Безграничная

ГЛАВА 16. КЛАРА — ЯРКИЙ СВЕТ В ТЕМНОТЕ

Насколько я могу судить, каждый член совета собрался вокруг костра, к тому времени, как мы прибываем на луг в пятницу вечером, и когда мы вступаем в круг, я бережно держу в руках Веба. Вокруг становится тихо.

Я никогда не видела так много обеспокоенных лиц.

— Хорошо, — говорит Стефан через минуту. Видимо, он ведущий сегодняшнего события. –Займите места, вы, оба.

Великолепно. Никаких светских бесед, никакого «рады видеть вас целыми» — сразу к допросу.

Люди суетятся, чтобы освободить место для нас в передней части круга, и мы садимся на корточках в траву. Я оборачиваю Веба одеялом более плотно, будто это защитит его от всех любопытных взглядов. Он вытягивает крошечную ручку в направлении огня, его золотые глаза отражают свет.

— Прежде, чем мы откроем тему для обсуждения, — говорит Корбетт Фибс, выступая вперед, — мы бы хотели услышать о том, что произошло из ваших уст. Таким образом, мы все будем проинформированы и сможем понять, что происходит.

Я позволяю Кристиану рассказать. Я изо всех сил стараюсь сохранить свое лицо беспристрастным пока слушаю, как он без прикрас рассказывает о событиях, прям как мы и договорились, подъезжая сюда, не вдаваясь слишком сильно в грязные подробности. Кристиан рассказал все просто: Нас разоблачили. Азаэль хотел ребенка Анжелы. И именно он и приказал одному из своих приспешников убить Анну Зербино, а затем ушел, забрав Анжелу, и оставив остальных, чтобы они сожгли театр. Мы нашли, где Анжела спрятала Веба, забрали его и, сражаясь за выход из «…Подвязки», убежали. Голые факты того, что произошло.

После этого совет засыпал нас вопросами. Кристиан не знал, как отвечать: «Как Азаэль узнал о ребенке?» и «Как Анжела узнала, что надо спрятать ребенка, прежде чем появились Черные Крылья?», и, наконец, «Как мы их побороли?»

— Сияющим мечом, — отвечает Кристиан, вызывая коллективное аханье. Я полагаю, владение сияющим мечом не является общеизвестным знанием среди них. — Мой дядя обучил меня.

Первая ложь, которую мы планировали рассказать сегодня.

Плохо, что мы не можем быть полностью честными с советом, но если что-то и укоренили в нас с Кристианом родители так это то, что мы никогда не должны признаваться, что являемся Триплами. Никому. Мы даже не хотим давать им знать, что Триплы существуют. Поэтому, когда Корбетт попросил нас рассказать историю, нам пришлось закрутить ее так, как нужно нам, не раскрывая себя или Веба. Только Корбетт и Билли знают правду.

— Значит тело девушки, которое они нашли в «…Подвязке» не принадлежало Анжеле, –утверждает кто-то. Я нахожу источник голоса — Джулия. Голос несогласия на каждой встрече, что мы проводили в прошлом году. Не самый любимый для меня человек.

— Нет, Азаэль забрал Анжелу, — отвечает Кристиан.

— Почему? Чего он от нее хочет? — спрашивает Стефан.

— Она его дочь, — отвечает Кристиан. — По крайней мере, это то, что он говорил. Ярлык, который он повесил на нее.

Мое горло сжимается. Азаэль использовал Пена, чтобы следить за Анжелой. Все это время, все, что она чувствовала к Пену, все, что она думала, что знала о нем, было ложью. Он выполнял приказы. Казалось, он не наслаждался ими, но это не меняет правды. Она была для него работой.

Если я думала, что выражение лица Стэфана было серьезным раньше, то сейчас оно апокалиптически серьезно.

— Я понимаю, — говорит он. — И кто отец ребенка Анжелы?

— Какой-то парень из школы, — отвечаю я быстро. Ложь номер два.

Стэфан хмурится. — Какой-то парень?

— Его имя Пирс. Он живет в нашем общежитии. Не важно, кто отец ребенка, — добавляю я, мой голос звучит громче, чем обычно. — Мы должны найти Анжелу. Мы должны вернуть ее. Веб нуждается в ней. Так что я, действительно, надеюсь, что у Вас есть какой-то потрясающий план.

Тишина. Даже Корбетт на мгновение выглядит неуверенным.

— У нас есть план, — говорит он мягко. — Но он включает в себя ребенка, а не Анжелу.

— Что Вы имееете в виду? Как он может включать в себя ребенка, но не Анжелу? — Я прижимаю Веба ближе к себе.

— Мы считаем, что будет лучше, если вы отдадите ребенка Билли. Она согласилась заботить о нем, ухаживать за ним и защищать его до того, как станет ясно, как дальше будут развиваться события.

— Как дальше будут развиваться события? — восклицаю я. — Что это значит?

— Клара, — бормочет Кристиан. — Успокойся. Они делают все возможное.

— Что, тебя это не заботит? — бросаю я ему вызов. — Анжела — одна из нас. Она была похищена. Разве мы даже не попытаемся вернуть ее назад?

— Не то, чтобы мы не заботимся, — отвечает Билли. До этого момента она молчала, сидя перед огнем, помешивая угли палкой. — У нас нет сил, чтобы спасти ее. Из того, что вы нам рассказали, — ее глаза встречаются с моими через огонь, означая «из того, что вы рассказали мне», — звучит так, будто они забрали ее в ад.

Я знала это. Они забрали ее в ад, и я не сделала ничего, чтобы остановить их.

Я прочищаю горло. — Ну, тогда, мы должны вытащить ее оттуда.

Корбетт печально качает головой. — Мы не можем отправиться в ад. Даже если бы мы имели возможность перемещаться между измерениями, будет невозможно найти ее. Ад велик так же, как и земля, по крайней мере мы так думаем. Ты не можешь надеяться на то, что сможешь найти Анжелу без проводника и мыслей насчет того, куда идти.

— Проводника? Такого как ангел? — спрашиваю я.

Корбетт почесывает свою бороду. — Настоящий, чистокровный ангел мог бы это сделать. Но никто из нас такого не знает.

Мой отец может нам помочь, думаю я, но он сказал, что собирается уехать на некоторое время. Он сказал, что я должна сделать это самостоятельно. Он сказал, что не может мне помочь.

Мы должны найти другой способ.

— Мы думаем, что вы двое были очень храбрыми и столкнулись много с чем, — говорит Билли, в то время как мой мозг бурлит от новой информации, и все члены совета бормочут свое согласие. — Вы сделали все, что смогли, и теперь мы сделаем все, что сможем, чтобы помочь вам. Я вызвалась забрать Веба, потому что думала, что это уберет с вас часть бремени.

— Но что нам делать? Если мы отдадим тебе Веба, куда нам идти? — спрашивает Кристиан.

Билли кивает, будто ожидала вопроса. — У нас были некоторые разногласия по этому поводу, но большинство из нас думает, что вы должны оставаться в подполье. Мы могли бы отправить вас во одно из наших сестринских поселений в любой точке мира. — Она вздыхает, будто идея полностью угнетает ее.

Моя надежда превращается в свинцовый шар страха в моем желудке. — Вы говорите, что мы не можем вернуться? К нашим прежним жизням. Никогда.

Она сочувственно улыбается. — Мы не можем принять это решение за вас. Но да, это то, что о чем я говорю. Общее мнение собрания состоит в том, что вам не безопасно возвращаться в Калифорнию.

Так вот оно что. Никакого Стэнфорда. Никаких фантазий о том, чтобы стать врачом. Больше никакой нормальной жизни. Мы собираемся начать все с начала.

— Я думаю, ребенок должен остаться с нами, — говорит Кристиан. — Мы прекрасно с ним справляемся.

— Разве Черные Крылья не будут искать пару с ребенком? — спрашивает из круга Джулия.

Заткнись, Джулия.

— Меня это не волнует, — яростно говорит Кристиан. — Веб остается с нами.

Потому что мы уже семья, и он чувствует это. Потому что мы ответственны за него. Потому что это меньшее, что мы можем сделать для Анжелы.

После этого говорить было нечего, и заседание закрылось. Билли, Кристиан и я идем через высокую траву к тропе, которая ведет нас обратно к грузовику. Спящий Веб прижимается к груди Кристиана, расположившись в сумке — кенгуру, которую нам одолжил кто-то из собрания. Здесь всегда лето, независимо от того, какое сейчас время года, и я стараюсь поймать момент, чтобы насладиться сладким воздухом, запахом травы, свежей воды и летними полевыми цветами. Небом, незапятнанным облаками. Звезды ярко парят над нашими головами.

Я в буквальном смысле волочу свои ноги. Что-то внутри меня не хочет покидать это место. Будто я жду, пока что-то еще произойдет.

Я перестаю идти.

— Что? — спрашивает Кристиан. — Что случилось?

Я не могу заставить себя идти дальше. Я плачу. Все это время, с той ночи, как сгорела «….Подвязка», с тех самых пор, как все развалилось, часть меня онемела. Тихая. Парализованная. Но сейчас слезы льются ручьем.

— Ох, малышка, — говорит Билли, обнимая меня руками и покачивая. — Просто дыши. Все будет хорошо, вот увидишь.

Я не вижу. Как все может быть хорошо, если мы собираемся оставить Анжелу в аду? Я отстраняюсь и вытираю глаза, после чего снова начинаю рыдать. Я думала, мы найдем решение нашей проблемы здесь. Думала, что смогу, наконец, сделать что-то с тем, что произошло той ночью в «….Подвязке». Спасти Анжелу. Но вот она я, сдаюсь. Возвращаюсь в подполье. Убегаю.

Я трусиха. Неудачница. Слабачка.

— Клара, — говорит Кристиан. — Ты самый сильный человек, которого я знаю.

— Ты не должна брать все это на себя, — говорит Билли. — Я здесь ради тебя, малышка. И этот парень тоже здесь ради тебя. — Она дергает подбородком в сторону Кристиана. — Мы все в команде Клары, все на этом лугу, каждый из нас на твоей стороне, даже Джулия. — Она строит гримасу, и я подавляю смех, который выходит, словно рыдание. — Конечно, сейчас все мрачно. Поставь нас один на один с Черными Крыльями, мы все слабы. Нам страшно. Нас легко победить. Но вместе мы сила, с которой нельзя не считаться.

Я киваю, вытирая глаза футболкой, и стараюсь улыбнуться. Это не справедливо с моей стороны ожидать слишком многого от собрания. Они всегда пытались помочь нам. Они даже предложили отправить пару разведчиков на этой неделе, чтобы найти Джеффри и предупредить его, но не думаю, что он к кому-то из них прислушается.

— Мы должны опираться друг на друга, — говорит Билли, сжимая меня.

— Спасибо, — я перемещаю вес, тяжело облокотившись на нее, и она смеется.

— Вот это моя девочка, а теперь идем. Давайте, выведем вас к дороге. — Она продолжает обнимать меня рукой, пока мы идем к краю луга. — Звони мне, — говорит она на том моменте, где мы должны попрощаться. — В любое время, днем или ночью. Я тебя прикрою.

— Подожди, — говорю я. — Я поворачиваюсь к Кристиану. — «Я хочу присоединиться к собранию», — говорю я. Не знаю почему, но мне стыдно сказать ему об этом. Но это так. — «Официально, я имею в виду», — уточняю я, так как кажется, что в каком-то смысле я была членом этой группы на протяжении всего этого времени.

Я думала об этом все четырнадцать часов поездки из Небраски. Хотя, даже дольше. Я думала о том, чтобы стать частью собрания с тех пор, как впервые оказалась на лугу. Мы с мамой это обсуждали. Я спросила ее: — Возможно ли сейчас мое присоединение к совету? — она улыбнулась и сказала, что я должна все решить для себя сама.

— Это не то, что будет легко сделать, — сказала она. — Это огромное обязательство, ты понимаешь, связать себя с этими людьми на всю жизнь.

— Обязательство? — повторила я. — Ну, когда ты так об этом говоришь, может быть, я подожду.

Она рассмеялась. — Ты узнаешь, когда придет время, — ответила она.

Сейчас я чувствую, что время пришло.

— «Ты не возражаешь»? — спрашиваю я Кристиана.

— «Нет, конечно, нет», — отвечает он. Он понимает. Он присоединился к собранию в прошлом году, но он не говорит почему.

— «Я сделал это, потому что хотел быть их частью», — говорит он. — «Знаю, с виду они могут выглядеть как спорящая, придирчивая, полу разобщённая семья, но под всем этим, они стараются делать правильные вещи. Они сражаются на хорошей стороне. Просто делают это так, как умеют».

Он вспомнил, как они пришли, когда его мать убили. Защитили его. Утешили его. Приходили с едой, чтобы он не голодал, пока его дядя учился готовить десятилетнему вегетарианцу. Они тоже стали его семьей.

Я поворачиваюсь к Билли, которая терпеливо ждет, пока я что-то скажу вслух. — Я не знаю правил, должна ли я быть приглашена и выполнить специальные задания, но я хочу присоединиться к собранию. Я хочу бороться на стороне добра. — Мой голос дрожит на слове «бороться», потому что я не умею бороться. Я уже это доказала. Но это не борьба с сияющим мечом, о которой они говорят. Кристиан прав — это семья, единственная семья, которая у меня осталась. Мне надо что-то сделать. Я должна отстаивать что-то ощутимое и хорошее, как делала моя мама. Я должна попытаться. — Могу я сделать это, прежде чем уйду?

— Еще бы! — говорит она, и идет со мной искать Стефана. Мы находим его, откинувшимся на один из этих складных стульев для кемпинга, стоящих рядом с его тентом, читая большую книгу в кожаном переплете.

— Клара хотела бы присоединиться к нам, — говорит ему Билли.

В течение двух секунд Стефан думает, что она имеет в виду то, что я хочу присоединиться к ним для поджаривания зефира, но затем он видит взгляд на моем лице. — Ах, — говорит он. — Вижу. Я позвоню остальным.

В течение десяти минут я стою во внутреннем кольце беспорядочно распростертого круга ангельских кровей, весь совет снова собрался в центре луга, и каждый из них смотрит прямо на меня. Я стараюсь не ежиться. Стефан задает мне единственный вопрос: — Ты обещаешь служить свету, бороться на стороне добра, любить и защищать других, кто служит вместе с тобой?

Я говорю, что обещаю. В каком-то смысле, это напоминает свадебную церемонию.

Собрание раскрывает свои крылья. Я видела, как они делали это раньше с моей мамой, когда прощались с ней в последний раз, в то время, пока я была здесь. Но теперь я в центре круга. Сейчас ночь, поэтому, когда они вызвали вокруг меня сияние, то это ощущается, как восход солнца в моей душе. Я не чувствовала сияния со времен «…Подвязки», и что-то высвобождается внутри, когда поток света хлынул на меня. Я чувствую тепло впервые за неделю. Я чувствую безопасность. Чувствую себя любимой. Их свет заполняет луг, и это отличается от сияния, которое я вызываю в себе, оно полнее, словно бьющееся сердце каждого человека в круге — это мое сердце, их дыхание — мое дыхание, их голоса — мой голос.

— «Бог с нами», — говорят они на латинском (я полагаю, что это девиз команды), их слова нарастают вокруг меня. Клара — яркий свет в темноте. Яркий свет в темноте.

— Я подумываю о Чикаго, — говорит Кристиан на следующий день после того, как мы возвращаемся в Линкольн. Он сидит за обеденным столом в нашем гостиничном номере, просматривая что-то в интернете на своем ноутбуке.

Я смотрю с того места, где готовлю утреннюю бутылочку для Веба. — И что ты думаешь о нем?

— Мы должны переехать туда, — говорит он. — Я нашел для нас прекрасный маленький домик.

Я быстро теряю счет тому, сколько ложек порошкообразного детского питания насыпала в бутылку. — Ох, дом. — Он просматривает дома. Для нас. Хоть мне и стало легче после благословения на лугу в ту ночь, идея прятаться с Кристианом и Вебом, создавая совершенно новую личность для себя, до сих пор не казалась правильной.

Но Кристиан был этим взволнован. Строил планы.

Он видит шокированное выражение на моем лице или просто чувствует это. — Клара, не переживай. Мы можем делать все очень медленно. Один шаг за раз, во всем. Давай останемся здесь на пару недель, если хочешь. Я знаю, это тяжело.

Знает ли он? Сомневаюсь. «Уолтер умер», думаю я. «Кристиан единственный ребенок. Он ничего не оставляет позади».

— Это не справедливо, — говорит он тихо. — У меня есть друзья в Стэнфорде. У меня тоже там жизнь.

— Перестань читать мои мысли! — восклицаю я. Затем сухо добавляю, — Я должна покормить Веба, — и покидаю комнату.

Думаю, я веду себя по-детски. Кристиан не виноват, что мы в бегах.

После того, как Веб накормлен и переодет, я крадусь обратно на кухню. Кристиан закрыл свой ноутбук. Он смотрит телевизор. И с опаской поднимает на меня взгляд.

— Извини, — говорю я. — Я не хотела кричать.

— Все в порядке, — отвечает он. — Мы были взаперти.

— Присмотришь немного за Вебом? Мне надо прогуляться. Проветрить голову.

Он кивает, и я передаю ему Веба.

— Эй, хочешь потусить, маленький парень? — спрашивает его Кристиан, и Веб счастливо воркует в ответ.

Я иду прямиком к двери.

Снаружи идет дождь, но мне все равно. Прохладный воздух хорошо ощущается на моем лице. Я убираю руки в карманы свитера, поднимаю капюшон, чтобы прикрыть голову, и направляюсь в парк в нескольких кварталах от отеля. Тут пустынно. Я сажусь на скамейку и включаю свой телефон.

Я должна сделать еще кое-что, то, чего избегала, надеясь, может быть, что все это разрешится само собой. Но само собой это не разрешится.

Я должна позвонить Такеру.

— Ох, Клара, Слава Богу, — говорит он, когда я здороваюсь. Он спал, и я разбудила его, его голос хриплый. — Ты в порядке? — выдыхает он.

Я не в порядке. Его голос вызывает слезы у меня на глазах, зная, что я собираюсь сделать. — Я в порядке, — говорю я. — Извини, что не позвонила раньше.

— Я с ума сходил, беспокоясь, — отвечает он. — Ты сорвалась с места, неподготовленная и безумная, и всякое такое, и затем «….Подвязка» была во всех новостях. Мне так жаль, Клара. Я знаю, Анжела была твоей лучшей подругой. — Он выдыхает. — По крайней мере, ты в безопасности. Я думал, ты была…. я думал, ты могла быть….

Мертва. Он думал, что я могла быть мертва.

— Где ты? — спрашивает он. — Я могу приехать и встретиться с тобой где-нибудь. Я должен увидеть тебя.

— Нет. Я не могу. — Просто сделай это, говорила я себе. Разберись с этим раньше, чем все выйдет из-под контроля. — Слушай, Такер, я звоню, потому что ты должен кое-что понять. У нас с тобой нет будущего. Я даже не знаю, какое будущее у меня, на данный момент. Но я не могу быть с тобой. –Одинокая слеза скатывается по моему лицу, и я нетерпеливо ее вытираю. — Я должна отпустить тебя.

Он раздраженно вздыхает. — Это не имеет значения, не так ли? — говорит он, его голос наполнен гневом. — Все, что я сказал тебе раньше, о нас, о том, что я чувствую, это не имеет значения. Ты делаешь выбор за нас обоих.

Он прав, но так и должно быть. Я продолжаю. — Я хотела сказать тебе, где бы я ни была, что бы ни случилось, я всегда буду думать о тебе, и то время, что мы провели вместе, это было самое счастливое время. Я бы сделала это снова, если бы у меня был выбор. Никаких сожалений.

Он замолкает на минуту. — На этот раз ты действительно прощаешься, — говорит он, и я не могу сказать, спрашивает ли он меня или просто пытается осознать это.

— Я, действительно, прощаюсь.

— Нет, — говорит он напротив моего уха. — Нет. Я не принимаю это. Клара…

— Мне жаль, Так. Я должна идти, — отвечаю я и вешаю трубку. И плачу. И плачу.

Я долгое время сижу на качелях, под дождем, думая и пытаясь взять себя в руки. Пытаюсь представить Чикаго, как это будет, но все, что я могу вообразить в своей голове — это гигантский серебряный боб²⁴ и кучу высоких зданий. И Опра²⁵. И «The Bears»²⁶.

Я смотрю на серые, движущиеся облака.

«Это моя судьба? — спрашиваю я их. — Быть с Кристианом? Уехать с ним? Защищать Веба, потому что его мать не может быть здесь? Это мое предназначение?»

У облаков немного ответов.

Впервые в своей жизни я мечтаю, чтобы ко мне вернулись видения. Я почти скучаю по ним, что иронично, я знаю. В последнее время каждую ночь, когда я проваливаюсь в недолгий сон, я думаю, вернутся ли они? Будет ли это та ночь, когда таинственные сцены будут проигрываться, словно кино за моими веками, и весь процесс начнется заново: разборка фрагментов, деталей, чувств, попытки понять, что они означают? В этот момент, прежде чем я закрываю глаза и отдаюсь ночной темноте, засыпая, мое тело напрягается под простынями. Мое дыхание ускоряется. Ожидая.

Надеясь, что видение все еще овладеет мною, и что Бог захочет, чтобы я что-то сделала. Что угодно.

Надеюсь на направление. Путь, по которому мне следует пойти. Знак.

Но видение не приходит.

Позади меня колокола на возвышающейся церкви из красного кирпича в нескольких кварталах от отеля начинают отбивать время. Я считаю удары — десять из них — и встаю. Я должна вернуться к Кристиану.

Но потом, как только затихает последний удар часов, ко мне приходит идея, словно гром среди ясного неба.

Я могу заставить себя увидеть видение. Или, по крайней мере, могу попытаться.

Я оглядываюсь. В парке больше никого нет, и это мне на руку. Вы должны быть сумасшедшими, чтобы выйти наружу в такой ливень. Я одна.

Я улыбаюсь и закрываю глаза. Фокусируюсь.

И сияние приходит, словно никогда меня и не покидало. Оно пришло. Во многом благодаря совету, думаю я.

Я представляю солнечный свет. Пальмы. Ряд из красных цветов вдоль дорожки из фиолетовых и коричневых камней, расположенных в клеточку.

Я думаю о Стэнфорде.

Я перемещаюсь.

Двор в значительной степени опустел, когда я захожу в «MemChu»²⁷. Следующие несколько шагов я практически бегу в церковь. Я не могу уйти надолго, думаю я. Кристиан будет беспокоиться.

Еще рано, и лишь один человек гуляет по лабиринту, когда я подхожу к лицевой стороне нефа²⁸. Парень в красном свитере что-то тихо себе бормочет, проходя по рисунку на полу. Я сбрасываю с себя влажные ботинки, захожу в круг и начинаю идти, медленно следуя поворотам и перипетиям узора, стараясь прочистить свою голову от всего, чем она забита.

Время медитировать. Некоторое время я волнуюсь, что могу начать светиться перед парнем в красном свитере, но кажется, он потерялся в собственных мыслях, и я не могу ждать.

Какое-то время я хожу по кругу, не думая и автоматически передвигая ноги, следуя за узором передо мной, а затем останавливаюсь и проверяю часы.

Я здесь 10 минут и даже близко не подошла к тому, чтобы увидеть видение.

Может это несбыточная мечта. Раньше я не могла заставить себя увидеть видение. Почему сейчас это сработает?

— Ты не получишь результат, который хочешь, если продолжишь смотреть на часы, — говорит голос. Я оборачиваюсь. На противоположной стороне круга в красном свитере стоит Томас.

Старый добрый Сомневающийся Томас.

— Спасибо, — отвечаю я сухо. — Бьюсь об заклад, ты не получишь результаты, которых хочешь, если продолжишь останавливаться, чтобы посмотреть, как дела у всех остальных.

— Извини. Я лишь старался помочь. — Его брови сходятся на переносице. — Как ты намокла?

— Ты часто сюда приходишь? — спрашиваю я вместо того, чтобы объяснить, так как это, не совсем то место, где я ожидаю найти парня, который, казалось, не мог оставаться достаточно долго в «счастливом» классе.

Он кивает. — С тех пор, как окончил тот класс. Это помогло мне спасти свой мозг от моей сумасшедшей жизни.

Его сумасшедшей жизни, думаю я. Насколько сумасшедшей она может быть?

— Я не очень хороша во всем этом, — признаюсь я, указывая на синий виниловый круг. Этим утром солнце, проходя через витражи, проливает буйство цвета на узор под нашими ногами. — Я не знаю, что делаю. Этого просто не происходит.

— Вот, — он снимает что-то с шеи и подходит с наушниками от айпода, которые он протягивает мне. — Попробуй это.

Ради опыта я вставляю наушники в уши. Он нажимает на плэй, и меня наполняет хор мужских голосов, поющих на латинском. Григорианский хорал²⁹.

Снова Томас удивляет меня. Я бы отметила его как любителя рэпа.

— Мило, — говорю я ему.

— Я не знаю, что они говорят, но мне это нравится, — отвечает он. — Это помогает.

Я слушаю.

Panis angelicus fit panis hominum … Хлеб ангелов становится хлебом мужчин…

Иногда не так уж и отстойно понимать любой язык на земле.

— Теперь пройдись, — говорит Томас. — Просто ходи и слушай, пусть твой разум очистится.

Я делаю то, что он говорит. Я не думаю о том, чего хочу. Я не думаю об Анжеле, Вебе или Кристиане. Я хожу. Монахи поют у меня в ушах, и я слышу их, словно стою среди них, и на мгновения я останавливаюсь в центре круга и закрываю глаза.

Пожалуйста, — думаю я. — Пожалуйста. Покажи мне путь.

Вот когда видение поразило меня, будто грузовик Мак³⁰.

И я уношусь прочь.