Без Веры…

Пролог

На всякий случай, пишу для любителей точностей исторического момента, исторических параллелей и тому подобных вещей. ГГ перенёсся из мира, альтернативного нам – в мир, прошлое которого также альтернативно нашему. Все совпадения случайны.

Драться решили на задах гимназии, за дровяными сараями, укрытыми густыми зарослями цветущей бузины и раскидистыми кронами старых деревьев. Рыжая дворницкая собачонка, выкатившаяся навстречу из зарослей, и негромко гавкнув для порядка, приветливо завиляла лохматым хвостом, в котором застрял всякий сор. Один из гимназистов кинул ей кусок сахара, завалявшийся в карманах.

– Только тихо, Жулька, – строго сказал кинувший лакомство мальчишка, присев к собачонке, с весёлым хрустом разгрызающей сахар и отчаянно мотыляющей хвостом, припав белым пузом к чуть влажной весенней земле с натоптанными проплешинами посреди молодой, отчаянно зелёной травы. Псина, будто поняв его слова, взвизгнула что-то согласное, и облизнувшись длинным розовым языком, доверчиво ткнулась мальчишке в костлявые колени, выпрашивая ласку.

Он начал гладить её по голове, но несколько механически, что вполне устроило собачонку, млеющую от ласки. Начёсывая псинке уши и холку через густую шерсть, он наблюдал за разворачивающимся перед сараем действом.

Поединщики, стоя чуть поодаль друг от друга на вытоптанной, влажной и от того чуть скользкой земле с редкими упрямыми пучками травы, уже снимали ремни и фуражки. Но если у рослого, плотного, хотя и изрядно рыхловатого второгодника Парахина объявилось сразу несколько желающих подержать вещи, то у второго – нескладного, сутуловатого мальчишки достаточно субтильного вида, таковых не нашлось.

Кривовато, и как-то обречённо усмехнувшись, он подошёл к кустам и с нескольких попыток водрузил на бузину фуражку и ремень. Послышались смешки и шуточки, не всегда складные, но достаточно обидные, из которых легко было понять, что субтильный в своём классе если не изгой, то уж точно не пользуется популярностью.

Есть такие люди, которые что бы ни сделали, а всё как-то невпопад выходит. Вот даже со всеми вместе делает что-то, ан нет… всё равно иначе выходит, наособицу. С возрастом такие люди обычно отгораживаются от всего мира, становясь этакими отшельниками в миру и прозябая на самых низких должностях, слывя никчемушниками и бесполезными чудаками. Часто – пьющими.

Но иногда, преодолев все невзгоды, они своими талантами пробиваются через плотно уложенную брусчатку одинаковых людей и идей, находя себя в творчестве, науке или серьёзной, уважаемой и востребованной профессии. А чудаковатый, но талантливый медик или математик, обществом воспринимается совершенно иначе…

– Щас тебе Денис насуёт, – гаденько улыбаясь, пообещал мальчишке Струков – то ли дружок, то ли оруженосец Парахина, имеющий репутацию человека шалого и не вполне нормального. Этакий злой клоун, выбравший своим оружием кривляние, злые шуточки и травлю заведомо слабых.

– Скорее всего, – с деланным спокойствием согласился мальчишка, которого аж колотило нервной дрожью. Видно хорошо, что он боится так, что сводит мышцы и тело отказывается повиноваться. Зубы, чтобы не стучали, сжаты плотно, до проступивших желваков, бледное лицо пошло красноватыми пятнами, сделавшись совсем некрасивым.

Вид не бойца, а человека, обречённого на поражение. Чувство это усугубилось, когда поединщики сошлись поближе. Парахин возвышался едва ли не на голову, да и разница в весе у них пудика этак в два.

– Бей Рябу! – сдавленно прошипел Стручок, подавшись вперёд и оскаливая мелкие, острые как у хорька зубы. Парахин, усмехнувшись, шагнул вперёд и картинно, наотмашь, влепил противнику по уху. Мальчишка качнулся и как-то беспомощно выставил перед собой руки с тонкими, слабыми запястьями, приняв подобие боевой стойки, но даже не думая драться. А Денис, хохотнув и бросив в толпу несколько слов, снова ударил его по уху, но в этот раз с другой стороны.

– Для симметрии! – восторженно взвизгнул Струков, мелко захихикав и щурясь от удовольствия, – По ушам его, Денис, по ушам! Надери ему уши!

Хихикая, он привалился к морщинистому стволу дерева, сорвал веточку, закапавшую свежим соком, и принялся грызть её, укорачивая длину и сплёвывая кусочки в сторону. Не забывая, впрочем, поддерживать своего друга-сюзерена поощрительными репликами, через раз унижающими противника.

– Да что ж ты… – разочарованно бросил один из полутора десятка зрителей, и нашёл меткую фразу, – как мальчик трактирный! За уши скоро таскать начнут!

Обидная фраза, по-видимому, зацепила какие-то струны души у щуплого мальчишки. Зажмурившись, он шагнув вперёд, и неумело сжав кулак, выбросил его в ненавистную физиономию Парахина. Не попал… но в толпе загомонили:

– Ого! Отмахиваться решил? Вот уже чудо-чудное…

– Продует Сашка! – пророчески сказал долговязый Севка Марченко, – как есть продует!

В голосе его, впрочем, появилось вялое одобрение и некое подобие интереса. Драка заведомого аутсайдера с одним из сильнейших (по крайней мере – крупнейших!) ребят в классе, привлекала немного зрителей. Да и те пришли сюда либо от скуки, либо покурить, деля одну папироску на компанию из нескольких человек.

– Это понятно, – согласился приятель, не отрывая блекло-серых глаз от драки, не забывая затягиваться и картинно пускать кольцами дым, – но сам факт!

Парахин тем временем, нимало не удручённый внезапным сопротивлением, вовсю пользовался преимуществом роста, веса и совершенно обезьяньей длинны рук.

По неписанным гимназическим правилам, такие драки ведутся либо до первой крови, либо до падения противника, и упаси Боже пинать его ногами! Растащат сразу, да и изгоем за такое поведение можно стать на раз! Впрочем, бывают и исключения…

Второгодник, пользуясь абсолютным преимуществом и беспомощностью противника, с каким-то садистским упоением избивал его, тщательно дозируя силу удара и следя за тем, чтобы ни в коем разе не задеть Сашку по носу или губе. Уши у того уже опухли, а по голове и скулам Парахин попал и вовсе бессчётно, только голова от ударов дёргалась.

Но мальчишка упрямо держался на ногах, с яростным упорством размахивая руками. Бестолково, но… будь у него соперник в той же весовой категории, так пожалуй, положение его было бы не вовсе безнадёжным!

В толпе это поняли, и у Лёшки нашлись свои болельщики. Парахин хотя и один из сильнейших в классе, но откровенно трусоват, и с равными, да и просто смелыми ребятами старается не связываться.

– В солнышко его, в солнышко! – сдавленно шипел низкорослый, но крепкий и напрочь лишённый страха Андрей Бескудников, с которым предпочитали лишний раз не ссориться. Тормозов он не имел, и запросто мог, презрев все законы гимназических драк, использовать подобранный на земле булыжник, а то и вовсе – вцепиться зубами в ногу противника. Поговаривали, но впрочем – негромко, что с головой у него не всё в порядке, – Да что ж ты…

Болел он за щуплого, а вернее – за зрелище. С Парахиным они друг друга демонстративно не замечали, а его оппонента Андрей и сам нередко гнобил, награждая болезненными, но как бы приятельственными щипками, растягивая губы в резиновой улыбке.

Один из ударов Парахина попал мальчишке в подбородок, и тот качнулся было. Толпа выдохнула… Но Лёшки, отступив на несколько шагов, сумел собраться, и в глазах его появилось что-то новое.

Не злость… а скорее недоумение, более чем необычное для этой ситуации. Что, чёрт возьми, такое происходит?! Так, наверное, можно было бы расшифровать этот взгляд… если бы кто-то взял на себя такой труд.

А потом, странно скособочившись, приподняв плечо, прижав подбородок к груди и выставив вперёд левую руку, щуплый мальчишка сам пошёл на Парахина!

– Бокс! – полминуты спустя удивлённо констатировал Севка, – Ей-ей бокс!

– Лёшка, и бокс? – язвительно парировал приятель, не отрывая взгляда от драки, которая постепенно переставала быть игрой в одни ворота! Прикрывая лицо локтями и странно выворачивая корпус, щупловатый мальчишка ухитрялся уворачиваться и прикрываться от большей части ударов. А те, что проходили, принимались вскользь.

Найдись тут человек наблюдательный, он бы сразу отметил бы несообразности. Неловкие движения нетренированного тела, и притом – своеобразный рисунок боя, когда мозг чётко понимает, что ему надо делать! А вот тело за мозгом успевает не всегда… Очень необычно.

– А может и нахватался где… – пару минут спустя признал очевидное приятель, понаблюдав уже не за избиением, а за дракой!

– По самоучителю, – авторитетно заключил Андрей, лихо сплюнув сквозь зубы, – Дали, видно, несколько уроков, а потом сам!

– Криво как-то, – с неодобрением высказался ещё один знаток, с благодарностью принимая передаваемую по кругу тлеющею папиросу и затягиваясь – не слишком, впрочем, глубоко, – не нормальная школа бокса, а наверное, матросское что-то. Уличное!

– А то! – согласился Севка, не поворачивая головы, – Где прямая спина? А руки? Руки надо вперёд выставлять, как в фехтовании!

– А этот? – он возмущённо махнул рукой, сплёвывая через зубы на землю, и максимально незаметно вытирая слюну, некоторая часть которой оказалась на гимнастёрке. Приятели, и сами имеющие такого рода грехи, предпочли не заметить оплошности, потому как сегодня ты посмеёшься, а завтра, глядишь, а над тобой! – Собака сутулая! Спину колесом согнул, подсел зачем-то. Так это всё… на безрыбье.

Лёшка тем временем, несмотря на критику, ухитрялся не только защищаться, но и начал нападать! Пару раз прорвавшись на ближнюю дистанцию, он уверенно зарядил Денису в печень и солнышко, но разница в весовой категории и мускульной силе всё ж таки сказалась, и оппонент разве что хекнул озадаченно.

Впрочем, щупловатый Лёшка и сам к этом времени уже хекал как бы не посильнее Парахина, задохнувшись от непривычной нагрузки. Побегал-то он вокруг отмахивающегося противника – будь здоров! Второгодник, заметив это, пошёл в атаку, и в этот раз бил уже всерьёз.

Мясистые кулаки с гулом проламывали пространство, но Лёшка уворачивался каким-то чудом, запалённо хватая воздух. А потом – внезапно, отступать стало некуда, и тяжёлый кулак с силой врезался в скулу.

Бум! Затылок Лёшка повстречался с дверью дровяного сарая… Нокаут!

– … Лёшка! Алексей… – меня ухватили за ворот и попытались приподнять. Голова, зараза… последнее, что я помню, так это драку, а с кем и почему…

– Лёша… – чья-то рука попыталась оттянуть веко и открыл глаза, увидев перед собой мальчишку лет тринадцати. Физиономия его показалась смутно знакомой и вызвавшей неприятные ассоциации. Хотя где мальчишка, а где я!

– Живой? – обеспокоенно спросил он, и встал, не дожидаясь ответа.

– Всё в порядке, – сказал я, пытаясь встать, подгибая под себя плохо слушающиеся ноги. Со второй попытки удалось, и я встал, не слишком твёрдо удерживаясь на покачивающейся земле. Голова гудит Царь-колоколом, мысли разбегаются, ноги ватные, а всё тело болит так, что хоть обезболивающее пей. А соображалка – ну напрочь работать отказывается!

– Живой ваш Ряба! – уже другим голосом сказал неприятный мальчишка, и вокруг загалдели. Какие-то ребята, обступив, хлопали меня по плечам, жали руку и говорили одобрительные слова.

Не все… хватало и тех, кто стоял поодаль, бросая в мою сторону насмешливые взгляды и смеясь над чем-то. Были и те, кто просто развернулся и ушёл, разговаривая на ходу с приятелем или погрузившись в собственные мысли.

– Был бы мозг, было бы сотрясение! – ёрнически сказал тот самый мальчишка, что пытался оттянуть мне веко. Несколько человек засмеялись и пошли прочь, весело переговариваясь о чём-то своём, и оборачиваясь то и дело.

– Однако… – произнёс я и принялся отряхиваться, стараясь не делать лишних движений и решительно не понимая – что же вообще такое происходит?!

С какого хрена я, взрослый мужик тридцати двух лет, делаю здесь, в компании мальчишек, по возрасту годящихся мне в дети? Почему я – внезапно (!) одного с ними роста, когда недавно ещё во мне было сто девяносто два сантиметра – ровнёхонько!

… и почему я воспринимаю себя ещё и тринадцатилетним Лёшкой Пыжовым[1], 1901 года рождения…