Бестиарий любви

Человеку, обладающему разумом и пониманием, не пристало прилагать свой ум и свою ученость ни к чему, что навредило бы кому-нибудь — хоть мужчине, хоть и женщине;[46] и напротив, совершает благодарный труд и благое дело тот, кто умеет совершить и сказать нечто, призванное служить подмогою незнающим.

По каковой причине, любезный[47] сир[48] и мэтр, я, будучи женщиной, с охотою и восхищением услыхала[49] и узнала и запомнила, сообразно моему малому и ограниченному разумению, все, что Вы мне сообщили в сем последнем Вашем послании, каковое Вами было названо ПОСЛЕДНИМ РЕЗЕРВОМ.

И вот,[50] поскольку я нимало не хочу, чтобы Вы считали, что я не знаю или не желаю верить, что этот труд предпринят [Вами] был не для чего иного, как только для того, чтобы меня чему-то научить и тем обогатить мои познания, — я, будучи женщиной, Вам отвечу на него соответственно тому, что я в нем поняла, — и обращаюсь к Богу, повелителю любви, да изволит он помочь мне дать ответ, подобающий и делающий честь мне и всем тем [дамам], кои смогут [проявить] в любви свое упорство.

Хотя Господь, повелитель любви и всей природы, соизволил сделать так, что Вы мне многими различными доводами доказали, что я должна была бы Ваши речи воспринимать совсем не так, как я это делаю, тем не менее скажу, сообразно данному мне Господом разуму и пониманию, что, если до сих пор я Вас остерегалась, тем более я стану это делать теперь, — и скажу Вам, почему.

Пусть будет так, что Вы сей Ваш последний резерв призвали ради меня. Я же, которой вряд ли подобает поддаваться жалости, отвечу Вам настолько, насколько будет мне к лицу такая откровенность: я и вправду слышала, что тот, кто не хочет делать нечто, должен привести причину, по которой ему не следует этого делать; посему я не хочу, не сказав своего мнения, отказать Вам без причины.

Прежде всего, любезный сир и мэтр, доподлинно необходимо мне подыскать доводы в подтверждение того, что я скажу Вам, сообразно видимым причинам, так же как Вы это делали и сейчас, и раньше. И вот потому, что замок женщины зачастую ненадежно защищен, ибо не дал Бог женщине столь твердой силы, как мужчине, нужно мне иметь защиту лучшую, чем та, что имеется у Вас, мужчины, как об этом прежде говорилось.

А теперь хочу я перейти к тому, что, хотя Господь и дал Вам силу, большую, чем наша, не был он столь низок, чтобы нас не наделить благородным пониманием того, как нам себя беречь, если нам захочется от кого-то защищаться.

Приходилось мне слыхать, что величайшей трусостью считается отказаться от защиты, когда силы далеко еще не на исходе; и поэтому [считаю] надобным привести в движенье все уловки и воздвигнуть камнеметные машины, катапульты, баллисты[51] и арбалеты для защиты сего замка, Вами осаждаемого.

Прежде всего, я хочу, чтобы Вы знали, чем намерена я защищать себя от нападения последнего резерва, Вами собранного для похода на меня.

Я, кому придется с Вами воевать, сообщаю Вам, что если Вы задумались о вещи, коей я себя считаю защищенной в полной мере, многое Вам показалось бы весьма безумным в Вашем начинании.

И не почитайте ложной ту причину, каковую приведу Вам в соответствии с тем, что я [когда-то] слышала.

Зачастую так случается, что сильный нападает на более слабого, потому что тот не знает, как ему оборониться. И вот, поскольку Вы считали, что у меня не хватит сил себя оборонить, Вы на меня пошли походом. Теперь Вам кажется, что не придется отступать, пока хватает Вашего дыхания; я же, мэтр, обороняюсь [знанием] того, что сделана я из в такой мере подобающего вещества, что и Вы, атакующий меня.

Пусть и в самом деле тот, кто создал все и сотворил, первым сотворил мужчину по своему образу и подобию и наделил его властью надо всеми остальными тварями, в том числе над женщиной, чьим защитником и повелителем он стал. Было это так, что Господь Бог, сотворив вначале небо и четыре элемента, создал под конец мужчину, в качестве наиблагороднейшего изо всех своих созданий.

Так ему угодно было, что создал мужчину он из вещества, далеко не самого подобающего по сравнению с другими, и из этого же вещества, по словам людей авторитетных, создал он также и женщину, которая нимало не понравилась мужчине, созданному прежде нее. Посему случилось так, что когда Бог как одного, так и другую наделил жизнью и природным разумом, он позволил им вести себя согласно их желаниям; и в недолгом времени Адам убил свою жену.

И вот, когда, разгневавшись из-за чего-то, о чем я здесь упоминать не стану, убил Адам свою первую жену, данную ему Богом в земном раю, тогда Господь явился ему и вопросил его, отчего он это сделал. Тот же ответил: «Она для меня ничем не была, а потому я не мог ее любить». И тогда Господь, увидев, что Адам упрекнул его за его благородное творение, усыпил Адама и затем, взяв одно из его правых ребер, сделал из него создание, наипрекраснейшее изо всех, какие только были или будут когда-либо [на свете]. Это была госпожа Ева, которую Адам любил настолько, что, как Вы, конечно же, слыхали, из-за непомерной любви к ней не послушался [запрета] и вкусил от плода — за что мы [все] и по сей день страдаем.

Поэтому кое-кто говорит, что если бы первая жена оставалась у Адама, никогда бы он не согласился согрешить. Но из-за громаднейшей любви, каковую он испытывал к той, кто была его женою и сотворена была из него же самого, совершил он, что любовь ему велела.[52] Ибо любовь сия оказалась сильнее повеления Господа нашего, как Вы об этом некогда слыхали.

По каковой причине подобает мне перейти к тому, отчего напоминаю я Вам то, что Вы могли слыхать и сами, как и я о том раньше говорила. Посему мне надлежит сказать, что Господь Бог наш поставил мужчину господином надо всеми тварями, в том числе над женщиной, кою сделал он из вещества более достойного, чем то, из которого он сотворил мужчину.

Итак, писание нам сообщает некую причину, отчего он это сделал. Тем не менее, Господь всего первым сотворил мужчину из чего попало, а затем взял часть от самого мужчины, как об этом прежде говорилось, и из этого сотворил женщину.

Посему я говорю, любезный сир и мэтр, что поскольку был мужчина сотворен настолько благородным мастером, что и материал значительно улучшился, то и женщина по этой же причине сделана из материала, столь же или даже более достойного, как и тот, из коего [сотворен] мужчина.

А поэтому неоспоримо, что лишь только потому, что была Господня милость велика и поставил он мужчину господином надо всеми тварями, имеющими облик человеческий, нам, сотворенным более благородным образом, нежели Вы, надлежит повиноваться вам по велению Господню.

Посему скажу, что никогда Господь ничего не создавал напрасно. Ибо подобает ведь, чтобы та вещь, что от некоей другой вещи происходит, ей бы подчинялась. Так что должно женщине подчиняться мужчине, а мужчине должно подчиняться земле, а земля должна повиноваться Богу, бывшему создателем всех тварей, как о том сказано ранее. И поэтому каждый обязан знать, что он должен подчиняться тому, от кого он происходит. По каковой причине, любезный сир и мэтр, я, будучи женщиной, должна повиноваться Вам, мужчине. То есть это означает, что намерена использовать я все, что мне к тому покажется пригодным, дабы защититься, и все хитрости, какие только можно, применить против того последнего резерва, что Вы собрали с целью подчинить меня себе.

Я согласна с тем, как Вы, любезный сир, дражайший мэтр, в начале Вашего резерва показали убедительными доводами, что двумя вратами обладает память — зрением и слухом; и тем более необходимо мне, чтобы это оказалось правдой. Ибо, раз Вы доказали мне, что она есть [наша] стража и сокровище, то должна я знать доподлинно и видеть, что ни Вы, ни кто-либо другой мне не скажете чего-нибудь такого, от чего могла бы память пострадать.

Ибо, как мне показалось, Вы даете мне понять, что одна лишь я и пребываю в Вашей памяти; и от этого Вам никуда не деться, как о том Вы сообщаете в послании.

ПЕТУХ

Боже правый! Ведь по самому тому, что одна лишь я пребываю в Вашей памяти, мне бы очень пригодился этот призыв последнего резерва, к каковому обращается король, если справиться не может силами, которые привел с собою; это очень укрепило бы меня, в чем действительно заметная имеется потребность. Ибо подмечаю я, соответственно природе петуха, что сказали Вы немало слов, бьющих прямо в цель согласно Вашему намерению подчинить меня своим желаниям. И поскольку я — всего лишь женщина и не обладаю разумом таким, какого было бы достаточно, я не ведаю, к какому утешению прибегнуть; разве что к примеру Дикого Осла, о котором услыхала я от Вас. Ибо, кажется мне, Вы сказали, что ревет он лишь тогда, когда почует нестерпимый голод.

ДИКИЙ ОСЕЛ

Клянусь моей верой, я доподлинно должна себя сравнить с диким ослом! Ибо за всю мою жизнь я ни разу не испытывала такого голода и жажды, как сейчас, когда я жажду дать Вам сей ответ. И поэтому говорю, что мне подобает зареветь, то есть высказать слова, кои, будучи услышаны, удовольствия Вам не доставят. Ведь, по правде говоря, рев — совсем не то, что песни от души.

Ибо также сообразно с тем, что сказали Вы мне о природе волка, каковой теряет силу вместе с храбростью, если человек его увидит первым, — если же первым увидит человека волк, то теряет силу человек и становится как бы совсем лишенным голоса и дара речи,[53] — я скажу, любезный сир и мэтр, что должна была бы я точно так же потерять дар речи, соответственно причине, выше названной.

ВОЛК

Ведь вначале Вы увидели меня, и поэтому я Вас должна считать за Волка. Ибо трудно мне сказать Вам то, что могло бы послужить возражением на Ваши речи и все, что говорю я, плохо согласуется с Вашими словами. Посему могу сказать, что первым Вы меня заметили; из чего проистекает, что мне следует поостеречься, если у меня ума в достатке.

СВЕРЧОК

И по этой же причине, любезный сир и мэтр, я не обращу внимания на пример Сверчка, о котором слышала от Вас. Ибо что с того, что нравится ему собственное пение настолько, что дает сверчок себя поймать и гибнет? Это не причина, чтобы я, будучи женщиной, не остереглась Ваших слов, предназначенных к тому, чтобы отдать меня в Ваше распоряжение, то есть в руки смерти, могущей от этого произойти. Ведь хотя и говорите Вы слова, с виду привлекательные и способные склонить меня на Вашу сторону, тем не менее, сдается мне, не следует им доверять, в соответствии с природой Лебедя.

ЛЕБЕДЬ

Ибо Вы сказали, что поет он наиболее охотно в самый год, когда предстоит ему умереть. Боже мой! Отчего же захотела бы я делать то, что мне могло бы навредить, сообразно вышеназванным природам и Сверчка, и Лебедя? Я, поэтому, нимало не должна поддаваться любопытству и погоне за разнообразием; так что и сверчок, и лебедь означают оборону, как Вы это только что услышали.

СОБАКА

Клянусь Господом! Любезный мэтр, достоверно мне показывают названные две природы, что не следует быть слишком легкомысленной, дабы соблазнитель этим не воспользовался.

Вот и я не буду легкомысленной, не возьму пример с Собаки, о природе коей слышала от Вас, что когда она оказывается где-либо, где мясо имеется в избытке, то берет оттуда столько, сколько надо, остальное же откладывает про запас, отрыгнув его в укромном месте; и впоследствии, когда проголодается, возвращается туда и поедает его снова.

В точности таким манером подобает поступить и мне, любезный сир и мэтр. Ибо и вправду должно мне своею честью дорожить, которою Вы так хотите завладеть. Поэтому мне надлежит оберегать, в согласии с природою собаки, ту часть добра, имеющегося у меня, которую сама сумею уберечь; если же останется избыток, то и его я не оставлю пропадать, но припрячу про запас, точно так, как о собаке выше сказано. И воспользуюсь им в случае нужды, если Богу будет так угодно, чтобы восполнять потребность в метком слове и примере, буде в том [действительно] появится нужда.

ВОЛК

Посему я подтверждаю сей пример предусмотрительности также и природой Волка, у которого еще есть многие природы, кроме той, о коей я сказала, — как о том я слышала от Вас.

Волк и вправду мне показывает, что необходимо быть на страже. Ведь слыхала я от Вас, любезный сир и мэтр, что у волка тело столь негибкое, что не может повернуться он иначе, как всем телом сразу. Так же я могу сказать: верно то, что я услышала от Вас о подобии тому нашей природы: ибо вряд ли мы способны уступать лишь часть себя, так, чтоб остальное все за этим не последовало. Посему скажу, что я хочу природу собаки сравнить с природой волка.

Ибо пусть и в самом деле собака столь разумна и [способна] знать, что будет ей потом нужда в том, что отложила про запас; мне так кажется, что столь примерная предусмотрительность объясняется отнюдь не страхом голода, но отсутствием надежды что-нибудь когда-нибудь еще найти.

И поэтому, скажу я, точно так же волк поворачивается сразу всем телом не по той причине, что он столь негибок, но затем, чтобы быть лучше подготовленным, если обнаружит что-нибудь опасное. То же в точности скажу и о себе, любезный сир и мэтр, что должна я обратить внимание на эти две природы тех животных, о которых Вы мне рассказали.

И еще сказали Вы, что я не могу уступить иначе, как только вею себя отдав при этом целиком. Да, действительно, здесь не может быть, чтоб каждый получал какую-либо часть, — но лишь все сразу: то есть, раз уж женщина решается себя отдать, то ей нужно убедиться в полной преданности, безупречной честности и куртуазности. Но не надо понимать [все это] так, что не может никакой подарок сделан быть иначе, как лишь целиком.

ЗМЕЯ

Посему, любезный сир и мэтр, я хочу еще раз подтвердить, что считала бы себя безумной, если б уступила Вам без возражений, не имея ни желания, ни склонности делать что-нибудь согласно Вашей просьбе, в соответствии с природою Змеи.

Ибо я также слышала от Вас, что Змея бросается на человека одетого, а на обнаженного напасть не смеет. Что же, Вы считаете, что я на Вас наброшусь, оттого что Вы одеты тем, что любите меня? Но ведь я любовью Вас не одевала, и ее одежд Вы, как и прежде, лишены; поэтому я Вас остерегаюсь, — что не удивительно, согласно той природе змеи, о коей здесь упоминалось.

И еще я подтвержу это природой Обезьяны.

ОБЕЗЬЯНА В ОБУВИ

Вы сказали ведь, что обезьяна подражает [всяким] действиям, какие видит. Но, во имя Господа! со мной так не должно быть. Я считала бы себя безумной, если бы приблизилась, увидав, что Вы или другой кто-либо для меня расставили силки. Ибо что в том может быть хорошего? И не кажется возможным мне поверить, что найдется кто-нибудь настолько глупый, чтобы поступать подобным образом, зная, что из этого получится, как, по Вашим словам, поступает обезьяна.

И по той причине, сир и мэтр, что я вижу Вами для меня поставленный силок, я и говорю, что следует мне действовать в согласии с природой Ворона, о которой Вы сказали, что покуда воронята не покроются черными перьями и не станут на него во всем похожу, он не кормит их; точно так и я могу сказать, что буду я противиться Вашей воле, как и Вы моей. Так что, раз уж мы настолько различаемся привычками и устремлениями, никогда я не поверю, что из этого получится какое-либо полноценное кормление, сколь бы Вы ко мне ни приспосабливались.

ВОРОН

А еще сказали Вы, что ворон обладает и другой природой, и что должно мне поэтому вести себя совсем иначе. Мне же кажется, что все совсем не так, как Вы говорите, сообщая, что завладевает ворон человеком чрез посредство глаз и вытягивает мозг через глазницы. Ибо даже пусть любовь овладевает человеком чрез глаза, — но из этого не следует, что надо сравнивать с любовью ворона, более сравнимого, пожалуй, с ненавистью. Ибо если кто-то отберет у человека части тела, в коих он сильней всего нуждается, это надобно считать, [конечно], ненавистью.

И вот, оттого что я услыхала от Вас, сир и мэтр, что у мужчин и женщин разум помещается в мозгу и что ворон их лишает зрения, я скажу, что таковая природа ворона не есть знак любви, но скорее надобно сравнить ее с ненавистью. Что касается меня, я с моим умом ее приравниваю не к любви, но к хитрому предательству.

А поэтому я заявляю, что последую совету, каковой содержится в описанной природе ворона.

Ибо я не соглашусь на Вашу просьбу, прежде чем узнаю, что Вы согласуете свои [желания] со мной. Ведь природа Льва, мне Вами сообщенная, показывает, что ничуть не следует мне соглашаться.

ЛЕВ

Ибо я узнала, что когда Лев поедает свою добычу, и проходит мимо него человек, то если человек взглянет на льва, тот на него бросается и пожирает. Я поэтому со всей уверенностью объявляю, что не стану на того смотреть, кто пожрать меня способен, а добра мне все равно не принесет, но, напротив, удалюсь от этих мест туда, где будет мне намного лучше. Ибо, как я это ясно вижу, на такого льва смотреть мне пользы мало.

Но, без всякого сомнения, в другой его природе с Ваших слов я заметила такие свойства, что совсем не глупо было бы ей уделить внимание. Ибо хорошо пойдут дела у той, которая сумеет вовремя исправить нечто сказанное или сделанное, чтобы тот, кого это касается, остался всем доволен. Ибо много есть женщин, которые совсем не задумываются над тем, что говорят, даже если в том имеется нужда, и нередко говорят нечто такое, в чем другие замечают злонамеренность.

Посему полезно обладать разумом и языком, способным все исправлять, если кто-либо нас в чем-то обвинит. И таким манером поступить, как лев, о котором выше сказано, что знает от природы он, как можно то, что с виду не имеет благородного происхождения и способно вызвать подозрения, языком получше прилизать и придать ему видимость истины и хорошего происхождения.

И, клянусь Святым крестом! Любезный сир и мэтр, знайте, что те женщины, которые узнали бы все, о чем я только что сказала, не были бы столь самоуверенны, как сейчас. Но слова, наполненные многими значениями, сбивают с толку несведущих. Посему я заявляю Вам, что если придется мне когда-либо сказать что-либо необдуманное или слабо мне известное, я его кругами обойду и придам ему разумный смысл с помощью той подлинной учености, каковую я могу извлечь из Ваших слов.

ЛАСКА

И еще я вспомнила, что слышала от Вас о Ласке, коя зачинает через ухо, а рожает через рот. И взаправду, мне весьма желательно помнить о такой природе Ласки. Ибо зачатие, осуществляемое через ухо, и рождение, что происходит через рот, обладают непростым значением. Ведь зачатие, скажу Вам, это вещь, при которой очень много значит, чтобы нечто не зачать такое, что при родах вызовет страдания.

Боже мой! Насколько же полезно некоторым было бы на это обратить внимание! Ибо много есть людей, которые зачинают через ухо то, что слышат, а потом их роды столь мучительны и столь опасны, что даже удивительно. Некоторые из них такое изрекают, что им лучше было бы носить его в себе, пока не лопнут.

Ибо правда, что ничего не может худшего соделать женщина или мужчина, чем родить, то есть изречь, такое слово, какое способно погубить целое королевство. Боже мой! Я этого боюсь настолько, что не могу ничем себе помочь. Ибо сильно опасаюсь я, что, если есть такие речи, каковые я, зачав посредством слуха, изреку потом, чтобы они не оказались, ядовитыми и смерть с собой несущими.

И рассказывают также о детенышах ласки, что когда их кто-нибудь убьет и вернет ей, мать их знает от природы, как их оживить.

КАЛАНДР

Но, конечно, этого я не сумею. Ибо этому меня не научили. Если надобно мне быть настороже, то уж лучше я пребуду мудрой, как Каландр, о котором [Вы] мне рассказали, ибо я слыхала, что его природа позволяет знать ему, умрет больной или же выздоровеет. Также слышала я, что его приносят к постели больного и, если больному предстоит умереть, каландр от него отворачивается и не хочет на него смотреть, но прямого взгляда избегает.[54] Но если больному предстоит выздоровление, то каландр глядит прямо ему в лицо.

Посему я говорю, что когда была бы я столь мудрой, как каландр, мне бы было незачем бояться этих родов, что б я ни зачала. Боже правый! Защити меня от зачатия чего-либо такого, что опасным будет при рождении! Ибо я так этого боюсь, что никак и никогда не успокоюсь. И остерегаться буду непрестанно, если я не столь безумна, сколько тот, кого усыпляет пение Сирены, как о том я слышала от Вас, любезный сир и мэтр.

СИРЕНА

Ибо Вы сказали, что Сирены по природе склонны к обману. Посему я заявляю, что не буду столь безумна, сколько тот, кого усыпляет сладостное пение сирены, как я только что сказала. Я могла бы также понадеяться на красоту Ваших речей, сир и мэтр, и себя тем самым погубить. Подобает мне, поэтому, последовать примеру Аспида, о коем Вы мне сообщили.

ЗМЕЙ АСПИД

Ведь в соответствии с рассказом Вашим относительно того, что он стережет бальзам, стекающий с дерева, и что обмануть его с помощью инструментов никому не удается, ибо он всегда приготовляет уши так, что усыпить его нимало невозможно, и всегда следит за тем, что охраняет, — точно так же подобает делать мне и последовать его примеру, позаботившись о том, что берегу. Подобает мне при этом подготовиться тем же способом, каким и он готовится. И воистину,[55] так трудно в наше время уберечься: ведь со всех сторон нас ждет обман.

По каковой причине я, будучи женщиной, последую примеру сего Аспида, дабы мне не быть обманутой, как Тигрица [бывает обманута] зеркалом.

ТИГРИЦА

Я ведь вижу хорошо и знаю, что, как помещают зеркало перед Тигрицей, чтоб ее привлечь, так же поступаете и Вы со мной. Ибо Вы мне говорите речи, более приятные для слуха, нежели тигрица привлекательна для зрения, сообразно сказанному выше; и прекрасно знаю я, что Вам не важно, кто на этом потеряет, — лишь бы исполнялась Ваша воля!

Боже правый! Если б оказалась я способною к тому, чтобы Вам меня завлечь, то тогда нужна была бы мне настоящая Пантера!

ПАНТЕРА

Ибо представляется, что я не могла бы Вами быть завлечена и никак не пострадать от этого. И поэтому я опасаюсь, что Пантера от меня весьма далека. Я ведь слышала рассказы о ее природе, соответственно которой звери, проходящие мимо нее, если ранены они или больны, выздоравливают под воздействием сладостного дыхания пантеры.

Господи! Вот наилучшее лекарство! И воистину любви достоин зверь такого рода! Ибо мне доподлинно известно, что нет ничего на этом свете более опасного, чем сладостные речи, полные обмана.

ЕДИНОРОГ

Полагаю я, что против них очень трудно устоять, как против Единорога, о котором я от Вас слыхала, что ему противиться не могут ни щиты, ни шлемы, — но лишь истинная Дева помогает уловить его путем обмана. Верою клянусь! Подобного единорога я, наверное, весьма боялась бы: ибо знаю хорошо, что нет опаснее оружия, чем красивые слова. Ведь, по правде говоря, ничто не может с той же быстротой проникнуть в сердце, даже самое наитвердейшее, чем искусно слаженные нежные слова!

ЖУРАВЛЬ

И поэтому, любезный сир и мэтр, я весьма нуждаюсь в том, чтоб быть на страже, как Журавль, о коем я слыхала. Ведь слова Ваши столь истинны по виду, что никак найти причину невозможно для отказа в Ваших просьбах. Тем не менее, журавль дает пример в том, что мне не надо полагаться на вещи, кои более всего правдоподобны, — не более, чем полагается журавль на свое умение летать по воздуху; и когда ночует на земле, то берет он небольшие камни в одну из своих лап, стоя на другой ноге. Если же он засыпает, камни выпадают; и таким манером он поддерживает бдительность, чтоб никто не смог его ни обмануть, ни захватить врасплох.

И вправду, похвалы достойны твари, обладающие разумом столь благородным, что заботятся заранее они о том, что может навредить им.

Боже милостивый! Как же следует хвалить мужчину или женщину, могущих себя предостеречь от явного несчастья, и в придачу от того, которое неявно приближается! Это обозначено для нас на хвосте Павлина, как я прежде слышала.

ПАВЛИН

Ибо верно то, что хвост, тянущийся сзади и как бы грядущий после,[56] означает очевидным образом, что идущие по некоей дороге не совсем защищены от зла; тот, кто хочет защититься от него, не пойдет в дорогу как попало, а отправится, лишь подготовившись как следует. Ибо подготовленного человека не так просто обмануть.

Господи! Какова же та предусмотрительность, которая необходима! И, клянусь Господним именем, показано этим хвостом павлина, где имеется столь много глаз, что стеречься надо многими разумнейшими способами, соответственно тому, что много глаз, имеющихся на хвосте, обозначают и показывают.[57]

Ибо кажется мне, что и сверху, как и снизу, и с одного боку, и с другого нужно замечать все то, о чем необходимо позаботиться; и, без всякого сомнения, согласуется со сказанным, что если кто не желает быть на страже самого себя, подобно журавлю, тот погибнет. Как? Господь свидетель, это подлинно показывает Лев.

Ибо я слыхала, что когда за ним охотятся большой толпою, он хвостом стирает за собой след; посему становится увидеть невозможно, было ли там что-нибудь.

Боже всеблагой! Как разумна эта тварь, так способная себя вести. Верою клянусь, мне представляется, что если бы случайно обнаружился во мне какой-то недостаток, или если б силою сумели вынудить меня сказать или же сделать что-нибудь неподобающее, я бы вспомнила о хвосте павлина и смотрела бы на то, с какой стороны можно навредить мне и как можно этот вред исправить.

Если может зло или несчастье как-нибудь случиться, пусть я буду столь же мудрой, как лев, прячущий все то, что может навредить ему; и, конечно, надо бы считать меня разумной, если, сделав что-нибудь себе во вред, я старалась бы исправить положение, прежде чем осуществится половина дела и пока никто еще этого не заметил.

Ибо слишком поздно раскаивается тот, кто так долго ждал, что нет уже возможности исправить что-нибудь. Даже тот, у кого было бы столько глаз, сколько их на хвосте у павлина, и кто прекрасно видел бы каждым из них, если б не имел предусмотрительности, мог бы многое на этом потерять.

АРГУС

То же в точности слыхала я об Аргусе, о котором Вы упомянули; он имел сто глаз и, несмотря на это, был обманут и погиб, как прежде было сказано.

И хотя я верю, что сей Аргус не был менее разумен, нежели Ласточка, он погиб из-за того, что был лишен предусмотрительности. Ведь заметив, как ему постепенно усыпляют по два глаза, очевидно, мог бы он и догадаться, что, в конце концов, так усыпят всю сотню его глаз.

Ибо, как я слышала от Вас, любезный сир и мэтр, у Ласточки природа такова, что когда ее птенцов кто-нибудь ослепит, мать способна возвратить им зрение. Оттого и говорю я, что одного зрения недостаточно, но нужно также и другое.

Именем Господним присягаю: это так. Что же надобно? Поверьте, я не знаю, что это, если не любопытство, то есть не старание осуществить то, в чем может возникать необходимость. Но, о Господи, в чем может возникать необходимость? В том, чтобы остерегаться смерти и стараться не утратить честь. Ибо кто теряет честь, тот вполне может считаться мертвым.

Это все, конечно, правда, как и то, что у мертвого слаба надежда на спасение; ведь никто [из нас] — не детеныш ласки и не птенец Пеликана, о котором Вы упомянули.

ПЕЛИКАН

Ибо я слыхала: Пеликан обладает такою природой, что, случись ему убить своих птенцов, он их сам и ожидает. По таковой причине я сказала выше,[58] что все [мы] — не детеныши ласки и не птенцы пеликана, что мало должен быть уверен в своем зрении тот, кто не заботится также и о других вещах. Боже всеблагой! сколь ценной вещью кажется мне совершенная предусмотрительность! И как много должен сделать тот, кто желает быть заранее готовым [ко всему]! И ведь нет ни одного живого существа, кое было бы столь совершенно подготовленным, что могло бы не страшиться никаких несчастий.

Ибо я слыхала, что когда кто-нибудь что-нибудь сделает к лучшему и считает, что тем самым все решил окончательно, приходит некто злонамеренный и разрушает все. И тем самым ввергает его в неприятности, прежде чем тот сумеет их исправить.

ДЯТЕЛ

То же в точности я слышала о Дятле, вьющем гнездо в дупле дерева, куда не может проникнуть никакая птица, кроме него самого. Но является какой-нибудь бездельник, чтоб его обеспокоить, и затыкает вход в гнездо. Тот же, не желая потерять свой труд, ищет некую траву, которую он знает от природы, и прикладывает ее к затычке, каковая от этого выскакивает наружу.

Будь я проклята, сир и мэтр, если не достойна эта птица наивысшей похвалы за свое знание таковой травы, так же как если не права я, мудрыми считая тех, кто своим умом спастись способен, если что-нибудь случится неприятное, — как то я от Вас слыхала о людях, обладающих природой Ласточки.

ЛАСТОЧКА

Ибо говорите Вы, что Ласточка, что бы ни делала, делает все это на лету. Господом клянусь! Взаправду верно, что немало людей такой природы! Приземлившись где-нибудь, они там не задерживаются, но желают все проведать и узнать; а о них никто ничего никогда не узнает. Если кто-нибудь о чем-нибудь их спросит, то они не скажут правды, но совсем наоборот, и начнут увиливать, меняя с каждым часом свое мнение, — так что правда, на которой, как нам кажется, мы их поймали, оборачивается полнейшей выдумкой, а они тотчас склоняются к другому мнению.

И, клянусь именем Господа, любезный сир, я таких видала; хорошо поступит тот, кто от них убережется, если сможет. Ибо они чужое все себе присваивают, их же самих поймать не может ни одна хищная птица, если только не захватит их врасплох. Но, однако, знайте, что нет ничего, чего нельзя было бы захватить, применив при этом хитрость и предательство.

ЕЖ

И еще Вы мне рассказывали о Еже, так утыканном иголками, что он колюч со всех сторон, и его не удается взять, не уколовшись.

Верно это, Боже мой! Ведь знаю я немало тех, кого не возьмешь никак, не напоровшись на колючки. Тем не менее, как бы то ни было, их ловят и удерживают. Мне хотелось бы, чтоб те, кто их удерживает, их держали бы столь крепко, что их жало их самих бы поразило прямо в сердце, отчего б они и умерли. Ибо знаю безошибочно, что те, у кого имеется в запасе много сладких слов, после станут грубыми и подлыми, то заполучив, за чем охотились.

В точности как Кот,[59] столь приветливый на вид и шерсть имеющий такую мягкую и нежную. Но лишь стоит потянуть его за хвост, как он выпускает когти на всех четырех лапах и все руки вам исцарапает, если тотчас его не выпустите.[60]

Бог свидетель, точно так же, я считаю, кто прикидывается столь мягким и такие говорит слова, с помощью которых убедит, чтобы ему поверили, и получит все, чего желает, тот, почувствовав в руках добычу, поведет себя куда хуже кота, если что-нибудь из его желаний не будет исполняться. Правильно поступит, кто от таковых людей по возможности убережется. В самом деле: если даже Ласточка и Еж не могут уберечься так, чтобы, в конце концов, не оказаться пойманными, то тем паче мне нужна предусмотрительность.

Ибо я немало опасаюсь Крокодила,[61] о котором я от Вас услышала.

Ибо также говорили Вы, что, когда он настигает жертву, он затем ее оплакивает и печалится; что с того, однако, съеденному? после смерти нет надежды что-нибудь исправить.

И поэтому, скажу я, мне весьма необходимо опасаться такового Крокодила. Ибо если я утрачу честь, будучи обманута тем, кто пожелает мною завладеть, мало мне тогда помогут чьи-нибудь оплакивания. Ибо знаю я доподлинно, что невысоко меня тогда оценят. Истинно я знаю, что сейчас очень чтят меня и уважают те, кто после станет насмехаться. У меня же сердце разорвется, и погибну я, как крокодил, обманутый Гидрой, соответственно тому, что Вы рассказывали.

Ибо правда, что отчаявшегося [гораздо] легче обмануть, чем того, кто сохраняет разум. Посему, узнав о том от Вас, я доподлинно считаю, что, случись со мной когда-нибудь такое, от чего пришла бы я в отчаяние, — тут же явится кто-нибудь и обманет, чтобы за мой счет осуществить свои желания, а потом начнет меня за это презирать; и уверена я в этом безусловно.

ГИДРА

Боже всеблагой! Убереги меня от такого Крокодила. Ибо и взаправду я боюсь его настолько, что не успокоюсь никогда. Ведь, клянусь Господним именем, я лишена природы Гидры. Ибо у нее, как Вы сказали, отрастает две головы, если ей одну отрезать.

И, конечно же, со мной так быть не может. Ибо, если бы меня лишили чести, никогда никто не смог бы мне ее вернуть; и пришлось бы поступить мне так, как, я слыхала, поступает Серра.

СЕРРА

Ибо Серра следует за кораблем в открытом море и пытается перегнать его, что у нее никак не получается.

Так и мне доподлинно известно, что, случись мне как-либо пойматься, я должна вести себя, как будто ничего плохого не произошло, и скрывать ущерб, мне нанесенный; и чем меньше замечали бы происшедшее со мной, тем сильнее я стремилась бы вести себя правдоподобно и старалась бы презирать тех, с кем случилось что-либо подобное, дабы так прикрыть свои намерения. Но, о Боже! Рано или поздно истина открылась бы, и пришлось бы мне тогда сложить свои поддельные крылья, против истины способные устоять не более, чем ветер может победить корабль: тот ведь все время будет продолжать свой путь, покуда хватает поверхности воды.

Бог свидетель, никто не сумеет сделать то, о чем я говорила. Надо знать ведь и гордыню, что присуща людям, и самую жизнь, какова бы ни была она, хороша или плоха. И поэтому я говорю, что когда я больше не могла бы скрыть свою безумную затею, я была бы столь обескуражена, как и Серра, погружающаяся на дно моря.

ГОРЛИЦА

Увы мне! Что случилось бы тогда со мной? Во имя Господа, могла бы я сказать, что мне подобает поступить, как Горлице в несчастии. Ибо я от Вас слыхала, любезный сир и мэтр, что она, если теряет свою пару, никогда себе другой не заведет, но соблюдает траур и на зеленую листву больше не садится.

Верою клянусь, взаправду мне известно, что, случись со мною что-либо подобное, я бы более не веселилась, — да никто бы мною и не интересовался. И как бы я ни плакала и ни страдала, обо мне сказали бы: "Посмотрите, вот безумная, которая продала бы себя еще раз, если бы нашла, кому".

Увы! Бог мне в помощь! Как мне быть тогда? Нет, клянусь Святым Крестом, никогда, если то Господу угодно будет, ничего такого не случится, но пребуду осторожной и поберегусь обмана и поэтому не стану так лениться, словно Куропатка, о которой Вы мне рассказали.

КУРОПАТКА

Ибо я слыхала, что когда одна куропатка снесет яйца, то другая похищает их и высиживает. Мне сдается, это происходит из-за недостатка, в ней имеющегося: ведь она не может вынести труда, нужного, чтобы их высидеть; или ей кажется, что она не может потерять птенцов, кои все равно придут на ее крик.

И, пусть даже неверны обе названные причины, тем не менее я знаю несомненно, что нельзя найти никакого оправдания ее нежеланию высиживать птенцов. Ибо никогда она их не полюбит так, как если бы сама их высидела.

Так же я могу сказать и о себе, что если не буду я всегда поблизости и не откажу себе в неподобающих желаниях, могут у меня похитить кладку, то есть те подходящие слова и веские доводы, какие я узнала относительно природы тварей, научающих меня, что следует оберегать то, что нужно уберечь. Ибо мне не следует поддаваться тем наклонностям, следствия которых я исправить не смогу, в противоположность куропатке. Да и она даже не столь безумна, как Страус. Ибо в нем нет ничего, что можно было бы считать достойным похвалы.

СТРАУС

Кажется, я слышала, что Страус, отложив яйцо, на него даже не смотрит.

Пусть я буду проклята, если не совершает он тем самым величайшей низости, а при этом солнце не совершает куртуазного деяния, согревая яйцо своим теплом! Страус полагается на благородство солнца, и поэтому яйцо не боится потерять.

Мэтр! если понадеюсь я на Вас, словно страус, что надеется на солнце, плохо Вы меня высидите. Пусть постигнет кара всякого, кто понадеется на Вас, сколь правдивым бы Вы ни прикидывались!

Но, конечно, я невежественна и не куртуазна, если Вам такое говорю; ведь не во многом я Вам отказала, и тем не менее так много здесь наговорила. Посему скажу, что, кажется мне, нету большей глупости, чем пустая болтовня.

АИСТ

Ибо, соответственно тому, что я слыхала об Аисте, — что, когда он уже стар и не может летать, птенцы, им выкормленные и ставшие к этому времени взрослыми, кормят в свою очередь его и выщипывают ему из крыльев старые перья, вместо которых отрастают новые; тратят они на это столько времени, что даже удивительно.

Боже мой! Пусть не случится никогда, чтобы мне для Вас понадобилось делать то, что хотите Вы сделать для меня, как дали мне понять. Но, клянусь своею верой в Бога всемогущего, я не знаю, по какому обязательству должна была б я это делать. И не знаю, стану ли я это делать взаправду.

ОРЕЛ

Ибо глупо было бы поклясться в чем-то, совершать чего не собираешься. Я ведь опасаюсь вещи, коей лишены совсем немногие: вещь эта — гордыня, каковую сравниваете Вы с Орлом: Вы сказали, что орел, когда его клюв чрезмерно отрастает, ищет твердый камень и разбивает о него клюв, который отрастает заново и служит ему затем сообразно его желаниям.

А поэтому я возвращаюсь к Вашему сравнению гордыни и клюва орла. И, не сомневаясь, утверждаю, что гордыня — вещь хорошая, ибо с помощью ее защищают то, что необходимо защитить. Несмотря на это, некоторые считают гордыней то, что люди честные понимают как смирение. Ибо правда будет в том, что я скажу: если встречу я кого-то, кто разделит мое общество или будет [чересчур] со мной приветлив, домогаясь от меня чего-либо, — или же ему покажется, что от моего общества ему станет лучше, — разум же подскажет мне, что не станет мне от того лучше, но совсем наоборот; в этом случае подсказывает разум, что смирение немало пострадает, если я не выставлю перед собой скалу суровости, кою некоторые именуют Гордыней.

КРОКОДИЛ

Посему, не сомневаясь, заявляю, что гордыня у меня ничуть не больше, чем необходимо, в соответствии с услышанным от Вас. Знаю это я на основании того, что Вы сказали мне в своем послании о Василиске, правильнее именуемом крокодилом; говорите Вы о нем, что когда жует, движет он своею верхнею челюстью, а нижняя при этом у него стоит на месте — и происходит так не без причины. Ибо такова его природа. И могу поэтому сказать, что, случись мне полюбить кого-нибудь, соответственно природе Волка, неохотно я сказала бы о том человеку, пожелавшему ко мне приблизиться на этом основании.

Я [сказала бы об этом] лишь тогда, когда знала бы, что хуже мне не станет и не попадусь я, словно Обезьяна. Ибо знаю, что было бы хорошо для меня, когда бы я имела нечто, что мне не хотелось бы раскрыть перед всем светом, и могла бы говорить о том, когда захочется и когда буду полностью уверена в сохранности секрета, — что принесло бы мне меньше вреда, чем пользы.

Все это не означает говорить наоборот. Но и в самом деле говорить наоборот означало бы, когда бы я захотела что-либо сказать тому, кто меня бы предал и себе меня бы подчинил. Ведь любовь весьма заметна там, где она есть на самом деле. Так что все слова и разговоры между любящими есть не что иное, как разговор наоборот.

Я не говорю, что неправа та, кто скажет своему возлюбленному: "Мне нравится, чтобы все почетное и доброе, что сумеете Вы совершить, было совершаемо от моего имени". Он же, со своей стороны, должен сказать: "Дама (или девица), я безо всякого обмана пребываю в Вашей воле". Но сказать: "Милая подруга, я страдаю или даже умираю от любви к Вам; если Вы мне не поможете, то, значит, я предан, и предстоит мне смерть". Боже упаси! раз уж он так раскрыл свои намерения, я ему нимало не доверюсь; но, мне кажется, подобные слова и означают "есть наоборот"; и доверия к такому воздыхателю никакого быть не может.

Я гораздо более уверена была бы в том, кто не мог бы стоящего ничего сказать, в соответствии с природой Обезьяны в обуви. Ибо, кажется мне, те, кто на словах столь страдающими представляются, — это те, кого по праву можно называть Драконами. Так они умеют языком облизывать, что обманывают нас, несчастных, и себе нас подчиняют.

Боже правый! Сколько зла на свете в наше время, и насколько следует остерегаться таковых драконов! Как же я хотела бы, чтобы никто не доверял им, прежде чем они на деле подтвердят свои слова!

СЛОН

Боже! я хотела бы, чтобы все женщины были столь же разумны, как слониха. Я ведь слышала, она весьма опасается дракона, так что когда ей приходит время рожать, она входит в воду в месте возле некоего острова; и рожает прямо там из-за страха перед Драконом.

Ибо я слыхала, что его природа настолько горяча, что дракон сей переносит воду ничуть не лучше, чем огонь. И слониха, чтобы от него спастись, входит в воду. Тем не менее, она не до конца уверена, если рядом нет слона, который с берега способен преградить ему дорогу, если тот захочет все-таки войти [в воду].

Вот и я хотела бы, чтобы все женщины себя хранили так же, как Слониха. Ведь если приходит кто-нибудь, весьма расстроенный, и ему предложат что-то, что он сделал бы охотно и без особого для себя ущерба, сделает он это с удовольствием.[62] Но вот нет таких, которые, веря всему, что ни услышат, молчали бы о том, что видели.

ГОЛУБЬ

Верою клянусь, что то же самое означает Голубь, сообразно с тем, что я слыхала.

Ибо это. кажется, одна из птиц, более всего страшащихся того, что их поймают. А поэтому скажу, что, как я слышала, он чудесным образом разумен и хитер. Ибо, кажется, из-за того, что боится быть обманутым и пойманным, он садится на воду, поскольку вода обладает природою зеркала, и природа эта позволяет голубю заметить, если кто-то замышляет что-нибудь недоброе — сокол или ястреб, или другая какая хищная птица.

Посему нет в мире ничего, столь ценного, как предусмотрительность. Без сомнения, чудная вещь вода, нам дающая такой совет, — как и голубь, научающий нас быть всегда на [поверхности] воды и не бояться ничего. Также и Слониха учит нас быть всегда настороже тем, что опасается проклятого дракона. И, конечно, оба они правы; ибо в самом [деле] есть чего остерегаться. Язык дракона настолько ядовит, что умерщвляет всех, к кому ни прикоснется.

Скажите, мэтр, есть ли подобные драконы вокруг? Я считаю, есть; и известно мне, что те драконы хуже, нежели тот, коего опасается Слониха! Сейчас я Вам скажу, что это за драконы и почему они гораздо хуже. Так же в точности, как выше говорила я о тех, кто прикидывается болящими и умирающими, на уме имея только зло, так, считаю я, и те, кто говорят, что погибают от любви, от нее свободны наравне со мною; я ведь от нее свободна, слава Богу.

И со всею смелостью я заявляю, что они намного хуже, чем дракон. Он ведь отравляет только тех, к кому прикасается; эти же пропитывают ядом тех, кто слушает их злокозненные речи. Им хотелось бы заполучить в свое распоряжение то, что женщине немало навредит. Есть ли здесь еще какая-то [опасность]? Да; если б ее не было, все было бы в порядке. Но дракон, добившись своего, начинает всюду хвастать тем, что добился от такой-то удовлетворения своих желаний. О, проклятый дракон! И взаправду, нет такой жестокой мести, каковая не была бы справедливой в отношении его.

Господи! Что может дальше произойти от такого хвастовства? Может пострадать от этого еще кто-нибудь, кроме обманутой? Да, клянусь Господним именем. Ведь, скажу Вам, вслед за тем как он похвастается, женщина отчаивается и говорит, что поистине она не хочет быть единственной, кого так обманули, -— но идет к другой и помогает сделать так, чтобы и эту обманули; эта же обманывает третью, та — четвертую, четвертая же — пятую.

Все сие показывает ясно пример птицеловов, каковые, изловив обманом несколько птиц, делают из них приманку, за которой следуют другие птицы и также попадаются. И все это начинается с проклятого дракона!

Есть другое нечто, большого требующее внимания: это — дьявольские хищные, птицы, от которых вряд ли кто-нибудь укроется, чтоб они его не изловили. Понимаются под ними клирики,[63] столь изощренные в куртуазии и в красивых словах, что нет ни дамы, ни девицы, могущей перед ними устоять, если пожелают ею завладеть. Это и взаправду так; ибо в них сосредоточена вся куртуазия, как я слыхала; да к тому же ведь всего охотней принимают в клирики наикрасивейших — а они потом выходят на охоту и захватывают в плен несведущих. Посему я называю их хищными птицами и считаю, что лучше всего поостеречься их, покуда можно.

Боже милостивый! Как же от них уберечься? И какую выставить защиту против их злокозненности, наподобие того, как голубь защищается от тех, кто навредить ему способен? Надобно, клянусь Господним именем, взять пример с Аспида, о коем я сказала выше. Ибо я не вижу ничего, что могло бы лучше послужить названной цели. Ибо кто послушает их слова, зачнет через уши, словно ласка, о которой говорилось прежде. Но зачатие такого рода хуже, нежели какое бы то ни было другое; ибо после не рожают через рот, а, напротив, неизбежно погибают, как от [прикосновения] дракона, о коем выше было сказано. Кто имеет с ними дело, должен доверять им еще меньше, чем Киту, о котором я от Вас слыхала.

КИТ

Ибо кит есть подлинно огромнейшая рыба; и я верю в то, что мореплаватели могут принимать его за остров. Те из них, которые устали, стремятся отдохнуть и восстановить силы, увидав кита, верят в то, чего нет на самом деле, [причаливают] к нему и спускаются с кораблей.

Будучи уверены в своей безопасности, они принимаются за дело, для кита весьма неприятное[64] Кит, почуяв это, погружается на дно морское и тем самым топит тех, кто высадился ему на спину, и самого себя при этом губит. Ибо прежде, чем кита не поранят, он и не пошевельнется; но когда в ране с кровью смешивается вода, кит направляется к берегу, где его и ловят.

Так же можно было сказать и о женщинах, считающих некоторых клириков достойными доверия из-за простоты их нравов и поэтому столь жаждущих выслушивать их речи, столь сильное от них получая наслаждение, что в конце концов в ловушку попадаются и женщины, и клирики, погубив себя при этом полностью. Клирики теряют право вступить в духовный сан и достичь положения каноника или епископа; а девица упускает благородного кавалера, каковой бы мог ей дать большую честь и большее число забав, нежели тот, кто богатства не имеет.

Так что, любезный сир, разве Вы не одобряете, что я мало доверяю соколу[65], спускающемуся с высоты в половину лье с таковою быстротою, что даже слова сказать не успеешь, и наносящему смертельный удар тем, кто не остерегается. Ах, Лис, Лис! не без причины Вы высунули язык наружу! Как же, как же, без причины, не правда ли? Полагаю, если бы не голод, он бы никогда не разлегся в таком виде, как тот, о котором я слыхала.

ЛИС

Ибо, как Вы сказали, лис, когда проголодается, вываляется в грязи красного цвета и ложится, разинув рот и высунув язык, прикидываясь мертвым. Сороки, посчитав, что он и взаправду мертв, окружают его и начинают клевать, стараясь склевать язык. Лис же, выждав [удобный] момент, хватает их зубами и ловит таким манером.

Поэтому я говорю, что он не разлегся бы в таком виде, если бы голод его не заставил.

Мэтр, Господом клянусь, я считаю, что вы не сказали бы всех тех слов, какие я слыхала, если бы на то у Вас не было причины, [то есть] голода, который надо удовлетворить с помощью меня или кого другого. Но большая злонамеренность заключена в том, чтобы прикидываться больным и умирающим, не испытывая даже лихорадки. Да и лихорадке, если она и есть, доверять не слишком следует.

ГРИФ

А сейчас я вспомнила о Грифе. Ибо я слыхала от Вас, любезный сир и мэтр, что гриф есть некая птица, летающая по воздуху и, соответственно своей природе, питающаяся падалью; по каковой причине он следует за людьми, составляющими войско, поскольку природа его подсказывает ему, что будут там мертвые люди или же лошади. И, со всем тем, есть у него и другая природа; ибо я от Вас слыхала, что чует он падаль на расстоянии дневного перелета, даже если не испытывает голода.

Я считаю, что и Вы обладаете его природой. Ибо Вы встречаетесь с таким количеством людей, что, наверное, узнали обо мне от кого-нибудь из них. Потому что я с удовольствием слушаю разговоры и охотно вижусь с теми, кто умеет их вести.

И по этой вот причине, как мне кажется, Вы сюда явились первым, дабы разузнать, кто я есть и не понравится ли Вам что-то из того, что есть во мне. И действительно, как говорила я вначале, мне не кажется, что Господь Бог был настолько лишен куртуазности, чтобы сделать нас из вещества, худшего, чем то, из которого сотворены мужчины; но сделал он нас из мужчины, [из части его], поскольку желал, чтобы мужчины нас любили, мы же были бы к их услугам.

Посему я полагаю, мэтр, что Вы и взаправду увидали во мне нечто привлекательное, раз Вам нравится говорить все то, что я услышала.

А причина таких Ваших разговоров, как я полагаю, есть не что иное, как желание [научить] меня уберегаться от опасностей.

И, узнав от Вас, что неизвестно, кто хорош, кто плох, я посчитала, что необходимо опасаться всех и не поддаваться жалости.

Посему я полагаю: кто чего-то делать не желает, тот найдет немало причин для отказа. Разумеющему этого достаточно.