Библиотечка «Красной звезды» № 11 (515) - Помнить, откуда родом

Вячеслав Кондратьев: Говорю о своем поколении

Думается, нет нужды представлять Вячеслава Кондратьева. Его книги «Сашка», «Селижаровский тракт», «На поле Овсянниковском» пользуются у читателей большим успехом. Все творчество писателя посвящено поколению, которое навсегда «помечено» фронтовой юностью. С воспоминаний об армейской службе, боевом прошлом и началась наша беседа с Вячеславом Леонидовичем.

— В тридцать девятом году был объявлен ворошиловский призыв, и нас, студентов Архитектурного института, вызвали в военкомат. А через месяц наш воинский эшелон направлялся на Дальний Восток.

Поразила тогда дорога. До армии, кроме Москвы, столичных окрестностей и Ленинграда, я ничего не видел. А тут вдруг вся Россия открылась. Это было, конечно, интересно. Помню, когда поезд остановился у Байкала, один смельчак не удержался и рискнул искупаться. «Когда еще попаду на Байкал», — смеялся он.

Службу я начинал в железнодорожных войсках. Всех, кто за плечами имел десятилетку, сразу направили в полковую школу. Общевойсковую подготовку давали там серьезно. Нас учили, кроме эксплуатации железных дорог, стрельбе, тактике, рукопашному бою. Учебный день нередко длился по двенадцать часов. Ходили мы и в ночные походы. Словом, крутились вовсю.

И так почти полгода. А потом — назначение на путевую точку. Был командиром отделения.

— А в армию уходили с каким настроением? Не жалко было расставаться с институтом?

— Призыв в армию, естественно, расстроил все мои планы. Но где-то внутри сидело у меня такое чувство, что служба просто необходима, что надо пройти солдатскую школу.

Это чувствовал, видимо, не я один. Еще в военкомате я познакомился со студентом Литинститута поэтом Ильей Лапшиным. Он вообще уходил в армию с таким настроением, будто отправлялся в творческую командировку.

— Ваша первая книга «Сашка» вышла только в 1981 году. Почему вы так поздно обратились к литературе?

— Многие из моих сверстников, кто как-то любил литературу, давно хотели рассказать о войне. Видимо, потому, что понимали: это было самым главным в жизни нашего поколения. После демобилизации я даже повертелся одно время около Литинститута, но поступать почему-то не решился, хотя показать приемной комиссии было что. Остановило меня, наверное, несоответствие между тем, что писалось о фронте в войну и что видел на передовой я лично.

Надо было устраивать свою жизнь. Поступил в полиграфический институт, занялся художническим трудом, много работал в промышленной графике, в жанре плаката. Правда, одно время увлекся драматургией. Но пьесы мои были не о войне.

И вот только так называемая «лейтенантская проза» — повести Юрия Бондарева, Григория Бакланова, Василия Быкова, в которых была показана настоящая война, задела меня, что называется, за живое.

Первую попытку написать что-то о Ржеве я сделал в шестидесятом году. В перепечатке набралось страниц триста. Для себя назвал их «ржевской прозой». И вдруг почувствовал необходимость побывать на местах боев. Плюнул на все и поехал. Захватил рукопись и этюдник, думал, что, может, передовую напишу. Но на поле оказалось, конечно, не до живописи.

Бывшая передовая произвела неожиданное впечатление. Всюду валялись каски, ящики от патронов, торчали перья от невзорвавшихся бомб. И вот там, на Овсянниковском поле, полистав, сидя на опушке, свою рукопись, я понял, что написал совсем не то. Я тогда понял, как не надо писать о войне. Для того, чтобы понять — как надо, понадобилось еще четырнадцать лет.

— Но о войне ведь уже так много было к тому времени рассказано, в том числе и о ржевских событиях…

— Все эти годы я старался прочитать все самое заметное, что появлялось о войне. Но, понимаете, даже «лейтенантская проза», наиболее близкая мне по духу, не отражала того, что видел я. Видимо, у каждого из миллионов воевавших была своя война. Но именно своей войны я в книгах и не находил. Мне казалось, что, например, о Ржеве в литературе почти ничего не было сказано. Одно стихотворение Твардовского не давало полного представления о том, что творилось в войну под Ржевом. Правда, в середине шестидесятых годов появились повести Елены Ржевской. Но Ржевская описывала ту войну, которую знала и видела она. Ржевская служила военной переводчицей в штабе армии. С позиции штабного переводчика она и рассказывала о прошлом. Рассказывала честно и талантливо.

Но моя война — это стойкость и мужество солдат и офицеров, это страшный пехотный бой, это мокрые окопы. Моя тайна — это нехватка снарядов, мин. Мы даже не всегда могли ответить на каждодневные обстрелы немцев. У нас не хватало зенитных орудий. Немцы долбали нас на бреющем. И я сел за «Селижаровский тракт».

Была написана уже половина книги, как вдруг перед глазами возник образ Сашки. Он взял меня в плен. И весь семьдесят четвертый год я писал только «Сашку». «Селижаровский тракт» заканчивал спустя два года.

— Вячеслав Леонидович, вы по образованию художник. Помогает ли вам первая профессия в литературном творчестве?

— Видите ли, у художника обычно развита зрительная память. Я, например, до сих пор помню многие детали боев. Это, конечно, служит хорошим подспорьем в литературной, работе.

Кроме того, плакат и графика приучили меня безжалостно отсекать все ненужное, лишнее.

— Многие годы вы выступаете за сбор солдатских воспоминаний. Почему это необходимо?

— Наше общество пока еще не в полной мере осознало, какую ценность представляют солдатские мемуары. В основном проявляется интерес к письмам. Их собирает, насколько я знаю, архив ЦК ВЛКСМ. Дело это хорошее, нужное. Но понимаете, письма не могут дать полной картины минувшего. На фронте они проходили, как правило, две цензуры: цензуру официальную, военную, и цензуру сердца. Многие фронтовики не хотели лишний раз беспокоить своих родных, поэтому в письмах они часто отделывались лирикой: мол, все у них в порядке. А воспоминания фронтовиков позволяют, существенно расширить, опознания современников о войне.

Сейчас журналы почти не печатают воспоминания простых бывалых людей, печатают только известных. Доводы редакций в общем-то понятны: не так уж много рукописей написано на хорошем литературном уровне. Но, может, и не надо, чтобы каждый фронтовик, берясь за воспоминания, непременно претендовал на литературу? Пусть человек пишет, как может, пусть даже коряво, стилистически неправильно, но — правду.

— К теме войны сейчас обращаются писатели, родившиеся и выросшие уже после Дня Победы. Как вы к этому относитесь?

— Когда за военную прозу берется не очевидец событий, я открытий не жду. Уже сразу думаю, что эта проза в своей основе будет вторичной. Так оно обычно и случается.

Вот год назад «Новый мир» напечатал повесть тридцатилетнего инженера. Сделана она добротно. Но если судить по большому счету, ничего нового о войне автор читателю так и не сообщил, зато допустил ряд неточностей.

Не понравилась мне и пьеса Дударева «Рядовые». Она основана на литературных реминисценциях. В ней много «липы». Вся пьеса построена на хорошо знакомых режиссерам ходах. Поэтому режиссеры так и ухватились за постановку «Рядовых».

Другое дело — поэзия. Там можно передать чувства, эмоции. Скажем, в песнях Владимира Высоцкого точно уловлена фронтовая дружба. Но проза, как и драматургия, требует конкретности, точности состояния человеческой души.

Вообще я считаю, что писатель должен писать, как правило, о своем поколении. Свое он знает до мелочей. Почему многие литераторы моего поколения почти ничего не пишут о молодежи? Нам это трудно. Кто расскажет, например, мне о тонкостях из жизни сегодняшних подростков? Не знаю…

— Над чем вы работаете?

— Закончил роман «Красные ворота». Он о сорок восьмом годе. Уже три года нет войны. Но мои герои еще продолжают ею жить. Роман — о поисках фронтовиками своего места в мирной жизни.

— Вячеслав Леонидович, молодежь охотно читает ваши книги. Что бы вы пожелали тем, кто вступает во взрослую жизнь, кто готовится стать защитником Родины?

— Всем ребятам, кому предстоит стать в армейский строй, я желаю понимания того, что военная служба просто необходима и для Родины, и для них самих. Служба умеряет непомерные амбиции. Она делает из мальчишек мужчин.

Хотя под конец нашего разговора вроде и не совсем удобно вновь обращаться к личным воспоминаниям, а все же позволю себе одно отступление. Когда я проходил службу в полковой школе, некоторые мои сослуживцы нарочно совершали незначительные дисциплинарные проступки. Они хотели, чтобы их отчислили из школы и направили в какую-нибудь часть служить рядовыми. Тогда рядовые служили два года, а младшие командиры три. Совершил однажды проступок и я, правда, не нарочно, так уж получилось. Однако заместитель начальника полковой школы посчитал, что я все подстроил специально. До сих пор помню, как он с обидой выговаривал мне, что, мол, зря я боюсь армии, что учеба в полковой школе дает не только воинские навыки, но в чем-то готовит и к мирной жизни и прежде всего учит общению с людьми.

Жизнь показала, как правы были наши командиры. Преодоление трудностей службы пошло нам только на пользу. Навыки, полученные в армии, пригодились на всю дальнейшую жизнь.

Желаю сегодняшним воинам хорошей и честной службы.