Вредлинские завтракали в своей дачной столовой. Их трапезу разделяли Стас и Василиса.
— Знаешь, Миля, — сказала Александра Матвеевна, помешивая кофе серебряной ложечкой, — оказывается, прямо перед нашей дачей на улице позавчера вечером взорвали машину!
— Правда? — искренне изумился и испуганно захлопал глазами драматург. Откуда это известно?
— Василиса сегодня ходила в магазин, там все об этом судачат.
— Странно, а мы, когда возвращались вечером, ничего не заметили.
— Конечно, ее же убрали еще вчера днем. В то время мы гуляли по Суздалю. Осталось какое-то пятно на асфальте, а так ничего, никаких следов.
— Ужасно! Здесь, в поселке, где живут интеллигенты, — и такое. Кто-нибудь погиб?
— Один человек, кажется, шофер, — произнесла Василиса. — Говорят, машина как факел горела.
— Скорее всего, Эмиль Владиславович, — подал голос телохранитель, — ее не взорвали, а из гранатомета подожгли. Если б в машине хотя бы одна шашка на 200 грамм сработала, тут бы ни одного стекла не осталось, ни у нас, ни напротив. А тут видно, что кумулятивная граната ударила. Попали в ветровое стекло, водителя разорвало, бензобак взорвался, но основная ударная волна вдоль улицы прошла.
— Все равно ужасно! Куда катимся, черт побери?!
— Миля, не волнуйся, тебе это вредно, дружочек! Думай о хорошем. Ведь ты так хорошо чувствовал себя эти два дня!
— Я и сейчас себя прекрасно чувствую, — бодро сказал Вредлинский. По-моему, эта поездка вдохнула в меня новые силы! Для писателя очень важно время от времени прикасаться к изначальному, к истокам, к вечному… Какой духовный кладезь есть православная вера! Какие благолепные лица у монахов возрожденных обителей! Насколько все это выше, чем все эти бандитские разборки…
— Конечно, конечно! — пропела Александра Матвеевна. — Тебе непременно надо написать сценарий на тему духовного возрождения России. А Жора Крикуха его с блеском поставит.
— Непременно! Вот пусть только вернется из Америки Пашка Манулов! Обязательно возьмем за бока этого буржуя!
Никто из четверых сидевших за столом не сохранил в своей памяти ничего, кроме воспоминаний о поездке во Владимир и Суздаль. Они были бы очень удивлены, если б кто-то поведал им о том, что воскресенье, понедельник и вторник они проводили совершенно по-другому. И'еще больше их удивило бы, если б они узнали, что помянутый за столом Манулов находится не в Америке, а гораздо ближе…
Сколько прошло времени — Павел Николаевич не знал. Впрочем, когда он очнулся, его этот вопрос вовсе не интересовал. Его не волновали и другие вопросы, которые изводили его еще накануне. И в памяти у него не было даже следа от виртуальной беседы с Бородой. И о том, как ему сделали инъекцию желтоватой жидкости из ампулы с лаконичной наклейкой «331», он не помнил.
Зато самочувствие у Манулова было отличное. Он ощущал необыкновенную бодрость и силу во всем теле, вообще-то порядком поистрепавшемся за 60 с лишним лет. Он лежал на той же солдатской койке, что и вчера, глаза его видели ту же унылую обстановку камеры, ноздри чуяли все тот же парашный дух, но никаких неудобств от этого он не испытывал. И голода, и холода не чувствовал, и на волю, в пампасы, не хотелось. Единственное, чего он желал,
— это чтоб пришел Командир и отдал Приказ…
Гробовщик вбил последний гвоздь в крышку гроба.