Бездна кошмара

Annotation

Скелет, призванный в глубинах подземелья

Школьница в мире, где существуют огромные человекоподобные роботы

Древний дракон

Прародитель вампирского рода

Единственное божество новорождённого мира

Что общего между ними?

Все они спят — а значит все они в моей власти

Ибо я — Кошмар.

Бездна кошмара

1. бессонница

2. я *********

3. я ***

4. нанако

5. выбор

6. д-он

7. исход

8. пастырь

9. тук

10. пора

11. игры разума

12. давай поиграем

13. давай

14. выносливость

15. вопрос размера

16. качели

17. ранг 3

18. некро

19. рёв

20. красный великан

21. чужак

22. перемена

23. жертвоприношение

24. magic

25. месяц

26. мир

27. и обратно

28. перемены

29. ситуация

30. вход

31. носитель

32. выбор

33. пора

34. суд

35. докторхдоктор

36. 1/3

37. luv-lev

38. паника

39. паника х2

40. акушер(ка)

41. бу

42. по пятам

43. пррривет

44. мир

45. что посеешь...

46. смотрят

47. подо льдом

48. лёд

49. угроза

50. классификация

51. речь

52. план

53. свобода

54.

55.

56. мясо

Исток бытия на границе всего сущего 2: Бездна кошмара

1. бессонница

С недавних пор меня мучает бессонница.

Немудрено.

Мне вообще казалось, что я сегодня не засну. Весь день я поглядывал на «Таню» в отражении. Я не должен был этого делать, понимал, что опасно, но был не в состоянии себя удержать. Как человек, которому стоматолог строжайше запретил теребить больной зуб, и который, несмотря на это, не может вынесли, чтобы не облизать его хотя бы разок, так и я снова и снова заглядывал в бездну своего кошмара.

Иногда это был каменный ангел — чёрные дырочки вместо глаз и широкие зубы.

Иногда — маленькая дудочка.

Иногда — череп.

Чаще всего её лицо представляло собой глубокую чёрную впадину, которая смеялась, шутила и называла меня дядей...

Я думал, что сегодня не засну.

Я боялся этого больше всего на свете, но то ли чудом, то ли благодаря инстинкту, в привычное время и привычный час я вернулся в домик на берегу. На секунду, когда я выбрался из туннеля и увидел ту самую кушетку, потолок, террасу и море, накрытое туманом, все мои тревоги улетучились, как будто попав сюда я наконец-то оказался в безопасности... Да...

«Как будто».

В полной тишине я прошёл в кабинет и вытянул четвёртую полку.

Раздался грохот.

Неровные железные пульки пришли в движение и стали перекатываться из стороны в сторону.

Я словил одну из них, положил на столик, достал баночку с порохом и пистолет. Покрутил оружие и приставил к виску.

Мой палец опустился на холодный железный курок.

— Бах... — сделал я взрывной звук своими губами.

Затем снова положил пистолет на стол и стал пытаться его зарядить. Произошла заминка. Я не имел ни малейшего представления, как это сделать. Пороховая амуниция восемнадцатого века меня никогда не занимала. Я сунул пульку в ствол, наклонил его, и она выкатилась наружу. Тогда я пощёлкал курок, увидел фитиль, открыл баночку с порохом и уже было собирался зачерпнуть горстку, как вдруг заметил интересную вещь: из чёрного порошка внутри выпирал язычок беленькой бумажки.

А это ещё что такое?

Я достал её, отряхнул, стёр остатки пороха указательным пальцем и развернул. Это была записка. Она была немного мутной, как будто поддёрнутой туманном, но читаемой:

«Во-первых, знай, если ты нашёл несовпадение между своими записями и реальностью, значит ты подвергся заражению.

В зависимости от времени заражения и тем, когда ты его обнаружил, у тебя не больше месяца, прежде чем твой мир совершенно рухнет в сновидение. Каждый день начнут проявляться всё новые странности и безумства. Сперва они будут завязаны на тебе самом. Затем — на всех окружающих. Однажды ты перестанешь сознавать, что правда, а что вымысел, а если тебя заметит один из Них... Всё пропало.

Есть лишь один способ остановить этот процесс. Пуля в лоб. Верни всё как было, положи свои находки в арсенал и закрой дверь. Обнови карту, если есть нужда, и всё. Моя база будет законсервирована до явления следующего кандидата».

Я сглотнул.

На моих губах показалась кривая улыбка.

Тем не менее, питая скромную надежду, я перевернул записку... И выдохнул.

Другая сторона тоже была исписана:

«...Есть и другой вариант. Но это лишь теория. Если с момента заражения прошло меньше семи дней, его ТЕОРЕТИЧЕСКИ можно остановить, если уничтожить его «предмет». Самое явное его проявление на материальном плане бытия. Если это вещь — сожги. Если закон — отмени. Если человек — убей и предай огню его тело и больше не вспоминай.

После этого должно пройти три дня. Если через три дня никто кроме тебя не сможет вспомнить «нарушение», тогда трещина заделана. Но это лишь теория. Можешь попробовать, но пуля в лоб — более верный способ».

Меньше недели...

Я попытался вспомнить, когда составил записку. На второй день, да... А Таня появилась за день до того, как я впервые заявился в мир Ямато. С тех пор я был там... Один, два... Три раза. Один пропустил. Один пропустил — четыре. Ещё один будет сегодня — пять. Значит, когда я проснусь пойдёт шестой дней.

Времени было совсем немного. Делать нужно было уже сегодня... Или завтра? Спасибо моему драгоценному предшественнику, он не написал, где проходит граница, в начале или на исходе седьмого дня. Или написал, но забарахлил переводчик?

И какая, в сущности, разница?

Вдруг я поймал себя на мысли, что действительно планирую это сделать. Планирую убить Таню и сжечь, чёрт возьми. Но если я этого не сделаю, с моим миром произойдёт то же самое, что уничтожило мир Эльфина и Фантазмагорикуса. Он погрузится в чёрную бездну безумия, в «зону кошмара». И развалится, как дрёма, и все люди в нём обратятся серой пылью.

Что же это получается, мне идти на заправку и покупать бензин?

Ха-ха...

Я наклонил голову и стиснул её пальцами с такой силой, как будто пытался содрать себе скальп.

Затем, медленно, словно сбрасывая ношу, — а вернее сказать, убирая с глаз долой, — я откинулся на спинку стула, развесил руки и вздохнул.

Пусть. Я... не хочу сейчас об этом думать...

Сделаю этот выбор потом, вечером, в самом конце моего срока.

Выбор, да... Пуля в лоб или пуля в сердце. Я горько усмехнулся, покачал головой и наконец выбросил все эти мысли подальше и закрыл на ключ.

Возвращаемся к делам насущным.

Что же я планировал сделать после возвращения в домик на берегу прежде, чем случилось... Это? Обдумать трагическую кончину Файрана, точно, и заодно откровение, которым со мною поделился Эльфин. Последний был куда более полезным источником информации, нежели записная книжка моего предшественника.

Я посмотрел на неё с лёгким раздражением, затем достал из первой полочки гранёный флакончик серого вещества и стал теребить его пальцами.

В этой штучке находились воспоминания Эльфина. Не все, но только те из них, которые касались его магической карьеры. И какая это была карьера! Директор волшебной академии, архимаг!

Я улыбнулся и невольно вздохнул, вспоминая тихого ребёнка с нежными, как крылья бабочки, ушками.

Откупорив флакончик, я принюхался, ничего не почуял и влил содержимое себе в рот. Стоило ему коснуться кончика моего языка, как он впитался в мою плоть, и перед глазами у меня немедленно вспыхнула вереница образов.

Вспышки пламени, удары электричества, ветра и яркие звёзды — всё это собиралось воедино и превращались в ослепительные узоры...

Моё помутнение продолжалось неизвестное количество времени. Придя в себя, я обнаружил, что рисуя пальцем на столе сложные схемы. Я отвёл руку и выдохнул.

Теперь, стоило мне закрыть глаза, и я сразу мог «вспомнить» любое заклятие вплоть до девятого ранга и даже несколько особенных, «запредельных» чар, которые были подвластны только архимагу. Мне даже потребовалось некоторое время, чтобы упорядочить свои знания и вычленить всё самое полезное, ибо на каждый огненный шар приходилось несколько заклятий для возделывания почвы, призыва дождя и поиска потерявшихся очков...

Затем я вытянул руку, и на ней появился маленький зеленоватый камушек. Это был «порченный» камень Азулы, который достался мне от принцессы. В памяти Эльфина было несколько возможных применений для этой штучки: можно было сделать из неё артефакт, сокровище по меньшей мере Восьмого ранга, создать могущественного фамильяра или сварить чудесное зелье, которое позволяло слиться с вековечным мраком.

Одна проблема: и для первого, и для второго, и для третьего нужны были другие ингредиенты, целый перечень, который нельзя было выговорить ни на первом, ни на втором дыхании. Я знал, где их можно раздобыть — долина северных ветров, побережье чёрных песков, подножье вулкана Тар Ангара... Но все этим места были для меня закрыты, как и мир Файрана.

Я подкинул камешек и поднялся на ноги.

Оставался только один вариант...

Я вышел в зал, присел, опустил камень на пол, положил на него свою ладонь и стал выкачивать ману.

Если я не мог использовать его по назначению, оставалось только применить эту штучку в качестве батарейки. Жалко, конечно — всё равно что сжигать драгоценную книгу, чтобы погреться, но лучше так, чем если он просто будет валяться на задворках моего сознания до скончания времён... Которое вполне себе может наступить в районе завтрашнего вечера.

В мою руку устремился серый туман. Он наполнил меня до краёв и стал расширять границы моего бытия. Спустя пару минут я почувствовал себя плотнее и как будто стал более «дородным». Затем я услышал треск и почувствовал, как внутри меня ломается незримая плотина.

Моя туманность, прежде напомнившая футбольный мяч, вздрогнула и резко увеличилась до размеров надувного шарика.

Я выдохнул, приподнялся и стал разминать своё тело. С виду оно совсем не поменялось, — собственно, чтобы заметить изменения, мне нужно было найти для себя носителя, — но я знал, что, если бы я всё ещё находился внутри скелета, со мной случилась бы новая трансформация.

Я превратился бы в Рыцаря Смерти.

Улыбнувшись, я уже собирался вернуться в кабинет, чтобы составить перечень наиболее полезных заклинаний четвёртого ранга, как вдруг мой взгляд зацепился за море с другой стороны террасы.

Я замер.

Там, за извилистой полоской серого песочка, качались и вздымались тёмные воды. Плотный туман немного отступил, и странный силуэт, замеченный мною уже давно, показался во всём своём великолепии.

Это был корабль.

Далеко далеко в море проглядывалось массивное железное судно... Его нос поднимался к пасмурному небу. Над ним громоздилась палуба. Это был океанический лайнер, не очень современный, но и не совсем древний, эдакий круиз наподобие Титаника. Он стоял вдали, и потому казался совсем небольшим, как магнитик на холодильнике, и тем не менее я осознавал, нет, я чувствовал колоссальные габариты этого корабля.

В полной тишине он шел посреди спокойного тёмного моря...

Я смотрел на него заворожённым взглядом и вдруг заметил, как что-то мелькает на палубе. Что это? Я встал перед окном террасы и присмотрелся. Может, мне показалось?.. Нет... На палубе лайнера мерцал маленький огонёк. Как-будто кто—то включал и выключал свет...

Нужно подойти поближе, чтобы рассмотреть, подумал я и вдруг обнаружил, что моя рука лежит прямо на дверной ручке.

Я тут же её одёрнул и шагнул назад.

...До сих пор я ни разу не покидал пределы дома на берегу. В этом не было нужды, да и делать это было как-то... Опрометчиво? Мои экспедиции научили меня тому, насколько опасным был мир, поддёрнутый туманной дымкой. Любой неверный шаг и всё, пиши пропало. Я бы умер уже дважды, если бы не часики.

Поэтому рисковать без лишней на то причины не было смысла... Но вот причина появилась. Что это был за корабль? А свет? Там кто-то есть?

Может, мне всё же следует дерзнуть?..

Я замялся.

Как ни странно, мой предшественник ничего не писал про мир за пределами дома. Он так подробно расписывал правила безопасности — делай то, не делай это, — и в то же время очевидного слона за очевидными границами комнаты обходил стороной.

Почему?

Хороший вопрос.

Я погладил подбородок и вдруг вспомнил. Точно! А что если... Что если он упоминал об этом, просто косвенно, и я не понял намёка?..

Не теряя времени, я схватил дневник и пролистал его до первой страницы:

«Запомни, чем больше ты знаешь, тем выше шанс, что ОНО просочится в твой мир через твоё сознание. Единственный способ избежать «заражения» — чётко следовать моим инструкциям и дозировать информацию».

Чётко следовать инструкциям...

...

Точно... Точно. В последнее время я так часто сетовал на информационную диету, на которой держал меня мой предшественник, что совершенно забыл, что у неё была подоплёка. Мне нельзя было знать слишком много, чтобы не просочилось Оно.

В таком случае логично было предположить, что, если он вообще о чём-то не упоминал, я ни в коем случае не должен был этого касаться. Это был настолько прозрачный намёк, насколько это вообще возможно в таких условиях.

Я нервно усмехнулся, вспоминая, как едва не открыл дверь и не вышел наружу.

...Ещё немного, и я совершил бы смертельную ошибку. Ведь если я прав, то мир снаружи — пляж, море и корабль — таили наибольшую опасность даже по сравнению со всеми прочими моими изысканиями.

Даже про дудочку мой предшественник написал, а про это — нет.

В следующий раз нужно быть осторожней...

Если он будет, конечно.

Кстати говоря, я же теперь повысил свою Стабилизацию, а значит мне должны были открыться новые страницы. Я пролистал дневник и действительно: буквы, которые прежде казались мазнёй, теперь стали чёткими:

«Если ты в состоянии прочесть эти строки — мои поздравления. Ты продержался уже довольно значительный промежуток времени».

Рановато поздравлять. Рано или поздно я пойму, как зарядить пистолет, а там... Посмотрим. Не хочу об этом думать.

«Тебе будет полезно узнать, что время в разных мирах протекает по-разному, однако, по мере падения Стабильности эта разница может меняться. Флуктуации могут быть как негативными (замедляющими) так и позитивными (ускоряющими).

Иначе работает процесс заражения. Мир, который подвергся воздействию тумана, начинает неумолимо, всё быстрее и быстрее, погружаться в кошмар.

На ранних этапах деградацию реальности теоретически можно замедлить, если уничтожать порождения кошмара, которые вырываются на материальный план, но совсем остановить её нельзя. Сколько ни выкачивай воду из дырявой лодки, рано или поздно она пойдёт ко дну. Будь осторожен и не питай несбыточных надежд!»

...

Ничего нового.

Я перелистнул страницу

«Предположу, что за время своих экспедиций ты нашёл хорошее оружие. Вероятно, также, ты нашёл некую форму для своего внутреннего тумана, которая позволяет тебе использовать его как силу, с помощью которой ты можешь влиять на материальный план...»

Магия и мана? Да, нашёл.

«Это хорошо, но это не более чем средство! Это костыль, который ты волен использовать до поры до времени, но уже сейчас тебе нужно набирать настоящий капитал... Ты его ещё не чувствуешь и не можешь почувствовать, но, если будешь действовать правильно, оно проявит себя в самое ближайшее время...

Истинная сила заключается одновременно в тебе самом и во всех остальных. Ты должен повелевать не только своим туманом, но чужим.

Твоя стихия есть подсознание, ты (зачёркнуто)... Должен производить впечатление, чем сильнее, тем лучше, чем ГЛУБЖЕ — тем лучше... Тебя должны любить, тебя должны бояться, ты должен стать образом, который живёт в сознании обитателей тысячи миров, и тогда те граммы тумана, которые подвластны тебе прямо сейчас покажутся хлебными крошками. Ты должен быть героем, идолом, божеством, и тогда, однажды... Зачёркнуто.

...Лишь так ты сможешь стать одним из Них.

Помни, только кошмар может одолеть кошмар!»

Только кошмар может одолеть кошмар... Знакомая фраза.

Мне вспомнилась каменная скрижаль, которая расписывала жизнь ныне покойного Фантазмагорикуса. Судя по записям моего предшественника, император вовсе не был тем безумцем, которым показался мне на первый взгляд. В его действиях было разумное зерно.

Или наоборот: он и мой предшественник — равноценные психи.

Я обдумал написанное, механическим движением перелистнул страницу и увидел неразборчивые, поддёрнутые туманном буквы. Тогда я закрыл дневник и направился в подвал.

Файран был для меня теперь закрыт. А ещё я стал сильнее, и моя стабилизация достигла четвёртого ранга. Самое время было подобрать новый мир для постоянных визитов...

2. я *********

Впрочем, сперва мне всё же следовало навестить Ямато.

Я пропустил свой прошлый визит. Были дельные причины, конечно, но всё равно: на сердце у меня засело чувство вины. Драгоценная Нана бросила подругу в такие сложные для всех нас времена... К тому же сейчас мне хотелось чего-то привычного и понятного, даже если это были юбка и колготки.

...Странно это как-то прозвучало.

Да и пусть.

Я залез в туннель и через пару минут уже смотрелся в зеркало, завязывая пышную розовую шевелюру в хвостик. Ниточка для волос нашлась прямо на шуфлядке. Ямато специально её для меня оставила.

...Добрая она была девочка, конечно.

Время было раннее. Будильник показывал 8:36. Впрочем, — я нахмурился, — я не уверен, нужно ли Ямато сегодня в школу... Какой сегодня день недели? Я опустил свои беленькие пятки на коврик, присел за стол и стал читать дневник:

...

«Пятница!

Привет, Нана! Это я, твоя лучшая подруга! Спасибо, что заполнила анкету. Ты очень интересная личность... (Кстати, что такое Таня???)»

Честно? Без понятия.

«...НО! Пожалуйста, больше не кури. Это вредно для здоровья! В смысле, если тебе очень хочется, тогда я потерплю конечно... Но делай это тайно, пожалуйста. Мама меня убьёт, если узнает... Или нет. В последнее время она мне всё позволяет и всё покупает. Кстати, я попросила для тебя чизкейк. Он лежит в холодильнике. Сама я не пробовала. Всё тебе!

А ещё мне теперь стыдно, что я плохо думала о Кирияма. Он — обычный мальчик. Я обрадовалась, когда ты его утешила. Вот, я это даже нарисовала!»

И действительно, снизу был рисунок: плюшевый медвежонок в платье и с волосами, завязанными в хвостик, гладит побитого (крестик на голове) пингвина.

Милота.

«Я нарисовала его как пингвина. Они похожи, правда?»

Хм... Ну да, есть определённое сходство.

«Я понимаю Кирияма... Я тоже очень испугалась, когда увидела этого монстра. Он был такой страшный! Ужас! Я бы даже не смогла пошевелиться рядом с ним, а ты его победила. Спасибо тебе. Правда...»

...

Дальше были выходные дни, суббота и воскресенья. Записи Ямато были краткими и особого интереса не представляли. Девушка читала книги, ходила гулять и скучала.

Затем начиналась новая неделя:

«Понедельник.

Привет, Нана! Такой сложный был день, я совсем устала. Но я пишу, потому что обещала, а обещания надо держать!

Помнишь, я говорила, что Кирияма не такой плохой? Я ошибалась... Он ведёт себя странно! Сегодня, когда я подошла к школе, он выжидал меня перед воротами. Упирался спиной к стене, сутулился и смотрел на всех исподлобья. Все его избегали, я тоже хотела пройти мимо, как вдруг он взял и преградил мне дорогу! Я перепугалась и застыла...

Все остальные остановились и стали смотреть. Я сразу покраснела и побледнела. Можешь себе это представить? Одна моя щёчка была красная-красная, а другая — белая-белая... Некоторые побежали сообщить заучу, но остальные смотрели... Я прямо чувствовала их глаза: зззз... Зыркают! Кто-то даже присвистнул и достал телефон.

Тут Кирияма подошёл поближе, и всё охнули. Я думала, он меня сейчас ударит, зажмурилась, а он вдруг... Ты не поверишь! Поклонился и попросился нести мою сумку. Так и сказал:

«Я понесу твой рюкзак, ладно?»

Все охнули.

Я тоже...

Сперва я подумала, что он издевается и хочет забрать мои вещи, но мне было так страшно, что я сунула ему рюкзак, и мы пошли в класс... Он шёл у меня за спиной, и в это время за нами наблюдала вся школа. Мне было так неловко! Аааа... Вот, вспоминаю, и опять лицо заливается краской...»

Снизу был рисунок: медвежонок с длинными волосами идёт и теребит свои лапки, а за ним, нависая страшной тенью, возвышается мрачный пингвин. Вокруг другие медведи — шепчутся и смотрят.

«Когда мы пришли в класс, он мне поклонился и сел за свою парту. Мне было так стыдно! Учитель Икари это заметил, и, кажется, вскинул бровь. А Мурасаки сделала такое лицо, что я опять чуть не заплакала.

На обеденном перерыве он предложил поделиться со мной. Говорят, друзья постоянно делятся завтрака, но мне было слишком страшно, и я оказала. Сказала, что у меня своё!

После занятий я сразу убежала, хотя он хотел меня задержать, я видела! Теперь Кирияма даже страшнее, чем раньше.

Хнык :(.»

Затем последовали вторник, среда, четверг... Всё это время Кирияма продолжал быть для Ямато страшной занозой судя по её записям. При том что строил из себя едва ли не верную собачку. Каждый день он дожидался девушки возле школы, носил её вещи, всегда был рядом, старался услужить... В какой-то момент остальные школьники это заметили и стали судачить. Разговоры, которые они вели за спиной, вгоняли Ямато в краску. Если бы девушка не училась в нашем особенном классе, в котором все были немного сумасшедшие, думается мне, это событие совсем бы уничтожила её спокойную школьную жизнь. Но сейчас уничтожать было, в общем-то, нечего, и данная череда событий превратилась в очередную бусинку несчастья в уже и без того через чур длинном ожерелье невзгод.

Я покачал головой и прочитал последнюю абзац в отчёте за четверг:

«Привет, Нана. Я скучаю, очень. Ты скоро будешь? Сегодня в конце занятий учитель Икари сказал, что завтра сделает важное заявление. Может мне показалось, но при этом он был немного недовольным. Его тон был даже более сухой, чем обычно. Прямо пустыня. Мне страшно. Я жду.

Подпись: Яма.»

Заявление? Занимательно. Я погладил свой гладенький и мягкий подбородок, затем оделся, натянул колготки на длинные белые ножки Ямато, проследовал в кухню, достал из холодильника чизкейк и отрезал себе два кусочка.

Было вкусно.

Затем я надел туфельки и направился в школу.

Когда диктор объявил остановку, и я вышел из автобуса на бордюр, у меня сразу появилось странное ощущение... Что-то здесь было не так. Сотни школьников говорили, шумели, зевали, обсуждали кино и последние события, и вереницей заходили через белые ворота на песчаный дворик.

На мгновение меня обескуражила столь оживлённая картина; затем я догадался, что она была в порядке вещей. Просто до сих пор я каждый раз опаздывал, вот и привык видеть школу безлюдной. Даже немного неловко... Нана была отпетой прогульщицей.

Я вздохнул, а затем почувствовал, что на меня смотрят. Несколько парней остановились, несколько девушек наклонили головы и стали шептаться. Некоторые даже улыбались. Они напоминали зрителей в ожидании представления.

Вспоминая записи Ямато, я пробежался глазами по школьной стене и вскоре увидел парня в мятом расстёгнутом жилете и белой рубашке. Это был Кирияма. Сунув руки в карманы, он поглядывал на очередь исподлобья и как будто выискивал кого-то.

Я направился прямо к нему. Внимание стало ещё более пристальным. Пусть. Не успел парень опомниться, как я щёлкнул пальцами прямо возле его лица.

— Ах, — Кирияма отпрянул и легонько ударился головой о стену. Тук. Сперва он как будто разозлился, но стоило ему меня завидеть, как ярость его немедленно исчезла, и он даже немного смутился.

— Я...

— Я лесбиянка, — сказал я таким голосом, чтобы он один это услышал.

Кирияма вытаращил глаза.

3. я ***

Кирияма вытаращил глаза.

— Делай что хочешь с этой информацией, но если скажешь кому-нибудь — шкуру сдеру. А теперь пошли, — я швырнул ему рюкзак, поправил волосы и непринуждённо прошёл через ворота во дворик.

Моё шествие сопровождали удивлённые вздохи и растерянные лица. Дети, уже привыкшие к гэгу, когда Ямато всячески пытается избежать встречи со своим настойчивым ухажёром, никак не ожидали, что в этот раз она возьмёт активную роль. Придя в себя, они принялись оживлённо обсуждать этот новый оборот событий...

Не обращая на них внимания, я поглядывал краем глаза на Кирияма. Он плёлся по песочку в нескольких метрах у меня за спиной, и лицо его при этом было необыкновенно растерянным...

Я вздохнул.

...Неловко было портить репутацию Ямато, но ничего не поделаешь. Если этот парень действительно запал на неё после моей тогдашней лекции, это был самый верный способ от него отделаться. Пусть он знает, что в этом плане ему ничего не светит.

Возможно, я слишком категорично обрубаю нежные ростки первой любви, не позволяя им распуститься в прекрасные бутоны... И пусть. В этом отношении я был готов безжалостно орудовать садовыми ножницами. Кирияма — идиот. И плакса. Ямато заслуживает кого-нибудь получше... Да и вообще она ещё слишком молодая, чтобы встревать в пагубную трясину межполовых отношений. Может быть лет через пять, или десять, или двадцать...

Я усмехнулся.

...Звучу прямо как через чур заботливый отец из американской комедии, который с дробовиком гоняет ухажёров своей дочки. А ведь мы даже не родные. Вот если бы какой-нибудь мальчишка посмел позариться на Таню, я бы его...

И тут мои мысли оборвались. Я ощутил мороз у себя на сердце. Стоило мне вспомнить имя девушки, и перед моими глазами тут же промелькнула чёрная бездна на месте её лица, полная каменных зубов.

Я остановился и с прищуром посмотрел в ясное небо.

— Что-то случилось?.. — спросил Кирияма у меня за спиной.

— Ничего... Пошли, — я вздохнул и направился в наш беленький барак.

День прошёл как обычно. Мурасаки скучая смотрела в окно, — в этом плане она напоминает мою первую собачку, та тоже постоянно глядела на улицу, — Мацуя корпел над учебниками, Икари читал свои лекции... Скука смертная, но скука приятная... Только Кирияма вёл себя необычно. Он держал свои ноги под партой и выглядел ужасно растерянным... Видимо, моё заявление потрясло его даже сильнее, чем ожидалось. Он не стал приставать ко мне во время обеденного перерыва, и я в тишине и спокойствии насладился сушами и ещё одним кусочком чизкейка. Странно сочетание, но почему бы и нет. Крем-сыр комбо.

В конце учебного дня Икари вдруг сделал даже более серьёзный голос, чем обычно, и попросил, чтобы мы остались после уроков. Затем он прокашлялся и скорчил такую мину, какую я прежде никогда не видел у него на лице. Как там говорила Ято? Лицо сухое, как сахара?..

— Теперь что касается вашей внеурочной активности... — заговорил Икари, облекая свой голос в тон страшного официоза. — ...Согласно заключению Министерства Образования и Государственного Центра Детской Психиатрии и Развития, с разрешения и при содействии Министерства Обороны вам необходимо пройти программу, направленную на укрепление межличностного товарищества...

Все промолчали.

Видимо помнимая, что никто не понял его тарабарщину, Икари раздражённо выдохнул и сказал:

— ...Это значит, что в ближайшее время вам необходимо принять участие в нескольких мероприятиях, чтобы укрепить свой командный дух. Они включают: поочерёдную ночёвку в доме каждого из вас продолжительностью в три дня, визит в главный командный центр, посещение культурных мероприятий, включая фестиваль, участие в спортивном соревновании на выбор, обязательно, чтобы это был командный спорт, а также круиз и экскурсию в места культурного наследия, включая один тропический остров...

Мы вытаращили глаза.

Ночёвка? Командный дух?..

Мурасаки немедленно вскинула руку.

— Это обязательно, — сказал Икари.

Её рука рухнула на парту. Бах.

После этого Икари сделал несколько уточнений. Никогда прежде весь класс не слушал его с таким вниманием, как это было сейчас. Так называемые мероприятия должны были пройти не сразу, но растянуться на целое полугодие. Собственно, упомянутый фестиваль намечался в конце весны, а экскурсия на тропический остров должна была пройти в середине июня.

В ближайшее время значилась только ночёвка. Мы, все мы, должны были провести три дня дома у каждого из нас с перерывами на две недели.

— Зачем? — спросила Мурасаки. У неё, казалось, высохло горло.

— Это стандартная активность для детей вашего возраста.

— А разве обычно, — заметил я, — ночёвки устраивают не по собственной воле? В смысле, дети занимаются этим потому что хотят, а не потому что надо.

— Обычно — да, — согласился Икари.

— Тогда... — снова воспряла Мурасаки.

— Таков приказ, — сказал он, и тем самым опять оборвал её фразу.

Приказ так приказ...

Затем он перечислил очерёдность, согласно которой должны были происходить наши добровольно-принудительные (я всегда думал, что такая формулировка возможна только в одной стране этого мира... Пусть) ночёвки. Сперва был Мацуя, затем Кирияма, Мурасаки и наконец Ямато, то есть я.

— Что-то ещё? — спросил Икари, когда Мацуя приподнял руку.

Последний сдержанно кивнул и сказал:

— У нас... То есть у меня, наверное, не будет места, — его шея покраснела.

— Вам будут предоставлены спальные мешки и некоторый бюджет.

Мацуя медленно опустил руку, а вместе с ней и голову. Он всё ещё казался немного растерянным, но, по всей видимости, не знал или не хотел выразить причину своего беспокойства. Наконец Икари объявил время, с которого начиналась наша карусель совместного проживания:

— Сегодня в полдень. Вернитесь домой, возьмите вещи и проследуйте на место. На этом всё. Все свободны.

Я бы не сказал...

Когда мы вышли в коридор, Мацуя немного помялся, а затем назвал свой адресс и попросил, чтобы мы приходили не раньше четырёх часов, ибо им... В смысле ему нужно было время всё подготовить. Мурасаки даже не посмотрела на него, раздражённо кусая губы, а Кирияма всё ещё витал где-то в облаках, в которых пребывал весь день после того, как услышал моё откровение. Я один кивнул и сказал:

— Ок.

Наконец мы стали расходиться.

Когда я вышел на песчаный дворик, у меня за спиной неожиданно раздался голос:

— Эм...

Это был Кирияма.

— Что ещё?

— Можно... сказать кое-чего?

Какой настойчивый... я прыснул про себя. Мне хотелось поскорее вернуться домой, чтобы лечь спасть и оставить Ямато самой собирать вещи к предстоящей ночёвке, но видимо сперва придётся раз и навсегда разделаться с этой занозой.

Я кивнул. Кирияма сунул руки в карманы и, сутулясь, провёл меня в небольшой песчаный переулок между нашим бараком и стеной, опоясывающей школу.

Парень стал в тенёчке, опустил голову и видимо замялся. Моё терпение было на исходе, и я сказал ему:

— Давай ещё раз, если ты не понял в первый. Я...

— Я гей, — буркнул он.

— ...

Чё?..

...

...

...

4. нанако

[Гомосексуализм: сексуальное влечение к представителям собственного пола.]

Кирияма рассказ мне свою... Историю.

Оказывается, его семья была большая и бедная, у него было пять сестёр, четыре младшие и одна старшая, с которыми он был вынужден делить свою комнату. Ему приходилось пользоваться их вещами, надевать их розовые кроссовки, сумки, рюкзаки... В школе с него все смеялись, и он бы ещё пережил эти насмешки, легко, если бы они не имели за собой основания...

С самого раннего возраста мальчика привлекали представители своего пола. Сперва: персонажи на картинках — в комиксах, которые покупала ему старшая сестра. Ему нравилось смотреть, как воины, или боксёры, или герои, срывая с себя одежду, пытаются забороть друг друга в честном или не очень поединке.

Мальчик довольно скоро понял, примерно в тот же момент, когда обрёл сознательность, что был немного странным. Сперва он старался скрывать свои тенденции. Это было непросто. Насмешки жалили его в самое сердце. Затем, как только у него появилась такая возможность, он стал всячески бороться против вообще всего, что считал женским в своём поведении. Он стал носить потрёпанные куртки, начал намеренно нарушать все нормы поведения, перестал учиться и вместо этого постоянно ошивался на улице, за что смиренно терпел оплеухи от старшей сестры.

День, когда его приняли в байкерскую банду, которая хозяйничала в его родных трущобах, был лучшим днём в его жизни. Тогда же он вырастил себе свою дурацкую причёску. Это был, своего рода, стиль, которым его товарищи по статье 17, подростковая преступность, выделяли себя на фоне других соперничающих банд. От них же он почерпнул и свои повадки, и своеобразный кодекс чести. Это был островок субкультуры, который позволил ему выжить в беспокойном море отрочества.

И тем не менее он не смог избавиться от желаний, которые засели глубоко внутри его природы, в тех дебрях, до которых он не имел возможности добраться, и из которых они сами время от времени выглядывали наружу, словно кроты из своей норки... Он поглядывал на своих друзей в раздевалке, а затем бился головой о стены. Он пытался компенсировать, вести себя ещё более мужественно, и потому однажды, когда его товарищей вот-вот должны были словить, он вызвался остаться и задержать полицию... Он считал это мужественным. Он был прав. Его поймали, провели между делом тесты и оказалось, что у мальчика имелся потенциал быть Стражем. В срочном порядке с него сняли все обвинения, поставили на учёт и зачислили в нашу школу.

Затем он попытался снова встретиться со своими друзьями, но последние сразу от него сбежали... «Трусы», процедил Кирияма. С тех пор он остался один. Вот и вся история.

Что же касается его странного поведения в отношении Ямато... Когда я прочитал ему речь, он увидел во мне своего рода замену лидеру своей банды. За последние годы ему привили определённые манеры, уличный кодекс. Перед главарём нужно кланяться, нужно носить его вещи и не задавать вопросы. Если кто на него «не так» посмотрит, нужно немедленно намылить ему шею. Он видел в девушке идеал мужественности.

Именно так. Ямато. Идеал мужественности.

Ох*еть.

И вот, совершенно случайно, Нана возглавила байкерскую банду...

Ну и наконец, когда я сделал перед ним своё «признание», для него это был шок. Не потому что он метил мне под юбку, а потому что его идеал оказался таким же как он. Причём заявил об этом без малейшего страха. Весь день после этого Кирияма корил себя за робость, а когда мы остались наедине решил последовать моему примеру и признаться.

Вот и вся история.

Я стряхнул сигарету на землю и посмотрел на бледного парня. Последние двадцать минут мы сидели возле стены, и я слушал его рассказ... Наконец, когда он закончил, я задал самый важный вопрос:

— Так ты сверху или снизу?

Он покраснел

Понятненько.

Больше эту тему не поднимаем...

— А когда ты пялился мне под юбку, ты значит...

— Я хотел... Проверить, будет ли...

— И как?

Он помотал головой.

Я снова затянулся и закашлял от никотина. Ну и дрянь, конечно. Бросив сигарету на землю, я поднялся, раздавил её туфлей и засыпал песком.

— Ладно, вставай и хватит курить, это вредно для здоровья.

Кирияма поднялся и опустил голову. Он всё ещё был немного бледным, но в то же время взволнованным и даже радостным. Очевидно, ему было приятно наконец признаться.

— Так значит я для тебя своего рода... — я покрутил указательным пальцем.

— Босс.

— Хьюго?

— А?

— Дурной каламбур, не обращай внимания... Босс... Если что, у меня нет мотоцикла. Даже велосипеда.

— Это не важно, босс. Вы возглавите любую улицу, если захотите! У тебя... У вас характер настоящего мужчины!

— Ну спасибо, — я усмехнулся.

— В смысле...

— Понимаю, понимаю... Босс, пусть будет босс, — я качнул головой, и хвостик моих розовых волос весело подпрыгнул. Напряжённое лицо Кирияма тут же просветлело.

Отказывать парню было немного неловко... К тому же, если я это сделаю существовала весьма высокая вероятность, что он «сломается», и у нас появится очередной НИС...

— А что должен делать «босс»? В смысле, у меня есть какие-нибудь обязанности или...

— Ничего! — тут же заверил Кирияма. — Делайте всё как обычно.

— Ну ладно. А ты, значит, будешь носить мои вещи? И всё?

— Нет, — Кирияма серьёзно помотал головой.

— Только скажите, и я побью любого.

— Даже деда мороза?

— Эм?

— Шучу. Не надо никого бить... Пока что. Вот тебе мой первый приказ. Слушаешь?

Он серьёзно кивнул.

— Приходи в школу вовремя. Слушай на уроках. Не закидывай ноги на парту. Мой руки перед едой. Почему у тебя всегда такая мятая рубашка? Только не говори, что специально её мнёшь?.. Перестань. Волосы...

Тут он побледнел от испуга.

— ...Можешь оставить, так и быть.

Парень помялся, но всё же кивнул. Возможно мне показалось, но в его глазах мелькнуло облегчение.

— Вот и хорошо... Встретимся в полдень, рядовой Кирияма. А теперь иди домой и собирай вещи, — я махнул рукой и направился на выход из переулка.

— Я могу помочь вам собрать ваши...

— Сам... в смысле сама справлюсь. До встречи, — крикнул я ему и быстрым шагом пересёк песчаный дворик. Вот и всё... Одной проблемой меньше. Или больше? Философский вопрос.

К себе домой я вернулся в районе двух тридцати и, не теряя времени, попробовал завалиться спать. Я хотел оставить Ямато самой собирать одежду и заниматься прочей волокитой, сопровождающей всякий переезд, пусть даже всего и на три дня. Но вышла незадача... Я провалялся на одеялах десять минут, затем двадцать, затем тридцать, а дрёма меня всё не приходила. Наконец я поднялся и вздохнул.

Видимо сейчас заснуть у меня не получится... Если так подумать, раньше я засыпал даже удивительно просто, в то время как в самый первый день, когда я оказался в теле Ямато, вырваться из него у меня не получалось. Почему? Потому что девушка испытывала тревогу перед началом своего первого школьного дня и, я так полагаю, подсознательно хотела, чтобы кто-то другой взял на себя эту ношу?

Так и сейчас... Я давно уже подозревал что, хотя она и дремала, когда я контролировал её тело, Ямато всё чувствовала и всё понимала на подсознательном уровне. Не даром она вспоминала всё происходящее в это время как «сон». Для неё это и был сон, просто такой, в котором ей не подчинялось ни собственное тело, ни даже собственные мысли. Но чувства чувствовать она могла, и сейчас преобладающим ощущением на сердце девушки была тревога.

Она впервые, впервые навещала дом своего одноклассника для ночёвки. Учитывая, как трепетно она дорожила всей этой школьной мишурой, для неё это было большое событие. А во время всякого большого события — хорошо я разбираюсь в её характере — Ято страшно боялась напортачить.

Вот и придётся, судя по всему, отдуваться Нана.

Я посмотрел в зеркальце и недовольно надул свои милые белые щёчки.

И так... Что бы такое взять?

В первую очередь я нашёл пакет и сложил в него нижнее бельё. Затем взял зубную щётку Последних было три штуки возле раковины. Ту, которая принадлежала Ямато, определить было проще простого: она была выполнена в форме розового медвежонка.

Затем, на всякий случай, я взял шампунь, тапочки и два полотенца. Что там ещё нужно юным девушкам?.. Не имею не малейшего понятия... С минуту я растерянными глазами осматривал предметы женской гигиены, после чего неуверенно захлопнул полку... Ладно, пускай. Расстояние было большое, конечно, но проезд для школьников бесплатный. Будет нужно, Ямато сама вернётся и захватит остальное.

Наконец я запихнул прочую одежду, вышел на кухню, сдержал соблазн съесть ещё один кусочек чизкейка, — чтобы Ямато не растолстела, — и вышел на улицу.

Время?

15:12

Хорошо.

Припоминая адресс, я отправился на остановку, и спустя пять минут уже сидел в автобусе и любовался стерильным городским пейзажем.

Мацуя жил в другом районе, но в том же оборонном секторе. Вообще весь город был построен как своеобразный гигантский ромб. В центре находились правительственные здания и тот самый гигантский шпиль, который можно было видеть почти отовсюду, если подняться достаточно высоко, и который представлял собой штаб-квартиру министерства обороны... Насколько я помню, мы должны были совершить туда экскурсию через пару месяцев.

Вокруг него располагались, как своеобразные спутники, разные сектора. В центре каждого из них находилась плотная городская застройка, обведённая широким пригородом. Впрочем, не стоит думать, что 42-й (название города) был совсем однообразным. Как и подобает региональному центру и мегаполису, в его пределах встречались и трущобы, и огромные портовые кварталы, в которых пахло рыбой, и каждый день можно было видеть, как в бетонную лагуну заходят тысячи грузовых кораблей из сотен других городов, и рисовые поля, и многое другое, что я наблюдал на слайдах, которые Икари показывал нам на уроках краеведения. Районы тоже делились в зависимости от уровня достатка... Когда автобус заехал в пригород, в котором проживала семья Мацуя — я узнал об этом благодаря диктору — в окне побежали намного более простенькие домишки, чем те, в которых проживала семья Ямато.

Они были меньше и беднее.

Район размещался на пригорке. Здания располагались на своеобразных бетонных ступеньках, который уходили то вниз, то вверх, точно зубчатая лесенка. Остановка, на которой я вышел, состояла из единственной скамейки и дорожного знак. В голубые небеса тянулись запутанные телефонные провода.

Так... Куда там дальше?.. Улица шестая, дом двенадцатый... Я повернулся и пошёл по тротуару вниз, время от времени приподнимаясь на цыпочки, чтобы проверить номер дома. Жалко, что в этом мире не было GPS... Или был? Не имею ни малейшего понятия. Здесь вообще существует интернет? Обыкновенная телефонная связь точно возможна, но мобильная оставалась под вопросом. Если её не было, Ямато не помешает купить себе наручные часы.

Я вздохнул и достал свои собственные золотые часики. Они, к сожалению, представляли собой обыкновенный таймер/секундомер... Или нет? Может в них были и другие режимы? Никогда об этом раньше не задумывался.

Я уже было начал колупаться в часах своего предшественника, как вдруг...

— Девочка, тебе помочь?.. — сверху раздался голос. Я приподнял голову и увидел старика в серой рубашке, который выглядывал из она и смотрел на улицу.

— Если можно. Не подскажите, как пройти к дому шестнадцать на шестой улице?..

— Шестнадцать? А... Это вперёд, только вперёд, никуда не сворачивая. Шестнадцать... — повторил старик и прищурился. — Помню его... Там же эти проживают, бедолаги, — он цокнул языком.

— Бедолаги?

— Да, бедняжки, — кивнул старик. — Мы когда узнали, сразу, как они приехали, стали носить им всякое. Там, рису, который остался, хлеба... Но парень, брат который, постоянно отказывается. Говорит, мол, и так справимся, у них же стипендия. Оно то и оно, да с такой сестрой... Справятся они, эх...

— Хм... Спасибо за информацию, — я показал ему большой палец и проследовал дальше, попутно размышляя о сказанном. Точно, у Мацуя же была сестра... Но с чего это они «бедолаги»?

Я пошёл дальше по безлюдной улице, — рабочий день был в самом разгаре, — и вскоре заметил знакомое лицо. Мацуя, с пакетом в руках, поднимался по той же дороге, по которой я спускался. Выглядел парень растерянным и задумчивым:

— Привет! — я махнул рукой.

— Ах... Привет, — Мацуя опомнился и растерянно приподнял голову. Затем напрягся.

— Я думал, вы потом придёте...

— А сколько сейчас? Могу постоять на улице, если надо...

— Нет, то есть... — он сплющил губы. — Ничего, идём. Думаю... Уже можно, — на этих словах он повернулся, и тогда я впервые обратил внимание на его дом. Он был самым заурядным по меркам улицы и находился на обрыве бетонного зубчика, с которого открывался неплохой вид на крутую дорогу. Мацуя немного помялся, постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, зашёл.

— Это я... Нанако! — крикнул он в дверной проём.

— С возвращением! — раздался ответный крик.

Мацуя кивнул мне и стал разуваться.

Его дом его и вправду был небольшим. Ванная, кладовка, зал в самом конце коридора, где на деревянном стенде стоял пухлый телевизор прямиком из девяностых, и ещё одна дверь, скорее всего ведущая в спальню. Выполнено помещение было в традиционном стиле. Никакой высокой мебели, другими словами. Садиться приходилось на пол.

В зале нас встретила девочка примерно двенадцати лет с густыми тёмными волосами, завязанными в косички. Она была немного тощей, что было особенно заметно из-за просторного бежевого свитера. На её светлом личике чернели толстые, прямо как у брата, брови. Они приняли очертания ломаных линий, когда она меня увидела.

— Ах, здравствуйте, — сказала девочка и поклонилась. — Вы же... Ямато, Ямато Надесико, правильно? — она протянула мне руку.

— Верно... Ты меня знаешь? — спросил я, пожимая её ладошку через стол.

— Брат мне про вас рассказывал. Только хорошее, — она улыбнулась.

— Ох? — я поглядел краем глаза на смущённого Мацуя. — А тебя, значит, Нанако зовут?.. Твой брат мне про тебя тоже рассказал

— Правда? — девочка вскинула брови и бросила на Мацуя, который неловко стоял в дверном проёме с пакетом в руках, подозрительный взгляд.

— ...Обычно он стесняется говорить про свою семью, — сказала она осуждающим голосом.

— У него тогда не было выбора.

— Хм... Ах, присаживайтесь, пожалуйста, — сказала девочка. — Мацуя, ты всё купил?

— Да. Сейчас... — парень опомнился и с необыкновенной спешкой направился к маленькому холодильнику, который стоял возле электрической плиты, присел и стал раскладывать продукты. В это время Нанако заметила пакетик, который лежал рядом со мной, и сказала:

— Здесь твои вещи, Ямато? Идём, я покажу, куда их можно положить, — на этих словах она как будто собиралась оттолкнуться от стола, когда опять вмешался Мацуя. Он быстро сунул яйца в холодильник повернулся и сказал с тревогой:

— Я сам, это...

— Мацуя, — Нанако сделала строгое лицо и демонстративно, как мать, которая отчитывает ребёнка, сложила руки на груди. — Ямато — девушка, тебе нельзя касается ей вещей. Ясно? — сказала она, а затем повернулась ко мне, и выражение её лица снова стало мягким и приветливым. Мацуя сжал губы.

— Идём, нам в эту комнату, — заявила Нанако, отодвинулась от стола и полезла. Сперва я не понял, что именно было не так в том, как она передвигалась, однако я чётко осознал, что в её движениях было что-то противоестественное. Моё замешательство продолжалось не больше секунды. Потом девочка оттянула своё тело ещё немного дальше, и я понял.

У неё не было ног.

5. выбор

Она была в шортиках, довольно длинных, которые должны были заканчиваться в районе её коленок, но вместо этого их концы просто лежали на полу.

Мацуя отвернулся.

Я помолчал некоторое время, затем поднялся и кивнул:

— Идём.

Нанако показала мне спальную комнату. Она была не очень большой, и поскольку в ней нужно было разместить сразу несколько спальных мешков, о личном пространстве оставалось только мечтать. Вся мебель, которой, впрочем, было немного, была низкой, и девочка довольно просто могла до неё дотянуться. Она указала на полочку, на которой я мог сложить свои вещи, и мы стали возвращаться в зал. Вдруг Нанако остановилась, посмотрела на дверь отчасти раздражённым, отчасти усталым взглядом, и, не оборачиваясь, спросила меня:

— Так Мацуя тебе ничего не сказал? В смысле...

— Нет.

Девочка наигранно вздохнула.

— Ему всегда неловко об этом говорить. Стесняется. Не в смысле меня, — добавила она, замечая мой растерянный взгляд. — Скорее, эм... Он не любит, когда нас жалеют. Приносят подарки или смотрят с жалостью, или хвалят его за то, что он смотрит за сестрой инвалидом, ему от этого неловко... Мне тоже, кстати, — непринуждённо заметила девочка.

— Только меня это злит. Не люблю жалость, — она осклабилась. — Но терплю. Ничего не поделаешь. Хотя бы живая, и на том спасибо... А ты что думаешь? — впервые с начала своей тирады она посмотрела прямо на меня:

— Завидую.

— Ах? Почему? — удивилась Нанако.

— В смысле Мацуя, — я вздохнул и положил себе руки на пояс. — Я всегда хотела себе такую ответственную, адекватную... И милую младшую сестрёнку.

— О! — Нанако немного растерялась, но и сразу же горделиво улыбнулась и приподняла носик: — Стараюсь! Без меня он бы совсем пропал.

— Вижу, вижу. Ну что, пошли?

Когда мы вернулись зал, Мацуя сидел за столом и пристально смотрел на своё отражение в тёмном экране телевизора.

— Мы ещё не закончили, — сказала Нанако. — Ямато, идём, я покажу тебе ванну. Мацуя, поставь вариться рис. У нас маленькая кастрюля, так что на всех твоих одноклассников придётся варить две порции. Ямато, а ты умеешь готовить?

— Немного. Если нужна помощь, подсоблю конечно.

— Спасибо. У нас сегодня много работы, — заявила девочка. — Вперёд!

После этого я закончил раскладывать свои вещи и вместе с Нанако стал возиться возле плиты. Мацуя был у нас на подхвате. Говорил он редко и во всём исполнял приказания своей сестры. Сперва парень заметно волновался, но постепенно расслабился и вернул свою прежнюю щепетильность и серьёзность, стараясь нарезать овощи на равные дольки.

Когда мы закончили варить первую партию риса, в дверь постучали. На пороге стоял Кирияма. На нём всё её была его кожаная куртка, но под нею — гладкая белая рубашка.

— Выглядишь нелепо, — сказал я ему.

— Я... — он опешил.

— Заходи уже.

Он зашёл. А затем опешил, когда увидел корпящую возле плиты Нанако. Девочка повернулась, представилась и протянула ему руку. Кирияма пристально смотрел на её ноги. Мне пришлось наступить ему на носок, чтобы привести в чувства, и только после этого он назвал своё имя и смиренно присел за стол. Чувствовал он себя очевидно неловко... Как, впрочем, и Мацуя. Парни были не в своей тарелке, и только между мною и Нанако образовалась своеобразная гармония. Девочка и вправду была очень ответственная для своих лет. Она была младше Тани, но при этом казалась сильно более взрослой, и лишь изредка в её голосе звучали нотки детской наивности:

— Ямато, а ты правда сама победила НИСа?

— Да нет, мне помогали. Кирияма, например, оказал неоценимую поддержку.

— Вот как? — Нанако с одобрением посмотрела на Кирияма. Тот немедленно покраснел и отвернулся. Видимо он вспомнил, как во время той битвы я использовал его СТРАЖА в качестве дубины...

— А Мацуя говорил, что ты всё сделала сама. Он тобой очень восхищался, сама знаешь, как он это делает — на этих словах девочка сложила руки, нахмурила брови и сделала строгое лицо, очевидно пародируя своего брата:

— Ямато очень талантлива. С неё нужно брать пример. Хм! — а затем рассмеялась.

— Ха-ха.

Теперь и Мацуя покраснел и вместе с Кирияма повесил голову.

Когда мы закончили вторую партию риса на улице немного потемнело. В это же время снова постучали в дверь. Пришла Мурасаки. Девушка была в штанах и майке, и катила за собой маленький и по виду дорогой чемоданчик. Лицо у неё было предельно недовольным, как будто она съела грязный лимон. Она посмотрела с отвращением на коридор, на стены, на старый телевизор, дёрнула носиком и поморщилась от парного запаха риса, и уже было собиралась что-то сказать, когда заметила Нанако и совершенно оторопела.

— Вы Мурасаки, так?

— ...Да, — сказала обескураженная девушка.

Нанако улыбнулась и протянула руку.

— Про вас мне Мацуя тоже рассказывал. Вы самая умная в его классе.

Мурасаки промолчала, покусывая свои розовые губки. Вся её агрессия немедленно улетучилась. Она присела за стол и стала неуверенно теребить палочки для еды. Обыкновенно, Мурасаки сторонилась близости с другими людьми. Как-то раз, когда на физкультуре ей случилось коснуться Кирияма, её лицо скорчилось в гримасе отвращения. Тем не менее теперь она смиренно сидела за общим столиком.

И даже когда блюдо, — рис, яйцо и куриная грудка, — было готово, она без малейших возражений, как школьница на родительском часу, под пристальным надзором своей мамы, стала клевать, по маленькую, как птица, свою порцию.

— Мурасаки, — вдруг отложив тарелочку сказала Нанако.

— Д-да? Что такое? — спросила девушка необыкновенно звонким и неуверенным голосом.

— Я помогу разложить тебе твои вещи, хорошо? Девочки у нас будут спать в дальней комнате, а парни тут, в зале.

— Вот как... Хм, — Мурасаки опомнилась и сперва посмотрела на Мацуя с Кирияма, затем на меня. После этого она как будто взвесила что-то в своей голове и процедила голосом смирившейся мученицы:

— Пусть так...

Это был комплимент? Можно я сделаю вид, что это был комплимент?

Вдруг я почувствовал на себе взгляд. Это Кирияма ухмыльнулся заговорщически мне подмигнул. Чего это он? Стоп...

«Лучше уж так», значит ей лучше с девушками, чем с парнями, но я...«********».

Ах вот о чём он думает. Ясно, ясно.

Нужно будет улучить момент и ещё раз ему врезать.

Так, для профилактики.

С этой мыслью я подхватил палочками ещё немного липкого риса и овощей.

Ближе к вечеру наша компания стала укладываться спать. Стоило мне, переодетому в розовую пижаму, пролезть в спальный мешок, как на меня немедленно накатила дрёма. Я даже не успел опомниться, как услышал дыхание Ямато как бы со стороны, а затем обнаружил себя в окружении густого серого тумана.

Не теряя времени, я оставил внутри Ямато свой маячок, палец — странная формулировка, — затем сосредоточился на другом, который лежал в туннеле, и спустя пять минут вернулся в домик на берегу.

Ну... Что здесь можно сказать? С одной стороны, это была, пожалуй, наименее продуктивная экспедиция за всё время. С другой: именно это мне сейчас и было нужно. Немного бальзама повседневности на мою израненную ужасным откровением и отягощённую грядущим судьбоносным выбором душу.

Устало улыбнувшись и сунув руки в карманы, я некоторое время смотрел на море и на отдалённый неподвижный корабль...

Затем я направился в кабинет, взял листочек бумаги, притянул чернила и записал все наиболее полезные заклятия, который достались мне от Эльфина. Я помнил их прекрасно, и писал в основном для того, чтобы систематизировать свои знания в своего рода табличку. Получились три увесистые группы:

Боевых чары

Огненный шар

Обморожение

Кислотный дождь

Призыв ветра

Броня (3 вида:

Священная (против нежити и тёмной миазмы)

Обыкновенная)

Молния

Превращение в воина (Дарует силы рыцаря на ранг ниже, чем круг, на котором находится маг)

...

И ещё несколько вариаций на стихийную тематику.

Полезные трюки:

Открытие замков

Прозрачная кожа

Воздушный мешок (для дыхания под водой)

...

И наконец:

Сельскохозяйственные заклинания...

Последние включали в себя призыв дождей, превращение засушливой почвы в плодородную, благословление злаков, чтобы они росли быстрее и были более питательными, и многое другое. Отложив ручку, я к своему удивлению обнаружил, что последний столбик почти в два раза превышал первый и второй вместе взятые. Судя по всему, Эльфин по специальности был волшебный агроном. Не осуждаю, конечно, благородная профессия...

Я внимательно посмотрел на листочек, отпечатал его в своей памяти, затем вернулся в зал и направился к двери, которая располагалась против кабинета. Это был арсенал. Та самая комната, навестить которую мой предшественник рекомендовал сразу после моего первого визита в это странное место. Тогда она была закрыта, но теперь...

Я вытянул руку и прошептал:

— Амонус гранде...

В моей голове мелькнул знак, который отвечал за заклятие «открытия дверей». В ту же секунду вспыхнул бледный золотистый свет, дверная ручку дёрнулась, стала опускаться вниз, и вдруг заскрипела, и резко переместилась наверх.

Я опустел руку и цокнул языком.

Эффективность многих заклятий зависела от количества маны, которой обладает волшебник. Так, например, в исполнении Архимага обыкновенный огненный шар может испепелить целый остров.

Замок почти открылся, но в последнюю секунду у меня резко закончилась мана.

Что это значит?

Да, в общем-то, ничего дурного. Надежда есть, я МОГ открыть эту дверь, вернее сказать, я смогу это сделать, когда стану ещё сильнее.

Если, разумеется, я не буду лениться.

Я усмехнулся, достал карту и снова направился в подвал. У меня было время для ещё одной экспедиции. Только вот... Куда? Следовало выбрать новое место.

На данный момент на карте моего предшественника значилось восемь разломов. Если вычесть мой собственный, мир Ямато, Файран, мир Фантазмагорикуса, и то измерение, которое я уже пробовал навещать, и стабильность которого оказалась нулевая, остаётся всего три. Среди них и нужно было сделать выбор.

Что ж, проверим каждый, а потом решим.

Сверяясь с картой, я уже было побрёл к первому туннелю, как вдруг прямо по дороге заметил что-то странное.

— Хм... А это ещё что такое?..

Тропинка передо мной расходилась надвое. Я посмотрел на карту. На ней дорога была всего одна...

Тут мне вспомнилось, что мой собственный мир тоже не значился на карте. Он появился уже после того, как мой предшественник таинственным образом пропал, и последний просто не успел его отметить... Судя по всему, не только уже существующие разломы со временем менялись — иногда в этом месте образовывались совершенно новые...

Освещая себе дорогу заклятием света, я проследовал в новый туннель и довольно скоро оказался в тупике... После внимательного осмотра на стене обнаружилась маленькая трещинка диаметром всего в несколько сантиметров. Я повозил в ней кончиком пальца, заметил, что она медленно удлиняется, улыбнулся и покачал головой.

Нет, эта тропинка ещё не созрела... У Эльфина, вроде, было заклятие, которое позволяло уменьшиться, но оно относилось к Седьмому кругу, а до него мне было ещё далековато... Ладно, пусть, есть и другие варианты.

Сделав мысленную заметку как-нибудь дополнить карту, я вернулся на уже расчерченные тропы.

В течении последующих тридцати минут я проверял другие миры. Первый из них отмёлся моментально. Ещё в туннеле туман сделался настолько густым, что я перестал видеть дальше собственного носа.

Второй разлом оказался более сподручным. В какой-то момент его стенки сделались деревянными и стали покачиваться. Когда же они разошлись, я обнаружил себя в длинной и низкой комнате. Туман был умеренно густым. Я мог разобрать очертания вещей и даже несколько силуэтов, который лежали на земле, прислонившись к стене.

Пройдя немного вперёд, я нащупал лестницу и стал подниматься. Только мои ноги вышли на твёрдую — относительно — поверхность, как в моё лицо ударил едва различимый солоноватый запах. Вокруг лениво сновали туманные силуэты. «Земля» раскачивалась. Я приподнял голову, присмотрелся и увидел огромное связанное облако...

После более внимательно осмотра оно превратилось в парус.

Это был корабль. Более того, корабль, который находился посреди моря.

Занятно...

Я достал компас. Его стрелочка покрутилась и указала направо. Пройдя несколько метров в указанном направлении, я упёрся в корабельный бортик. Затем я ещё немного повозился с моим инструментом, цокнул языком и побрёл назад.

Компас всегда указывал в сторону ближайшего носителя. Если сейчас он показывал в море, значит на корабле никого не было. Чтобы найти подходящее существо, мне нужно было либо переплыть океан, либо дождаться, пока судно причалит в порт. Последнее было немного более реалистичным и, за неимением иного выбора, я вернулся в трюм, а затем и подвал.

Ну ладно... Теперь это уже интересно, подумал я, покидая туннель. Оставался последний мир — моя последняя надежда. Он был немного странным, потому что на карте возле него не было нарисована ни пистолетика, ни черепушки.

Бедненько, конечно, но других вариантов больше нет. Я направился в туннель...

6. д-он

Первое время я волновался, что и здесь ничего не получится, но, по всей видимости, мой запас невезения иссяк, потому что в этот раз всё прошло как по маслу. Туман оказался умеренным, примерно таким же, каким он был во время моего первого визита в Файран. Мне даже не пришлось доставать компас. Только я вышел из пещеры, как передо мной загорелся голубой огонёк.

Разобрать, кому конкретно он принадлежал, было невозможно. Я видел только грубые камни у себя под ногами и больше ничего.

Впрочем, всё познаётся на практике. Не теряя времени, я протянул руку и позволил синему вихрю захватить моё сознание...

...

Сперва я не видел ничего — сплошная, кромешная чернота. Я попытался открыть глаза, и у меня ничего не вышло. Некая липкая жидкость склеивала их воедино. Мне пришлось приложить огромные усилия, чтобы разомкнуть собственные веки — их открытие сопровождал странные, хлюпающий звук — и даже когда я почувствовал воздух на своих влажных глазах, мир совсем не прояснился.

Было темно.

Я пробовал шевелиться, но всё моё тело тоже как будто было заковано в железную формочку. Оно мне попросту не подчинялось. Некоторое время я брыкался, затем успокоился, сосредоточился и стал постепенно прощупать свои конечности... Вот у меня дёрнулся один палец, затем второй, третий, четвёртый... Затем пошевелилась шея, ноги, хвост... Стоп, что?

Хвост?..

К своему удивлению я обнаружил, что у меня за спиной лежала странная, незнакомая мне, и в то же время знакомая этому телу мышцы. Я пошевелил ею и нечаянно ударил стену. Раздался грохот, с потолка посыпалась маленькие камушки, которые стали ударяться о грубые пластинки у меня на голове.

Я немедленно успокоился, а затем осторожно приподнялся на... лапы.

Судя по всему, я находился в пещере... В тёмной утробе. Сперва сориентироваться в ней было решительно невозможно. Затем я почувствовал лёгкий ветерок у себя на спине, такой же слабый, как шёпот умирающего.

С трудом повернувшись, я стал медленно, на четвереньках, как младенец, карабкаться в сторону выхода. То и дело в мои бока упирались грубые камни. Некоторые из них с грохотом падали на землю, не способные выдержать напора моего тела.

Примерно через минуту забрезжил свет.

Я ускорился, устроил по дороге настоящее землетрясение и наконец шагнул в яркий бело-голубоватый омут. На мгновение он захватил мои глаза и как будто сжал их своей болезненной интенсивностью; затем, постепенно, по мере их привыкания, передо мной проявилось и протянулось в безграничные дали ясное голубое небо. Оно меня заворожило... Я заворожённо смотрел вокруг и щурился от яркого полуденного солнца.

Затем, постепенно, мой взгляд начала опускаться. Сперва показались горные вершины, которые тянулись до самого горизонта, постепенно уменьшаясь и растворяясь в жаркой полуденной дымке, затем их подножия, извилистые ухабы, тропинки, заросли, высокие травы... Наконец, в самом низу, мне предстала картина такой неописуемой красоты, что по моей спине пробежала сладкая и немая дрожь чистейшего эстетического удовольствия. Там, у подножия горы, усеянная красными и голубыми цветами, лежала сочная зелёная поляна.

С двух краев её закрывала горная гряда; остальные убегали вдаль. С левой стороны зияло широкое озеро, точно осколок голубого неба. Оно было настолько ясным, что могло показаться, будто весь мир был картиной, на которой художник изобразил сперва небосвод, а затем стал на его фоне разукрашивать пейзаж, и что озеро было тем участком, до которого его кисть ещё не успела добраться. Дунул ветер, травы и цветы нагнулись, словно на них прилёг невидимый великан.

Я наклонил шею, пытаясь прислушаться к цветочному аромату, как вдруг земля убежала у меня из-под ног. Не успел я опомниться, как покатился вниз, почувствовал сильный удар в бок, а затем оказался в свободном полёте. Моё тело немедленно захватила гравитация. Во мне зазвенел испуг, затем что-то внутри меня щёлкнуло, раздался хлопающий звук, и мои лопатки стали усиленно совершать движения, на которые раньше, а вернее в моём обыкновенном теле, они не были способны. Не успел я опомниться, как земля сперва остановилась, а затем стремительно полетела вниз. Слева промелькнула гора, затем единственное облако и наконец я обнаружил себя в мире, где не было ничего, кроме чистой светлой синевы.

Я летал.

И на спине у меня были крылья.

Это было... Странно.

Некоторое время я неуверенно барахтался среди небесных вершин, как ребёнок, которого впервые бросили в речку, чтобы научить его плавать. Стоило мне только сосредоточиться, и волшебная сила моих крыльев сходила на нет, и моё чешуйчатое тело тянуло вниз; поэтому я старался ни о чём не думать, отдаваясь на волю инстинкту.

Здесь как с ездой на велосипеде — слишком сильно сосредоточишься, и бах.

Впрочем, в моём случае это будет БАХ. На такой вышине разбитой коленкой не отделаешься. Я сделал глубокий вдох и стал аккуратно и медленно спускаться вниз. Рискну предположить, что со стороны это выглядело довольно нелепо.

Когда мои когтистые лапы опустились на траву, я прошёлся вперёд, стал на берегу озера и заглянул в его зеркальную гладь.

— Рар... — вырвался у меня возглас, у вернее сказать «рык» удивления.

Из воды на меня смотрела большая крылатая ящерица. У неё была вытянутая заострённая морда. Всё её тело покрывало великое множество серых чешуек, которые тускло переливались в лучах полуденного солнца. Зрачки у неё... Вернее у меня были узкими. Лапы когтисты. Зубы, — я открыл рот и щёлкнул пастью, — острыми...

Это был дракон.

7. исход

Это был дракон.

И довольно необычный. Он заметно выделялся на фоне Порождения Изначального Мрака, Эльфина и вообще всех «драконидов», изображения которых я видел в бестиариях Файрана. Кожа его, например, была не кристаллической, но чешуйчатой, прямо как у ящера; ещё у него были две пары лап, в то время как у тех драконов передними конечностями выступали крылья, на конце которых размещались маленькие ручки с тремя или шестью, в зависимости от вида и возраста, пальцами.

Но всё это так, внешние признаки... Основное различие состояло в, как бы так выразиться, «ауре», которой обладали эти звери. Драконы Файрана казались волшебными, мифическими, даже невозможными существами, которые слетели с картины маститого художника экспрессиониста, в то время как я сейчас намного больше походил на необычного, но всё же «возможного» зверя.

Скажем так, я бы не удивился, если бы увидел рендер этого создания в документальном кино на National Geographic.

Получается, я на самом деле не был драконом? Вовсе нет. Просто я был другим драконом — иной вариацией мифического зверя из совершенного иного мира...

Занятно.

Я присел на задние лапы, как это делают коты или собаки, и поскрипел длинным когтем о свой чешуйчатый подбородок.

До сих пор все мои носители если не были людьми, то по меньшей мере обладали человеческой формой. Превратиться в ящера (или птицу) было для меня в новинку.

Некоторое время я осваивался со своим новым телом. Прыгал. Бегал. Катался по цветочному коврику и летал. Затем я попытался вызвать мои инструменты. Сделать это оказалось проблематично. Природа явно не приспособила мои лапы для мелкой моторики. Я чуть не свихнулся, пока пытался нацепить на себя монокль. С булавой тоже ничего не вышло. Немного повозившись, я покачал головой и оставил свои попытки вооружиться.

После этого пришло время последнего теста.

Я вытянул лапу и прорычал:

— Арору Рар-ре.

Вспыхнул свет, и несколько метров мятой трава покрылись тонкой ледяной корочкой и засверкали в лучах полуденного солнца. Значит, магия работает... Причём на полную мощь, что, впрочем, было ожидаемо. Судя по тому, какой густой меня встретил туман, «Стабильность» этого мира была совсем немного выше, чем на Файране во время моего первого визита туда.

Закончив со своими экспериментами, я стал осматриваться.

Я находился на просторной поляне, которая с одной стороны плавно переходила в горную гряду, а с другой превращалась в широкую долину, которая убегала за отдалённый горизонт. Если хорошенько приосмотреться, а моё зрение позволяло мне это сделать, ибо было необыкновенно острым, можно было разобрать в той стороне опушку леса.

Я изучил цветы, геноцид которых устроил, пока кувыркался и осваивался в новом теле. Среди них были ромашки, гортензии, колокольчики, одуванчики и целое море эдельвейсов, а также несколько неизвестных видов — впрочем, я не берусь судить, были они местными, принадлежащими исключительно этому миру, или просто я сам о них никогда не слышал.

Озеро было кристально чистым. Если в нём и водилась рыба, она вся разбежалась, напуганная видом гигантского ящера. Впрочем... Не такой уж я был и гигантский. Своими габаритами я едва ли превосходил упитанную лошадь. Либо драконы этого мира были не очень большими, либо я, вернее, моё тело, было ещё ребёнком — щенком, птенцом, головастиком — без понятия, как правильно называют новорождённых рептилий.

Закончив изучать окрестности, я повернулся и посмотрел на высокую гору, с которой спустился. Она была самая большая в радиусе нескольких километров и напоминала застывшую в камне морскую волну — ещё сильнее этот образ дополнял белевший у неё на вершине снег, похожий на морскую пенку.

Я выцепил на горе широкий утёс, расправил крылья и полетел. Нужно осмотреться с высоты, а затем определиться с дальнейшими действиями...

Мои экспедиции были направлены на поиск артефактов, исследование, а также изничтожение порождений кошмара. Я убивал эти создания, впитывал их туманность и становился сильнее. Если верить записям моего предшественника, в этом мире не было ценного оружия, да и не особенно я в нём сейчас нуждался. Значит, оставались полезные знания и порождения кошмара.

Где искать последние я не имел ни малейшего понятия. Они приобретали самые разные формы и размеры, хотя... Если так подумать, была у меня одна зацепка: люди.

Или прочие разумные существа.

Обыкновенно, «Зона Кошмара» проявляла себе именно через них. Вестник всегда заявлял о себе с помощью человека; верования народов Файрана стали реальными именно потому, что о них грезили разумные существа. Вряд ли человеку будет сниться то, что не имеет к нему ни малейшего отношения. Сны — отрыжка нашего подсознания. Значит, мне нужно было найти некие признаки цивилизации...

Приземлившись на утёс, я ещё раз приосмотрелся в сторону долины. Теперь я видел больший кусок леса, но не более того. Тёмная чаща простиралась до самого горизонта. Не питая особой надежды, я повернулся и посмотрел в горы, и тут...

— ...Рарр?

...Обнаружилась занятная вещь.

Из-за отдалённой горной верхушки поднималось несколько струек серого дыма. Пожар? Вряд ли. Больше похоже на плеяду костров.

А где костёр, там и люди.

Я расправил крылья и устремился в горы. В моё лицо... Прошу прощению, в мою морду дул сильный и свежий ветер, в то время как внизу, под моим брюхом, проносились заснеженные скалы, извилистые тропинки, склоны, утёсы и заросшие цветами горные впадины.

Картина эта была настолько великолепная, и так сильно она меня заворожила, что я совершенно не заметил, как приблизился к месту своего назначения. Когда же я опомнился, то немедленно спикировал вниз, приземлился на пологую горную стену и, хватаясь своими острыми когтями за выступы и каменные наросты, и время от времени поддерживая себя взмахами крыльев, как заправский скалолаз стал подбираться к своей цели...

Вскоре мой нюх уловил запах дыма, пота и жареного мяса. Затем передо мной показался грубый и массивный камень. Я выглянул из-за него и стал разглядывать удивительную картину.

Извиваясь вдоль широкой горы, тянулась длинная тропинка. На ней расположились люди. Великое множество, по меньшей мере несколько тысяч. Их ряды тянулись от края до края горизонта, исчезая за изгибом своей ненадёжной дороги.

В данный момент все эти люди стояли лагерем. Тут и там горели костры. Мужчины, женщины и дети, одетые в шерстяные накидки, грелись, подставляя ладони тускнеющим уголькам. Между ними бродили свиньи, ослы и козы. Иногда встречались лошади, на которых разъезжали статные воины. Одетые в звериные шкуры, они были вооружены копьями с каменными наконечниками и пращами.

Вскоре я заметил особенно нарядного представителя данного сословия: рослого мужчину с выступающими хмурыми бровями и чёрной косматой бородой, голову которого венчал рогатый шлем.

Этот человек прищурился на солнце, вскочил на коня, схватил висевший у него на боку рог и с силой в него дунул.

В небесную высь устремился гулкий рёв.

Через пару секунд на него стали отзываться другие. Некоторые из них находились рядом, другие далеко, за другой горой. Я присмотрелся и увидел, что и там на фоне холодного голубого неба тянулись струйки дыма.

Как только дали сигнал, весь лагерь стал постепенно оживать. Люди поднимались, запрягали тягловых животных и собирали припасы. Затем они пустились в дорогу.

Я наблюдал.

У меня уже были определённые предположения касательно происходящего действа, и все дальнейшие наблюдения их только подтвердили. По всей видимости, на моих глазах творился великий исход. Откуда? Куда? Не имею ни малейшего понятия. Тысячи уставших, опалённых солнцем высокогорья людей шли и тащили свои пожитки через крутые каменные лабиринты. Всего таких отрядов было пять. Словно червячки, они то приподнимались, то наоборот — опускались, следуя за изгибами горного ландшафта. Связь между собой они поддерживали посредством горна. У них был особенный набор сигналов: для привала, для отбоя привала, с просьбой подождать и на случай, если спереди тупик.

Последний звучал особенно часто. Время от времени люди отравляли на горные тропы разведчиков, однако те были не в состоянии досконально изучать такую крутую и опасную местность. Прямо на моих глазах один из отрядов был вынужден повернуть, когда участок горы, на первый взгляд казавшийся проходимым, внезапно стал сыпаться прямо у них под ногами.

После этого вся процессия стала неторопливо ползти назад...

В какой-то момент мне захотелось помочь странникам. Они были худые, уставшие и припасы их явно были на исходе. Прямо на моих глазах одно семейство, обливаясь слезами, зарезало старого ослика и пустило его на мясо. В другой раз вымотанный и ослеплённый палящим солнцем мальчик шагнул не туда и полетел вниз. Когда родители бросились на помощь, его бездыханное тело, с неправильно повёрнутой головой, уже лежало на дне цветочного грота, подрагивая и насыщая эдельвейсы своей молодой кровью...

Люди явно находились в отчаянном положении. Возможно, если я им помогу, у нас получится наладить деловые отношения. И тогда я смогу расспросить их о том, что представляет собой этот мир.

Да, это был хороший план. Но вот какой вопрос: как мне им помочь?

8. пастырь

Можно вывести их на ту самую поляну, которую я заметил после своего пробуждения. Люди явно хотели выбраться из гор на открытую местность, и она была совсем неподалёку.

Но вот проблема: я сильно сомневаюсь, что они последуют за огромным ящером.

На Файране драконы умели обретать человеческую форму, но я был представителем совершенно другого вида легендарного змия. Ещё в памяти Эльфина было заклятие, которое имело аналогичный эффект, но для его использования следовало быть магом восьмого круга.

Что ж, значит придётся пойти на риск.

Я взмахнул крыльями, отлетел на некоторое расстояние, а затем несколько раз пересёк ближайшие пятьдесят километров, запоминая ландшафт.

Затем я подобрал особенно живописный утёс, прилёг на него и стал ждать...

Солнце медленно карабкалось через голубую высь.

Вскоре на тропе, которая пролегала снизу от меня, показались разведчики.

По своему обыкновению они осмотрели горные изгибы, изучили провалы, а затем остановились перед скалой, которая разрезала тропинку надвое. Один разведчик отправился на правую тропу, второй — на левую. Потом они вернулись и поехали назад. Никто из них ничего не заметил... Впрочем, это было ожидаемо. Одного человека правая дорога ещё выдержит, но целую процессию нет — случится обвал. Это было очевидно, стоило только посмотреть на неё с правильного угла, но для этого требовались крылья.

Примерно через час, который я провёл, пытаясь нарисовать когтем на скале идеального медвежонка, приползли остальные люди. Спереди них скакали всадники. Мужчина с выразительными бровями, у которого был горн, ехал в сопровождении охраны и пристально смотрел по сторонам. Его косматая борода подрагивала в порывах холодного горного ветра. За ней проглядывалась увесистая прямоугольная челюсть. Он дунул в свой рог, дважды, и его народ повернул в сторону правой тропинки...

Отлично. Они сделали правильный, а вернее сказать неправильный выбор.

Что ж, начинаем представление...

Первые всадники уже приблизились к развилке, как вдруг в небесах раздался пронзительный рёв. Я репетировал его несколько раз — получилось выразительно. Воины сперва обернулись, верно думая, что их лидер снова дует в свой рог, затем приподняли головы и обомлели.

На краю утёса сидел и смотрел на них огромный, когтистый и зубастый ящер. Всадники побледнели. В свою очередь я стал внимательно разглядывать их лица. Мне хотелось понять, знают они меня, вернее, мой вид, или нет.

Сперва на лицах воинов появились удивлённые нотки, но вскоре их затмило выражение истового ужаса. Кони загоготали и встали на дыбы. Один из них и вовсе опрокинул наездника, тот свалился на песок, вскочил и дрожащими руками схватился за копьё. Другой всадник выхватил рог и дунул в него трижды, после чего стал стремительно заряжать пращу.

Всё столпотворение разом оживилось. Толпа заволновалась. Некоторые стали в ужасе показывать на меня пальцами. Казалось, всем этим людям одновременно пустили кровь, настолько стремительно посерели их загорелые лица. Только дети с невинным интересом смотрели на меня своими большими чёрными и голубыми глазами и протестовали, когда родители хватали их за руки или за шкирку и уводили в сторону.

Вскоре поляна, на которой находилась вилка, опустела. Простые люди отошли назад. Перед ними выстроились воины, которых становилось всё больше и больше. Через пару минут показался косматый вождь. В одной руке у него была праща, в другой — бронзовый меч. Его брови были нахмурены, а в глаза совершали мельчайшие колебания между строгим и острожным выражением — в этом отношении его лицо напоминало одну из тех картинок, узор на которых меняется в зависимости от того, под каким углом на неё посмотреть.

Я спикировал вниз и приземлился на землю. Воины выставили копья. Один из них, бледный, молодой и безбородый дрожащей рукой приподнял свою пращу, но косматый вождь остановил его движением мускулистой руки и помотал головой.

Некоторое время я смотрел на ряд копейщиков; затем повернулся и медленно направился на правую тропинку. Висела тишина. Только мой тяжёлый шаг волновал напряжённый горный воздух. Пройдя пятьдесят метров, я остановился, повернул голову не поворачивая тела, бросил ещё один взгляд на людей, а затем со всей силы ударил хвостом по скале. Раздался грохот. Люди вздрогнули. Я ударил ещё раз, затем ещё, разлетелось эхо, и наконец, после третьего удара поднятый мною шум как будто зацепился за камешек, висевший на краю уступа, и сбросил его вниз... Образ одновременно метафоричный и буквальный. Случился эффект домино. Сперва эхо моего топота, уже было притихшее, снова стало разрастаться, затем оно сделалось громче, нежели было изначально, затем громче самого удара, и вдруг массивный валун рухнул на горную тропинку и покатился вниз. За ним последовала плеяда маленьких камешков, как утята за мамой уткой, и тропинка посыпалась...

Сгустилась пыль.

Дунул горный ветер, она развеялась, и от дороги не осталось и следа. Сама она обвалилась, а её остатки оказались погребены оползнем. Теперь сложно было даже представить, что недавно здесь пробегала тропа.

Я ухмыльнулся, повернул своё тело, — с этим возникли некоторые проблемы, — и вернулся на поляну. Люди таращили глаза. Некоторые из них взглянули на место, где случился обвал, и по которому они совсем недавно собирались ехать, и сглотнули; другие, в том числе вождь, внимательно смотрели на меня. Не без удовольствия я отметил, что былой страх исчез, и теперь глаза мужчины казались задумчивыми и растерянными.

Я взмахнул крыльями, вернулся на утёс, издал ещё один пронзительный рёв, от которого козы и бараны припали к земле, и полетел дальше, к другой, заранее отмеченной обозревательной площадке, где снова стал дожидаться процессию...

А далее была рутина. Время от времени я возникал перед странниками, предостерегал их от неправильной дороги и показывал верную. Сперва мне приходилось буквально на лапал указывать им безопасный путь. Сам себе я напоминал пастуха, которые пытается вбить толк в стаю недалёких овечек; но потом они наловчились и, натыкаясь на очередную развилку, тут же высматривали силуэт крылатого ящера на горизонте, неизменный, как полярная звезда. Вскоре они уже откровенно шли за мной. Что вождь, что разведчики только в небо и смотрели. В какой-то момент мне даже стало за них немного страшно, ибо они напоминали людей, которые не замечают ничего за пределами экрана своего GPS.

Хорошо ещё в горах не было проезжей трассы...

Прошло несколько дней. Всё это время я исполнял обязанности гида. Впервые моя экспедиция растянулась на такой длительный промежуток времени, но в этом не было ничего страшного. С моим нынешним уровнем «Стабилизации» я мог позволить себе погружаться в иные миры на многие недели, при условии, что в них у меня был носитель. В мире Ямато я не стал этого делать, потому что тамошний туман был особенно густым, и потому что мне не хотелось отнимать у девушки целую неделю жизни. Здесь же — почему бы и нет?

К тому же самое худшее уже случилось, так что какая, в сущности, разница?..

Засветло я охотился на птиц, — ловил их с помощью магии, превращая в льдинки, ибо всё ещё не освоился со своими клыками, — а вечером смотрел на звёзды или наблюдал в тайне за людьми, за их кострами, разговорами, бытом. Это было в меру уютное, хотя далеко не самое весёлое занятие, однако просыпаться мне хотелось ещё меньше. По возвращению в родной мир мне предстояло сделать ужасный выбор, и каждая минута отсрочки от него была для меня на вес золота.

Однако всё, что имеет начало, обыкновенно имеет и конец.

На шестой день путешествия, приземлившись на очередной утёс в ожидании своей паствы, я увидел с левой стороны горизонта зеленеющую горную поляну...

9. тук

Теперь она казалась мне ещё более прекрасной, чем в первый раз. Наверное, потому что за эту неделю горы мне совсем осточертели. И вот что-то новенькое, пускай даже и незабытое старое.

Люди ещё ничего не видели, но, казалось, они чувствовали ветер свободы, ибо в их действиях стало проявляться необыкновенное оживление. К этому времени все пять ручейков, на которые делилось их шествие, сошлись в единую реку, которая уверенно продвигалась к своей цели. Вот они прошли ещё один перешеек, сделали крутой поворот, и всё:

Они пришли.

Первыми на луг вышли разведчики. Вышли, оторопели, вытаращили глаза. Вид простирающегося перед ними зелёного моря в цветочную крапинку поразил их до глубины души. Они замерли, а затем, сами того не замечая, продвинулись вперёд, когда их лошади потянулись и стали жадно общипывать травку. Добрая минута прошла перед тем, как разведчики повернули и с горящими глазами отправились предупредить остальных.

Через узкий каньон, который выводил на поляну, шествие протискивалось в сильной спешке. Образовалось столпотворение. Долина появлялась внезапно, возникая прямо за поворотом, и взгляд, привыкший видеть кочки да уступы под ногами, утопал в ней точно камень, брошенный в озеро. Тем, кто плёлся в задних рядах, снова и снова приходилось толкать оторопевших людей спереди и приводить их в чувства.

А затем пришла радость. Первыми её почувствовали дети. Они немного похожи на животных в том плане, что не вполне отдают отчёт о своих действиях. Только не потому что глупые, а потому что не зашуганные жизнью, свободные. Свободное всегда тянется к свободе, и потому, стоило им только завидеть манящий луг, и он их тотчас притянул. Они бросились бегать и резвиться, кататься и кричать. Родители хотели их остановить, сказать, что нельзя, что это опасно, что они могут свалиться вниз, с горы, и разбиться... а потом они поняли: какой ещё горы? Горы больше нет. Перед ними луг. Всё нормально. И тогда их самих заразило веселье, и они тоже ринулись вперёд с выражением первозданной радости на лицах.

Даже вождь, несмотря на всю свою суровую серьёзность, первое время не говорил ни слова. Он медленно завёл свою лошадь на холмик и просто смотрел с него, как его народ словно ветер резвится на зелёной поляне.

Вдруг мужчина повернулся и прищурился в сторону единственной горы посреди равнины, самой высокой и в то же время стоявшей особняком от остальной гряды. Она была похожа на морскую волну, на кончике гребня которой стоял Я, упираясь лапами в каменный утёс.

Мы переглянулись. В некотором смысле. Между нами было такое протяжённое расстояние, что этот человек, верно, мог разобрать только мои очертания.

Я кивнул, зарычал, а затем прилёг и стал наблюдать...

Когда солнце приподнялось ещё немного выше, люди успокоились, собрали детей, купавшихся в озере и пытавшихся ловить серебристую рыбку, и стал заниматься делом. Построили лагерь, развели костры, осквернили зелёную поляну угольками и стали жарить мясо и строить вольеры для животных.

Трудились они в привычном темпе, даже немного быстрее, чем обычно, — я наблюдал эту картину не раз и не два, — но, когда на небе выступили звезды, неизвестные мне звёзды иного мира, работа была закончена едва ли на четверть, ибо теперь люди сооружали не временную стоянку, но постоянное поселение.

Из моей пасти вырвался зевок. Мои веки слипались. Неужели я хочу спать?.. Нет, мой разум всё ещё был ясным. Это моё тело стремительно погружалось в дрёму.

Жаль... Не выйдет у меня всю жизнь провести в образе дракона. Пришло время возвращаться.

Я уже было собирался пройти назад в пещеру, как вдруг моё внимание опять зацепилось за поселение, которое сияло словно рой светлячков посреди темнеющей долины.

Там происходило некое волнение...

Сперва образовалась толпы из нескольких сотен человек, возглавил которую косматый вождь.

Затем они отвязали тощего быка и повели его в сторону от лагеря.

Шли они в направлении моей горы.

Через некоторое время процессия остановилась. Вождь выступил вперёд, посмотрел на мой утёс и махнул рукой. Привели быка. Вдруг мужчина выхватил свой бронзовый меч и вонзил его в мохнатую шею зверя. Остальные воины схватили его за рога и прижали к земле. Бык заревел и стал вырываться, но все его попытки были тщетны. Вскоре туша его обмякла и распласталась на траве.

На землю хлынула, переливаясь в сиянии факела, густая тёмная кровь.

Тогда люди стали падать на колени. Они прижимали свои головы к земле и кланялись. Горе? Нет — мне. Даже вождь прислонился бородой к траве, провёл в этой позе пару минут, поднялся и пошёл назад.

Остальные последовали за ним.

Бычью тушу они оставили на месте.

Это был подарок? Благодарность? Нет, подарки так не дарят. Это было подношения, тук.

Я проводил процессию глазами, зевнул и замялся. Мне хотелось спать. Мрак пещеры был нестерпимо манящим. И в то же время даже сюда, на вершину горы, холодный ветер доносил дурманящий кровавый аромат...

Наконец я собрал свою волю в лапу, распустил крылья и спикировал в ночь... Через тридцать минут бык, которого я затащил в пещеру, исчез. Я отдался на волю инстинкта, когда его пожирал, и даже не заметил, как от зверя не осталось ни единой косточки. И сразу уважительно отступившая на время трапезы дрёма вернулась, и я обнаружил, что шевелиться мне становится всё сложнее и сложнее. Моё тело стремительно костенело. Сперва оно превратилось в неподъёмный камень, затем — в глыбу серого тумана перед глазами.

Я вздохнул, оставил внутри дракона безыменный палец левой руки и побрёл назад.

Потом, когда я пробирался по туннелю, на меня вдруг нахлынуло странное ощущение. Оно было связано с моей туманностью. Серый шарик внутри меня не изменился, не стал больше, — логично, я не убил ни одного порождения кошмара, — и всё же что-то с ним произошло. Он изменился. Его гуща стала обретать очертания. Туманные и неразборчивые, они, тем не менее, заметно отличались от прежней бесформенной массы.

Это всё?

Нет... Была и другая перемена, но такая смутная, что её невозможно выразить словами. Постояв некоторое на месте и смакуя свои чувства, я открыл глаза, покачал головой и пошёл дальше.

10. пора

Вернувшись в домик на берегу, я бросил взгляд на корабль, помялся, затем направился в свой туннель и завалился спать. Проснулся я утром. Будильник... Вернее телефон, будильник был у Ямато, показывал восемь тридцать два. Я поднялся и вышел в коридор. Прошёл на кухню. Тани не было. Я уже заволновался, но тут приоткрылась дверь ванной:

— Доброе утро! — сказала девочка, сияя улыбкой. — Что на завтрак?

— Омлет, — ответил мой голос. — Сегодня нужно будет съездить кое-куда... Хорошо?

Звучу не слишком странно?..

— Куда? Я тоже поеду?

Лучше не надо, пронеслось у меня в голове, но голос ответил:

— Как хочешь.

После завтрака день пошёл своим чередом. Таня съела омлет, сделанный без капли молока, — она его не любит, а ещё терпеть не может манную кашу, — уселась на диван и включила телевизор. Я вернулся в спальню и смотрел на свои руки, в окно, на подоконник. В одиннадцать часов я вышел и сказал:

— Поехали.

— Куда?

— Надо кое-куда... Сама увидишь.

— Окей, — девушка соскочила с дивана.

— Мне надо одеться только.

— Я подожду.

Я вышел на улицу и стал ждать. Вскоре Таня вышла на порог. На ней было её белое летнее платье.

— Едем!

Да, едем.

Мы сели в машину и поехали. По дороге Таня заметила пегую лошадку, пасущуюся на лугу, показала на неё пальцем и что-то сказала.

Я не расслышал.

— Приехали, — сказал я и вышел из машины, когда мы прибыли на место.

— Сюда? А зачем?

— За покупками, — ответил я и направился к магазину на заправке.

— Можешь купить что хочешь, кстати... Что угодно, — вырвалось у меня, когда мы стояли на пороге. Таня уставилась на меня подозрительным взглядом. У меня упало сердце. Наконец она улыбнулась и сказала:

— Ладно. Но потом не жалуйся, ты обещал!

Мы набрали продуктов и вышли. Сам не знаю почему, я заметил цифру на чеке. Она была трёхзначной. Таня явно себя не сдерживала.

Затем я наполнил полную канистру бензина, положил её в багажник, и мы поехали назад.

— Это всё? — спросила Таня, открывая чипсы.

— Почти, — ответил я. — Нужно ещё кое-куда...

Через пару минут я остановился возле магазина сельхоз товаров.

— Пожди в машине, я быстро.

— Ладно.

Я зашёл в магазин, купил всё необходимо и поместил свои покупки в непроницаемый чёрный пакет.

— Теперь всё, — сказал я, присаживаясь на водительское кресло. —Поехали.

По возвращению домой Таня сразу бросилась на кухню, — грызть свои снеки, а что не сгрызёт прятать в холодильник, прямо как хорёк, который запасается на зиму. Я же отнёс свой пакет в спальню и вывалил его содержимое на кровать. Это были:

Ещё один длинный чёрный пакет, нож для разделки мяса, убойное моющее средства и «сильнейший», по крайней мере так было заявлено на упаковке, освежитель воздуха. Я подобрал пластиковую коробочку, открыл и принюхался. Внутренние стенки моего носа ущипнул едкий запашок травы и химозы.

Сгодится...

Мой взгляд обратился в окно. День стоял пасмурный, низкое серое небо висело над землёй. На линии проводов, протянувшейся против моего дома, сидели и смотрели на меня чёрные птицы.

Я завесил шторы и присел на край кровати.

Теперь оставалось только дождаться ночи...

Но это было проще сказать, чем сделать.

День тянулся мучительно. Все дела казались для меня сущим безумием. Что мне было делать? Работать? Смотреть кино? Сама мысль об этом вызывала тошноту. Поэтому я просто сидел и смотрел на свои руки. Царила тишина, нарушаемая только шумом из коридора.

Невольно я стал прислушиваться к действиям Тани. Даже рисовать их у себя в голове. Вот она включила телевизор, зашла в туалет, вышла, снова присела на диван... Нет. Гудит холодильник. Значит, она на кухне. Решила перекусить?..

Вернулась на диван.

Время тянулось вязко, мучительно, и в то же время я чувствовал его ход необыкновенно ясно, как будто меня медленно перемалывали в каменном колесе.

Я даже не заметил, как стемнело. Просто в какой-то момент в зале щелкнул выключатель, я и понял, что сижу в темноте.

Таня включила свет, опять присела на диван, опять встала... Кухня или ванная? Ни то и ни другое. В щелочке под моей дверью показалась тень.

Раздался стук.

— Дядя... — её голос был тихим. — Ты тут?

— А где ещё? — спросил я, поднимаясь и открывая дверь.

— Темно, я думала ты сбежал в окно...

— С чего мне бежать в окно?.. И почему ты решила постучать? Неожиданно проснулись манеры?

— А вдруг ты спишь?

— И поэтому решила подолбить в деревяшку?

Она улыбнулась. Затем сложила руки за спиной и встала на цыпочки, пытаясь заглянуть мне за спину.

— Так почему темно? Делаешь что-то тайное?

Не успел я ответить, как по спине моей пробежал мороз. Проклятье, инструменты! Они всё ещё были на кровати... Но ведь и правда темно, она ничего не увидит... Или увидит? Я посмотрел в глаза Тани. Она ответила. Примерно секунду мы смотрели друг на друга в полной тишине. Щёки Тани, очень белые, нежные, стали заливаться краской. Она отстранилась, отвела взгляд и прокашлялась.

Нужно что-то сказать...

— Ничего не делаю, я действительно спал, пока кое-кто меня не разбудил. Сколько сейчас? Пора уже готовить ужин?

Я вышел в коридор и прикрыл за собой дверь.

— Всегда пора! — оживилась Таня и побежала на кухню.

Пора, пора. Только со всеми своими закупками я совершенно забыл купить нормальной еды. На кухонной полке обнаружились только пакетики чипсов, сухариков, леденцов и сладких подушечек. Я цокнул языком, щурясь на всё это пёстрое буйство, а Таня в это время залезла в интернет со своего телефона и показала мне пару рецептов, в ингредиентах которых значились два, три, а то и все разом, как сладкие, так и солёные закуски, которые она приобрела.

Почему бы и нет? Мы включили музыку и приступили к работе.

Я нарезал баунти на ломтики, которые потом нужно было обжарить во фритюре, а Таня крошила чипсы молоточком для мяса... Когда дело было сделано, из духовки показалась бесформенная масса, которая была даже не яркой, как на картинке — лишь присмотревшись, я обнаружил, что последняя была обмазана более густыми фильтрами, чем селфи иной школьницы в соцсетях, — но имела коричневатый цвет. Запах нашего творения был неописуемым. Я потыкал в него пальцем, удержал Таню, которая хотела отрезать себе кусочек, и, используя всю свою харизму и влияние, уговорил её выбросить это в унитаз, пока Оно не потребовало соску и подгузники.

В итоге мы съели остатки сухариков, макая их в дижонскую горчицу, и закусили хлопьями.

— Их вообще надо молоком заливать, — заметил я Тане, которая уплетала шоколадные шарики ложкой.

— Не люблю молоко, — ответила она. И добавила, когда доела пачку: — А теперь десерт!

— А это тогда что было?..

— «Аппетайзер».

После ужина мы вернулись в зал. Я выглянул во дворик на террасу. Ничего не разобрать. Темно.

— Что сегодня будем смотреть? — спросила Таня, падая на диван.

— Тебе решать, — ответил я и прошёлся к полочке.

— Хм... На твой выбор.

— Ну ладно.

Я стал перебирать диски. В какой-то момент мой взгляд зацепился за тёмный омут телевизионного экрана. Холодная дрожь пронзила моё тело и сдавила его так, будто меня закопали в промёрзлую землю и теперь ходили по могиле, затаптывали.

С лица Тани мне улыбался каменный ангел.

Я сглотнул и сунул в проигрыватель случайный диск. Затем присел на диван и нажал на пульт. Я не имел ни малейшего понятия, что за кино включил до тех пор, пока на экране не нарисовалась белая надпись:

«Лолита».

Что-то съежилось у меня в животе... Я повернулся, посмотрел на Таню и Это совершило кульбит. Глаза девушки были широкими, как блюдца. Щёки её горели. Вдруг она отвернулась и положила руки на коленки...

Что теперь?

Сказать, что я случайно и сейчас поменяю?..

Поздно. В самые напряжённые моменты всегда происходят наиболее нелепые вещи. Я развалился на диване и отдался на попечение превратностям судьбы. Если перестать барахтаться, морские воды сами вытолкают тебя на поверхность. А течение куда-нибудь да приведёт. Не просто так послания в бутылочках всегда прибивает к берегу.

Спустя тридцать минут просмотра я покосился на Таню и увидел, что взгляд её был прикован к экрану.

Мы не сказали ни единого слова на протяжении всего кинофильма. Коршун и голубка вместе склонились над басней об эстетствующем педофиле... Даже когда побежали титры, Таня продолжала пристально смотреть в экран. Для неё это было нормально. Обычно такая оживлённая, стоило только включить фильм, она превращалась в куклу со стеклянными глазами. Я заметил это давным-давно, когда водил её, ещё ребёнка, в кинотеатр, — экран как будто пожирает её душу. Один раз, помню, когда мы смотрели Хатико, девочка за всё время просмотра не сказала ни единого слова, ни единая мышцы не дрогнула у неё на лице, и только потом, заказывая чизкейки в местном ресторане, я заметил, как из её чёрных глаз катятся слезинки...

Я выглянул в окно. Было совсем темно. Пора.

— Таня, — сказал мой голос. Она повернулась. Своим лицом она была похожа на медленно оживающую куклу, как будто в неё грамм за граммом возвращалась душа, съеденная голубым экраном.

Я вытянул спину, приблизился. И вдруг она как будто стала меньше. Её шейка была такая тонкая, лицо маленькое, милое... А глаза большие и чёрные. Я вспомнил период в её жизни, когда Аня задерживалась на работе, и мне приходилось забирать девочку из детского сада.

— Закрой глаза...

Таня вздрогнула, открыла губы, затем повиновалась и зажмурилась. Я положил руку на неё шею. Такая хрупкая... Пора.

Я вздохнул.

Таня затаила дыхание, напряглась, и тогда я...

11. игры разума

Чмок.

— Ах?.. — Таня резко открыла глаза. Затем положила руку себя на лоб, как будто пытаясь что-что нащупать.

— Спокойной ночи, — сказал я, поднимаясь на ноги и шагая в коридор. — И крепких снов! — я зашёл в спальню, бросил последний взгляд на девочку, лицо которой сделалось пунцовым, как хороший помидор, и захлопнул дверь.

Вернувшись в темноту своей комнаты, я свалился на кровать, с усмешкой сбросил ногой купленные инструменты и вздохнул. Ну что тут можно сказать... Выбор сделан. Выбирая между судьбой всего мира и жизнью единственной девочки, которой на самом деле даже и нет, главный герой решил спасти свою тульпу. Впрочем, я бы не сказал, что мой выбор был продиктован именно жалостью или моралью, напротив... Я добрый человек, но практичный. Если бы нужно было убить кого-то другого ради спасения мира, пускай даже невинного ребёнка, моя рука бы не дрогнула. Но Таня... Нет, я не могу её тронуть. Именно её я тронуть не могу. Просто не могу.

Признаться в этом было приятно. Как будто струна моих нервов, которая натягивалась целый день, наконец оборвалась и сбросила тяжёлый груз неподъёмного бремени. Я почувствовал такую лёгкость внутри себя и вместе с тем такую усталость, что уже вскоре заснул сном праведника.

Когда же я очнулся в эфемерной копии моей спальни, я встал с кровати, размялся... И задумался. Интересно, а что происходит с моим телом, когда я нахожусь в своих экспедициях? Что скелет, что Ямато обретают собственную жизнь, когда я их покидаю. В данный момент я, наверное, похрапываю на своей кровати, но что если меня кто-то разбудит? Я немедленно вернусь в свою оболочку? Или не проснусь? Или проснусь, но это буду уже не я?

Надо будет в следующий раз провести эксперимент. Попросить Таню меня разбудить в это время. С другой стороны, если она обнаружит, что я не просыпаюсь не смотря ни на что, то начнёт волноваться.

А если затем она осознает, что я нахожусь полностью в её власти... Я сглотнул: пугающая перспектива.

Но всё это, разумеется, было возможно, только если у меня будет следующий раз.

Я горько усмехнулся и направился в туннель.

По прибытию в домик на берегу, я сразу прошёл в кабинет, присел и достал пистолет. Неровные пульки с грохотом стали перекатываться по деревянной полочке. Я подобрал одну из них указательным и большим пальцами, зарядил, прицелился... Затем опустил оружие, закрыл полку и вздохнул.

Ну ладно...

Что теперь?

Убивать я себя не собираюсь, если что.

Столь категоричное решение может показаться немного бестактным, учитывая, что я метался как безумный, когда речь шла про Таню, и в то же время без малейших колебаний решил сохранить свою собственную шкуру... Но на самом деле это было не так. Просто нужно правильно понимать выбор, перед которым поставил меня мой предшественник.

Дело было не в том, убью я себя или её, чтобы спасти мир.

Скорее, если я убью себя, я спасу его точно, а если уничтожу порождение кошмара, попытаюсь заделать трещинку, через которую сочится туман, то сделаю это лишь с некоторой вероятностью. Вот в чём состояла суть дилеммы.

Моя смерть уничтожит все порождения кошмара, которые проникли в мир из моего сознания. А значит Таня всё равно умрёт.

Я как бы висел на краю утёса, и Таня держала меня за ногу. Я мог её сбросить, а мог полететь сам. В любом из этих случаев она ринется вниз...

Я поморщился и попытался выбросить эту неприятную картину из головы.

Так что да... Когда я принял своё решение, я решил спасти не только её, но и свою жизнь, потому что её жизнь напрямую зависела от моей собственной. Логично? Логично.

Впрочем, хватит уже искать себе оправдания. Сейчас был другой вопрос на повестке: что мне теперь делать? Я снова достал баночку с порохом, сдул его и перечитал записку моего предшественника. Либо то, либо это... Нет ли третьего вариант?

Нет.

А значит в самое ближайшее время мой мир начнёт медленно скатываться в Зону Кошмара. И тогда его постигнет судьба Файрана. Судьба «Небеллы». Под безумные фанфары разбежавшись, он спрыгнет со скалы...

И я ничего не смогу сделать. Для этого я был слишком... Стоп.

Вдруг моя мысль заела, как заедает музыкальная кассета в старом плеере на даче.

Я выпрямился, сосредоточился и промотал её назад.

Я ничего не смогу сделать... Потому что я был для этого слишком слаб. Но если бы я был сильнее?

Мой взгляд опустился на дневник. Зачем вообще я всем этим занимаюсь? Поднимаю стабилизацию, сгущаю туманность внутри себя... Я становлюсь сильнее, но зачем? Раньше я никогда не задавался этим вопросом... Или задавался?

Я открыл дневник на первой странице и прочитал первый не замазанный абзац.

Следуй инструкциям... От тебя зависит судьба самого бытия...

Я откинулся на спинку стула и погладил подбородок. Ха...

Интересно.

Я становился сильнее, чтобы спасти мир. Получается, однажды я смогу одолеть одного из НИХ? Свернуть эту проклятую дудочку в трубку и выбросить вон? Звучит безумно. Даже Эльфин, великий архимаг, не смог ничего против неё сделать и был раздавлен как червь. Боги Файрана и те оказались бессильны. Неужели однажды я смогу остановить это... Просто Это? Без понятия.

Я покачал головой.

Хотелось бы, конечно, чтобы мой предшественник написал об этом хотя бы строчку. В его записях одни недомолвки... Хотя, нет. Стоп!

Моё сердце вздрогнуло. Я схватил дневник и ещё раз, внимательно, перечитал...

...В нём ничего не говорилось про мир снаружи поместья на берегу, потому что упоминать его было ещё нельзя. А ещё в нем ничего не говорилось про способ, с помощью которого я могу «спасти бытие»...

Меж тем в записке из пороховой банки было перечислено только два варианта. Но что если на самом деле их было три? И если последний вариант был связан с тем способом, который нельзя называть? Ведь если можно спасти целую вселенную, значит один конкретный мир уж точно выйдет уберечь...

Во мне извивался склизкий червь сомнения. Всё это было очень надумано. Может статься, что я натягиваю сову на глобус, но... Какая, в сущности, разница? Я нервно усмехнулся. Убивать себя и Таню я всё равно не собираюсь. У меня просто не было выбора, кроме как принять эту надежду на веру. Вот и всё.

Я кивнул, ещё некоторое время посидел на стуле, затем поднялся и направился в туннель. Теперь, когда мои внутренние распри оказались, большей частью, разрешены, самое время было взяться за дело.

Добравшись до комнаты Ямато, я закрыл глаза и сосредоточился на своём отпечатке. Вспыхнул синий вихрь, и спустя пару секунд моё тело сперва сменило своё положение на горизонтальное, а затем стало медленно обретать материальность...

Когда я открыл глаза, передо мной был тёмный потолок. Было тепло. Я поправил длинные розовые локоны, застилавшие моё нежное личико, приподнялся и обнаружил себя в спальне. Слева от меня лежали аккуратно сложенные вещи. Справа бежала верёвочка, с помощью которой Мурасаки в самый первый день разграничила «зоны» нашего проживания. Та, что досталась Ямато, была заметно меньше.

Самой девушки было не видать.

Со стороны зала слышался приглушённый треск.

Я приподнялся, завязал волосы и оделся в школьную форму. Какой сегодня день недели?.. Неважно. Я вышел в зал и увидел Нанако. Девочка сидела за плитой, растопырив колени в зелёных шортах, и задумчиво смотрела в кипящую кастрюлю.

12. давай поиграем

Я приподнялся, завязал волосы и оделся в школьную форму. Какой сегодня день недели?.. Неважно. Я вышел в зал и увидел Нанако. Девочка сидела за плитой, растопырив колени в зелёных шортах, и задумчиво смотрела в кипящую кастрюлю.

— Доброе утро, — опомнилась и улыбнулась мне умеренно светлой, как утреннее небо, улыбкой.

— Доброе, — я зевнул, прикрывая розовые губы ладошкой, и присел за столик.

— А где остальные?

— Мой брат ушёл за покупками. Кирияма сказал, что ему нужно помочь по дому, но что он «точно вернётся сегодня», Юки тоже пошла домой.

— Юки?.. А, Мурасаки, точно.

Если так подумать, она никогда не говорила мне своего имени... С другой стороны, я его и не спрашивал. Я кивнул сам себе, и вдруг заметил, что Нанако поглядывает на меня немного подозрительным взглядом:

— Ямато... — сказала она напряжённым голосом.

— Что? — я выпрямил спину.

— А ты... — девочка задумалась, как будто пытаясь подобрать правильную фразу.

— ...Неважно, — наконец она покачала головой.

Неужели она... Нет, вряд ли.

Затем повисла неловкая пауза.

Стараясь её разрушить, Нанако, хорошая она была девочка, заметила:

— Сегодня последний день, так? Помочь собрать вещи?

— Нет, я сама... Сильно вы от нас устали?

— Нет, — Нанако покачала головой. — Обычно, я только и делаю, что смотрю телевизор, когда Мацуя нет. А так, — она развела реки, — разнообразие.

— Ну да, — я покосился на её ноги. Спросил:

— А у тебя есть коляска... Или что-то в этом роде.

— Есть, — сказала Нанако. — В кладовке. Но я стараюсь её не использовать. Здесь такая улица, что одно неверное движение, и жух! Шуганёшь с холма прямо вниз, — она улыбнулась.

— Только Мацуя меня иногда выводит. Всегда соглашается, если я прошу, но ему это неловко, по лицу видно. Вот и я стараюсь не выходить.

— Ну да, место неподходящее, — мне вспомнились здешние ухабы и отвесные дорожки.