Бей первая

Глава 4

Физрук выглядит очень колоритно. Он огромный, лысый и бородатый. Одного взгляда достаточно, чтобы стало ясно: все парни этой школы его обожают. Константин Антонович, но, конечно, все зовут его Косатон. Причем не за глаза, а прямо в лицо, но он не против. Я притихаю и сажусь на скамейку. Держусь с независимым видом, но на самом деле наблюдаю.

Когда начинается урок, Косатон нас строит, проводит разминку и разбивает на команды для игры в баскетбол. Выдыхаю облегченно. Я играю нормально. Не хорошо, не плохо, просто сносно. Может быть, потому, что не боюсь мяча. Я срезаю ногти под самый ноль, так что не переживаю за маникюр, как остальные девчонки. Плюс не боюсь боли. Вот и весь секрет.

Может быть, это судьба, может, просто удачное совпадение, но мы с Кристиной оказываемся в разных командах и выходим на поле друг против друга. И я уже знаю, что надо делать. План не идеален, но другого у меня нет.

Какое-то время пасуемся, бегаем по полю, все выглядит безобидно. Но я напряжена до предела. Выжидаю нужного момента, как будто подстерегаю добычу. Наконец Дунаева бежит к нашему кольцу. Как девчонка, медленно и жеманно. Мелькают ее ноги в розовых легинсах. Я ее сопровождаю, блокирую своих же, закрываю спиной. И в момент, когда она готовится к броску, резко выставляю руку, но не сбрасываю мяч вниз, а отправляю обратно, прямо ей в лицо. Со всей силой, на которую сейчас способна.

Дунаева визжит, закрываясь руками, Косатон оглушительно свистит. Я же пользуюсь паузой, чтобы выровнять дыхание.

– Она мне нос сломала!

– Ты! Как там тебя, новенькая, ты что творишь?!

– Ставлю блок, – отвечаю невозмутимо и поворачиваюсь к физруку, – я играла в мяч, что не так?

– У меня кровь?! – голосит Кристина, убирая ладони от лица. – Скажите, у меня кровь?!

Никакой крови нет. Ее прекрасный королевский носик в порядке. Но Дунаева в ужасе, а это очень хорошо. Давлю в себе угрызения совести. Так нужно.

Смотрю, как Косатон ощупывает ее личико. Как бубнит что-то успокаивающее. Как она заливается слезами. И заставляю себя улыбнуться.

В конце концов он уводит ее к медсестре, потому что Кристина в истерике. Орет, что за пластического хирурга буду платить я напополам со школой. Девочка, ты не в том заведении, чтобы говорить про деньги. Здесь все с голой жопой, включая директрису. И саму Дунаеву.

Урок сорван. Мне плевать. Я никогда не шла на прямой конфликт, это чревато. Докажите, что я не играла в мяч. Просто не сладила с траекторией. Меня никак не наказать.

– Кажется, я взрастил чудовище, – тянет низкий голос с той самой характерной ленью.

Оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы у груди поймать баскетбольный мяч.

– Не понимаю, о чем ты.

Кир улыбается:

– Не строй дурочку, киса.

– Думаешь, никто до этого не сокращал так мою фамилию? Очень посредственно.

Стучу мячом о резиновое покрытие зала, прицеливаюсь, отправляю его в кольцо. Бинго. Два очка за меткость, десять за смелость.

Кирилл ловит мяч, ведет его вокруг меня. Не пытаюсь отнять, просто наблюдаю. Тогда он поворачивается ко мне лицом и кидает в кольцо через голову. Черт бы его побрал, но он попадает. Одноклассники, которые тихо перешептывались на скамейках, теперь орут в полном восторге. Чествуют короля. Обезьянье племя.

– Метко!

– Красиво, Гильдия!

Гильдия? Интересно. Отмечаю прозвище краем сознания.

– Я знаю, что ты делаешь. – Кир подходит совсем близко, его дыхание где-то у меня на лбу, но я не поднимаю голову, пялюсь на его грудь в черной баскетбольной майке. – Это я тебя научил, Разноглазка.

Тело замирает, как будто в меня попали дротиком с транквилизатором. Разум же в истерике мечется по всем закоулкам моей головы. Узнал. Вспомнил, как пять лет назад спас детдомовскую девчонку. Несуразную, униженную и дрожащую. Конечно, меня бы там не убили. И даже толком не избили бы. Но этот парень меня спас. Я всегда применяла только это слово. Он ведь не знает, как много для меня тогда сделал.

Боюсь поднять на него взгляд, потому что там больше, чем я хотела бы ему сказать. Тогда Кир касается моего подбородка указательным пальцем и надавливает снизу. Увести сейчас взгляд в сторону – значит, проиграть. Расписаться в своей беспомощности. И я смотрю.

Зеленые глаза изучают меня сурово и требовательно. Как будто я в чем-то виновата. Как будто он хочет, чтобы я в чем-то призналась. Сердце заходится нервным трепетом и разгоняет дрожь по всему телу. Еще немного, и начнет трястись голова, я себя знаю. Рассеянно отмечаю, что кто-то присвистывает. Третий раз за день, не многовато ли? Наверняка все на нас смотрят. Но мне сейчас это не важно. Даже не потому, что я судорожно стараюсь утвердить свое место в этой стае. Просто со мной творится что-то неладное. Дышу часто и тяжело. Вся трясусь, как под током. И против воли жадно впитываю ощущения от нашей близости.

Дверь зала хлопает, и я рассыпаюсь. Кир отпускает мой подбородок, отступает на шаг назад. Возвращаются Косатон и Кристина. Он зол, она держит у лица пакет со льдом. Сдвигает его в сторону и впивается в меня таким взглядом, от которого хочется намочить штаны и позорно сбежать. Но я приподнимаю один уголок губ и заставляю себя ей подмигнуть.

Девчонка издает какое-то сдавленное шипение, будто змея, пойманная врасплох, и бежит к раздевалке.

– Кицаева! – бросает физрук на ходу. – В тренерскую.

Послушно иду следом. Я просто ставила блок. Меня не за что наказывать. Это физкультура, травмы неизбежны, как и в спорте.

Когда дверь за мной захлопывается, я готовлюсь проговорить это все вслух. Но учитель указывает на ободранный диванчик и говорит:

– Сядь.

Сажусь на краешек и почему-то молчу. Он же скрещивает руки на груди и делает пару нервных шагов. Наконец, произносит:

– С носом у Дунаевой все в порядке. Ваша классная в курсе инцидента, и я сказал, что это рядовое столкновение в ходе игры.

Я открываю рот, но физрук показывает мне раскрытую ладонь и продолжает:

– Ситуация закрыта, никаких проблем нет. Пока. Но я знаю, что ты сделала это специально. Ты это знаешь, и все твои одноклассники – тоже.

Он делает паузу, и я поднимаюсь с диванчика.

Косатон снова жестом велит мне вернуться обратно и говорит:

– Слушай, я понимаю, что тебе сложно. Но это тебя не оправдывает. У меня есть пара условий. Первое – на моих уроках подобного с твоей стороны больше не будет.

Он замолкает, и я понимаю, что нужен мой ответ.

Киваю:

– Хорошо. А второе?

– Второе. Ты придешь ко мне, если кто-то тебя обидит. Не полезешь в драку, не придумаешь план мести, – физрук загибает пальцы, – не будешь унижать. Насилие порождает насилие. Я хочу, чтобы ты понимала, что в этом зале и в этой комнате – территория безопасности. Если будут сложности, приходи, и мы со всем разберемся.

Сначала из меня снова вышибает весь воздух. Чувствую, как предательски начинает щипать в носу. Но тут же торможу себя. Никакой дружбы с учителями. Никакого доверия. Никакой откровенности. Нужно продержаться дома хотя бы до восемнадцати лет. А значит, ни с кем не позволено делиться. Расскажешь раз – не заметишь, как выдашь и все остальное. Лана, ты все это знаешь, ну же!

Я сжимаю зубы и торможу все эмоциональные реакции. Киваю. Сглатываю. Подключаю все резервы.

– Вы что, психолог? – выдавливаю наконец.

– Нет, я физрук.

– Хорошо. Я вас поняла.

– Свободна.