Библейский рассказ для взрослых № 20: Башня

Я — Бог, Я должен тщательно подбирать слова Мои. Люди, как Я заметил, склонны принимать за постулат каждое Мое замечание. Как же раздражают это раболепие и низкопоклонство в Homo sapiens sapiens. В конце концов, есть разница между изящным обожанием и отъявленным заискиванием, но они ее просто не замечают.

Я всегда считал себя чем-то вроде родителя. Бог Отец, все такое. Но любящая мама, любящий папа или Высшее Существо, — это не обязательно снисходительные, се позволяющие мама, папа или Высшее Существо. Розги отложишь, пожалеешь мальца — целый вид испортишь. Иногда лучше быть строгим.

Был ли Я слишком пристрастен в случае с Даниилом Нимродом? Судил ли Я этого человека чересчур сурово? Ангелы Мои так не считают; они думают, что он с его безудержным тщеславием — Нимрод, несносный ребенок американской недвижимости, пришлепывающий свое имя все, от казино Атлантик-Сити до кондоминиумов Сан-Франциско, — сполна заслужил то возмездие, которое поучил. Выслушайте Мою историю. Рассудите сами. Вот то Я расскажу вам. Что касается казней, это наверняка было Моим самым творческим изобретением после саранчи, мошек, песьих мух, моровых язв, воспалений с нарывами, превращения воды в кровь, смерти первенцев, града, дождей из газов и жаб и тьмы вселенной. И весь прикол, люди, вот в чем: Я сделал это лишь с помощью слов.

Как Я уже говорил, Мне приходится тщательно подбирать Мои слова.

Мы все должны подбирать слова. Внимайте.

Как и многое, что случилось в безопасной, комфортной и бесцветной жизни Майкла Прита, все началось с телефона. «Дурацкий звонок», — сделал он естественный вывод. Не то чтобы он был атеистом или хотя бы агностиком. Регулярно посещал мессы. Голосовал за республиканцев. Но если вам звонит некто, утверждающий, что он — Всемогущий Бог, едва ли вы сразу в это поверите.

Впрочем, не все было так однозначно. Во-первых, позвонили по домашнему телефону, стоящему в спальне Майкла, а не по рабочему в офис. (Да и как бы смог какой-нибудь сумасшедший раздобыть этот строжайше засекреченный семизначный номер?) Во-вторых, звонивший заявил, что он именно тот самый анонимный чудак, который еще в восемьдесят третьем согласился платить по двенадцать тысяч долларов в месяц двенадцать раз в год за привилегию занимать роскошный пентхаус Башни Нимрода. И даже поднял сам себе арендную плату: еще тысяча в месяц при условии, что он въедет немедленно, даже несмотря на то, что атриум Башни был весь в строительных лесах и зашит фанерными панелями.

— Приходи в пентхаус, — повелел Майклу таинственный незнакомец, представившийся как Господь Бог Сил Небесных, Повелитель Вселенной, Архитектор Реальности, Высшая Сущность и так далее, и так далее. — Ровно в девять вечера.

Голос был высокий, дребезжащий и космополитический, что ли, говорил незнакомец без всякого акцента, как выпускники лучших университетов страны.

— Мы должны поговорить, ты и Я.

— О чем?

— О твоем боссе. — В голосе чувствовалось раздражение. — Ты знаешь о Данииле Нимроде больше, чем кто-либо другой на этой планете, включая ту расфуфыренную любовницу. На карту поставлено слишком много: судьба Земли, будущее человечества и тому подобное. Принеси с собой календарь деловых встреч.

— Если вы действительно тот, за кого себя выдаете, — попробовал возразить Майкл, намереваясь подловить чудака на явном отсутствии логики, — почему живете в Башне Нимрода?

— А ты считаешь, что Всемогущему Богу следует жить во вшивом клоповнике типа «Холидей инн»? Я что, по-твоему, псих какой-то? Ровно в девять вечера. Пока.

Майкл надел зеленый вельветовый костюм, недавно купленный в «Наполеоне», прихватил кейс из испанской кожи от «Леве», спустился в лифте с пятнадцатого этажа и вышел на улицу. Через несколько секунд желтое такси с горящим огоньком «свободно» загромыхало по Лексингтон-авеню, пробиваясь сквозь шквальный ветер и пелену снега. (Каждый год в это время одна и та же навязчивая идея одолевала Майкла: «Мне необходим личный водитель — я заработал хотя бы на эту малость».) Остановив такси, он залез в уютный салон, сиденья которого пахли старой кожей и краденым сексом.

— Башня Нимрода, — бросил он водителю-ямайцу в вязаной шапочке, с дредами и золотыми зубами. — Пятая авеню и…

— Да знаю, где это, шеф, — за что же еще вы, богатая публика, мне платите, как не за то, чтобы все знать? За что же еще вы кидаете мне столь щедрые чаевые?

Они пересекли Мэдисон-авеню, свернули на Пятую. Уже февраль, но город, казалось, никак не хотел расставаться с рождественским холодом: красные и зеленые огни светофоров, покрытые изморозью, переливающаяся в свете фонарей поземка. У пятьдесят шестого номера ямаец остановился.

— От двери к двери, э, шеф? — весело подмигнул он.

Майкл заплатил 9.50 по счетчику, подумав, добавил три доллара чаевых.

Охранников он узнал моментально — Мануэль и Джордж. Первый — высокий, тщедушный и суровый пуэрториканец, не говоривший по-английски, второй — самоуверенный и беспутный афроамериканец, оба одеты в ярко-малиновые френчи, которые миссис Нимрод выписала из Багдада. Днем охранники главным образом служили приманкой для туристов, прямо кусочек «Тысячи и одной ночи» в центре Манхэттена, но после восьми вечера представление заканчивалось, и деклассированный сброд, пытающийся из чистого любопытства вломиться в небоскреб, быстро обнаруживал, что эти парни — настоящие охранники с настоящим огнестрельным оружием.

— Buenas noches, сеньор Прит, — угрюмо буркнул Мануэль. Его тропический шлем поблескивал в розоватом свете, который просачивался из атриума.

— Какие новости о Пу-Ба? — поинтересовался Джордж, скорчив уморительную гримасу.

Медвежий кивер высотой в два фута выглядел на его голове как загнанный на дерево опоссум.

— Он в Японии, — ответил Майкл.

— Покупает ее? — хихикнул Джордж.

— Не совсем, — уточнил Майкл, потому что мистер ирод намеревался купить всего лишь остров Якусима.

Майкл вошел в атриум — ослепительно сияющее помещение, эпическое, гулкое и грандиозное, блистающее полированной бронзой, серебристо-серым с красными прожилками мрамором, привезенным из Брешии. Лифт проносил его мимо этажей с разноязычными магазинами. Уровень «А» — испанский «Леве»; уровень «Б» — французский «Журдан»; уровень «В» — немецкий «Бек»; уровень «Г» — итальянский «Пинейдер». Сгорбленное отражение Майкла перелетало с этажа на этаж, отскакивая от начищенных до блеска бронзовых вывесок — сутулые плечи, залысины, изможденное лицо с запавшими печальными глазами. Он вышел на уровне «Д», этаже, откуда начинал свое извечное низвержение многоскоростной каскадный водопад, в данный момент поставленный на «медленно». Проходя мимо антикварного салона Нормана Крадера, Майкл на ходу предъявил свой пропуск охраннику-вьетнамцу и шагнул в открытый лифт.

Пентхаус занимал шестьдесят третий этаж. «Заоблачный замок, — задумчиво бормотал Майкл, а барабанные перепонки вибрировали от сумасшедшей скорости подъема. — Небесный Сан-Симеон», — решил он, покидая лифт. На входной двери из цельного полированного дуба красовалось бронзовое кольцо, вставленное в ноздри бронзового же минотавра. Майкл постучал.

Дверь ему открыл Бог. В конце концов, ведь именно ак величал себя обитатель пентхауса.

— Привет, Я — Бог, — приветливо поздоровался хозяин. — В макроэволюции, квантовой механике и еврейской истории меня называют Богом.

Снова этот странный голос, только на этот раз профильтрованный давлением в ушах Майкла.

— Майкл Прит.

— Знаю, — молвил выдававший себя за Божественную Сущность. И добавил: — Все.

Смуглая кожа, стрижка а-ля «доблестный принц» и глубокие шоколадные глаза не позволяли сразу отнести его к какой-либо определенной национальности, возраст и пол тоже не поддавались определению. Несколько женственная грудь обтянута белым шелковым домашним халатом.

Они пожали друг другу руки.

— Полагаю, вам нужны доказательства, — продолжал владелец пентхауса, но уже с легким упреком.

Он повел Майкла в зал, застеленный ковровым покрытием, таким мягким и шелковистым, что гостю показалось, будто ноги его ступают по гигантскому куску сливочного масла.

— Полагаю, вы ожидаете какого-либо знамения.

Они обошли великолепный концертный «Стейнвей», оказались возле стеклянной панели размером с площадку для игры в сквош.

— Вуаля, — изрек хозяин, махнув рукой в сторону занесенного снегом города.

Раз уж я Бог, Мне легко было предоставить Майклу Приту убедительные доказательства. Сначала одним мановением руки изменил погоду. Исчезли снег, холод, февраль. Ап, и вот в Нью-Йорке знойная летняя ночь, нет ни слякоти, ни ветра. На термометре — девяносто один градус по Фаренгейту.

Это произвело на Майкла сильное впечатление, но его неверие сменилось сначала удивлением, а потом ужасом и потрясением лишь после того, когда Я заполнил небеса светящимися серафимами, поющими: «Неприступная крепость — Наш Бог», а улицы заполонили шеренги херувимов, раздающих жареных индеек бездомным алкоголикам.

Конечно, Я все вернул назад. Восстановил время года, отправил домой ангелов, стер все это из коллективного сознания. Если чрезмерно вмешиваешься в земные дела, как Я давно заметил, люди впадают в хроническое обалдение и забывают Мне поклоняться.

— Выпьешь?

— Да-а. Вы-пью. Пожалуйста.

Майкл был настолько потрясен, что выронил свой знаменитый кейс.

— Вы действительно Бог? Сам Бог?

— С тех пор, как Себя помню.

— В это трудно поверить. Вы меня понимаете, да? У Вас есть бренди, господин Бог, сэр?

Всемогущий неторопливо подошел к книжным полкам из красного дерева и взял два сверкающих коньячных бокала и хрустальный графин с медового цвета жидкостью.

— Хочу, чтобы ты Мне рассказал кое о чем, но, чур, начистоту. Исповедь, если угодно. Учитывая, что ты убежденный католик, возможно, Мне следует позвать священника…

— Зависит от прегрешения, — пробормотал Майкл, мрачно обдумывая реальность своего помешательства. — Если простительное…

— Ты ведь ненавидишь Даниила Нимрода, не так ли? — резко прервал его Бог, наполняя оба бокала бренди.

Челюсть у Майкла отвалилась, а разом оглохшие уши оттопырились.

— У меня не такая уж плохая жизнь. Нет, в самом деле. Да. Собственная квартира на Лексингтон-авеню, посудомоечная машина и телевизор с плоским экраном.

— Он заставляет тебя обращаться к нему «сэр».

— Не заставляет.

— Он полон самомнения.

Майкл отхлебнул коньяку.

— Любой, кто достиг таких высот, как мистер Нимрод, имеет право требовать к себе уважения, Вы так не думаете?

— Ты завидуешь. Я же вижу, весь позеленел от зависти. У него собственная яхта и любовница, его имя появляется в «Форчун» раз в месяц, а что у тебя, Прит? Не можешь назначить даже простого свидания. Ладно, не будем об этом. Давай сменим тему. Что ты можешь рассказать Мне о Пропасти Нимрода?

Майкл нахмурился; он покрылся испариной, словно попал в жару суррогатного лета, которое Бог недавно организовал в Манхэттене.

— Я не могу обсуждать этот проект.

— А Гора Нимрода — еще один секрет? Твой босс в восторге, когда его имя мелькает повсюду, не так ли? Он из тех, кто стремится быть замеченным.

Бог сел на вращающийся табурет у рояля и стал указательными пальцами выстукивать «Собачий вальс».

— Я хочу встретиться с ним. Лицом к лицу. Здесь.

— Он вернется из Японии лишь через две недели.

«Я сошел с ума», — решил Майкл, доставая из кейса деловой блокнот в обтянутом кожей переплете. Только конченые шизофреники записывают в свои графики даты встречи с Богом.

— День святого Патрика подойдет? — спросил он, просматривая март. — Сможем втиснуть Вас в десять утра.

— Замечательно.

В квадрате «17 марта» Майкл вписал: «10 утра — Бог».

— Я могу поинтересоваться темой?

— Скажу лишь, что, если твой босс не научится быть чуточку скромнее, его постигнет большая и страшная беда.

Никогда еще «Собачий вальс» не звучал для Майкла Прита похоронным маршем.

Бог знает, почему Майкл так легко убедил своего босса в том, что встреча со Мной необходима.

Проблем не возникло только потому, что человек, занимающий такое высокое положение, как Даниил Нимрод, никогда не исключает возможности того, что однажды с ним вступит в контакт Ваш Покорный Слуга. Ничего удивительного, что первое, о чем спросил босс Майкла, так это почему вдруг командует Бог — не лучше ли им встретиться в «Сарди»? Майкл попытался объяснить, что небоскреб как нельзя лучше подходит для подобного рандеву: Бог, возможно, распоряжается небом, твердью и обозримым космосом, но Башней-то владеет Нимрод, и только Нимрод.

Никогда не недооценивайте силу слова. Когда Я назначил Адама главным биологом в Раю — разрешил ему назвать тигра «тигром», кобру «коброй», скорпиона «скорпионом» — то тем самым предоставил ему нечто вроде суверенной власти над всеми тварями. Тогда как для тигра, кобры и скорпиона Адам и ему подобные остались совершенно непостижимыми, то есть безымянными.

Нимрод согласился с доводами своего секретаря. Итак, встреча произойдет в назначенное Мною время и в назначенном Мною месте.

* * *

«Чтоб им, этим ирландцам, — думал Майкл. — С их вшивым парадом». Куда бы они ни свернули, везде натыкались на заграждения с надписью «Полицейское управление Нью-Йорка», и шофер повел лимузин окольными путями, в результате чего они оказались на площади Объединенных Наций, за добрых десять кварталов к югу от Башни.

Мистер Нимрод, спокойный и невозмутимый мистер Нимрод, не возмущался. Когда они ехали назад в центр, он потянулся, сделал глоток «Кровавой Мэри» и начал задавать вопросы, на которые не было ответов.

— Как думаешь, Он позволит нам упоминать имя Его? — Мальчишеское лицо босса сияло восторженной улыбкой — впервые после неудачи с островом Якусима Майкл видел его счастливым. — Пойдет слух, кто проживает на шестьдесят третьем этаже, и — бац! — на следующий день мы сможем удвоить арендную плату.

— Полагаю, Он предпочтет сохранить определенную анонимность, — возразил Майкл.

— Как ты думаешь, что Он хочет мне продать?

— Не думаю, чтобы Он что-нибудь продавал. — Майкл посмотрел в глаза Нимроду. «Сколько в нем энергии, — думал секретарь. — Как же баснословное богатство способствует здоровью!» — У меня сложилось впечатление, что он считает вас, ну…

— Ну-ну?

— Излишне амбициозным.

Босс пожал плечами.

— Во Вселенной достаточно места для моих амбиций, — заметил он, смешивая себе еще одну «Кровавую Мэри». — А может, это совсем не товар — может, услуга. Как ты думаешь, Майкл, Он продает услуги!

— Что вы имеете в виду?

— Ну, знаешь, — бессмертие или еще что-нибудь в этом роде.

— Мне бы не хотелось гадать.

— Фотосинтез?

— Не спрашивайте меня, сэр.

Даже после того как они покинули лимузин и вошли в атриум, босс продолжал сводить Майкла с ума своими вопросами. Нимрод заходил в магазины, радовался удивленным ахам и выпученным глазам продавцов: Боже правый, сам Великий и Недоступный прохаживался среди товаров, словно обычный покупатель с Пятой авеню, как самый заурядный миллионер. В «Бек» он остановился, чтобы повосхищаться нимфенбергскими шахматами за 2300 долларов; в «Аспри» покрутил в руках часы с камнями — рубинами и лазуритами — за 117 000 долларов; в «Боттичеллино» купил своему новорожденному племяннику пару замшевых голубых пинеток за 85 долларов. Майклу казалось чудом, что они прибыли к порогу Божественной обители с опозданием всего на тридцать две минуты.

Хотя Хозяин, открывший им дверь, блистал непринужденными манерами, а на лице сияло радостное выражение, беспокойство не покидало Майкла. Бог был одет с соответствующей случаю элегантностью — серебристо-серый деловой костюм, белая хлопчатобумажная рубашка, бежевый галстук, тогда как бледно-желтые льняные брюки и черепахового цвета рубашка Нимрода выдавали небрежность, граничившую, как опасался Майкл, с непочтительностью.

Нимрод пожал Всевышнему руку.

— Слава о Вас бежит впереди Вас, Господи.

— Как и Ваша, — ответил Хозяин, скромно опуская веки.

Бог повел гостей в зал. Теперь крышку «Стейнвея» украшала дивная композиция из оранжерейных орхидей необыкновенной красоты.

— У меня есть подарок для Вас, Господи, — сказал Нимрод, — я могу называть Вас «Господом Богом»?

Всемогущий утвердительно кивнул и в свою очередь спросил:

— А Я могу называть вас просто Даниилом?

— Разумеется.

Нимрод щелкнул пальцами, сверкнули бриллианты. Майкл распахнул свой кейс из испанской кожи и вытащил экземпляр книги «В яблочко: как разбогатеть на недвижимости».

— Поставить автограф? — поинтересовался Нимрод.

— Сделайте одолжение, — молвил Бог. — И позвольте преподнести вам ответный подарок, — добавил Он, снимая с полки из красного дерева Новую Международную Библию.

Они надписывали свои книги в течение минуты, показавшейся Майклу вечностью.

— Сатурн, — промолвил наконец Нимрод.

— А? — переспросил Бог.

— Ну, тот стиляга. С кольцами.

— У Юпитера тоже есть кольцо, — заметил Бог. — Об этом даже в «Уолл-стрит джорнэл» писали.

— Я дам Вам семьсот пятьдесят, — заявил Нимрод. — Восемьсот, если заключим сделку до конца месяца.

— О чем Вы говорите?

— Я говорю о Сатурне — готов купить Сатурн за восемьсот миллионов долларов.

— Сатурн?

— Я буду его застраивать, — пояснил Нимрод. — Как только приберу к рукам программу Канаверала, буду ежедневно выпихивать в космос больше туристов, чем посещает Париж за целый год.

Тут Майкл почувствовал, что просто обязан вмешаться.

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, господин Бог, сэр, но ведь Сатурн — всего лишь газовый шар, да?

— Я бы не говорил «всего лишь». — Бог надул губы, будто обиженный ребенок. — Впрочем, да, твердью там не пахнет. Весь смысл в кольцах.

— Тогда торги закрываются, — заявил Нимрод, хлопнув ладонью по крышке «Стейнвея».

— А они никогда и не открывались, сукин ты сын, — возмутился Господь и сделал шаг к панорамному окну. Стекло было прикрыто толстыми шторами из ацетатного шелка фисташкового цвета. — Я не просил тебя устраивать здесь торги.

Майкл украдкой взглянул на Нимрода. Босс даже глазом не моргнул. Железные нервы, черт возьми.

— Как Я понимаю, у тебя грандиозные планы, — промолвил Бог, дернув за золотой шнурок. Шторы распахнулись, открыв впечатляющее зрелище: толпы людей, празднующих День святого Патрика, выстроились вдоль Мэдисон-авеню в ожидании парада. — Слышал, ты работаешь над проектом «Пропасть Нимрода».

Босс бросил на Майкла сердитый, леденящий кровь взгляд.

— Не мешало бы некоторым научиться держать язык за зубами, — буркнул Нимрод.

— Ваш секретарь ничего не разглашал, — усмехнулся всемогущий.

Нимрод подошел к окну.

— Конечно, существует проект «Пропасть Нимрода», ой Бог, по сравнению с ним Большой Каньон будет выглядеть маленьким ухабом. Послушайте, если Вы один из этих фанатиков-защитников окружающей среды, то Вам следует уяснить, что мы используем для земляных работ только обычную взрывчатку.

В комнату ворвалось форте медных труб. Начался парад.

— А еще планируется Гора Нимрода, — продолжал Бог.

— Нечто вроде Пропасти, — сказал босс, — только в противоположном направлении.

Всемогущий приложил ладонь к стеклу. Уже появились шеренги демонстрантов, извивавшиеся по Мэдисон-авеню, подобно длинному зеленому питону.

— Я хочу, чтобы ты оставил мысли о подобных проектах, — предупредил Он.

Нимрод нахмурился и мотнул головой, словно не веря ушам своим.

— Оставить? Что Вы имеете в виду?

— Можешь начать с того, что немедленно снесешь эту вульгарную и амбициозную Башню.

— Вульгарную? — переспросил Нимрод обиженно. — Вульгарную ?

— Розовый мрамор и полированная бронза — кого ты хочешь провести? Рядом с этим монстром Лас-Вегас кажется монастырем.

— Господи, должен Вам сказать, что пока что мы имеем только восторженные отзывы. Восторженные. Архитектурные критики из «Таймс» просто обалдели.

Всемогущий убрал длань Свою со стекла, на нем остался знак вроде тех, что рисуют на вывесках гадалки.

— Ты давно интересовался, какие здесь цены? Тридцать пять долларов за футболку от «Линды Ли», триста пятьдесят — за набор из солонки с перечницей от «Аспри», двадцать одна тысяча за золотую вечернюю сумочку от «Винстона» — право, Даниил, это вызывающе.

— Торговцы запрашивают столько, сколько им хотят заплатить, — пояснил Нимрод. — Так работает система.

— Значит, ты отказываешься прикрыть лавочку?

— А в чем, собственно, дело, Вы не верите в прогресс?

— Нет, — ответил Бог, — не верю. — Он похлопал по Библии Нимрода. — В прошлый раз, когда ваш человеческий род вконец обнаглел, Мне пришлось посеять семена раздора. Я дал всем народам разные языки.

— Да, и от всего этого вышла только одна головная боль, если хотите знать мое мнение, — вскинулся Нимрод, размахивая Библией, — особенно когда имеешь дело с азиатами.

— Сочувствую, — ответил Бог, усаживаясь бочком на рояльный табурет. — Впрочем, есть вещи похуже, чем неспособность понять партнера.

— И что же это? — спросил Нимрод.

— Способность до конца понять его.

Лоб босса напряженно сморщился.

— Да?

Развернувшись, Бог обратил лицо к Майклу и протянул правую руку — глаза Его горели, словно два раскаленных болида, врезавшихся в атмосферу. Достаточно было легчайшего прикосновения к протянутому указательному пальцу Всемогущего, всего лишь touche [17]чтобы белый слепящий свет окутал мозг Майкла, просочился во все ячейки коры и окутал его речевые центры.

— Вперед, — скомандовал Господь Майклу. — Говори.

— Что мне сказать?

— Просто говори.

— Д-даниил… — Майкл вздрогнул: никогда прежде не называл он босса «Даниилом». — Даниил, все дело в твоем чувстве неуверенности в будущем, граничащем с паранойей, — неожиданно для самого себя сказал он… Да, это происходило на самом деле — впервые в жизни Майкл действительно высказывал собственные мысли.

— Чувство чего? — недоуменно переспросил Нимрод.

— Неуверенности в будущем.

Усмешливое лицо босса напряглось и побагровело, словно его вот-вот хватит апоплексический удар.

— Да, денек сегодня определенно удался, — промолвил он, оттягивая золотую цепь в четырнадцать каратов, висевшую у него на шее. — Сначала Он наезжает на меня, а теперь еще и ты. Слушай, Майкл, после всего, что я…

Из горла Нимрода вырвалось натуральное лягушачье кваканье, когда Всемогущий опустил Божественную руку ему на плечо. Схватившись за голову, он, пошатываясь, шагнул на пушистый ковер и рухнул на колени, словно собираясь помолиться.

— Теперь твоя очередь, крутой, — изрек Бог.

Босс поднял растрепанную голову и глупо ухмыльнулся. Медленно и осторожно он снял туфли за двести долларов с ажурным узором и распрямился в полный рост.

— Если бы здесь сейчас оказался старик Фрейд, он предположил бы, что мои проблемы имеют сексуальную подоплеку, — тяжело вздохнул Нимрод. — Он, вероятно, подчеркнул бы фаллическую форму моего небоскреба. Надеюсь, я ясно изъясняюсь.

— В высшей степени ясно, — сказал Майкл, надевая пальто.

— Ясность — в этом все дело, — добавил Бог.

— Камо грядеши? — спросил Нимрод.

— Боюсь, что в Божественном космосе, который мы населяем, — сказал Майкл, засовывая кейс под мышку, — я больше не могу пытаться узреть истину, прикладывая силы в столь ограниченной области, как финансовые спекуляции. — И направился в файл. — Так что я ухожу в большой мир, где надеюсь обрести понимание природы высшей реальности.

— Дело в том, что я никогда не был уверен в том, что на самом деле люблю свою мать, — сообщил Нимрод, сильно помрачнев. — Юнг, конечно, спроецировал бы этот разговор в более мистическую плоскость.

— Даниил, я тебя отлично понимаю, — обрадовался Майкл.

И он действительно понимал.

Прошлой ночью Я перечитал Бытие. В целом написано неплохо, даже поэтично. В частности, нравится упоминание имени Моего как Всеведующего повествователя.

Не спрашивайте Меня, почему Я счел Башню в земле Сеннаар столь возмутительной. Просто счел, и все. «И вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать», — сказал Я. За этим последовало Мое известное всем проклятие: «Сойдем же и смешаем там язык их, чтобы один не понимал речи другого».

Но это их не остановило, не так ли? Они все равно делали все, что хотели.

На этот раз Я исправил свою ошибку.

Запрыгнув в лифт, Майкл нажал пуск. Мимо проносились магазины, и он вдруг понял, что в атриуме царит какая-то жуткая анархия. Вместо того чтобы продавать итальянскую спортивную одежду, служащие «Бьяджотти» увлеченно обсуждали творчество Данте. Вместо того чтобы покупать французскую обувь, толпа в «Журдане» организовала импровизированную «группу поддержки».

— Все дело в том, — всхлипывал паренек с заплаканными глазами, когда Майкл пробегал мимо, — что я все еще люблю ее.

На что стареющая дама ответила:

— Мы это видим, Уоррен, — видим.

Потрясающее зрелище ожидало Майкла, когда он проскочил через вращающуюся дверь и шагнул на Мэдисон-авеню. Толпа накинулась на демонстрантов — казалось, она ополчилась против самого святого Патрика. Люди бросали в участников парада битые кирпичи, засыпали их осколками бутылок, били свинцовыми трубами. Морозный воздух сотрясали вопли. Красными гвоздиками расцветали кровавые раны.

Со своего поста у входа с Пятьдесят шестой охранник Мануэль озадаченно созерцал дикий погром.

— И что думаете вы обо всех этих беспорядках? — спросил Майкл, подбегая к нему.

Ирландцы отбивались, используя все, что было под рукой, — жезлы, арфы, трубы, церемониальные дубинки.

— Зрители расшифровали подтекст парада, — ответил Мануэль.

Он избавился от своего акцента — или, скорее, сменил пуэрториканский мелодичный говор на неописуемую последовательность носовых звуков и модуляций Средне-Атлантических штатов.

— Подобное веселье как бы говорит: «На некотором нерелятивистском уровне мы, ирландцы, считаем, что являемся носителями высшей культуры».

— Не знал, что вы говорите по-английски, — изумился Майкл.

— На меня повлияли приливы. Мануэль поправил пробковый шлем.

— Я таинственным образом оказался сведущим в шифровании и расшифровке словесных посланий.

В этот момент из окруженной толпой шеренги вырвалась фигура — тамбурмажор в белом саржевом кителе, украшенном зелеными трилистниками, — и, шатаясь, поковыляла ко входу в Башню. Лицо перекошено от боли и залито кровью.

Мануэль кинул на незваного гостя враждебный взгляд, затем легонько тронул Майкла за рукав пальто.

— А теперь прошу меня простить, я на минутку отвлекусь и прострелю башку этому гребаному тамбурмажору. Видите ли, мистер Прит, я в принципе разделяю толкование толпы и воспринимаю как оскорбление скрытый этноцентризм этого мероприятия.

— Простите меня, — лепетал тамбурмажор, — но я невольно услышал ваше последнее замечание. Вы действительно намерены стрелять в меня?

— Я понимаю, почему, с вашей точки зрения, это неоправданная мера, — заметил Мануэль, вытаскивая «смит-и-вессон».

— Спешу заверить вас, что больше не являюсь ярым националистом, — промолвил тамбурмажор, отирая со лба кровь. — Как вы заметили, я начисто избавился от ирландского акцента. Более того, заговорил, как какой-нибудь чопорный выпускник английского колледжа.

— Я полагаю, вопрос в том, действительно ли смягчают национальный фанатизм, которому я собирался противопоставить свой револьвер, наша новообретенная языковая однородность и единство.

— Надеюсь, вы больше ничего не имеете против меня?

— Аu contraire [18], разве вы не понимаете, что теперь я могу ненавидеть само ваше естество, а не только ваши обычаи, национальные костюмы и язык? Я все еще чувствую в себе потребность пальнуть вам в голову из своей пушки, побуждаемый патологическими инстинктами, являющимися, по Дарвину, неизбежным наследием всех плотоядных приматов.

— Коль скоро вы ставите вопрос таким образом…

— Ergo [19]

Как только вылетевшая из револьвера пуля снесла ирландцу голову, Майкл понесся сломя голову по Пятой авеню.

— Хочу немедленно уехать отсюда! — крикнул он, запрыгивая в затормозившее такси. — Как можно скорее через Гудзон.

Водитель-ямаец пристально посмотрел Майклу в глаза. Потрясающе, но это был тот же таксист, который подвозил Майкла на первую встречу со Всемогущим.

— Судя по отчаянию в вашем голосе, — промолвил ямаец, — предполагаю, что вас привлекает не сам по себе Нью-Джерси, а скорее идея Нью-Джерси, — его мелодичный акцент полностью исчез, — психологическая конструкция, которую вы связываете с возможностью побега от языкового водоворота, в который мы сейчас попали. Я прав?

— Абсолютно, — ответствовал Майкл. Бессвязный и грозный ропот ширящегося бунта заполнил все вокруг. — Тем не менее я надеюсь, что вы все же доставите меня в Южный Хобокен.

— Тогда, вероятно, туннель Холланда — наш единственный шанс.

— Согласен.

Таксист вывернул из общего потока, поймал зеленую волну, автомобиль беспрепятственно проскочил Сороковые и Пятидесятые и так до самой Двадцать девятой улицы, где повернул на Седьмую авеню и покатил дальше на юг. Еще одна зеленая волна, и впереди замаячил туннель. И никто не взимает плату за проезд. Город делал все, чтобы поощрить эмиграцию.

Таксист сбавил скорость, направил автомобиль к загону из желтых разметочных пирамидок в форме ведьмовских колпаков.

— Вы не собираетесь проезжать через туннель? — испугался Майкл.

Бывший растафари [20] объехал резиновый конус, остановил машину и улыбнулся.

— Взгляните на диалектику возникшей ситуации. С одной стороны, я наемный шофер, и между нами пластиковая перегородка, символизирующая экономические и материальные барьеры, так сказать, классовые различия. С другой стороны, я могу оказать значительное влияние на вашу дальнейшую судьбу. Например, посредством злонамеренного или некомпетентного выбора маршрута я могу существенно увеличить вашу плату за проезд. Процесс дачи чаевых включает в себя подобные семиотические двусмысленности.

— Вот именно, — согласился Майкл, — если я вам недоплачу, моя скаредность может быть истолкована как расизм.

— Тогда как в том случае, если переплатите, вы равным образом подвергаетесь опасности быть обвиненным в расизме, ибо подобная щедрость без слов говорит о презрительном снисхождении.

— Короче, вы повезете меня в Южный Хобокен?

— Я оставлю огонек выключенным и поеду прямо в Нью-йоркскую публичную библиотеку, где надеюсь узнать, в частности, говорил ли Маркс что-нибудь о таксистах. Поедете со мной?

— Полагаю, я выйду здесь и воспользуюсь услугами другого водителя.

Но других водителей не было. По мере того как день клонился к вечеру, становилось очевидным, что город охватила широкомасштабная и спонтанная забастовка таксистов, кризис, обостренный аналогичным параличом метрополитена. Даже водители-нелегалы, леваки, как узнал Майкл, начали размышлять о своем месте в системе политической власти общественного транспорта, доселе не вызывавшем ни у кого ни малейшего интереса.

И дальше он пошел пешком. Медленно и осторожно вошел в туннель Холланда, тысячи закопченных, когда-то белых облицовочных плиток проплывали мимо него. Осторожность оказалась ненужной. Вокруг никакого движения не наблюдалось — ни единой легковой машины, автобуса, фургона, пикапа, тягача, трейлера или мотоцикла.

Наконец он увидел слабый безрадостный свет. На островке безопасности стояли две женщины, седая бродяжка и привлекательная кореянка-контролер, сборщица платы за проезд по туннелю, и о чем-то шумно и азартно спорили. Майкл Прит глубоко вздохнул, потер урчащий живот и стал размышлять о том, когда ему удастся поесть в следующий раз.

Итак, Мой план заработал. Одна половина планеты превратилась в семинар университетских аспирантов, другая — в поле битвы. Африканеры против черных, арабы против евреев, французы против британцев, коллективисты против капиталистов: каждый обертон презрения теперь услышан, каждый нюанс отвращения доходит до слушателя. Получившие, на свою беду, единый язык люди теперь не могут снисходительно относиться друг к другу ввиду возможных расхождений в толковании одних и тех же понятий. К своему полнейшему замешательству и абсолютному ужасу, они знают, что ничего не теряется при переводе, да и сама необходимость в переводе отпала.

Что касается самого Нимрода, он давно уже сошел с дистанции, эффективность его работы на уровне каменного века. Он ездит по Джерси на десятискоростном велосипеде, который украл у подростка-астматика в Байонне. Этим утром, понукаемый голодом, он вломился в спортивный магазин, схватил охотничий лук из стекловолокна и колчан со стрелами и покатил в направлении ущелья, по которому бурлит река Делавэр. Надеется к вечеру завалить оленя. Удачи, Дэнни.

Как уже говорилось, на этот раз Я попал в самую точку. И победил. Больше никаких безвкусных небоскребов. Никаких заносчивых космических кораблей многоразового использования, высокомерных ускорителей элементарных частиц. Ай да Я. Ай да умница. Ай да сукин сын.

Думаю, именно поэтому Я и получил эту работу.

Загрузка...