Беспросветный Тупик

Еще Более Безумная Мод

Когда Эдди забрался в крытый экипаж Безумного Дяди Джека, оказалось, что по крайней мере одно место в нем уже занято. В углу сидела пожилая дама и гладила горностая.

— Ты Малькольм? — спросила дама голосом, которым можно было натирать сыр.

— Вы ошибаетесь, мадам, — возразил Эдди. — Меня зовут Эдмунд.

— Я обращаюсь не к тебе, а к горностаю, — раздраженно отмахнулась от него дама. — Итак, я жду ответа, — настаивала она, пристально глядя на зверька.

Горностай не проронил ни звука. Он даже не шелохнулся и глазом не моргнул. Дама ухватила его за хвост и подняла к самому потолку коляски (на тогдашнем языке это называлось «поднять на должную высоту»). Горностай оставался неподвижным, как доска.

— Ты Малькольм? — вновь потребовала ответа пожилая дама.

И тут Эдди Диккенсу пришло в голову, что она, по-видимому, сумасшедшая, а зверек — набивное чучело. Он решил — от греха подальше — занять место напротив дамы.

— Оставь это сиденье в покое! — взвизгнула она, и Эдди опасливо застыл на месте.

В эту минуту Безумный Дядя Джек просунул свою узкую голову в дверцу экипажа.

— Не обращай на нее внимания, — посоветовал он Эдди неожиданно резким и решительным тоном. — Она сумасшедшая.

— А кто она такая, сэр? — шепотом спросил Эдди с застенчивой улыбкой.

— Салли Горностай, — ответил его двоюродный дедушка.

— Ее так назвали в честь набивного чучела, которое она постоянно теребит? — поинтересовался Эдди.

— Я имел в виду горностая, наглый щенок! — рассвирепел его двоюродный дедушка. — А эта добрая леди — моя жена, Безумная Тетя Мод. Она приходится тебе двоюродной бабушкой. И, к твоему сведению, она вовсе не сумасшедшая.

Эдди покраснел до корней волос.

— Прошу прощения, уважаемый двоюродный дедушка, — поспешил извиниться мальчик. — Простите меня и вы, достопочтенная двоюродная бабушка, — проговорил Эдди, окончательно сконфузившись. Он еще не успел отъехать от дома, а уже умудрился оскорбить обоих новоявленных родственников.

— Проехали, — сказал Безумный Дядя Джек и переменил тему. — Я ненавижу крытые экипажи и поэтому поеду на крыше вместе с багажом. Увидимся, когда прибудем в Беспросветный Тупик.

— В Беспросветный Тупик?

— Ну да, к нам домой. Ты можешь считать его также и своим домом, пока твои родители не излечатся от своего ужасного недуга, — пояснил Безумный Дядя Джек.

С этими словами двоюродный дедушка Эдди взобрался на крышу экипажа и устроился там рядом с сундучком своего внучатого племянника.

— Трогай! — распорядился Безумный Дядя Джек. — Поехали!

Ничего не произошло. Иначе говоря, экипаж не сдвинулся с места ни на сантиметр.

— Кучер, вперед! — скомандовал Дядя.

Видимо, только тут Безумный Дядя Джек обнаружил, что у них нет кучера. Подняв голову к потолку, Эдди понял, что его двоюродный дедушка пробирается к козлам экипажа.

Добравшись до места кучера, Безумный Дядя Джек издал какой-то звук, похожий на причмокивание. Как правило, после такой команды конное транспортное средство трогается с места.

Но в данном случае экипаж даже не шелохнулся. Воцарилась тишина; слышен был только мягкий стук дождевых капель по шкурке горностая, которого двоюродная бабушка Эдди выставила в окно.

— Надеюсь, ты славно повоевал, мой храбрый мальчик? — обратилась она к Эдди.

— Какую войну вы имеете в виду? — вежливо поинтересовался Эдди.

— Сколько врагов ты уничтожил? — спросила она.

— Вообще-то ни одного, — ответил Эдди. Разговаривать с Еще Более Безумной Тетей Мод было не легче, чем с ее мужем.

— Тогда нечего корчить из себя маленького лорда! — вспыхнула она, втаскивая горностая обратно в экипаж. — Ну что, Малькольм, ты утолил жажду? Заложил за воротник? Доволен, что пропустил стаканчик?

— А где лошадь?! — донеслось до них восклицание мистера Диккенса.

Эдди узнал отца по голосу, хотя его интонация показалась мальчику еще более желтой и расплывчатой по краям, чем раньше.

Эдди приподнялся и выглянул в окно. Его родители сидели на кровати, висевшей на уровне входной двери.

Дождь не пошел на пользу их постельному белью. Промокшие насквозь коричневые пакеты потемнели и стали еще более коричневыми.

«Если родители проведут на воздухе еще несколько минут, их постель превратится в кашу, — подумал Эдди. — Вряд ли это предусматривалось Предписаниями доктора Маффина».

— Где лошадь?! — повторил отец Эдди, указывая рукой на переднюю часть экипажа. — Как же вы поедете без лошади?

Эдди выбрался наружу и окинул взглядом экипаж. Он понял, в чем была загвоздка. В экипаже сидела Еще Более Безумная Тетя Мод со своим неподвижным горностаем — то ли Малькольмом, то ли Салли (это зависело от того, кем вы его считали, мальчиком или девочкой). На крыше экипажа расположились сундучок Эдди и семейные портреты Безумного Дяди Джека (с которыми тот никогда не расставался), а на козлах сидел его очень худой и очень безумный двоюродный дедушка, который держал поводья в одной руке и кнут в другой.

Однако загвоздка состояла в том — и мистер Диккенс ухватил ее суть совершенно точно, — что в экипаж не была впряжена лошадь.

— Твой двоюродный дедушка забыл ее в ванной! — крикнула миссис Диккенс, смахивая слезу со щеки. Сказать по правде, она прокричала следующее: «Вой, юродивая девушка с тальей диванной!» Ведь рот этой достойной женщины был набит луком.

Спустя несколько секунд слуга мистера Диккенса (который был на свой манер не меньшим — хотя и более скромным — джентльменом, чем его хозяин) вывел лошадь из дома и впряг ее в экипаж Безумного Дяди Джека.

— Спасибо, Дафна, — поблагодарил его Безумный Дядя Джек.

— Рад служить вам, сэр, — отозвался скромный джентльмен.

Будучи истинным джентльменом, знающим свое место, он понимал, что ему не пристало указывать гостю, что его следовало бы называть не Дафной, а Доукинсом. Но его место было на кухне, в большой корзине с оберточной бумагой (за которую он отвечал головой), что не позволяло ему предъявлять чрезмерные претензии. В отличие от него скромный джентльмен, прислуживавший мистеру Теккерею из Амбара, жил с меньшим комфортом. Его место было на узкой полочке за ящиком с углем в кладовке. Доукинс не имел ни малейшего представления о том, что такое кладовка, но, будучи поистине скромным джентльменом, он и не подумал спросить об этом.

Теперь, когда лошадь была водворена на место, экипаж тронулся в путь. Эдди махал своим родителям рукой из окна коляски, пока они не превратились в маленькие точки, что произошло неожиданно быстро, еще до того, как экипаж свернул на проселок. Возможно, это было как-то связано с их недугом, а может быть, причина крылась в том, что подъездная дорога к дому была необычайно длинной.

— Я думаю, тебе придется раздеться, — объявила Безумная Тетя Мод, когда экипаж загромыхал по разбитой колее проселочной дороги.

Если раньше Эдди покраснел до корней волос, то теперь он побагровел до кончиков ушей.

— Прошу прощения? — пролепетал он в надежде, что ослышался.

Но он не ослышался.

— Я сказала, что, по моему мнению, ты должен раздеться, — подтвердила она свое распоряжение.

— Ээээ… Но почему я должен это сделать, Безумная Тетя Мод? — проговорил он со всей доступной ему вежливостью, мечтая о том, чтобы оказаться в любом другом месте во вселенной, лишь бы не в этом экипаже и не в компании с этой дамой.

— Если ты будешь носить эту одежду здесь, в коляске, тебе нечего будет надеть, когда мы выйдем на улицу, — пояснила Еще Более Безумная Тетя Мод. — Что тут непонятного?

— Но в таком случае, дорогая двоюродная бабушка, — быстро сообразил Эдди, — я замерзну, не доехав до места назначения.

Двоюродная бабушка Мод пристально посмотрела на него. Если бы взгляд мог наносить увечья, то мальчик был бы серьезно ранен, а то и убит наповал.

— Ты никогда не думал о том, чтобы отрастить себе усы? — поинтересовалась она вдруг.

— Но мне только одиннадцать… — пролепетал Эдди.

— Замолчи! — оборвала его Безумная Тетя Мод. — Я задала этот вопрос Малькольму. — Она ласково погладила неподвижного горностая по переносице между двумя глазками-пуговками.

Горностай по-прежнему хранил молчание.

Эдди всерьез забеспокоился: вряд ли он доживет до места назначения, если ему придется проехать всю дорогу с этими сумасшедшими. Хорошо еще, что бабушка забыла о том, что приказала ему раздеться…

— Ты долго еще будешь канителиться? — не замедлила обратиться к нему Безумная Тетя Мод. — Живо раздевайся!

Эдди застонал, но безропотно выполнил распоряжение своей двоюродной бабушки.

В это время экипаж остановился, потому что Безумный Дядя Джек решил перекусить в придорожной гостинице под названием «Придорожная гостиница». Она была расположена возле дороги и предназначалась для приема постояльцев, так что не было никакой возможности назвать ее иначе: любое другое название ввело бы в заблуждение как местных жителей, так и проезжающих.

Местные жители в количестве двух человек тепло встретили Безумного Дядю Джека и компанию. Это были хозяева гостиницы, муж и жена, мистер и миссис Лоуф. Никто из них и глазом не моргнул, когда из экипажа вышел Эдди в майке и в кальсонах.

В те стародавние времена мальчик в майке и кальсонах считался раздетым. Никто не мог представить себе человека более обнаженным. Если бы в те дни существовал кинематограф (хотя его не существовало) и в кино показали бы человека на берегу моря в майке и в кальсонах, разразился бы большой скандал. Мужчины с длинными бородами соорудили бы баррикады и спровоцировали бы уличные беспорядки.

Как это ни странно, в те далекие времена никому не приходила в голову, казалось бы, немудреная мысль: «А не снять ли мне с себя всю одежду, включая майку и кальсоны?» По этой причине людям казалось, что эти вещи были неотъемлемой частью их самих, как, скажем, пальцы на ногах или волосы на голове. Они воспринимали нижнее белье так, как будто это была их кожа, только с пуговицами.

Если бы в те времена кто-нибудь появился на людях в боксерских трусах или в купальнике, с дамами приключился бы приступ меланхолии, а джентльмены пришли бы в ярость. Что такое «приступ меланхолии», в точности неизвестно, поскольку в наше время не сохранилось такой общественной прослойки, как дамы, а с ними сошла со сцены и «меланхолия» со всеми ее свойствами.

Когда с дамой приключалась такая неприятность, как приступ меланхолии, перед ее носом полагалось помахать небольшой бутылочкой с этикеткой «Нюхательная соль».

С этим препаратом произошло то же самое, что и с приступами меланхолии: его больше не существует в природе. Равно как и соли для купания. Вместо этого используется пена для ванны или гель. Согласитесь, что это наводит на кое-какие размышления.

Одним словом, когда Эдди вышел из экипажа возле придорожной гостиницы под названием «Придорожная гостиница», он почувствовал себя таким голым, какими ощутили бы себя мы, окажись кто-нибудь из нас на его месте в чем мать родила (наручные часы не в счет), хотя на мальчике было больше одежды, чем бывает на нас, когда мы загораем на пляже.

Эдди ожидал, что местные жители — хозяин гостиницы и его жена, мистер и миссис Лоуф, — придут в негодование. Но ничего подобного не случилось.

— Это мистер Эдди, — представил его Безумный Дядя Джек, слезая с козел и становясь рядом со своим внучатым племянником. — Пожалуйста, распорядитесь, чтобы ему отвели место на конюшне, и приготовьте две комнаты: одну для меня и моей достойной жены, а другую — для моей лошади.

— Все будет исполнено точно так, как вы сказали, Безумный мистер Диккенс, — отозвалась миссис Лоуф. Было ясно, что она хорошо знакома с Безумным Дядей Джеком, но Эдди посчитал, что эта женщина поступила невежливо, назвав его двоюродного дедушку Безумным, поскольку она не являлась членом семьи. — Проходите, гости дорогие… хотя лучше бы вы здесь не останавливались, а проехали мимо.

Пока жена мистера Лоуфа показывала комнаты двоюродной бабушке и двоюродному дедушке Эдди, сам хозяин повел мальчика на конюшню.

— Вы будете спать здесь, сэр, — сказал он, делая неопределенный жест рукой. — Тут полно соломы, так что тепло и уют вам обеспечены.

— Но почему я должен спать на конюшне, в то время как лошадь будет почивать в гостинице? — спросил Эдди, стараясь говорить рассудительно, чтобы не показаться хозяину плаксивым и беспомощным ребенком.

— Не исключено, что ваш двоюродный дедушка может позволить себе только две комнаты, — высказал предположение хозяин гостиницы. — К тому же он совершенно сумасшедший; это факт, установленный медициной.

— Это сильный аргумент, — кивнул головой Эдди, которого немного знобило.

— Известно ли вам, мистер Эдмунд, что ваш двоюродный дедушка никогда не оплачивает счетов? — поинтересовался мистер Лоуф.

— Тогда почему вы его принимаете? — спросил Эдди.

— Видите ли, он все же платит за постой, но не деньгами, — пояснил хозяин. Дойдя до подходящей (по его мнению) кучи соломы, он поставил на нее сундучок Эдди.

— Чем же он платит, если не деньгами? — спросил Эдди Диккенс, лихорадочно откидывая крышку сундучка и натягивая на себя тот предмет одежды, который первым попался ему под руку. Это оказалась черная пижама, связанная из грубой шерсти согласно одному из Предписаний доктора Маффина. Теперь мальчик почувствовал себя не таким голым. — Чем же, если не деньгами? — повторил он свой вопрос.

— Как правило, вяленой рыбой, — сообщил хозяин гостиницы. — Два сушеных хека за двухместную комнату и половина палтуса — за одноместную. Это тариф за одну ночь. Я никогда не просил его платить рыбой и не подтверждал своей готовности принимать оплату рыбой; тем не менее он всегда платит именно таким образом.

— И что вы делаете со всей этой вяленой рыбой? — поинтересовался Эдди, садясь на крышку своего дорожного сундучка.

— Я посылаю ее вашему отцу, и, зная тариф нашей гостиницы и обыкновение вашего дедушки расплачиваться рыбой, он делает перерасчет и высылает мне соответствующую сумму денег. Короче говоря, я шлю ему рыбу, а он мне деньги.

— Вы знакомы с моим папой? — разволновался Эдди.

Хоть он расстался со своими родителями сравнительно недавно (не прошло и суток с тех пор, как он покинул родительский кров), но уже успел соскучиться по ним. Если не считать нынешнего путешествия, Эдди за всю свою жизнь всего два раза выезжал из дома; поэтому немудрено, что он чувствовал себя покинутым и одиноким.

В первый раз его послали из дома на море, когда ему исполнился один год, и он жил там, пока не пришла пора поступать в школу. Во второй раз он провел вне дома период от начала учебы до того дня, когда ему исполнилось десять лет. Принимая во внимание все вышесказанное, не следует удивляться, что он почувствовал себя неуютно на конюшне «Придорожной гостиницы».

— Нет, я не имею чести быть знакомым с вашим отцом лично, мистер Эдмунд, — ответил мистер Лоуф. — Но мы ведем с ним оживленную переписку.

— Вот оно что! — воскликнул Эдди. — Теперь я начинаю понимать, откуда берутся странные пакеты, которые мой папа поспешно уносит к себе в кабинет. Мне всегда казалось, что от них пахнет вяленой рыбой. — В глазах мальчика загорелись искорки.

— В ваших глазах загорелись искорки, — сообщил ему хозяин гостиницы. — Как бы вы не спалили мне конюшню…

— Не тревожьтесь, — успокоил его Эдди. — Это всего лишь фигура речи.

— А мне кажется, что все дело в животном магнетизме, — предположил мистер Лоуф.

В те стародавние времена много говорили об «электричестве» и «магнетизме», люди испытывали трепет перед такими вещами, как электрическая лампочка, электрический холодильник и электрический угорь. Говорят, что в угре нет никакого электричества. Но это теперь, а тогда все было иначе. Вы спросите, откуда это известно? Хотя бы из того факта, что Безумный Дядя Джек по окончании каждого своего визита в «Придорожную гостиницу» расплачивался с мистером Лоуфом за постой вяленым электрическим угрем. Вы можете думать о Безумном Дяде Джеке что угодно, но нельзя не признать, что он был человеком благородным и, как точно подметил мистер Лоуф, совершенно сумасшедшим.