверях, Мачек, выругавшись, бросился к леснику. Сначала схватил его за руку, бессильно свисавшую с кровати, а потом я с удивлением увидела, как вытаскивает кляп изо рта лесника и пытается развязать веревки. Это придало мне силы, и я бросилась ему на помощь, вытащив из сумки острый перочинный ножик.

— Пан Зефирин, пан Зефирин! — Мачек отчаянно тормошил бесчувственного лесничего. Ментальский открыл глаза. От радости я выронила из рук кастрюльку с водой, которую принесла из кухни, чтобы привести в чувство потерявшего сознание лесничего. Когда я снова вернулась со стаканом воды, Ментальский уже сидел на постели и отчаянно зевал, растирая занемевшие руки.

— Выспался я на сто лет вперед, — пробормотал он и, скривившись от боли, пощупал голову. — Кажется, сюда меня стукнул. Голова какая-то дурная.

Лесничий оглядел комнату, его глаза задержались на столе. Проследив за его взглядом, я увидела на столе бутылку «Смородиновки». Она всецело оправдала наши надежды. В ней еще оставалась половина содержимого, а лесничий уже полностью пришел в себя. Он не очень задохнулся, так как по счастью насморком не страдал и мог дышать носом. Вот только голова раскалывалась, но сейчас полегчало. Говорить уже мог совершенно свободно.

— Я уже думал разыскать те бумаги и забрать их домой, — рассказывал он, сидя с нами за столом в кухне, —да все не получалось. Сначала меня то и дело в милицию таскали, а когда милиция отвязалась, кто-то всю дорогу следил за мной. По лесу я не мог ходить свободно, он все крался за мной. Не знаю кто, но не из милиции, это точно.

— А как он выглядел?

— Не знаю, я его ни разу не видел, просто чувствовал — кто-то прячется в лесу и глаз с меня не спускает.

— Один человек следил? — удивился Мачек. — Когда же он спал? Ведь вы в разное время выходите на обход.

— В разное, уж не знаю, как он ухитрялся.

— А собаки вам не помогли его выследить?

— Мои собаки на зверя да на дичь натасканы, а не на людей. Вот я и подумал — дай рискну. Влез на высокое дерево, там вытащил из карманов разное тряпье, набил им небольшой припасенный мешочек и слез с ним. Крона у дуба густая, снизу не видать, что я там наверху делал. Ну он и попался на удочку. Только я через порог, он мне на голову тряпку набросил, чем-то по голове трахнула потом на кровать затащил и связал, только этого я уже не помню.

— А мне показалось, вы спали, когда мы пришли, — не очень уверенно сказал Мачек.

— А что мне было делать? — огрызнулся лесничий. — Из-за него же, паразита, я столько дней не высыпался, из-за него из лесу почти не выходил. Когда очнулся, послушал — вроде ничего не происходит, я и заснул, сам не заметил как.

— А ведь мы в дверь стучали и вас окликали, неужели не слышали?

— Нет, ничего не слышал. Если б услышал, начал бы хрипеть. Хрипеть я и с кляпом мог, вы бы меня наверняка услышали.

— А когда же это случилось?

— Сегодня около полудня. Я подумал себе — кто-нибудь наверняка придет и меня развяжет. Так оно и получилось.

Как хорошо, что мы упорно ждали Ментальского, а не вернулись в город! Как хорошо, что я испугалась какой-то тени и настояла на том, чтобы без разрешения залезть в чужой дом! Иначе связанный Ментальский и голодные собаки ждали бы неизвестно сколько. Удивило меня непонятно гуманное обхождение бандита с Ментальским. Других он убивал, а лесничего всего-навсего оглушил и связал.

Откуда вдруг такое человеколюбие?

Поскольку Ментальский полностью оклемался, я без промедления приступила к делу.

— Пан Зафирин, — начала я, — в милиции я соврала, что вы нам ничего не рассказали, может, вот сейчас расскажете. Не хотела без вас, без вашего разрешения сообщать им о бумагах Гоболы. Однако я считаю, что о них надо сказать, сейчас очень многое прояснилось в афере с немецкими сокровищами, надо все выяснить до конца. И зачем этим бумагам до сих пор лежать в лесу, пусть они хранятся в надежном месте.

— А вы уверены, что они не попадут в руки злодеям?

— Очень на это надеюсь. Сейчас делом занимается довольно много порядочных людей, вряд ли какой свинье удастся использовать их в грязных целях. Можно сказать, что мы создали новую шайку из порядочных людей...

— ...антишайку! — подхватил Мачек. Ментальский задумался. Мы не мешали ему думать, понимая, как много сейчас зависит от его решения. Наконец лесничий вздохнул и сказал:

— Ну хорошо, убедили. Только я сначала сам посмотрю, что в тех бумагах. Бенек был мне друг, доверился мне, не хочу его подвести. А вдруг там что противозаконное? Тогда это спрячем, а остальное можем милиции отдать. Значит так — сначала разыщем бумаги сами, посмотрим, что к чему, нечего сразу их привлекать.

Я была полностью согласна с Ментальским. По-другому он и не мог поступить. Ведь много лет назад он в компании с Гоболой и скорняком раскопал один из немецких кладов, и Ментальскому совсем не хотелось, чтобы теперь об этом стало известно властям. Дело давнее, от выкопанных сокровищ ничего не сохранилось, так что и возвращать нечего, к чему ворошить прошлое?

Было чудесное свежее утро, когда мы втроем двинулись в лес на поиски бумаг Гоболы. Собак оставили дома, ведь бумаг, в дупле дерева они все равно не учуют, не обучены. Мачек с Ментальским честно проверяли все перспективные деревья на нашем пути, от меня же толку было мало. Как я ни старалась выполнить свой долг, давняя страсть победила и уже через час у меня оказалась полная сумка грибов, сплошные белые и подберезовики. Выходит, я одним глазом смотрела на деревья, выискивая дуплистые, а другим автоматически выискивала грибы. И много в том преуспела.

Из пространства, намеченного вокруг дома лесника, мы прочесали одну треть и нашли в деревьях четыре дупла. Все они оказались пустыми. И тут на моем пути появились кусты. Белые грибы, по опыту знаю, растут совсем не по правилам, вовсе не под дубами, а в самых, казалось бы, неподходящих местах. Два прекрасных гриба я нашла в густых зарослях можжевельника, поэтому полезла глубже в кусты, тем более что за ними просматривался опять дубняк, старые деревья и молодая поросль. Вот молодой дубок, его ветви стелются почти по земле, а рядом елочка. Будь я на месте гриба, я бы обязательно выросла здесь, самое подходящее сочетание! Почти на четвереньках забралась я под ветки, приподняла их. Гриба там не было, зато я увидела мужской ботинок. И кажется, он был на чьей-то ноге.

Задом вылезла я из колючего кустарника и огляделась. Ни Мачека, ни Ментальского не было видно и мне стало не по себе. Черт его знает, кто там лежит, и черт его знает, где тот, кто его туда положил. Не хотелось бы и мне там оказаться...

Не выношу, когда кричат в лесу, но пересилила себя и заорала:

— Мачеееек! Пан Зефириииин! Хоп! Хооооп!

Прислушалась — вокруг стояла мертвая тишина. Мертвая! Я крикнула еще раз и больше не отважилась. Яркое утро вдруг потемнело, красочный осенний лес стал неприветливым, просто зловещим. Куда же они оба подевались, ведь не могли уйти далеко? Надо их разыскать. Ага, сначала следует как-то обозначить место, потом не найду. Чем-нибудь ярким, бросающимся в глаза.

Самым ярким предметом в моей сумке оказался красный кошелек для мелочи. Высыпав мелочь прямо в сумку, я привязала кошелек к верхней ветке высокого куста завалявшимся в сумке шнурком, затем с помощью солнца попыталась сориентироваться в сторонах света, вычислила, где должен находиться домик Ментальского и потихоньку, почему-то чуть ли не на цыпочках, двинулась прочь от ботинка.

За мной кто-то шел. Вот опять негромко хрустнул сухой сучок под чьей-то ногой, ветка скользнула по ткани одежды. Я тихо запаниковала. Лихорадочно высматривала Мачека с Ментальским, неведомого и невидимого врага и одновременно какую-нибудь хорошую дубинку. Палок в лесу валялось множество, но все попадались трухлявые, крепкой ни одной. Из оружия под рукой был только тот самый перочинный нож, но какое это оружие?

И тут я видела грибы. Три роскошных белых гриба стояли как на выставке — крепкие, белопузые, в блестящих коричневых шляпках. Не выдержав, я присела, вывинтила их из земли, ножом обрезала кончики ножек и спрятала в сумку. Поднимаясь, я почему-то обернулась и успела разглядеть мелькнувшую на доли секунды фигуру человека. Не поверила своим глазам, нет, не может быть! Неужели? И сразу бешеная ярость вытеснила страх, я быстро пошла вперед, даже не стараясь идти бесшумно: скрываться теперь не имело смысла.

— Мачек, холера ясна, где вы? — в бешенстве проорала я.

— Мы здесь, — отозвался Мачек где-то рядом. Мачека с лесником я нашла за стеной молодых елок, а может, сосенок. Никогда не могла отличить молодую елку от молодой сосны. Мачек сидел на нижней ветви дуба, держа в руках какой-то большой узел, а Ментальский стоял под деревом.

— Вы куда запропастились? — набросилась я на них. — Кричу, кричу, почему не отзывались?

— Не были уверены, что это ты кричишь, — ответил Мачек. — Видишь, нашли!

Передав сверток Ментальскому, Мачек слез с дерева. Я рассеянно взглянула на сверток, завернутый в целлофан и перевязанный веревками — не до него сейчас.

— Послушайте, там, кажется, человек лежит в кустах, во всяком случае я видела ботинок с ногой;

— Где?!

— Вон там, я обозначила место. Одна туда ни за что не вернусь.

— О Боже! Придется пойти посмотреть.

— А с этим как? — Ментальский встряхнул сверток.

— С собой возьмем. Я засомневалась:

— Не знаю, стоит ли. Мы в лесу не одни.

— А что, появилась твоя милиция?

— Да нет, наоборот, боюсь, враг появился. Конкурент.

— Какой конкурент?

— Я не совсем уверена, но вроде Пшемыслав, мелькнул за деревьями, не успела как следует рассмотреть. Надо соблюдать осторожность.

О Пшемыславе Мачек наслышался от меня достаточно, его реакция была однозначной. Ментальский не слышал об этой личности, но сейчас некогда было объяснять.

Господи, что же делать? Там труп, здесь бесценные бумаги Гоболы, в чаще таится Пшемыслав, не исключено, что поблизости и милиция сшивается, которой пока следует избегать! Пшемыслав один, нас трое, но, насколько я его знаю, он на все способен.

Решение принял Ментальский.

— Мачек, марш обратно на дерево! — приказал он. — Залезай как можно выше и сиди там до победного, пока мы не вернемся. А мы пойдем посмотрим.

Отдав Мачеку сверток, лесник снял с плеча ружье. Думаю, это была так называемая двустволка, потому что у нее действительно было два ствола. Мачек послушно вскарабкался на дерево и исчез в еще густой листве.

Как умела, я рассказала Ментальскому, где именно видела гипотетический труп, и мы направились в чащу. Я старалась высмотреть красный кошелек, хотя и понимала, что до него еще идти и идти. Ага, вот то место, где я сорвала три белых гриба и заметила Пшемыслава, значит, правильной дорогой идем. Тут уж я обязательно должна увидеть свой кошелек. Нет, не видать нигде. Вот вроде бы те самые густые кусты можжевельника.

— Может, дальше? — спросил Ментальский.

— Да вроде бы здесь, — ответила я. — Разросшийся можжевельник, с этой стороны один с краю высокий, на него я нацепила красный кошелек, чтобы бросался в глаза, а с той стороны уже дубочки виднелись. Под одним из них я и наткнулась на... то самое. Увидела ботинок и сразу вылезла! Под молодым дубком, ветки у него по земле стелятся.

— А, знаю, там и старые есть. Это должно быть вон там.

И в самом деле, вот вроде знакомые заросли кустов, вот высокий куст можжевельника, вот на эту ветку я нацепила кошелек... Так где же он?

Кошелек исчез. Хорошо, что вытряхнула из него все содержимое. А вот шнурок мой остался, зацепился за нижнюю ветку и висит. Интересно, если бы милиция проводила здесь расследование, наверняка по шнурку и на меня бы вышли! Надо припрятать, а то угожу в подозреваемые! Не выпуская из рук двустволки, Ментальский пробрался сквозь кусты, приподнял ветви дубка и какое-то время на что-то смотрел, потом задом выполз.

— Да, в ботинке человек, мертвый. С той стороны к нему, наверное, легче подобраться, но лучше сразу вызвать милицию, чтобы следов не затоптать, если остались какие.

Без особого энтузиазма я согласилась с ним, ведь, кроме следов преступника, эксперты наверняка обнаружат и мои, не говоря уже об останках грибов, за которыми я туда полезла. А если туда свалился еще и мой кошелек, ничто не спасет меня от участи главного подозреваемого.

Мачек терпеливо ждал нас, сидя на дереве, хотя я очень боялась, что он тоже исчезнет, как мой кошелек. Жаль кошелька, очень я к нему привыкла, такой удобный. Мне его на Новый год подарили. Не иначе как проклятый Пшемыслав свистнул. Отберу у мерзавца, сама его выслежу!

Минут через десять мы были уже в доме Ментальского, и лесник сразу принялся дозваниваться до комендатуры милиции, мы же с Мачеком стали распаковывать сверток Гоболы. В большом целлофановом пакете, обвязанном веревкой, оказался второй пакет, тоже целлофановый, оба были плотно заклеены скотчем. Внутри находились большие бумажные конверты и маленький полотняный мешочек. Развязали мешочек, и на стол высыпались драгоценные камни, в основном бриллианты, и несколько изделий из них: колье, брошки, браслеты и кольца. Мы не обрадовались.

— Холера! — угрюмо выругался Мачек.

— Не прикасайся! — предупредила я. — Пока сгребем все обратно, потом решим, что с ними делать. Надо как-то с умом отдать, за одно то, что мы распаковали, уже срок грозит.

Мачек согласился со мной и держал мешочек у края стола, пока я сгребала в него драгоценности кухонным ножом.

— Минут через пятнадцать приедут, — сообщил Ментальский, подходя к нам. — Стекляшки меня не интересуют, а вот бумаги я бы хотел просмотреть.

Чтобы не запутаться, мы принялись просматривать конверт за конвертом, откладывая в сторону уже просмотренное. Знакомая картина: старые немецкие штабные карты, несколько старых снимков... Увидев снимки, мы с Мачеком так и вцепились в них, в данной стадии расследования аферы они могут стать самым ценным доказательством. Я поспешила извлечь из сумки свою драгоценную лупу. Мачек взглянул на оборот одного из снимков и вскричал:

— Глядите, тут что-то написано!

Ментальский вырвал у него снимок, прочитал написанное сначала про себя, потом вслух:

«Это Альфред Козловский, который принял фамилию Бок».

— Бенек писал, — прокомментировал лесник и продолжал:

«Протез у него для камуфляжа, обе руки в порядке. Это он убил Лотара Шульца, Флориана Гонску, Ярослава Пентковского и Зенона Клуску. Ищет меня, чтобы убить, я тоже знаю слишком много».

Надо же, прямо голос с того света! Я вырвала снимок из рук Ментальского. Наконец-то появилась возможность увидеть лицо проклятого бандита, папочки Фреди, мужа Гати...

Нельзя сказать, что снимок получился замечательный. Любительская фотография, довольно темная. Козловский наклонился, кажется мыл в тазу руки, и в момент съемки обернулся. Фото получилось в три четверти. И хотя он тут был намного моложе, я узнала это лицо. Да, Гатя должна очень не любить Финетку.

— А кто такой Лотар Шульц? — спросил Мачек. — Вы что-нибудь о нем слышали?

— Ничего, — ответила я. — Гобола поставил его на первом месте, наверное, его первым и убили, милиция может даже не знать. Пан Зефирин, а вы знаете?

Ментальский угрюмо кивнул.

— Знаю, потом расскажу. Сейчас надо все просмотреть до конца, милиция каждую минуту может приехать.

Бумаги Гоболы и в самом деле представляли громадный интерес. Вот сводный перечень зарытых немцами кладов, при каждой позиции приписка, откуда поступили сведения. Вот список людей, которые прятали награбленное, а вот те, которые или нашли клады, или пытались их разыскать. Среди последних Мундя занимал почетное место. Вот в отдельном конверте немецкие документы, наверняка военные. Лихорадочно просматривая их, я радовалась — просто бесценные сведения, абсолютно все есть!

Странно еще, что там нет данных о Янтарной комнате. Я бы не удивилась, наткнувшись и на сведения о ней, такими обширными оказались познания Гоболы в области награбленных фашистами сокровищ.

— Смотри-ка, — прервал мои мысли Мачек, листающий бумаги из другого конверта. — Вот ценности, награбленные после Варшавского восстания, их обнаружила некая Люпина Щигельская. Это случайно не твоя тетка?

— Конечно же, моя тетка! Надо внимательно прочесть, может, там написано, кому она их передала.

— Написано, Ковальский. Ничего не скажешь, редкая фамилия, половина поляков носит ее. Ага, вот дальше, Ковальский был связан с Михалом Латаем...

— ...а у Латая Гобола украл то, что в мешочке. Сам написал!

— И правильно сделал, что украл, — встал на защиту покойного Ментальский.

— А теперь скрывать нечего.

В одном из конвертов я обнаружила письма Хилла, написанные по-немецки. Адрес отправителя канадский, возможно, из них бандиты и узнали адрес Хилла. Дай-то Бог, значит, не я навела убийц на след скорняка... мир его праху!

— Милиция сейчас явится, — сказал Ментальский. — Я бы им пока не отдавал эти документы, лучше отдать прямо в руки этого капитана, как его?

— Леговский. Я тоже так думаю. Эти приедут по поводу трупа, вот пусть им и занимаются, совсем не обязательно сообщать о бумагах. Давайте опять всё поскладываем в целлофановый пакет. Пан Зефирин, где лучше его спрятать?

— В вашей машине, — сразу ответил Ментальский, — Кто там знает этих ментов, вдруг надумают у меня обыск делать? А вы, наверное, сразу уедете.

— Если и к нам они не прицепятся, — пробормотал Мачек, поднимаясь с целлофановым пакетом в руках.

Моя машина стояла во дворе. На всякий случай я разыграла целый спектакль, чтобы замаскировать вынос пакетов: протирала стекла, проверяла масло, неизвестно зачем долила воды в аккумулятор, долго наводила порядок в салоне. Очень хорошо, что там набросаны были банки из-под пива. Собирая их, затолкала пакеты под заднее сиденье, которое отодвигалось с трудом. Думаю, там бумаги будут в относительной безопасности. Меня даже не столько беспокоила милиция, сколько Пшемыслав, который где-то околачивался поблизости и был намного опаснее.

Тот же поручик приветствовал нас как старых знакомых. Он добродушно поинтересовался:

— И часто вы намерены к нам приезжать? Потому что, как ни приедете — сразу труп. Может, предупредите, сколько еще их у вас запланировано?

Я с трудом удержалась, чтобы не ответить: такая уж у меня планида, везде, где ни ступлю, так и падают трупы. Боюсь, мой юмор не будет понят. Поэтому я ответила с достоинством:

— Это не наш, мы его не планировали. Мы не знаем, кто он и откуда здесь взялся. Возможно, действует кто-то из конкурирующей фирмы. А капитан Леговский с вами не приехал? Может, хотя бы звонил?

— Кто его обнаружил? — проигнорировал мой вопрос поручик.

— Я, но...

— И я его видел, — пришел мне на помощь Ментальский.

— Тогда проводите нас. Той самой дорогой, по которой шли.

Мачека мы оставили на хозяйстве. Ему велено было сидеть на ступеньках крыльца и не сводить глаз с машины.

Мы с милицией отправились в лес. Вел нас Ментальский, вел уверенно, ни разу не усомнившись в выборе направления, но явно не «той самой дорогой», ибо непонятно было, что подразумевать под «той самой»: мои грибные зигзаги, путь в поисках дерева с дуплом или кратчайший путь к дому, которым мы шли обратно. Прошло всего несколько минут, и я, показав пальцем на высокий куст можжевельника, сказала:

— Вон под него я залезла.

— Зачем? — спросил поручик.

— За грибами. Замечательные белые грибы, вы обнаружите там их корни. Тогда я не знала, что рядом окажется ботинок.

Вздохнув, поручик тоже полез под куст и тоже вылез задом. С собой поручик привел большую компанию, четыре человека, один из них оказался фотографом. Прежде чем лезть к ботинку, они изучили окружающую территорию, исследовали каждый сантиметр, и фотограф то и дело щелкал затвором фотоаппарата. Мне это показалось неправильным.

— Если тот, в кустах, еще жив, следовало бы начать с оказания ему помощи, — сказала я Ментальскому вполголоса.

— Нет, он мертвый, — прошептал в ответ Ментальский.

— Откуда вы знаете?

— Не знаю откуда, но сразу понял. Увидев, как поручик с превеликой осторожностью прячет в целлофановый пакетик зацепившиеся за колючки нитки от моего шнурка, я решила признаться сразу:

— Это мое. Кошелек привязывала, чтобы потом найти место. Красный кошелек, в глаза бросается.

— Предъявите кошелек и шнурок.

— Шнурок вот он, пожалуйста, а кошелька не оказалось, исчез куда-то, мы уже искали. Пан Ментальский нашел куст и без кошелька, по моему описанию.

Вся эта работа экспертов продолжалась столько времени, что человек десять раз мог помереть, пока они соизволили добраться до него. К счастью, среди членов следственной бригады оказался полицейский врач. Он определил — приблизительно разумеется, время смерти несчастного.

— Прошло от восьми до десяти часов со времени смерти, — авторитетно заявил врач. — Погиб, по всей вероятности, от удара ребром ладони по шее. Карате. Остальное — после вскрытия.

Очень утешило меня такое заключение специалиста. Карате не занимались ни мы с Мачеком, ни, насколько мне известно, пан Зефирин. Подсчитала часы, и получилось, человек был убит на рассвете, между тремя и пятью часами. Все мы в это время спали мертвым сном. Правда, непонятно, кто может засвидетельствовать этот факт. Собаки могли бы, да их, к сожалению, расспрашивать не будут.

Наконец поручик жестом пригласил нас подойти к трупу.

— Вы его знаете?

Мне хватило одного взгляда, и вовсе не потому, что у мертвеца на левой руке была надета толстая кожаная перчатка. Я видела этого человека не один раз. В Канаде — несколько недель назад, и здесь на фотографии — какой-то час назад. Совсем не изменился... Почему-то подумалось — вот Гатя и стала вдовой...

Отбросив несвоевременные мысли, я сочла нужным сказать как можно больше, а то, не дай Бог, Ментальский выскочит с ненужными признаниями о том, что только что видел этого человека на фотографии, что Гобола подозревал этого человека в ряде преступлений. Тогда речь неизбежно зайдет и о бумагах Гоболы и всем нашим планам конец. Лесник уже открывал рот, когда я затараторила:

— Это некий Альфред Козловский, гражданин ФРГ, теперь его фамилия Бок. Его сын проживает в Варшаве в Секерках, но не уверена, что он опознает папочку, вряд ли захочет...

Ментальский закрыл рот.

— А вы его знали? — спросил поручик.

— Кого? Папочку или сына?

— Вот этого.

— Лично не доводилось. Раз видела в натуре, но тогда не знала, кто это, потом мне о нем рассказали; и еще кажется мне, что когда-то давно он крутился вокруг Бенека. Я имею в виду Гоболу. Но поклясться в этом не могу, просто мне кажется.

— Сюда можно подъехать? — обратился поручик к лесничему.

— С той стороны метрах в ста пятидесяти проходит просека, а ближе не подъедешь.

Вернувшись к домику лесничего, я увидела на ступеньках крыльца рядом с Мачеком капитана Леговского. Он так глубоко задумался, что не сразу заметил меня.

Я присела рядом.

— Как будем действовать? Я отвезу эти вещдоки в Варшаву и там передам вам или вы их здесь сразу возьмете? События развиваются в бешеном темпе, ряды противника редеют, но опасность остается. Вам решать.

— Чей труп обнаружен в лесу? — поинтересовался капитан.

— Козловского, он же Бок. Точно, он!

— Что ты говоришь! — воскликнул Мачек. — Серьезно?

— Еще как серьезно.

— Ну вот, а мы с пеной у рта доказывали поручику, что ничего общего с мертвецом не имеем...

— Возвращаемся вместе, — решил капитан и поднялся со ступенек. — Только сначала я хочу осмотреть то место в лесу. Бумаги пока пусть остаются у вас, передадите их мне в Варшаве. Похоже, теперь и в самом деле перед нами остался только один фронт...

— Интересно, чем объясняется такое невероятное доверие к тебе? — имел наглость поинтересоваться Матеуш, просыпав пепел своей сигареты на фото покойного Козловского. — Леговский должен был сразу отобрать у тебя найденные документы, а не позволять, чтобы ты их еще к себе домой привезла. Что бы это значило?

— Я тоже ломаю голову, — вежливо ответила я на колкость. — И думаю, невероятное доверие объясняется просто доверием к тебе, ведь я действую, так сказать, в качестве твоего полномочного представителя.

— Вот это меня и удивляет...

— Вместо того чтобы удивляться, взял бы да и спросил его прямо, ведь вы знакомы.

— Мы целую вечность не виделись. По разным причинам...

Всю дорогу из Болеславца в Варшаву мы с Мачеком обсуждали создавшуюся ситуацию, и теперь я воспользовалась случаем, чтобы представить Матеушу нашу точку зрения на происходящее.

— Сам подумай, на кого же ему еще опереться, как не на нас с Мачеком и на тебя, — стала рассуждать я. — Ведь мы уже доказали свою преданность делу и бескорыстие. В его же интересах проявить к нам максимальное доверие и информировать о том, чего мы пока еще не знаем.

— Может, ты и права. А что вы думаете обо всех этих убийствах?

— Наверняка дела закроют, ведь и сам убийца отдал концы.

— Вот именно, отдал. Не сам же, его тоже прикончили, значит, кое-кто жив. Не вы же с Мачеком это сделали? Разве что лесничий...

— Лесничий невиновен. Это Пшемыслав.

— Что?!

— Пшемыслав Дербач, то, что слышишь. Возможно, я принимаю желаемое за действительное, но очень подходящей представляется мне его кандидатура. Знаешь, все сходится...

Матеуш недоверчиво смотрел на меня:

— Ты шутишь? Это было бы слишком хорошо. Почему ты думаешь, что Пшемыслав?

— В лесу я его видела собственными глазами. Мелькнул за кустами, но узнать его я успела. Пшемыслав каратист. А до этого лесничий нам рассказывал, что там кто-то околачивался в лесу, тоже искал спрятанные Гоболой бумаги, причем сам так прятался, что даже Ментальскому ни разу не удалось его увидеть. Такое поведение тоже указывает на Пшемыслава — таинственность и действие исподтишка. Заметь, он не убил Ментальского, только связал его и оглушил, Козловский не стал бы так цацкаться с противником. Но почему ты так радуешься? Ничего Пшемыславу не сделают, представит справку о своей психической неполноценности, и его освободят, даже если арестуют.

Мои слова не произвели впечатления, Матеуш продолжал радоваться.

— Справка о психической неполноценности — это же очень хорошо. Это просто замечательно! Ты не представляешь, что это значит! Такой удар по противнику!

Только я навострила уши, чтобы узнать, чем же именно справка Пшемыслава так обрадовала Матеуша, как зазвонил телефон. Вечно он звонит не вовремя! Матеуш с разбегу уже собирался раскрыть мне тайну, пришлось повременить.

Звонил капитан Леговский. Свое доверие ко мне он ограничил во времени, получается, всего одно утро пользовалась я его доверием, потому как, убедившись, что я дома, сообщил о своем визите ко мне. Я сказала — у меня сейчас Матеуш, в глубине души надеясь, что это обстоятельство заставит капитана отложить визит. Напротив, Леговский явно обрадовался. Очень хорошо, сказал, вот сразу с нами обоими и поговорит.

Через десять минут он был уже у меня. Я с удивлением смотрела, как они с Матеушем обнимались при встрече. Хорошо хоть, не ударились в воспоминания детства! Капитан прибыл с большой охотничьей сумкой и для начала достал из нее некий красный предмет.

— Вам этот предмет знаком? — спросил он.

— Мой кошелек! — обрадовалась я. — Нашли?

Я могу его взять? Знаете, я так к нему привыкла. Небось скажете — вещественное доказательство, останется в деле...

— Это действительно вещественное доказательство, но можете его забрать. Нам этот вещдок ни к чему.

Схватив драгоценный кошелек, я быстренько отнесла его в прихожую и спрятала в сумку, с глаз долой, а то еще капитан раздумает. Когда я вернулась в комнату с кофе для гостей, весь стол был завален документами Гоболы.

— Где же вы нашли кошелек? — поинтересовалась я.

Ответ был уклончивым:

— Кошелек — доказательство вашего соучастия в убийстве Козловского, — заявил капитан официальным до невозможности голосом. И когда я вытаращила на него глаза, тем же голосом пояснил: — Одного убийцы мне вполне достаточно. Я как-то не верю, что, когда тот убивал, вы держали жертву за руки.

— Карате? — спросил Матеуш.

— Карате, — подтвердил капитан. — Одного удара хватило. Мастерский удар!

— Мне не хотелось бы выглядеть навязчивым, — начал Матеуш, — но, может быть, ты все-таки скажешь — кто?

Капитан сказал:

— Пан Дербач сам явился к нам. Убил, защищая свою жизнь, и очень извиняется. Мы склонны верить, биография погибшего свидетельствует о его агрессивности. Ваш же кошелек пан Дербач нашел неподалеку от трупа и взял для того, чтобы не потерялся, ибо намеревался отдать следственным властям, что он и сделал.

Естественно, я тут же вышла из себя:

— Правильно, неподалеку! Я нацепила его на куст, под которым труп лежал! Надо же, Пшемыслав в своей стихии! И не соврет, и правды не скажет! Вот только что я говорила Матеушу, что этому человеку вы ничего не сможете инкриминировать, он и впредь будет осложнять, запутывать и вставлять палки в колеса! К вам же явился, только потому как видел, что я видела его! Головой ручаюсь!

— Осложнять и запутывать, может, он и будет, но палки в колеса больше вставлять не сможет, — успокаивающе сказал капитан. — Какой кофе у вас вкусный. Ведь он же окончательно скомпрометировал себя, неужели вы этого не видите?

— Вижу, что для вас все еще недостаточно... — начала было я, но тут перехватила взгляд, которым обменялись капитан с Матеушем, и прикусила язык. Видимо, существует какая-то таинственная, неизвестная мне связь между ними, какие-то обстоятельства, о которых мне ничего не известно, ну и ладно, это дело властей, я же свое сделала. Главное — Пшемыслав выведен из игры, а вместе с ним и проклятая Финетка. С шайкой покончено, одинокого Мундю и овдовевшую Гатю можно скинуть со счетов.

— А Бергель? — вдруг вспомнила я. — Что с ним? Ведь он может взяться за старое.

— Бергель за решеткой, — рассеянно ответил капитан, приступая к бумагам, разложенным на столе. — Он был столь любезен, что облегчил нашу задачу — среди его документов, с которыми он прибыл в Польшу, два оказались поддельными, так что можно было взять его под стражу. Я вам скажу больше... Через минутку скажу, проверить надо.

Набравшись терпения, я ждала, пока разбросанные по столу бумаги капитан поделит на две аккуратно уложенные стопки. Повнимательней вглядевшись в лица капитана и Матеуша, я сочла нужным отправиться в кухню за коньяком.

Покончив раскладывать бумаги, капитан допил остывший кофе и откинулся на спинку дивана.

— О, коньяк! Очень хорошо, можно поднять тост. Так вот, я хотел сказать о том, что мы получили от датской полиции некие отпечатки пальцев. Теперь знаем, что Козловский, талантливый аферист и матерый преступник, существовал, так сказать, в двух ипостасях. То он был одноруким, то нормальным. Даже его собственный сын был убежден, что у него протез вместо левой руки. Протез был так прекрасно сделан, что не вызывал сомнения даже у самых близких людей, даже у полиции, когда он оказывался в сфере ее внимания. Козловскому никогда практически не приходилось снимать перчатки со своего «протеза», делал он это в исключительных случаях, и вот такой случай и произошел недавно в Дании. Видимо, нечто до такой степени непредвиденное, что Козловский уже не мог представляться одноруким. Первый раз за всю его преступную карьеру такая неудача!

Я подумала — наверняка до меня в очень смягченной форме дошло описание того, как Алиция расправлялась с бандюгами, явившимися в ее дом. Недаром и Гражина, и сын соседа были так напуганы ее яростью. Тихая и незлобивая Алиция если уж раз в двадцать лет впадет в ярость, то только держись! Не поздоровилось ее врагу!

— Выходит, тут полиция и разобралась, что имеет дело с фальшивым протезом? А отпечатки пальцев вам показались знакомыми?

— Знакомы. Мы их уже тридцать лет храним. Матеуш принялся разливать коньяк. Нет, сначала выясню все до конца!

— А этот... как его... Лотар. Ага, Шульц, первый погибший. Выяснилось, из-за чего погиб? Капитан не стал скрывать:

— Вы правы, он был первым в ряду жертв преступной шайки кладоискателей. Погиб он вскоре после окончания войны, в сорок шестом году. У него хранилось большое количество документов, потому что о поиске кладов он подумывал еще в сорок третьем, когда только узнал об их существовании. Козловский стал его сообщником и убил его, а вот при каких обстоятельствах — мы вряд ли теперь узнаем.

— А как обстояло дело с Михалеком? Канада разобралась?

— Разобралась. С помощью достижений науки и техники. А в первую очередь — тех сведений, которые получили от нас. Если коротко, то Михала Латая оглушили, ударив головой об лодку, затем под водой выволокли на середину озера и там утопили. Человек, который это сделал, несколько раз показательно прыгал с лодки в воду, дождался, чтоб на него обратили внимание, нырнул и не выплыл. То есть не выплыл в том месте, куда нырнул, сам же под водой доплыл до берега и там вынырнул. Этого никто не заметил, кроме какого-то ребенка, который видел, как тот вылезал на берег. Впрочем, вам, пани Иоанна, известно намного больше моего о том, что там, в окрестностях озера, происходило. Ведь вы там были, а не я.

— Правда, кое-что мне известно. У Финетки был Козловский, собственными глазами его видела. Матеуш, похоже, прав.

Матеуш ознакомил капитана со своей версией событий в далекой Канаде. Капитан с интересом ее выслушал и согласился — действительно, так могло быть. Источником конфликта стал снимок, и преступники решили избавиться от конкурента-Михалека. Роль Финетки во всей истории было очень трудно понять, и я уверена, канадская полиция и подавно не доберется до этой особы.

— А интересно было бы взглянуть на тот снимок, — мечтательно протянул Матеуш. — И по возможности, в увеличенном виде.

— Ты говоришь о снимке, который я украла у Финетки?

— Да. Не успокоюсь, пока не разгляжу его во всех подробностях.

— Пожалуйста, можете хоть сейчас это сделать, — сказал капитан и полез в свою охотничью сумку.

Он так ошарашил нас с Матеушем, что мы только молча смотрели, как он извлекает из сумки прибор, похожий на проектор. У Алиции такой же, только раза в три больше. Обожает миниатюризацию эта Япония...

Сняв со стены вышивку мамули, я освободила место и велела Матеушу затянуть шторы на окнах. Тот не шевельнулся.

— Что вы собираетесь показывать? — возразил он. — Ведь у нас же фотография. Тогда надо сначала сделать негатив.

— Не волнуйся, — успокоил его капитан Леговский. — Техника идет вперед даже у нас.

Я пошла за фотографией, которая все это время спокойно пролежала в моей косметичке. Не найдя для нее безопасного места, я предпочла возить ее с собой, даже за границу. Только сейчас мне пришло в голову, что ее свободно могли счесть за шпионский материал. Немного поздновато подумала я об этом, к счастью, не сочли.

Капитан включил свой прибор в сеть, вставил в него снимок и щелкнул включателем. В полутемной комнате на белой стене появилось крупное черно-белое изображение. Его кусок заходил на книжную полку, но это не помешало мне его узнать. Я почувствовала, как голова пошла кругом.

Матеуш кашлянул и странным голосом произнес:

— Проверь, может, в твоей косметичке еще что-нибудь завалялось.

Я не сочла нужным отреагировать. Капитан с большим удовольствием рассматривал изображение на стене.

Изображение представляло собой огромное, развесистое и жутко разветвленное генеалогическое древо французских королей и принцев крови, со сделанными на машинке подробными надписями, украшенное декоративным орнаментом. Даже при таком большом увеличении не все можно было прочитать, разве что надписи, относящиеся к королям, сделанные красивым курсивом. Самая крупная надпись по непонятным причинам относилась к Франсиску I.

— Ну и приветик! — с горечью вымолвил Матеуш. — Опять кто-то обвел нас вокруг пальца. Насколько я знаю Финетку...

— Может, не все еще потеряно, — не дал ему договорить капитан. — Откровенно говоря, я ждал чего-то в этом роде. Сейчас проверим. Пани Иоанна, оставьте окна закрытыми.

Молча зажгла я настольную лампу, лихорадочно пытаясь понять, что же произошло. Кто-то выкрал у меня настоящий снимок, как я выкрала его у Финетки, и заменил генеалогическим древом? Вроде я нигде не оставляла косметичку. Правда, еще в Канаде, около недели снимок находился у моего сына. Неужели тогда? При электрическом свете капитан просматривал письма Хилла Гоболе. Их было всего несколько штук. Матеуш курил и смотрел на меня с каким-то мистическим страхом. Похоже, его не удивило бы, вырасти у меня вдруг перепончатые крылья, страшные клыки и хищные когти. Может, он бы и сбежал, но не удивился.

В очередном конверте капитан обнаружил сложенную вдвое открытку и попросил у меня ножницы. В волнении я могла найти только портновские, длиной в полметра. Капитан довольно ловко справился с ними. Оказалось, открытка состояла из двух слоев бумаги. Мы с Матеушем наблюдали, как он срезал край открытки и вынул из середины маленькую фотографию. Вздох облегчения мы издали лишь тогда, когда на стене увидели знакомую, густо исчерченную карту с пустыми пятнами в виде лепешек...

Не сразу обрела я душевное равновесие. Подумать только, на что мне пришлось пойти, чтобы украсть у Финетки генеалогическое древо французской аристократии! Откуда оно у нее взялось!? Капитан с Матеушем поздравляли друг друга, на все лады восхваляя предусмотрительность покойного скорняка.

— Удивительный человек! — восклицал Матеуш .Подумать, обманул саму Финетку!

— Какое хладнокровие и практическая сметка! — вторил ему капитан. — Почувствовал, что его обложили со всех сторон, понял, снимок может попасть в руки негодяям, и решил не рисковать, выслать от греха подальше честному человеку...

— Почему же негодяям! — обиделась я. — Ведь его же я украла!

— Тебя он не мог предвидеть при всей своей предусмотрительности, — успокоил меня Матеуш. — И не огорчайся, он всех обвел вокруг пальца, даже Финетку, свою обожаемую невесту, а они отыгрались на Михалеке.

Я повернулась к капитану: — Дешевенькие эффекты, пан капитан! Зачем нас разыгрывать?

— Никаких эффектов, проше пани. Надо было проверить, какой снимок у вас. Про настоящий же я не знал точно, просто, листая письма, обнаружил вот эту открытку, а сейчас вспомнил и проверил при вас. Вот и все.

— И очень хорошо! — воскликнул Матеуш. — А то я бы не знал, что и делать!

— А теперь знаешь?

— Теперь... теперь тоже не совсем. А если откровенно, совсем не знаю! Несомненно, очень хорошо, что снимок у нас в руках, но вот что делать дальше?

И он вопросительно посмотрел на капитана. Тот подумал и посмотрел на меня.

— Остальное у вас, так ведь?

— Да, но отдам я только тогда, когда получу стопроцентную уверенность, что окажется в безопасном месте. Если пропадет... Только через мой труп!

— И через мой! — воскликнул Матеуш и трижды плюнул через левое плечо.

— И через... — начал капитан и закончил: — Вот уже три трупа. Тогда давайте втроем и подумаем, как нам спрятать эту драгоценную документацию, чтобы опять не попала в нечестные руки, поклянемся не разглашать тайны...

— ...и дождемся, пока к нашим сокровищам не протянется рука очередного продажного правительства, — закончила я.

— Но я ведь сказал-никому не говорить! — поправил меня капитан. — Зато сделать список запрятанных сокровищ...

— ...и разослать его в Юнеско, в Интерпол, в Епископат, — опять язвительно перебила я. — У них ведь нет такого бардака, как у нас в стране?

— Не всегда будет бардак, — высказал предположение оптимист Матеуш. — История учит нас, что всему приходит конец. А разбазаривать нам осталось уже так мало, что этот конец наверняка не за горами. Вот тогда наши сокровища и будут оценены по достоинству и попадут в честные руки. А до тех пор сделать их недоступными для преступников и продажной верхушки, документацию же хорошенько припрятать, чтобы никто не смог ее использовать в корыстных целях.

После продолжительной дискуссии нам все-таки удалось прийти к общему мнению. Несколько неплохих идей выдал капитан, кое-что придумал Матеуш. Мы договорились, как припрятать кладоносную документацию, так чтобы без нашего согласия никто не мог ею воспользоваться.

— Ты возвращаешься через два года, — сказал капитан Матеушу. — Нет смысла ждать возвращения сложа руки. Мы начнем подготовительные работы по организации поисков и постепенному извлечению сокровищ, направляя их на разумные цели.

Мне страшно понравилась такая идея.

—Так я все себе представляла с самого начала, — снисходительно бросила я капитану. — Из чего следует, что мы с вами, мои дорогие, образуем следующую шайку. И что бы там история ни говорила, не все имеет конец. Шайки бесконечны...

— Послушай, а Беата не собирается возвращаться? — спросил Мачек после того, как я сделала ему подробный отчет о последних событиях. Против принадлежности ко вновь созданной шайке он не возражал.

— Собирается, — ответила я. — Насколько мне известно, на будущей неделе.

— Ты уверена? И надолго?

— Не знаю. Думаю, и она не знает. Как поживется... А что? И почему ты про нее спрашиваешь?

— Да вот, ты тут рассказывала про Пшемыслава, ну у меня и возникли ассоциации...

— Знаешь, за такие ассоциации недолго и по морде схлопотать, мягко выражаясь. Я бы не советовала тебе ассоциировать в этом направлении, можешь произвести плохое впечатление.

— Ты и в самом деле уверена, что ее уже ничто с ним не связывает?

— Уверена. Она давно его раскусила.

— Да, на редкость паршивый характер. Знаешь, удачно получилось, что именно он прикончил Козловского, тем самым мы сразу от двух негодяев избавились. А как она возвращается?

— Что значит «как»?

— Ну, летит на самолете, едет на машине или на пароме переправляется?

— Летит из Копенгагена, я попросила ее взять у Алиции для меня луковички. Поэтому и знаю, что прилетает вечером во вторник.

— А что значит вечером?

— Где-то часов в шесть вылетает и в семь будет в Варшаве. А почему ты спрашиваешь?

— Да так просто. А что за луковички? Я решила наконец над ним сжалиться, а то он никак не мог решиться прямо мне сказать, в чем дело.

— Цветочные луковички. Дело не срочное, могут полежать, так что мне не обязательно встречать Беату. В конце концов, она прекрасно знает и город, и язык. А тебе ничто не мешает поехать и встретить ее. Вот только узнаешь ли?

—На чем я поеду? — вскинулся Мачек.

— На своей развалюхе? Тоже произведет не наилучшее впечатление.

— Можешь взять такси.

Раз вступив на стезю милосердия, я решила брести по ней дальше.

— Если уж об этом зашла речь, обращаю твое внимание на тот факт, что жить Беата будет недалеко от тебя, она недавно приобрела мастерскую Леся. Советую приготовить ужин, думаю, она не очень устанет, в конце концов, не Бог весть откуда прибывает. А свои луковички я, так и быть, возьму как-нибудь в другой раз, пусть полежат, ничего им не сделается.

Вечером в понедельник я позвонила Беате и сообщила, что в аэропорту ее будет встречать Мачек и отвезет ее домой, он живет недалеко, ему не трудно...

— Мачек? — взволнованно переспросила Беата. — Неужели тот самый Мачек, из нашей конторы? Он меня еще помнит?

— И очень хорошо.

— Послушай, тогда возникает проблема — как мне к нему обращаться? Тогда я его называла «пан инженер». А как теперь называть?

— Идиотка! Он уже двадцать лет график, а не инженер. Можешь называть его «пан график», если хочешь...

— Не смейся, я и в самом деле не знаю.

— Ничем помочь не могу. Поступай так, как тебе подсказывает сердце.

Позже я узнала, что сомнения терзали Беату всю дорогу из аэропорта до дому. Впрочем, проблемы того же порядка возникли и у Мачека. Сойдя с борта самолета, Беата начала с «ты», а Мачек в ответ — «пани Беата». Тут же оба перестроились, и Мачек перешел на «ты», а Беата на «пан Мачек». Потом как по команде сменили оба ориентацию и опять оказались на разных уровнях. Проблему удалось разрешить лишь после того, как у себя дома Мачек разбил торшер пробкой от бутылки шампанского. На свадьбу меня они пригласили в декабре. В качестве свадебного подарка я преподнесла им «Цыганку» пана Северина...