Без измены нет интриги

Фондю по-китайски

Лиза надела черное платье — оно было из очень красивой ткани, чуть поблескивавшей, когда на нее падал свет. Платье доходило точно до колен и идеально облегало все изгибы и округлости ее тела. Да, в сорок один год фигуру Лиза сохранила великолепную.

Она поколебалась: бусы из нефрита или широкий желтый шарф? Примерила и то, и другое, посмотрелась в псише. Пожалуй, лучше шарф — легкий, свободно летящий. Лиза покружилась перед зеркалом, концы шарфа приподнялись, потом обвились вокруг шеи, точно ручки ребенка, не желавшего ее отпускать.

Нейлоновые чулки? Вряд ли эта деталь туалета сегодня необходима: Лиза ведь никуда не идет, она принимает гостей у себя дома. Как говорила ее косметичка? «Есть два секрета красоты и здоровья кожи — увлажнение и дыхание. Ваши поры — это крошечные рты: им нужны воздух и вода». Лиза погладила икру левой ноги и убрала нейлоновые чулки обратно в шкаф.

Она придирчиво оглядела в зеркале свои волосы. Эта новая парикмахерша просто чудо. И ведь верно говорят: кто не рискует… Когда она позвонила сегодня днем, чтобы в последний момент записаться на стрижку с укладкой, у ее мастера уже не оставалось свободного времени. Лиза в полной панике была вынуждена отправиться в новый, недавно открывшийся салон и доверить свои кудри совсем молоденькой девчонке с большим комом малиновой жвачки во рту. В какую-то минуту Лиза уже было приготовилась к худшему. Но теперь все позади, и совершенно ясно, что новая парикмахерша — настоящая находка. Она уложила волосы именно так, как хотелось Лизе, придав прическе этакую продуманную растрепанность, утонченную небрежность. Лиза была в восторге: все эти будто бы выбившиеся, непокорные прядки, на самом деле, разумеется, надежно зафиксированные гелем, так приятно щекотали шею и уши. Сущим удовольствием было накрутить такой завиток на палец и отпустить: раскручиваясь, он в точности принимал форму, заданную парикмахершей. Прелесть! Лиза улыбнулась своему отражению, довольная неожиданно счастливой развязкой сегодняшнего инцидента. Не правда ли, какое чудесное стечение обстоятельств, будто кто нарочно все так подстроил, что ее постоянный мастер не смог ее принять, хотя обычно всегда находил для нее время, что она попала к совершенно незнакомой парикмахерше и вдобавок та оказалась выше всяких похвал? Да, теперь Лиза понимала: в этой истории все вышло строго по воле счастливого случая. Или же это судьба, и так было предначертано свыше, чтобы именно сегодня Лиза нашла новую парикмахершу. Впрочем, какая разница, судьба или случай: как бы ни называлась сила, оказывающая столь несомненное влияние на Лизину жизнь, ей не приходилось сомневаться в том, что она попала в хорошие руки. И жизнь — по крайней мере ее собственная — казалась ей сегодня песней без единой фальшивой ноты.

Снизу до Лизы донесся звонок. Залаял Сони, послышались торопливые шаги Нормана из кухни в прихожую. Раздались голоса. Это пришли Мюриэль и Жан; надо было спускаться встречать их. Лиза в последний раз взглянула в зеркало, нашла себя красивой и почувствовала, что счастлива. Как и всякий раз, когда это с ней случалось, легкая дрожь внезапно пробежала снизу вверх по позвоночнику и исчезла столь же неуловимо быстро. Лиза обулась в узкие черные лодочки, вышла из спальни и спустилась по лестнице, осторожно придерживаясь рукой за перила: она только вчера сделала маникюр, не дай бог его испортить.

Внизу она тепло расцеловалась с Жаном и Мюриэль, взяла у них пальто и задержалась, вешая их в стенной шкаф в прихожей. Когда она вошла в гостиную, Мюриэль и Жан уже по-турецки расселись на ковре, Сони лизал им то лица, то руки, а Норман разливал аперитив. Лиза рассеянно взяла предложенный стакан, присела на диван и пригласила Мюриэль и Жана расположиться рядом. «Да нам и здесь отлично», — заверил ее Жан, глядя на нее снизу вверх. Лиза не настаивала; в конце концов, зря что ли она выбрала самое толстое и мягкое ковровое покрытие из всех имевшихся образцов, когда они с Норманом строили этот дом почти пятнадцать лет назад? «Разумный выбор», — сказала ей тогда представительница фирмы. К тому же уборщица приходила только вчера, стало быть, на ковре не только удобно, но и чисто. «Действительно, нашла о чем переживать», — подумала Лиза и поднялась, чтобы принести из кухни блюдо с тарталетками.

В столовой Норман шарил в буфете в поисках спичек: «Черт, куда же они запропастились?» Пора было поджигать фитиль в горелке под фондю. Мюриэль встала, Жан громыхнул стулом, подвигаясь, чтобы пропустить ее. «Они в верхнем ящике справа», — подсказала Лиза и спросила Мюриэль, что ей принести. Мюриэль ответила, что замерзла и пойдет накинет шерстяной жакет, который остался где-то на полу в гостиной. Между тем Лизе, в платье с короткими рукавами, почему-то холодно не было. Тем не менее она встала и подрегулировала термостат на стене за своей спиной, заодно приглушила свет. Когда она садилась на место, Жан шепнул ей, что платье чудесное; ему хотелось пощупать ткань, он протянул руку через стол и дотронулся до правого плеча Лизы. «С ума сойти», — вырвалось у него. Пальцы с чистыми, аккуратно подстриженными ногтями скользнули вниз по Лизиной руке. «Ты ослепительна, — сказал он так же тихо. — Сколько тебя вижу, ты с каждым разом все молодеешь». Жан не сопроводил комплимент улыбкой, и в глубине его глаз Лизе почудилось что-то вроде сочувствия, словно ему было жаль, что она не стареет. Лиза шутливо отмахнулась: «Вечно ты преувеличиваешь». Но сама-то прекрасно знала, сколь эффективны все те многочисленные кремы, которыми она ежевечерне с головы до ног себя умащивала. Теплая рука Жана лежала на ее правом запястье, и Лиза невольно подумала о порах своей кожи. Под пальцами Жана их, наверно, тысячи, а может, и миллионы. И все эти крошечные ротики голодны, они так и жаждут впиться в плоть Жана, кусать ее, терзать, грызть. Наесться ею досыта, поглотить ее всю, как знать? Ох… Ей надо бы спросить об этом косметичку. Действительно, Лиза вдруг засомневалась: нормально ли то, что ее порам нужны не только воздух и вода, но и пища?

Жан зачерпнул ложкой соус со смесью трех перцев и вылил на край своей тарелки, потом точно так же обошелся с беарнским и с ярко-оранжевым, почти красным, карри. «Когда видишь, — сказал он вдруг, — детей на улицах Калькутты, то с легкостью веришь в существование ада на земле. Ничего страшнее и вообразить нельзя; словами это не опишешь. Надо видеть, и все». Жан подождал, пока стечет бульон с кусочка мяса, донес его до своей тарелки и обмакнул в соус карри. Подул на него и положил в рот. Медленно прожевал, проглотил и добавил: «Надо видеть, это такое, что правда не поддается описанию, нет таких слов». Жан печально покачал головой, будто нехватка слов удручала его сильней, чем людские беды, которые он не способен был живописать.

Лизе вспомнилась Калькутта, тот страшный и захватывающий — не оторвешься — репортаж, что она видела не так давно по телевизору. Передача была про мать Терезу, и действительно, повсюду ее окружало множество детей — наверно, те самые дети, о которых говорил Жан; тут Лиза наконец поняла, что же он, по всей видимости, хотел этим сказать. Ну да, они ведь ездили в Индию и в Индонезию, Мюриэль и Жан, в прошлом году. Их не было целый месяц, Лиза тогда несколько раз заходила к ним полить цветы. В благодарность они подарили ей статуэтку — смешного пузатого человечка. «Это Будда», — сказал Жан. Лизе он понравился — такая лапочка. Она поставила его в подвале на полку над стиральной машиной. Вообще-то надо бы найти ему другое место, потому что всякий раз, доставая стиральный порошок или ополаскиватель, она задевает фигурку, и та грозит упасть. Крайне неудобно получается.

«Просто объедение твое фондю, Лиза, в самом деле, оно удалось тебе на славу, ты бесподобно готовишь!» — восторженно выдала Мюриэль, извлекая из бульона кусочек брокколи. Норман присоединился к похвалам, Жан сдержанно покивал головой. У Лизы так и вертелось на языке: «Да бог с тобой, Мюриэль, милочка, что ты, не смеши меня!» В самом деле, разве может не удаться фондю по-китайски? Это уж надо быть или очень невезучей, или совсем криворукой. Или просто дурой? «Спасибо», — все же сказала она, а про себя подумала, что с тем же успехом могла бы приготовить жаркое, курицу или рыбу. Но Мюриэль и Жан — такие давние друзья. Они с Норманом не видели их почти четыре месяца, и фондю по-китайски показалось ей самым подходящим вариантом из всех возможных: все вилки ныряют в общий котел, все сыты и довольны, и полное единение душ. «О да, фондю по-китайски сближает», — сказала себе Лиза, убежденная в правильности своего выбора.

Жан подцепил вилкой гриб и окунул в бульон. Его вилка налетела на вилку Нормана, а та рикошетом стукнулась о вилку Мюриэль. «Боробудур на Яве… — произнес он задумчиво. — Когда видишь этот памятник, чувствуешь себя таким крошечным, таким жалким, таким… ничтожно малым. Мы ведь так ничтожно малы, правда? А когда видишь Боробудур, ощущаешь себя крупинкой земли… обращаешься в пыль». Он приложил большой палец к указательному и сощурил глаза, наглядно показывая микроскопичность расстояния между ними. У Лизы мурашки побежали по спине: нет, это невозможно, она не хочет быть такой малюсенькой. Никогда и ни за что. Жан, как всегда, все преувеличивает. Все же, если уж выбирать, Лиза предпочла бы стать землей, но не пылью. Вернуться в землю. Не быть вечно гонимой ветром. Чего Лиза не выносила, так это нестабильности.

Лиза посмотрела на Жана: тот извлек свою вилку из бульона, снова зацепив вилки Нормана и Мюриэль. «Не мала ли посудина? — подумалось ей. — Да… Надо бы купить другую, побольше». Она перевела взгляд на Мюриэль, сидевшую напротив, потом на Нормана, сидевшего по левую руку: а чем бы предпочли стать они? Землей или пылью? Пожалуй, ее засмеют, если она об этом спросит.

Жан положил вилку на тарелку; от гриба шел пар. Он подтянул рукава и откинулся на стуле. «А как дела у тебя на фирме после слияния?» — спросил его Норман. «Все отлично», — отозвался Жан. Он взглянул на свой гриб так, будто уже наелся, и продолжал, подняв глаза на Нормана: «Знаешь, если бы ты мне сказал, когда мы учились в коллеже, что когда-нибудь я приду к убеждению, что желания — корень всех бед, и буду учиться обуздывать их, говорить „нет“ этой самой жалкой части своего „я“, ни за что бы не поверил. А между тем сегодня я именно так смотрю на жизнь». Мюриэль погладила Жана по затылку и, смеясь, добавила: «Я тоже, милый, мы с тобой вместе встали на духовный путь… Вот только иногда мне за тебя тревожно, ты впадаешь в интегризм…» Жан поморщился: «У тебя холодные пальцы». И Мюриэль убрала руку. Приподняв брови, она взглянула на Лизу, словно бы говоря: «Ох уж эти мужчины! Все одинаковы!» Лиза постаралась ответить ей своим самым красноречивым взглядом, означавшим: «Да, но что поделаешь, мы их все равно любим!»

Норман, поставив локти на стол, недоумевающе глядел на сидевшую перед ним чету. «Ох уж эти ваши дзенские штучки, — вздохнул он. Отпил глоток вина и добавил: — Взял я тут месяц назад одного такого сумасшедшего сотрудником — тоже мне freak, — представляете, он в обед запирается в кабинете и медитирует. Честное слово, уволю, если не прекратит». Мюриэль заерзала на стуле и обрушилась на Нормана с упреками: так нельзя, существуют права человека, каждый волен исповедовать ту религию, которая ему близка. Норман вышел из себя: «Религию засунь себе знаешь куда? Что ни день, после обеда ладаном разит по всему офису, голова раскалывается! Ладан, мать его, напоминает мне детство, когда меня таскали к мессе каждое воскресенье!» Лиза вздрогнула и повернулась к мужу: «Норман, прошу тебя, выбирай выражения». Норман глубоко вдохнул, шумно выдохнул, махнул рукой у самого Лизиного лица и кивнул успокаивающе: «Ладно, все нормально». Лизу это не сильно убедило, но мысли ее уже вернулись туда, где они были прерваны бранью мужа.

Что-то такое зацепило ее в словах Жана. Если Мюриэль и Жан обуздывают свои желания, означает ли это, что они поставили крест и на плотских утехах, то есть на… своей сексуальной жизни? Господи, вот глупость-то! Как можно отказывать себе в этих маленьких радостях? Лиза вспомнила один вечер на прошлой неделе и почувствовала, что краснеет. Она тогда приняла ванну с лавандовым маслом и спустилась к Норману — он работал в своем кабинете в подвале. Лиза помассировала ему плечи, потом шею, потом развязала галстук. Не слушая протестов, развернула его на стуле лицом к себе. Чуть отступила, чтобы он видел ее всю с ног до головы, и скинула халат, легко соскользнувший с теплого, лоснящегося от масла тела. Оставшись перед мужем обнаженной, она закрыла глаза и ждала: вот сейчас горячие руки Нормана зашарят по ее телу, вот сейчас его влажные губы приникнут к ее соскам, вот сейчас его затвердевшая плоть прижмется к ней и войдет наконец в ее лоно. Не открывая глаз, Лиза услышала, как муж зашуршал на столе бумагами и выключил компьютер. Они поднялись в спальню, и Норман пошел в ванную, а Лиза ожидала его на супружеском ложе. Наконец он лег рядом и минут пятнадцать занимался с ней любовью. После чего спустился в гостиную посмотреть телевизор. «Это было изумительно, милый», — окликнула его Лиза в дверях. Он обернулся и сказал ей: «Это ты изумительна». Лиза сменила простыни и легла, слегка утомленная и полностью удовлетворенная.

— Лиза, твой кусок переварится, — окликнула ее Мюриэль, протягивая ей вилку, забытую в бульоне. Лиза взяла вилку, кусочек мяса на ней стал серовато-коричневым. Лиза обмакнула его в соус со смесью перцев, подула, поднесла ко рту. Она жевала и рассматривала Жана, вдруг попытавшись представить, как отреагировал бы этот мужчина, разденься она перед ним. Смог бы он устоять, сказать «нет» телу, которое она так хорошо сохранила и за которым так заботливо ухаживала? Такому изумительному телу? Гм… Лиза не была в этом уверена. Она посмотрела на Мюриэль, задержала внимательный взгляд на лице подруги: сколько же на нем морщинок! Мюриэль наверняка пользуется ночным кремом не Лизиной любимой марки. Как она вообще могла так себя запустить? Кстати, кажется, и поправилась за это лето? Прибавила фунтов пять или десять, если не больше. Какой-то внутренний голос нашептывал Лизе: «С такой женой, как Мюриэль, Жану, пожалуй, не составляет труда обуздывать свои желания». Лиза отмахнулась от злопыхательского голоска, осторожно накрутила тонкий ломтик мяса на вилку и опустила ее в бульон. Жан снова заговорил, а Лиза вдруг устыдилась: откуда, с какой стати возникли у нее эти похотливые мыслишки на его счет, ведь, кажется, такого с ней еще не случалось за все двадцать лет, что они знакомы?

Жан достаточно жестко наскакивал на Нормана: «А тебе что дзен, что не дзен, все по барабану? Ты-то сам ни во что не веришь, считаешь себя выше всего этого, да? Life's a bitch and then you die? Who cares?[2] Ничего нет ни до, ни после, стало быть, сейчас можно все?» Норман выловил из бульона кочешок цветной капусты и тут же положил его на тарелку. Лицо его закаменело; разговор ему явно не нравился. «Неправда, Жан, все не так. Когда я рыбачу, когда я один в лодке, и солнце садится над озером, и кружат птицы, а вокруг темнеют огромные ели, вот тогда я думаю: это в природе кроется что-то такое, потому что она слишком прекрасна. Слишком совершенна. Бога надо искать в природе». Норман отпил большой глоток вина. Жан, похоже, не принял сказанное всерьез и посмотрел на Нормана с недоверием: «Вот как, рыбачишь, значит, по выходным? Весной или осенью? А! И зимой, наверно, как же, подледный лов для уважающего себя рыбака… В следующий раз, когда поедешь на рыбалку, скажи мне, я бы составил тебе компанию, хочется тоже поглядеть на эту самую божественную природу. Ну и как, Норман, крупные рыбы тебе попадаются?» Мюриэль вдруг пожаловалась: «Уф… Что-то жарко стало». Она сняла жакет и повесила на спинку стула. Лиза встала, убавила температуру. Когда она вернулась на свое место, Жан поинтересовался, какой улов привозит ей обычно Норман — лососей, окуней, форелей или треску? Лиза понятия не имела. Видно, Норман не был удачливым рыбаком, поскольку рыбы он ей с рыбалки никогда не привозил — может быть, всю ее съедал на месте, по-походному. Лизу это мало волновало: она отоваривалась в лучшем рыбном магазине города.

Она посмотрела поочередно на Нормана, Жана и Мюриэль. Ох… Как бы ей хотелось убедить их, что главное — это быть здесь и сейчас, в кругу друзей, за этим фондю по-китайски, что остального все равно не постичь, что каждый все узнает в свой час и не раньше. Он придет, этот час, конечно, придет, но не стоит о нем слишком задумываться, это же так грустно! И кому охота терзаться ради неведомо чего? Лиза пригубила вино и высказалась: «Бог, Бог… Помню, в детстве старушки-монашки в монастыре… Не выучишь молитвы наизусть — линейкой по пальцам. Бог… Нет, это несерьезно. А сколько сект развелось — того и гляди… И вообще, может, в сущности, там ничего и нет. Хотя что-то, конечно, есть, судьба, ангел-хранитель, аура там, бессмертная душа и всякое такое, вы понимаете, о чем я? Ну так и что? Стоит ли ради этого подавлять свои желания? Верить в какого-то Бога? Нет, все эти боги устарели». На этих словах Лизу внезапно разобрал неудержимый смех. Она представила себе старика с длинной белой бородой, такой огромной, что она стелется по небу облаками; потом представила, как маленький Будда стирал бы и гладил белье ее молитвами… «Устарели, безнадежно устарели!» — хохоча, взвизгивала она. Мюриэль нерешительно рассмеялась, вторя ей, а Норман успокаивающе погладил жену по затылку. Лиза с трудом отдышалась и проговорила: «Бог, Будда… Сказки все это». Придя наконец в себя, она извлекла свою вилку из бульона. Кусочка мяса на ней не было. Жан, который до сих пор только молча качал головой, весь подобрался и изрек утробно-пророческим голосом: «Это знак». Лиза ошарашенно уставилась на него. «Ох, нет! С ума сошел, замолчи! Не смей говорить такого!» — закричала она, не на шутку перепугавшись. Лиза, надо сказать, была суеверна.

Соус карри кончился. Лиза заметила пустой соусник, встала и, взяв его, ушла в кухню. В холодильнике, кажется, был еще.

С улицы в стеклянную дверь кухни скребся Сони. Может, пить захотел? Лиза открыла, вытерла ему лапы старым полотенцем, специально для этих целей припрятанным у двери, и пес ворвался в кухню вместе с порывом сквозняка. Он кинулся к ней ласкаться, и его хвост бешено метался из стороны в сторону. Лиза погладила его кончиками пальцев. Сони не желал отходить от нее ни на шаг, путался под ногами и ужасно мешал. Лиза вздохнула: «Ох, собака… Житья от тебя нет». В тарелке на кухонной стойке остались тарталетки с копченой лососиной и каперсами. Лиза взяла одну и бросила псу прямо в пасть. Потом помыла руки. Достала из холодильника баночку с соусом карри, поставила ее на стойку и вдруг почувствовала, как что-то сдавило ей горло и тянет назад. Ее душили! «О-о… Не надо!» — еле выговорила она. Неужели это сбывалось пророчество Жана? Обеими руками Лиза схватилась за шею. Ощутив под пальцами туго натянутую ткань желтого шарфа, повернула голову: один конец защемило дверцей холодильника. Она отступила назад и высвободила шарф. Глубоко вздохнула, и зашедшееся было сердце вновь забилось спокойно.

Лиза достала ложку и наполнила соусник. Сони опять крутился под ногами, облизываясь. «Может, хватит, обжора?» — прикрикнула на него Лиза. Сони протянул ей мохнатую лапу — вот еще не хватало, разве она просила? Ей вдруг стало не по себе от взгляда собаки. Ласковые, невинные, бездонные глаза Сони смотрели на нее с мольбой. В них, в этих глазах, было что-то до того человеческое, что делалось жутко. А вдруг Сони — реинкарнация голодающего ребенка из Калькутты? Как знать. Лиза взяла с тарелки оставшиеся тарталетки, пересекла кухню и, открыв дверь, бросила их на снег. Сони пулей вылетел за угощением. Реинкарнация ли, нет ли, оставлять пса в доме она не собиралась: еще сунется в столовую попрошайничать, а этого Лиза не любила. Она заперла стеклянную дверь и, не удержавшись, взглянула на себя в зеркало. «Надо же, прическа великолепно держится. Просто золото эта новая парикмахерша», — думала она, возвращаясь в столовую с улыбкой на губах и соусником в руке.

Мюриэль дожевала кусочек мяса. «Очень вкусно, Лиза, милая, но я, право, наелась, больше не могу». Она положила вилку — три остальные уже лежали в тарелках — и повернулась к мужу: «Жан, что-то ты сегодня все молчишь, уже, наверно, полчаса ни словечка не вымолвил». Жан пожал плечами. «Хочешь кофе, старина?» — предложил Норман. «Нет, он не хочет, — ответила за Жана Мюриэль. — Вот уже несколько месяцев он пьет только чай». «Тоже дзенские штучки! — хохотнул Норман и вдруг хлопнул себя по лбу. — Черт! — выругался он, повернувшись к Лизе. — Кофе-то я купить забыл. Вот черт!» Лиза отчитала мужа: она ведь дала ему список, что сегодня купить, и кофе там был. «Черт, — тупо повторял Норман, — дорогая, прости, совсем из головы вылетело». Лиза вздохнула и доверительно поделилась с Мюриэль: «Все они одинаковы, ничего попросить нельзя». Мюриэль улыбнулась ей: «Ну что ты, милая, одну-то вещь можно, только одну, но она стоит всего остального!» Женщины понимающе переглянулись и рассмеялись. Лизе подумалось, что она была не права: похоже, Жан и Мюриэль все-таки как-то ухитряются примирять свои духовные практики с земными желаниями. Или же в словах Мюриэль вовсе не было никакого тонкого намека Жану? Да уж, Лизе очень бы хотелось это знать.

Тут вдруг Норман встал и заявил, что намерен поехать за кофе в круглосуточный супермаркет. «Да это же на другом конце города! — заахала Лиза. — И ты столько выпил, куда тебе за руль? Не дури!» Но Норман уже надевал плащ, который успел снять с вешалки в прихожей: «А я говорю — поеду, в конце концов, это моя вина. Может, еще что-нибудь нужно?» — спросил он. Мюриэль встрепенулась: «Ой, да, спасибо, напомнил. Я забыла дома сигареты». «Буддистка, называется, — улыбаясь, покачал головой Норман. — Что же ты не обуздаешь свое желание глотнуть никотина?» Мюриэль призналась, что не может: «Особенно после ужина, это для меня критический момент» — и предложила составить ему компанию, они ведь оба пострадали от собственной рассеянности. Она встала: «Нет-нет, Лиза, не беспокойся!» — пошла за своим пальто, вернулась с ним в гостиную. Жан смотрел на нее тяжелым вопрошающим взглядом. «Ты уверена, что никак не сможешь обойтись без сигарет?» — спросил он с нажимом. Мюриэль, застегивая пальто, улыбнулась ему: «Извини, Жан, но при всем моем уважении… Мне сейчас так хочется закурить, что я и у Будды стрельнула бы сигаретку!» Лиза, не удержавшись, хихикнула. «Да уж, вот тебе и все божественные помыслы!» — торжественно объявила она. Норман и Мюриэль были уже в сапогах. «Смотрите, осторожней, дырявые головы!» — напутствовала их Лиза. Они вышли, и Лиза повернулась к Жану: «У меня есть чай „Эрл Грей“ и травяной. Какой ты предпочитаешь? Пойду поставлю чайник». Жан сидел, поставив локти на стол и упершись подбородком в ладони. Он не сводил глаз с опустевшего перед ним стула Нормана. Он вздохнул: «Я бы выпил коньяку, двойную порцию». Лиза встала, взяла с буфета металлическую крышку и прикрыла горелку под фондю. Уходя в кухню, она прихватила посудину с бульоном. «Хорошо, коньяк, двойную порцию. Я сейчас».

Лиза слила бульон на дуршлаг. Остались гриб, два кочешка брокколи, один цветной капусты. И ни единого кусочка мяса. «Я схожу с ума», — сказала она себе. В самом деле, надо же заниматься такой ерундой — искать кусочек мяса, исчезнувший с ее вилки. «Я спятила. Не мог же этот кусочек испариться. Кто-то его съел». Она налила Жану двойную порцию коньяка, себе — мятного ликеру со льдом. Ладони у нее почему-то взмокли. «Какая же я глупая, совсем из ума выжила», — повторяла она про себя. Но это было сильнее ее: ей бы действительно полегчало, отыщись пропавший кусочек мяса. Она вернулась в столовую, держа в каждой руке по бокалу.

Жан сидел все в той же позе. Он показался Лизе хмурым и каким-то потерянным. Она поставила перед ним коньяк и села. Не зная, о чем с ним говорить, из вежливости спросила, собираются ли они с Мюриэль снова в дальние края. «Да, то есть… я поеду в Индию летом. Один». Лиза округлила глаза. «Понимаешь, мне надо прийти в себя», — добавил он. Лиза склонила голову набок, обратив к Жану удивленный и вместе с тем сочувствующий взгляд. Почему же Мюриэль ничего ей не сказала? Они ведь так часто общались по телефону в последние месяцы. Лиза не вполне понимала, что Жан имел в виду, хотя кое-какая догадка на этот счет у нее была. Расспрашивать его не хотелось, рано или поздно она узнает суть проблемы от Мюриэль. Лиза пригубила мятный ликер. И тут Жан вдруг вскочил и заходил по столовой. Он грыз на ходу ногти, шумно дышал и сутулил спину. В какой-то момент он перестал метаться и уставился на свои ноги. Его вдруг прорвало потоком слов: «Лиза, рыбалки Нормана — это неспроста, и конгрессы, которые Мюриэль выдумывает себе каждый месяц, — тоже… И забытый кофе, и сигареты — все это неспроста. Лиза, я не хотел тебе говорить, но я просто не могу больше держать это в себе и видеть, как ты ни сном, ни духом… У Мюриэль с Норманом роман. Я не знаю, как долго это продолжается, но, черт возьми, если б ты видела… Я три месяца назад нашел кассеты. Это такая грязь, такое извращение. Они же смеются над нами, понимаешь?» Лиза ошарашенно смотрела на Жана. На миг ей даже показалось, что ее глючит, мерещится что-то. Но он повернулся к ней, грохнул кулаком по столу и заорал: «Ты понимаешь, Лиза? Мы с тобой рогоносцы! Твой Норман и моя Мюриэль трахаются как последние твари, да еще снимают это на видео! Ты понимаешь?» Жан снова грохнул по столу так, что подпрыгнули тарелки и стаканы. Лизу точно оглушили, она видела склонившегося к ней через стол Жана: багровое, почти фиолетовое лицо, зубы стиснуты, глаза, кажется, вот-вот выскочат из орбит. Вид у него был зверский, ей стало страшно. Она встала и на негнущихся ногах, пошатываясь, добралась до гостиной. Как подкошенная, всем телом, рухнула на софу, чуть не лишившись чувств. Принялась щипать свои руки, щеки, ноги, живот, чтобы как-то опомниться. Жан пришел следом, он стоял над ней и гладил ее по голове. Его голос долетал до нее откуда-то издалека, точно эхо: «Мне так жаль, честное слово, не надо было тебе говорить. Но я живу с этим один вот уже три месяца. Я ничего не сказал Мюриэль, я не хочу развода, я просто не переживу, наверно, это моя карма. Но если бы ты знала: я не сплю, я потерял аппетит, запустил работу, худею…» Ладонь Жана скользила по Лизиным волосам, она ее чувствовала, большую, ласковую. Спокойно, будто так и надо, Лиза взяла эту ладонь и прижала к своему животу. Ощутила сквозь платье, какая она теплая. Теперь это была единственная связующая нить между нею и реальным, осязаемым миром. «…Я на себя не похож, я на нервах, боюсь садиться за руль, того и гляди попаду в аварию…» Лиза не могла больше слышать его стенаний. «Жан, я тебя прошу, заткнись». Это был приказ. Жан осекся, и между ними на несколько секунд повисло молчание. Лиза по-прежнему чувствовала животом тепло руки Жана. Она поняла: единственное, на что ей остается надеяться, — чтобы это тепло разлилось по всему ее телу. Откуда-то вдруг зазвучал в голове голос косметички: «Учитесь слушать ваше тело, оно лучше знает, повинуйтесь ему». Не глядя на Жана и не зная толком, что за сила внушила ей эти слова, Лиза попросила: «Жан, возьми меня». Таким же тоном она могла бы попросить: «Жан, почеши мне спину». Но Жан никак не отреагировал. Лиза подумала, что он, должно быть, не расслышал, она и сама не была уверена, что произнесла это вслух. Тогда она повторила просьбу настойчивее. Жан, дыша все чаще, с присвистом стал объяснять ей, что она не в себе, и это естественно, но она сама не понимает, что говорит, под влиянием минуты, и ради ее же блага он не должен уступать ее внезапному желанию, это скоро пройдет. «Заткнись, Жан, и возьми меня», — перебила его Лиза срывающимся голосом, задрала платье до пупка и, изогнувшись, стянула трусики. Она была в каком-то исступлении, такого с ней давно не случалось. Ей было необходимо, чтобы ее взяли, чтобы кто-то взял ее тело, единственное, что у нее осталось, — она опасалась, что потеряет и его, что оно утечет сквозь пальцы, как это только что случилось со всей ее жизнью.

Если бы она только знала как, то сама бы себя взяла. Да, но она не знала.

Не знала и поэтому еще раз выкрикнула не своим голосом: «Возьми меня, Жан!» Жан опрокинул ее навзничь на ковер и навалился сверху.

Нечеловеческий хрип вырвался из горла Лизы, когда она кончила. Ее пальцы крепко вцепились в ворс ковра. Она с силой рванула его — ей хотелось отодрать ковер от пола, вырвать его, выкорчевать с корнем, а может, и весь дом заодно. Напрасный труд: пятнадцать лет назад она сама выбрала ковровое покрытие наивысшего качества, и рабочие положили его на совесть, потому что знали, что им хорошо заплатят. «Это всем коврам ковер, мадам, вы не пожалеете», — сказали они ей тогда.

Лиза заканчивала расставлять тарелки в посудомоечной машине, а Жан сидел за чашкой чая, когда вернулись Норман и Мюриэль. «Нет, все-таки пригороды — это кошмар! — возмущалась Мюриэль. — Все эти бульвары в лиловых и желтых неоновых огнях!» Норман зашел к Лизе в кухню. «Мы не слишком долго? Пришлось заехать заправиться». Он положил пакет с кофе на стойку, и оттуда высыпалось немного тончайшей кофейной пыли. Лиза не смотрела на Нормана, смотрела только на эту пыль, осевшую на ее безупречно чистой стойке. Она дунула, и кофейное пятнышко исчезло без следа. Сони опять скребся в дверь, и Норман впустил его. «Черт, что такое? Кажется, Сони стошнило, там, в садике, на снегу…» Лиза подошла к двери и выглянула наружу. «Ой, это, наверно, от тарталеток с лососем и каперсами», — сконфуженно призналась она. И почувствовала себя непроходимой дурой. Не потому, что дала собаке тарталетки, а потому, что обсуждала это с Норманом здесь, сейчас, когда ей хотелось ткнуть его физиономией в бугристую желто-розовую лужу, на которую они оба уставились, стоя рядом, или лучше зарыть его в снег среди Сониных какашек, или пробить дыру во льду замерзшего бассейна и утопить его. Но что же тогда будет с ней? Подступила дурнота; казалось, что она стремительно летит в бездну, разверзшуюся у нее под ногами. Норман укоризненно качал головой. «Лиза, дорогая, ну сколько раз тебе повторять? Не корми ты пса чем попало. У породистых собак очень чувствительный желудок, как ты не понимаешь?» — ласково журил он ее, направляясь в столовую, а Сони с виноватым видом трусил за ним следом и пачкал пол, потому что Норман забыл вытереть ему лапы. Лиза что-то пробормотала в свое оправдание, когда Норман уже вышел из кухни. Она закрыла дверь — в садике уберет завтра, не к спеху. Заметив на стекле отражение своей прически с задорными прядками, почувствовала, будто незыблемые и мертвые руины увенчали ее голову.

— Лиза, у тебя есть коричневый сахар к кофе? — крикнула Мюриэль из столовой.

— Нет, но если хочешь, есть мед! — отозвалась она. Что поделаешь, даже загляни она в бесконечность, другого ответа Лиза бы все равно не нашла.