Библия сегодня

ЛЮБОВЬ С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА: ИАКОВ И РАХИЛЬ У КОЛОДЦА

Из всех библейских героев зависть мне внушал лишь один — Иаков, и не потому, что он владел таким множеством овец, и не потому, что он стал отцом Двенадцати Колен, нет, я завидую его первой встрече с Рахилью, возлюбленной его, у колодца в земле «сынов востока». Любой мужчина, испытавший трудности во время первого свидания, конечно, поймет мои чувства.

В каком-то американском журнале я однажды наткнулся на рекламу книги, рекомендуемой в качестве руководства для мужчин, которые хотели бы узнать, как легче всего познакомиться с женщиной. Среди прочего реклама обещала потенциальному покупателю пятьдесят неотразимых вступительных фраз, пятьдесят словесных изысков, предназначенных для того, чтобы опутать женское сердце паутиной тонкого мужского остроумия.

Разумеется, можно просто отмахнуться от этой идеи, как от очередной модной американской панацеи, но это было бы проще всего. При всей ее нелепости нельзя не признать, что порождена она вполне реальной мужской проблемой. Не всех нас мать-природа наделила лицом Роберта Редфорда, фигурой Берта Рейнольдса и красноречием Менахема Бегина. А потому мы страдаем синдромом «первой встречи». В каменном веке кандидаты в покорители сердец, желая произвести впечатление на своих волосатых возлюбленных, сражались с пещерными медведями. Теперь мы вынуждены прибегать к приемам не таким опасным, зато куда более сложным. Нам приходится распускать наши псевдоинтеллектуальные павлиньи хвосты, хвастать успехами (реальными или присочиненными), ненароком упоминать прославленные имена в фамильярном тоне и пускать всякую прочую пыль в глаза. Любой, кто не забыл, какую чушь он нес во время первого свидания, обязательно восхитится Иаковом.

Читавшие Библию, конечно, помнят, как Иаков по наущению своей матери Ревекки обманул старого ослепшего Исаака и украл отцовское благословение у Исава, своего брата-близнеца. Затем в смертельном страхе перед гневом брата бежал «в землю сынов востока», в Харран, к родне своей матери. Вот тут мы и застаем его. Юный наивный обитатель шатров стоит у колодца, куда пастухи пригнали свои стада на водопой. Иаков не был ни охотником (в отличие от своего огненно-рыжего брата), ни любителем приключений. А потому он с облегчением услышал, что пастухи знают его дядю Лавана. В разговоре выяснилось, что устье колодца накрыто тяжелым камнем и отвалить этот камень можно только общими усилиями всех пастухов. Таким образом, никто не мог напоить свое стадо вне очереди, превысив положенную ему долю драгоценной влаги.

В эту минуту к колодцу приблизилась прелестная пастушка, и, указав на нее, пастухи объяснили Иакову, что она — его двоюродная сестра Рахиль. Так Иаков впервые увидел юную девушку, ставшую великой любовью его жизни, а со временем и его женой. (История Иакова и Рахили, бесспорно, одна из трогательнейших историй любви, какие только знает мир. Кстати, Рахиль — единственная женщина во всей Библии, чья красота описана дважды: «красива станом и красива лицем».) Но как бы то ни было, едва эта очаровательная девушка подошла к колодцу, Иаков в ошеломлении совершил то, чего можно было бы ожидать от Самсона, но никак уж не от него: «Подошел Иаков, отвалил камень от устья колодезя и напоил овец Лавана, брата матери своей. И поцеловал Иаков Рахиль, и возвысил голос свой и заплакал».

Откуда взялись у Иакова такие силы? Среди того, что нам о нем известно, есть только один случай, когда он показал мощь своих мышц — в таинственной борцовской схватке с Ангелом Божьим у Иавока, но произошло это много лет спустя. По сравнению со своим задиристым братом и племянниками-террористами Иаков выглядит прямо-таки хрупким созданием, миролюбивым антигероем. И все же одного взгляда на обворожительную кузину оказалось достаточно, чтобы превратить его в силача из силачей. Он играючи отвалил тяжелейший камень, словно тот был сделан из папье-маше.

Подвиг Иакова несомненно поразил всех очевидцев, включая Рахиль. Разумеется, она еще не знала, что этот сногсшибательный незнакомец — сын ее тети Ревекки из Святой Земли. Застыв в изумлении, она увидела лишь, что неизвестный молодой красавец без всякого труда один сдвинул камень, напоил всех ее овец, а затем, она не успела и дух перевести, нагнулся и поцеловал ее на глазах у всех пастухов. Какое потрясающее начало!

Согласно Библии, он ее поцеловал, поплакал и лишь тогда объяснил, что приходится ей родственником. Манера поведения то ли изысканно светская, то ли возмутительно нахальная, это уж как посмотреть. Однако именно так Иаков покорил сердце Рахили. Назовись он сначала, эффект был бы полностью утрачен. С точки зрения Рахили, все произошло лучше некуда. Сперва незнакомец демонстрирует свою недюжинную силу, затем деликатную заботливость, а затем — романтическую пылкость. И только потом, разразившись слезами, сообщает, что он сын Ревекки. Теперь Рахиль понимает, почему он позволил себе обойтись с ней столь вольно, и, разумеется, прощает его, а затем ей остается только побежать к отцу и сообщить ему про гостя. По дороге домой Рахиль уж конечно тысячу раз вновь пережила эту сцену, а ее губы все еще горели от поцелуя незнакомца. Пусть он ей и двоюродный брат, но это был поцелуй влюбленного.

И знаменитый этот поцелуй стал яблоком раздора среди комментаторов Священного Писания. В конце-то концов невозможно, немыслимо было допустить, чтобы Иаков — патриарх, родоначальник Двенадцати Колен, муж до того праведный в глазах Бога, что получил новое имя и стал Израилем, — чтобы он оказался повинен в плотском желании или хотя бы в нескромном поведении. А потому мудрецы израильские не поскупились на всевозможные толкования, убеждающие нас, что добродетельность Иакова поистине ничем не запятнана.

Один из этих толкователей, Моше бен Нахман (Нахманид), авторитетно указывает, что «Рахиль была еще ребенком, слишком юной девочкой, чтобы пробудить мужское чувство, и что грамматически (sic!) совершенно очевидно, что поцелуй был не в губы, а в темя или в плечо».

Другой комментатор настаивает на том, что все поцелуи похотливы за исключением трех: поцелуя возвеличивания, какой Самуил дал Саулу, когда помазывал его на царство; поцелуя душевного облегчения, каким Моисей после долгой разлуки поцеловал Аарона, и поцелуй прощания, каким Ноеминь поцеловала Орфу. Однако в этом списке не учтено решение рабби Танхума бар-Аббы (Палестина, IV век н. э.) включить в него «поцелуй между родственниками, каким Иаков поцеловал Рахиль», свою двоюродную сестру.

Но как бы ни относиться к такому толкованию, факт остается фактом: оно не учитывает, что Рахиль, когда Иаков целовал ее, во всяком случае, не знала о своем родстве с ним. (Разумеется, она-то была лишь матриархом, тем не менее мудрецам следовало бы подыскать то или иное приличное объяснение поведению этой девицы.) Иаков же, со своей стороны, вполне отдавал себе отчет, как именно поступает, откладывая на самый конец сообщение о том, кто он такой. И задним числом становится ясно, что поступил он правильно: этот поцелуй у колодца поддерживал страсть Рахили семь долгах лет и одну неделю.

То, что Иаков разрыдался, едва поцеловав девушку, ясно характеризует его эмоциональное состояние, хотя наши ученые мудрецы и этому отыскали совсем иное истолкование. Некоторые считают, что Иаков заплакал, внезапно спохватившись, что позабыл привезти подарки своим родным. В конце-то концов его дедушка Авраам, отправляя своего раба Елиезера в Харран подыскать невесту Исааку, снабдил старика богатыми дарами.

Но есть и другие объяснения. Один комментатор утверждает, что, поскольку Иаков обладал даром пророчества, в тот момент он уже знал, что Рахиль не будет погребена рядом с ним. А еще один придерживается мнения, будто Иаков зарыдал от стыда: он понял, что пастухи осуждают его, возмущенные развратным поведением, которое он позволил себе со своей кузиной.

Мудрые объяснения мудрыми объяснениями, но совершенно очевидно, что слезы Иакова были и слезами радости. Ему пришлось бежать из родного дома, спасаясь от разгневанного брата. Затем он много дней странствовал по чужим краям, не зная, какая угроза может подстерегать его за следующим холмом. И вот наконец-то он в безопасности! Вот сейчас его радушно встретят родные его матери. А поскольку он еще не мог знать, какой негодяй его дядя Лаван, то и дал волю своим чувствам. Плохое осталось позади. Впереди его ожидало только хорошее. На горизонте манила любовь. Вот Иаков и разрыдался от облегчения и благодарности.

Рахиль заметила слезы Иакова. Юная пастушка видела этого молодого человека в действии, а теперь поняла, насколько он нежен душой. Она знала, что в ее жизни настал поворотный миг. Внезапно перед ней появился молодой незнакомец из дальней земли. Эта их первая встреча у колодца была чудесной даже в мельчайших деталях. Величайшей удачей для них. Такое неугасимое воспоминание было необходимо им обоим, чтобы обретать в нем поддержку в течение последующих лет среди грядущих тяжких испытаний.

В этот день Иакова ждал еще один поцелуй — поцелуй Лавана, отца Рахили, человека, который испортил ему, как мог, следующие двадцать лет жизни. Если Иаков и правда обладал даром пророчества, по утверждению одного из мудрецов, то остается лишь пожалеть, что ему не открылось, как Лаван обманет его почти тем же способом, каким он, Иаков, не так давно обманул своего слепого отца Исаака.

Иаков остался у Лавана и начал трудиться на него. Месяц спустя Лаван осведомился у своего юного племянника: «Скажи мне, что́ заплатить тебе?» Но вместо того чтобы заключить с дядюшкой контракт — ошибка, которая ему дорого обошлась, — Иаков ответил просто: «Я буду служить тебе семь лет за Рахиль, младшую дочь твою». Вот так Иаков оказался в лапах у своего бессердечного и подлого дяди. Лаван без труда понял, как велика любовь Иакова к его дочери и на какие жертвы он пойдет ради нее. И тотчас же начал строить хитрые планы. В голове у него зародилась коварная мыслишка, осуществившаяся семь лет спустя.

Любовь слепа, гласит пословица, но именно любовь дала силы Иакову трудиться ради юной Рахили. Семь мучительных лет Иаков работал ради любимой не покладая рук. Двадцать лет спустя, когда он бежал от Лавана, он смог излить свой гнев на дядю: «Я томился днем от жара, а ночью от стужи; и сон мой убегал от глаз моих».

Но в Библии написано: «И служил Иаков за Рахиль семь лет; и они показались ему за несколько дней, потому что он любил ее». Всякий раз, когда я читаю этот стих, мое сердце обжигает зависть — зависть к тому, кто написал эту историю и сумел сочинить эту прекраснейшую из фраз, и зависть к Иакову, испытавшему такую великую любовь и полностью предавшегося ей, когда Рахиль, наконец, стала его женой.

Правда, эти первые семь лет прошли для Иакова, как дни, но его слова, обращенные к Лавану много лет спустя — «сон мой убегал от глаз моих», помогают нам понять, какие муки он терпел тогда. Для Иакова это были тяжкие годы, плохие годы. Ведь, по сути, он был рабом Лавана. Рабом холодного и корыстного человека. Лаван знал, что, во-первых, его жертва не может вернуться домой из страха перед местью брата, и, во-вторых, он знал, как глубоко тот любит Рахиль, его, Лавана, младшую дочь.

Однако в первую очередь Иаков был рабом любви. Жизнь в земле Харран четыре тысячи лет назад не слишком походила на жизнь в современном студенческом общежитии. Возможно, пригоняя овец с пастбища, Иаков иной раз и видел возлюбленную своей души, но, безусловно, он никогда не оставался с ней наедине, а уж о сколько-нибудь интимных отношениях и речи быть не могло. Библия посвящает этим семи годам всего один стих. Восполнять подробности предоставляется читателям — томление, сердечные муки, тоскливое одиночество.

В Библии можно найти бесчисленные параллели с нашими временами, и многие подходят к библейским персонажам и событиям с нынешними политическими мерками. Но конечно, имей Иисус Навин в своем распоряжении пару пачек динамита, да командуй царь Ахав хотя бы одной танковой дивизией, да проводись в дни царя Соломона демократические выборы, Библия была бы совершенно другой. Только сердце, исполненное, подобно сердцу Иакова, любви и томления, бьется в муках сегодня точно так же, как тогда в земле «сынов востока» у колодца.

Но даже терпеливый страдалец Иаков не мог вообразить, что день его свадьбы, суливший конец морю его бедствий, если воспользоваться словами Гамлета, станет кульминацией всех испытаний и мучений, которые он претерпел во имя любви.

До конца жизни помнил Иаков то утро, когда он проснулся, повернулся к своей жене и… «оказалось, что это Лия». В подобных случаях человек очень медленно осознает и воспринимает всю меру произошедшего. Сначала Иаков понял лишь то, что стал жертвой подлейшего обмана. Позднее, терзаемый жгучим стыдом и отвращением, он заново пережил в мыслях подробности своей брачной ночи: как он во тьме обнимал теплое, нежное тело, как шептал: «Рахиль, Рахиль» не в те уши, как познал Лию со всей полнотой своей любви к Рахили и томления, которые подавлял на протяжении семи лет.

Только тогда смог Иаков постичь всю горечь и унижение, какими обернулась эта ночь для обеих сестер: для той, что лежала в его постели и до утра слушала клятвы любви, обращенные к другой; и для той, что молча без сна лежала в соседнем шатре до зари и воображала происходящее на брачном ложе молодой пары. Эта тема требует великого искусства. Мы, читатели, способны лишь попытаться вообразить напряжение чувств, волны желания и мук, которые колебали ночной воздух под небесами Харрана.

Единственным, кто мирно почивал в ту ночь с набитым желудком и безмятежным сердцем, был Лаван, арамеянин. Уж конечно ему всю ночь снились сны, исполненные торжества и самодовольства. Его хитрость удалась, да еще с такой легкостью! Лавана нисколько не трогало, каким адом обернулась она для трех его жертв. Подменить Рахиль на Лию — подобную идею мог взлелеять только такой извращенный ум, как у Лавана. Только такой человек, как он, был способен настолько не посчитаться с чувствами других ради того, чтобы заполучить дарового работника еще на семь лет. Не месть, не садизм, не вражда двигали им, а всего лишь жадность грубого выжиги, алчность бездушного, паршивого землевладельца. (Если читателя удивляет такая моя эмоциональность, могу сказать только, что я искренне ненавижу этого прохиндея Лавана. И то, что Библия может внушать столь сильные личные чувства к своим персонажам, — еще одно свидетельство ее величия.)

Бесспорно, сам Иаков был далеко не ангел. Читатель, возможно, пришел к выводу, что его брачная ночь была ему карой за то, как он облапошил своего отца и брата, разумеется, с подачи его мамочки. Ведь именно Ревекка обложила его гладкие руки кожею козлят, чтобы слепой Исаак принял его за косматого Исава. Исаак заметил, что «голос, голос Иакова; а руки, руки Исавовы». И все же вопреки этому сомнению Исаак попался в расставленную ему ловушку и благословил самозванца. Гнуснейший обман, нанесший смертельный удар и Исаву, и Исааку: отцовское благословение в те дни имело колоссальную важность. Когда они поняли, что обмануты, их реакция была много сильнее, чем Иакова, когда он обнаружил в своей постели Лию. Исаак «вострепетал», а Исав «поднял громкий и весьма горький вопль».

Для достижения своих целей Ревекка и Лаван одинаково воспользовались неспособностью их жертв что-либо видеть. «Исаак состарелся, и притупилось зрение глаз его», а Иаков буквально находился во тьме. Но ведь Ревекка и Лаван были сестрой и братом, скроенными по одной мерке. Ну а в том, что касается надувательства и нравственной низости, они сущие близнецы.

Расчет Лавана на готовность Иакова отработать ради Рахили еще семь лет оправдался полностью. И теперь, когда Иаков стал мужем обеих сестер, все еще страдая от потрясения, каким обернулась его брачная ночь, его любовь к Рахили подверглась новой проверке. Она выдержала тяжкие испытания самопожертвования и тягостного ожидания. Теперь ей предстояло выдержать будничные трудности семейного быта — на фоне сложных отношений внутри его семьи.

В первые годы брачной жизни Иакова Лия рожает ему сыновей, оставаясь нелюбимой, а Рахиль бесплодна, но любима. Вот что кроется за разнообразными горестями этой семьи. Иаков никогда не скрывал, что отдает предпочтение Рахили. Так и написано: «Господь узрел, что Лия была не любима, и отверз утробу ее, а Рахиль была неплодна». Надрывающие душу страдания Лии — которые тоже надо поставить в счет ее отцу — четко отражены в именах, которые она дает сыновьям, рожая их Иакову одного за другим. «Лия зачала, и родила сына, и нарекла ему имя: Рувим; потому что сказала она: Господь призрел на мое бедствие; ибо теперь будет любить меня муж мой. И зачала опять, и родила сына, и сказала: Господь услышал, что я не любима, и дал мне и сего. И нарекла ему имя: Симеон. И зачала еще, и родила сына, и сказала: теперь-то прилепится ко мне муж мой; ибо я родила ему трех сынов. От сего наречено ему имя: Левий».[1] Нам не известно, любила ли Лия Иакова до свадьбы, но совершенно ясно, что, оказавшись нелюбимой женой, она поставила себе целью завоевать его сердце. Ее оружием стала плодовитость. И как бы ни шокировала нас ее тактика, будущее доказало, что расчет этот оказался верным.

В тот момент Рахиль все еще наслаждается положением любимой жены. Читателю ясно, что почти все свое свободное время Иаков проводит с Рахилью, но никто его не винит: ведь он с самого начала отдал предпочтение ей, и это было известно всем. Да и к браку с Лией его принудили против его воли. Тем не менее Иаков по натуре — человек семейный, и четверо его маленьких сыновей — Рувим, Симеон, Левий и Иуда, — естественно, наполнили его сердце горячей любовью. Со временем часть этой любви пролилась и на Лию. Ревность между сестрами принимает обоюдоострый характер — Лия завидует любви Иакова к Рахили, Рахиль завидует материнству Лии. Подобная напряженная ситуация никак не обещает счастливого домашнего очага, а уж тем более если вспомнить все, что привело к ней. Медленно, но верно Рахиль начинает терять почву под ногами. Иаков уже не юный изнемогающий от любви пастух, тяжко трудившийся ради возлюбленной. Теперь он отец, муж, преуспевающий овцевод. Рахиль, ожесточившаяся, бесплодная женщина, лишь отдаленно напоминает юную красавицу у колодца в земле «сынов востока». История движется к кульминации — их первой большой ссоре.

Ссора вспыхивает, когда Рахиль ставит перед Иаковом ультиматум: «Дай мне детей; а если не так, я умираю». Вполне вероятно, что этому предшествовали стычки между сестрами — сцены, которые навряд ли доставляли Иакову большое удовольствие. В любом случае вспышка Рахили отдает истерикой, и, возможно, именно это вызывает гнев Иакова, полностью выводит его из себя, так как он грубо ее обрывает: «Разве я Бог, который не дал тебе плода чрева?» Тут нам вспоминается другая библейская супружеская пара в сходной ситуации — Анна и Елкана, родители пророка Самуила. И здесь в начальных стихах Первой книги Царств мы находим любимую, но неплодную жену, которой противостоит плодовитая соперница. И тоже бесплодная жена тревожится, ведет себя крайне нервно. И хотя я сомневаюсь, что Елкана был способен, как Иаков, на семь лет самопожертвования, он тем не менее показал себя чутким и добрым. «Анна! что ты плачешь, и почему не ешь, и отчего скорбит сердце твое? не лучше ли я для тебя десяти сыновей?» Возможно, это не слишком точная передача ситуации, но в словах Елканы есть теплота и заботливость. Иаков, бесспорно, такой чуткости не проявил.

Глава 30 Книги Бытия следом за отчаянной мольбой Рахили превращается в истинный праздник размножения: вновь и вновь друг за дружкой следуют страсть, «охота», мандрагоры, селекция, оплодотворение, ношение, роды, так что на свет появляется множество младенцев и ягнят. Плодятся и размножаются все и вся. В доме этим начинают заниматься даже служанки, а на лугах Иаков скрещивает своих овец и считает их приплод с головокружительной быстротой. Так и кажется, что все вокруг беременеют от одного только его взгляда — за исключением Рахили. Эпизод с мандрагорами знаменует конец главенства Рахили в доме Иакова как любимой жены.

И тут совершается чудо: после шести сыновей и дочери, рожденных Лией, и четырех сыновей служанок, утроба Рахили отверзнута, и у нее родится Иосиф.

«Снял Бог позор мой», — говорит она человеку, который ради нее батрачил четырнадцать лет — многозначительнейший намек на трагедию, постигшую их великую любовь. Общественные нормы тех времен, многие из которых и по сей день мешают нам жить, утверждая взгляд на женщину, как на детородную машину, а число сыновей делая меркой социального статуса и мужской силы, эти нормы погубили их отношения. Их любовь, вспыхнувшая пламенем безграничного самопожертвования и беспредельной готовности поступиться собой, выродилась в мелочные бухгалтерские подсчеты. Так и кажется, что речь идет о субсидии любви, выдаваемой отделом социального обеспечения романтических чувств.

У Авраама было два сына, как и у его сына Исаака. И только при Иакове плодовитость в доме и в овчарне превратилась в высшую добродетель. Согласно официальным записям в Книге Бытия, сыновья Иакова последовали его примеру, произведя на свет огромное количество отпрысков, ни один из которых не идет ни в какое сравнение с Авраамом. Первой жертвой синдрома «теплой колыбели» стала Рахиль. В конечном счете он ей стоил не только счастья и положения в доме, но и самой жизни.

По возвращении в землю Ханаанскую Иаков встречается со своим братом Исавом. Ничего хорошего он от этой встречи не ждал и постарался принять меры на случай нападения. Нас тут интересует тревога Иакова за Рахиль. Возможно, он в первую очередь заботится именно о ней потому, что она родила ему сына. Во всяком случае, готовясь к обороне, впереди он ставит служанок и их сыновей, а за ними Лию и ее детей. А вот Рахиль и Иосифа помещает позади всех, в самом безопасном месте. Это, безусловно, было пером в шляпу Рахили, вновь вознесенной на первое место. Пребывая в убеждении, что причина этому Иосиф, она старается снова забеременеть, о чем думала, еще когда нарекла своего первенца Иосифом,[2] сказав: «Господь даст мне и другого сына». И действительно, после нежданно счастливого примирения с Исавом Рахиль вновь понесла под сердцем. И вот вся семья отправляется из Вефиля на юг навстречу непоправимой беде. «И когда еще оставалось некоторое расстояние земли до Ефрафы, — рассказывает нам Библия, — Рахиль родила, и роды ее были трудны. Когда же она страдала в родах, повивальная бабка сказала ей: не бойся; ибо и это тебе сын». Так мы узнаём, что, даже умирая на скамейке повивальной бабки, Рахиль думала только об одном — подарить своему возлюбленному Иакову еще одного сына. О собственной жизни и безопасности она не думает. Все ее мысли отданы только долгу перед мужем, обязанности рожать ему сыновей, и ради этого она охотно принесла в жертву свою жизнь.

Безумное желание Рахили завоевать сердце мужа, подарив ему еще одного сына, вызывает противоречивые чувства: боль и жалость, гнев и восхищение. Ее жизнь могла бы сложиться совсем иначе. Будь у нее другой отец и другая сестра, живи она в другое время, ее жизнь была бы наполнена любовью и преданностью юноше, который поцеловал ее у колодца. Но Рахили суждено было иное. Ей пришлось заплатить высшую цену, и мы, читатели, бессильны что-либо изменить.

Библия не сообщает нам, как Иаков принял смерть Рахили. Он просто погребает ее и продолжает путь. Однако его любовь к Иосифу и Вениамину позволяет нам сделать вывод о том, какие чувства он к ней питал. Старшие сыновья не приносят ему ничего, кроме горя, и он посвящает себя сыновьям Рахили. Он был уже стариком, и у него осталось только одно светлое воспоминание — воспоминание о своей юной любви. Камень на устье колодца, тот первый поцелуй, семь лет. Теперь на пороге дряхлости среди своих жестокосердных сыновей, с Лией и двумя служанками он ощущает всю полноту своей утраты. Ведь он потерял то, чего многие так никогда и не обретают, — истинную любовь.

Много, очень много лет спустя после смерти матери Рахили современная поэтесса Рахиль — которой, как и ее тезке, пришлось делить свою любовь к возлюбленному с другой женщиной — написала:

Своему возлюбленному она написала другие стихи:

Рахиль, поэтесса, поняла больше всех мудрецов и комментаторов. Иаков ждал Рахиль семь лет. Рахиль ждала Иакова, пока не угасла ее жизнь.

И еще раз упомянул Иаков про любовь своей юности — в Египте, когда он благословлял двух своих внуков, Ефрема и Манассию, сыновей Иосифа.

Дряхлый ослабевший старец Иаков собрал свои силы и сел на постели для совершения обряда. И вдруг в этот торжественный момент им овладела тоска по Рахили. «Когда я шел из Месопотамии, — вспоминает он в расстройстве чувств, — умерла у меня Рахиль в земле Ханаанской, на дороге, не доходя несколько до Ефрафы, и я похоронил ее там на дороге к Ефрафе, что ныне Вифлеем».

Такое отступление, видимо, не понравилось его внукам, поскольку Иакову тут же напомнили, где он находится и для чего. Два мальчика ждали, чтобы дед продолжил свое благословение.

«Кто это?» — спросил Иаков у Иосифа, глядя на внуков с некоторым недоумением, как это случается со стариками. Ефрем и Манассия, конечно, решили, что у их почтенного дедушки в голове не все дома. Они ведь родились в Египте у матери египтянки, без сомнения, мало что знали о семейной истории и попросту не поняли, что Иаков в последний раз вспоминает свою возлюбленную Рахиль, их давно умершую бабушку.

Потом Иаков благословил и собственных сыновей, заповедав, чтобы они похоронили его в пещере на поле Махпела. «Там похоронили Авраама и Сарру, жену его; там похоронил Исаак и Ревекку, жену его; и там похоронил я Лию».

Это можно счесть свидетельством окончательного торжества Лии над Рахилью. Ведь это она будет вечно покоиться рядом с Иаковом в Махпеле, национальной святыне. Мне, как преданному поклоннику Библии, легче смириться с тем, что Рахиль похоронена на перекрестке дорог, если из-за этого ей не пришлось покоиться рядом со злобной старой ведьмой Саррой и коварной Ревеккой. Но разумеется, Иаков в тот момент об этом не думал. Почему же он предпочел, чтобы его погребли рядом с Лией, а не с Рахилью? Из-за историко-национальных соображений, которые приписывает ему автор? Или же потому, быть может, что теперь, под конец жизни, Иаков понял, что его любовь к Рахили была сильнее, когда их насильственно разлучали. Так было на протяжении знаменитых семи лет, и так было после ее смерти и до конца его жизни.