Без зла

Предисловие. Голос и чудо Ульяны Меньшиковой

Чудо идёт страшными дорогами. Они кривые, ни одной прямой. На них не леший, не русалка, сидящая на ветвях, нет — там мёртвая медвежья лапа из русских сказок. «Скырлы, скырлы, скырлы...»

Я с детства боялся этого звука. Которого в жизни никогда, кстати, не слышал. Скырлы, скырлы, скырлы. Кто так ходит? Смерть и чудо. Они всегда рядом идут.

Я всего четыре раза разговаривал с Ульяной Меньшиковой. Один раз, случайно встретившись в метро, один раз, когда сказали друг другу три-четыре слова на премьерном показе фильма Авдотьи Смирновой, и два раза по телефону. Но меня поразило, как она напевно говорит: как будто поёт. Даже когда разговор о тревожном. Видимо, это в ней сказывается её регентское настоящее. Но писатель — это всегда только голос, всегда только речь: не чирканье по бумаге, не стук по клавишам. Литература вырастет всегда из голоса.

Ульяна Меньшикова пишет про людей. Там, в книге, её самой очень мало. Я в своё время запомнил, как умные две женщине дали совет одной молодой поэтессе: «Постарайтесь думать о других. Про них рассказывайте. Поверьте: во всех нас (в нас, в вас, в старых, в молодых) нет ничего интересного. А в них — есть!»

Ульяне этот совет не давали, но она ему следует.

Удивительное дело. Рассказывая, как её в детстве травили, автор рассказывает больше не о себе, а о них, травящих. Причём местоимения «я» не становится меньше, особых портретов своих мучителей автор не оставляет, но фокус наведён на них. Крупный план, внимательная камера. Мы почему-то видим именно их — глупых, скучных, сбившихся в стаю для унижения слабого, злых, погибающих в этом коллективном падении, но людей. И их жалко. Даже больше, чем героиню, которая объект погони. Потому что она победитель, а они нет. Тут и происходит этот фокус (фокус тут и в значении маленького чуда, и в значении наведения резкости): они тоже люди. У одного из них оторван воротник. Он плачет. Ему обидно и гадко. От самого себя. «Мы с мамой их простили». Так говорит не героиня текста, так говорит сам текст. Нет смысла писать текст, который не простит. И это тоже один из уроков кривых путей настоящего чуда.

«Я хочу признаться в любви», — в одном месте своей книги пишет Ульяна. Я тоже хочу признаться в одной вещи. Я атеист. И текст, пронизанный реалиями церковной жизни, упоминаниями Бога, должен как будто быть мне чужд, непонятен, не нужен. Но это не так. Он, этот текст, мой. Потому что любовь не имеет имени, она имеет только вектор и усилие.

...Я очень люблю одну историю (я о ней рассказывал уже, но не жаль и повторить). Эта история произошла в Японии. Начну издалека.

Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует... всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит.

Мы все знаем эти слова. Они из Первого послания святого апостола Павла к Коринфянам и говорят о любви высшей, божественной, осознанной и христианской. Разные девочки, ни разу не христианки (что бы они про себя ни придумывали) любят перепечатывать эту цитату; наберите её в поисковике — на вас вывалятся тысяча ссылок: причём половина из них действительно будет из девичьих дневничков. Но иногда девочки на самом деле становятся сильнее и святого апостола Павла, и Первого послания, и любой божественной любви. Они закрывают своим телом (своими действиями, своим желанием спасти) того, кого любят — и спасают. Девочки всего лишь девочки. Они глупые. Иногда они даже не читали никакой Библии. Но они спасают того, кого любят ценой собственной жизни. Просто потому, что иначе не могут.

В Японии часто бывают землетрясения, ну вот и ещё одно произошло. После него почти весь город оказался в развалинах. Когда всё улеглось, в разрушенный почти полностью город приехала команда спасателей. Дело живых — хоронить своих мертвецов. Но ещё больше — откапывать уцелевших. Под одним из сильных завалов живые и нашли одну погребенную обвалом женщину.

«Её поза была очень странной: она как будто опустилась на колени, как при молитве, а её руки что-то обхватывали. Рухнувшее здание повредило ей спину и голову. Женщина была мертва. Между досок и камнем можно было просунуть руку и почувствовать, что она холодная».

Руководитель спасательной операции сразу понял, что тут уже ничем не помочь, и поэтому скомандовал всем идти дальше. Но то ли интуиция, то ли какой-то божий знак упрямо вернул его к руинам. Спасатель снова встал на колени и ещё раз просунул руку к женщине. И вдруг закричал: «Ребёнок! Тут ребёнок!»

Вся спасательная команда бросилась обратно к дому и стала разгребать завалы и груды обломков вокруг тела умершей женщины. Когда они наконец откопали её полностью, они поняли, что она не одна. Под ней, странно скрючившийся, как будто молящийся, лежал трёхмесячный мальчик. Ребёнок был завёрнут в цветастое одеяло, но был жив. Младенец даже не проснулся, когда руководитель экспедиции взял его на руки.

Быстро прибывший врач стал обследовать мальчика, развернул цветастое одеяло и нашёл сотовый телефон. На экране горело только одно текстовое сообщение: «Если ты выживешь — помни, что я люблю тебя».

«Если ты выживешь — помни, что я люблю тебя». Эти слова царапают, как иголкой. От них хочется плакать. Но мы все знаем, когда и кому мы бы могли эти слова сказать.

Я эту историю уже рассказывал, но, когда читаю книгу Ульяны Меньшиковой, заново вспоминаю её. И мне спокойно и за Ульяну, и за сына её, и за нас всех, кому когда-то понадобится помощь и защита. Может, это и призрачное спокойствие, но чудо оно на то и чудо, чтоб ходить по призрачным дорогам, которые вдруг — может быть, и напрасно — перестали быть страшными.

Так и есть.

Скырлы, скырлы, скырлы. Нет никаких скырлы. Есть только близкий рассвет и победа.

Дмитрий Воденников, поэт, эссеист