Глава 15

В среду в районе Жавель практически ничего не происходило. К обеду все были готовы: цветочница расположилась у метро, влюбленная парочка грелась на солнышке на мосту Мирабо, остальные разглядывали журналы возле киосков, изучали товары в витринах. Неприметные люди обходили здешние лавки и магазинчики, показывая фотографии Ингрид, Рене и Жан-Поля.

Кто-то сообразил, что надо опросить кассиров метро и владельцев киосков, тех, кого заменили сотрудники ДСТ, но найти их оказалось невозможно — разъехались, пользуясь нежданной свободой, оставалось только сожалеть, что не вспомнили об этом раньше.

В семь вечера радиооператор, сидевший в машине, доложил на улицу Соссэ, что докладывать, собственно, не о чем и что явилась другая смена. Сообщение передали Бауму, который решил до субботы ночевать у себя в кабинете и был озабочен, что бы такое привезти Эстелле в Версаль в качестве искупительной жертвы. Может, медный котелок для приготовления рыбных блюд — недавно она видела такой у одной приятельницы и одобрила? Дороговато, конечно, но идея неплохая.

Во вторник владелец «Марии Луизы», назвавший себя Бруно, ночевал на борту и, отправившись за утренней газетой в ближайший киоск, обнаружил, что там сидит другая женщина, к тому же не привыкшая торговать: она не сразу сосчитала, сколько ему положено сдачи.

— А где хозяйка? — осведомился он.

— Поехала на несколько дней в Нормандию, кажется, тетушка у нее заболела. — Сотрудница отдела была готова к подобным вопросам, ответ прозвучал вполне естественно. Это успокоило Бруно, и он вернулся на судно, не обратив внимания на парочку, которая прохаживалась по набережной: молодые люди были заняты только друг другом. Это был Люк — тот, что несколько недель назад принимал участие в операции в Булонском лесу и потом неудачно преследовал Ингрид после ее визита в клинику. Зато теперь он наслаждался обществом хорошенькой машинистки по имени Шанталь — ямочки на щеках и веселые зеленые глаза этой особы служили постоянной темой разговоров в отделе. Кроме них, поблизости находился еще один сотрудник — его Бруно тоже не заметил: инспектор, стараясь действовать не слишком заметно, опрашивал докеров, показывая им фотографии. Вот тут наметился первый успех: сразу трое опознали Ингрид.

— Красотка, ноги хоть куда, — высказался один из них. — Только уж очень нос задирает, не подступись.

Инспектор настаивал, чтобы они вспомнили поточнее, когда встретили ее, но ничего более определенного, чем «вроде неделю назад», не получил. А куда она шла? Вниз по ступенькам, а потом вдоль берега направо. А может, и налево. Обратно вернулась? Нет, никто не видел, чтобы она поднималась на мост.

Информация была тщательно записана инспектором в блокнот и спустя полчаса передана Бауму.

— Это позволяет сократить место поисков, — сказал он инспектору Алламбо. — Вот тут надо искать — где выселенные дома и разные лодки на причале. А подняться она могла чуть дальше, на мост Гренель.

— Проведем облаву?

— Подождем. Не хочется опять действовать вслепую. Мне кажется, завтра что-то прояснится. В крайнем случае в субботу.

В шесть вечера цветочница у метро обратила внимание на стройную, с красивыми ногами молодую женщину, которая перешла улицу со стороны моста и, обойдя каменную балюстраду, спустилась в метро. И хотя волосы у нее были каштановые, лжецветочница все-таки не усомнилась, что она и есть та блондинка, что на фото, и сообщила об этом оператору в фургоне, но тот не успел предупредить дежуривших на платформах, а сами они не разглядели ее в толпе.

— Это подтверждает, что Мария Луиза не покидала свое жилье, — сказал Баум, когда ему доложили о случившемся. — Я склоняюсь к тому, что эта девица и есть Мария Луиза.

Пришла новая смена — ей предстояло проскучать всю ночь, поскольку ночью ничего не произошло. Следующий день — пятница — выдался таким же жарким и таким же пустым. Жизнь в квартале будто замерла, вынужденное безделье действовало на нервы всем, кроме Люка и Шанталь. Эта парочка очень даже неплохо проводила время.

— Ну чего ты на меня уставился? — кокетливо спросила Шанталь. — Если бы твоя Мирей увидела, ей бы это не понравилось.

— Она не увидит. А потом — я же только выполняю инструкцию. Нам велено изображать влюбленных — так ведь?

— Но ты слишком усердствуешь!

Они прогуливались под деревьями на авеню Эмиль Золя. Люк про себя решил, что если уж нарушать супружескую верность, то только вот с такой славной девочкой. Взяв в веселом — яркий пластик и металл — ресторанчике самообслуживания по гамбургеру и по чашке кофе, Люк и Шанталь после завтрака посидели на скамейке на солнечной стороне, разглядывая машины, прохожих и друг друга в легкой дымке расцветающей влюбленности. В середине дня рука об руку прогулялись по набережной, внимательно присматриваясь ко всему, что их окружало, но мысли их были поглощены совсем другим. Незаметно они оказались в той части набережной, где причалены лодки, служащие жильем. Люк пытался отыскать повод для продолжения новых и столь много обещающих отношений.

— Шанталь, — произнес он задумчиво.

— Что?

— Ничего. Просто так. Приятно звучит.

Она радостно засмеялась.

— Вот красивое имя. — Она прочитала название лодки. — «Ноэми». Немного старомодно, но красиво, да?

— Мирей говорит, что, если у нас будет девочка, назовем ее Джоан. На американский манер.

Они приближались к мосту Гренель и как раз проходили мимо последней лодки.

— И вот старомодное имя — «Мария Луиза», — заметила девушка. — Мне нравятся двойные имена: Мария Луиза, Анна Мария…

Дойдя до моста, они пошли вверх по лестнице, и на верхней ступеньке Люк наконец решился поцеловать ее. Как раз в это время Бруно пробежал по лестнице вниз, пересек набережную и поднялся на борт «Марии Луизы», открыв дверь своим ключом. Десять минут спустя появилась Ингрид — на ней был парик и темные очки, цветочница у метро на сей раз ее не узнала. Вскоре еще двое, порознь, спустились по лестнице у моста Мирабо и благополучно оказались на борту «Марии Луизы». По пути никто их не заметил — сеть Баума снова не сработала.

Встреча членов штаба продолжалась около часа. Обсудили планы насчет парада, который будет в воскресенье, поговорили о том, как восстановить связь с Феликсом.

— На воскресную операцию с Сержем иду я сама, — заявила Ингрид. — Не могу никому ее доверить. Мы узнавали — стройплощадка завтра в первой половине дня будет открыта, так что пройдем туда спокойно.

— Оружие готово?

— Сегодня вечером Беранже принесет.

— Какого рода оружие?

— Миномет «хочкисс-брандт коммандо» и несколько автоматов.

— Как же вы доставите на место миномет? Это сложно!

— Он весит всего восемнадцать фунтов. Серж пронесет его под видом каких-нибудь труб.

— А снаряды?

— Есть. Диаметром шестьдесят миллиметров, бьют на сто метров.

— Еще вопросы есть?

Вопросов не было.

— Итак, — заключил председательствующий, — пожелаем нашим товарищам удачи.

На набережную выходили по одному. И опять никто из многочисленных агентов Баума не опознал Ингрид и не обратил внимания на остальных — они растворились в толпе, спешащей по своим делам. Приближался жаркий уик-энд.



В полночь Баум попробовал поспать на узком и неудобном ложе, которое соорудили для него в соседней комнате. Уснуть ему, однако, не удалось, и, проворочавшись целый час, он вернулся к себе в кабинет и сидел там, перебирая карточки или просто обхватив голову руками, и думал, думал, думал. Ныло в боку — печень напоминала о себе.

Похоже, дело плохо. Прошла уже половина ночи с пятницы на субботу. До парада меньше полутора суток — тридцать шесть часов, а он все еще полагается на случай. Инициатива полностью ускользнула из его рук, теперь игрой правит леди Удача, а это такая ветреная особа… Если не произойдет нечто непредвиденное, то утром в воскресенье разразится беда. На обычную полицию, которая следит за порядком в толпе, рассчитывать нечего: ее функции чисто формальные. Если кому-то придет в голову напасть на участников парада из какого-нибудь укрытия, он спокойно это сделает. И даже если знаешь приблизительно, где это укрытие расположено, все равно ничего не предотвратишь — мишень слишком велика.

Он выпил холодный кофе и принял таблетку. Сходил в дежурку, полчаса проболтался там. Но сонный дежурный клевал носом и не расположен был к разговорам. Баум побродил по пустым коридорам, заглянул в комнату, где находится радиоаппаратура, потом пошел было в архив, но там оказалось заперто. Около трех он снова лег, не раздеваясь, сняв только ботинки, и провел часа три, перебирая в памяти события последних недель и пытаясь понять, где он ошибся и в какой именно момент, действуй он иначе, мог быть толк. Возможности, что с самого начала его действия были неправильны, он не допускал. Нет, ошибки ошибками, но в целом он прав. Да, но ошибки эти целиком на его совести…

В шесть Баум поднялся, сполоснул лицо холодной водой и побрился тщательно, насколько позволяли условия. Он был угнетен и опустошен. «Это просто депрессия, вызванная бессонной ночью, — сказал он себе. — В таких случаях помогает кофе покрепче. Сейчас выпью кофе и буду готов встретить день, который, возможно, окажется самым неприятным за всю жизнь».

Столовая открывалась только в восемь, он вышел и зашагал по улице мимо мусорщиков, громыхающих железными баками, мимо автомобилей, выстроившихся бесконечными рядами, — недалеко отсюда есть кафе, которое, он знал, уже открыто, там по утрам собирается весьма сомнительная публика. Он заказал большую чашку черного кофе, положил побольше сахару и, сделав несколько глотков, почувствовал себя лучше и постепенно приободрился: в конце концов не все потеряно. Впереди тридцать часов. Не так уж много, но достаточно, чтобы ситуация могла измениться…

Господи, ну почему удача отвернулась от него? Вернее — почему неудачи неотвязно преследуют его на этот раз? Девчонка, за которой так старательно следили, смылась, Жан-Поля тоже упустили. Удалось поймать Рене — так Ассар все погубил своей жестокостью и тупостью. Ну почему все так вышло? Может, фортуна просто недолюбливает контрразведку, не понимает, какую важную роль играет эта организация? Самое обидное: когда что-то начинало получаться, они своими руками все портили. И нет им никаких оправданий. Они — да что там они?! — он, он сам все проворонил! А теперь сидит и скулит, требуя от судьбы милосердия, помощи и удачи, которых он не заслужил.

«Ну-ка, соберись Альфред, — приказал он себе, когда официант принес вторую чашку кофе и горячий круасан. — Хватит ныть, думать пора. Работы полно. Например, что предстоит сделать сегодня?»

Он вытащил из одного кармана лист бумаги, из другого шариковую ручку и набросал план по пунктам: 1, 2, 3… Потом подозвал официанта, расплатился и зашагал обратно на улицу Соссэ. Теперь он полностью пришел в себя и был готов к бою.



В восемь кабинеты ожили. Баум вызвал инспектора Алламбо, и вдвоем они, подъехав на машине к мосту Мирабо, присоединились к технику, который дежурил в радиофургоне. Тот умирал со скуки и все время что-нибудь жевал — новостей не поступало, а болтать по радио ему строго-настрого запретили.

— Поговорим с оперативниками, — предложил Баум, — вызови-ка инспектора Шарко.

Инспектор как раз совершал утренний обход, ничего интересного он не заметил.

— Пожалуй, надо и с остальными побеседовать, — решил Баум. — Присылай их ко мне по одному с интервалом в двадцать минут. Поднимем им настроение.

Все утро ушло на короткие и безрезультатные интервью. В одиннадцать Баум закончил беседу с сержантом — одним из тех, что изображали прохожих, и повернулся к Алламбо:

— Пусто, а?

Алламбо только вздохнул — он никогда не видел старика настроенным столь пессимистически, неуверенным в себе. Все это бесполезная трата времени и сил…

Пока они обменивались впечатлениями, по вызову дежурного явились Люк и Шанталь. Парочка скромно жалась в дверях, уважительно внимая беседе старших. Баум, казалось, их не замечал.

— Может, мы вообще на ложном пути — Мария Луиза вовсе не хозяйка явки, а эта блондинка, она где-то здесь живет, встречается же группа вообще в другом конце Парижа…

— Если это так, то блондинка — наша единственная зацепка.

— Хотел бы я знать, кто тогда Ингрид, — сказал Баум. Тут он заметил наконец Люка и Шанталь. — Ага, еще двое. Ну, что скажете?

— Ничего, шеф, все спокойно.

— Может, у вас идеи какие-нибудь появились?

— Да нет…

— А у вас, барышня? Как насчет женской интуиции?

Шанталь улыбнулась, продемонстрировав свои знаменитые ямочки.

— Извините, шеф, вы сказали, что интересуетесь женщиной по имени Мария Луиза. Насчет женщины не знаю, но тут неподалеку стоит лодка, которая так и называется — «Мария Луиза»…

Она взглянула на Баума робко, будто ожидая, что ей велят замолчать и не лезть со всякой чепухой. А вместо этого Баум минуту смотрел на нее молча, потом вдруг лицо его просияло, и он с силой ударил пухлым кулаком по ладони.

— Алламбо! — заорал он. — Слыхал? Слыхал, что эта милая барышня нам преподнесла? Лодка, лодка! Вот какая это Мария Луиза! Алламбо, дружище, мы их накрыли!

Он вскочил, заключил тоненькую Шанталь в объятия и запечатлел на ее лбу поцелуй.

— Вы не только красавица, — объявил он. — Вы еще и умница! Ну а ты-то? — обернулся он к Люку. — Ты эту лодку видел?

— Видел.

— Так учись вот у нее. Я и сам получил урок. Все стало на свои места: мы же в порту, тут стоят разные суда, многие названы женскими именами. Только намек — и все ясно. Мы-то строили схему просто, — обратился он к Алламбо, — но чуть дальше заглянуть не сообразили. Ты же был прав, ты заметил, что Марию Луизу Хаан назвал, когда его спрашивали насчет явки. А я-то, дурак, не придал этому значения! Ну, спасибо, дети мои. Теперь ступайте, мы еще поговорим, когда дело сделаем…

Парочка удалилась.

— Теперь нет времени расставлять силки, — сказал Баум. — Мы и так уж столько времени убили на всякую чепуху. Подготовим как следует облаву — и вперед! Поймаем кого — отлично, а не поймаем — нам и лодки хватит, постараемся добыть с ее помощью побольше данных. Рисковать больше нельзя.

Целый час они потратили на разработку детального плана операции. Алламбо позвонил приятелю, работавшему в таможне, и договорился, что тот предоставит в их распоряжение таможенный баркас. Инспектор Шарко был вызван снова и получил новые инструкции, как расставить людей поблизости от «Марии Луизы». Алламбо лично прогулялся по набережной, где она была пришвартована, и прикинул, как штурмовать судно и сколько для этого понадобится народу.

Одного из оперативников послали в ратушу пятнадцатого округа, а оттуда к начальнику отдела регистрации домой. Тот с великим неудовольствием согласился пойти в субботний день на службу, открыть свой кабинет и порыться в картотеках, чтобы установить, кто числится владельцем «Марии Луизы». Около часа дня посланец вернулся и выложил Бауму добытые сведения — он ожидал похвалы, однако Баум, всегда внимательный к такого рода тонкостям, на сей раз даже «спасибо» не указал. Прочитав имя владельца «Марии Луизы», записанное инспектором в блокноте, он только протяжно свистнул и обратился к Алламбо:

— Лодка-то наша, а?! Знаешь, кто ее хозяин? Бернар Пеллерен. Слыхал это имя?

— Пеллерен — фамилия известная. А Бернар — это кто?

— Сын этого известного. Сынок Амбруаза Пеллерена, уважаемого нашего министра обороны. Сие означает, дорогой мой Алламбо, что все наши планы насчет лодки напрасны и ничего мы не добьемся. Этот Бернар недурно выбрал себе папашу. Пожалуй, Ассар на сегодня остался без работы.



Около одиннадцати двое рабочих не спеша прошли через распахнутые ворота на строительную площадку возле перекрестка Рон Пуан на Елисейских полях. Работа тут кипела, и никто пришедшими не заинтересовался. Они тащили вдвоем что-то вроде связки пластиковых труб. Проницательный человек мог бы полюбопытствовать, зачем понадобились трубы на данной стадии строительства — когда кран только что установили. Но кругом все были заняты и с нетерпением ожидали полуденного сигнала, который возвестит свободу до понедельника. Так что эти двое незамеченными прошли сквозь целый лес опор, на которых держался недавно уложенный пол нижнего этажа, и, спрятав свою ношу за грудой щебня, накрыли ее куском брезента да еще присыпали сверху песком.

Ингрид снова изменила внешность: свободный пиджак и широкие брюки скрадывали ее грудь и бедра, ни одна прядь не выбивалась из-под берета, и она вполне могла сойти в таком виде за парнишку.

Они спрятались в подвале, где со временем должен был быть оборудован подземный гараж, и приготовились ждать — в полдень стройплощадку закроют.



— Помимо всего прочего, нам понадобятся рыболовные снасти, два набора, — заявил Баум. Было уже около часа пополудни, он все еще сидел в фургоне с Алламбо и Шарко, уточняя планы. Шарко усмехнулся:

— У меня дома есть, только я живу далеко.

— Ну так найди кого-нибудь, кто живет поблизости и согласится нам одолжить две удочки, а нет у него — пусть у соседей попросит. Господи, да в нашем отделе все рыболовы, кроме меня: неужели трудно пару удочек раздобыть?

Это дело поручили сержанту, охранявшему фургон, и наказали без означенных предметов не возвращаться.

— Фото Бернара Пеллерена готово? — Баум уже распорядился, чтобы размножили полицейский снимок молодого человека, который, как он точно знал, имелся в досье его папаши. Будучи еще студентом в Безансоне, молодой человек состоял некоторое время в одной троцкистской группировке, чем и привлек внимание полиции. Правда, никаких сведений о том, как с тех пор изменились его политические взгляды, папашино досье не содержало.

— Наверно, уже везут сюда.

— Надеюсь. Проверим все еще раз.

Алламбо набросал от руки план набережной и причалов и разложил его на хлипком столике.

— Таможенный баркас с четырьмя нашими сотрудниками ровно в три подойдет к борту «Марии Луизы». К этому времени еще двое пусть подойдут туда с разных сторон по набережной. И еще двое пусть сидят поблизости, будто рыбу удят, вот зачем удочки нужны, ясно? Вопросы есть?

— Как насчет подкрепления? — осведомился Шарко. — На случай, если встретим сопротивление.

— Расставьте людей на соседних улицах так, чтобы в случае надобности их сразу вызвать. На набережной не должно быть много народу — по субботам тут всегда пусто, так мне сказали.

— Насчет оружия — применять его можно?

— Пусть у всех оружие будет, но применять только в случае особой надобности. Повторяю: особой. Разрешаю также взять с собой один автомат. Кого бы ни задержали — они нужны живыми. Но, с другой стороны, и терять своих людей больше не хочу, ясно?

Всем это было ясно, и обсуждение продолжалось. Фото Бернара Пеллерена, он же Бруно, раздали всем участникам предстоящей операции. Сразу после обеда принесли две удочки — сержант, которому поручили их раздобыть, на все вопросы только загадочно улыбался и отвечал, что сотворил их из воздуха. Через полчаса на берегу уже сидели двое рыбаков — «сотворить» наживку сержант не догадался, так что никакого спортивного интереса у них не было. Вскоре показался таможенный баркас, он медленно приближался, люди на баркасе держали связь по радио с теми, кто находился в автофургоне.

В 14.55 инспектор Шарко, одетый будто для послеобеденной прогулки, спустился с моста Мирабо и небрежной походкой направился туда, где стояла «Мария Луиза». Минуту спустя другой сотрудник сошел на набережную с моста Гренель и остановился у парапета, глядя на воду. У него с собой была брезентовая сумка. Заметив баркас, медленно идущий слева против течения, он взглянул на часы и, перехватив сумку в другую руку, торопливо зашагал к лодочным причалам. Навстречу ему двигался Шарко. Их разделяло всего метров двадцать, когда баркас начал разворачиваться к берегу. Двое рыболовов на набережной, забыв об удочках, тоже наблюдали за ним. Оба одновременно взглянули на часы — без одной минуты три!

Шарко и тот, что шел ему навстречу, сошлись как раз напротив «Марии Луизы». Один из рыбаков вытащил из кармана передатчик и коротко что-то сказал. Потом оба быстро поднялись — баркас к тому времени описал длинную дугу и находился метрах в десяти от «Марии Луизы».

Мгновенно все четверо оказались у трапа. Тот, что был с сумкой, выхватил из нее автомат — сумка так и осталась лежать на асфальте. Все четверо бросились на судно, впереди человек с автоматом, замыкающим Шарко. На борту их встретила наглухо запертая дверь, ведущая в нижнее помещение. У «рыбаков» среди их снаряжения оказалось по ломику.

— Тут никого, — сказал Шарко в свой передатчик. — Взламываем дверь. Следите, чтобы наша частота была свободна.

— Слышим вас. Желаем удачи.

Оба ломика вместе подсунули как рычаг под замок, он подался с громким треском, а когда стали выбивать тяжелыми ударами дверь, замок сам вылетел из петель. Через полторы минуты оперативники были уже в салоне.

— Мы внутри. Дверь взломана, ловушку тут уже не поставишь. На тот случай, если хозяин или гости вздумают вернуться, кто там снаружи, будьте начеку, не прозевайте их.

— Вас слышу. Приступайте к обыску. Хоть всю лодку на части разберите, но данные добудьте.

Обыск длился минут сорок, но уже через пять минут салон выглядел как после стихийного бедствия. Ни одной книги не осталось на полке — их перелистывали и швыряли на пол. Каждый ящик выдвинули и опустошили, взрезали обивку мебели, подняли ковры, вытряхнули на пол пакеты с едой. Разломали обшивку палубы и шарили под ней, в трюмной стоялой воде. Пооткрывали все цистерны и баки и на скорую руку проверили с помощью катетеров их содержимое.

Прибыли Баум и Алламбо и приняли личное участие в обыске.

— Искать надо всякие мелочи, — напомнил Баум, — записки, пометки, карты, удостоверения, словом, бумажки. Если попадется что-то посерьезнее, будем считать это премией за наше рвение. Но насчет ружей и бомб пока забудьте — мне важнее информация.

— Да вот же карта Парижа, — сказал один из «рыболовов». — На столе лежит, никто ее не трогал.

Через минуту Шарко протянул Бауму два листка из блокнота:

— Гляньте-ка, я их из рубашки вытряхнул, которая в шкафу висела. Может, что важное?

Выглянув в иллюминатор, Баум заметил, что с баркаса подают сигналы.

— Из двух соседних иллюминаторов протянуты вниз какие-то веревки, — прокричали оттуда. — Уходят под ватерлинию…

Веревки подтянули — они, оказалось, поддерживают на небольшой глубине металлические контейнеры. Вскрыв крышки, обнаружили в контейнерах автоматы, снаряжение к ним и шесть ручных гранат.

Баум не проявил к находке особого интереса.

— Я уже сказал — это вроде премии. Находка для газетчиков, только и всего. — Он разглядывал листки, поднося их близко к глазам, — какие-то названия, написанные подряд, мелко, сокращенно, больше ничего. Но против некоторых значились галочки, поставленные явно другими чернилами. — Убей меня Бог, это же перечень мишеней! — ахнул он. — Смотри-ка, Алламбо, вот телецентр — галочка. Вот отделение банка «Америкен Экспресс» — тоже помечено. Отделение Французского банка — пометки нет пока, это удовольствие — бомба — им только еще предстоит!

Он разложил карту на столе и склонился над ней, не обращая внимания на грохот и падение разных предметов за спиной, — обыск был в разгаре. Потом встал, поднес карту к свету, наклоняя ее так и этак, попытался разглядеть что-то в неверном свете.

— По-моему, тут были карандашные пометы, только их стерли. Надо в лаборатории проверить, у них есть новое оборудование. Дежурит там сегодня кто-нибудь?

— Сейчас узнаю.

В лаборатории, как выяснилось, дежурства не было, но за техником послали: придется ему прервать свой отдых и прибыть на улицу Соссэ как можно скорей, ничего не поделаешь, служба такая.

Минут через сорок после того, как Баум и Алламбо ушли с «Марии Луизы», на набережной появился Бруно. Только ступив на сходни своей лодки, он заметил незнакомца, ожидающего его на борту, а за его спиной выбитую дверь. Бруно был невооружен, он бросился назад, но с обеих сторон по набережной к нему побежали какие-то люди. Заколебавшись на миг, он прыгнул в грязную, взбаламученную воду и поплыл, огибая лодку и держась по течению. Баркас преградил ему путь: его втащили на палубу, с него текла противно пахнувшая тухлая вода.



В пятницу отчет парижского резидента ЦРУ поступил в штаб-квартиру ЦРУ в Ленгли и лег на стол адмиралу Брубеку. Выдержки из отчета, соответствующим образом обработанные, чтобы усилить общее впечатление, были направлены советнику по безопасности в Белом доме, во французский отдел госдепартамента и в казначейство Соединенных Штатов. Тон отчета и так-то был весьма мрачен. Обработанным — когда его подготовили специально для чтения высокопоставленными лицами — он стал еще мрачнее. Автор убежден, что приближающиеся выборы ввергнут Францию в катастрофу, предвидит усиление кампании террора и даже берет на себя смелость предсказать эксцессы на предстоящем параде в память генерала де Голля. В департаментах американского правительства все негодовали по поводу вялости и инертности французских властей. Что касается казначейства, то фондовая биржа реагировала чутко: франк по отношению к доллару упал еще на двадцать сантимов. Стало быть, за три недели он потерял 18 процентов стоимости. Государственный секретарь, ссылаясь на самые свежие данные ЦРУ, высказал предположение, что было бы уместно приостановить переговоры о закупках французских военных самолетов, строящихся на заводе Дассо. Президент пригласил к себе адмирала, они долго разговаривали за коктейлем и вконец запугали друг друга. Пытались посоветоваться с доктором Киссинджером, но он отдыхал где-то в Новой Англии, и отыскать его не удалось.

Загрузка...