Пустыня любит муки,
Миражит нам глаза,
Рисует там фелуки,
Где желть и бирюза.
И мы кричим устало:
«Гляди – вода, вода!» –
Над нами солнце ало,
И небо, как слюда.
Мы жаждем тьмы и ночи,
Кончины злого дня,
И голос слаб пророчий
От полудня огня.
Идем… В истоме муки
Закрыли мы глаза –
И вот нас мчат фелуки,
Где желть и бирюза.
Сослужителю и брату
Иннокентию Жукову
с лаской и восторгом.
Ликом милым незаходным,
Серццу сладостно угодным
Днем томительно исходным
Светишь ты.
И доколе лес игольчат,
Змей в изгибах звонко-кольчат,
Будет голос томно-звончат
Для Мечты.
Словно ты – моя Людмила,
Словно гибнет Ночи сила,
Словно сумраки пленила
Мощь кольца.
Я с тобой – два вечно ярых
Чуда в пламенных ударах,
И огню в сердец пожарах
Нет конца.
Я сплетаю, заплетаю,
Словно воск послушный таю,
Верю радостному Раю,
Милый брат.
День томительный недолог,
Скоро снидет темный полог,
Станет ясен вещий Пролог,
Сны кадят.
Ты, как прежде ал, крылатый,
Крыл размах голубоватый,
А в углу глядит Распятый
Светлый лик.
Милый брат, ты так далече,
К ночи радостная встреча,
Сумрак – благостный предтеча
Уж поник.
Она меня любила матово,
Как волны – тихое весло,
Как точно смотрите на скаты Вы
Сквозь потускневшее стекло.
Она меня любила бешено,
Любила бешено остро,
И было алое привешено
К берету черному перо.
И дни казались укорочены,
Как в сенокос – лугов трава,
И были мехом оторочены
Ее хитона рукава.
Она меня любила бешено,
Любила бешено и зло –
И было в спальне занавешено
С утра и до утра стекло.
Быть крылатым,
В воздух взятым,
В высь подъятым!
Улетел!
Солнца звонкий самострел
Мечет тучи рдяных стрел.
Там смеются хутора
В светлых радостях утра –
О, игра! –
Зыбь искрящихся пучин,
Лента пыльная путин,
Сада легкий кринолин.
Боже, светлый, добрый Боже!
Сердцу радости дороже
Солнца вечного игра,
Лет сверкучего пера!
И над змейностию рек,
Над убожеством калек
Улетаю
К свету рая!
В неба сводчатый напев;
В хоровод блаженных дев.
Не будь, как Марфа, суетлив,
Будь, как Мария, веще-чуток,
Мир так таинственен и жуток.
Как над водой – склоненье ив.
Будь вечно радостно-крылат,
Великодушен, юн и добр,
Пусть зевы гибельные кобр
Ужалы темные таят.
Уже к концу склонился день,
Тускнеет яркое светило,
И ярость света поглотила
Несыто-жаждущая тень.
Зажглись вечерние огни…
Для сердца ночи нет – нетленно
Оно горит и бьется пленно
И рвется с криком: «Раввуни!»