Бесприютный

Глава 37

Поздним утром в среду Луи вошел в ворота кладбища Монпарнас. Прошедший накануне дождь освежил воздух, в аллеях пахло мокрой землей и липовым цветом. Прошлой ночью Луи ждал возвращения евангелистов до половины третьего. В одиннадцать Вандузлер пошел провожать Марту. Клеман загрустил, когда она стала собираться, и положил голову ей на плечо, а она погладила его по волосам.

– Прими душ перед сном, – ласково сказала она. – Принимать душ очень важно.

Луи подумал, что Марта, как и мать Секатора, любила выдумывать обереги, помогающие жить, только у Марты они состояли из правил поведения. Он остался один, сидя на скамье у огня, глядел на пламя в очаге и не переставая думал об убийце с ножницами. Его странным образом преследовали три видения: увеличенная в сорок раз муха убийцы, баскский цыпленок Люсьена и нога Трусливого Кондитера, рисующая узоры в муке на полу. Было ясно, что он устал. А потом в комнату шумно ввалился Люсьен со своей шпагой-тростью и доложил, что никто из троих сторожей не заметил на улице ничего подозрительного.

Луи не спеша пересек кладбище с бутылкой сансера в руке. Секатора не было видно. Сарай был пуст. Тогда он обошел другую половину кладбища со стороны улицы Эмиль-Ришар, но тоже ничего не нашел. Немного обеспокоенный, он вернулся к воротам и спросил у охранника.

– Первый раз его спрашивают, – недовольно проворчал тот. – Он сегодня не приходил. А вам зачем? Если жажду ему утолить, – он указал на бутылку, – то это подождет. Небось отсыпается после попойки.

– И часто он так?

– Нет, никогда, – заверил охранник. – Наверное, заболел. Извините, мне пора делать обход. Тут всякое отребье шляется.

Луи шел по улице, ощущая глухую тревогу. Если Секатор сбежал, можно ждать чего угодно. Нужно срочно предупредить Луазеля. Луи сел в автобус до Монружа, а потом долго плутал по улицам, пока не нашел убежище Секатора. Небольшой домишко с облупившейся штукатуркой стоял между заброшенным пустырем и кафе с мутными стеклами. Соседка показала ему комнату Тевенена.

– Но его сейчас нет, – добавила она, – по-моему, у него на службе есть где переночевать. Ловко некоторые устраиваются.

Луи прижал ухо к двери и постучал. Из квартиры не доносилось ни звука. Он постучал еще.

– Если я говорю, что его нет, значит, его нет, – обиженно сказала соседка.

Прижимая к груди бутылку сансера, пересаживаясь из одного автобуса в другой, Луи доехал до комиссариата Луазеля. Он хотел убедить его последить за улицами, не называя имен Клермона и Секатора, никому не повредив. Теперь невозможно было не упомянуть о двух убийствах в Невере. Луазель рано или поздно узнает об изнасиловании в парке, если уже не узнал. Нужно отвлечь его от Клемана, настоять на поэме и Черном Солнце. Выбрать наилучший угол атаки будет нелегко, Луазель не дурак.

– Есть что-нибудь новое по следам на ковре? – спросил Луи, усаживаясь напротив коллеги.

Луазель протянул ему сигарету-соломинку.

– Ни-че-го. Это определенно следы пальцев, но и только. Ничего особенного на ковре не обнаружили.

– А следов помады не было?

Луазель нахмурился, выпуская дым.

– Ты, часом, не играешь в рыцаря-одиночку, Немец?

– С какой стати? Я в отставке, если ты помнишь.

– А при чем тут помада?

– Честно говоря, сам не знаю. Думаю, убийца истребил уже кучу народа, прежде чем занялся этим в Париже. Сначала была некая Николь Вер-до, которую он убил сразу после изнасилования, и Эрве Русле, его сообщник, который мог проговориться. Похоже, потом он вошел во вкус и задушил и меньше чем через год изрезал вторую женщину, Клер Отисье. Ты найдешь их имена в архиве. Дело закрыли, убийцу не нашли.

– В каком архиве? – спросил Луазель, хватаясь за ручку.

– Как думаешь, где это произошло?

– В Невере?

– Точно. Девять и восемь лет назад.

– Клеман Воке, – выдохнул Луазель.

– Он не единственный обитатель Невера. Он был при изнасиловании, все равно ты об этом узнаешь, и я предпочитаю, чтобы ты узнал это от меня. Он просто был свидетелем и защитил женщину. Он не насильник и не убийца.

– Не дури, Немец. Ты что, защищаешь этого типа?

– Вовсе нет. Но уж больно легко мы на него вышли.

– До нового приказа мне некого больше ловить. Откуда ты все узнал?

– Дело Клер Отисье всплыло в моем архиве. Тот же почерк, как говорится.

– А остальное? Изнасилование?

Луи предвидел этот вопрос. Луазель говорил резко и был напряжен.

– Вычитал в местной газете, когда рылся в архиве.

Луазель стиснул зубы.

– Зачем? Что ты искал?

– Хотел понять, кто мог ненавидеть Воке.

Луазель помолчал.

– А помада? – спросил он.

– По делу об убийстве Клер Отисье проходил свидетель. Я вчера был в Невере и разговаривал с ним.

– Зачем же так утруждаться ради нас! – вспылил комиссар. – Полагаю, моя линия была занята и ты не смог дозвониться?

Луи медленно встал, опираясь ладонями о стол.

– Мне не нравится твой тон, Луазель. Я не собираюсь ни перед кем отчитываться. Сейчас я твердо уверен кое в чем и пришел поделиться с тобой. Если тебя это не устраивает, если тебе не интересно, я ухожу, разбирайся сам.

«Хочешь мира, готовься к войне», – подумал Луи, хотя эта поговорка ему никогда не нравилась.

– Выкладывай, – бросил Луазель после короткой паузы.

– Этот свидетель, Бонно, видел, как убийца что-то подобрал с пола у головы жертвы. По его словам, хотя он точно не разглядел, это был тюбик губной помады. Он подумал, что убийца – женщина.

– Что еще?

Луи снова сел. Луазель успокоился.

– Стихи, которые я тебе показывал в прошлый раз. Дело принимает серьезный оборот. Эти стихи целых два месяца висели в метро перед самым Рождеством. Я бы хотел, чтобы ты проследил за улицами Луны, Солнца и Золотого Солнца. И надо предупредить всех одиноких женщин. Улицы небольшие.

– Куда ты клонишь с этим метро?

– Предположим, убийца псих, параноик и маньяк…

– Это и так ясно, – пожал плечами Луазель. – И что? Не думаешь же ты, что он выбрал поэму как путеводную нить?

– Нет, она сама его выбрала. Допустим, он хочет истребить всех женщин на свете, но предположим также, что он не так глуп, чтобы рисковать собой и ввязываться в бесконечную бойню. Предположим, что он труслив и расчётлив и решает избрать несколько женщин в качестве образца. Но у этого образца должен быть смысл, он должен подходить к любым женщинам. Часть символизирует целое.

– С чего ты взял?

– Да ни с чего. Это моя теория.

– Ага… здорово. И что ты еще придумал?

– Я искал смысл, который мог стать ключом к разгадке.

– И нашел стихи? – хмыкнул Луазель.

– Именно стихи, которые он четыре раза видел в метро, как будто их послала ему Судьба или что-то другое, что тоже можно принять за веление свыше: картинка на сахарной обертке или школьная тетрадь в сточной канаве, визит Свидетелей Иеговы или гадалка у супермаркета. Число ступеней на лестнице, которые пересчитываешь три раза в день, слова из песни, которую слышал вечером в баре, или статья в газете…

– Ты издеваешься?

– А тебе никогда не приходилось размешивать сахар в кофе ровно пять раз или обходить трещины в асфальте?

– Никогда.

– Тем хуже для тебя, старик. Но знай, что именно так все и бывает и даже в сто раз хуже, если у тебя жирная муха под шляпой.

– Не понял…

– Пунктик, бзик. А муха убийцы опасна, она питается знаками Судьбы, которыми усеяна наша жизнь. Он увидел стихи, сидя в метро. «Во мраке, вдов и безутешен, я бреду…» Впечатляющее начало, правда? Вечером по дороге домой он снова их видит. В битком набитом вагоне натыкается на те же стихи… «Князь Аквитании, чьей Башни больше нет.…» А может, он видел их на следующий день и еще через день… «Дыхание святой и крики феи…» Для насильника звучит как указание к действию, не находишь? Загадочные, зашифрованные стихи. Каждый может истолковать эти слова так, как подсказывает ему больное воображение… Он ищет смысл, идет по следу и находит. И в конце концов он принимает эти стихи, впитывает их и делает из них основу своей жажды крови. Вот как бывает с некоторыми мухами.

Луазель играл карандашом, на его лице было сомнение.

– Ты должен установить слежку за этими улицами, – настойчиво повторил Луи. – Нужно пройти по домам, Луазель, господи, да проснись же ты!

– Нет, – решительно ответил инспектор, прижимая ластик ко лбу. – Мое мнение тебе известно.

– Луазель! – Луи стукнул кулаком по столу.

– Нет, Немец, это не проходит.

– Значит, тебе плевать? Оставишь все как есть?

– Извини, старик. Но за убийства в Невере спасибо.

– Не за что, – буркнул Луи, направляясь к двери.

Луи был зол и встревожен и по дороге с досады грыз ногти на левой руке, потому что это была рука сомнений и смуты. Он зашел перекусить в кафе. Слепой дурак этот Луазель. Что они могут сделать четвером? Если бы он мог найти Секатора… Он бы вливал в него сансер литрами, пока тот не выдал бы ему имя третьего соучастника. Но Тевенен улизнул, и нить оборвалась.

Он вернулся в Гнилую лачугу в три часа, чтобы рассказать о своей неудаче с Луазелем и исчезновении садовника. Марк стоял у гладильной доски, его накопилось много белья. Люсьен был в школе, охотник-собиратель клеил булыжники с Клепаном, которому это занятие пришлось по вкусу, а старый Вандузлер полол пустошь. Луи подошел к ему и присел на пенек акации. Почерневшее дерево было теплым.

– Я беспокоюсь, – сказал Луи.

– Есть отчего, – ответил крестный.

– Сегодня среда.

– Да, теперь уже скоро.

В семь вечера четверо мужчин вышли из дома, что-ы занять свое место на посту. Луи отправился с Люсьеном, чтобы с двух сторон охранять улицу Луны.

Время тянулось долго и скучно. Сколько ночей ни еще выдержат, подумал Луи. И решил, что через неделю слежку придется прекратить. Нельзя торчать тут всю жизнь с цыпленком по-баскски под мышкой. Завсегдатаи начали поглядывать на них с любопытством, не понимая, что делают тут эти типы, стоя неподвижно на одном месте уже несколько вечеров подряд. Около трех часов Луи добрался до постели. Выгнал Бюфо и забылся тяжелым сном.

На следующий день он снова безуспешно пытался убедить Луазеля и снова наведался на кладбище и в Монруж, но Секатор не объявлялся. Остаток дня он вяло стучал по клавишам, печатая перевод о жизни Бисмарка, а вечером отправился в лачугу. Трое историков собирались уходить. Люсьен тщательно заворачивал судок с паровой говядиной в луковой подливе.

– Смешной ты, Люсьен, – заметил Марк.

– Солдат, – отвечал Люсьен, не отрываясь от дела, – если бы войска кормили паровой говядиной с луком, лицо войны стало бы иным.

– Ага. Похожим на твое личико, вот бы немцы развеселились.

Люсьен презрительно пожал плечами и развернул лист фольги втрое больше, чем нужно. Старик Вандузлер и Клеман уже начали партию в карты в ожидании прихода Марты.

– Сейчас мой личный ход, – говорил Клеман.

– Давай ходи, – кивнул Вандузлер.

В четверг вечером Луи отправился в караул вместе с Марком на улицу Золотого Солнца. Он чувствовал себя спокойнее, обходя разные улицы, и старался не думать о том, что вся эта слежка не только бесполезна, но и смешна.

На следующий день Луи как заведенный прочесал кладбище Монпарнас под подозрительным взглядом охранника. Высокий черноволосый мужик, который являлся сюда каждый день, не внушал ему доверия. Мало ли придурков шляется.

Потом он снова побывал в Монруже, и соседка глядела на него не менее подозрительно, а потом вернулся к Бисмарку. На этот раз он взялся за перевод с большей охотой, чем накануне, и это показалось ему дурным знаком. Похоже, он отчаялся поймать убийцу с ножницами. А если так, что станет с Мартиным питомцем? Этот страшный вопрос все больше омрачал его мысли. Старый сыщик и евангелисты уже десять дней вели жизнь затворников за закрытыми ставнями, не принимали гостей, запирали дверь на задвижку, а Клеман уже десять дней не видел солнечного света. Луи не представлял, как долго это могло тянуться. А запереть Клемана у Марты было не лучше. Парень совсем спятит, сидя на красном одеяле, или сбежит. И тогда его поймает полиция.

Круг замкнулся.

По сути дела, Клеман получил только временную отсрочку. Вырваться из западни ему не удастся. Если, конечно, Клеман Воке действительно был тем, за кого себя выдавал.

Круг снова замкнулся.

Через день, в пятницу, после кладбища, Монружа и Бисмарка Луи появился в лачуге. Было еще рано. Марк не вернулся с уборки, а Люсьен из школы. Луи сел за большой стол и стал смотреть на Клемана, который играл с Мартой. За десять дней затворничества воздух пропитался запахом сигар и алкоголя, и темная комната была похожа на притон. Притон, куда приходят не для того, чтобы развлечься игрой, а чтобы убить время. Марта старалась разнообразить развлечения и предлагала разные игры. В этот вечер она принесла кости, которые Клеман забыл у нее. И в самом деле, молодой человек играл с большой сноровкой, подкидывал кости вверх и ловил их одну за другой, как жонглер.

Луи некоторое время наблюдал за игрой потому, что это было красиво, и потому, что он не знал правил. Клеман бросал кости, собирал их рукой, снова бросал, собирал, по одной, по две, по три, серебристые внутри, красные снаружи, а Марта считала очки.

Клеман играл быстро и ловко, он почти смеялся. Он упустил четыре и четыре, и кости упали на пол. Он нагнулся и поднял их. Луи вздрогнул. Кости сверкнули металлическим блеском, красным и серебристым, и стукнулись друг о дружку в руке. Луи застыл, наблюдая за рукой Клемана, а тот снова принялся за игру. Его пальцы ловили и бросали, оставляя на полированном столе жирные следы.

– Череп, – объявил Клеман, показывая кости в руке. – Марта, у меня получится шар удачи? У меня самолично получится?

Клеман кривил губы.

– Давай, давай, – подбадривала его Марта, – постарайся, сынок.

– Что такое шар удачи? – с тревогой спросил Луи.

В эту минуту вошел Марк, а из погреба появилась голова пунктуального Матиаса. Луи жестом попросил их помолчать.

– Шар удачи, – начал Клеман, – это…

Он запнулся и прижал пальцем нос.

– Это то, что человека всегда спасает, – сказал он, – буква «а», корабль перестает тонуть, буква «b», корова дает молоко, и буква «с», огонь гаснет.

– Везет, значит, – пояснила Марта.

– Он отводит беду, – серьезно кивнул Клеман, – и за него дают сто очков.

– А если у тебя не получится? – спросила Марта.

Клеман жестом изобразил отсечение головы.

– Тогда ты все теряешь и умираешь, – объяснил он.

– А как его выбрасывают? – спросил Луи.

– Каким образом, – сказал Клеман.

Он поставил красную кость на середину стола, потряс четыре серебристых в руке и кинул на стол.

– Не вышло. Я имею право кидать пять раз. Каждая должна лечь так… так, чтобы…

Клеман нахмурился.

– Кости должны лечь так, чтобы каждая показывала разное число очков? – предположил Марк.

Клеман улыбнулся и кивнул.

– Это старое правило, – сказал Марк. – Римляне изображали на бортах корабля все четыре кости перед спуском на воду. Чтобы защитить его от кораблекрушения.

Клеман, не слушая, кинул кости.

– Мимо, – сказала Марта.

Луи тихонько встал, взял Марка за локоть и вывел из столовой. Они поднялись на несколько ступенек по темной лестнице и остановились.

– Марк, боже мой, это кости! Ты видел?

Марк озадаченно уставился на него в темноте:

– Шар удачи? Это старо как мир.

– Марк, черт побери, это была не помада! Это были игральные кости. Серебристый и бордовый, металлический стук… Убийца играл в кости! Следы пальцев, Марк! Следы на полу! Он играл! Играл!

– Что-то я тебя не пойму, – прошептал Марк.

– Та вещь, которую описал наш трус кондитер, это были игральные кости, их подобрал убийца!

– Это я понял. Но с чего ты решил, что убийца играл на ковре в кости?

– Все из-за мухи, Марк, все из-за мухи! Бабки, кости, большой выигрыш, это излюбленные игры психов. Он играл, чтобы получить знак свыше, чтобы сделать убийство священным, чтобы обвести богов вокруг пальца, чтобы это принесло ему удачу.

– Шар удачи, – пробормотал Марк, – «который всегда спасает человека»… Значит… Ты думаешь, это Клеман?

– Я не знаю, Марк. Ты видел, как ловко он играет? Этот парень играет уже много лет. Совершенствует свое мастерство, как сказал бы Вандос.

Из столовой раздался радостный крик.

– Слышишь? – сказал Луи. – У него получилось. Ничего не говори, не показывай вида, не волнуй его.

Люсьен с грохотом открыл дверь.

– Тихо, – предупредил его Марк.

– Что это вы в темноте стоите? – спросил Люсьен.

Марк отвел его в сторону, а Луи вернулся в столовую.

– Идем, – позвал он Матиаса.

Клеман с улыбкой протягивал кости Марте, на лбу у него выступила испарина.