Еще с минуту после того, как Рианна исчезла – а она на самом деле исчезла, в буквальном смысле растаяла в воздухе без следа – мы молчали. Дана заговорила первой.
– Хорошие новости, – она повернулась к Эдуарду, – заключаются в том, что ты никакой не темный эльф, мальчик – у тебя просто красивые глазки. Плохие новости заключаются в том, что если мы сейчас же не пойдем к гостям, то Мара меня убьет.
– Танец! – вспомнила я.
– О, Великая Тьма, танец! Я совсем про него забыла. – Она обняла меня за плечи. – Лорена, дорогая, у меня для тебя кое-что есть. В этом платье ты в первую же секунду почувствуешь себя вакханкой! Тебе даже не понадобится… в смысле, не захочется его снимать.
Эпилог
Лорена
– Господин Мун, мы так рады, что вы наконец-то организовали следующую выставку! Ваши поклонники долго ждали этой минуты. Вы могли предположить, что придет так много гостей?
Эдуард выглядел потерянным, если не сказать, что ошарашенным. Картинная галерея в старой половине города, где он обычно выставлял свои работы, была полна людей: официанты, разносившие шампанское, с трудом протискивались сквозь толпу, а журналисты и фотографы, которым хотелось перекинуться с «господином Муном» хотя бы парой слов, в нетерпении топтались на месте, ожидая своей очереди.
– По правде сказать, нет, – улыбнулся Эдуард. – Это приятный сюрприз.
– Глядя на него, можно подумать, что он сейчас умрет от ужаса. – Мара огляделась, не отпуская моей руки – создавалось впечатление, что она боится потеряться и отойти от меня хотя бы на шаг. – Ну, когда уже будет обед? Я проголодалась!
– Это выставка, а не ресторан. Может быть, тут будет шведский стол, но не думаю, что стоит надеяться на что-то серьезное.
– Вот так всегда, – вздохнула Мара. – Что это за мероприятие, где тебе дают шампанское, но не предлагают закусить чем-нибудь легоньким ?
Тем временем молодая журналистка (я знала ее – это была Адриана Гейбл, она работала в издательстве «Сандерс-Пресс», занимала должность заместителя Оливии и, конечно, такая новость, как новая выставка Эдуарда Муна, не могла пройти мимо нее) продолжала задавать вопросы.
– Вы не выставлялись почти год, господин Мун.
– Восемь месяцев, – вежливо уточнил Эдуард.
– Как я понимаю, многое изменилось за эти восемь месяцев? У вас теперь совсем другой стиль. Ваши картины теперь… не такие светлые, как раньше. Как вы можете прокомментировать эти изменения?
Эдуард посмотрел на гостей, которые медленно расхаживали взад-вперед и изучали картины, иногда подолгу останавливаясь перед очередным полотном.
– Я пришел к выводу, что так будет честнее , – ответил он коротко.
– Честнее? – переспросила Адриана. – Вы хотите быть честным с вашими поклонниками? С критиками?
– Я хочу быть честным с самим собой. То, что думают о моем творчестве мои поклонники и мои критики – это их личное дело.
Адриана натянуто улыбнулась и спрятала диктофон в сумочку.
– Я слышала, что у вас много планов, господин Мун. В частности, вы хотите открыть собственную школу живописи, в которой будут специальные классы для детей с ограниченными возможностями, а также для детей, родители которых стеснены в средствах. Это на самом деле так?
– Да.
– Это будет первая школа живописи в Треверберге, если я не ошибаюсь?
– Да.
– Мы слышали, что ваш проект будет финансировать мисс Паттерсон… это правда?
– Да.
Эдуард явно не был настроен на интервью – это было понятно по односложным ответам и прохладному тону. Пару секунд Адриана сконфуженно молчала, а потом ей улыбнулась удача: стоявшие рядом с нами гости расступились, пропуская вперед Изольду Паттерсон и Уильяма Барта.
– Легка на помине, – прокомментировала происходящее Мара и добавила язвительно: – Выставка – отличный повод выгулять очередное платье за тысячу евро.
– Господин Мун, – обратилась Изольда к Эдуарду, – похоже, длительный творческий отпуск пошел вам на пользу. Картины чудесны. Я решила приобрести одну, но мы еще не посмотрели все, так что, скорее всего, мне понравится что-нибудь еще.
– Спасибо, мисс Паттерсон. Похвала ценителя живописи приятна вдвойне.
Адриана воспользовалась короткой паузой и заговорила с Изольдой.
– Мы с господином Муном как раз обсуждали будущий проект школы живописи, – сказала она. – Вы будете финансировать его, мисс Паттерсон, если я правильно понимаю. Вы можете коротко рассказать о причинах такого решения?
Я готова была поклясться, что от официального тона этого вопроса у Изольды заныли зубы, но воспитание не позволило ей продемонстрировать подлинные чувства, а поэтому она улыбнулась – совершенно искренне, так, как улыбалась многочисленным журналистам и фотографам – и кивнула.
– Конечно, мисс Гейбл. Я думаю, что лучше вложить деньги в проект школы живописи для детей, которые не имеют возможности учиться в других городах или же в школе имени Уильяма Тревера, чем в проект сто двадцать пятого дворца культуры или тысячной сети отелей. Так и запишите. Слово в слово.
– Когда вы планируете начать реализацию своих планов?
– Не люблю откладывать дела в долгий ящик. Думаю, что мы начнем уже на следующей неделе. Извините. – Изольда повернулась к своему спутнику и протянула ему чековую книжку. – Билл, пожалуйста, купи ту картину с замком. Я буду спокойна только тогда, когда ее упакуют и напишут на ней мой адрес. И не торгуйся: это производит плохое впечатление, когда речь идет о произведениях искусства. Тут выставка, а не аукцион.
Воспользовавшись моментом, Эдуард отошел от Адрианы на безопасное расстояние, и мы последовали за ним.
– Если сама Изольда Паттерсон покупает у меня картины, значит, выставка удалась, – улыбнулся он.
– Да я бы сама не отказалась приобрести парочку. – Мара скользнула взглядом вдоль стены. – Не знаю, что у тебя щелкнуло в голове, но теперь ты рисуешь на порядок лучше, чем раньше! Дурное влияние Кристиана, а?
Эдуард рассмеялся, остановился у одной из картин и сделал нам знак приблизиться.
– Если уж на то пошло, посмотрите: вот одна из его картин. Ни у кого из современных художников нет такого мазка кисти – слишком размашистый и тяжелый. Сразу видно, что это очень опытная рука, и что человек рисует не один год и даже не один десяток лет.
– Что тут делают его картины? – поинтересовалась Мара.
– После отъезда он отдал мне часть полотен и дал свое согласие на то, чтобы их выставить. Если нам удастся их продать, то деньги пойдут на проект школы, а кто-то приобретет великолепную картину.
На картине были изображены две женщины: блондинка в светлых одеждах и брюнетка в черном. Они стояли лицом к лицу и искренне улыбались друг другу. Блондинка держала руки на виду: они были повернуты ладонями вверх в доверительном жесте. Брюнетка же держала руки за спиной и сжимала в пальцах кинжал с тонким лезвием.
– Безоружный свет и вооруженная тьма, – раздался за нашими спинами незнакомый женский голос, и я обернулась для того, чтобы разглядеть его обладательницу. – Тьма всегда на страже и защищает свет или же просто пользуется его наивностью для достижения своих эгоистичных целей? Я склоняюсь к последнему, а вы?
Светловолосая девушка в темно-синем платье из тяжелого бархата подошла к картине, прикоснулась к раме, осторожно провела по ней пальцем и остановилась в правом нижнем углу холста – как раз в том месте, где знакомым мне готическим почерком был выведен инициал «В».
– Каждый, кто видел его картины, говорит, что он гений, – продолжила девушка. – Они говорят: в этих картинах скрыто что-то мистическое, слишком большое для того, чтобы обычный человек смог постичь их истинный смысл. Интересно, он гений даже среди бессмертных?
Затянувшуюся паузу прервал Эдуард.
– Он на самом деле очень талантливый художник. Самый талантливый из тех, кого мне доводилось встречать. Мало кто понимает его работы, но те, кто понимает, признают, что это – поистине бездонная глубина.
– Я видела ту картину, что ты рисовал с моей фотографии, Эдуард. Очень мило, что ты решил ее выставить. Правда, в компании таких полотен она смотрится немного нелепо, но это ничего. Вижу, Винсент тебя вдохновил?
– Простите, мы знакомы?
Девушка подняла глаза к потолку и задумалась.
– Хороший вопрос, Эдуард. Мне следовало бы ответить «да», но, если тебе так будет удобнее, можешь считать, что сейчас мы познакомились заново. – Она посмотрела на Мару. – Танец мне очень понравился, вакханка. Жаль, что я не смогла принять участие.
– Да кто ты такая, черт побери? – не выдержала Мара. – Это уже не смешно!
– Попробуем угадать? Даю три попытки. – Она перевела взгляд на меня. – Начинай, Лорена.
– Дана? – осторожно предположила я, решив не спрашивать, откуда она знает мое имя.
Девушка сделала скучное лицо.
– Нет. Но то, что ты приняла меня за карателя, не может не льстить. Вторая попытка?
– Анна? – снова заговорил Эдуард. Он буквально выдавил из себя это имя: то ли ему не хотелось его произносить, то ли не хотелось верить в то, что он прав.
– Ты говоришь таким тоном, будто и вовсе не рад меня видеть?
Она отошла от картины, сделала пару шагов в сторону Эдуарда, и он невольно отступил назад.
– Боюсь даже спросить, но… – начал он.
– Если говорить понятным вам языком, то я немного преобразилась . Тебе нравится мое новое тело?
– Ты пришла… за мной?
Анна поморщилась.
– Либо ты думаешь слишком много о себе, Эдуард, либо недооцениваешь меня. Я ведь отпустила тебя, так? Было бы глупо приходить за тем, кому я по доброй воле дала идти. А вот за тобой, – она посмотрела на меня, и я инстинктивно схватилась за серебряный браслет: подарок Винсента остался при мне, – я вполне могла бы прийти. Но ты меня тоже не интересуешь. Равно как и вакханка.
– Тогда зачем ты приехала? – спросил Эдуард. – Поздороваться? Посмотреть картины?
– Да, – кивнула Анна. – Я люблю твои картины, ты ведь знаешь. Теперь они стали еще лучше, приятно видеть твой творческий рост. Я была бы рада остаться, но дела зовут меня… игра скоро начнется, и мне нужно сделать свои ставки.
– Игра? – переспросила я. – Какая еще игра?
– Большая игра, Лорена. Очень большая игра.
Июнь-сентябрь 2012
Тверия-Голанские высоты
Израиль