Безмолвный мир Николаса Квина

32

Здание синдиката было закрыто, а штат распущен вплоть до дальнейших распоряжений. Только Ноукс исполнял привычные обязанности. Он-то и впустил полицейских.

Усевшись за письменный стол Бартлета, Морс начал с увлечением щёлкать переключателем, зажигая то красную, то зелёную лампочку. Он был похож на маленького мальчика с новой игрушкой. Льюису стало ясно, что, как обычно, черновую работу придётся делать ему одному.

Через полчаса, после того как Льюис методично проверил сейф (и не нашёл ничего интересного), Морс, до сих пор рассеянно озиравший комнату, наконец соизволил включиться в дело. В верхнем правом ящике письменного стола ему не удалось найти ничего, кроме аккуратной стопки официальных бланков синдиката. Морс лениво отделил листок и взглянул на команду научных сотрудников, ныне сильно поредевшую:

Гм-м… Машинисткам было дано указание вычеркнуть Бланда и снизу допечатывать Квина. Теперь это уже не требуется. Достаточно вычеркнуть первые три строчки. Гораздо быстрее… И останутся эти двое… Интересно, попросят ли мисс Хайт исполнять обязанности секретаря? Станут ли объявлять конкурс на замещение вакансий? Или синдикат просто прикроют? А если не прикроют, то, видит Бог, не выйдет из Дональда Мартина заместителя секретаря. Слишком хлипок. И помоги, Боже, тем молодым парням, которые могут быть назначены сюда на должность, если Моника вильнёт им своим обворожительным задом. Морс достал «паркер» и неторопливо вычеркнул имена доктора Бартлета, Филипа Оглби, Джорджа Бланда. Да, остались только двое. Теперь можно несколько месяцев греховодничать всласть. Несколько месяцев! Ха! Столько же пробыл здесь Квин. Этого времени не хватило даже, чтобы заказать новые бланки: Николас Квин… Морс мысленно возвратился к некоторым эпизодам того необычного урока, на котором он присутствовал. Смог бы Квин справиться с работой, если бы окончательно потерял слух? Наверно, нет. Читать по губам — это, конечно, прекрасно, но даже учительница допустила ошибку, верно? Когда он спросил её…

Морс буквально застыл на месте. Казалось, что кровь отхлынула от рук и плеч, тело выше пояса онемело и покалывало. О Боже, нет! Нет! Не может быть! О святая Дева Мария, о все святые и ангелы — нет! Трясущейся рукой он написал рядом два имени и понял, что не может говорить спокойно.

— Льюис! Брось заниматься ерундой. Поди сюда, возьми этот листок и подойди к двери.

Озадаченный Льюис поступил так, как ему было сказано.

— Что ещё, сэр?

— Я хочу, чтобы ты прочитал мне эти две фамилии, шевеля одними губами. Не надо их шептать. Скажи только ртом, если тебе понятна моя просьба.

Льюис постарался.

— Ещё разок, — приказал Морс, и Льюис подчинился.

— Ещё раз… ещё… ещё… ещё. — Морс кивал, кивал, кивал и кивал. Когда он заговорил опять, в его голосе трепетало возбуждение. — Бери пальто, Льюис. Здесь нам больше делать нечего.

Сначала она ничего не говорила, но Морс был неумолим.

— Вы сами смыли кровь? — Он задавал этот вопрос уже десятый раз. — Боже, да вы, наверно, ослепли, если не понимали, что происходит. Сколько ещё женщин у него было? С кем он был прошлой ночью? Не знаете? Неужели вы никогда не догадывались? Это вы смыли кровь? Вы? Или он сам? Не понимаете? Мне обо всём известно. Это вы её смыли? Мне обо всём известно.

Она вдруг окончательно сникла и разразилась горькими, истерическими рыданиями.

— Он сказал… было… дорожное происшествие. И он… он сказал, что он… пытался помочь… пока… пока не приехала «скорая». Это было… напротив… напротив Блэквеллза… и…

Отворилась дверь, вошёл мужчина.

— Какого дьявола? — Голос его прозвучал, как удар хлыста. Глаза горели первобытным, безумным гневом. — Что вам наговорил этот проклятый Руп, вы, вечно сующий нос не в своё дело?

Он приблизился к Морсу и резко ударил его в лицо, а тем временем миссис Мартин выбежала из комнаты с пронзительным визгом.

— Вам надо привести себя в форму, Морс. Вы едва держитесь на ногах.

— Это от пива, — пробормотал Морс. — Ай!

— Всё, последний шов. Зайдите ко мне через неделю, мы их снимем. С вами ничего серьёзного.

— Как хорошо, что рядом оказался Льюис. Иначе у вас было бы одним трупом больше.

— Ну, а он как, нормально?

Морс лукаво улыбнулся и кивнул.

— Доктор, это надо видеть, Господи, ты Боже мой!

Наутро в кабинете Морса наступил черёд Льюиса улыбаться.

— Сэр, должно быть, трудно говорить с зашитым ртом?

— Гм-м.

— Ничего? Тогда расскажите.

— Что тебе рассказать?

— Как, в конце концов, вы напали на Мартина?

— Я уже всё рассказал, хотя и не понимал до конца, о чём рассказывал. Я говорил тебе, что ключом к разгадке является глухота Квина. И это действительно так. Но я, продолжая думать, что он великолепно читает по губам, проглядел очевидную вещь: даже самый способный в этом деле иногда может допускать ошибки, и Квин не был исключением. Он Увидел, как Руп говорил с шейхом, и неправильно прочёл с его губ имя. На занятиях в классе слабослышащих я узнал, что самые распространённые трудности у них — это различить по губам согласные «п», «б» и «м», и если ты произнесёшь ртом «Бартлет» или «Мартин», губы движутся почти одинаково. «Б» и «М» совершенно идентичны, а вторая часть и той и другой фамилии как бы проглатывается. Но это ещё не всё. Бартлет — это доктор Бартлет, а Мартин — это Дональд Мартин. Попробуй произнеси. Очень маленькое различие, почти незаметное. А если это проговорить слитно, то глухому простительно перепутать. Дело в том, что Руп никогда не называл секретаря «Том», не так ли? Они с ним никогда не были на дружеской ноге и обращались друг к другу официально. Он называл его «Бартлет» или «доктор Бартлет». И шейх наверняка тоже прибавлял к его имени учёную степень. Но Мартин — тот был одним из них, одним из молодых сотрудников. Он был для них Дональд Мартин.

— На мой взгляд, это гениальное прозрение.

— Нет. Не совсем. Давно уже я заметил один-два болтающихся конца, которые почему-то никак не удавалось убрать. У меня было нехорошее ощущение, что ошибочно всё построение. Как ты изволил заметить, это совершенно не вяжется с его характером. Бартлет столько лет налаживал работу в синдикате, поэтому очень трудно представить его погрязшим в коррупции такого рода, не говоря уж об убийстве. Но я по-прежнему не мог понять, в каком ещё направлении указывают факты. Пока вдруг не забрезжил свет, когда мы сидели в кабинете Бартлета, после чего все болтающиеся концы стали сами собой связываться. Ты только подумай. Квин обнаружил — так он считал, — что Бартлет замешан в махинациях. Он ему позвонил. Он позвонил ему, Льюис! А ты можешь догадаться, как страшился Квин звонить кому бы то ни было. Всё дело в том, что он не мог говорить с ним об этом лицом к лицу, потому что не мог поверить в его виновность.

— И Квин сказал Бартлету, что он подозревает ещё и Рупа?

— Думаю, что так. Квин сам был человек замечательно свободный от всякой лжи, поэтому он, вероятно, сообщил и Бартлету и Рупу о своих подозрениях.

— Но тогда почему Бартлет ничего не предпринял?

— Должно быть, он подумал, что Квин слегка с чудинкой. Он обвинил его — секретаря! — в том, что тот торгует секретами синдиката, а если Квин полностью ошибался насчёт него самого, то почему он должен был считать, что тот прав относительно Рупа?

Льюис медленно покачал головой.

— На мой взгляд, немного натянуто, сэр.

— Если не принимать в расчёт остальное, то да. Но перейдём к Монике Хайт. Как объяснить всю ту гору лжи, которую она наговорила? Теперь довольно легко видеть, почему Мартин с радостью согласился с версией, которую они быстренько сочинили, когда Моника рассказала ему, что видела, как Бартлет выходил из кинотеатра. На самом деле я думаю, что он почти наверняка сам подстрекнул её ко лжи, потому что ему-то как раз и хотелось быть как-то связанным со «STUDIO 2». И позже, когда Моника узнала, что и Квин в тот день скорее всего был в «STUDIO 2», она быстро сообразила, что Бартлету не поздоровится, если она расскажет, что видела его там. И поэтому она продолжала скрывать правду. Почему, как ты думаешь, Льюис? Да по той же самой причине, по которой Квин не мог посмотреть в глаза Бартлету: потому что она не могла поверить в его виновность.

Льюис кивнул, теперь это казалось ему более убедительным.

— А самое главное, — продолжал Море, — это Оглби. Он беспокоил меня больше всего, Льюис, и ты сам задал ключевой вопрос: почему он не рассказал мне о том, что знал? Мне кажется, на это есть две возможные причины. Первое — это то, что Оглби был готов справиться в одиночку. Кажется, он во всём предпочитал одиночество. Кроме того, он знал, что жить ему осталось недолго, а предпринять собственное расследование совершенно неординарного события, о котором он случайно узнал, добавило бы соли в его пресную жизнь. Для него не имело большого значения, что при этом он рискует жизнью. Его жизнь так и так висела на волоске. Но это только моё предположение. Уверен, что была и вторая причина, притом гораздо более настоятельная. В его руки попало страшное свидетельство против Бартлета — человека, которого он знал и с которым работал четырнадцать лет, — но он не мог поверить в его виновность. Поэтому он решил не говорить ничего, что могло бы заставить нас подозревать Бартлета — во всяком случае, до тех пор, пока он сам не докажет его вину.

— Однако такой возможности ему не представилось…

— Да, — тихо сказал Морс. Он привалился к спинке кресла и осторожно потёр распухшую губу. — Раз уж мы заговорили, что-нибудь ещё, дружище?

Льюис мысленно вернулся к этому запутанному делу и понял, что даже сейчас оно не укладывается как следует в его голове.

— Получается, что Мартин проделал всё то, в чём вы обвиняли Бартлета?

— Именно так. Даже больше. Мартин убил Квина в то же самое время и почти тем же способом. Преступление было совершено в кабинете Мартина, у которого была точно такая же возможность сделать это, как и у Бартлета. Разумеется, он подвергался несколько большему риску, но зато он разработал всю операцию — по крайней мере, до момента убийства — с педантичной тщательностью. Видишь ли, план созрел сразу после того, как Бартлет назначил на пятницу пожарную тревогу. Но в синдикате об этом было объявлено только в понедельник, поэтому у них оставалось не так уж много времени и приходилось по ходу дела импровизировать. В целом, я считаю, они использовали удачный момент, но уж слишком им хотелось быть умными — особенно в этой истории со «STUDIO 2», — и это в конечном счёте принесло им уйму ненужных неприятностей.

— Не сердитесь на меня, сэр, но нельзя ли об этом поподробнее? Я до сих пор…

— Думаю, «STUDIO 2» вообще не входил в первоначальный план, хотя, конечно, могу ошибаться. Первоначально, должно быть, задумывалось сделать так, чтобы у любого, кто заглянул бы в ту пятницу в кабинет Квина, сложилось бы впечатление, будто он на рабочем месте. Немного топорно, но вполне сносно: записка секретарше, куртка на стуле, открытый шкаф и тому подобное. Далее, после убийства Квина нервы Мартина, надо думать, были на пределе. Должно быть, он вздохнул с огромным облегчением, когда уговорил Монику провести с ним остаток дня: чем меньше людей осталось бы после обеда в офисе в ту пятницу, тем лучше. Кроме того, быть с Моникой — значит обзавестись надёжным алиби, если вдруг что-то пойдёт не по плану. Как я уже сказал, не думаю, что на том этапе существовало хоть отдалённое намерение подбросить на труп Квина использованный билет в кино. Однако вспомни, что произошло. Мартин и Моника решили солгать насчёт своего посещения кинотеатра. И тогда Мартин начал критически оценивать ситуацию. Должно быть, он понял, что тщательно подготовленная попытка убедить всех в том, что Квин был жив-здоров и находился в синдикате, бесплодна. Некого было убеждать. Бартлет пребывал в другом месте — он это знал; он сам и Моника тоже отсутствуют; Квин мёртв, а Оглби обедает с заведующим типографией и, может быть, не вернётся в офис вообще. Итак, ему в голову приходит прекрасная мысль: надо, чтобы Руп подложил в карман Квина билет в кино.

— Но когда?..

— Погоди минутку. Уйдя из кинотеатра — кстати, Мартин мне солгал, и я должен был заметить это раньше. Он пытался протянуть своё алиби во времени, утверждая, что ушёл оттуда без четверти четыре, но, насколько мы знаем из рассказа Моники, они ушли вместе незадолго до конца фильма, примерно в три пятнадцать. Очевидно, им хотелось выйти до основной массы — так они меньше рисковали, что их увидят. Как бы то ни было, уйдя из кинотеатра, они отправились каждый своей дорогой: Моника поехала домой, и Мартин тоже, только по пути заскочил в синдикат, примерно двадцать минут четвёртого, никого так не застал — даже Оглби — и оставил свой билет в кабинете Бартлета, чтобы позже его взял Руп.

— Но Руп не знал, что…

— Дай сказать слово, Льюис. Мартин, скорее всего, написал коротенькую записку: «Положи это ему в карман» или что-нибудь в этом роде — и оставил её вместе с билетом и ключами. Затем, примерно через десять минут, вернулся Оглби, никого не нашёл и решил, что лучшей возможности порыться в кабинете Бартлета не представится. И его настолько озадачило то, что он там обнаружил, что он скопировал билет в свой ежедневник.

— А потом Мартин поехал домой, я полагаю?

Морс кивнул:

— И постарался при этом, чтобы его кто-нибудь увидел, особенно в принципиально важный период времени между половиной пятого и пятью часами вечера, когда, как ему было известно, Руп исполнял свою роль в этом преступлении. Должно быть, он подумал, что можно немного расслабиться; но тут, в самом начале шестого, ему позвонил Руп из квартиры Квина с досадной новостью, что домработница Квина… Ну а остальное ты знаешь.

Льюис дал услышанному уложиться в голове и наконец понял всю схему. Почти всю.

— А разносчик газет? Неужели Руп послал его с запиской Для Бартлета только затем, чтобы…

— Да. Только чтобы навредить Бартлету. Должно быть, Руп написал, что у него есть к нему неотложный разговор о подозрениях полиции — или что-нибудь в этом роде. Руп знал, конечно, что мы наблюдаем за ним, как ястребы, и поэтому медленно шёл к вокзалу, позволяя нам тем самым легко его выследить.

— Вы не разговаривали об этом с самим Бартлетом?

— Пока нет. После того как мы его отпустили, ему, бедолаге, надо немного прийти в себя. Несладко ему пришлось.

Льюис помялся.

— Есть ещё один вопрос, сэр.

— Да?

— Всё-таки Бартлет должен кое-что объяснить, верно? Я хочу сказать, ведь он действительно ходил в «STUDIO 2».

Морс улыбнулся настолько широко, насколько ему позволяли распухшие губы.

— Думаю, я смогу ответить тебе на этот вопрос. Бартлет, как все мы, человек. Может быть, он давно уже не созерцал прелестей Инги Нильсон, расстёгивающей блузку. Сеанс начинался полвторого, а так как в Бенбери он должен был выехать не раньше полтретьего, то он решил часок побыть старым похабником. Однако не надо его винить, Льюис! Ты слышишь меня? Не вини его. Должно быть, он вошёл в кинотеатр, как только открыли двери, занял место в амфитеатре, а потом, когда глаза привыкли к темноте, он увидел, что в зрительный зал входит Мартин. Но Мартин его не заметил, и Бартлет сделал то, что на его месте сделал бы любой, — он быстренько улизнул.

— И тут как раз его заметила Моника.

— Именно.

— Выходит, он так и не увидел фильма?

Морс печально покачал головой в знак согласия.

— Если у тебя есть ещё вопросы, оставь их на завтра. Сегодня вечером я тебя приглашаю в одно место.

— Но я обещал жене, что…

Морс придвинул к нему телефонный аппарат:

— Скажи ей, что ты немного задержишься.

Они сидели рядом в довольно многолюдном месте. Лишь надпись «Выход» ярко светилась зелёными буквами в полной темноте. Морс сам купил билеты — в амфитеатр. Как-никак, а это было чем-то вроде праздника.

— Господи, ты только погляди! — прошептал Морс, когда камера наехала на полногрудую белокурую красотку. Её грудь чуть не вываливалась из низкого выреза плотно облегающего фигуру платья.

— Снимай его! — закричали откуда-то с первых рядов, и преимущественно мужская аудитория с пониманием загоготала.

Морс уселся поудобнее и приготовился потешить свой основной инстинкт. Льюис с показной неохотой приготовился сделать то же самое.