Безжалостные Существа

Новый взрывной роман о любви, лжи и одержимости от автора бестселлеров Джей Ти Джессинжер.

Перевод: Лена

Редактор: Ms. Lucifer

Вычитка: Квазар

Аннотация:

Мой жених исчез пять лет назад, оставив мне свадебное платье, которое я никогда не надену, и такие шрамы, которые невозможно излечить. Человек, на которого я возлагала надежды, взял и исчез, словно призрак. Остались только разбитое сердце и вопросы без ответов.

Пока в городе не появился он - таинственный незнакомец.

Высокий, темный и опасный - Кейдж. У него немало секретов, как не занимать и мужской привлекательности и харизмы. Хотя я и знаю, что он что-то скрывает, меня тянет к нему, как мотылька на пламя.

Интенсивность нашей связи вызывает привыкание, не похожее ни на что, что я чувствовала раньше. С каждым взглядом между нами вспыхивает жар, желание перерастает в страсть, и я падаю в пропасть, не в силах устоять.

Но когда я пойму, как он связан с тьмой в моем прошлом, я узнаю, что происходит, когда ты безрассудно летишь в огонь.

Ты точно обожжешься.

Посвящение

Посвящается Джею – моему персональному яду.

Плейлист

“Desperado” Rhianna

“Beautiful Girl” Junge Junge

“My Oh My” Camila Cabello

“Black Magic” Jaymes Young

“Is This Love?” James Arthur

“Superposition” Young the Giant

“Infinity” Jaymes Young

“Fall For You” Leela James

“Don’t Give Up on Me” Andy Grammar

“All Over Again” Leela James

“Rise Up” Andra Day

Любовь – это яд. Сладкий яд, да, но он всё равно убьёт тебя.

~ Джордж Р. Р. Мартин

БЕЗЖАЛОСТНЫЕ СУЩЕСТВА

Джей Ти Джессинжер

Серия «Королевы & Монстры» #1

1

Нат

— Прости. Я просто больше не в состоянии это делать. Очевидно, что я единственный, кто пытается.

Голос на другом конце провода мрачен. Я знаю, что Крис говорит мне правду. Он действительно сожалеет, что у нас ничего не получается. Но это не удивительно. Я знала, что так произойдёт. Если бы только у меня было достаточно энергии, чтобы заботиться о нём.

Однако, если бы это было так, мы бы не оказались в такой ситуации.

— Отлично. Я поняла. Тогда, наверное, ещё увидимся.

В последовавшей за этим короткой паузе он переходит от сожаления к раздражению.

— И это всё? Это всё, что ты собираешься сказать? Мы встречаемся уже два месяца, и всё, что я получаю, это «увидимся»?

Он хочет, чтобы я расстроилась, но на самом деле я чувствую облегчение. Хотя, конечно, я не могу произнести этого вслух.

Стоя у кухонной раковины, я смотрю в открытое окно, на маленький огороженный дворик за стеклом. Снаружи светло и солнечно, в воздухе витает свежий запах осени – типичный сентябрьский день на озере Тахо.

Идеальное время года для свадьбы.

Я отбрасываю эту неприятную мысль в сторону и возвращаюсь к разговору.

— Я не знаю, что ещё ты хочешь от меня услышать. Ты тот, кто бросает меня, помнишь?

— Да, и я думал, что у тебя будет более сильная реакция, чем эта. — Его тон становится сухим. — Наверное, мне следовало знать.

Крис неплохой парень. Он не вспыльчивый, как последний парень, с которым я пыталась встречаться, и не плаксивый прилипала, как тот, что был до него. Он на самом деле очень хороший.

Думаю, я попытаюсь свести его со своей подругой Мэрибет. Они были бы милой парой.

— У меня просто много работы, вот и всё. У меня действительно нет времени вкладываться в отношения. Я знаю, ты понимаешь.

Снова пауза, на этот раз чуть дольше.

— Ты учишь рисовать пальцами шестиклассников.

Я ощетинилась от его тона.

— Я преподаю искусство.

— Ага. Группе двенадцатилетних подростков. Я не пытаюсь тебя обидеть, но у тебя не такая уж высокострессовая работа.

У меня нет сил спорить с Крисом, поэтому я молчу. Он воспринимает это как сигнал к продолжению лобовой атаки.

— Знаешь, мои друзья предупреждали меня о тебе. Они сказали, что я не должен встречаться с кем-то с историей вроде твоей.

Моей «историей». Прехорошенький способ высказать невысказанное.

Для девушки, у которой пропал жених за день до их большой церковной свадьбы пять лет назад; у меня в целом не так уж и много багажа, сколько груза прошлого. Чтобы взять меня на абордаж, нужно обладать недюжинной уверенностью.

— Надеюсь, мы сможем остаться друзьями, Крис. Я знаю, что я не идеальна, но…

— Тебе нужно жить своей жизнью, Нат. Мне очень жаль, но это должно быть сказано. Ты живёшь в прошлом. Все это знают.

Я знаю, что это правда. Я вижу взгляды.

Кингс-Бич – обалденный маленький пляжный городок на северном берегу озера с населением около четырёх тысяч человек. Даже после всех этих лет иногда кажется, что каждый из них всё ещё молится за меня по ночам.

Когда я не отвечаю, Крис выдыхает.

— Это вышло неправильно. Я не имел в виду…

— Да, верно. Всё в порядке. Слушай, если ты не против, давай просто распрощаемся сейчас. Я имела это в виду, когда сказала, что хотела бы остаться друзьями. Ты хороший парень. Без обид, ладно?

Через мгновение Крис решительно говорит:

— Конечно. Никаких обид. Никаких чувств в любом случае, я знаю, что это твоя специальность. Береги себя, Нат.

Крис отключается, оставляя меня слушать мёртвый воздух.

Я вздыхаю, закрывая глаза.

Он ошибается насчёт того, что у меня нет чувств. У меня гамма самых разных чувств. Тревога. Усталость. Депрессия низкого уровня. Непоколебимая меланхолия в сочетании с нежным отчаянием.

Понимаете? Я не тот эмоциональный айсберг, в котором меня обвиняют.

Я вешаю трубку обратно на рычаг на стене. Телефон тут же звонит снова.

Я колеблюсь, не зная, хочу ли я ответить или начать пить, как делаю каждый год в этот день в это время, но решаю, что у меня есть ещё десять минут или около того, которые нужно убить, прежде чем я начну ежегодный ритуал.

— Алло?

— Ты в курсе, что случаи шизофрении резко возросли на рубеже двадцатого века, когда заводить кошек в качестве домашних питомцев стало обычным делом?

Это моя лучшая подруга, Слоан. Она просто не заинтересована в том, чтобы начинать разговор как все, и это одна из многих причин, по которым я её люблю.

— И вообще, что у тебя за претензии к кошкам? Это патология.

— Это мохнатые маленькие серийные убийцы, которые могут заразить тебя амебоподобными паразитами, обитающими в их экскрементах, но я сейчас не об этом.

— К чему ты клонишь?

— Я подумываю завести собаку.

Пытаясь представить себе отчаянно независимую Слоан с собакой, я бросаю взгляд на Моджо, дремлющего в луче солнечного света на полу в гостиной. Это чёрно-подпалая овчарка, сотня фунтов любви в лохматой шерсти, с хвостом, похожим на пёрышко, который постоянно виляет.

Мы с Дэвидом спасли его, когда ему было всего несколько месяцев. Сейчас ему семь, но ведёт себя так, будто ему семьдесят. Я никогда не видела, чтобы собака так много спала. Я думаю, что Моджо отчасти ленивец.

— Ты же знаешь, что тебе каждый день придётся собирать его или её какашки, верно? И выгуливать? И купать? Это как иметь ребёнка.

— Вот именно. Это будет хорошей практикой, когда у меня появятся дети.

— С каких это пор ты думаешь завести детей? Ты даже не в состоянии сделать так, чтобы твоё комнатное растение не загнулось.

— С тех пор, как сегодня утром я увидела эту глыбу мужественности в Sprouts. Мои биологические часы начали бить, как Биг-Бен. Высокий, смуглый, красивый… И ты же знаешь, как я обожаю щетину, — вздыхает Слоан. — Она была эпической.

Я улыбаюсь, представляя, как она пялится на парня в продуктовом магазине. Эта ситуация обычно происходит наоборот. Занятия йогой, которые она ведёт, всегда посещает очень много наполненных надеждами одиноких людей мужского пола.

— Эпическая щетина. Хотела бы я на это посмотреть.

— Это как лёгкая щетина, появляющаяся на лице у мужчин к концу дня, только на стероидах. У него был такой пиратский вид. Это то слово? В любом случае, он источал такой преступно опасный флёр. Настоящий красавец. Рав-вр.

— Красавец, да? Не похож ни на кого из местных. Должно быть, турист.

Слоан издаёт стон.

— Мне следовало спросить его, нужен ли ему кто-то, кто готов показать ему достопримечательности!

Я смеюсь.

— Достопримечательности? Вот как ты теперь называешь свои сиськи.

— Не завидуй. Есть причина, по которой их называют активами. Мои сисечки отработали немало бесплатных напитков для меня, тебе ли не знать. — Слоан на мгновение замолкает. — Кстати, давай сегодня пойдём к «Даунриггерс».

— Не могу, извини. У меня есть планы.

— Ч-т... Я знаю, какие у тебя планы. Пришло время всё изменить. Положить начало новой традиции.

— Пойти напиться, вместо того чтобы остаться дома?

— Вот именно.

— Я пас. Блевать на публике – это не для меня.

Слоан усмехается.

— Я точно знаю, что тебя никогда в жизни не рвало. У тебя нулевой рвотный рефлекс.

— Это очень странно знать такое обо мне.

— Здесь нет никаких секретов, детка. Мы были лучшими подругами ещё до того, как у нас с тобой оволосился лобок.

Я сухо отвечаю:

— Как трогательно. Теперь я вижу карточку «Холлмарк».

Слоан игнорирует меня.

— Кроме того, плачу-то я. Это должно понравиться твоему внутреннему Мистеру Скруджу.

— Ты хочешь сказать, что я дешёвка?

— Вещественное доказательство «А»: в прошлом году ты вручила мне подарочный сертификат на стейк-хаус за двадцать долларов на Рождество.

— Это была шутка!

— Хм. ― Она не кажется убеждённой.

— Ты должна передать его кому-то другому, я уже говорила тебе об этом. Это вещь. Это забавно.

— Да, если твоя лобная доля была повреждена в ужасной автомобильной аварии, это забавно. Для остальных из нас, с нормально функционирующим мозгом, это не так.

Делаю большой и драматичный вздох.

— Отлично. В этом году я куплю тебе кашемировый свитер. Довольна?

— Я заеду за тобой через пятнадцать минут.

— Нет. Сегодня я никуда не пойду.

Она твёрдо отвечает:

— Я не позволю тебе сидеть дома на очередной годовщине твоего репетиционного ужина, которого никогда не было, и тратить впустую шампанское, которое ты должна была выпить на свадебном приёме.

Слоан оставляет остальное невысказанным, но это всё равно тяжело повисает в воздухе между нами.

Сегодня исполняется пять лет с тех пор, как пропал Дэвид.

Если человек объявлен пропавшим без вести в течение пяти лет в штате Калифорния, он считается умершим в юридическом смысле слова. Даже если пропавшие люди всё ещё где-то там, во всех смыслах и целях, они находятся на глубине шести футов под землёй.

Это веха, которой я так боялась.

Я отворачиваюсь от окна и красивого солнечного пейзажа за стеклом.

На мгновение я думаю о Крисе. Я помню горечь в его голосе, когда он сказал, что я живу в прошлом… и как все это знают.

Все, включая меня.

Я тихо говорю:

— Хорошо. Заедешь за мной через пятнадцать минут.

Слоан взволнованно вскрикивает.

Я вешаю трубку, прежде чем успеваю передумать, и иду переодеваться в юбку.

Если я собираюсь напиться на публике, то, по крайней мере, буду хорошо выглядеть, делая это.

~

«Даунриггерс» – это непринуждённое место прямо на озере, с круглой террасой и захватывающим видом на Сьерру с одной стороны и озеро Тахо с другой.

Закат сегодня будет прекрасным. Солнце уже превратилось в огненно-оранжевое светило, опускающееся низко над горизонтом. Слоан и я располагаемся внутри рядом с окном, что позволяет нам видеть и воду, и бар, который переполнен людьми. Большинство из тех, кого я знаю.

В конце концов, я прожила здесь всю свою жизнь.

Как только мы садимся, Слоан наклоняется ко мне через стол и шипит:

— Смотри! Это он!

Я в замешательстве оглядываюсь по сторонам.

— Кто он?

— Пират! Он сидит в конце бара!

— Парень с эпической щетиной? — Я поворачиваюсь и вытягиваю шею, чтобы оглядеть толпу. — Который из них…

Это всё, что я успеваю произнести, прежде чем замечаю его, занимающего значительную часть стойки бара, из-за чего барный стул под ним кажется изобретённым для карликов. Первое впечатление ни с чем не спутаешь.

Широкие плечи. Взъерошенные тёмные волосы. Твёрдая челюсть, которая уже несколько недель не знала прикосновения бритвы. Чёрная кожаная куртка в паре с чёрными джинсами и парой чёрных берцев – всё выглядит как-то одновременно дорогим и потрёпанным, небрежно поношенным. Массивные серебряные кольца украшают большой и средний пальцы правой руки.

Одно из них похоже на печатку. Другое украшает череп.

Тёмные очки скрывают его глаза.

Мне кажется странным носить солнцезащитные очки в помещении. Как будто незнакомцу есть что скрывать.

— Я не столько за пирата, сколько за рок-звезду. Или главу банды байкеров. Он выглядит так, словно пришёл прямиком со съёмочной площадки сериала «Сыны Анархии». Десять баксов на то, что он – наркоторговец.

— Какая разница? — шепчет Слоан, глядя на него. — Он может быть Джеком Потрошителем, и я всё равно позволю ему кончить мне на грудь.

— Шлюшка, — любовно произношу я.

Она отмахивается.

— Поэтому мне нравятся опасные альфа-самцы с энергетикой большого члена. Не суди.

— Тогда иди и делай свой ход. Я возьму чего-нибудь выпить и понаблюдаю из-за кулис, чтобы убедиться, что он не вытащит нож.

Я жестом подзываю официанта. Он вздёргивает подбородок и улыбается, показывая, что подойдёт, как только сможет.

— Нет, это слишком отчаянно. Я не гоняюсь за мужчинами, какими бы горячими они ни были. Это недостойно, — произносит Слоан.

— Если ты не кокер-спаниель, то то, как ты пыхтишь и пускаешь слюни в его сторону, уже само по себе недостойно. Иди и свяжи этого жеребца, пастушка. Я иду в туалет.

Я встаю и направляюсь в женский туалет, оставляя Слоан в нерешительности кусать губы. Или, может быть, это похоть.

Я не спеша пользуюсь туалетом и мою руки, проверяя помаду на губах в зеркале над раковиной. Этот оттенок ало-красной помады называется «Сладкий яд». Не знаю, почему накрасилась ей, так как я почти никогда больше не пользуюсь косметикой, но я полагаю, что не каждый день твой пропавший жених становится юридически мёртвым, так что какого черта.

О, Дэвид. Что с тобой случилось?

Внезапная волна отчаяния обрушивается на меня.

Прислонившись к краю раковины, чтобы успокоиться, я закрываю глаза и медленно, прерывисто выдыхаю.

Я давно не испытывала такого сильного горя. Обычно это чувство похоже на беспокойное бурление, которое я научилась игнорировать. Тупая боль за грудиной. Вопль боли внутри моего черепа, который я могу приглушить, пока он не станет почти тихим.

Почти, но не совсем.

Люди говорят, что время лечит все раны, но эти люди – придурки.

Такие раны, как у меня, не заживают. Я только что научилась контролировать кровотечение.

Приглаживая рукой волосы, я делаю несколько глубоких вдохов, пока не чувствую себя более уверенно. Я быстро подбадриваю себя, приклеиваю на лицо улыбку, затем рывком открываю дверь и выхожу.

И тут же врезаюсь в огромный и неподвижный объект.

Я отшатываюсь, спотыкаюсь и теряю равновесие. Прежде чем успеваю упасть, большая рука тянется и хватает меня за плечо, чтобы придержать.

— Осторожнее. — Голос приятный, хрипловатый. Я поднимаю глаза и обнаруживаю, что смотрю на своё отражение в солнцезащитных очках.

Это пират. Тот самый наркоторговец. Чувак с энергетикой большого члена и эпической щетиной.

Треск чего-то, похожего на электричество, пробегает по моей спине.

У него массивные плечи. Он массивный. Когда сидел, он выглядел большим, но прямо сейчас – он гигант. В нём роста не меньше ста девяносто пяти сантиметров. Под два метра точно. Да, два, я не знаю, но мужчина смехотворно высокий. Викинг.

Меня никогда нельзя было назвать миниатюрной, но этот парень заставляет меня чувствовать себя положительно изящной.

Он пахнет, как дегустационные оттенки дорогого каберне: кожа, сигарный дым, намёк на лесную хвою.

Я уверена, что моё сердце бьётся так сильно, потому что я чуть не приземлилась на задницу.

— Мне так жаль. Я не смотрела, куда иду. — Почему я извиняюсь? Это он стоял прямо за чёртовой дверью уборной.

Он не отвечает. Но и не отпускает мою руку, не улыбается. Мы стоим молча, ни один из нас не двигается, пока не становится очевидно, что он не собирается убираться с моего пути.

Я приподнимаю брови и смотрю на него.

— Извините, пожалуйста.

Парень наклоняет голову. Даже не видя его глаз, я могу сказать, как внимательно он изучает меня.

Как раз в тот момент, когда это становится странным, он убирает свою руку с моей. Не говоря больше ни слова, мужчина толкает дверь мужского туалета и исчезает внутри.

Нервничая, я хмуро смотрю на закрытую дверь, прежде чем вернуться к Слоан. Я нахожу её с бокалом белого вина в руке и ещё одним, ожидающим меня.

— Твой пират только что зашёл в туалет, — говорю я, опускаясь на стул. — Если ты поторопишься, то сможешь поймать его на выходе, чтобы по-быстрому перепихнуться в тёмном углу коридора, прежде чем он отвезёт тебя обратно в «Чёрную жемчужину» для дальнейшего опустошающе пьянящего перепиха.

Слоан делает большой глоток вина.

— Ты имеешь в виду изнасилование. И ему это неинтересно.

— Откуда ты знаешь?

Она поджимает губы.

— Он прямо сказал мне об этом.

Я в шоке. Это беспрецедентно.

— Нет!

— Да. Я бочком подошла к нему со своей лучшей версией Джессики Рэббит, сунула свои сисечки ему в лицо и спросила, не хочет ли он угостить меня выпивкой. Его ответ? «Не интересуюсь». И он даже не взглянул на меня!

Качая головой, я делаю глоток вина.

— Что ж, решено. Он гей.

— Мой гей-радар говорит, что он натурал аки стрела, детка, но спасибо за вотум поддержки.

— Значит, глубоко женат.

— Пфф. Ни единого шанса. Он совершенно не одомашнен.

Я думаю о том, какой аромат источал мужчина, когда я врезалась в него возле туалета, о мускусе чистых сексуальных феромонов, исходящих от него волнами, и решаю, что она, вероятно, права.

У льва, бродящего по Серенгети, нет жены. Он слишком занят охотой за чем-то, во что можно вонзить клыки.

Официант подходит, чтобы принять наш заказ. Когда он уходит, мы со Слоан проводим несколько минут, болтая ни о чём важном, пока она не спрашивает меня, как идут дела с Крисом.

— Ох. Ему. Хм…

Она бросает на меня неодобрительный взгляд.

— Ты не…

— Прежде чем ты начнёшь показывать пальцем, это он порвал со мной.

— Не уверена, что ты понимаешь это, но мужчина ожидает, что в конечном итоге у него будет секс с женщиной, с которой он встречается.

— Не будь такой саркастичной. Я ничего не могу поделать, если двери моего лона закрыты для него.

— Если ты в ближайшее время не засунешь член туда, то оно тебе больше не понадобится. Ты больше никогда не сможешь заниматься сексом.

Меня это устраивает. Моё либидо исчезло вместе с моим женихом. Но мне нужно отвлечь Слоан, прежде чем этот разговор превратится в сеанс терапии.

— Всё равно ничего бы не вышло. Крис думает, что кошки так же умны, как и люди.

Она выглядит потрясённой.

— Скатертью дорога.

Зная, что это изменит её настроение, я улыбаюсь.

— Я думаю свести его с Мэрибет.

— Твоей коллегой? Та, которая одевается как амишка?

— Она не амишка. Она школьная учительница.

— Она учит тому, как взбивать масло и обслуживать багги?

— Нет, преподаёт естественные науки. Но она увлекается квилтингом. И у неё пять кошек.

Содрогнувшись, Слоан поднимает свой бокал в тосте.

— Это брак, заключённый на небесах.

Я чокаюсь своим бокалом о её.

— Пусть они живут долго и счастливо с трихобезоаром в радости.

Мы выпиваем. Я выпиваю свой бокал вина до дна, зная, что Слоан наблюдает за мной.

Когда я ставлю пустой бокал обратно на стол и жестом приглашаю официанта принести ещё один, она вздыхает. Слоан тянется через стол и сжимает мою руку.

— Я люблю тебя, ты же знаешь.

Зная, к чему это приведёт, я смотрю в окно на озеро.

— Я думаю, что вся та капуста, которую ты потребляешь, нарушила нормальную работу твоего мозга.

— Я беспокоюсь.

— Тебе и не нужно. Я в полном порядке.

— Ты не в порядке. Ты выживаешь. Есть разница.

И именно поэтому мне следовало остаться дома.

Тихим голосом я говорю:

— Прошло два года, прежде чем я смогла сесть за руль, не думая: «Что, если я не нажму на тормоз на этом повороте? Что, если я наткнусь прямо на эту кирпичную стену?» Ещё через год после этого я перестала гуглить «безболезненные способы самоубийства». Затем минул ещё один, прежде чем меня перестало беспрестанно пробивать на слёзы. Только в последние несколько месяцев я могу войти в комнату, не сканируя её автоматически в поисках его лица. Я живу с призраком человека, с которым, как я думала, состарюсь, с удушающим грузом вопросов, на которые никогда не будет ответа, и сокрушительной виной за то, что последнее, что я ему сказала, было: «Если ты опоздаешь, я убью тебя».

Я отворачиваюсь от окна и смотрю на Слоан.

— Итак, учитывая все обстоятельства, простое выживание – это победа.

— О, дорогая, — бормочет Слоан с сияющим взглядом.

Я сглатываю внезапный комок в горле. Она снова сжимает мою руку, а затем говорит:

— Знаешь, что нам нужно?

— Электрошоковая терапия?

Отпустив мою руку, она откидывается на спинку стула, качая головой.

— Ты и твой чёрный юмор. Я хотела сказать гуакамоле.

— Ты платишь? Потому что гуакамоле здесь стоит десять баксов за две столовые ложки, и я слышала, что я гонюсь за дешевизной.

Слоан нежно улыбается мне.

— Это один из твоих многочисленных недостатков, но идеальные люди по природе своей скучны.

— Хорошо, но я предупреждаю тебя прямо сейчас, я не ела с самого завтрака.

— Детка, я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы держать руки на безопасном расстоянии, когда ты ешь. Помнишь, как мы разделили миску попкорна, пока смотрели «Дневник памяти»? Я чуть не потеряла палец.

— Я не могу дождаться, когда мы состаримся и у тебя будет слабоумие. Эта твоя фотографическая память – самая плохая.

— Почему это у меня будет слабоумие? Это ты отказываешься есть овощи!

— Я собираюсь съесть несколько пюрированных авокадо. Разве это не считается?

— Авокадо – это фрукт, гений.

— Он зелёный, не так ли?

— Да.

— Тогда это овощ.

Слоан качает головой.

— Ты безнадёжна.

— Полностью с тобой согласна.

Мы обмениваемся улыбками. В этот момент я случайно бросаю взгляд на противоположную сторону ресторана.

Сидя в одиночестве за столиком, спиной к окну, с пинтой пива в руке, незнакомец, с которым я столкнулась у туалета, смотрит на меня.

Поскольку мужчина снял тёмные очки, на этот раз я вижу его глаза.

Они глубокого, насыщенного карего цвета а-ля «Гиннесс стаут», широко посажены под суровой линией лба в окружении густых чёрных ресниц. Сфокусированный на мне с поразительной интенсивностью взгляд этих глаз неподвижен. Он смотрит, не моргая.

Но, о, каким же тёмным кажется огонь в глубине этих глаз.

2

Нат

— Земля вызывает Натали. Алло, Натали.

Я отрываю взгляд от странно мощной ловушки глаз незнакомца и возвращаю своё внимание к Слоан. Она смотрит на меня, приподняв брови.

— Что? Извини, я не расслышала, что ты сказала.

— Да, я знаю, потому что ты была слишком занята переглядками с прекрасным чудовищем, которое втоптало в грязь эго твоей лучшей подруги.

Взволнованная, я усмехаюсь.

— На земле нет мужчины, который мог бы сокрушить твоё эго. Оно сделано из того же материала, который NASA использует на космических кораблях, чтобы они не сгорели при входе в атмосферу.

Накручивая прядь своих тёмных волос, Слоан улыбается.

— В точку. Кстати, он всё ещё смотрит на тебя.

Я ёрзаю на стуле. Почему у меня горят уши, я не знаю. Я не из тех, кого смущает красивое лицо.

— Может быть, я напоминаю ему кого-то, в кого он был влюблён.

— Или, может быть, ты идиотка.

Но это не так. В его взгляде не было вожделения. Это было больше похоже на то, как если бы я была должна ему круглую сумму денег.

Официант возвращается с очередной порцией для нас, и Слоан заказывает порцию гуакамоле с чипсами. Как только официант оказывается вне пределов слышимости, она вздыхает.

— О нет. А вот и Диана Майерс.

Диана – городская сплетница. У неё, наверное, мировой рекорд по многоговорению.

Разговор с ней подобен пытке водой: он продолжается и продолжается, как если бы вода продолжала капать и капать, пока, в конце концов, вы не сломаетесь и не потеряете рассудок.

Не потрудившись поздороваться, Диана отодвигает пустой стул от стола позади нас, садится рядом со мной и наклоняется, окутывая меня ароматом лаванды и нафталина.

Приглушённым голосом она говорит:

— Его зовут Кейдж. Разве это не странно? Как собачья клетка(англ. cage значит «клетка». Имя главного героя пишется как Kage), но первая буква «К». Не знаю, я просто думаю, что это очень странное имя. Если, конечно, ты не участник какой-то музыкальной группы. Или не участвуешь в подпольных боях на деньги. Как бы то ни было, в моё время у человека было респектабельное имя, например, Роберт, Уильям, Юджин или что-то в этом роде…

— О ком мы говорим? — перебивает Слоан.

Пытаясь выглядеть беззаботной, Диана несколько раз дёргает головой в направлении, где сидит незнакомец. Её шелковистые пепельные кудри при этом дрожат.

— Аквамен, — произносит она театральным шёпотом.

— Кто?

— Человек у окна, похожий на актёра из фильма «Аквамен». Как… его… там. Брутальный парень, который женат на девушке, которая вела «Шоу Косби».

— Ты говоришь о Джейсоне Момоа?

— Вот именно, — говорит Диана, кивая. — Об этом самоанце.

Слоан закатывает глаза.

— Он гаваец.

Диана выглядит озадаченной.

— Разве это не одно и то же?

Благодарная тому, что мой бокал вина полон, я делаю большой глоток.

— Неважно, — говорит Диана. — Я хочу сказать, что все они большие загорелые люди. Довольно красивые по туземным меркам. Конечно, вы не можете доверять этим островным типам. Они привыкли жить свободно, как цыгане, бродить в своих потрёпанных фургонах и никогда не носить обувь. Мне просто так жаль детей, которых растят как диких зверей. Представьте себе!

Интересно, что бы Диана сделала, если бы я вылила свой бокал вина на её отвратительную завивку? Наверное, завизжит, как испуганный шпиц.

Представлять это странно приятно.

Тем временем она всё ещё продолжает говорить.

— ...очень, очень странно, что он заплатил наличными. Только люди, которые держат такое количество наличности под рукой, ничего хорошего не замышляют. Не хотят, чтобы правительство знало об их местонахождении, что-то в этом роде. Как они это называют? Жить вне системы? Да, есть такое выражение. Всё время в бегах, живя вне системы, прячась на виду, в любом случае, нам придётся внимательно следить за этим человеком, Кейджем. Следить очень пристально, имейте в виду, тем более что он живёт по соседству с тобой, дорогая Натали. Убедись, что все двери закрыты, а жалюзи опущены. Никогда нельзя быть слишком предусмотрительной.

Я выпрямляюсь на стуле.

— Подожди, что? Живёт по соседству?

Диана смотрит на меня, как на дурёху.

— Ты что, не слушала? Он купил дом рядом с твоим.

— Я не знала, что этот дом выставлен на продажу.

— Он и не был выставлен. По словам Салливанов, этот человек, Кейдж, недавно просто постучал в их дверь и сделал им предложение, от которого они не могли отказаться. С портфелем, набитым деньгами, не меньше.

Я перевожу взгляд на Слоан в удивлении.

— Кто платит за дом наличными? — кудахчет Диана. — Понимаете? Всё это чрезвычайно странно.

— Когда они съехали? Я даже не знала, что они съезжали!

Диана поджимает губы, глядя на меня.

— Не пойми меня неправильно, дорогуша, но ты действительно живёшь в каком-то пузыре. Конечно, нельзя винить тебя за то, что ты не в своей тарелке, учитывая, через что тебе пришлось пройти.

Жалость. Нет ничего хуже.

Я сердито смотрю на Диану, но прежде чем я успеваю хлопнуть в ответ умным замечанием о том, что собираюсь проделать с её уродливой завивкой, Слоан прерывает:

— Значит, горячий богатый незнакомец будет жить по соседству. Счастливая ты сучка.

Диана цокнула:

— О нет, я бы не сказала, что ей повезло. Я бы вообще так не сказала! Вы не можете отрицать, что он похож на преступника, и если есть кто-то, кто хорошо разбирается в людях, то это, конечно же, я. Я уверена, вы согласитесь со мной. Вы, конечно, помните, что это я…

— Прошу прощения, дамы.

Официант прерывает Диану, благослови его господь. Он ставит миску с гуакамоле на стол, ставит рядом корзинку с чипсами тортилья и улыбается:

— Вы сегодня будете только выпивку и закуски, или хотите, чтобы я принёс вам меню блюд на сегодняшний ужин?

— Предпочитаю испить свой ужин до дна, спасибо.

Слоан бросает на меня кислый взгляд, а затем говорит официанту:

— Нам нужно меню, пожалуйста.

Я добавляю:

— И ещё по одному кругу.

— Конечно. Сейчас вернусь.

Как только он уходит, Диана снова встаёт, нетерпеливо поворачиваясь ко мне.

— Хочешь, я позвоню шефу полиции, чтобы он распорядился и патрульная машина приехала ночью, чтобы проведать тебя? Мне ненавистна мысль о том, что ты совсем одна и уязвима в этом доме. Такая трагедия, что с тобой всё это приключилось, бедняжка.

Диана похлопывает меня по руке.

Я хочу ударить её в горло.

— А теперь, когда этот неприятный криминальный элемент поселился по соседству, о тебе действительно стоит позаботиться. Это меньшее, что я могу сделать. Твои родители были самыми близкими друзьями до того, как уехали в Аризону, потому что твоему отцу нездоровилось. Высота в нашем маленьком райском уголке может быть трудным испытанием, когда мы становимся старше. Шесть тысяч футов над уровнем моря — это не для слабонервных, и, видит бог, здесь весьма засушливый климат…

— Нет, Диана, я не хочу, чтобы ты звонила в полицию, чтобы они присматривали за мной.

Диана выглядит оскорблённой моим тоном.

— Не нужно обижаться, дорогая, я просто пытаюсь…

— Лезть в мои дела. Знаю. Спасибо, не надо.

Она обращается за поддержкой к Слоан, но не находит её.

— У Нат большая собака и не менее большая пушка. С ней всё будет в порядке.

Шокированная, Диана поворачивается ко мне.

— Ты держишь пистолет в доме? Боже мой, а что, если ты случайно застрелишься?

Глядя на неё, я невозмутимо говорю:

— Мне, должно быть, несказанно повезёт.

Слоан же говорит:

— На самом деле, раз уж ты здесь, Диана, может быть, ты могла бы принять участие в обсуждении, которое мы с Нат вели, когда ты пришла. Мы хотели бы получить независимое мнение по теме обсуждения.

Диана прихорашивается, приглаживая волосы.

— Ну, конечно! Как вы знаете, я обладаю довольно широким спектром знаний по различным вопросам. Спрашивай.

Это должно быть что-то хорошее. Я потягиваю вино, стараясь не улыбаться.

С невозмутимым лицом Слоан говорит:

— Анал. Да или нет?

Повисает ледяная пауза, затем Диана щебечет:

— О, смотрите, это Марджи Хауленд. Я не видела её целую вечность. Мне нужно поздороваться.

Она встаёт и спешит прочь, бросая на ходу «Пока!»

Глядя ей вслед, я сухо говорю:

— Ты же понимаешь, что в течение двадцати четырёх часов весь город будет думать, что мы сидели здесь и обсуждали плюсы и минусы анального секса, верно?

— Никто не слушает эту грубую старую летучую мышь.

— Она лучшая подруга администратора школы.

— Полагаешь, тебя уволят с формулировкой «моральная распущенность»? Ты практически монашка.

— Сильно преувеличиваешь?

— Не-а. За последние пять лет ты встречалась с тремя парнями, ни с одним из которых у тебя не было секса. По крайней мере, если бы ты была монахиней, у тебя был бы секс с Иисусом.

— Я не думаю, что это так работает. Кроме того, у меня много секса. С моей подругой – рукой. И моими друзьями на батарейках. Отношения просто слишком сложная штука.

— Я с трудом полагаю, что твои короткие, бесполые, бесчувственные связи можно назвать отношениями. Ты должна трахнуться с парнем, чтобы это соответствовало требованиям. И, может быть, почувствуешь что-то к нему.

Я пожимаю плечами.

— Если бы я встретила того, кто мне понравился, то наверняка.

Слоан пристально смотрит на меня, зная, что моя проблема с мужчинами связана не столько с тем, что я не встречаюсь с кем-то, с кем общаюсь, сколько с тем, что я вообще не могу ни с кем общаться. Но она даёт мне передышку и переводит тему.

— Кстати, о сексе, твой новый сосед вон там смотрит на тебя так, словно ты его следующая еда.

— В буквальном смысле. И не в самом хорошем смысле этого слова. Рядом с ним большие белые акулы кажутся дружелюбными существами.

— Не будь такой негативисткой. Черт, он чертовски горяч. Тебе так не кажется?

Я сопротивляюсь удивительно сильному желанию повернуться и посмотреть в ту сторону, куда смотрит Слоан, и вместо этого делаю ещё один глоток своего вина.

— Он не в моём вкусе.

— Детка, этот парень – типаж каждой женщины. Не пытайся лгать мне и говорить, что ты не слышишь, как стонут твои яичники.

— Дай мне минуту, чтобы отдышаться. Меня бросили всего полчаса назад.

Слоан фыркает:

— Да, и ты кажешься по-настоящему расстроенной из-за этого. Следующее оправдание?

— Напомни мне ещё раз, почему ты моя лучшая подруга?

— Потому что я потрясающая, это же очевидно.

— Хм. Присяжные всё ещё не пришли.

— Послушай, почему бы тебе просто не побыть немного хорошей соседкой, не подойти и не представиться? Затем пригласить его на экскурсию по твоему дому. В частности, по твоей спальне, где мы втроём будем исследовать наши сексуальные фантазии, накрывшись Астроглайдом и слушая, как Ленни Кравиц поёт «Пусть миром правит любовь».

— О, теперь ты собираешься стать би ради меня?

— Не ради тебя, дурочка. Ради него.

— Пожалуй, мне понадобится гораздо больше вина, прежде чем я начну развлекаться идеей секса втроём.

— Ну, просто подумай об этом. И если всё получится, мы могли бы перевести это в плоскость тройничка в долгосрочной перспективе.

— Что, черт возьми, такое «тройничок»?

— Это то же, что и парные игры, но с участием трёх людей.

Я пристально смотрю на неё:

— Пожалуйста, скажи мне, что ты шутишь.

Слоан улыбается, зачерпывая гуакамоле на чипсину.

— Ага, но это выражение на твоём лице почти так же бесценно, как у Дианы.

Официант возвращается с меню и ещё Шардоне. Час спустя мы уничтожили два блюда с энчиладой с креветками и столько же бутылок вина.

Слоан незаметно рыгает, прикрываясь рукой.

— Я думаю, мы должны поехать на такси домой, детка. Я слишком пьяна, чтобы вести машину.

— Согласна.

— Кстати, я остаюсь у тебя на ночь.

— Тебя не приглашали.

— Я не позволю тебе завтра проснуться одной.

— Я буду не одна. Со мной будет Моджо.

Слоан жестом просит официанта принести наш счёт:

— Если ты не уйдёшь домой со своим новым горячим соседом, ты останешься со мной, сестрёнка.

Это было небрежно сделанное замечание, потому, что она, очевидно, знает, что я не собираюсь уходить с таинственным и смутно враждебным Кейджем, но мысль о том, что Слоан будет беспокоиться обо мне весь завтрашний день, чтобы убедиться, что я не перережу себе вены в годовщину моей не состоявшейся свадьбы, настолько удручает, что это ломает мой кайф, как будто мне на голову вылили ушат ледяной воды.

Я бросаю взгляд на его столик.

Незнакомец разговаривает по мобильному телефону. Вернее, не разговаривает, просто слушает, время от времени кивая. Он поднимает глаза и ловит мой взгляд.

Наши взгляды пересекаются.

Моё сердце подскакивает к горлу. Странное и незнакомое сочетание возбуждения, напряжения и страха заставляет прилив тепла подниматься по моей шее.

Слоан права. Тебе стоит быть дружелюбной. Вы будете соседями. В чём бы ни заключалась его проблема, она не может быть связана с тобой. Не принимай всё так близко к сердцу.

У бедняги, наверное, просто был плохой день.

Всё ещё глядя на меня, он что-то бормочет в трубку, а затем вешает её.

— Сейчас вернусь, — говорю Слоан.

Я встаю, пересекаю ресторан и подхожу прямо к его столику.

— Привет. Я Натали. Могу я присоединиться к вам? — Мне не нужен его ответ до того, как я усаживаюсь.

Незнакомец молчит, просто пристально смотрит на меня своими тёмными, непроницаемыми глазами.

— Мы с моей подругой выпили слишком много вина, и мы не можем безопасно добраться домой. Обычно это не было бы проблемой. Мы бы взяли такси и забрали её машину завтра. Но она только что сказала мне, что, если я не уйду отсюда с вами, она проведёт ночь в моём доме. Затем должна последовать длинная история о том, почему я не хочу, чтобы это произошло, но я не буду утомлять вас подробностями. И прежде чем вы спросите, отвечу: «Нет, я обычно не требую, чтобы меня подвозили совершенно незнакомые люди». Но мне сказали, что вы купили дом по соседству со мной на Стилхед, так что я подумала, что убью двух зайцев одним выстрелом и попрошу вас об одолжении подвезти меня домой, так как это будет вам по пути.

Его взгляд опускается на мои губы. Мускул на его челюсти напрягается, но мужчина ничего не говорит.

О нет. Он думает, что я к нему пристаю.

Чувствуя себя ужасно неловко, я добавляю:

— Клянусь, это не подкат. На самом деле я просто хочу, чтобы меня подвезли домой. И ещё, гм... добро пожаловать в наш город.

Он о чём-то мысленно спорит сам с собой, пока я сижу и смотрю на него с колотящимся сердцем, зная, что совершила ужасную ошибку.

Когда мужчина наконец заговаривает, его голос низкий и грубый.

— Прости, принцесса. Если ты ищешь рыцаря в сияющих доспехах, ты ищешь не в том грёбаном месте.

Он резко встаёт, ударяясь о стол, и уходит, оставляя меня сидеть одну в компании только с моим жгучим унижением.

Тогда всё в порядке. Думаю, в будущем я не буду заглядывать к тебе, чтобы одолжить чашку сахара. Щёки пылают, я возвращаюсь к нашему столику.

Слоан смотрит на меня с недоверием.

— Что только что произошло?

— Я спросила его, не подвезёт ли он меня домой.

Слоан моргает, один раз, медленно. Когда она приходит в себя от изумления, спрашивает:

— И?

— И он ясно дал понять, что предпочёл бы, чтобы его член был зажат дверцей машины. Мы готовы выдвигаться?

Слоан встаёт, берёт свою сумочку, висящую на спинке стула, и качает головой.

— Ух ты. Он отказал нам обеим. Возможно, ты права насчёт того, что он женат. — Когда мы направляемся к входной двери, Слоан задумчиво добавляет: — Может быть, он просто стеснительный.

Или, может быть, он окажется серийным убийцей и избавит меня от страданий.

Хотя, наверное, нет. Я не настолько удачлива.

3

Кейдж

Это не должно иметь значения, что она сногсшибательна, но это имеет значение. Она так экстравагантно красива, что я чуть не рассмеялся вслух, когда увидел её.

Я был готов ко всему, кроме этого. Это меня удивило.

А я ненавижу сюрпризы. Обычно, когда меня застают врасплох, кто-то начинает истекать кровью.

Но теперь я знаю. В следующий раз, когда я увижу её, то буду готов. Я не позволю этому лицу или этим ногам, либо этим невероятным глазам отвлечь меня от того, зачем я пришёл сюда.

И эти волосы тоже. Я никогда не видел таких блестящих и чёрных волос. Они похожи на волосы сказочных принцесс. Мне хотелось погрузить руки в эту густую, сияющую массу волн, откинуть её голову назад и…

Твою же мать.

Я знаю, что лучше не смешивать бизнес с удовольствием. Мне просто нужно сосредоточиться и сделать то, ради чего я сюда приехал.

Если бы только она не была так чертовски красива.

Я не люблю ломать красивые вещи.

4

Нат

Я проснулась утром с пульсирующей головной болью и храпящим Моджо в районе моего лица.

— Боже, пёс, — бормочу я, тыча пальцем в его пушистую грудь. — Ты не мог бы быть немного потише? У мамочки похмелье.

В ответ Моджо ворчит, зарывается поглубже в подушку и издаёт смачный пердящий звук, от которого может содраться краска со стен.

Я перекатываюсь на спину и вздыхаю, задаваясь вопросом, не натворила ли я что-то ужасное в прошлой жизни. Иногда я думаю, что это единственное логичное объяснение дерьмовому реалити-шоу моего существования.

Когда звонит телефон, я поворачиваюсь в сторону тумбочки, пока моя рука не накрывает сотовый. Я нажимаю кнопку ответа, но не успеваю даже поздороваться, как Слоан что-то бормочет мне в ухо.

— Я всё поняла. Он вдовец.

— Что? Кто?

— Не тупи. Тебе ведь известно кто. Жеребец, который отказал двум самым горячим красоткам на Западном побережье, потому что… — Слоан делает паузу для придания драматического эффекта. — Он в трауре!

В мире Слоан единственная законная причина, по которой парень не интересуется ею, – это если он гей, женат, у него проблемы с мозгами или его жена недавно умерла. Совсем недавно. Например, где-то с неделю. Я также думаю, что она втайне верит, что при достаточном воздействии её чар мужчина в любой из этих ситуаций всё равно придёт в себя.

Хотела бы я иметь такую уверенность.

Я провожу языком по зубам и молюсь, чтобы материализовалась фея-крёстная и принесла мне воды и аспирина. С кружкой пива.

— Почему ты звонишь мне так рано, бессердечная ведьма?

Слоан смеётся.

— Не рано, сейчас десять часов. Я уже провела два занятия йогой, позавтракала и перебрала свой гардероб. И ты обещала, что это ты позвонишь мне, помнишь?

Не знаю, видимо, я не помню из-за выпитого белого вина за ужином… и всего красного вина после того, как я вернулась домой. Слава богу, я не приложилась к бурбону.

Пока не приложилась. У меня ещё целый день впереди.

— Почему я обещала, что позвоню тебе?

Наступает напряжённая пауза.

— Мы же несём твоё платье в секонд-хэнд под названием «Второе дыхание».

О боже.

Всхлипывая, я закрываю лицо рукой и закрываю глаза, как будто это поможет мне спрятаться.

— Даже не думай придумывать отговорок. Мы отправляем твоё свадебное платье на свалку, Нат. Сегодня. Ты должна вытащить эту штуку из дома. Оно преследовало тебя достаточно долго, — твёрдо говорить мне Слоан.

Я бы обвинила её в излишнем драматизме, но «преследовало» – правильное слово. Проклятая тварь появляется в моих снах, гремя цепями и исходя стонами. Я не могу пройти мимо шкафа, где оно хранится, не почувствовав мороза на коже. Платье приняло некое потустороннее присутствие, и не совсем дружелюбное.

— Хорошо. — Мой голос падает. — Но... что, если…

— Пожалуйста, не говори этого.

Некоторое время мы сидим молча, пока Слоан не смягчается.

— Если Дэвид когда-нибудь вернётся, ты купишь себе другое платье.

Я сильно прикусываю губу. Иметь подругу, которая так хорошо тебя знает, – это одновременно и благословение, и большое, жирное проклятие.

Когда молчание затягивается, Слоан начинает нервничать.

— Послушай. Оно для тебя представляет плохую ци. В нём слишком много негативной энергии. Слишком много болезненных воспоминаний. Если в будущем тебе понадобится другое платье, ты купишь новое. Ты не наденешь то, которое заставляет тебя плакать каждый раз, когда ты на него смотришь. Верно? — Когда я колеблюсь, она громко повторяет: — Верно?

Я делаю тяжёлый вздох так сильно, что мои губы хлопают.

— Отлично. Да. Ты права.

— Конечно, права. А теперь прими душ, оденься и забрось немного еды в желудок. Я буду через час.

Я бормочу:

— Да, мамочка.

— Не дерзи мне, юная леди, или ты окажешься у меня под домашним арестом.

— Ха.

— И я заберу все твои электронные устройства, — хихикает Слоан. — Особенно те, что с вибрацией.

— Ты ужасна, подруга, — произношу я без запинки.

— Ты поблагодаришь меня позже. Ты, скорее всего, даже не в состоянии испытать оргазм с настоящим пенисом, потому что долбила своё влагалище всеми этими электронными штуковинами. Твоя киска похожа на стройплощадку.

— Я вешаю трубку.

— Не забудь поесть!

Я отключаюсь, не удостаивая её ответом. Мы обе знаем, что сегодня утром меня ждёт жидкий завтрак.

Пять лет. Как я выжила так долго, без понятия.

Выбираюсь из постели, принимаю душ и одеваюсь. Когда я направляюсь на кухню, нахожу Моджо, лежащего перед холодильником, словно он большой мохнатый ковёр, причём это скалящийся ковёр.

— Тебе нужно пописать перед завтраком, приятель?

Он пыхтит и стучит хвостом, но не двигается, демонстрируя своё расположение.

У собаки мочевой пузырь размером с надземный бассейн. Если бы он не был таким твёрдым, я бы подумала, что у него одна или обе ноги полые для того, чтобы он мог там хранить всю свою мочу.

— Вот и завтрак.

После того, как я накормила Моджо и вывела на задний двор, чтобы он мог сходить по нужде и порезвиться в кустах, а именно – погоняться за белками, мы возвращаемся внутрь. Он занимает своё обычное место на ковре в гостиной и быстро засыпает, в то время как я делаю себе лёгкий коктейль мимоза.

Я не могу делать то, что собираюсь делать, без спиртного.

Эта идея пришла мне в голову, когда я сидела на заднем дворе и смотрела, как Моджо мочится на куст. Это глупо, я знаю, но если сегодня последний день, когда у меня будет моё свадебное платье, мне нужно примерить его в последний раз. Своего рода последнее прощание. Символический шаг в моё будущее.

Я почти надеюсь, что оно мне больше не по размеру. Поднимать призраков из могил может быть опасно.

Мои руки не начинают дрожать, пока я не оказываюсь стоять напротив закрытой двери шкафа в гостевой комнате.

«Хорошо, Нат. Мужайся. Женщина, вставай. Что угодно. Просто… — я делаю глубокий вдох. — Возьми себя в руки. Ты должна быть спокойна к тому времени, как Слоан приедет сюда, или она сорвётся».

Не обращая внимания на то, как странно, что я разговариваю сама с собой вслух, делаю большой глоток мимозы, ставлю бокал с шампанским на комод и осторожно открываю дверцы шкафа.

Так вот оно что... Пухлый чёрный чехол для одежды, в котором хранится память обо всех моих потерянных мечтах. Это саркофаг, нейлоновая гробница на молнии, а внутри – мой погребальный саван.

Ух ты, как темно. Пей до дна, кайфоломщица.

Я проглатываю остатки мимозы. Мне требуется ещё несколько минут, чтобы перестать расхаживать и заламывать руки, прежде чем я набираюсь смелости, чтобы расстегнуть мешок для хранения одежды. Когда я это делаю, содержимое с подобием вздоха вываливается наружу.

Я смотрю на платье. Слёзы застилают мне глаза.

Это красивое, это дурацкое проклятое платье. Это великолепное, сшитое на заказ облако шелка, кружев и жемчуга, самая дорогая вещь, которая у меня когда-либо была.

Самая любимая и ненавистная одновременно.

Я быстро раздеваюсь до одних трусиков, затем снимаю платье с вешалки и вступаю в пышную юбку. Натянув её на бёдра, я стараюсь не обращать внимания на то, как быстро бьётся моё сердце. Я натягиваю бретельки через голову, затем протягиваю руку за спину, чтобы застегнуть всё это великолепие.

Затем я медленно подхожу к зеркалу в пол на противоположной стороне комнаты и смотрю на себя.

Платье без рукавов с глубоким вырезом, открытой спиной приталенного силуэта. Всё оно усеяно кружевами и украшено крошечными жемчужинами и кристаллами. Юбка принцессы украшена шлейфом в тон. Длинная фата висит в шкафу в отдельном мешке, но у меня не хватает смелости собрать весь наряд воедино. Просто надеть платье само по себе достаточно травматично.

Как и тот неприятный факт, что оно сидит не идеально.

Нахмурившись, я сжимаю несколько дюймов свободной ткани вокруг талии.

Я похудела с тех пор, как в последний раз надевала его на последнюю примерку за две недели до свадьбы. Начнём с того, что я никогда не была пышкой, но только сейчас я понимаю, что слишком худая.

Дэвид не одобрил бы то, как выглядит теперь это тело. Он всегда поощрял меня больше есть и больше тренироваться, чтобы больше походить на Слоан.

Я забыла, как сильно это ранило мои чувства до этого момента.

Я медленно поворачиваюсь налево и направо, погружённая в воспоминания и загипнотизированная тем, как кристаллы ловят свет и сверкают, пока звук дверного звонка не выводит меня из оцепенения.

Это Слоан. Она слишком рано.

Мой первый инстинкт – сорвать платье и виновато запихнуть его обратно в шкаф. Но потом мне приходит в голову, что увидеть меня в нём — и увидеть меня спокойной — лучший способ убедить её, что со мной всё в порядке. Что ей не нужно так бдительно следить за мной.

Я имею в виду, если я могу справиться с этим, я, вероятно, смогу справиться с чем угодно, верно?

Я кричу в сторону входной двери:

— Входи!

Затем спокойно стою перед зеркалом и жду.

Входная дверь открывается и закрывается. Шаги эхом разносятся по гостиной, затем останавливаются.

— Я здесь, наверху!

Шаги возобновляются. Слоан, должно быть, в сапогах, потому что, судя по звуку, лось топает по моему дому.

Я провожу руками по лифу платья, ожидая увидеть голову Слоан, просунувшуюся в дверь. Но голова, которая возникает в дверном проёме, не её.

Задыхаясь, я поворачиваюсь и в ужасе смотрю на Кейджа.

Его тело занимает весь дверной проём. Он снова во всём чёрном, кожаная куртка и джинсы, армейские ботинки в тон. В его больших руках пакет, коричневая коробка, запечатанная скотчем.

На его лице застыло выражение плохо скрываемого удивления.

Чуть приоткрыв рот, Кейдж смотрит на меня. Его горячий взгляд скользит вверх и вниз по моему телу. Он с шумом выдыхает.

Чувствуя себя так, словно меня застукали за мастурбацией на кухонном полу, я закрываю грудь руками и кричу:

— Какого чёрта ты здесь делаешь?

— Ты велела мне войти.

Боже, этот голос. Этот богатый, хрипловатый баритон. Если бы я не была так напугана, я могла бы подумать, что он очень сексуальный.

— Я думала, это кто-то другой!

Немигающий взгляд Кейджа снова обшаривает меня с головы до ног, сосредоточенный и напряжённый, как лазер. Он облизывает губы.

По какой-то причине я нахожу этот простой жест одновременно сексуальным и угрожающим.

Его голос падает до рычания:

— Ты выходишь замуж?

На меня могло накатить смущение, удивление или подействовал тот факт, что этот человек был так груб со мной прошлой ночью, но внезапно я просто бешусь. Мой голос дрожит от ярости, а лицо горит, я делаю шаг по направлению к нему.

— Не твоё дело. Что ты здесь делаешь?

По какой-то причине мой гнев забавляет его. Намёк на улыбку появляется на его губах, а затем быстро исчезает. Кейдж жестикулирует с коробкой в руках.

— Курьер оставил это на моём крыльце. Посылка адресована тебе.

— А?

Теперь я ещё больше взволнована. Он ведёт себя как дружелюбный сосед. Судя по его вчерашнему выступлению, я бы ожидала от Кейджа, что он подожжёт коробку и вышвырнет её через заднюю ограду, а не доставит её мне лично в руки.

Мой пузырь гнева сдувается.

— Отлично. Спасибо. Ты можешь просто оставить её на комоде.

Когда Кейдж не двигается и просто стоит, уставившись на меня, я складываю руки на груди и смотрю прямо на него.

После мгновения жгучей неловкости, Кейдж пренебрежительно указывает рукой на моё платье.

— Тебе оно не идёт.

Чувствую, как мои глаза в прямом смысле выпучиваются, но мне всё равно.

— Прошу прощения, что?

— Слишком вычурное.

Кейджу повезло, что я не надела фату, потому что я бы обернула её вокруг его шеи и задушила его ею.

— На будущее, если вдруг увидишь женщину в свадебном платье, единственное, что можно сказать ей, – это то, что она выглядит прекрасно.

— Ты прекрасна, — последовал жёсткий ответ. — Но это не имеет никакого отношения к этому вычурному грёбаному платью.

После этого Кейдж захлопывает рот. У меня же возникает отчётливое чувство, что он сожалеет о своих словах.

Затем он топает к комоду, бросает коробку на него и уходит, оставляя меня с открытым ртом в шоке, с колотящимся сердцем.

Когда входная дверь захлопывается, я всё ещё стою там, пытаясь понять, что, чёрт возьми, только что произошло.

Через несколько мгновений я слышу странный шум. Это повторяющийся звук, приглушенный бум-бум-бум, как будто кто-то выбивает грязный ковёр метлой. Я подхожу к окну и выглядываю, пытаясь определить, откуда доносится звук.

Вот тогда я его и замечаю.

Улица, на которой я живу, идёт под уклон, поднимаясь на несколько футов от одного участка к другому. С высоты открывается вид на соседний двор, так что с того места, где я стою, я могу прекрасно видеть всё, что происходит за забором соседнего дома. У меня также есть чёткий обзор на происходящее в гостиной.

Шторы обычно задёрнуты, но сейчас они открыты.

В центре комнаты на тяжёлой металлической раме висит боксёрская груша, на которой боксёры отрабатывают удары. Похоже, это единственная мебель в комнате.

И сейчас яростные удары по ней наносит не кто иной, как Кейдж.

Он снял рубашку. Я стою, застыв на месте, наблюдая, как Кейдж снова и снова колотит по груше, наблюдая, как он ударяет и танцует, смотря, как все мышцы его верхней части тела пульсируют.

Наблюдая, как его татуировки двигаются и изгибаются с каждым ударом.

Кейдж практически весь покрыт ими – грудь, спина и обе руки. Пресс же девственно чист, за что я благодарна, потому что это позволяет ясно видеть его подтянутый, мускулистый живот.

То, что он оттачивает его скрупулёзно, очевидно. Кейдж в невероятной физической форме. Также очевидно, что он в ярости из-за чего-то и вымещает её на этом бедном тренажёре.

Если только что-то не произошло за те шестьдесят секунд, что прошли с тех пор, как он вышел из моей двери, то, чем бы он ни был взбешён, явно имеет ко мне прямое отношение.

Кейдж наносит последний удар по мешку, затем отступает назад и издаёт разочарованный рык. Он стоит, тяжело дыша, разминая, сжимая и разжимая руки, пока случайно не поворачивается и не смотрит в окно.

Наши взгляды пересекаются.

Я никогда не видела такого взгляда, как у него. В его глазах так много тьмы, что это пугает.

Я делаю глубокий вдох и невольно делаю шаг назад. Моя рука приподнимается к горлу. Мы стоим так – пристально глядя друг на друга, ни один из нас не двигается – пока он не разрушает чары, подходя к окну и задёргивая шторы.

Когда Слоан прибывает двадцать минут спустя, я всё ещё стою на том же месте, уставившись на окно гостиной Кейджа с задёрнутыми шторами, прислушиваясь к тому, как он бьёт кулаками по боксёрской груше – бум-бум-бум.

5

Нат

— Я же говорила, что он вдовец. Это единственное логическое объяснение.

Я и Слоан обедаем. Мы уже забросили платье в комиссионный магазин. Теперь склонились над тарелками с салатом, пережёвывая мою встречу с Кейджем, чтобы попытаться найти в ней смысл.

— Значит, ты думаешь, что он увидел меня в платье и…

— Съехал с катушек, — заканчивает Слоан, кивая. — Оно напомнило ему о его покойной жене. Черт, это, должно быть, произошло недавно.

Набив полный рот салата, она на мгновение задумывается.

— Наверное, поэтому Кейдж и переехал в город. Где бы он ни жил раньше, это слишком напоминало ему о ней. Боже, интересно, как она умерла?

— Вероятно, в результате несчастного случая. Он молод – как ты думаешь? Чуть за тридцать?

— Самое большее до тридцати пяти. Возможно, они были женаты не очень долго.

Слоан издаёт сочувственный звук.

— Бедняга. Не похоже, что он хорошо это переживает.

Я чувствую укол тревоги из-за того, как я обошлась с ним сегодня утром. Я была так смущена, что меня застукали в свадебном платье, и так удивлена, увидев Кейджа вместо Слоан, что, боюсь, я была немного стервозной.

— Так что же было в коробке, которую он принёс?

— Принадлежности для рисования. Масла и кисти. Странно то, что я не помню, чтобы заказывала их.

Слоан смотрит на меня со смесью сочувствия и надежды.

— Значит ли это, что ты работаешь над новым произведением?

Избегая её испытующего взгляда, я ковыряюсь в салате.

— Я не хочу сглазить, говоря об этом.

Больше похоже на то, что я не хочу выдумывать ложь, но, если я скажу Слоан, что всё ещё не рисую, но каким-то образом заказала себе художественные принадлежности, не помня, как это делала, она отвезёт меня прямо с обеда в кабинет психотерапевта.

Возможно, Диана Майерс была права: я живу в пузыре. В большом, пушистом пузыре отрицания, который отделил меня от мира. Я медленно, но верно теряю связь с реальной жизнью.

Слоан произносит:

— О, детка, я так рада! Это большой прогресс, шаг вперёд!

Когда я поднимаю глаза, Слоан буквально вся лучится от счастья за меня. Теперь я чувствую себя полной задницей. Мне придётся нанести немного краски на пустой холст, когда я вернусь домой, просто чтобы меня не грызло чувство вины.

— И в комиссионном магазине ты тоже очень преуспела. Ни слезинки на глазах. Я очень горжусь тобой.

— Значит ли это, что я могу заказать ещё один бокал вина?

— Ты уже большая девочка. Ты можешь делать всё, что захочешь.

— Хорошо, потому что Это Всё Ещё Тот Самый, Который Нельзя Упоминать, и я надеюсь отключиться к четырём часам.

Это тот самый день, когда пять лет тому назад я должна была идти к алтарю.

Слава богу, сегодня суббота, иначе мне пришлось бы писать объяснительную, если бы я валялась в отключке, а от меня за версту несло спиртным, и это посреди урока.

Слоан отвлекается от какого-то неодобрительного заявления, которое она собиралась сказать, на чирикающий звук своего мобильного. Пришло сообщение.

Она достаёт из сумки телефон, смотрит на него и улыбается.

— О, да, большой мальчик.

Потом она смотрит на меня, и её лицо вытягивается. Она качает головой и начинает печатать.

— Я скажу ему, что нам нужно перенести встречу.

— Кто он? Что перенести?

— Это Ставрос. Мы должны были встретиться сегодня вечером. Я забыла.

— Ставрос? Ты встречаешься с греческим судоходным магнатом?

Слоан перестаёт печатать и закатывает глаза.

— Нет, девочка, он – тот красавчик, о котором я тебе рассказывала. — Когда я тупо смотрю на Слоан, она настаивает: — Помнишь, ну, тот, кто пришёл на мой урок йоги в обтягивающих серых спортивных штанах без нижнего белья, чтобы все могли видеть идеальные очертания его члена?

Я выгибаю бровь, уверенная, что запомнила бы это.

— О, да ладно. Я тебе всё о нём рассказала. У него есть дом прямо на озере. Триста футов частного пляжа. Технарь. Что-нибудь из этого припоминаешь?

У меня в голове ноль мыслей, но я всё равно киваю.

— Верно. Ставрос. Серые спортивные штаны. Припоминаю.

Она вздыхает.

— Но не выглядишь припоминающей.

Мы смотрим друг на друга через стол, пока я не спрашиваю:

— Как рано начинается болезнь Альцгеймера?

— Не так рано. Тебе ещё нет и тридцати.

— Может быть, это опухоль мозга.

— Это не опухоль мозга. Ты просто вроде как… — Слоан морщится, не желая ранить мои чувства, — выпала из реальности.

Значит, болтушка Диана была права. Застонав, я кладу локти на стол и опускаю голову на руки.

— Я сожалею об этом.

— Тут не о чем сожалеть. Ты пережила серьёзную травму. Ты всё ещё переживаешь это. Нет правильного расписания для скорби.

Если бы только нашли тело, я могла бы двигаться дальше.

Мне так стыдно от этой мысли, что у меня горит лицо. Но уродливая правда заключается в том, что двигаться дальше некуда.

Самое худшее в пропавшем человеке, которого так и не нашли, – это то, что те, кого они оставляют, не могут по-настоящему оплакать его или её. Их родственники застряли в вечных сумерках неведения. Не в состоянии поставить точку, не в состоянии должным образом горевать, они существуют в своего рода оцепенелом подвешенном состоянии. Будто многолетники зимой, дремлющие под мёрзлой землёй.

Это вопросы без ответов, которые вас беспокоят. Ужасные «что если», которые грызут вашу душу голодными зубами по ночам.

Он мёртв? Если да, то как это произошло? Страдал ли он? Как долго?

Он вступил в секту? Его похитили? Начал новую жизнь где-нибудь в другом месте?

Он один в лесу, живёт за счёт даров земли?

Он ударился головой и забыл, кто он такой?

Он когда-нибудь вернётся?

Список бесконечен. Односторонние, открытые вопросы и ответы, которые повторяются по зацикленной траектории каждый час бодрствования, за исключением того, что вы разговариваете только с самим собой, не находя ответов на свои бесконечные вопросы.

Для таких людей, как я, нет ответов. Есть только жизнь в анабиозе. Существует только медленное и устойчивое ожесточение вашего сердца.

Но будь я проклята, если позволю своей лучшей подруге закаменеть, очерстветь вместе со мной.

Я поднимаю голову и твёрдо говорю:

— Ты пойдёшь на это свидание с парнем в серых спортивках.

— Нат…

— Нет причин, по которым мы с тобой обе должны быть несчастными. Конец дискуссии.

Слоан смотрит на меня прищуренными глазами, пока не вздыхает и не качает головой.

— Мне это не нравится.

— Тяжело. А теперь напиши своему мальчику-игрушке, что у вас будет свидание, и заканчивай обедать.

Я делаю вид, что доедаю салат, как будто у меня аппетит жвачного животного, потому что Слоан чем-то похожа на заботливую бабушку: ей всегда становится лучше, когда она видит, как я ем.

Наблюдая за мной, она сухо говорит:

— Я знаю, что ты делаешь.

Отвечаю Слоан, набивая рот салатом.

— Я понятия не имею, что ты имеешь в виду.

Закатывая глаза к потолку, Слоан медленно вздыхает. Затем она удаляет всё, что печатала на своём мобильном, и начинает всё сначала. Она отправляет сообщение и бросает телефон обратно в сумочку.

— Счастлива?

— Ага. И я хочу получить полный отчёт утром.

Звуча как глава гестапо, она требует:

— Что ты собираешься делать сегодня вечером, если ты не со мной?

Я быстро соображаю.

— Побалую себя ужином «У Майкла».

«У Майкла» – это небольшой стейк-хаус в высококлассном казино на невадской стороне озера, куда богатые туристы отправляются играть и тратить свои кровные. Стейк-хаус расположен как раз над казино, так что вы можете смотреть сверху вниз на всех, кто играет в кости и блэкджек, пока вы набиваете своё брюхо филе миньон по завышенным ценам. На самом деле я не могу себе этого позволить на свою зарплату, но как только это вылетает из моего рта, я с нетерпением начинаю ждать этого события.

Если наблюдать за тем, как я ем, заставляет Слоан чувствовать себя лучше, то для меня облегчение приносит наблюдение за тем, как другие люди принимают плохие решения.

Она спрашивает:

— В одиночку? Единственные люди, которые едят в одиночестве, – психопаты.

— Ну, спасибочки огромное. Есть ещё какие-нибудь маленькие жемчужины ободрения, которыми ты бы желала со мной поделиться?

Слоан неодобрительно поджимает губы, но молчит, так что я знаю, что сорвалась с крючка.

Теперь мне просто нужно придумать, что надеть.

~

Когда я прихожу в заведение «У Майкла» в шесть часов, я уже в приятном предвкушении.

Я взяла такси, чтобы мне не пришлось садиться за руль, потому что мой план на этот вечер состоит в том, чтобы заказать самую дорогую бутылку шампанского в меню — к черту, я запишу её на кредитную карточку — и хорошенько надраться.

Без свадебного платья в доме я чувствую себя намного легче. Как будто я отпустила что-то тяжёлое, за что держалась слишком уж долго. Я порылась в глубине своего шкафа и вытащила ещё одно платье, которое я никогда не ношу, но за которым не тянется столь долгий шлейф прошлого. Это красное шёлковое облегающее платье, которое умудряется льстить моей фигуре и смотрится при этом не так уж вычурно.

Я надела к нему босоножки с ремешками и золотым каблуком, прибавила кучку тонких золотых браслетов и дополнила образ небрежной причёской, чтобы, как я надеюсь, выглядеть в стиле бохо-шик. Прикосновение Сладкого Яда к моим губам завершает образ.

Кто знает? Может быть, я найду-таки общий язык с кем-нибудь, с кем познакомлюсь в баре.

Я смеюсь над этой мыслью, потому что она кажется такой нелепой.

Метрдотель усаживает меня за красивый столик в углу комнаты. Позади меня огромный аквариум, а справа этажом ниже – казино. Мне также хорошо видна остальная часть ресторана, которая в основном заполнена пожилыми парами и несколькими молодыми людьми, которые выглядят так, как будто они на первом свидании.

Я заказываю шампанское и устраиваюсь в кресле, довольная, что это была хорошая идея. Я не могу быть такой угрюмой на публике, как дома, делясь макаронами с сыром с Моджо и оплакивая свои старые фотографии со времён помолвки.

Моего удовлетворения хватает всего на две минуты, прежде чем вижу его, сидящего в одиночестве за столиком в другом конце ресторана, курящего сигару и потягивающего виски из своего стакана.

— Вы, должно быть, шутите, — бормочу я.

Словно услышав мои слова, Кейдж поднимает голову и ловит мой взгляд.

Тпру. Это был мой желудок.

Я посылаю ему натянутую улыбку и отвожу взгляд, извиваясь. Хотела бы я знать, почему зрительный контакт с этим человеком кажется таким интуитивным. Как будто каждый раз, когда я встречаюсь с ним взглядом, он тянется к моему животу, чтобы сжать мои кишки в своём большом кулаке.

Я забыла рассказать Слоан о его комментарии. «Ты прекрасна». О нём я старалась не думать весь день. О том, который сопровождался грубым тоном голоса и тем взглядом, промелькнувшим в его глазах, с которым я мельком знакома. Эта странная смесь напряжённости и враждебности, согретая тем, что я бы приняла за любопытство, если бы не знала лучше.

Я занята тем, что разглядываю пол казино, пока метрдотель не возвращается с улыбкой на лице.

— Мисс, джентльмен за столиком у стены просит вас присоединиться к нему за ужином.

Он жестом указывает туда, где сидит Кейдж, наблюдая за мной, как охотник смотрит на лань через прицел винтовки.

Моё сердце колотится, я колеблюсь, не зная, что делать. Было бы невежливо отказываться, но я едва знаю этого человека. То, что я знаю о нём, по меньшей мере, сбивает с толку.

И сегодня вечером. Почему я снова столкнулась с ним сегодня вечером?

Метрдотель улыбается ещё шире.

— Да, он сказал, что вы будете противиться его предложению, но он обещает вести себя подобающе.

Подобающе? Интересно, как это?

Прежде чем я успеваю это представить, метрдотель помогает мне встать со стула и ведёт под локоть через весь ресторан. Очевидно, у меня нет выбора в этом вопросе.

Мы подходим к столу Кейджа. Я с удивлением обнаруживаю, что он встал при нашем приближении. Кейдж не похож на человека, который стал бы возиться с такими формальностями.

Метрдотель отодвигает стул напротив, кланяется и отступает, оставляя меня неловко стоять, а Кейдж смотрит на меня горящими глазами.

— Пожалуйста, присаживайся.

Это его “пожалуйста”, которое, наконец, возымело надо мной действие. Я опускаюсь в кресло, сглатывая, потому что во рту внезапно пересохло.

Кейдж тоже садится. Через мгновение он говорит:

— Это платье.

Я поднимаю на Кейджа взгляд, готовясь к очередному оскорблению по поводу моего вычурного свадебного платья, но он смотрит сквозь полуопущенные ресницы на платье, которое на мне сейчас надето. Он, вероятно, также уверен, что оно отвратительно.

Смущаясь, я тереблю одну из бретелек.

— Оно не новое. Простое.

Взгляд тёмных глаз Кейджа загорается огнём, который он посылает мне, смотря на меня.

— Тебе идёт простой покрой. Совершенство не нуждается ни в каких украшениях, — говорит горячо Кейдж.

Хорошо, что я не держу стакан, потому что я бы его уронила.

Ошеломлённая, я смотрю на него. Кейдж смотрит в ответ так, словно готов ударить себя по лицу.

Очевидно, ему не по душе, когда он делает мне комплименты. Также очевидно, что Кейдж никогда не собирается их делать, они просто льются из него потоком.

Менее очевидно, почему он так злится на себя, когда это происходит.

Мои щёки пылают, я говорю:

— Спасибо. Это… наверное, самый приятный комплимент, который мне когда-либо делали.

Кейдж некоторое время водит языком по коренным зубам, затем делает большой глоток виски. Он ставит стакан обратно на стол с такой силой, что я подпрыгиваю.

Кейдж сожалеет о приглашении. Пора снять его с крючка.

— Было очень мило с вашей стороны пригласить меня к себе, но я вижу, что вы предпочли бы побыть в одиночестве. Так что спасибо вам за…

— Останься.

Прозвучало это как отрывистая команда. Когда я удивлённо моргаю, Кейдж смягчает её, пробормотав:

— Пожалуйста.

— Хорошо, но только если вы обещаете принять свои лекарства.

Он бормочет себе под нос:

— Она не лишена чувства юмора. Как неудобно.

— Неудобно для кого?

Кейдж просто смотрит на меня, не отвечая.

Что с этим парнем?

Метрдотель возвращается с бутылкой шампанского, которую я заказала, и двумя бокалами.

Слава богу. Я как раз собиралась начать грызть свою руку. Я не могу вспомнить, когда в последний раз мне было так неловко.

О, подождите-ка. Конечно, могу. Это было прошлым вечером, когда Прекрасный принц так элегантно отклонил мою просьбу подвезти меня домой. Или это было сегодня утром, когда он увидел меня в свадебном платье и выглядел при этом так, словно его вот-вот вырвет?

Уверена, что, если я дам ему ещё пять минут, у меня появится очередной пример на выбор.

Мы с Кейджем молчим, пока метрдотель откупоривает бутылку и разливает её содержимое по бокалам. Он сообщает нам, что наш официант скоро придёт, а затем исчезает, когда я заливаюсь шампанским, как будто участвую в конкурсе на поездку на Гавайи с расходами, покрываемыми за счёт организатора конкурса.

Когда я ставлю пустой стакан, Кейдж спрашивает:

— Ты всегда так много пьёшь?

Ах, да. Он же видел, как я пила вчера вечером. Прямо перед тем, как я, пошатываясь, подошла к его столу. Неудивительно, что Кейдж смотрит на меня с таким… чем бы это ни было.

— Нет, вообще-то, — говорю я, пытаясь выглядеть как леди, вытирая губы салфеткой. — Только два дня в году.

Кейдж приподнимает бровь, ожидая объяснений. В пепельнице рядом с его левым локтем сигара лениво выбрасывает в воздух клубы дыма.

А здесь вообще можно курить?

Как будто это могло его остановить.

Я отвожу взгляд от его тёмных глаз.

— Это долгая история.

Хотя я и не смотрю на Кейджа, его пристальное внимание – это сила, которую я физически ощущаю на своём теле. В животе. На моей коже. Я закрываю глаза и медленно выдыхаю, пытаясь успокоить нервы.

А потом — вините во всём тот факт, что я подшофе — я прыгаю со скалы прямо перед собой.

— Сегодня должен был быть день моей свадьбы.

После странно напряжённой паузы он подсказывает:

— Должен был?

Я прочищаю горло, зная, что мои щёки покраснели, но ничего не могу с этим поделать.

— Мой жених исчез. Это было пять лет назад. С тех пор я его не видела.

Какого чёрта, он всё равно скоро узнает от кого-нибудь. Диана Майерс, вероятно, уже отправила ему по почте написанное от руки эссе обо всём этом.

Когда Кейдж молчит, я смотрю на него. Он сидит совершенно неподвижно в своём кресле, не сводя с меня пристального взгляда. По его лицу невозможно что-либо прочесть, но в теле Кейджа появляется новое напряжение. Новая твёрдость в его и без того каменной челюсти.

И тут я вспоминаю, что он недавно овдовел. Мне пора засунуть свою ногу в рот.

Прижав руку к сердцу, я выдыхаю.

— О, мне так жаль. Это было легкомысленно с моей стороны.

Его брови насмешливо хмурятся. Очевидно, Кейдж не понимает, что я имею в виду.

— Из-за вашей… ситуации.

Кейдж наклоняется вперёд в своём кресле, складывает руки на столешнице и наклоняется ближе ко мне. Сверкая глазами, он тихо произносит:

— Что же это за ситуация?

Боже, этот парень такой страшный. Большой, горячий и очень страшный. Но в основном горячий. Нет, страшный.

Черт, кажется, я уже пьяна.

— Может быть, я ошибаюсь. Я просто предположила…

— Предположила что?

— Что, когда вы увидели меня в свадебном платье… что вы новичок в нашем городе и кажетесь очень, эм, немного, как бы это сказать? Не то чтобы злым, но скорее расстроенным? Что, возможно, вы, ах, возможно, страдаете от недавней потери…

Чувствуя себя жалкой, я замолкаю.

Его взгляд такой жёсткий и испытующий, что с таким же успехом Кейдж мог бы работать прожектором, который направляют на вас во время допроса. Затем выражение его лица проясняется, и он откидывается на спинку стула.

— Ты думала, что я женат.

В его тоне определённо слышится намёк на смех.

— Да. В частности, что вы вдовец.

— Я никогда не был женат. Никогда не был разведён. У меня нет мёртвой жены.

— Понимаю.

На самом деле не понимаю, ни черта, но что ещё я могу сказать? Так жаль, что мы с моей лучшей подругой – теоретики заговора – за обедом с такой одержимостью обсуждали тебя?

Нет. Я определённо не могу этого сказать.

Также в списке запрещённых тем: если у тебя нет мёртвой жены, почему ты взбесился, увидев меня в свадебном платье? Почему ты смотришь на меня так, словно хочешь сбить своей машиной, но поворачиваешься и говоришь мне такие красивые комплименты? А потом ненавидишь себя за то, что делаешь их?

И последнее, но не менее важное: что случилось с боксёрской грушей?

Не зная, что ещё сказать или сделать, я снова промокаю губы салфеткой.

— Ну что ж. Прошу прощения. В любом случае, это не моё дело.

Очень тихо Кейдж произносит:

— Не так ли?

Судя по его тону, так оно и есть. Теперь я ещё больше взволнована.

— Я имею в виду... нет?

— Это вопрос? — Слабая улыбка приподнимает уголок рта Кейджа. Его взгляд потеплел, и вокруг глаз собрались крошечные морщинки.

Подождите-ка, он что, издевается надо мной?

— Я не в настроении играть в игры, — произношу я ледяным тоном

Всё тем же низким, наводящим на размышления тоном он говорит:

— А я очень даже.

Его взгляд опускается на мои губы. Кейдж вонзает зубы в свою полную нижнюю губу.

Волной жар поднимается по моей шее к ушам, где и оседает, пульсируя.

Я хватаю бутылку шампанского и пытаюсь налить содержимое в свой бокал. Однако мои руки так сильно дрожат, что жидкость стекает по бокам бокала и падает на скатерть.

Кейдж забирает бутылку из моей руки, берет стакан и заканчивает наливать, всё это время с выражением, граничащим с ухмылкой.

Это не настоящая ухмылка, заметьте, потому что для этого потребовалась бы улыбка.

Кейдж протягивает мне бокал с шампанским.

— Спасибо, — говорю я, задыхаясь, и выпиваю содержимое одним махом.

Когда ставлю пустой стакан обратно на стол, его тон становится деловым.

— Я думаю, что мы начали не с той ноты. Давай начнём всё сначала.

О, послушай-ка, Кейдж ведёт себя разумно. Интересно, что он из себя представляет?

Кейдж протягивает руку, больше похожую на бейсбольную перчатку.

— Привет. Меня зовут Кейдж. Приятно познакомиться.

Чувствуя себя как в альтернативной вселенной, я просовываю свою руку в его, а затем сомневаюсь, что когда-нибудь получу её обратно, потому что она потерялась где-то в его тёплой, грубой, гигантской ладони.

Каково это – чувствовать эти руки на своём обнажённом теле?

— Кейдж? — слабо повторяю я, поражённая ярким мысленным образом того, как он проводит своими огромными руками по моей обнажённой плоти. Я краснею до кончиков пальцев ног. — Это ваше имя или фамилия?

— И то и другое.

— Конечно, как иначе. Привет, Кейдж. Я Натали.

— Приятно познакомиться, Натали. Могу я называть тебя Нат?

Я вижу, что Кейдж начинает демонстрировать хорошие манеры. И он всё ещё не отпускает мою руку. И я всё ещё не могу избавиться от этого образа, как Кейдж ласкает меня везде, пока я извиваюсь, стону и умоляю его о большем.

— Конечно.

Господи, пожалуйста, не дай ему заметить, что мои соски затвердели. Пожалуйста, пожалуйста, пусть он этого не замечает. Какого черта я не надела лифчик?

Кейдж любезно говорит:

— Так чем ты зарабатываешь на жизнь, Нат?

— Я учитель. Преподаю ИЗО. В средней школе.

Я с тем же успехом могла бы сбежать из психбольницы. Дам тебе знать через минуту, сразу после того, как пульсация между ног утихнет, и кровь прильёт обратно к моей голове.

Что со мной не так? Мне даже не нравится этот парень!

— А ты?

— Я коллекционер.

Это меня удивляет. Он мог бы с тем же успехом сказать «наёмный убийца», и я бы просто кивнула.

— О. Антиквариат или что-то в этом роде?

Его давление на мою руку твердо и устойчиво. Взгляд Кейджа так же твёрд, когда он смотрит мне в глаза и отвечает.

— Не-а. Долги.

6

Нат

Очевидно, что за словами Кейджа скрывается некий скрытый смысл. Это не тот человек, который сидит за столом в колл-центре в наушниках и пристаёт к должникам по телефону, чтобы те оплатили просроченные счета по кредитным картам.

Я убираю свою руку из его ладони, но сохраняю зрительный контакт, чувствуя любопытство, дискомфорт и крайнее возбуждение. Это сбивающее с толку сочетание.

Стремясь казаться беспечной, произношу:

— Сборщик долгов. Это интересное направление работы. Так вот почему ты переехал на озеро Тахо? Для работы?

Откинувшись на спинку стула, Кейдж берёт сигару и задумчиво затягивается на мгновение, пристально глядя на меня, словно тщательно подбирает слова.

Наконец, Кейдж произносит:

— Предполагалось, что это будет рабочий визит.

— Но теперь всё изменилось.

Взгляд Кейджа снова опускается на мой рот. Его голос звучит хрипло.

— Без понятия.

Я наэлектризована. Все мои нервы встали на дыбы, буквально крича, и всё, что для этого потребовалось, – это чтобы этот темноглазый незнакомец посмотрел на меня определённым образом.

Определённым голодным, двойственным способом. Так голодающий человек смотрел бы на стейк, который он отчаянно желал бы отведать, даже понимая, что он ядовит.

Вспоминаю своё первое впечатление о Кейдже, когда увидела его вчера вечером в баре, и как я сказала Слоан, что он выглядит так, будто сошёл со съёмочной площадки «Сынов Анархии», и понимаю на клеточном уровне, что человек, сидящий напротив меня, – это тот, к кому обычные правила общества неприменимы.

Я также понимаю, что он опасен.

И что он хочет меня, но одновременно и не хочет.

И что я тоже хочу его, хотя и не должна.

Потому что люди, которые поднесут руку слишком близко к пасти льва, уйдут с окровавленным обрубком в том месте, где раньше у них была эта самая рука.

Подходит официант. Кейдж отсылает его прочь по-королевски пренебрежительным щелчком пальцев, не сводя с меня пристального взгляда.

Когда он уходит, Кейдж говорит:

— Итак, твой жених исчез. И в течение следующих пяти лет, в каждую годовщину того, что должно было стать днём твоей свадьбы, ты напиваешься.

— Звучит ещё ужаснее, когда ты произносишь это вслух. Мне следует тебя опасаться?

Мы смотрим друг на друга через стол. Тишина наэлектризована. Если его и удивил мой вопрос, то Кейдж никак этого не показывает.

Он тихо говорит:

— Что, если я скажу «да»?

— Я бы поверила тебе на слово и поехала бы отсюда прямо в ближайший полицейский участок. Ты говоришь «да»?

Кейдж колеблется.

— Большинство людей, которые меня знают, боятся.

Моё сердце колотится так сильно, что я удивляюсь, как Кейдж этого не слышит.

— Я хочу услышать «да» или «нет».

— Ты поверишь мне, если я скажу «нет»?

Я отвечаю мгновенно, не задумываясь.

— Да. Ты не из тех мужчин, которые прячутся за ложью.

Кейдж рассматривает меня пристальным взглядом в напряжённом молчании, медленно вращая сигару между большим и указательным пальцами. Наконец, Кейдж хрипло произносит:

— Ты такая чертовски красивая.

Дыхание, которое я задерживала, вырывается порывисто.

— Это не ответ.

— Скоро и до него доберёмся.

— Доберись до него уже быстрее.

На губах Кейджа появляется слабое подобие улыбки.

— Я уже говорил тебе, что я не рыцарь в сияющих доспехах...

— Между этим и тем, о чём я спрашивала, много миль.

— Ещё раз прервёшь меня, и я перекину тебя через колено прямо здесь и отшлёпаю твою идеальную задницу, пока ты не закричишь, — рычит Кейдж.

В устах любого другого подобное заявление — произнесённое таким жёстким, властным тоном — привело бы меня в ярость.

Но когда это произносит Кейдж, это почти заставляет меня громко стонать от желания.

Я прикусываю язык и пристально смотрю на него, не зная, кто из нас мне больше не нравится в данный момент.

Кейдж давит сигару в пепельнице, проводит рукой по тёмным волосам и облизывает губы. Затем качает головой, печально смеясь.

— Хорошо. Ты хочешь получить ответ? Вот он.

Кейдж смотрит мне в глаза, смех затихает, пока челюсть не становится твёрдой, губы не превращаются в тонкую ниточку, а взгляд в тлеющий жар.

— Нет. Тебе не нужно меня бояться. Даже если бы я хотел причинить тебе боль, я бы этого не сделал.

Я удивлённо приподнимаю брови.

— Почему-то звучит не так обнадеживающе.

— Прими это или уходи. Но это правда.

Официант возвращается, ухмыляясь. Не отводя от меня взгляда, Кейдж рычит на него:

— Посмей явиться ещё раз, когда тебя не зовут, и я всажу пулю тебе в башку.

Я никогда не видела, чтобы парень так быстро разворачивался и убегал.

Чувствуя себя опасно безрассудной, я говорю:

— Раз уж ты в настроении говорить правду, почему ты заплатил за свой дом наличными?

— Чтобы отмыть деньги. Никому этого не повторяй. Следующий вопрос.

Мой рот открывается. В течение нескольких мгновений я ничего не могу произнести. Когда мне удаётся взять себя в руки, произношу:

— Почему ты доверяешь мне нечто подобное?

— Потому что я хочу, чтобы ты доверяла мне.

— Почему?

— Потому что я хочу тебя. И я подозреваю, что для того, чтобы заполучить тебя, требуется определённый уровень доверия. Я могу сказать, что ты не из тех, кто спит со всеми подряд. Следующий вопрос.

Боже, моё сердце бьётся так, так быстро. Так быстро, что я едва могу дышать. Кроме того, я думаю, что у меня может случиться припадок.

Я говорю:

— Ты всегда такой...

— Прямолинейный? Да.

— Я собиралась сказать противоречивый. Вчера мне казалось, что ты ненавидишь меня. Я всё ещё не уверена, что это не так.

Кейдж понижает голос.

— Вчера ты не была под моей защитой. А теперь да.

У Кейджа гипнотический взгляд. У него гипнотический голос. Этот человек околдовывает меня.

— Я почти уверена, что понятия не имею, о чём ты говоришь.

— Это не важно. Важно то, что ты веришь, что со мной ты в безопасности.

Я издаю еле слышный смешок.

— В безопасности с тобой? Боже, нет. Я думаю, что рядом с тобой я в большей опасности, чем с любым другим мужчиной в моей жизни.

Что-то в этом ему очень нравится. Кейдж искривляет губы, но при этом качает головой.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Давай обсудим это позже. Мой мозг в данный момент не работает должным образом.

Своим мягким упрекающим тоном он произносит:

— Я хочу услышать «да» или «нет».

— Если ты будешь говорить моими же словами, это делу не поможет.

— Решай скорее. У нас не так много времени.

— Почему это?

— Я недолго пробуду в городе.

Это заставляет меня замолчать на добрых тридцать секунд. Я осознаю, что мы оба наклонились ближе друг к другу над столом и заперты в маленьком напряжённом пузыре, исключающем всех и всё остальное, но я чувствую себя странно бессильной сопротивляться влечению.

Теперь я понимаю, как чувствуют себя мотыльки, летящие на открытое пламя.

— Зачем ты купил здесь дом, если не собираешься оставаться?

— Я уже говорил тебе об этом.

Кейдж тянется через стол. Медленно и нежно он проводит большим пальцем по моей скуле и вниз к челюсти, его горячий взгляд следует за движением пальца.

Мурашки бегут по моим рукам. Мои соски покалывает. Я облизываю губы, борясь с непреодолимым желанием броситься через стол и поцеловать его или убежать с криком.

Это чистое безумие. Ты слишком благоразумна для этого. Встань из-за стола и уходи.

Мне удаётся игнорировать голос разума в моей голове.

— Как долго ты здесь пробудешь?

— Несколько дней. Мне нужно поцеловать тебя.

— Нет. — Протест получается слабый и не совсем убедительный.

— Тогда садись ко мне на колени и позволь мне отыметь тебя пальцем, пока я кормлю тебя ужином.

Чтобы справиться с взрывом шока и похоти, вызванным этим удивительным предложением, в моём теле, я резко откидываюсь на спинку стула и отвожу взгляд, подавляя недоверчивый смех.

— Должно быть, это всё шампанское, которое я выпила. Не может быть, чтобы ты только что это сказал.

— Я сказал именно это. И тебе это понравилось.

— Взгляни на меня, — требует Кейдж после паузы.

— Не могу. Это безумие. Я знаю тебя двадцать четыре часа. Никто никогда в жизни не говорил со мной так, даже мой жених.

Кейдж молча выжидает, пока я перегруппируюсь, но сомневаюсь, что это возможно. Я думаю, что этот разговор оставит у меня неизгладимые шрамы.

Когда я, наконец, набираюсь смелости взглянуть на Кейджа, по моему телу пробегает дрожь от того, что я вижу в его глазах.

Я прочищаю горло.

— Кроме того, это звучит так, как будто тебе понадобится очень хорошая координация, чтобы справиться с задачей. И, может быть, лишняя пара рук.

Впервые Кейдж улыбается мне.

Это происходит медленно и чувственно, постепенно уголки его губ ползут вверх, открывая ряд белых ровных зубов. Это одновременно прекрасная улыбка, и в то же время пугающая.

Пугающая из-за того, как сильно мне это нравится.

Взволнованная и вмиг вспотевшая, я вскакиваю на ноги.

— Ну, это, безусловно, было... интересно? — мой смех звучит безумно. — Приятного вечера.

Прежде чем Кейдж успевает ответить, я разворачиваюсь и бегу к выходу.

Я вне себя, что чуть не падаю с лестницы, когда выхожу. Тяжело дыша, как терьер, я врываюсь в стеклянные двери казино и буквально набрасываюсь на одетого в униформу камердинера у маленькой стойки под широким чёрным зонтом.

— Мне нужно такси, пожалуйста.

— Конечно, мисс.

Он берёт портативное двустороннее радио и просит такси у того, кто слушает на другой стороне. Обычно в казино поблизости есть парковка, где такси ждут клиентов, так что, надеюсь, мне не придётся долго здесь стоять.

Я боюсь, что разобьюсь на миллион зазубренных осколков, если не уберусь как можно дальше от Кейджа как можно скорее.

«Тогда садись ко мне на колени и позволь мне отыметь тебя пальцем, пока я кормлю тебя ужином».

Его слова снова и снова звучат в моей голове. Чистая пытка.

Хуже? Я могу себе это представить. Как и моя киска, потому что она вся мокрая и саднит у меня между ног, жалобно умоляя, чтобы большая грубая рука Кейджа погладила её.

Когда я встретила Дэвида в двадцать лет, я была наивна. У меня не было опыта разгульной жизни в средней школе или в колледже, или каких-либо других выходок, которыми наслаждалась Слоан, когда уезжала в штат Аризона. Я жила дома, пока училась в скромном и скучном Университете Невады, за холмом в Рино.

Я была хорошей девочкой. Девушкой из маленького городка. Девственницей.

За исключением того единственного раза с моим школьным учителем математики, но десять секунд, вероятно, не в счёт.

Дело в том, что у меня нет такого опыта, чтобы иметь дело с красивым, опасным, мужественным мужчиной в расцвете сил, говорящим мне такие вещи.

Я лучше заеду в магазин по дороге домой и куплю дополнительный комплект батареек. Мне действительно нужно разобраться с этим вопросом.

— Прошу прощения, если обидел тебя.

Я напрягаюсь, испуганно втягивая воздух.

Говоря тихо, Кейдж стоит позади меня, достаточно близко, чтобы я могла чувствовать запах и тепло его тела. Кейдж не прикасается ко мне, но он должен быть всего в нескольких дюймах от меня. Я чувствую себя так, словно обжигаюсь прямо через платье.

Я отвечаю, не поворачивая ни тела, ни головы.

— Это было не столько оскорбительно, сколько шокирующе.

Его выдох шевелит завиток волос у меня на шее.

— Не часто я...

Кейдж переосмысливает всё, что собирался сказать, и начинает сначала.

— Я не отличаюсь терпением. Но проблема не в тебе. Если ты попросишь меня оставить тебя в покое, я выполню эту просьбу.

Я не знаю, как на это ответить. По крайней мере, не честно, это уж точно. Потому что, если бы я сказала ему правду, мы бы уже были где-нибудь голыми.

Я останавливаюсь на нейтральном варианте.

— Я не та девушка, которая прыгает в постель с незнакомцами. Особенно с тем, кто уезжает из города через несколько дней.

Всё ещё находясь позади меня, Кейдж придвигается ближе и прижимается губами к моему уху. Бархатным голосом Кейдж говорит:

— Я хочу попробовать на вкус каждый дюйм твоего тела. Я хочу услышать, как ты выкрикиваешь моё имя. Хочу заставить тебя кончить так сильно, чтобы ты забыла саму себя. У меня нет времени валять дурака – извини за каламбур – с теми ухаживаниями, которые я бы предпринял, чтобы завоевать тебя, вот почему я так прямолинеен. Попроси меня оставить тебя в покое, и даю тебе слово, что я это сделаю. Но пока я этого не услышу, я должен сказать тебе, Натали, что я хочу трахнуть твою сладкую киску, твою идеальную задницу, твой сочный рот и всё остальное, что ты позволишь мне трахнуть, потому что ты самая красивая женщина, которую я когда-либо видел в своей жизни.

Кейдж делает глубокий вдох в районе моей шеи.

Я чуть не падаю на проезжую часть.

Большой чёрный внедорожник останавливается перед стойкой парковщика. Кейдж проносится мимо меня и шагает к водительскому месту, передаёт деньги парковщику, который выскакивает, и с рёвом уезжает, даже не взглянув в мою сторону.

7

Нат

— Он сказал именно это?

— Дословно.

— Срань господня.

— Такой была в значительной степени и моя реакция.

Слоан делает паузу.

— И ты не бросилась на колени, не расстегнула молнию у него на брюках и не вцепилась в него, как рыба-прилипала?

Закатив глаза, я вздыхаю.

— И ещё говорят, что романтика мертва.

Это уже следующее утро. Я дома, где занимаюсь тем же самым, чем занималась с тех пор, как такси высадило меня у дома прошлой ночью. А именно, расхаживаю взад-вперёд.

Когда я вернулась домой, в окнах соседского дома свет не горел. Сегодня утром в его доме тоже не было никакого движения. Там вообще не было никаких признаков Кейджа. Я даже не знаю, там он или нет.

— Серьёзно, детка, это, должно быть, самая горячая вещь, которую я когда-либо слышала. Если учесть, что я слышала практически все.

Грызя ноготь на большом пальце, я разворачиваюсь и шагаю в другую сторону.

— Согласна, звучит горячо. Причём даже слишком. Какая женщина отреагировала бы так: «Конечно, отлично, пожалуйста, трахни все мои дырки, мистер Совершенно незнакомый человек, звучит как совершенно надёжный и совсем не опасный план»?

— Ну, для таких новичков... как я.

— Да ладно тебе! Ты бы на это не пошла!

— Ты вообще-то меня знаешь. Я бы точно так и сделала! Если бы он был по уши влюблён в меня, я была бы готова уйти с ним в баре прошлой ночью, даже не зная, как его, черт возьми, зовут!

— Я думаю, тебе пора серьёзно пересмотреть свой жизненный выбор.

Слоан усмехается.

— Слушай сюда, сестра Тереза…

— Вообще-то она мать Тереза, и перестань сравнивать меня с чёртовыми монахинями.

— ...этот человек не тот, от кого ты отказываешься, когда он предлагает тебе прокатиться на его слоне.

Я перестаю расхаживать на достаточно долгий промежуток времени, чтобы посмотреть в потолок и покачать головой.

Слоан всё ещё говорит.

— С таким уровнем игры в грязные разговоры за пределами безопасной территории я готова поспорить на миллион баксов, что он даст тебе тридцать оргазмов в течение десяти минут, если ты переспишь с ним.

— У тебя нет миллиона долларов, и к тому же это даже физически невозможно.

— Это с ним. Черт возьми, я могла бы кончить дюжину раз в одиночку, просто взглянув на него. Это лицо! Это тело! Господи, Натали, он мог одним взглядом растопить полярные льды, а ты ему отказала?

— Успокойся.

— И не подумаю. Я возмущена от имени всех изголодавшихся по хорошему перепихону женщин во всём мире.

— Извини, но единственный изголодавшийся по сексу человек в этом телефонном разговоре – это я.

— Хочу просто напомнить, что такой шанс на незабываемый трах выпадает раз в жизни. Тебе могли бы сниться прекрасные сны о нём в восемьдесят лет, когда ты будешь сидеть в своём кресле-качалке в доме престарелых и пачкать подгузники. Вместо этого ты здесь, ведёшь себя так, будто тебя постоянно осыпают первоклассными сосисками, как конфетти.

Через мгновение я начинаю смеяться.

— О боже. Мысленный образ. Мне придётся поискать этот мем в Интернете.

— Перешли его мне, когда найдёшь. Ты слушала что-нибудь из того, что я тут говорила?

— Да. Я идиотка. Ты высказала свою точку зрения.

— Не думаю, что она у меня имеется.

— Мне нужно будет занять место поудобнее? У меня странное чувство, что мне предстоит долгая лекция.

— Позволь мне просто обрисовать для тебя картинку того, насколько это идеально.

— Под словом «это» ты имеешь в виду его член?

Слоан игнорирует мой вопрос.

— Он великолепен. Это данность. Он по уши влюблён в тебя. К тому же он скоро уезжает.

— В смысле?

— Это означает, что не может быть никаких эмоциональных затруднений. Это твоя любимая вещь, помнишь?

Я неохотно признаю, что эта проверка в колонке «за» пройдена.

— Кроме того, это нарушило бы твой период трагического воздержания. Это может даже помочь тебе двигаться дальше. Думай об этом как о терапии.

— Терапии?

— Для твоей вагины.

— О, боже мой.

— Всё, что я хочу сказать, это то, что я не вижу здесь минусов.

Слоан могла бы их усмотреть, если бы я поделилась лакомым кусочком сведений о том, что Кейдж купил дом за наличные, чтобы отмыть деньги, и как он сначала уклонился от ответа, когда я спросила его, стоит ли мне его бояться.

С другой стороны, это, вероятно, заставило бы Слоан полюбить его ещё больше.

Судя по тому, что она рассказала мне о Ставросе ранее в разговоре, похоже, что его работа в качестве айтишника – прикрытие для его настоящей работы в качестве торговца оружием. Никому не нужно столько паспортов или грузовых самолётов.

— Я просто чувствую, что… Я ничего о нём не знаю. Что, если он преступник?

— Ты что, баллотируешься на государственную должность? Кого волнует, что он преступник? Ты не выходишь за него замуж, ты просто прыгаешь вверх и вниз на его члене в течение нескольких дней, пока он не уйдёт. Не усложняй.

— Что, если у него венерическое заболевание?

Слоан вздыхает громко и протяжно.

— Ты слышала об этой новомодной штуке, называемой презервативом? В наши дни это в моде у подростков.

— Даже при наличии презерватива есть вероятность заразиться ЗППП.

— Отлично. Я сдаюсь. Наслаждайся своим венцом безбрачия. Остальные из нас будут здесь вести образ раскрепощённой сексуальной жизни с совершенно неподходящими партнёрами, как нормальные люди.

Мы на мгновение замолкаем, пока она не говорит:

— О. Я поняла. Дело не в том, что ты думаешь, что не будет никаких эмоциональных привязанностей... но ты думаешь как раз о таких привязанностях.

Я собираюсь громко и горячо опровергнуть высказывание Слоан, но вместо этого задумываюсь на секунду.

— Кейдж первый мужчина, на которого я хоть как-то отреагировала после Дэвида. Другие парни, с которыми я встречалась, ощущались больше как братья. Типа, они были милыми, и мне нравилось проводить с ними время, но на этом всё. Я была бы так же довольна, сидя дома с Моджо, а не встречаясь с любым из тех парней. У меня, конечно, ни разу не возникало никакого желания спать с ними. Они были просто... подушкой безопасности. Но Кейдж приводит мою эндокринную систему в состояние повышенной готовности. Кейдж заставляет меня чувствовать себя так, словно я подключена к электродам и напитываюсь, словно монстр Франкенштейна. И это при том, что я едва его знаю.

— Ты не влюбишься в него, если переспишь с ним разок или три.

— Ты уверена? Потому что это именно та ужасная вещь, которая могла бы приключиться со мной.

— Ах! Ты хоть себя-то слышишь?

— Я так, для справки.

— А я просто говорю, что ты не можешь прожить всю оставшуюся жизнь в страхе перед тем, что может случиться, Нат. Ну и что с того, что ты действительно стала такой эмоциональной из-за него после секса? Ну и что? Он вернётся к своей жизни, ты вернёшься к своей, и ничего не изменится, кроме того, что у тебя останутся прекрасные воспоминания и твоя вагина будет восхитительно болеть. Ничто не может причинить тебе такую боль, какую тебе уже причинили. Ты пережила самое худшее, что только могла себе представить. Пришло время снова начать жить своей жизнью. Ты хочешь вести со мной подобный разговор через двадцать лет?

Некоторое время мы дышим в трубку, пока я не произношу:

— Нет.

Слоан тяжело вздыхает.

— Хорошо, тогда я сейчас кое-что скажу. Это будет больно.

— Больнее, чем ты только что мне здесь наговорила?

— Дэвид мёртв, Нат. Он мёртв.

Эта фраза повисает там во всей своей ужасной завершённости, когда у меня сжимается грудь, и я изо всех сил стараюсь не разрыдаться.

Её голос смягчается.

— Должен быть мёртв. Он бы никогда добровольно тебя не бросил. Он любил тебя как сумасшедший. Его не похищали инопланетяне, не промывали мозги в какой-нибудь секте или что-то подобное с ним вовсе не происходило. Он отправился в поход в горы и с ним произошёл несчастный случай. Он поскользнулся и упал с тропы. Это единственное логическое объяснение.

Мой голос срывается, когда я отвечаю.

— Дэвид был отличным спортсменом. Он знал эти тропы наизусть. Он ходил по ним тысячу раз. Погода была идеальной…

— И ни одна из этих вещей не защищает людей от несчастных случаев, — тихо говорит Слоан. — Дэвид оставил свой бумажник дома. Он оставил свои ключи. Дэвид не просто ушёл хрен знает в какие дали. Он не исчез бесследно по своей прихоти. Деньги на его расчётном счёте так никто и не снял. Никто не вытряс его кредитки. Ты в курсе, что полиция не нашла никаких следов инсценировки? Мне так жаль, детка, и я так сильно люблю тебя, но Дэвид никогда не вернётся. И ему бы очень не хотелось видеть, что ты с собой сделала.

Я проигрываю битву, пытаясь сдержать слёзы. Они бесшумно скользят по моим щекам извилистыми горячими дорожками, пока не стекают с моей челюсти на рубашку.

Я не утруждаю себя стирать их с лица. Здесь нет никого, кто мог бы увидеть меня, кроме собаки.

Закрыв глаза, я шепчу:

— Я всё ещё слышу его голос. Я всё ещё чувствую его прикосновение. Я до сих пор помню ту улыбку на его лице, когда он поцеловал меня на прощание перед своим походом утром в день репетиционного ужина. Я чувствую… — Я прерывисто вдыхаю. — Я чувствую, что он всё ещё здесь. Как я могу быть с кем-то другим, когда это было бы похоже на измену?

Слоан издаёт сочувственный вздох.

— О, милая.

— Знаю, что это глупо.

— Это не глупо. Это преданно, романтично и, к сожалению, совершенно неоправданно. Ты думаешь, что изменила бы памяти о Дэвиде, а не этому мужчине. Мы обе знаем, что единственное, чего он когда-либо хотел, это чтобы ты была счастлива. Дэвид не хотел бы этого для тебя. Ты почтишь его память гораздо больше, если будешь счастлива, чем застрянешь в тупике.

Моя нижняя губа дрожит. Голос становится высоким, в нём проскальзывает дрожь.

— Черт возьми. Почему ты всегда должна быть права?

Потом я не выдерживаю и начинаю рыдать.

— Я сейчас приеду. Буду через десять минут.

— Нет! Пожалуйста, не надо. Я должна… — Я пытаюсь дышать, хотя это больше похоже на серию вздохов. — Должна продолжать жить своей жизнью, и часть этого – перестать полагаться на тебя так сильно, как на мой персональный эмоциональный фамильяр.

— Ты могла бы просто сказать «костыль», — сухо произносит Слоан.

— Это слово не несёт нужной окраски. Плюс, мне нравится представлять тебя в виде большой зелёной игуаны, которую я беру с собой в самолёты.

— Игуаны? Я грёбаная рептилия? Разве я не могу быть милой маленькой собачкой?

— Либо собачкой, либо сиамской кошечкой. Подумала, что тебе бы понравилась идея побыть игуаной.

Посмеиваясь, Слоан говорит:

— По крайней мере, ты не потеряла чувство юмора.

Я вытираю нос рукавом рубашки и тяжело выдыхаю.

— Спасибо, Сло. Я абсолютно ненавижу то, что ты только что сказала, но спасибо тебе. Ты единственный человек, который не ходит вокруг меня на цыпочках, как будто я стеклянная.

— Ты моя лучшая подруга. Я люблю тебя больше, чем людей в моей собственной семье. Я бы сделала для тебя всё что угодно. Никогда не забывай об этом.

Я не могу сдержать смеха.

— Теперь мы можем повесить трубку?

— Да, — говорю я, шмыгая носом. — У нас всё хорошо.

— И ты собираешься отправиться по соседству, чтобы оторваться по полной с этим прекрасным образцом мужественности?

— Нет, но моя вагина благодарит тебя за твою заботу.

— Хорошо, но не жалуйся мне, когда у следующего парня, который пригласит тебя на свидание, будут бородавки в зоне гениталий и убийственный запах изо рта.

— Спасибо тебе за этот вотум доверия.

— Не за что. Поговорим завтра?

— Да. Тогда до скорого.

— Но позвони мне до того самого момента, когда ты случайно поскользнёшься и упадёшь на огромный чл…

— До свидания!

Я вешаю трубку, улыбаясь. Только со Слоан я могу перейти от рыданий к смеху в течение одной минуты.

Мне повезло, что она у меня есть. У меня имеется смутное подозрение, что все эти годы она была для меня больше, чем просто лучшей подругой и плечом, на котором можно поплакать.

Я думаю, она спасала мне жизнь.

Звонок в дверь отвлекает меня от моих мыслей. Я беру салфетку из коробки на кофейном столике, сморкаюсь, провожу рукой по волосам и пытаюсь притвориться, что я взрослый человек.

Когда я подхожу к входной двери и смотрю в глазок, там стоит незнакомый мне молодой парень с белым конвертом в руке.

Когда я открываю, он спрашивает:

— Натали Петерсон?

— Да, это я.

— Привет. Меня зовут Джош Харрис. Моему отцу принадлежат апартаменты в Торнвуде на Лейкшор.

Я замираю. Перестаю дышать. Моя кровь превращается в лёд.

Дэвид жил в Торнвуде, когда исчез.

Мне удаётся прохрипеть:

— Да?

— Недавно мы затеяли ремонтные работы – сделали крышу, много внутренних работ. Прошлая зима была жестокой…

— И? — Я перебиваю, мой голос повышается.

— И мы нашли это.

Джош поднимает конверт.

Дикими и испуганными глазами я смотрю на конверт, как будто в нём спрятана бомба.

Он выглядит смущённым.

— Э-э, мой отец рассказал мне, что случилось. С вами. Тогда я жил ещё не здесь. Я жил со своей мамой в Денвере. Мои родители в разводе, но, э-э…

Явно чувствуя себя неловко, он прочищает горло.

— В любом случае, этот конверт был зажат между стеной и задней частью почтовых ящиков в вестибюле. Они открываются спереди, понимаете?

Он ждёт, что я что-нибудь скажу, но я потеряла дар речи.

Я вижу своё имя и адрес на лицевой стороне конверта.

Это почерк Дэвида.

Кажется, меня сейчас вырвет.

— Мы не уверены, что произошло. Я имею в виду, что ящик для исходящей корреспонденции был сильно повреждён. С одной стороны была щель, где он заржавел, и я думаю, что… Я думаю, письмо просто провалилось в щель и застряло сзади. Когда мы перешли к замене ящиков, мы нашли его.

Джош протягивает мне конверт. Я отшатываюсь в полнейшем ужасе.

Когда я просто стою там, разинув рот, как сумасшедшая, он произносит:

— Э... оно адресовано вам.

Я шепчу, задыхаясь:

― Хорошо. Отлично. Просто... подождите секунду.

Джош смотрит налево. Он смотрит вправо. Джош выглядит так, будто очень, очень сожалеет о том, что позвонил в мою дверь.

— Простите. Мне так жаль. — Я выхватываю конверт из его руки, разворачиваюсь и бегу обратно внутрь, затем захлопываю за собой дверь. Я приваливаюсь к двери, сжимая конверт и хватая ртом воздух.

Через мгновение я слышу его голос.

— Вы хотите, чтобы я… Вам нужно, чтобы кто-то был с вами, когда вы его откроете?

Мне приходится засунуть кулак в рот, чтобы не разрыдаться вслух.

Как раз в тот момент, когда вы думаете, что мир – это бесполезная куча бессмысленного дерьма, доброта случайного незнакомца может сбить вас с ног.

— Я в порядке, — говорю я сдавленным голосом, который, я уверена, точно передаёт, насколько я не в порядке. — Спасибо, Джош. Так мило с вашей стороны. Спасибо вам.

— Тогда ладно. Берегите себя.

Я слышу шаркающие шаги, потом он уходит.

Поскольку мои колени больше не могут выдерживать вес моего тела, я соскальзываю на пол. Я сижу, дрожа, прислонившись к двери, не знаю, как долго, уставившись на конверт в своих потных руках.

В нескольких местах она испачкан. Бумага сухая, с лёгким желтоватым оттенком. В правом верхнем углу имеется штамп: американский флаг. Оно не прошло через почтовое отделение, поэтому на нём нет штампа с датой, указывающей, когда Дэвид положил его в ящик для исходящих писем.

Но, должно быть, прошло всего день или два, прежде чем он исчез. Если бы прошло больше времени, он бы спросил, получила ли я его.

И с чего бы ему вообще мне что-то посылать? Мы были вместе каждый день.

Я медленно переворачиваю конверт в руках. Нежно. Благоговейно. Я подношу его к носу и принюхиваюсь, но там нет и следа его запаха. Я провожу пальцем по буквам своего имени, написанным выцветшими чёрными чернилами его чётким почерком с небольшим наклоном.

Затем я выдыхаю, переворачиваю его обратно, просовываю ноготь под клапан с его хрупким, крошащимся клеем и разрываю его.

В мою ладонь скользит тяжёлый серебряный ключ.

8

Нат

Сердце колотится, я смотрю на ключ. Он невзрачный, совершенно заурядный на вид. В нём нет ничего необычного, я бы так сказала.

Я переворачиваю его. На другой стороне вверху выгравирована серия цифр: 30-01.

Вот и всё.

В конверте никакой записки. Нет ничего другого, кроме этого проклятого серебряного ключа, который может открывать что угодно – от входной двери до висячего замка. У меня нет возможности узнать.

Какого черта, Дэвид? Что это такое?

После нескольких минут растерянного разглядывания, я встаю и направляюсь к своему ноутбуку. Он на кухонном столе. По дороге мне приходится перешагивать через Моджо, дремлющего посреди комнаты.

Я запускаю Mac и гуглю “Как идентифицировать ключ, который я нашла”.

Поиск выдаёт более девятиста миллионов результатов.

На первой странице приведены советы слесарей и производителей ключей, а также изображения различных типов ключей. Я нажимаю на изображения, но беглый просмотр не даёт ничего похожего на мой ключ. Веб-сайты производителей тоже не помогают.

Я на минуту задумываюсь, затем поворачиваюсь к выдвижному ящику со всяким хламом и открываю его.

Там есть дополнительный набор ключей от дома, а также дубликаты ключей от навесного замка в сарае на заднем дворе, ключ от моего шкафчика в спортзале, ключ от моего класса, ключ от моей машины и ключ от небольшого сейфа в моей спальне, где я храню свою карточку социального страхования, право собственности на дом и другие важные документы.

Ни один из них не похож на ключ из конверта.

Мой первый инстинкт – позвонить Слоан, но, учитывая, что не более десяти минут назад я сказала ей, что мне нужно перестать так сильно полагаться на неё, я этого не делаю.

Стою на кухне, рассеянно потирая большим пальцем ключ, и думаю о возможных объяснениях.

Дэвид не был склонен к прихотям. Он не стал бы посылать мне ключ в качестве некой игры. Он был серьёзным, зрелым, совершенно ответственным взрослым человеком. На самом деле, даже слишком ответственным. Я частенько дразнила его тем, что он состарился раньше времени.

Между нами была разница в возрасте в десять лет, но иногда, когда он был в одном из своих «припадков», мне казалось, что ему пятьдесят.

Дэвид был единственным ребёнком, чьи родители погибли в автокатастрофе, когда он только окончил среднюю школу. У него не было другой семьи, кроме меня. Он переехал на озеро Тахо со Среднего Запада за год до того, как я с ним познакомилась, и устроился работать на горнолыжные подъёмники на курорте «Северная Звезда». Летом он водил туристов на экскурсии по озеру для компании по прокату лодок. Он был в отличной форме, прирождённый спортсмен и любил бывать на свежем воздухе. Дэвид упражнялся так много, как только мог.

Это помогало ему лучше спать. В те дни, когда ему приходилось пропустить тренировку, он становился беспокойным и взволнованным, расхаживал, как животное в клетке.

В такие ночи он просыпался, дрожа и обливаясь потом.

Я зарабатывала больше денег, чем он, но никого из нас это не волновало. У него был талант к сбережениям и инвестициям, и мы оба были бережливы, так что в финансовом отношении мы прекрасно подходили друг другу. Мои родители оставили мне дом, когда вышли на пенсию и переехали в Аризону, чтобы жить в кондоминиуме с полем для гольфа, так что мне повезло, что я не платила взносы по ипотеке.

После нашего медового месяца Дэвид собирался переехать ко мне.

Очевидно, у судьбы были другие планы.

Когда раздаётся стук в дверь, я чуть не выпрыгиваю из своей кожи. Моджо зевает и переворачивается на другой бок.

Затем раздаётся звонок в дверь, и из-за двери доносится голос.

— Натали? Ты дома?

Это Крис.

Бросивший меня по телефону Крис, который сейчас заходит без предупреждения, когда у меня срыв из-за таинственного неопознанного ключа, который мой пропавший жених отправил мне по почте откуда-то из прошлого.

Он всегда выбирал дерьмовое время.

Когда я открываю дверь и вижу Криса, стоящего там в униформе, держащего шляпу в руке и застенчиво улыбающегося, моё сердце замирает. Я могу сказать, что это не тот разговор, который я хочу вести.

— Привет.

— Привет, Нат. — Его взгляд скользит по мне. Улыбка Криса тускнеет. — Ты в порядке?

Копы и их чёртов острый взгляд. Хотя он шериф, а не офицер полиции, у него чересчур обострённое чувство справедливости. Эта бдительность в режиме повышенной готовности, которая предполагает, что каждый собирается совершить преступление.

Мои щеки сухие, но он, наверное, учуял запах моих слёз.

Я ободряюще улыбаюсь.

— Ага. Отлично. Как ты?

— Я в порядке, спасибо. — Крис переминается с ноги на ногу. — Я просто хотел проверить, как ты.

Задаваясь вопросом, не приставала ли к нему эта назойливая Диана Майерс, я приподнимаю брови.

— Серьёзно? С чего бы.

Он на мгновение застенчиво смотрит в землю, покусывая нижнюю губу.

Этот очаровательный, мальчишеский взгляд. У него есть всё, что нужно Супермену – симпатичному ботанику, в комплекте с очками и ямочкой на подбородке. Ощущаю смутный укол сожаления о том, что никогда ничего не чувствовала к нему, потому что Крис был бы кому-то ужасно хорошим мужем.

Только не мне.

Он смотрит на меня, всё ещё опустив подбородок.