Билет в ад

58

Человек склонился над ним и прошептал…

Шарли резко вздрогнула и судорожно глотнула воздух, вынырнув из сна, словно из глубокого омута. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы успокоиться и убедить себя в том, что это был просто кошмар, а в реальности Давиду не угрожает никакая опасность.

Рядом слегка похрапывал Джорди. Шарли осторожно, стараясь его не разбудить, откинула одеяло и слегка приподнялась. Взглянула на часы: 5.02.

Сев в постели, она обвела взглядом комнату, погруженную в полумрак. Ей удалось поспать несколько часов — без сомнения, благодаря присутствию Джорди, — но она знала, что больше не сможет заснуть. Она неподвижно сидела несколько минут, дожидаясь, пока дыхание окончательно выровняется. Нет, конечно, Давиду ничто не угрожало… Он просто нуждался в ней — и она тоже нуждалась в нем, как никогда.

Вот и все.

Немного поколебавшись, Шарли все же решила отправиться к нему. Прямо сейчас. А что еще оставалось делать? Сидеть и ждать… чего? Часа посещений? Она уже давно перешагнула все мелкие условности…

Дрожа, она встала с постели и на цыпочках отправилась в ванную. Зажгла свет, умылась, привела себя в порядок. Несмотря на все ее попытки заглушить тревожное предчувствие, оно не только не исчезло, но еще усилилось, перейдя в твердую уверенность: что-то не так. Накануне ее совершенно выбил из колеи рассказ Джорди, а теперь она чувствовала, что тревога за сына отнимает у нее последние силы. Этого нельзя было допустить. Она не могла позволить себе быть слабой.

Она торопливо оделась, светя себе экранчиком мобильника, чтобы не разбудить Джорди. Подойдя к двери, надела зимние ботинки, сняла с вешалки куртку и выскользнула из номера.

Она была уже на полпути к выходу, как вдруг остановилась и после некоторого колебания повернула обратно, по-прежнему держа мобильник, словно карманный фонарик.

Пистолет. Конечно, он вряд ли понадобится…

…Давид в опасности!..

…но, во всяком случае, не помешает. По крайней мере, придаст уверенности.

Войдя в номер, она раскрыла сумку, собираясь схватить пистолет…

— Что ты делаешь? — сонным голосом спросил Джорди.

Она обернулась. Джорди приподнялся на локте.

— Собираюсь в клинику, — шепотом ответила Шарли, как будто надеясь, что, если не говорить громче, он снова уснет.

— Я с тобой.

— Нет.

Она приблизилась к кровати и жестом остановила Джорди, уже готового встать.

— Нет, — мягко повторила она. — В этом нет никакой необходимости. Я просто хочу убедиться, что с ним все хорошо. Я скоро вернусь. И еще… на всякий случай нам надо держаться по отдельности. Ты понимаешь?..

Помолчав, Шарли добавила:

— Если что-то случится… лучше, если мы не будем вместе в этот момент.

Джорди замер.

— Если меня арестуют, я рассчитываю на тебя, Джорди.

Ну вот, теперь она наконец-то все сказала. Последняя фраза стоила ей огромных усилий. Но она должна была быть уверена, что он до конца понял весь смысл ее слов, даже если еще накануне догадался об истинном положении дел — когда она позвала его ночью…

— Кроме тебя, у меня никого нет. Только на тебя я и могу рассчитывать. Если со мной что-то случится, я хочу, чтобы ты позаботился о Давиде. Если я попаду в тюрьму, они… они за ним вернутся. Ты и сам это знаешь. Сделай все что сможешь, прошу тебя. Но сейчас… нельзя допустить, чтобы нас задержали обоих, тебя и меня…

Оставалось самое последнее… Она еще немного помолчала и договорила:

— Потом, когда… все уляжется, когда Давид по-настоящему будет в безопасности, свяжись с моей матерью. Она о нем позаботится, я в этом не сомневаюсь. Ты обещаешь, что выполнишь мою просьбу? Что защитишь моего сына?

— Да.

Шарли слегка сжала его руку. Какое-то время оба сидели молча.

— Но я не думаю, что до этого дойдет, — наконец сказала Шарли. — Я надеюсь, что все будет хорошо… Когда я вернусь, мы все обсудим. Нам нужно будет разделиться, взять две машины напрокат и уехать отсюда. Встретимся позже в условленном месте… надо будет придумать где.

Она поцеловала Джорди в лоб — нежным, почти материнским поцелуем, словно благодаря за обещание и в свою очередь обещая: «Позже… позже мы обязательно встретимся!»

Затем она вышла из номера, больше уже не оборачиваясь, со смутным ощущением, что между ними только что произошло нечто очень важное, гораздо более важное, чем все недавние откровения, восемь месяцев тайной слежки и эта ночь, проведенная в объятиях друг друга.

Она просто доверила ему жизнь своего сына.

Шарли бесшумно пересекла холл гостиницы и вышла на улицу, в холод и сырость, которых почти не ощутила, полная решимости взять судьбу в свои руки.

Она глубоко вдохнула воздух и несколько секунд простояла, глядя в густую черноту ночного неба, потом перевела взгляд вниз, на молочно-белые клубы тумана, окутавшего небольшой городок Лавилль-Сен-Жур…

Давид будет так рад, когда, проснувшись, увидит ее…

59

Доктор Массиак машинально постукивал по полу в такт навязчивому мотивчику, крутившемуся у него в голове и состоявшему всего из нескольких простеньких нот: по-pa ва-лить, по-pa ва-лить, по-pa ва-лить…

Но, увы, сейчас никак нельзя было этого делать. Сначала нужно было подробно изучить состояние Давида. Прежде чем перевозить его в другую клинику, более подходящую для него, нужно было позаботиться о том, чтобы с ним ничего не случилось во время переезда. Самое главное — сохранить ему жизнь любой ценой. Невозможно в его нынешнем состоянии подвергать его риску долгого путешествия — тем более если учесть, что они его похитили, в пути их будут ждать дополнительные опасности. Наверняка дороги уже перекрыты…

Краем глаза он заметил, что ребенок, лежавший в кровати, слегка пошевелился.

Массиак быстро встал с кресла и приблизился к своему пациенту. На мгновение Давид открыл глаза, но почти сразу снова их закрыл и погрузился в сон. Чертыхнувшись про себя, Массиак проверил капельницу, взглянул на показатели давления. Оно снова упало. Сейчас трудно было сделать какие-то определенные выводы о состоянии мальчика. К тому же Кольбер для большей безопасности усыпил его с помощью небольшой дозы хлороформа, прежде чем вынести из клиники.

Если бы у Массиака была на руках медицинская карта Давида, все было бы гораздо проще. По крайней мере, можно было бы точно выяснить характер его заболевания. Хотя предварительный диагноз Массиак мог поставить и сейчас: система мозгового кровообращения находилась под сильным давлением, что привело к разрыву нескольких сосудов. Накануне он попросил доктора местной клиники держать его в курсе любых изменений в состоянии пациента. Но от того не поступало никаких вестей — без сомнения, доктор опасался, что, если поставит неверный диагноз или применит неправильные методы лечения, его парижский коллега подаст на него в суд и его лишат права заниматься врачебной деятельностью.

Он вновь испустил нетерпеливый вздох и подошел к окну. Палата, в которой лежал Давид, находилась в правом крыле здания. Из окна были видны лишь голые ветви деревьев, окутанные туманом, на которых поблескивали застывшие ледяные капли. Совершенно удручающее зрелище…

Он никогда раньше не был в клинике «Надежда». В те времена, когда здесь проводились запрещенные эксперименты над пациентами-наркоманами, он был всего лишь врачом-консультантом (хотя, по общему признанию, весьма квалифицированным) и работал в парижском центре «Биостема». О существовании же этой клиники он тогда даже не подозревал. Он узнал о ней позже, когда общество астрософии уже распалось на отдельные, слабо связанные между собой группировки, одни из которых практиковали методики личностного развития, другие грелись в лучах славы Джошуа Кутизи и создавали собственные псевдонаучные труды на основе его учения, третьи продолжали изучать это поистине волшебное, но вместе с тем и очень опасное вещество — допамнезин… Каждый преследовал собственные интересы. Если они пересекались, различные группировки сотрудничали друг с другом.

Несколько лет Массиак посвятил изучению таинственной молекулы. Осуществить задуманные проекты оказалось сложнее, чем это представлялось на первый взгляд. После скандала с обществом астрософии лаборатория, которая спонсировала исследования — и саму секту, в обмен на поставки «подопытных кроликов», — отказалась от продолжения сотрудничества, заботясь о своем имидже. Еще через несколько лет, после того как от неустановленных причин умерло большинство детей, рожденных у бывших пациентов клиники, Массиак отказался от дальнейших исследований, как порой отказывается от своего призвания спортсмен после травмы или пилот, у которого начинает слабеть зрение.

И вот появилась она. Красивая женщина с тонкими волевыми чертами лица, которые немного смягчал печальный взгляд.

Когда Массиак получил результаты осмотра ребенка, которого она привела к нему с травмой, полученной во время игры в мяч, его охватила лихорадочная дрожь. Из всех детей, рожденных у пациенток клиники «Надежда» — во всяком случае, тех, которые появились на свет без очевидных отклонений и не умерли вскоре после рождения, — один до сих пор так и не был найден. Один-единственный! Возраст совпадал… И вот этот ребенок каким-то чудом объявился в его кабинете! Через шесть лет после того, как он оставил всякую надежду когда-либо проникнуть в тайны молекулы допамнезина — иными словами, разгадать механизм воздействия этого вещества на формирование эмбриона в утробе матери, в частности на развитие необычайных свойств мозга, — словно само небо послало ему обоих: мальчика и его мать.

Охваченный воодушевлением, Массиак вновь ощутил прилив сил и желание продолжать работу. Для начала потребуется установить за мальчиком тайное наблюдение. Если выяснится, что он и впрямь обладает необычными способностями, нужно будет убедить Шарли в необходимости… скажем так, сотрудничества. Наверняка она согласится, если описать ей всю степень риска, которой подвергнется ее сын, если не пройти курс лечение как можно скорее. В случае отказа оставалась крайняя мера — похитить обоих, мать и сына, или же его одного.

Но вскоре после того, как видеонаблюдение было установлено, Массиак понял всю ошибочность своих расчетов. Во-первых, мальчик не демонстрировал никаких особенных способностей — наоборот, для своего возраста он казался даже слегка заторможенным, — во-вторых, присутствие копа, гражданского мужа матери, сильно осложняло задачу: вряд ли удалось бы похитить Шарли и ее сына без последствий, поскольку Тевеннен наверняка использовал бы все средства, имеющиеся в его распоряжении, чтобы ее найти. Нужно было каким-то образом его нейтрализовать.

Технические детали этой авантюры Массиака не заботили. Его единственным интересом был результат — видеозаписи. Хотя слово «интерес» в данном случае звучало неуместно: ежедневно наблюдать за семейным тираном, изводящим жену, и мальчиком, часами не отрывающимся от игровой видеоприставки, было тоскливо и мучительно.

После шести месяцев бесплодных наблюдений он почти убедился, что Давид не обладает никакими сверхординарными способностями — возможно, он относился к тем детям, на которых допамнезин вообще не оказал никакого влияния.

Массиак уже готов был отказаться от своей затеи. Тем не менее он выслушал аргументы Кольбера, возражавшего против этого, и признал его правоту: тот сообщил, что школьная успеваемость мальчишки на высоте, и это очень странно, принимая во внимание, как мало времени он тратит на уроки (если тратит вообще). Массиак был слегка удивлен этим неожиданным интересом своего подручного к эксперименту — раньше ему казалось, что Кольбер полностью равнодушен к выполняемой миссии, как всякий наемник, работающий только ради денег. Впрочем, поскольку дело зашло уже слишком далеко, он и сам решил, что стоит продолжать.

Однако продолжение оказалось совершенно непредвиденным: убийство… бегство…

Сейчас Массиак думал о том, что его пациент воистину уникален, и не мог удержаться от честолюбивых мечтаний, в которых присутствовали и Нобелевская премия по медицине, и сказочное состояние, которое можно заработать продажей секретов допамнезина китайцам… или корейцам… да кому угодно, лишь бы хорошо заплатили…

За спиной у него опять послышался шорох сминаемых простынь. Массиак обернулся, приблизился к кровати. Черт, мальчишка все еще без сознания… Пора бы ему очнуться…

Внезапно он вспомнил про Кольбера и его громилу-помощника. Нужно было расспросить их подробнее — пока он еще не успел этого сделать, слишком занятый пациентом.

Выглянув в коридор, он увидел грека (больше похожего на неандертальца), неподвижно стоящего у стены в нескольких метрах от двери палаты.

— Где Кольбер? — спросил Массиак.

Гигант бросил на него взгляд, способный обескуражить любого, кто посвятил свою жизнь загадкам интеллекта и памяти.

— Вроде наверху…

— Где именно — наверху? Что он делает?

Такис пожал плечами:

— Что хочет, то и делает… как всегда. Сказал, чтоб я остался здесь, а то вдруг с мальчишкой будут проблемы. Он… сами знаете, может всякое…

Массиак растерянно моргнул, потом решил, что лучше отказаться от дальнейших расспросов и самому найти Кольбера.

Он вышел в коридор. Сейчас клиника пустовала, поэтому Массиак включил только самое необходимое освещение, чтобы не привлекать внимания посторонних. Погруженная в полумрак, она выглядела мрачной. Построенное в двадцатые годы прошлого века, здание первоначально было роскошным отелем, который не слишком себя афишировал, но при этом не имел недостатка в клиентах. Поговаривали даже, что во время оккупации сюда приезжали развлекаться высокопоставленные нацисты. После войны отель пришел в запустение, и в конце концов здание было приобретено обществом астрософии буквально за гроши, после чего преобразовано в современную клинику. Однако внешний вид здания был полностью сохранен, изысканный барочный фасад отреставрирован. Внутри о былом великолепии напоминал просторный холл на первом этаже, с огромной люстрой и широкой парадной лестницей. Второй и третий этажи занимали палаты и процедурные кабинеты. Оборудование немного устарело, но Массиак, прибывший на место на несколько часов раньше своих сообщников, убедился, что все исправно функционирует — против всякого ожидания, даже старый энцефалограф все еще был в рабочем состоянии. В клинике был и аварийный электрогенератор, мощности которого было вполне достаточно, чтобы запустить всю необходимую аппаратуру.

Если все пойдет так, как он рассчитывал, через пару дней состояние Давида удастся стабилизировать, и тогда можно будет перевезти его в Швейцарию. В сущности, бегство Шарли после совершенного ею убийства не столько осложнило задачу, сколько упростило: учитывая обстоятельства, она никогда не осмелится заявить в полицию о похищении сына.

Так что «последний выживший» окажется всецело в его распоряжении.

60

— Кажется, добрались…

Вдова приоткрыла один глаз. Отсюда, с заднего сиденья машины, на котором она лежала, закутавшись в меха, были видны лишь темное небо и пряди тумана, очень необычного на вид: серебристого, как будто даже слегка фосфоресцирующего…

Она выпрямилась и взглянула на Ольгу, сидевшую за рулем, машинально отметив, что они представляют собой ту еще парочку: хозяйка притона на водительском сиденье, мулат-трансвестит — на заднем. Трэш-версия «Мисс Дейзи»…[18]

— Куда теперь? — спросила Ольга.

— Притормози-ка…

Ольга исполнила это распоряжение. Вдова попыталась собраться с мыслями. Было около шести утра. Они отправились в путешествие ночью, в обычном «мегане», чтобы не привлекать к себе лишнего внимания в провинциальном городке. Клео почему-то представляла его себе населенным старыми дамами, одетыми по моде полувековой давности, и фермерами, разъезжающими на тракторах. Оказалось, ничего подобного: средневековая архитектура, каменные своды, массивные колонны, вымощенная брусчаткой площадь (возле которой они сейчас и находились), тусклый свет старинных фонарей — все это вызывало ассоциации скорее с готическим романом о страшных тайнах проклятого семейства…

После звонка Жоснея Клео с трудом взяла себя в руки и попыталась рассуждать хладнокровно. Вскоре у нее созрел план. Прежде всего она позвонила Ольге: если уж такой близкий помощник, как Жамель Зерруки — с ним она еще разберется! — начал под нее копать, на кого еще она могла положиться? (Странно, но отправляться в путь одной ей совершенно не хотелось.) Затем принялась искать адрес клиники «Надежда» — увы, напрасно. Эта клиника не упоминалась ни в одном справочнике. Итак, единственными сведениями, имевшимися в распоряжении Клео, были название, фотография фасада и ориентир, сообщенный бывшим пациентом-наркоманом: «Недалеко от южного выезда из города». Вдова представила себе небольшой городишко в окружении многочисленных предместий. В каком-то смысле так оно и оказалось: Лавилль-Сен-Жур не слишком подходил под определение «городишки», но его в самом деле окаймляли предместья, тихие, уютные, утопающие в зелени, как и здание клиники, изображенное на фотографии.

Потом ей пришло в голову, что копы, занимающиеся убийством Тевеннена и уже, без сомнения, разыскивающие Шарли, скоро могут оказаться в тех же краях, и это создаст дополнительные трудности. Нужно было действовать на опережение. Иными словами, нужно было срочно выяснить настоящую фамилию Анн Шарль Тевеннен и найти ее раньше, чем это сделает полиция. Поэтому Клео решила трогаться в путь сейчас же, не дожидаясь утра.

— Я выкурю косячок, — полувопросительно сказала Ольга и, не дожидаясь ответа, вынула из сумки золоченый портсигар.

— Только не здесь, а снаружи, — категорическим тоном заявила Вдова. — Там не так уж холодно.

Еще не хватало, чтобы в машине воняло марихуаной, раздраженно подумала она.

Ольга с сожалением убрала портсигар обратно в сумку:

— Ладно, обойдусь. Так куда теперь?

Клео собралась с мыслями. Что говорил тот торчок?.. «К югу от города»?.. Значит, едем на юг…

— Ничего не пойму в этом долбаном GPS!.. Где тут направление?.. Вроде бы он должен отмечать всю эту хрень — север, юг… В общем, нам нужно южное направление. Когда выберемся из города, попробуем узнать у местных, где эта гребаная богадельня…

61

Шарли облегченно вздохнула, увидев, что вокруг клиники Святого Доминика все спокойно. Она остановила машину на небольшой парковке позади здания, поглубже натянула шерстяную шапочку и вышла. Темные очки Шарли решила не надевать — в такой ранний час это было ни к чему и только привлекло бы к ней лишнее внимание. Сейчас она снова увидит Давида и сможет его обнять…

Она вошла в холл. Он был совершенно пуст. Тем лучше — чем реже она будет попадаться кому-то на глаза, тем меньше риска.

Но, поднявшись на второй этаж, Шарли почувствовала, как недавняя тревога возвращается. Коридор был заполнен больными, покинувшими свои палаты, и медицинским персоналом. По мере того как она приближалась к палате Давида, до ее ушей долетали обрывки разговоров.

— В аптеке ничего не украдено…

— Это точно?

— Да, всё на месте…

— Но почему тогда напали на Жислен?..

— Не знаю… полицию уже вызвали…

Шарли почувствовала, как вся кровь отхлынула у нее от лица. Она повернулась к одной из пациенток — пожилой женщине в халате, судя по виду, еще не вполне проснувшейся.

— Что случилось?

— Кто-то напал на дежурную медсестру. Можете себе представить?.. Нас попросили проверить, не украдено ли что-нибудь из наших вещей…

Шарли с трудом сдержалась, чтобы не броситься к палате Давида бегом. «Этого не может быть! — твердила она про себя. — Не может быть!..»

Наконец, дойдя до палаты, она резко распахнула дверь.

Кровать была пуста.

Несколько секунд Шарли стояла на пороге, глядя на капельницу с болтающейся трубкой…

Не может быть!

Войдя в палату, она открыла дверь в туалет. Никого… Давида не было… Давида не было нигде!

Она вышла в коридор, оглушенная, растерянная, все еще продолжая цепляться за последнюю надежду: он скоро найдется… он где-то недалеко. Он мог услышать какие-то звуки, голоса и выйти из палаты посмотреть… Может быть, он куда-то ушел в бессознательном состоянии, вроде лунатического…

«Ты действительно в это веришь? Как он мог уйти? После того, что с ним недавно случилось?»

Шарли схватила за руку первую попавшуюся медсестру, которая собиралась отвести одну из пациенток обратно в палату. Лишние свидетели, но что делать?..

— Вы не видели моего сына? Мальчика из палаты 11В?

Медсестра удивленно захлопала глазами, увидев столь раннюю посетительницу, но, видимо, решила, что это не самое экстраординарное явление за сегодняшнее утро.

— Мальчика?.. Ах да! Эй, кто-нибудь видел мальчика, которого привезли вчера вечером?..

— Пациента доктора Лабрусса?

— Да-да.

Пауза. Удивленные взгляды.

— О… его уже искали… Но не беспокойтесь, он, наверно, просто вышел из палаты, когда начался весь этот переполох… Он где-то здесь. Мадам?.. Мадам! Эй, куда вы?

Шарли на подгибающихся ногах вышла из клиники. Мысли путались, из глаз струились слезы. Она с трудом добралась до машины, рухнула на водительское сиденье и некоторое время сидела неподвижно, вцепившись в руль. Ее словно парализовало. Она не в силах была действовать, почти не в силах даже дышать. Мысленно она повторяла себе одно и то же, раз за разом: «Я буду сильной. Я не сломаюсь. Я найду тех, кто украл моего сына, и заберу его у них».

Наконец, собрав всю свою волю, она вытерла слезы, несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь прогнать все эмоции, все бесполезные мысли и навязчивые страшные видения, главным из которых был образ Давида, снова освобождающего свою силу, чтобы защититься от похитителей…

«Успокойся! Если ты не успокоишься, все кончится катастрофой!»

Отдаленный звук полицейской сирены окончательно вывел ее из оцепенения. Нужно было уезжать.

Шарли нажала на газ, тронулась с места и вскоре скрылась в тумане Лавилля-Сен-Жур, надеясь отыскать хоть какой-нибудь след пропавшего сына. Когда полицейские машины остались далеко позади, она притормозила у ограды городского парка и вынула из сумки мобильник, собираясь позвонить Джорди.

Но вдруг замерла.

Насколько они контролируют ситуацию? Может быть, они прослушивают ее телефон? Каковы их истинные возможности? И кто они вообще такие? Если полиция еще не успела ее вычислить, то как смог это сделать Кольбер?.. Звонить Джорди — значит подвергать себя и его лишнему риску… Если она это сделает, ее запасной план провалится… Учитывая всю опасность ситуации, надо сказать, что она и Джорди просто обязаны держаться раздельно. Полиция не должна разыскать его. Ни в коем случае. Только не его.

Опасность грозит со всех сторон…

Итак?..

Резким жестом она убрала мобильник обратно в сумку, вновь охваченная отчаянием. Закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на главном, не давая панике вновь завладеть собой.

И вдруг на нее словно снизошло озарение, через секунду превратившееся в уверенность.

Клиника «Надежда».

Похитители Давида знали, что он серьезно болен. И если он представлял для них ценность — а это, судя по всему, было именно так, — они должны были обеспечить ему лечение и уход в надежном месте. Причем оно должно было находиться недалеко — учитывая состояние Давида, они понимали, что долгого переезда мальчик мог не перенести. Значит, скорее всего, его перевезли в другую клинику, расположенную поблизости. И она знала — в какую именно. В этом была какая-то логика судьбы — история возвращалась туда, где она когда-то началась…

Да, клиника «Надежда».

Зов из прошлого…

62

Доктор Массиак спустился по широкой парадной лестнице с мощными каменными перилами, пересек холл, вся мебель в котором была укрыта полотняными чехлами, и остановился, спрашивая себя, где может находиться Кольбер. Внутренний план здания был довольно хаотичным — можно было подумать, что архитекторы нарочно старались создать здесь как можно больше запутанных переходов и потайных уголков. Было совершенно непонятно, где именно скрылся Кольбер и чем он занимается.

За спиной Массиак услышал легкий скрип и, обернувшись, увидел своего сообщника, выходящего из узкого бокового коридора, погруженного в полумрак.

— Вы убрали все вещи из его палаты? — без всяких предисловий спросил Кольбер.

Массиак с удивлением заметил, что Кольбер явно взволнован, хотя прежде всегда держался невозмутимо и слегка отстраненно. Он приписал такое волнение недавнему риску, связанному с похищением ребенка (хотя по здравом размышлении слово «похищение» было неуместно: Давид от рождения принадлежал обществу астрософии; более того, он принадлежал будущему).

Но и сейчас невероятно бледное и осунувшееся лицо Кольбера выражало, как минимум, беспокойство.

— Какая-то проблема там, наверху?.. — осторожно спросил Массиак.

— Я проверял электрические кабели. Вам ведь понадобится электрооборудование?

Резкий, почти угрожающий тембр этого голоса заставил Массиака невольно вздрогнуть.

— Так что, вы убрали вещи из его палаты? — настойчиво повторил Кольбер.

— Да, но я не понимаю, почему вы на этом так настаиваете. Это не имеет никакого смыс…

— Потому что он находится в обычной палате, а не в бронированной камере, — перебил Кольбер.

Логика этого рассуждения осталась Массиаку недоступной, и в других обстоятельствах он бы обязательно потребовал объяснений, в том числе и для того, чтобы лишний раз подчеркнуть свое главенствующее положение, как умел это делать в своем парижском кабинете, говоря с подчиненными. Но вдруг он с удивлением осознал, что чувствует себя с каждой минутой все менее уверенно в присутствии этих двух типов. Если бы не забота о том, как скрыть свое присутствие в этом месте от полиции и других нежелательных лиц, он бы обязательно взял с собой своих ассистентов и медсестер. Но это было невозможно. Несмотря на то что клиника «Надежда» находилась в тихом пригороде и была укрыта от посторонних глаз, большое количество незнакомых людей и необычная суета в этом здании, после того как оно много лет простояло заброшенным, могло привлечь к себе внимание местных жителей.

— Есть нечто такое, что мне следует знать? — все же спросил он.

— Ничего существенного… — С этими словами Кольбер направился обратно в боковой коридор, но через несколько шагов обернулся и добавил: — Не беспокойте меня по пустякам. Если что, зовите Такиса… Но главное — убедитесь, что в палате мальчишки нет ни одного предмета.

И исчез, оставив Массиака в полном замешательстве. Машинально взглянув в окно, доктор заметил, что снаружи посветлело — день уже вступал в свои права.

В палате его ждал сюрприз: Давид очнулся.

Некоторое время доктор и необычный пациент молча смотрели друг на друга. Массиак был немало удивлен тем, как мальчик отреагировал на неожиданную ситуацию: он не продемонстрировал ни удивления при виде чужого человека, ни паники при виде своих привязанных к кровати запястий. Его взгляд был спокойным и серьезным — он принимал случившееся таким, как есть.

Массиак поискал глазами кресло, но тут вспомнил, что в его отсутствие Такис вынес из палаты все вещи, прежде всего предметы меблировки. Поэтому он в легком замешательстве сделал несколько шагов и остановился, обводя взглядом совершенно пустую, если не считать кровати, комнату, больше похожую на тюремную камеру.

— Здравствуй… — наконец почти смущенно пробормотал он. — Здесь тебе никто не причинит вреда… не беспокойся.

Давид продолжал пристально его разглядывать — невозмутимый, почти безмятежный. Массиак растерянно моргнул — он никак не ожидал такой реакции. Может быть, это эффект снотворного?..

— Ты очень особенный мальчик, Давид, — заговорил он уже увереннее. — У тебя невероятные способности. И мы хотим тебе помочь. Потому что эти способности, которые ты… не так давно в себе открыл, могут представлять угрозу для твоего здоровья. Но они же могут принести спасение всему миру, — с пафосом добавил Массиак, вдохновленный собственной речью. — Поэтому мы должны позаботиться о тебе.

Давид по-прежнему молчал. Вкрадчивый голос собеседника напомнил ему голос дантиста, который обещал ему сделать «всего один маленький укольчик», а потом всадил ему в челюсть шприц длиной чуть ли не в руку. Никогда в жизни ему не было так больно.

Он попытался мысленно отстраниться от происходящего, от грозящей опасности и от парализующего страха, который уже начал проникать в затуманенное транквилизаторами сознание. Он закрыл глаза, представил себе, что оказался где-то далеко от этой комнаты, и попытался сосредоточиться, чтобы вновь… пробудить силу, просто чтобы увидеть, что произойдет. Но вскоре понял, что еще слишком слаб.

Он снова открыл глаза. За то время, что они были закрыты, Массиак сделал несколько шагов в его направлении, одолеваемый страхом и любопытством, подозрениями и надеждами. Склонившись над ребенком, он прошептал:

— Ты ведь меня помнишь? О, конечно, помнишь… Ты ведь никогда ничего не забываешь. Ничего, абсолютно ничего… Даже если бы ты и захотел, все равно бы не смог…

Давид почувствовал, что краснеет, и отвел взгляд.

Он и в самом деле вспомнил этого доктора, но понятия не имел о том, что это за место и почему его руки привязаны к кровати. Будущее, а отчасти и прошлое было смутным. Более или менее отчетливо он различал лишь финал, неизбежный и близящийся с каждой минутой. Несмотря на тяжесть в голове, шум в ушах и тошноту, Давид мог видеть этот финал, который казался ему черным бездонным колодцем, затягивающей бездной…

Но, по крайней мере, он не испытывал никакого удивления, глядя на этого высокого пожилого человека с серебристыми волосами, к которому когда-то мама привела его после травмы. Более того, этот человек был одним из хаотически перемешанных элементов адского пазла, который постепенно складывался в предвестие катастрофы.

И он знал, что вскоре случится с этим человеком в комнате с такими белыми стенами, что они почти сливаются с туманом за окном…

Давид взглянул своему врагу прямо в глаза и впервые произнес адресованные ему несколько слов — во всяком случае, впервые после того, как простился с ним на пороге медицинского кабинета несколько лет назад. Они прозвучали спокойно, почти бесстрастно:

— Ты скоро умрешь…

63

Бородач внимательно посмотрел на фотографию, которую Тома Миньоль положил перед ним на стол, и утвердительно кивнул:

— Да, это она.

Почти не веря своим ушам, Тома в свою очередь склонился над фотографией — точнее, фотороботом — нового облика Шарли: коротко стриженные, перекрашенные в черный цвет волосы. Фоторобот был составлен полицейскими по описанию месье Боннэ.

— Она была с мужем, — продолжал бородатый доктор. — То есть это я так подумал, что он ее муж и отец мальчика, потому что тот был на него похож… Поскольку случай был серьезный и действовать надо было срочно, я не стал уточнять фамилии и прочие данные…

Тома глубоко вздохнул и машинально окинул взглядом кабинет доктора Лабрусса — один из множества безликих больничных кабинетов:

— Кое-что я не уяснил, доктор…

— Я уже все объяснил полицейским…

— Я знаю, но это дело огромной важности.

— Ну еще бы, похищение… Кроме того, кто-то напал на нашу медсестру и двух санитаров. Их оглушили, забрали униформу…

— В котором часу это произошло? — перебил Тома.

— Видимо, около четырех утра… Но обнаружилось это только в пять, когда пришла на дежурство другая медсестра. Во всей этой суматохе никто не заметил исчезновения мальчика… Только к шести…

Да, об этом Тома уже знал: только к шести прибыла полиция, и, когда в ситуации более-менее разобрались, одному из полицейских пришла в голову мысль о связи этого исчезновения с исчезновением Шарли и ее сына. Еще через час разбудили звонком Тома, который обосновался в небольшом отеле.

— Сначала мы заподозрили кражу медикаментов, — продолжал Лабрусс. — Сами знаете, такое случается… Это было самое логичное объяснение, поэтому о похищении мальчика никто даже не подумал…

— А что за болезнь у него была? — спросил Тома.

Доктор помрачнел.

— Трудно сказать… Этот мальчик ненормальный… — прошептал он, отводя глаза, словно раскрывал какую-то постыдную тайну.

— Что вы хотите сказать?

— Некоторые части его мозга гипертрофированы. И эта гипертрофия усилилась в последнее время… насколько я могу судить по предыдущим результатам осмотра…

— Разве вы его осматривали раньше?

— Нет, но мать мальчика сказал о том, что несколько лет назад ему делали энцефалограмму. Я попросил дать мне координаты врача, который ее делал, но она сказала, что сама с ним свяжется. А потом он мне позвонил. Доктор Массиак…

Тома закрыл глаза. Словно бы краешек плотного занавеса, скрывавшего от него истину, вдруг на мгновение приподнялся. Астрософия… эксперименты… подопытные кролики…

Этот мальчик ненормальный…

Неужели именно ребенок был главным козырем в этой безумной игре? Неужели ради него все это было затеяно — видеонаблюдение, преследование, похищение?..

— Его матери пока ни о чем не сообщали?

— Я не знаю, — пробормотал Лабрусс. — Я передал ее координаты полицейским… подумал, что они сами ей сообщат…

— Хорошо. Они ей пока не звонили, я у них уже спрашивал. Может быть, кто-то из медперсонала?..

— Нет, насколько я знаю… всем было просто не до того…

— А можно точно узнать?

— Можно спросить в регистратуре…

Тома быстро вышел из кабинета и, миновав коридор, спустился на первый этаж, где подошел к двум девушкам, принимающим вызовы.

По его просьбе одна их них начала проверять по компьютеру список телефонных разговоров, но тут вторая, которая до того говорила по телефону, положила трубку и повернулась к Тома:

— Вы хотите позвонить его матери? Не нужно, она уже в курсе. Она приехала сюда ни свет ни заря. Как раз от нее мы и узнали, что мальчик исчез…

— Как? — воскликнул Тома. — И что вы ей сказали?

Служащая клиники холодно взглянула на него:

— Она искала своего сына. Что, по-вашему, я должна была ей сказать? Что он уехал поразвлечься в ближайший ночной клуб?

64

Кольбер знал каждый угол, каждый закуток в клинике «Надежда». Из всех этих углов, боковых коридоров, оконных ниш он следил за Шарли, подкарауливал ее тень, мечтал о ней.

Сейчас он был на чердаке. Над его головой тянулись деревянные балки, покрытые паутиной. Слуховое окно, у которого он стоял, было чуть шире крепостной бойницы и к тому же располагалось слишком высоко, так что заметить Кольбера снаружи было невозможно. Однако сам он мог наблюдать за машиной, недавно остановившейся напротив въездных ворот. Джип «чероки». Тот самый, который угнал у них с Такисом Джорди Фонте.

Странно, что Джорди решил сохранить эту машину, рассеянно подумал Кольбер. Джип подъехал к клинике несколько минут назад, но никто из него не вышел. Сейчас он по-прежнему стоял под огромным деревом, словно выжидая… Кто был внутри? Джорди? Шарли? Или они приехали вдвоем? Да, возможно… Поэтому Кольбер приказал Такису спуститься на первый этаж и быть наготове. Шарли принадлежит ему. Что касается Джорди, Такис с удовольствием им займется.

Кольбер спросил себя, удалось ли уже Фонте… трахнуть Шарли. Одно лишь это предположение привело его в бешенство. Тевеннен — это было другое дело. Тевеннен знал, как с ней обращаться. Но мысль о том, что Джорди мог… заниматься с ней любовью, была ему отвратительна.

Шарли не имела права на любовь. Шарли не имела права вообще ни на что. Потому что она была виновна. Виновна в том, что пробудила в нем убийцу. В каком-то смысле она… создала его заново, дала ему второе рождение. Вот почему он должен был ее уничтожить. Она одна могла принести ему умиротворение. Она одна могла его освободить. Подумав об этом, он невольно застонал.

Звук собственного голоса вернул его к реальности. Он должен был… сохранять самоконтроль. Ситуация была сложная, щекотливая. От него требовалось полностью владеть собой.

Во-первых, пора было избавляться от Массиака. В присутствии доктора изначально не было особой необходимости: вколоть мальчишке снотворное Кольбер мог и самостоятельно. Но того никак нельзя было остановить: узнав, что Давид находится в клинике в Бургундии, он срочно прибыл сюда и категорически запретил перевозить мальчишку куда-либо до тех пор, пока он, Массиак, не даст на это разрешения. Впрочем, он все же оказал Кольберу ценную услугу: ведь именно он выяснил, что мальчишка в клинике Святого Доминика.

Во-вторых, нужно было получить тридцать четыре миллиона. Если бы не эти деньги, Кольбер давно бы уже избавился от мальчишки — сделать это можно было без всякого труда, пока тот был без сознания. Но он понимал, что сможет получить от Шарли деньги только в обмен на мальчишку. Разумеется, совершив обмен, он не собирался оставлять ее в живых, но прежде необходимо было предоставить ей доказательства, что щенок жив и здоров. С другой стороны — кто знает, на что еще мальчишка способен?.. А вдруг он вышибет похитителю мозги с той же легкостью, с какой недавно вышиб из его руки пушку?.. Проверять это на практике Кольберу совершенно не хотелось.

Он снова перевел взгляд на джип, стоящий внизу. Внутри не заметно было ни единого движения. Чего они ждут?..

Про себя Кольбер еще раз повторил все детали своего плана. Потом взглянул на часы. Он не предполагал, что Шарли окажется здесь так быстро — он даже не был уверен, что она осмелится приехать. Но уж коль скоро она была здесь, нужно было поскорее урегулировать некоторые проблемы…

Когда Кольбер вошел в зал, где располагалось медицинское оборудование, Массиак изучал что-то на экране одного из мониторов.

— А, Кольбер… Энцефалограф готов. Нужно привести пациен… мальчика.

— В палате не осталось никаких посторонних предметов?

Массиак выпрямился и обернулся к своему сообщнику.

— Дались вам эти посторонние предметы! — с досадой произнес он.

— Такис выполнил мое распоряжение на этот счет? — не обращая внимания на его слова, настойчиво спросил Кольбер.

— Да, он все вынес! Кресло, телевизор — все! Комната пуста! Это вас устраивает? — Массиак раздраженно прищелкнул языком. Он решил, что на этот раз добьется объяснений. Но, едва лишь взглянув на лицо Кольбера, отказался от своих намерений.

— Его состояние стабилизировалось? — поинтересовался Кольбер.

— Да, на данный момент с ним все в порядке.

— Значит, он проживет еще какое-то время?

— Довольно долгое, я надеюсь!

— Вы дали ему снотворное?

— Нет. Давление у него слегка поднялось, но я не хочу давать ему снотворное до осмотра. Это может смазать общую картину…

— Тем не менее я настаиваю, чтобы вы это сделали.

— Кольбер, это ведь я врач, а не вы. Я не вижу в этом необходимости. Спасибо за совет, но…

Он снова склонился над мониторами, проверил панель управления. Нажал клавишу. За стеклянной перегородкой, отделявшей его от аппарата, вспыхнул свет. Массиак удовлетворенно кивнул. Затем выключил свет и перевел аппарат в режим ожидания, чтобы тот пока нагрелся.

— Вы не могли бы привести мальчика? — спросил он у Кольбера.

— Нет.

— Но почему?

— Ты так ничего и не понял, идиот.

Массиак даже не почувствовал боли: он умер почти мгновенно. Зато судьба дала ему редчайшую возможность — наблюдать за собственной смертью. В стеклянной перегородке он увидел отражение высокого человека с серебристыми волосами и вылезшими из орбит глазами, поднесшего руку к шее, из которой фонтаном хлестала кровь. За спиной у него виднелся размытый силуэт другого человека — отчетливо были видны лишь прищуренные блестящие глаза, похожие на два стальных лезвия, и нож, которым этот человек только что перерезал ему горло.

65

Шарли вытянула шею, вглядываясь через автомобильное стекло в окутанное туманом здание клиники, в красивый фасад в стиле барокко, окруженный высокими деревьями. «Надежда»… Какая ирония судьбы!

Потом, уже в который раз, она перевела взгляд на цепочку грязноватых следов, тянущихся по снегу от ограды к зданию, — доказательство того, что кто-то недавно здесь прошел. Но это мог быть кто угодно, не обязательно похититель. Может быть, сторож…

Вокруг было безлюдно. Пейзаж застыл в какой-то почти сверхъестественной неподвижности, несмотря на редкие хлопья снега, все еще кружившиеся в воздухе. Любое движение отсутствовало. Машину Шарли заметила лишь одну — впереди, на противоположном конце улицы, окаймленной деревьями и кустами, сквозь туман слабо виднелся серый капот. Слишком далеко от ворот клиники, чтобы предположить, что машина принадлежит кому-то из персонала.

Но Давид здесь, в этом нет никакого сомнения! Эта уверенность отзывалась во всем теле Шарли лихорадочной дрожью. И хотя она понимала, что являться сюда в одиночестве было настоящим самоубийством, — что еще ей оставалось делать? Звонить в полицию? Даже не смешно…

Она сунула руку в сумку и, невольно вздрогнув, сжала рукоятку пистолета. «Глок 17». В самом начале ее знакомства с Тевенненом, еще до первых побоев, до первых оскорблений, он несколько раз возил ее за город поупражняться в стрельбе. На словах — для того, чтобы научить ее защищаться. Но на самом деле, очевидно, просто хотел утвердиться в роли надежного покровителя. Лишний раз напомнить, что он о ней заботится. А потом… потом Тевеннен начал прятать пистолет где-то в доме — скорее всего, из опасения, что в один прекрасный день она обратит это оружие против него.

В целом у Шарли было очень мало практики в стрельбе, но все же достаточно, чтобы выстрелить в любого, кто встанет между ней и ее сыном. Давида похитили. Итак, нужно было действовать, тем более что, по мере того как шли минуты, ее способность рассуждать холодно и спокойно постепенно слабела. Однако стоило лишь ей схватить пистолет, в ней вновь пробудилась та часть натуры, которая несколько дней назад заставила ее без колебаний вонзить нож в грудь своего врага.

Она твердо решила, что отныне эта часть будет присутствовать в ней всегда.

Она взвела курок. Сделала глубокий вдох.

И быстро составила план атаки.

— Ну? Ты что-нибудь видишь?

Клео молча продолжала возиться с маленьким театральным биноклем, пытаясь настроить резкость. Отсюда, с их наблюдательного поста в сером «мегане», она давно заметила подъехавший темный джип. После того как он остановился напротив клиники, никто из него не вышел. Инстинкт Вдовы нашептывал ей, что в клинике вскоре произойдет нечто из ряда вон выходящее — одинокая машина, подъехавшая к воротам в такой ранний час, не предвещала ничего хорошего, и Клео лишний раз порадовалась, что заняла такую удобную позицию. Но в то же время ее не оставлял страх: копы наверняка преследовали Шарли и в любую минуту могли встать между Вдовой и ее вожделенным богатством.

За ветровым стеклом джипа она различила смутный силуэт, короткие темные волосы… Мужчина или женщина?

Трудно понять… Машина стояла за деревом, к тому же туман ухудшал видимость.

Клео отложила бинокль.

— Ну что? — нетерпеливо спросила Ольга. — Клео машинально крутанула на пальце перстень с печаткой. — Ты мне скажешь наконец, что мы тут делаем? Почему ты не поручила вести машину Жамелю или кому-то еще? Я тебя вообще не узнаю в последние дни!..

Клео едва сдержалась, чтобы не рявкнуть ей прямо в лицо: «Заткнись!» Но тут она увидела, как дверца джипа распахнулась, и тут же снова схватила бинокль. Оказалось, что за рулем была женщина. Короткие темные волосы, тяжелая зимняя куртка…

Выйдя из машины, женщина застыла, все еще не отпуская дверцу. Клео почувствовала, как по спине пробежал холодок.

Шарли была блондинкой с длинными волнистыми волосами. Но фигура… Несмотря на куртку, было заметно, что женщина изящна и стройна, к тому же обладает той грацией, которая достигается годами обучения хорошим манерам в приличных семьях.

Шарли? Или все-таки нет?..

Женщина продолжала стоять неподвижно. Казалось, она смотрит в одну точку. Затем резко захлопнула дверцу и направилась к клинике. Подойдя к воротам, она машинально провела рукой по ограде, словно собиралась перелезть через нее, цепляясь за вьющиеся плети какой-то растительности, вместо того чтобы войти обычным путем.

Вдова пыталась ее разглядеть, но туман, esta puta niebla,[19] словно окутывал лицо женщины полупрозрачной вуалью.

Перед тем как исчезнуть из поля видимости, незнакомка обернулась к их машине — тревожно, как человек, которому кажется, что за ним наблюдают, но он не может понять, кто и откуда. От слабого порыва ветра туман на мгновение рассеялся, и Вдова смогла ясно увидеть лицо той, что держала ее будущее в своих руках.

Стены, окружавшие клинику «Надежда», были в несколько метров высотой, и снаружи можно было увидеть лишь крышу центрального здания. Шарли шла вдоль стены, пытаясь найти хоть какой-нибудь способ тайно проникнуть внутрь. Скорее всего, раньше, когда здесь было множество пациентов, по верху стены была протянута колючая проволока под током, а через равные промежутки располагались камеры видеонаблюдения. Но сейчас?.. Место казалось полностью заброшенным. Интересно, кто его нынешний владелец?..

Она оказалась у задней стороны ограды, в надежде отыскать потайную калитку или хотя бы небольшой пролом… Ничего.

Затем ее взгляд упал на высокое, отдельно стоящее дерево — величественный старый каштан, ветви которого почти касались ограды. Правда, они были покрыты инеем, и цепляться за них наверняка было опасно. Но это был единственный способ перебраться на ту сторону. Шарли подошла к дереву. Надо хотя бы попытаться…

Она стянула перчатки, сделала глубокий вдох и ухватилась за первую ветку. Ей понадобилось добрых пять минут и вся сила воли, чтобы, постепенно цепляясь за ветки застывающими от холода пальцами и одновременно ища опоры поминутно соскальзывающим ногам, наконец взобраться на уровень стены. В детстве она часто лазила по деревьям в Сен-Клу или здесь, в Бургундии, возле дома у озера. К тому же долгие годы занятий бальными танцами придали ей гибкость и хорошую координацию. Она и позже не бросала эти занятия, не столько ради поддержания формы, сколько ради избавления от скуки. Мало-помалу во всем ее теле пробуждались былые рефлексы, а мускулы, благодаря приливу адреналина, начинали работать все четче и слаженнее.

Еще одно усилие… Боже! Когда Шарли наконец осмелилась посмотреть вниз, ей показалось, что она забралась на крышу пятиэтажного дома!

С трудом удерживая равновесие, она пыталась рассмотреть что-нибудь по ту сторону стены, но самое главное — первый этаж и небольшой парк, окружавший клинику, по-прежнему были скрыты от глаз.

Шарли осторожно поставила ногу на толстый сук, тянущийся к стене, чтобы проверить его на прочность. Он угрожающе заскрипел. Сможет ли он выдержать ее вес?..

Шарли на секунду закрыла глаза, пытаясь собрать остатки мужества, потом сделала глубокий вдох и медленными, осторожными шажками стала перемещаться по суку, чувствуя себя словно канатоходец, идущий над бездной. Приблизившись к стене на достаточно близкое расстояние, она принялась постепенно раскачиваться. После двух-трех неудачных попыток, подняв облако снежной пыли, она наконец поставила на стену одну ногу… другую… и почти тут же опустилась на корточки, а потом села верхом на гребне стены.

То, что некогда было ухоженным парком, сейчас больше напоминало дремучие джунгли, но Шарли все же разглядела сквозь заросли два автомобиля, стоявшие позади клиники, так что снаружи, сквозь чугунные решетчатые ворота, их было не видно. Судя по всему, они появились здесь совсем недавно, а не были брошены владельцами в незапамятные времена. Один из них был новехонький сверкающий «лендровер».

Теперь ей было совершенно ясно: похитители Давида там, внутри, вместе с ним.

Оставалось выбрать оптимальный вариант действий. Две машины… Сколько же там могло быть людей?..

Как бы то ни было, отступать было уже некуда. Путь назад был отрезан: сук, по которому она перебралась с дерева на стену, вернулся в прежнее положение, и теперь она уже не смогла бы до него дотянуться. С одной стороны — наружной — была бездна в несколько метров глубиной. С другой, уже на территории клиники, у подножия стены высился сугроб — хотя это мог быть и занесенный снегом куст. Если уцепиться за гребень стены и повиснуть, до земли еще останется метра два…

Рискованно, но что делать?..

Шарли крепко ухватилась за край стены и спустила ноги вниз одну за другой. Теперь она держалась только на руках. Долго выдержать в таком положении было невозможно, и через несколько секунд она разжала пальцы, одновременно закусив губы, чтобы не закричать. Пришла в себя она уже внизу, с удивлением осознав, что не расшиблась и ничего себе не повредила — сугроб оказался небольшим стожком сена, укрытым под снегом. Лишь на губах чувствовался привкус крови.

Все еще слегка оглушенная, Шарли поднялась и отряхнулась. Затем быстрыми шагами направилась к зданию клиники.

Ты с ума сошла… ты совершенно обезумела… в этом нет никакого смысла…

Пытаясь не обращать внимания на внутренний голос, она продолжала идти к своей цели. Если двигаться вдоль стены, можно незаметно приблизиться к двери… А потом? Потом будет видно.

Пробираясь сквозь колючие кусты и перепутанные ветки, она машинально отмечала, что в этом месте, некогда столь красивом и ухоженном, осталось очень мало от былой роскоши, но в то же время оно казалось ей странно знакомым — таким она запомнила его, когда впервые сюда попала. Это было не столько зрительное впечатление, сколько внутреннее ощущение. Тогда она не замечала ни аккуратно подстриженных газонов, ни зеленых массивов, ни даже красоты самого здания, в чьем архитектурном облике смешались два стиля — ар-деко и барокко… Она просто чувствовала, что идет по дороге, ведущей в тюрьму.

Прячась в зарослях, она внимательно рассматривала окна. Света в них не было, как не было и вообще никаких признаков жизни. Однако люди внутри были: об этом свидетельствовали цепочки свежих следов на снегу.

Давид!.. В этих стенах!..

Ты сума сошла!.. Ты просто рехнулась!..

Но голосу разума уже не удавалось пробиться в ее сознание. Сейчас ее вела та могущественная сила, которая заставляет женщин бросаться к грузовику и поднимать его, если ребенок попал под колесо. Сила обреченных…

Она пригнулась и, скользя вдоль стены, добралась до массивной входной двери. Прислушалась. Ни звука, ни шороха. Голосов тоже не слышно…

Последнее секундное колебание… Нет, отступать поздно. Клиника «Надежда» ее ждала. Звала ее…

Шарли выхватила пистолет и с силой толкнула дверь. Та неожиданно легко подалась.

Шарли вошла в темный холл с таким ощущением, что эта темнота сейчас поглотит ее.

66

— Орели? Срочное дело!

— Что случилось?

Тома, стоявший недалеко от входа в клинику Святого Доминика с мобильником в руке, кратко изложил своей коллеге ситуацию:

— И здесь опять замешана Шарли! То ли она входила в общество астрософии, то ли его адепты проводили на ней медицинские опыты, черт ее знает, но вся нынешняя заваруха связана с ней. Ты выяснила что-нибудь о ее матери?

— Нет. Вчера вечером я снова заходила в книжный магазин, но мадам Клермон там не оказалось. Сейчас мы пытаемся ее вычислить.

— Хорошо. Кроме того, я хочу, чтобы ты расспросила одного доктора… — он взглянул на данные в верхнем углу факса, — по фамилии Массиак, улица Курсель. Судя по всему, он наблюдал за мальчиком, сыном Шарли…

— Тома, но это совсем не наше дело! Мы ищем Тевеннена. Этим должны заниматься другие службы!

Тома вздохнул.

— Почему это для тебя так важно?

Хороший вопрос, ага. И самое подходящее время его задавать… Кроме того, Тома и впрямь не знал, что на него ответить. Точнее, не совсем так. У него не шли из памяти слова комиссара Греди: «Свяжитесь со мной, возможно, я смогу найти что-то для вас…» Но не этим одним объяснялась его нынешняя лихорадка. Просто он вошел в азарт. Ему не терпелось отыскать эту женщину, которая являлась ключом к разгадке всех тайн. И еще, пожалуй, его не оставила равнодушным вся эта история — похищенный ребенок, Шарли, которая в первую очередь все же была жертвой, а не убийцей… Доходило уже до того, что он начал всерьез сомневаться в ее причастности к исчезновению Тевеннена.

— Если все будет хорошо, я вернусь сегодня вечером, — сказал он. — И… я думал о тебе. Правда. Мы будем вместе… сегодня вечером. И все остальные вечера…

Молчание. Он догадался, что Орели улыбается. И спросил себя, удачный ли момент выбрал для этих слов.

— Я согласна, — наконец произнесла она.

— Ты чем сейчас занимаешься?

В трубке послышался вздох.

— Ты не поверишь, особенно после того, как я недавно посоветовала тебе бросить это дело, но я выслеживаю хозяйку книжного магазина. Вместе с Коньо. И мы…

Их разговор прервал звонок с другого мобильника Тома.

— Черт, номер не определен… — с досадой пробормотал он и торопливо произнес, обращаясь к Орели: — Извини, у меня срочный вызов. Я тебе перезвоню.

— Здорово, родственничек…

Голос Жамеля Зерруки резко вернул его с небес на землю.

— Я спалился, — объявил тот без дальнейших предисловий.

— Что? Ты о чем? Тебе бабки нужны?

— Какие, на хрен, бабки?! Я спалился! Она меня вычислила! Теперь я по уши в дерьме! Из-за тебя, между прочим. Так что ты должен меня оттуда вытащить. Ты не забыл, что я, можно сказать, принес тебе ее голову на блюдечке?

Тома молчал. Он понимал, что и в самом деле виноват перед кузеном, что подставил его из-за собственного нетерпения и неумеренных амбиций. Отец наверняка сказал бы ему, что эти два недостатка неизбежно приводят к падению любого, кто благодаря им поднялся на сколь угодно большую высоту…

— Короче, я даже не знаю, как она все просекла, — продолжал Жамель, — но теперь она мне больше не доверяет. Теперь вот свалила куда-то… Не знаю, куда, зачем… Одно могу сказать: с того вечера, когда мы заезжали к Тевеннену, она сама не своя. Выслеживает его жену как собака…

— Что? — перебил Тома. — Что ты сказал?

— Мать твою, да ты слушаешь или нет? Тебе что, все с начала повторить? Ты вообще должен отвечать, а не спрашивать!

— Вдова ищет жену Тевеннена?

Догадавшись по интонации кузена, что дело важное, Жамель в общих чертах рассказал о последних событиях, умолчав о собственном участии в убийстве приятеля Брижитт.

— А вчера она поставила всех на уши, чтобы ей нашли торчков, которые лечились в какой-то бургундской клинике… причем эту клинику закрыли уже черт знает сколько лет назад…

Тома встряхнул головой — у него было чувство, что по ней только что ударили обухом.

Клиника в Бургундии!

— В общем, я что хочу сказать: я теперь не при делах. У меня есть пара-тройка хороших знакомых, они и дали мне об этом знать. Ты хоть понимаешь, что это значит?..

Жамель продолжал говорить — о том, что собирался залечь на дно и рассчитывает на Тома, что тот убьет «эту полоумную кубинскую шлюху». Но после слова «Бургундия» Тома уже с трудом вникал в смысл его слов.

Закончив разговор, он быстро вернулся в кабинет доктора Лабрусса, почти бегом преодолевая лестницы и коридоры.

— Скажите, пожалуйста, — обратился он к доктору, едва лишь оказался перед ним, — здесь поблизости есть наркологическая клиника? То есть, кажется, сейчас она закрыта, но…

Лабрусс пристально взглянул на него, и Тома понял, что попал в точку.

— Да, — нехотя ответил доктор, заметно помрачнев, — я понимаю, о какой клинике вы говорите…

67

Видения обрушились на него хаотическим каскадом, вспышки памяти превратились в безумный фейерверк, где смешались прошлое, настоящее и будущее. Лежа в кровати и почти не чувствуя ремней, которыми он был к ней привязан, Давид отчаянно пытался упорядочить эти видения и одновременно боролся с паникой — по мере того, как эффект снотворных рассеивался, она все больше завладевала им.

Он не знал, к чему «все это» — в свои девять лет он не мог назвать иначе призрачную лавину грядущих событий — приведет их с мамой, и хотя при желании, скорее всего, смог бы узнать точно, сейчас он не хотел пробуждать в себе силу. Непонятно откуда к нему пришла уверенность — и сейчас он изо всех сил цеплялся за нее, чтобы не кричать от ужаса, не звать на помощь маму или кого угодно, — что именно ему предстоит спасти маму. А ради этого он должен был беречь силы. Держаться до последней минуты, до последней секунды. Вот почему, даже после ухода доктора, он больше не пытался проявить свои способности. Он мог бы, по крайней мере, разорвать свои путы, но чувствовал, что не имеет на это права. Он не знал, до каких пределов простирается его сила, но знал, что должен экономить ее как только возможно, пока не придет время раскрыть ее полностью для решающего удара.

Эту перспективу он принял совершенно безропотно. Кроме того, он все еще чувствовал себя слегка одурманенным и не знал, что могло бы произойти, если бы он в таком состоянии попытался вызвать силу. Как мог бы отразиться на ней эффект снотворного?..

А вдруг снотворное ослабило его способности?

Давид в ужасе отогнал эту мысль.

Из коридора донесся какой-то приглушенный шум. Давид прислушался. Доктор все не возвращался. Возможно, был уже мертв, как Давид ему и предсказал немногим раньше… А человек-горилла? Мальчик чувствовал, что тот где-то недалеко, стоит на страже. Кажется, доктор говорил с ним… но это было минут пятнадцать назад. Или десять? Или пять?..

Шум стих. Теперь в ушах Давида была лишь глухая ватная тишина.

Он повернул голову к окну, словно для того, чтобы избавиться от навязчивых видений: Джорди, куда-то бегущий… нечеловеческий крик боли… обжигающее дыхание пламени… кровь, крики, смерть… и все это — посреди безмятежного, почти рождественского заснеженного пейзажа… зимнего рая, мгновенно превратившегося в преисподнюю…

Давид попытался сосредоточиться на причудливых, каждое мгновение меняющихся узорах, образованных завитками и прядями тумана. Перед ним возникали и исчезали прозрачные, слегка фосфоресцирующие, едва различимые образы… Вдруг ему показалось, что он увидел лицо — то же самое, что и накануне, лицо девочки, примерно его ровесницы. Ее косички плыли по ветру. Она улыбалась Давиду в клубах тумана, слабо вспыхивающих за миг до того, как рассеяться. Оптический обман, подумал он. Но все равно ему нравилось смотреть на это личико, на котором читались дружелюбие и сочувствие, — это придавало ему храбрости, и он чувствовал себя не таким одиноким…

Из коридора снова донесся какой-то шорох, заставивший Давида вынырнуть из оцепенения. Он пристально взглянул на дверь…

…и тут же перед ним, как вспышка, возникло четкое и ясное видение.

Мама скоро будет здесь!

68

Через пару минут глаза Шарли привыкли к сумраку. Она никогда раньше не видела центральный холл полностью погруженным в темноту, но сейчас слабый дневной свет проникал сюда лишь сквозь запертые ставни на высоких окнах, освещая мебель в пыльных полотняных чехлах, стоявшую вдоль стен.

Внезапно она осознала, что стоит прямо посреди холла, представляя собой идеальную мишень. Шарли торопливо направилась к лестнице. Оказавшись у ее подножия, подняла голову, вглядываясь в темноту. Где же они держат Давида?..

Он мог быть где угодно. Клиника «Надежда» была очень большой — десятки палат и процедурных кабинетов, игровые залы, столовые, кухни…

«Подумай хорошенько. Давид болен. Ему нужно лечение. Так куда его могли поместить?»

В одну из специально оборудованных палат, скорее всего…

Она помнила, что такие палаты — небольшие, скорее похожие на мини-операционные — располагались в западном крыле.

Оттуда и нужно было начать.

Она скользила вдоль стены, держа пистолет наготове слегка дрожащими руками. Погруженная во мрак и тишину, «Надежда» казалась ей нескончаемым запутанным лабиринтом.

Наконец она углубилась в коридор, по обе стороны которого было множество дверей, и принялась толкать их одну за другой. Все оказались заперты.

В глубине коридора, где царила почти абсолютная темнота, одна из последних дверей неожиданно подалась.

Шарли осторожно просунула голову внутрь. В полумраке она разглядела спинку кресла и панель управления, на которой кое-где светились крошечные лампочки. Здесь недавно кто-то был! Об этом говорил и запах, уже знакомый, слегка металлический. Такой… человеческий запах.

Шарли сделала несколько медленных шагов и вдруг ощутила под ногами что-то вязкое. Она слегка наклонилась и прищурилась, чтобы разглядеть, что это, и недоуменно моргнула, все еще не понимая: весь пол был в каких-то густых темных пятнах. Самое большое из них застыло под креслом.

И тут же из ее горла вырвался непроизвольный вскрик ужаса. Запах!.. Точно такой же запах она ощутила несколько дней назад, на кухне, где убила Сержа!

Кровь!

Она наступила в лужу крови!

Охваченная отвращением, Шарли попятилась. И тут какое-то шестое чувство дало ей знать о чужом присутствии у нее за спиной.

Она резко обернулась.

Но человек, которого она увидела, уже ничем не мог ей повредить. Доктор Массиак полусидел в углу у стены, устремив изумленный застывший взгляд на мыски своих ботинок, и горло его было перерезано от уха до уха.

Шарли прижала руку ко рту и попятилась к двери, с трудом сдерживая рвотные позывы.

Оказавшись в коридоре, она прислонилась к стене, чувствуя, как бешено колотится сердце и подкашиваются ноги от ужаса.

Давид! Что они сделали с Давидом?!

Она быстро вернулась в начало коридора, еле сдерживаясь, чтобы не побежать, во весь голос выкрикивая имя сына.

Снова холл, лестница… Шарли бросилась по ней.

Пробежав несколько ступенек, она вдруг остановилась, пораженная неожиданной мыслью.

Ее бывшая палата…

Неужели Кольбер посмел?..

Откуда-то она знала, что так и есть. Все это имело смысл. Неуловимый, нелогичный… и тем не менее.

Шарли остановилась на лестничной площадке второго этажа и прислушалась. Абсолютная, сверхъестественная тишина…

И она пошла по коридору к палате номер 32.

«Ты не должна выходить за него замуж, Шарли!.. Ты даже не понимаешь, насколько это безрассудно! Ты должна сделать аборт!..»

Голоса и образы из прошлого преследовали ее. Вот они вместе с матерью идут в ту самую палату номер 32 по коридору, уже почти пустому в этот вечерний час… здесь, как всегда, витает слабый запах лекарств, создающий больничную атмосферу, несмотря на ковровую дорожку под ногами, заглушающую шаги, на мягкое, приглушенное освещение, на фотографии звезд и планет в металлических рамках, висящие на стенах… всю эту ложь, которая превращала клинику «Надежда» в такое… особенное место.

И мать шепчет ей, и этот шепот бьет по ушам хуже всякого крика: «Ты должна сделать аборт, Шарли… должна сделать аборт!..»

Ну вот. Она уже прошла почти весь коридор. Прямой путь, ведущий в ее прошлое, в ее историю…

Палата номер 32, в которой она провела… сколько же? Почти полгода…

Палата номер 32, соседняя с палатой номер 34, где лежала девушка, которая мало-помалу впадала в безумие… и в итоге покончила с собой ужасным способом — вонзила ножницы себе в глаза…

Палата номер 32, возле которой она стояла сейчас.

Шарли приложила ухо к двери в надежде уловить стон или вздох или шорох простыни…

Ничего.

Она осторожно повернула дверную ручку и толкнула дверь.

Дневной свет, падавший из не закрытого ставнями окна, почти ослепил ее. Стены по-прежнему сияли незапятнанной белизной, разве что с легким налетом пыли. Только эта чисто медицинская белизна и свидетельствовала о том, что «Надежда» была в первую очередь все-таки клиникой, а не «реабилитационным центром», как ее называли в рекламных проспектах.

Шаг… другой… С такого расстояния было видно только изножье кровати. Невозможно было понять, лежит ли на ней кто-нибудь.

Шарли приблизилась. Справа она заметила дверь, ведущую в санузел. Держа пистолет наготове, она осторожно толкнула дверь ладонью. Раздался слабый, почти неслышный скрип — в точности такой же, как десять лет назад! Шарли вплотную прижалась к стене и вытянула шею. Нужно все проверить, чтобы убедиться в отсутствии западни… или в ее наличии.

Она быстро окинула взглядом небольшое помещение. Там было пусто. Правда, душ был задернут непрозрачной пластиковой занавеской.

Шарли приблизилась к нему и неуверенно протянула руку к занавеске. Внезапно ей стало страшно. Но сдаваться было нельзя.

Стараясь произвести как можно меньше шума, она отдернула занавеску.

Никого.

Шарли облегченно вздохнула.

Затем вернулась в палату.

«Господи, пусть он будет здесь! Пожалуйста, сделай так, чтобы он был здесь!»

Она на цыпочках приблизилась к кровати. С каждым шагом она все больше различала очертания небольшой фигурки под одеялом…

Наконец она оказалась у изголовья. Да, кто-то лежал под одеялом, скорчившись и укрывшись с головой… кто-то такого же роста, как Давид!

Шарли опустила оружие, склонилась над кроватью и осторожно отогнула краешек одеяла.

— Давид, радость моя, — прошептала она, — это…

И застыла от изумления, обнаружив под одеялом диванный валик.

В ту же секунду послышался сухой щелчок, и в висок Шарли уперлось дуло револьвера. Знакомый голос произнес:

— Время принимать таблетки, мадемуазель Жермон…

69

Миновав очередной поворот, Тома Миньоль выехал на дорогу, ведущую к расположенному на склоне невысокого холма, обнесенному оградой поместью, и понял, что прибыл куда нужно. Клиника «Надежда» с прилегающей к ней обширной парковой территорией действительно больше напоминала загородную усадьбу, чем наркологический центр. Царящая вокруг тишина придавала ей мрачный, заброшенный вид. Ее словно окружала аура запустения.

Он слегка сбросил скорость и, подъехав ближе, заметил автомобиль, припаркованный под деревом недалеко от входа. Джип «чероки». В точности подходит под описание джипа, о котором говорил накануне месье Боннэ. И джипа, который был замечен раньше неподалеку от дома Тевеннена… Сердце Тома подскочило. Получалось, что он разминулся с Шарли максимум на час! Хотя, скорее всего, даже меньше. Но, во всяком случае, теперь становилось ясно: они здесь.

Да, кстати, кто — «они»?

Этого он не знал. В этом деле все еще было слишком много неизвестных. Но все указывало на то, что «они» находились внутри клиники. Беспокойство Тома за ребенка росло с каждой минутой.

Он остановил машину, которую одолжили ему местные коллеги, и вызвал по рации подкрепление. После этого он несколько минут наблюдал за «чероки», но вскоре ему стало ясно, несмотря на тонированные стекла джипа, что тот пуст. Тома вышел из машины и приблизился к ограде в поисках каких-нибудь следов. Обвел пристальным взглядом улицу, ограду, массивные решетчатые ворота, запертые на висячий замок… Ненадолго его внимание привлек серый автомобиль на другом конце улицы, словно бы вмерзший в обочину. Связан ли он как-то с этим делом?.. Немного поколебавшись, Тома решил, что нет: все-таки стоит слишком далеко.

Он вернулся к джипу. Изучил цепочку следов, тянущихся от водительской дверцы к ограде клиники. Приведут ли они его к ребенку? Или к Шарли?..

Можно ли позволить себе дожидаться подкрепления? Ведь речь идет о похищении ребенка. Причем похитители, судя по всему, привыкли ни перед чем не останавливаться.

Тома решил положиться на свой инстинкт. Он пошел по следам, которые привели его к большому дереву, росшему у ограды с наружной стороны. Он оглянулся на джип. Значит, тот, кто вышел оттуда, тайком пробрался вдоль стены, остановился здесь и исчез в никуда. Или… Тома поднял голову и увидел, что несколько веток погнуты и, в отличие от остальных, инея на них нет.

Так, понятно…

Он подышал на ладони, затем крепко ухватился за одну из нижних веток.

70

— Думаешь, она приведет нас к Тевеннену?

Орели Дюбар на мгновение обернулась к Коньо, сидящему за рулем. Трудно ответить на этот вопрос, не выдав собственных сомнений, а главное, не выдав Тома. Нет, она совсем не была уверена, что слежка за Катрин Клермон, владелицей книжного магазина «Вертекс», каким-то образом выведет их на Тевеннена. Она не была уверена, что это приведет хоть к чему-нибудь, и окончательно отказалась от попыток понять логику своего коллеги, в данный момент напавшего на какой-то след в Бургундии. Однако после недавнего визита в книжный магазин Орели никак не могла отделаться от собственных подозрений: так или иначе, но Катрин Клермон связана с Джорди Фонте. А уж Фонте точно замешан в этом деле. Оставалось лишь восстановить недостающие детали, чтобы выяснить причастность Катрин Клермон к «делу Тевеннена». А заодно выяснить, в чем именно заключается суть этого дела, хотя Орели уже сейчас могла с уверенностью сказать, что оно не имеет никакого отношения к деятельности ГИС.

С самого утра они с Коньо заняли наблюдательный пост у дома владелицы книжного магазина. Когда последняя, выйдя из дома и сев в машину, направилась к западному выезду из Парижа, вместо того чтобы поехать в Восемнадцатый округ, где находился «Вертекс», у Орели мелькнул проблеск надежды. Сейчас, когда они застряли в пробке и напарник донимал ее вопросами, а она еще не могла прийти в себя после недавнего разговора с Тома, Орели чувствовала, что вот-вот потеряет терпение.

— Ага, так и есть, выезжает из города, — пробормотал Коньо.

Орели бросила взгляд на придорожный щит с указанием направлений, и тут же в ее душу закралось подозрение.

— Быстрее! — воскликнула она. — Иначе мы ее потеряем!

Коньо прибавил скорость. Постепенно рекламных щитов становилось все меньше, а воздух заметно улучшался. Затем стали появляться аккуратные типовые коттеджи и небольшие особнячки. Дорожки повсюду были расчищены, снег уложен в сугробы одинаковой высоты. Дальше начались более роскошные особняки.

— Хм… — произнес Коньо. — Слушай-ка, а это случайно не…

Он замолчал, увидев, как «твинго» мадам Клермон, ехавшая в полусотне метров впереди, замедлила ход, потом свернула на подъездную дорожку к одному из владений.

— Черт, кажется, начинает пахнуть жареным… — пробормотал Коньо.

— Нужно проехать вперед еще немного, — сказала Орели. — Посмотреть, куда именно она свернула.

Коньо притормозил у поворота. Высунув голову в окно, Орели заметила, что Катрин Клермон остановилась в самом конце боковой дороги, где располагался большой частный особняк. Теперь Орели обо всем догадалась. Ее напарник, судя по предыдущим замечаниям, тоже.

— Что теперь? — спросил Коньо. — Идем за ней?

— Нет… Посмотрим, что будет дальше.

Ждать пришлось недолго. Через пару минут мадам Клермон вышла из ворот особняка и направилась к своей машине. Коньо рванул с места. Женщина удивленно обернулась на звук внезапно подъехавшего автомобиля. В следующий миг из него одновременно выпрыгнули двое полицейских.

— Кажется, вчера вы рассказали мне не все, мадам Клермон, — произнесла Орели.

— Соблаговолите следовать за нами, мадам, — добавил Коньо.

Катрин Клермон даже не шелохнулась. Но вместо притворно-любезной улыбки, которая не сходила с ее лица во время вчерашней беседы, теперь на ее лице читалась неприкрытая ненависть.

— Вы так и не поняли, — холодно произнесла она. — Вы уже ничего не сможете сделать. Арестуете вы меня или нет, это ничего не изменит. Он все равно явится и спасет мир!

Оба полицейских переглянулись. Потом Коньо вежливо взял мадам Клермон под руку и повел к машине. Орели повернулась к фасаду особняка и достала из кармана мобильник. Нужно срочно предупредить Тома.

71

Его рука переместилась с горла Шарли на грудь. Пистолет по-прежнему упирался в ее висок. Его дыхание щекотало ей затылок. Шарли стояла в «своей» палате, лицом к окну, затянутому пеленой тумана, Кольбер — вплотную у нее за спиной, буквально приклеившись к ней.

Несколько мгновений Шарли не чувствовала ничего, кроме чистого ужаса.

С огромным трудом она подавила рвущийся из горла крик и попыталась отрешиться от этого кошмара, чтобы трезво оценить ситуацию. В других обстоятельствах она вряд ли оказалась бы на это способна. Но сейчас речь шла о жизни ее сына.

— Я долго тебя ждал, Шарли…

Не слушать. Не отвечать. Не злить его. Действовать так, как если бы Давид был еще жив — нет, без всяких «если бы», Давид жив! Кольбер ни за что не стал бы подвергать риску жизнь «последнего уцелевшего» — во всяком случае, Шарли изо всех сил старалась себя в этом убедить.

Сосредоточиться. Найти выход… Выиграть время. Да, попытаться выиграть время, как тогда с Сержем…

— …с того самого дня, ты помнишь? Когда сынок Эргонсо трахал тебя, как шлюху…

Шарли оцепенела. Эргонсо… Имя из прошлой жизни… Летний флирт… И вдруг ее, словно пощечина, хлестнуло воспоминание: их любовная схватка была внезапно прервана появлением какого-то человека, прячущегося в лесу… Так это был Кольбер!

И тут же она воочию увидела все звенья этой кошмарной цепи: от подростка, подглядывающего за ними из-за дерева, до взрослого мужчины, ставшего убийцей Фабиана… Все из-за того, что он хотел ее только для себя! Давид был лишь предлогом этого бесконечного преследования… И — о боже! — Давид мог быть уже мертв!.. Шарли почувствовала, как у нее подкашиваются ноги — такое предположение лишило ее последних сил.

— Вижу, что помнишь… И знаешь, что я тогда подумал?

С этими словами он сжал ее грудь так сильно, что Шарли едва не закричала от боли. И от отвращения.

— Знаешь, что я тогда подумал? — настойчиво повторил Кольбер.

— Что ты меня хочешь больше всего на свете, — ответила Шарли, сама удивляясь тому, насколько спокойно прозвучал ее голос.

Кольбер застыл в неподвижности.

— Что тебя нужно прикончить, Шарли… — прошептал он. — Как бродячую собаку. Тебя и всех остальных. Потому что только этого вы и заслуживаете — чтобы кто-то помог вам сдохнуть…

Ненависть, с которой были произнесены эти слова, вырвала Шарли из оцепенения.

— Это ты и сделал с Брижитт? — спросила она.

— А… с той уродиной?..

И вдруг Кольбер резко развернул ее и с силой прижал спиной к стене. Одна его рука вцепилась ей в горло, другая прижала к щеке дуло пистолета.

— Шарли, ты за кого меня принимаешь, а? Думаешь, я сплю с жирными уродинами? Ну, отвечай, грязная шлюха! Ты ведь так думаешь? Что человек вроде меня заслуживает только вот таких баб, как эта гора сала?

Его лицо вплотную приблизилось к лицу Шарли — бледное, осунувшееся, с выступившими от переизбытка эмоций красными пятнами. Сузившиеся глаза сверкали, как два стальных лезвия, редкие светлые волосы прилипли к влажному от пота лбу. Шарли почувствовала, как его пальцы еще сильнее сжали ее горло — длинные, бледные и влажные пальцы… скорее женские, чем мужские.

Ей не хватало воздуха, но она знала, что не должна проявлять ни малейшей слабости. В этом она уже достаточно напрактиковалась за годы жизни с Тевенненом. Там, где большинство женщин попросту сдались бы, она знала, как нужно действовать. Это не всегда помогало избежать худшего, но, по крайней мере, не ускоряло его приближения.

— Я… я никогда не считала Брижитт жирной уродиной… — с трудом произнесла она. Это было первое, что пришло ей на ум. Кроме того, это было абсолютной правдой. Все меньше воздуха… На глазах Шарли выступили слезы. — И я… понятия не имею… что ты за человек.

Она едва могла вздохнуть. Перед глазами заплясали черные точки. Не сдаваться. Не терять сознания. Ради Давида… ради Давида…

— Так, значит, для того… чтобы меня убить… ты меня сюда привел?

Кольбер растерянно моргнул. Видимо, он ждал какой-то другой реакции — страха, мольбы о пощаде…

Он ослабил хватку, по крайней мере настолько, что Шарли смогла свободно дышать, но по-прежнему крепко прижимал ее к стене.

Шарли с жадностью сделала глубокий вдох, потом еще один… Черные точки перед глазами исчезли, зрение прояснилось. Несколько секунд они с Кольбером пристально смотрели друг на друга — Шарли пыталась уловить в его глазах хотя бы намек на то, что он собирается сделать, но взгляд Кольбера был непроницаемым.

В полной тишине ей вдруг показалось, что она расслышала какой-то шум снизу, с первого этажа. Совсем слабый… Вот опять!..

Она ощутила новый прилив надежды. Джорди?.. Может быть, ему пришла в голову та же мысль, что и ей, когда он узнал о похищении Давида?..

Шарли нашла в себе силы, по-прежнему не отрываясь, смотреть в глаза Кольбера, чтобы не выдать своего волнения. Одновременно боковым зрением она старалась отыскать хоть что-нибудь, что могло бы послужить оружием или средством защиты. Пистолет Кольбер у нее отобрал, и она не успела разглядеть, куда он его дел. Сунул за пояс?..

— Твоего сына тебе ужасно не хватает, правда?

Это был удар прямо в сердце.

— Где он? С ним… все в порядке? — Шарли готова была проклинать себя за этот жалобный, умоляющий тон, но последний вопрос жег ей губы с того самого момента, как она сюда попала. Теперь у Кольбера было очевидное преимущество перед ней, и она сама дала ему в руки лишний козырь.

— Понятия не имею… Меня это не интересует. Я к нему даже не заходил. Ты ведь и сама знаешь, на что он способен, не так ли?

И Кольбер засмеялся странным смехом, похожим на визг. Шарли ощутила во рту горький привкус желчи. В этот момент она испытывала к своему врагу чистую, беспримесную ненависть. Не за то, что он сделал с ней, а за то, что он сделал с Фабианом, с Брижитт и вот теперь — с Давидом. Именно этот человек был причиной всех ее бед. Пусть даже и не имел никакого отношения к ее «лечению» с помощью допамнезина.

— Ты хочешь знать, жив он или мертв, да? В конце концов, кто поручится, что я не прикончил его сразу же?

И снова этот жуткий визгливый смех…

Шарли почувствовала, как мир вокруг нее зашатался, вот-вот готовый рухнуть.

«Джорди, где ты? Как я могла настолько обезуметь, чтобы посчитать себя способной в одиночку…»

— Впрочем, это можно выяснить, — продолжал Кольбер. — Я ведь знаю, где он сейчас.

Он играет с ней? Хочет предложить ей сделку?..

И вдруг она все поняла. Ему нужна была не только она, а еще и… Ну да, ведь теперь он тоже знал про лотерейный билет!

— Пойдем проверим, Шарли. Вместе. Так уж и быть, я разрешу тебе заглянуть в палату и лично выяснить, как обстоят дела. Это не будет тебе ничего стоить. Ну почти ничего. Всего каких-то тридцать четыре лимона.

Снизу опять донесся шум. Неужели Кольбер и правда ничего не слышит?..

Но, судя по всему, так и было — он слишком упивался своим триумфом.

Нужно торговаться. У нее был главный козырь в рукаве — лотерейный билет.

— А что потом? — спокойно спросила она. — Где гарантия, что ты дашь моему сыну спокойно уйти?

Он холодно взглянул на нее и сильнее стиснул пальцы на ее горле — словно для того, чтобы напомнить, кто контролирует эту игру.

И тут внизу раздался звонок мобильного телефона.

72

Тома буквально подпрыгнул, услышав этот звук, и торопливо достал из внутреннего кармана мобильник, чтобы отключить. Но перед этим он все же проверил, кто звонил. Орели.

Затем снова схватил пистолет и продолжал путь в полумраке центрального холла.

Ему было не по себе. Да что там, чертовски страшно.

Страх охватил его, едва лишь Тома переступил порог. Белые чехлы на мебели, в темноте похожие на привидения, слабый свет, сочившийся через отверстия в ставнях, в лучах которого кружилась многолетняя пыль, гнетущая атмосфера, пронизанная отчаянием и трагедиями прошлых лет, — все это создавало ощущение угрозы, неясной, но вполне реальной.

Тома шел, держа пистолет наготове, стараясь ступать как можно бесшумнее. Он слишком хорошо знал правила и не мог не отдавать себе отчет, что нарушил их: единственным оправданием незаконного вторжения могла служить лишь интуитивная догадка о том, что похищенный ребенок находится здесь, хотя и в этом случае его могли обвинить в том, что он не дождался подкрепления. И это не говоря уже о его принадлежности к ГИС и об отсутствии опыта — и то и другое могло дорого ему обойтись. Подумать только: парень из ГИС, вместо того чтобы протирать штаны в своем кабинете на набережной Орсей, с оружием в руках незаконно проникает в частные владения, где могут находиться преступники, да еще при этом оказывается таким идиотом, что забывает отключить мобильник!

И вот теперь он чувствовал страх. Настоящий. Тот самый, которого никогда не испытывают киношные полицейские, но от которого у полицейских реальных встают дыбом волосы на затылке, а яйца сжимаются до размера виноградин. Потому что следы привели его к трупу пожилого мужчины с перерезанным горлом. А сейчас он услышал голоса, донесшиеся со второго этажа. Кажется, один был мужской, другой — женский. Значит, звонок его мобильника тоже кто-то услышал.

Тома нырнул в темный боковой коридор. Подождал несколько минут. Затем вернулся в холл. Здесь было по-прежнему пусто. С верхних этажей не доносилось ни звука. Во всей клинике «Надежда» стояла пугающая тишина. Несмотря на холод, почти такой же, как на улице, Тома чувствовал, как по спине стекают капли пота.

Надо было подниматься. Отступать он уже не мог.

Пытаясь придать себе храбрости, Тома быстро заскользил вдоль стены к центральной лестнице. Когда он уже поставил ногу на нижнюю ступеньку, металлический клацающий звук, донесшийся откуда-то сбоку, заставил его вздрогнуть. Он повернул голову. Прямо перед ним высился массивный темный силуэт, возникший словно из ниоткуда.

73

Услышав звонок мобильника, Кольбер окаменел.

Так же как Шарли, он прислушался. Тишина. Пять секунд… десять… двадцать… Он немного ослабил хватку на ее горле. Шарли воспользовалась этим, чтобы едва заметно повернуть голову в поисках подходящего предмета, который мог бы стать оружием.

Она заметила маленький ночник у изголовья кровати. До него было около трех метров. Казалось бы, пустяк. Но в данной ситуации они казались пропастью.

С первого этажа донесся топот ног, и сразу вслед за ним — крик боли, эхом разнесшийся по коридорам.

— Что за…

Поразительно — но в этот момент убийца отпустил ее и сделал шаг в сторону. Сейчас или никогда!

За семь лет жизни с Тевенненом она научилась уклоняться от ударов или терпеть их лучше, чем кто бы то ни был. Семь лет почти непрерывных побоев научили ее, какие точки на человеческом теле самые уязвимые, какие удары самые болезненные. Часто, строя в мечтах планы мести, Шарли представляла себя наносящей эти удары, а не получающей их. Сколько раз ей хотелось врезать Тевеннену, и она с трудом удерживалась в последнюю секунду!..

Когда внизу раздались два выстрела, она поняла, что момент настал. Одним прыжком она оказалась у кровати и схватила лампу.

Под воздействием адреналина ее движения оказались еще более быстрыми и скоординированными, чем она ожидала. Крепко обхватив ножку лампы, она размахнулась и нанесла Кольберу удар, который пришелся между ухом и виском. Он оказался таким сильным, что боль пронзила ее руку от запястья до плеча.

Хлопок взорвавшейся лампочки, брызги крови, звон осколков разбитого абажура…

Кольбер зашатался, инстинктивно схватившись за пораженное место. Револьвер выпал из его руки.

Шарли бросилась на пол, пытаясь дотянуться до оружия, и в следующий миг Кольбер рухнул прямо на нее. Она успела лишь обхватить дуло револьвера и, собрав последние силы, ударила своего противника рукояткой по голове. Второй удар лишил его сознания. Шарли ощутила, как под рукояткой что-то хрустнуло.

Тело Кольбера придавило ее к полу мертвым грузом. Шарли с трудом освободилась от него, поднялась на ноги и несколько раз глубоко вдохнула воздух. Взглянув на неподвижное тело, распростертое у ее ног, она почувствовала, как в ней вновь поднимается волна ярости. Она уже навела револьвер на голову своего врага, как вдруг раздался крик:

— Ма-а-а-ма-а-ааа!..

Давид!

Давид звал ее! Он был жив!

Она выбежала в коридор и помчалась на звук голоса, не обращая внимания на боль во всем теле — в плече, в колене, ушибленном при падении на пол, в горле, которое горело как в огне…

— Ма-а-м-а-а-ааа!

Она бежала на этот голос, забыв обо всем — о Кольбере, о звонке чьего-то мобильника внизу, о криках и выстрелах… Бежала, не разбирая дороги, иногда поднимая тучи пыли от случайно задетой шторы или мебельного чехла…

Третий этаж!.. Он был в одной из палат третьего этажа!..

— Давид! Я иду, радость моя!.. Давид!..

Она нашла его в одной из палат восточного крыла — и когда наконец распахнула дверь…

— Мама!..

…почувствовала, как под ее ногами буквально разверзлась бездна отчаяния и вины.

Они его привязали!.. Давид, чье бледное личико, залитое слезами, было едва различимо среди окружающей белизны абсолютно голых больничных стен, был привязан к кровати, словно буйнопомешанный!.. Ее малыш!.. Такой хрупкий!.. Да как они посмели!..

Она бросилась к нему и принялась лихорадочно развязывать путы. Освободив сына, она крепко прижала его к груди:

— Все позади, мой хороший, все позади… Тебе больно?.. У тебя где-нибудь болит? Что они с тобой сделали?

Вместо ответа Давид разрыдался. Слезы и страх копились в нем так долго, что больше он не мог их сдерживать.

— Ты можешь идти, радость моя? Скажи маме… Если нет, мама тебя понесет…

Шарли сама не замечала, что начинает говорить с сыном так, словно ему не больше двух-трех лет.

— Да… — наконец с трудом произнес он. — Они… они ничего не сделали. Я не знаю, что они хотели потом сделать… но они не успели.

Шарли с трудом отогнала кошмарные видения — над ее сыном собирались проводить какие-то ужасные опыты, как над лабораторным мышонком…

Больше никогда! Ни-ког-да!

Она осторожно стерла слезы с его щек:

— Пойдем, Давид. Возьми маму за руку. Уйдем отсюда поскорее!

Давид с трудом встал с кровати, слегка пошатываясь, — наверняка от снотворного и от общей слабости, подумала Шарли. Эти мерзавцы даже не подумали о том, чтобы дать ему поесть!

Несмотря на то что мать в ней одержала верх над воительницей, та все же не теряла бдительности. В коридор Шарли вышла, левой рукой держа за руку сына, а в правой сжимая револьвер.

Следуя вплотную вдоль стен, они бесшумно спустились на второй этаж. Здесь Шарли остановилась и прислушалась. Она не прикончила Кольбера. В каком состоянии он был сейчас? Каких подвохов можно было ожидать с его стороны? Она не знала, но не хотела допустить ни малейшего риска.

На втором этаже стояла полная тишина. Никакого движения в коридоре. Никаких признаков жизни.

Решив наконец, что путь свободен, она повернулась к Давиду и, слегка кивнув, сделала ему знак рукой в направлении первого этажа.

Он кивнул в ответ и начал спускаться по лестнице следом за ней.

По мере того как они приближались к выходу, Шарли чувствовала, как в ней растет нетерпение: бежать! Скорее вырваться на вольный воздух!

Но нужно было сохранять осторожность: ведь оттуда недавно донеслись два выстрела. Кто там был и что именно произошло? Куда, кстати, подевался неандерталец, который был с Кольбером в доме у озера?..

На последний вопрос она получила ответ почти сразу: гигант лежал у подножия лестницы, широко раскрыв невидящие глаза, в которых отражался слабый дневной свет. Шарли отвела взгляд от огромного алого пятна, расползшегося у него на груди, и загородила собой Давида, чтобы он не увидел этого зрелища.

— Не смотри туда, радость моя… — прошептала она.

Последние ступеньки… Три… две… одна… Шарли подхватила Давида на руки…

— Закрой глаза!..

…и перенесла через труп.

Оставалось лишь дойти до двери. Они уже были на полпути, как вдруг…

— Полиция! Ни с места!..

Ледяная волна окатила Шарли с ног до головы.

— Руки… вверх. Не двигаться!..

Голос звучал так, словно человек был на пределе сил.

— Брось… пушку… Шарли… Руки… вверх…

Но Шарли не могла выпустить руку сына. Это было невозможно, немыслимо. По голосу она догадалась, что человек ранен. Полицейский или нет — может быть, это блеф, — но он вступил в схватку с гигантом и убил его. А тот его ранил. Теперь Шарли была в этом уверена.

Шарли медленно начала поднимать вверх руку, в которой сжимала револьвер Одновременно она поворачивалась так, чтобы закрыть собой Давида.

В углу холла она увидела скорчившегося на полу человека. Черты его лица были резкими, суровыми. В бедре человека она заметила торчащую рукоятку ножа. Рядом на полу расплылась небольшая темная лужа.

Человек из последних сил вскинул руку с пистолетом и наставил оружие на нее. В его глазах читалось такое же выражение, как у раненого зверя.

— Шарли… я знаю, что они тебя преследовали. Тебе еще можно помочь… Вас обоих можно защитить…

Она отрицательно покачала головой и в свою очередь направила на него револьвер.

— Дайте мне уйти. Вместе с ним… Ради него, — умоляюще добавила она.

Несколько секунд они пристально смотрели в глаза друг другу. По его глазам Шарли поняла, что он не выстрелит. Он не сможет этого сделать из-за Давида, стоящего рядом с ней. Хотя он знает о ней все. В том числе об убийстве Сержа…

— Пожалуйста… — тихо произнесла она.

Человек опустил оружие.

— Я… мне очень жаль… — пробормотала Шарли, медленно пятясь к выходу. Через несколько мгновений она ощутила за спиной порыв ветра — Давид открыл дверь.

Мать и сын устремились к дневному свету.

74

Грянул выстрел с металлическим отзвуком. Секунду спустя — второй. Еще через несколько минут Шарли выбежала из клиники и помчалась к воротам — у Вдовы, наблюдавшей за ней, создалось впечатление, что она сейчас вышибет их и сама того не заметит. Ее сын бежал рядом с ней, она крепко держала его за руку. В бинокль Клео разглядела, что у него на ногах даже не было обуви — только носки, а вместо верхней одежды он был закутан в какое-то покрывало. На полпути Шарли подхватила сына на руки и с прежней скоростью продолжала бежать, словно спасаясь из преисподней, до самого автомобиля. Видимо, такой прилив энергии вызван какими-то чрезвычайными событиями, мельком подумала Клео, продолжая наблюдать за Шарли с невольным восхищением. Воистину, женщины гораздо сильнее мужчин.

Вот почему она так хотела быть женщиной. Такой, как Шарли. Она должна была родиться Клео, а не Кеннеди.

— Клео… — нерешительно произнесла Ольга. — Так там, оказывается, еще и мальчишка?..

Вдова ничего не ответила. Она продолжала не отрываясь смотреть в бинокль. Через пять минут — или двадцать, или тридцать — ее час придет, и тогда она не будет терять времени. Когда Шарли проникла в клинику, Клео едва не последовала за ней — очень уж подходящее было место для ее плана, о таком можно было только мечтать. Но появление копа спутало все карты. Клео сразу поняла, что это коп — она чуяла их за версту. Этот явно был выходцем из Северной Африки — внешность еще более характерная, чем у Жамеля… И по ухваткам сразу видно — ищейка… Так что она предпочла подождать. Крепко сжимая бинокль, она молилась лишь об одном: лишь бы этот тип не арестовал ее подопечную.

Ей даже пришла в голову мысль прийти на помощь Шарли — ведь коп был один, а с одним она справилась бы. В конце концов, дать Ольге команду завести машину, а потом всадить ему пулю в лоб прежде, чем он успел бы понять, что происходит, было ей вполне по силам.

Но нет, Шарли не вышла из клиники в сопровождении копа, а выбежала вместе с сыном. Что же произошло внутри? Клео подозревала, что коп вполне мог разделить участь Тевеннена.

Ну что ж, одним копом меньше — невелика беда.

— Клео, ты мне не говорила про мальчишку, — почти жалобным тоном произнесла Ольга.

Вдова отложила бинокль и резко повернулась к своей спутнице.

— Заткнись! — приказала она.

— Что?..

— На кону тридцать четыре лимона, а ты собираешься устроить сцену в духе «Тельмы и Луизы»?[20] Заткнись, мать твою!..

Джип «чероки» тронулся с места.

Вдова досчитала до пяти и велела Ольге следовать за ним.

75

Джорди осторожно положил трубку и некоторое время неподвижно сидел на кровати в гостиничном номере, где ждал возвращения Шарли вот уже два часа. Слова девушки-диспетчера из клиники Святого Доминика по-прежнему звучали в его ушах — даже не сами слова, а долгая пауза, наступившая после того, как он спросил о Давиде. Потом послышалось бормотанье: «Я… подождите минутку…», — после чего трубку взял мужчина и властным тоном спросил, кто говорит. Джорди тут же все понял.

Вот почему Шарли так долго не возвращалась! Вот почему не звонила! Они ее арестовали!

Джорди с трудом подавил рвущийся из горла стон. Он ни на минуту не задумался о своей собственной участи, хотя понимал, что копы, скорее всего, тут же отследили его звонок и самое большое через пятнадцать минут прибудут сюда, чтобы арестовать и его. Все его мысли, вся его боль, были сосредоточены вокруг Шарли. Она проиграла битву. Потеряла и свободу, и сына… Это настоящая трагедия.

А Давид? Как теперь спасти его? Как сдержать обещание?

Мысли неслись потоком, перемешиваясь, захлестывая друг друга. Наконец, в последний раз обведя взглядом комнату, в которой они с Шарли провели в объятиях друг друга несколько мирных часов, словно украдкой выхваченных из бурного хаоса последних суток, Джорди решил, что надо бежать. Прежде всего — ради Шарли. Попытаться найти Давида и не позволить никому его забрать. Потому что Шарли была права: кто знает, что с ним сделают?

Он резко встал с кровати, торопливо побросал вещи в сумку, не забыв и о папках Тевеннена. Кто знает, может быть, с копами удастся договориться? Документы, находящиеся в этих папках, вполне могли произвести эффект разорвавшейся бомбы.

Да, он должен сделать все, чтобы вытащить Шарли из этой передряги. И если уж это не удастся, то, по крайней мере, забрать Давида. Не допустить, чтобы тот попал в лапы копам или астрософам.

Пора было уходить. Куда? И что сделать в первую очередь? Джорди еще не знал, но надеялся найти ответы в ближайшее время. Видимо, сначала надо заехать в клинику, чтобы оценить ситуацию. И уж потом строить дальнейшие планы.

Уже у двери он вдруг остановился. Нет, что-то тут не сходится…

Он несколько раз пытался дозвониться до Шарли, но ее мобильник был выключен. Однако, если бы полицейские ее в самом деле арестовали, они бы обязательно оставили его включенным, чтобы отслеживать входящие звонки — это помогло бы им вычислить возможных сообщников. Так всегда делается. Конечно, Шарли могла успеть от него избавиться, но…

Джорди строил одну гипотезу за другой, но ни одна не казалась ему удовлетворительной. Однако — скорее всего, потому, что ему очень хотелось в это верить, — он всячески убеждал себя, что Шарли все же не арестована. Есть хоть какой-то шанс… какой-то проблеск надежды.

Но тогда — что означает тот мужской голос по телефону в клинике, спросивший, кто говорит?..

Давид… похищен?

Джорди колебался. Что делать? Куда похитители могли увезти мальчика?

А может быть, Шарли изменила первоначальный план? Может быть, она решила на время скрыться и связаться с ним позже? Позвонить не со своего мобильника, а с какого-нибудь городского телефона?

Но этот голос?..

Ни одного более-менее логичного объяснения… Одно было ясно: оставаться в гостинице не имеет ни малейшего смысла. Более того — это опасно.

Джорди вышел из номера и направился к лестнице. Когда он был на полпути вниз, ему пришла в голову одна идея. Если Шарли удалось ускользнуть от полицейских, которые ждали ее в клинике, он, кажется, догадывался, куда она направится. Накануне она сказала ему, что по дороге сюда спрятала лотерейный билет в надежном месте, на всякий случай. Она не сказала где именно, и Джорди не стал ее расспрашивать, однако логика подсказывала ему ответ. Сколько остановок сделала Шарли по пути из Парижа в Лавилль?

Всего одну.

Вот туда он и поедет.

76

Тома стиснул зубы. Рана была глубокой — этот носорог вонзил ему в бедро нож по самую рукоятку. Тома не помнил, испытывал ли хоть раз в жизни такую сильную боль, как в тот момент, когда выдернул нож из раны.

Потом он отрезал широкую полосу ткани от рубашки и кое-как перевязал ногу. Теперь кровь сочилась уже не так обильно — кажется, артерия была не задета. Нужно было попытаться уйти отсюда самостоятельно или дождаться подкреплений, которые что-то не спешили (наверняка, подумал Тома, не считали вызов, поступивший от сотрудника ГИС, таким уж срочным).

Ситуация была катастрофическая: серьезно раненный, он лежал в огромном темном холле, где, словно на опустевшем поле битвы, царила гробовая тишина и пахло свежей кровью. В двадцати метрах от него лежал труп. Еще один был наверху, в медицинской лаборатории. Где-то в здании скрывался белобрысый тип. Или Шарли его убила?.. Если нет, почему она так поспешно убегала? Перед глазами Тома до сих пор стояло ее лицо, искаженное ужасом и отчаянием, с расширенными, словно у безумной, глазами. Ее сын, закутанный в шерстяное покрывало, дрожал как в лихорадке — от холода, от страха, от всего…

Подкреплений все не было. Связи тоже: в схватке его мобильник разбился. Рация осталась в машине.

Тома поправил и плотнее закрепил повязку, затем с огромным трудом поднялся. Попробовал ступить на раненую ногу, но ее тут же пронзила адская боль. Если бы хоть было на что опереться — на трость или на простую палку… Но все же Тома, ковыляя и пошатываясь, кое-как дотащился почти до самой входной двери. По пути он пытался собраться с мыслями и найти наиболее убедительное объяснение для поспешного бегства Шарли.

Вдруг он услышал снаружи шум автомобильного мотора, но не со стороны въезда, а откуда-то из-за дома.

Его мысли окончательно смешались.

Он, как мог, ускорил шаги, не обращая внимания на жгучую боль в ноге.

Распахнув дверь, он увидел «лендровер», который выехал с заднего двора и, поднимая клубы снежной пыли, устремился к воротам. Через несколько секунд он уже скрылся из виду.

Тишина наступила так внезапно, что Тома, ошеломленный, еще какое-то время неподвижно стоял на верхней площадке наружной лестницы. Лица водителя он, конечно, разглядеть не успел, но цвет волос не оставлял никаких сомнений.

Белобрысый тип.

77

— Мам?..

Бежать из преисподней! Как можно быстрей, как можно дальше!

Шарли гнала машину на полной скорости, судорожно вцепившись в руль и не отрывая широко раскрытых глаз от дороги. Ее тело сотрясала непроизвольная дрожь.

— Мам!

Господи, что же делать? Они наверняка уже преследуют ее! Джорди ведь говорил, что это мощная организация, а вовсе не только Кольбер и его помощник… А еще коп! Этот-то как ее нашел? Да еще и приехал вслед за ней в «Надежду»…

Конечно, месье Боннэ позвонил в полицию — но как полицейские догадались о связи между нападением на дом и похищением Давида?.. Ведь когда Шарли отвезла его в клинику Святого Доминика, у них с Джорди уже были другие документы… И у полицейских не было никаких причин искать Давида именно в «Надежде». Но почему этот коп приехал туда? Почему? ПОЧЕМУ?

Шарли буквально зациклилась на этом «почему», оно повторялось в ее голове раз за разом, словно запись на пластинке, которую заело: почему? почему?

— Мам, ты едешь слишком быст… А-а-ааа!

Тревожный голос Давида перерос в крик, когда машину сильно занесло на повороте. Шарли еще крепче сжала руль. Джип вильнул вправо, влево, заскользил вбок и наконец врезался в сугроб. Целый снежный каскад обрушился на лобовое стекло.

Шарли включила «дворники» и облегченно вздохнула, глядя на сугроб, который, казалось, стоял здесь именно для того, чтобы уберечь их от падения в кювет. Иначе говоря, чтобы спасти им жизнь.

— Давид, милый, с тобой все в порядке? Давид!

Давид, сидевший сзади, плотнее завернулся в покрывало.

— Да… Но ты едешь слишком быстро.

Если в его словах и прозвучал упрек, он был едва заметен.

— Да, ты прав, котенок… Извини.

Редкие автомобилисты, проезжавшие мимо, останавливались и стучали в стекло.

— Все хорошо… все в порядке… я просто отвлеклась и потеряла управление…

Наконец Шарли снова тронулась с места, главным образом для того, чтобы не привлекать внимания зевак. В их осуждающих взглядах явственно читалось: «Хороша мамаша!..» Наверняка думали, что она наркоманка. Или полоумная. В любом случае — виновная. В какой-то степени все три упрека были справедливы…

— Еще только одна остановка, Давид, и все, мы уедем далеко-далеко отсюда! На юг…

При мысли об этом Шарли немного приободрилась. Она увезет Давида в Испанию, хотя бы на несколько дней, чтобы он пришел в себя и отдохнул, а она тем временем получит свой выигрыш… хотя в свете последних событий эта перспектива казалась ей все более иллюзорной.

— А эта остановка — в доме у озера, да?

Вопрос ее не удивил. Давид был единственным, кому она рассказала о тайнике, где спрятала билет. Если вдруг с ней что-то случится, нужно, чтобы у него остался хоть крошечный шанс получить выигрыш… Пусть даже без нее. Пусть это будет его путь к свободе…

— Да. Но совсем ненадолго. Буквально на минуту… Всего одна минута — и мы уедем…

Теперь Шарли вела машину очень осторожно, вплоть до места назначения. Она знала, что идет на риск — в последний раз, как пыталась себя убедить. Копы ведь не оставили у дома круглосуточный наблюдательный пост?.. В конце концов, вчерашнее нападение обошлось без серьезных жертв…

Так или иначе, выбора нет. Каждая минута дорога. Надо как можно быстрее оставить как можно большее расстояние между собой и преследователями — не важно, копами или астрософами… Если бы она сначала завезла Давида в гостиницу, затем поехала сюда, а потом вернулась, чтобы его забрать, она бы сильно сократила их шансы ускользнуть.

Она свернула на подъездную дорогу к дому со смутным ощущением дежавю: все было почти как в вечер ее приезда, если не считать отпечатков шин на снегу и обломанных веток по обе стороны дороги.

Шарли решила не доезжать до самого дома, а остановить машину метрах в ста от него и остаток пути пройти пешком. Если при приближении она заметит какую-то опасность, проще будет незаметно вернуться.

Затем она повернулась к сыну:

— Давид… как ты себя чувствуешь?

— Нормально.

— Правда?

Он кивнул.

Шарли бросила взгляд на его ноги в одних носках и вздохнула. Она не сможет пронести его такое большое расстояние. А подъехать к дому на машине означало огромный риск для них обоих.

— Я не смогу тебя долго нести. К тому же ты не одет… Придется тебе немного посидеть в машине. Все будет хорошо. Ты закроешься изнутри, я оставлю печку включенной…

Давид смотрел на нее, не говоря ни слова. От взгляда его огромных черных глаз у нее сжалось сердце. Найдет ли она в себе силы оставить его одного?

Выбора нет!

В последний раз! И больше никогда! Никогда!

— Я делаю это ради нас, Давид… — с трудом произнесла она. — Я обещала тебе свободу, и я все сделаю, чтобы сдержать обещание. Ты это знаешь, котенок, не правда ли?

Давид улыбнулся ей слабой улыбкой, печальной и беспомощной. Улыбкой растерянного ребенка, который не может понять, почему все в жизни так… сложно.

— Я люблю тебя больше всего на свете, малыш…

Она отвернулась и внимательно оглядела лес позади них. Пустынно… Кажется, никто их не преследовал. Но все-таки Шарли не могла отделаться от дурного предчувствия.

— Давид, ложись на пол и закутайся в покрывало поплотнее, хорошо? На всякий случай. Я скоро вернусь, обещаю!

Шарли вышла и захлопнула за собой дверцу. Потом слегка постучала по стеклу:

— Закройся изнутри!

На миг ей показалось, что Давид хочет ей что-то сказать, но с его губ не сорвалось ни слова. Она подождала, пока он не защелкнет изнутри задвижку и не уляжется на пол, закутавшись в плед.

Когда она полностью убедилась в том, что снаружи его не видно, она углубилась в лес, чувствуя огромную тяжесть на душе.

По пути она несколько раз оглядывалась, чтобы убедиться в отсутствии опасности. Когда с шоссе доносился шум мотора, она каждый раз вздрагивала. Но постепенно шум стихал — машина проезжала мимо.

Вскоре впереди появились смутные очертания дома, скрытого за стеной деревьев, чьи стволы и голые кроны были покрыты инеем.

Спрятавшись за высоким старым тополем, Шарли разглядывала дом. Ничего подозрительного. Никаких дежурных полицейских, никаких ограждений…

Несмотря на все свое нетерпение и желание побыстрее вернуться к Давиду, она еще немного подождала. Ее грызло непонятное беспокойство. Дрожа от холода, она вдруг вспомнила о Джорди. Когда она выберется отсюда, то позвонит ему из первого же придорожного автомата.

Наконец Шарли решила, что путь свободен, вышла из укрытия и направилась прямо к дому. По мере того как она шла по белому безмолвному пространству, ее охватывало чувство умиротворения. Она прекрасно понимала, что это иллюзия, причем опасная. Но только здесь, в этом укромном уголке, вдали от посторонних глаз, она могла почувствовать себя дома, несмотря на все события последних дней. Только здесь, и нигде больше.

Приблизившись к дому, она свернула и уже собиралась обогнуть его, как вдруг ей показалось, что на окне первого этажа чуть дрогнула занавеска.

Или это был случайный отблеск света на окне, сыгравший с ее разыгравшимся воображением злую шутку?

Шарли непроизвольно сжала рукоятку пистолета, лежавшего у нее в кармане куртки, и направилась к входной двери. С каждым шагом ею все сильнее завладевал страх. Недоброе предчувствие вернулось.

Она была здесь не одна.

Подойдя к двери, она взяла в правую руку пистолет, а левую протянула к дверной ручке.

Дверь распахнулась раньше, чем Шарли успела до нее дотронуться. То, что открылось за ней, сперва показалось сценой из какого-то дурного сна.

78

Женщина не произнесла больше ни единого слова. За сорок минут допроса Орели не удалось вытянуть из нее ничего, кроме все той же фразы, которую она твердила с лихорадочным, фанатичным упорством: «Что бы вы ни делали, он все равно спасет мир!»

О ком она говорила? О Кутизи?

Орели сидела напротив Катрин Клермон, сменившей дежурную механическую улыбку на холодный взгляд и поджатые губы. Всем своим видом она говорила, что Орели и Коньо, которые по очереди ее допрашивали, пытаясь получить хоть какое-то объяснение, недостойны ее доверия, недостойны разделить ее тайны. Она даже не изъявила желания узнать, за что ее задержали и привели сюда, в эту полупустую комнату с бледно-желтыми стенами. Она не требовала присутствия адвоката. В ней чувствовалась железная убежденность человека, обладающего Знанием. Ее совершенно не интересовали последствия собственного молчания. «После меня — хоть потоп».

— Мадам Клермон, вы причастны к весьма серьезным преступлениям. Итак, я в последний раз прошу вас ответить на мои вопросы, и надеюсь, что вы сможете избежать худшего. Вчера я спрашивала вас о Джорди Фонте. Также я спрашивала, знакомы ли вы с Анн Шарль Жермон. Насчет Джорди Фонте вы ответили, что он обращался к вам после выхода из тюрьмы по поводу работы, но вы ничего не смогли для него сделать. Что касается Анн Шарль Жермон, вы сказали, что вы ее не знаете. Но в таком случае как вы объясните, что сегодня утром вы направились прямиком к…

У нее за спиной распахнулась дверь.

— Он звонит! — с порога объявил Коньо.

Орели резко поднялась и вышла в коридор.

— Что с ним случилось? — взволнованно спросила она.

— У него сломался мобильник. Он связался с диспетчерской службой по автомобильной рации, и его соединили с нами. Кажется, там была серьезная заварушка…

Орели едва удержалась от дальнейших расспросов — она сама много раз тщетно пыталась дозвониться до Тома и уже начала подозревать самое худшее. Коньо провел ее в кабинет, и она схватила лежащую на столе телефонную трубку.

— Что произошло? — торопливо спросила она. В ее голосе звучал упрек и одновременно облегчение. — Мы попытаемся выехать к тебе как можно скорее, и…

— Послушай меня, — прервал ее Тома.

Орели замолчала. По мере того как он рассказывал ей о происшедшем, ее беспокойство все росло. О своей ране он упомянул вскользь, но это не обмануло Орели: рана причиняла ему сильную боль, это чувствовалось по голосу и прерывистому дыханию.

— Я думаю, Шарли по-прежнему в опасности, — заключил он. — Белобрысый уехал, и я понятия не имею, куда он направляется, но если вдруг…

— Ты должен вызвать «скорую», — перебила Орели. — И вообще, бросай это дело немедленно! Судя по твоему рассказу, ты уже в сто раз превысил свои полномочия!

— А у вас есть новости? — спросил Тома, не обращая внимания на ее слова.

Орели заколебалась. Вправе ли она скрывать от него информацию? Промолчать — означало бы защитить Тома, но в то же время и предать. К тому же он был прав: Шарли Жермон, скорее всего, грозила опасность. Большая, чем та могла бы себе представить.

— Орели?..

— Да, — нехотя ответила она и рассказала о событиях сегодняшнего утра.

79

Вдруг вспомнилось…

Ей пятнадцать лет, она только что вернулась из дома у озера, где провела полтора месяца вместе с Брижитт.

(Может быть, именно в то лето она отдалась Эргонсо в парке, окружавшем загородное поместье?..)

Итак, она вернулась в Сен-Клу. Матери не было, она не позаботилась о том, чтобы встретить дочь.

Но это не имело значения — за последние месяцы Шарли пристрастилась к кокаину. Сейчас она чувствовала себя просто отлично: бодрой, заряженной энергией на год вперед. Теперь она могла прожить этот год бок о бок с «драконом», тем более что мать сократила общение с ней (заключавшееся в основном в потоках поучений и нотаций) до минимума. Точно так же как сократила и потребление спиртного. Да, Шарли четко ощущала, что в это лето с матерью произошла какая-то кардинальная перемена.

Впрочем, это не мешало наслаждаться ее отсутствием. К тому же можно было без помех вернуть в ее комнату украшения, которые Шарли тайком у нее одолжила перед отъездом: эти украшения мать никогда не носила.

Но все это совершенно не важно…

Когда Шарли вошла в спальню матери, ей показалось, что она уже очень давно здесь не была, хотя, конечно, это была иллюзия, поскольку в последний раз она заходила сюда полтора месяца назад, накануне отъезда, как раз для того, чтобы тайком забрать из шкатулки украшения. Впрочем, содержимое этой шкатулки мать презрительно называла побрякушками — настоящие драгоценности она хранила в сейфе, код от которого был известен только ей одной.

Шарли аккуратно разложила серьги и кольца на красной шелковой подкладке и уже собиралась уходить, как вдруг ее внимание привлекла одна деталь: книги на ночном столике у изголовья кровати, в ярких разноцветных обложках. Ей стало любопытно.

Приблизившись, она рассмотрела их: на хорошей мелованной бумаге были изображены какие-то таинственные рисунки и схемы, среди которых преобладали изображения звезд и планет. Названия книг были непонятными: «Раскрытие Астры», «Учение Водолея», «Время и Пространство».

Автором всех книг был некий Джошуа Кутизи.

Что это за бред? Новый бзик матери?

Шарли пожала плечами, положила книги на место и вышла.

Все это совершенно не важно…

— Я тебя ждала, Анн Шарль. Может быть, не здесь и не сейчас. Но, учитывая недавние обстоятельства, хочу сказать, что нам суждено было встретиться именно так. Хотя изначально предполагалось, что это произойдет иначе…

Шарли оглядывала просторную гостиную, где так уютно пахло деревом, нагретым камнем, кожей… Как она здесь оказалась? И сколько времени провела? Она не помнила. Слишком сильным было потрясение от неожиданного открытия, которое вдруг резко высветило все непонятные детали недавних и давних событий — ярким, режущим, невыносимым светом. Воспоминание, от которого не осталось никакого следа и которое не всплыло из глубин памяти даже во время терапевтических сеансов в клинике «Надежда». Которое ни разу ее не посещало… вплоть до сегодняшнего дня.

— Нет, это не должно было так произойти… Но когда месье Боннэ рассказал мне, что случилось вчера, я поняла, что возникли… осложнения. Поэтому я решила приехать сюда.

Сейчас все обретало новый смысл; среди прочего и то, что мать периодически куда-то исчезала (как, например, в то лето, когда Шарли прожила полтора месяца в доме у озера), а когда возвращалась, ее манера поведения была… ну не то чтобы идеальной, но по крайней мере терпимой. Иными словами, мать становилась ко всему безразличной. Шарли вспомнила и картины в металлических рамках на стенах клиники — круги, в которых, словно цветы, распускались многолучевые заезды. Похожие рисунки были и в книгах, которые она нашла в спальне матери. Астрософия… Допамнезин… Вот почему преследователи так легко ее нашли…

…Потому что мать была их сообщницей! Если не вдохновительницей.

— Ты была в самом центре событий, Шарли, — произнесла сидящая напротив нее ухоженная пожилая женщина: волосы искусно мелированы, «сельский» наряд прост, но явно недешев, взгляд голубых глаз, устремленных на Шарли, спокоен и безмятежен.

Шарли наконец нашла в себе силы заговорить:

— Что ты сделала, мама? Что ты с нами сделала?!

— Ничего! Во всем, что с тобой случилось, виновата только ты! — сурово произнесла Лиан Жермон. — Если бы ты не потеряла голову во время курса лечения, если бы ты не сбежала из клиники, ничего с тобой не случилось бы! Ты слышишь? Ничего! Хотя надо признать, что в конечном счете все обернулось во благо.

— Во благо?! Как… как ты смеешь такое говорить? Они… они похитили Давида! Твоего внука! А этот тип… Кольбер… он хотел меня изнасиловать и убить!..

— Я тебе уже сказала, что ничего этого не должно было случиться!

Голос матери теперь звучал громче и резче.

— Никогда! — добавила она. — Я не знаю, каким образом этот молодой человек вдруг оказался рядом с тобой. Однако он пользовался доверием… впрочем, неважно. Джорди был выбран для того, чтобы тебя защитить.

Лиан Жермон внимательно изучала лицо дочери, у которой был такой вид, словно ей неожиданно вонзили нож в спину.

— Ты бросилась в его объятия, не так ли? О, я была в этом уверена, — произнесла она с явным удовлетворением. — А как ты думаешь, почему ему поручили эту миссию? Мы знали его историю. Мы знали, что он не останется равнодушным, увидев, как с тобой обходится твой… тогдашний партнер.

Шарли вдруг вспомнила слова Джорди, которыми он завершил рассказ о себе: «Я часто спрашивал себя, почему именно мне доверили эту миссию. Ведь они знали, через что я прошел. Они не могли не догадываться, что я не смогу спокойно на это смотреть…»

Значит, им манипулировали, так же как и ею. Чтобы он ее защитил… Нет, не ее! Давида! Именно Давид представлял для них наибольшую ценность…

— О, дочь моя, дочь моя! — произнесла Лиан Жермон с пафосом, совершенно излишним в данных обстоятельствах. — Ты даже не понимаешь, насколько важен твой сын для нас! Для всех нас! Ты даже не знаешь, что только он, он один может спасти мир!

80

Шаги по снегу. Слабое ритмичное поскрипывание. Все ближе и ближе…

Давид еще глубже зарылся в шерстяное покрывало, чувствуя, как все внутри леденеет от страха.

Он сжался в комок, инстинктивно пытаясь вжаться в пол за водительским сиденьем, уткнувшись лицом в пыльный коврик, усеянный хлебными крошками и капельками от растаявшего снега. Он весь дрожал — прежде всего от страха, но еще и от холода. Он знал, что происходит, и не хотел, чтобы она догадалась о его присутствии. На всякий случай он даже вынул ключи зажигания и выключил печку. Лежа на полу, он чувствовал, как тянет холодом из-под дверцы.

Шаги все приближались. Они казались ему невероятно медленными и тяжелыми. Это была настоящая пытка.

Вот они еще немного приблизились… и остановились.

Теперь она была всего в нескольких метрах.

Шаг… другой… и последний.

Тишина. Глубокая, бесконечная тишина.

Сопротивляться было невозможно. Он знал, что произойдет, но все равно не мог ничего сделать, чтобы этого избежать. Потому что нельзя избежать будущего — это он четко усвоил после сна, в котором увидел выигрышные номера лотереи.

Кончиком пальца, очень осторожно, он сдвинул покрывало буквально на миллиметр и попытался разглядеть в образовавшуюся узенькую щелку что-нибудь за окном. И тогда он ее увидел. Она стояла у самого окна, слегка наклонившись, и пристально вглядывалась вглубь салона. Она была точь-в-точь такой же, как в его ночных кошмарах и «воспоминаниях» наяву. Нет, даже хуже! Она оказалась гораздо выше, а ее лицо, обрамленное пышным меховым воротником… о, воистину оно было нечеловеческим!

Существо еще долго вглядывалось внутрь автомобиля, и на его лице читалась жестокая радость, гурманское предвкушение добычи, словно у хищника, загнавшего жертву, отчего оно казалось еще страшней. Наконец оно исчезло. Снова послышались шаги — на сей раз они удалялись.

Давид еще несколько минут лежал неподвижно.

Так надо, повторял он себе. Так надо.

Наконец он отбросил покрывало и встал.

Время пришло. Он должен был спасти маму. И погибнуть сам. В этом у него не было ни малейшего сомнения: всякий раз, когда он пытался разглядеть будущее, он видел лишь непроницаемую черную пелену. Она обволакивала его и уносила далеко-далеко… в никуда.

Было уже поздно пытаться что-то изменить — в голове сам собой сложился приказ: пробудить силу. И почти сразу Давид почувствовал, как по всему его телу при каждом ударе сердца словно расходятся волны — нечто стремилось вырваться наружу.

81

— Этот мир скоро погрузится во тьму, Анн Шарль, — бесстрастно говорила Лиан Жермон тоном профессора, читающего лекцию, сидя напротив потрясенной, совершенно оглушенной дочери. — Ты ведь тоже это чувствуешь, не так ли? Это неизбежно. Все, что мы знали до сих пор, все, чего достигло современное человечество, скоро развеется как дым. Близится конец эры, Анн Шарль. На всех уровнях: экономическом, религиозном, социальном. На всех.

Шарли не знала, что сказать. С каких пор ее мать беспокоится о судьбе всего мира? И какое отношение это имеет к Давиду? Ей казалось, что вместо недавнего черного кошмара ее окутывает багровая пелена безумия.

— Эра Рыб близится к концу. Ты знаешь, каковы ценности Рыб? Нет конечно же. Любовь, бегство от реальности, набожность, склонность к мистицизму. Начало Эры Рыб совпадает с рождением Христа. Это христианская эра, которая в итоге и создала тот мир, который нас сейчас окружает.

Но она вот-вот закончится, и настанет Эра Водолея. Это будет время науки, объединенного человечества, глобализма, коммуникации. Развитие индивидуальности будет гармонично сочетаться с коллективным мышлением. Это можно заметить уже сейчас: телевидение, Интернет, пацифизм, демократия, экология, стирание границ — все это признаки близящейся Эры Водолея! И этой эре нужен свой мессия! Единственное, уникальное создание, которое сможет сокрушить тех, других! Тех, кто обманывает, манипулирует, ловчит, чтобы сохранять свою нынешнюю власть. Ты понимаешь это, Анн Шарль? — Голос матери сорвался на крик. — Ведь они правят миром! Они попирают демократию, чтобы держать весь мир под контролем, — все эти финансовые компании, банки, семейные кланы… Все те, кто предпочитает держаться в тени.

Шарли встряхнула головой, пытаясь собраться с мыслями. Она не верила своим ушам. Это невозможно! Женщина, сидящая напротив нее, не была ее матерью, не была той Лиан Жермон, какой она ее прежде знала.

Но так ли это? Ведь неизвестно, что произошло с матерью за те десять лет, что они не виделись. Неизвестно, какой внутренний путь она прошла с того времени, как избавилась от алкогольной зависимости. Какое влияние в действительности оказала на нее астрософия, если уж дело дошло до бредовых теорий о мировом заговоре…

А ведь именно об этом шла речь — Шарли понимала все с полуслова. Несмотря на то что в последние восемь лет она вела жизнь типичной домохозяйки, умирая от скуки в четырех стенах в унылом городском предместье, она, как и все остальные, слышала по телевизору о происходящем в мире. В ее памяти четко отпечатывались имена и события: 11 сентября, Рокфеллеры, Буши, «Череп и кости»…[21] Она понимала, что мир управляется немногочисленными индивидуумами, которые развязывают и прекращают войны, исходя из собственных интересов, действуют с бесконечным цинизмом, не брезгуют подлогами и огромными взятками, кормят людей массовыми развлечениями, вроде концертов поп-звезд, как древние римляне — гладиаторскими боями, чтобы отвлечь их внимание от насущных проблем, убаюкать их иллюзией «всемогущей демократии». Политики во всех концах света все чаще упоминали какой-то «новый мировой порядок», но никто даже не пытался как-то определить, объяснить, расшифровать то, что под этим понималось. Да, она слышала обо всем этом, причем, по иронии судьбы, единственным живым, а не телевизионным комментатором мировых новостей для нее был Серж, который тоже постоянно твердил: заговоры, сплошные заговоры кругом, — впрочем, видя ее недоверчиво-ироническую улыбку, быстро прекращал разглагольствования на эту тему.

— Твой отец тоже один из них, — холодно добавила мать. — Да, он один из них! Ты думаешь, он просто расслабляется где-нибудь на Багамских островах, но это не так. То есть, возможно, он в основном проводит время именно там, но вместе с тем он является членом одного закрытого клуба и нескольких организаций, которые…

И Лиан Жермон принялась сыпать названиями каких-то комитетов, клубов, тайных обществ; называть имена, одни из которых были известны во всем мире, другие говорили Шарли не больше, чем имена демонов, обитающих в разных кругах ада, о которых упоминал Данте. Она лишь выхватывала из потока непонятных сведений какие-то знакомые слова: «Трехсторонний», «Бильдербергский», — которые, впрочем, для нее почти ничего не значили. Зато мало-помалу перед ней начинала брезжить истина.

— Ты думаешь, он меня поддерживал? Ну да, что-то он мне подбрасывал, но по сравнению с его состоянием это капля в море! У него огромное состояние! Огромное! И его власть… невероятно пагубна!

Какова была доля правды в этих бредовых утверждениях?.. Что мать действительно могла знать о реальных делах своего бывшего мужа и что ей наплели астрософы, когда увидели, что такая роскошная добыча, как Лиан Жермон, сама плывет к ним в сети?

Шарли слышала о чем-то подобном множество раз. Но у нее не было времени задуматься — мать продолжала говорить, все более лихорадочно:

— Теперь ты понимаешь?.. Понимаешь, что судьба предназначила Давиду? Он сын Водолея. Ребенок с невероятными способностями, вдобавок харизматичный, он приведет наш мир в новую эпоху, освободит его от тех, кто несет ему гибель, кто хочет использовать силу Водолея для установления мировой диктатуры! Хочешь ты того или нет, Шарли, но Давид не сможет избежать своей участи! Это начертано в его Астре! Я ее изучила после того, как узнала дату его рождения у Массиака. Конфигурация звезд в момент его рождения была уникальной! И судьба, которая ему предначертана, тоже уникальна! Ты не сможешь нас остановить! И не сможешь остановить его! Ведь не случайно так получилось, что ты привела Давида именно к этому врачу! Вот почему Давид — единственный выживший: так было предначертано! Ты понимаешь: предначертано! Таких, как он, не должно было остаться двое, трое или четверо. Только один! Мессия всегда один!

Шарли инстинктивно обхватила голову руками, словно пытаясь защититься от всего этого ужаса.

Нет, Лиан Жермон, ее мать, не беспокоилась о судьбах мира. Она преследовала лишь одну цель: стать в некотором роде наставницей пророка — раз уж не получилось стать его матерью. Стоять рядом с этим исключительным существом. С этим ребенком, который заменит ей Шарля, ее сына, умершего тридцать лет назад. Ради этого она готова была пожертвовать собственной дочерью. Кроме того, она стремилась поквитаться с мужем, который предал ее, а затем много лет унижал подачками.

И вот при поддержке небольшой группы фанатиков Лиан Жермон затеяла безумную, очень рискованную операцию. Совершенно не считаясь с тем, что окружающая реальность незыблема и никто не может повлиять на неумолимый ход вещей.

Да и потом — что она собиралась делать с Давидом? Воспитывать его как будущего мессию?.. А тем временем все эти доктора и профессора изучали бы его и разве что не препарировали бы, как лягушку?..

— Я знаю, что ты все еще не понимаешь всей важности Давида, — продолжала мать. — Но ты не должна недооценивать его роль. Ни в коем случае! Нас гораздо больше, чем ты думаешь. И еще больше людей ждут появления того, кто наконец-то изменит мир. И хотя все произошло не так, как должно было произойти, но ни ты, ни кто-либо другой не может изменить предначертанный ход событий. Теперь тебе предстоит сделать выбор — помогать нам, поддерживать нас, позволить Давиду выполнить свою миссию или…

Внезапно раздавшийся выстрел заставил обеих оцепенеть. Потом Лиан Жермон медленно поднесла руку к груди, на которой расползалось темное густое пятно, пошатнулась и рухнула на пол. В ее широко раскрытых глазах читалось безграничное удивление.

— Мама!

Шарли бросилась к матери и вдруг услышала за спиной какой-то слабый шорох. Она резко обернулась.

В дверном проеме возник высокий, узкий и как будто бесплотный силуэт. Он бесшумно проник в комнату и двинулся вперед, к свету.

82

Вдове казалось, что вся ее жизнь наконец обрела смысл — именно здесь и сейчас. Словно бы каждый ее шаг, каждый поступок, начиная с отъезда с Кубы, были звеньями одной цепи, которая наконец привела ее сюда, в этот большой деревянный дом, затерянный в зимнем лесу, к этой женщине… Сначала проституция, потом бунт против сутенера, потом тщательное, методичное сооружение своего собственного небольшого королевства, частью которого был и клуб «Эль Паласио», куда поступила на работу Шарли, а одним из источников доходов был наркотрафик, который невозможно было бы осуществлять без помощи продажных копов вроде Тевеннена, чей мертвый палец указал ей на скомканный клочок бумаги. Жизнь, полная борьбы и страданий, трагедия, достойная голливудского экрана. Мотор, хлопушка… и вот наконец счастливый финал.

— Это твоя мать, я полагаю? — небрежно спросила она вместо приветствия.

Шарли поддерживала голову матери, чьи широко раскрытые глаза невидяще смотрели на нее, в то время как кровь продолжала струиться из раны. Странная темная тень приближалась. Из-за черной шубы с огромным меховым воротником, чьи длинные ворсинки колыхались, словно перья, очертания фигуры были размыты. Ярко-рыжие волосы казались пылающей огненной короной, глаза горели как два черных бриллианта. Настоящий ангел смерти…

— Да уж, заставила ты меня побегать, Анн Шарль, — продолжало это странное создание. Однако его слова не имели для Шарли никакого смысла — она физически ощущала, как жизнь матери буквально утекает у нее из рук. От острого запаха крови у нее кружилась голова, в голове продолжал звучать вопрос, который она не успела задать матери: кто такие другие, о которых она говорила, и не является ли убийца одним из них?

Но этот голос… резкий, металлический.

— Или называть тебя Софи? Как тебе больше нравится?

Это имя словно переключило какой-то рычажок в ее мозгу.

— Кле… Клео?..

Вдова улыбнулась, обнажив два ряда великолепных сияющих зубов. Однако Шарли все еще не могла осознать, что перед ней живое существо из плоти и крови. Скорее оно походило на призрак… Призрак, явившийся из прошлой жизни. Еще один. Последняя деталь пазла, который представляла собой ее исковерканная жизнь…

— Ей конец, — холодно произнесло существо, указывая на неподвижное тело на руках Шарли дулом своего револьвера.

Эти слова вывели Шарли из оцепенения, и она переключила все внимание на мать, больше не обращая внимания на призрачное существо.

Лиан Жермон, чье лицо теперь приобрело восковой оттенок, изредка слабо моргала, но жизнь уже покидала ее. Кровь, заливающая руки и одежду Шарли, давала странно-жутковатое двойное ощущение животного тепла и смертельного холода.

К своему удивлению, Шарли чувствовала глубокую скорбь и пробуждение запоздалой любви к матери. Она шепотом повторяла одну и ту же фразу, словно молитву:

— Держись, мама… держись…

— Я бы на твоем месте сама ее прикончила, — равнодушно бросила Вдова. — Судя по тому, что я услышала, это было бы вполне заслуженно. Но уж конечно, мама — это святое… даже для французов!

Шарли не знала, что ответить. Все происходящее казалось ей нереальным, словно во сне.

— Да, ты заставила меня побегать, Шарли, — снова повторила Вдова. — Но я на тебя не в обиде. Это была достойная схватка. Я даже готова признать, что у тебя были веские причины убить этого подонка, твоего мужа… но видишь ли, он задолжал мне деньги. Много денег.

Шарли наконец подняла голову и взглянула на свою бывшую патронессу. Она всегда боялась Вдову. Не потому, что знала обо всех деталях ее бизнеса: работая в клубе, она почти не общалась с другими девушками и не прислушивалась к их болтовне. Но она чувствовала, что хозяйку заведения окружает какая-то темная, непроницаемая, смертоносная аура. И вот теперь эта смерть настигла ее мать и собиралась обрушиться на нее.

Но за что?

— Странная вещь судьба, — задумчиво продолжала Клео. — Я помню, что собиралась тебя уволить из «Эль Паласио». Ты хорошо танцевала, но… чувствовалось, что ты не на своем месте. Ты не подходила для этого заведения. Но, сама не знаю почему, я этого не сделала. Случайность?.. — Вместо ответа Вдова покачала головой и горько улыбнулась.

Шарли почему-то показалось, что двигался лишь ее череп, а огненная шевелюра оставалась неподвижной, словно в подтверждение нереальности всей этой сцены. Какой-то дурацкий трюк из третьесортного фильма…

— Но я уже давно не верю в случайности, — продолжала Вдова. — И как выяснилось, не зря: если бы я не заинтересовалась твоей персоной и не просмотрела твою анкету, я бы тебя никогда не вспомнила. Но вот, как видишь, я здесь. Все случившееся имеет смысл. Это судьба. El destino.[22] Когда я в тот вечер заехала к тебе — то есть к вам, — я даже представить себе не могла, что вернусь на тридцать четыре миллиона богаче.

Постепенно Шарли начала понимать, в чем дело.

— Теперь тебе ясно? — спросила Вдова. — Да, я там была. Он еще не успел остыть. И знаешь, что я нашла на полу рядом с ним?

Листок с цифрами… Тот самый, который Серж все еще держал в руке, когда она ударила его ножом… Листок, который дал ей Давид…

Давид!

— Где он? — воскликнула Шарли.

Вдова взглянула на нее с непритворным удивлением. О ком она говорит?..

— Мой сын! Где мой сын? — закричала Шарли и, осторожно переместив голову матери со своих колен на пол, выпрямилась во весь рост.

Вдова тут же навела на нее револьвер:

— Ни с места, puta![23]

Шарли замерла.

— Ты о чем… — начала было Вдова, но тут же все поняла: в машине на полу лежал свернутый плед. Мальчишка был там, под этим пледом!

Конечно же он был не в доме — он бы сюда просто не дошел. Клео заметила, в каком он был состоянии, когда Шарли убегала из клиники, неся его на руках. Опьяненная успехом, близостью вожделенных денег и предвкушением свободы, Клео упустила из виду эту немаловажную деталь: мальчишка все еще скрывался в машине.

— Отдай мне этот гребаный билет! — сквозь зубы процедила она. — Отдай мне мои деньги! Иначе ты больше не увидишь своего сына живым. Я приехала сюда не одна. Если через три минуты я не вернусь к своей машине с билетом, мальчишку изрежут на кусочки. Это будут делать медленно, у тебя на глазах, пока ты не уступишь. Ясно? В последний раз говорю: отдай мне билет!

Шарли почувствовала, как вся кровь отхлынула у нее от лица. Если Давид окажется в руках наемников Вдовы, это будет гораздо ужаснее, чем если он попадет в руки астрософов. Первые убьют его без колебаний.

— Билет спрятан в другом месте, не здесь… — с трудом произнесла она. — Я отдам его тебе, но мне нужны гарантии. Я хочу быть уверена, что с моим сыном все будет в порядке…

— А если я просто разнесу тебе башку? Как тебе такая гарантия?

Выиграть время. В очередной раз. Хотя к чему?.. По лицу Вдовы Шарли догадывалась, что та потеряла голову от жадности. Как только билет окажется в ее руках, она ее убьет. У Вдовы попросту не будет другого выбора — она ведь уже застрелила Лиан Жермон, хотя в этом не было никакой необходимости. Сейчас, когда мать истекала кровью, Шарли понимала, что дорога каждая секунда… Как же спасти Давида?..

У нее кружилась голова. Положение было безвыходным: со всех сторон ей угрожала смертельная опасность. Она чувствовала себя загнанным зверем, со всех сторон окруженным охотниками… и вдруг…

Какой-то шум снаружи.

Вдова тут же направила на дверь револьвер.

Дверь гостиной распахнулась с такой силой, что обе женщины невольно вздрогнули. В комнату ворвался поток ледяного воздуха. На пороге дома виднелась маленькая дрожащая фигурка.

И тут же в голове Шарли, словно отзвук далекого эха, раздалось одно-единственное слово: «Сильнее!..»

83

Джорди остановил машину, старую «тойоту», которую с большим сожалением вынужден был одолжить на стоянке возле гостиницы без ведома владельца. Правда, он оставил двойную плату за номер на ночном столике у изголовья кровати, а о местонахождении машины собирался позднее сообщить в гостиницу по телефону.

Впереди он заметил знакомые очертания черного джипа «чероки», наполовину скрытого за деревьями, и понял, что Шарли проявила разумную осторожность, оставив автомобиль в сотне метров от дома. Значит, она все еще здесь. По идее, Джорди должен был бы этому порадоваться, но никакой радости он не испытывал. Прежде чем направиться сюда, он заехал в клинику Святого Доминика, где множество полицейских машин и всеобщая суета подтвердили его худшее подозрение: Давида похитили. Что еще могло вызвать подобный переполох?

К тому же скоро он понял, что был не единственным, кто следовал за Шарли, — на снегу он различил цепочку следов, тянущихся от леса к дому, совсем свежих.

Кто же шел пешком через лес?

Он остановил свою машину возле джипа Шарли, вышел и осмотрел окрестности. Убедившись, что никого поблизости нет, он принялся более внимательно изучать следы. Они вели прямиком к джипу. Судя по размеру, это были мужские следы.

Человек обошел машину несколько раз — снег был основательно утоптан. Кажется, визитер подолгу топтался у каждой дверцы — наверняка пытался разглядеть, что внутри…

Но что-то было не так…

Джорди на мгновение прикрыл глаза, потом, наклонившись, внимательнее изучил отпечатки на снегу. И почувствовал, как его руки покрываются гусиной кожей: кроме следов ботинок, оставленных взрослым человеком, он увидел маленький четкий отпечаток необутой детской ноги!

Цепочка этих отпечатков также тянулась к дому. Джорди резко выпрямился, выхватил из-за пояса пистолет и устремился в том же направлении.

84

Шарли не отрываясь смотрела на сына — но был ли это в самом деле ее сын? У нее было ощущение, что дверь в гостиную распахнулась сама по себе, потому что с того места, где Давид стоял, он не смог бы до нее дотянуться. Но это было ничто по сравнению с тем, как Давид выглядел. Его глаза буквально вылезли из орбит, и в них была сплошная чернота. Лицо с запавшими щеками, напротив, было таким бледным, словно всю кровь из него высосал какой-то внутренний вампир. Давид неподвижно стоял у двери и даже не дрожал, несмотря на то что температура в комнате понижалась с каждой секундой.

— Да… Давид?.. — пролепетала Шарли и сделала шаг ему навстречу.

— Не двигаться! — приказала Вдова.

Шарли остановилась и взглянула на нее. Клео слегка склонила голову набок, словно собака, увидевшая что-то любопытное. Потом Шарли с ужасом увидела, что она приближается к Давиду, слегка выставив вперед полусогнутые пальцы с длинными острыми ногтями, словно собираясь его схватить. При этом одна ее рука по-прежнему продолжала сжимать миниатюрный револьвер.

Но вдруг Клео замерла: Давид тронулся с места ей навстречу. Входная дверь за ним захлопнулась сама собой.

— Давид… Не надо… не надо это усиливать… пожалуйста…

Голос ее звучал еле слышно, почти боязливо — впервые в жизни Шарли действительно ощутила исходящую от сына энергию. Это было похоже на поток электрических частиц, на чередующиеся волны жара и холода.

— Давид! — повторила она уже громче.

Но он ее не слышал. Он даже не взглянул в ее сторону. Взгляд его огромных черных глаз был устремлен прямо на Вдову, но он как будто ее не видел. Или наоборот — не видел ничего, кроме нее.

Клео удивленно смотрела на него. Потом в ее взгляде промелькнуло тревожное выражение.

Она ни о чем не догадывается, поняла Шарли. Она ведь даже не знает…

…всей разрушительной силы Давида…

— Давид, — заговорила она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно естественнее, — успокойся… Не надо пробуждать силу… Давид, послушай меня… Не надо!

— Что это за херня? — в ярости воскликнула Вдова, приближаясь к Давиду.

…Сильнее…

Револьвер вылетел из ее руки так резко, что она не удержалась от вскрика. На сей раз он пролетел не пару метров, как в случае с оружием Кольбера, — он вообще скрылся из виду и упал где-то в кухне. Шарли услышала грохот разбитой посуды и выстрел, а сразу вслед за этим — свист. Пламя в камине резко взметнулось вверх.

Глаза Клео расширились. Она изумленно посмотрела на свою руку, затем перевела взгляд на камин, пламя в котором полыхало как огромный костер.

Шарли воспользовалась ее минутным замешательством и бросилась к ней. Но Клео не зря прошла школу уличных драк — в ее руке мгновенно появилась выхваченная из рукава опасная бритва.

Давид повернулся к матери.

Шарли была уже в прыжке — еще секунда, и она наткнулась бы на выставленное вперед лезвие…

…Сильнее!..

…но вдруг ощутила, как мощный поток энергии с силой оттолкнул ее назад. Удар Клео пришелся в пустоту. Стекла в окнах одновременно разлетелись вдребезги. Книги сорвались с полок и закружились в воздухе.

Шарли упала недалеко от двери, сильно ударившись об пол. Но от ужаса она почти не чувствовала боли. Потоки энергии пронизывали комнату насквозь, с каждой минутой становясь сильнее и смешиваясь с ледяным ветром — Шарли не могла понять, дул ли ветер снаружи через разбитые окна или… это было дыхание силы, бушующей внутри дома.

Он же умрет!.. Он потерял контроль над своей силой, и она его уничтожит!..

— Давид!.. — закричала она, но тут же поняла, что он ее не услышит — она с трудом слышала сама себя. В комнате стоял страшный шум… нет, скорее грохот, напоминающий громовые раскаты.

— Давид! Посмотри на меня! Давид! — Шарли попыталась подойти к нему, но не смогла — его сила удерживала ее на расстоянии. И тогда она с ужасом поняла: ему это нравится! Это доставляет ему удовольствие! Он не хочет это останавливать!

Вдова больше не обращала внимания на Шарли, полностью сосредоточившись на своем новом неожиданном противнике. Каким-то краешком сознания она отдавала себе отчет, что перед ней ребенок, всего лишь ребенок… А она никогда не убивала детей. Кроме Эдисона.

Но нет, сейчас перед ней был не просто ребенок. Скорее какой-то маленький демон. Он собирался противостоять воле Бога, который привел ее сюда!

Но никто не мог противостоять Вдове — даже сам дьявол.

Больше не обращая внимания на бушующий вокруг хаос, от которого содрогались стены дома, она сжала рукоятку бритвы изо всех сил — крепкой хваткой разъяренного мужчины.

Последнее, что увидела Шарли перед тем, как потерять сознание, была Вдова, бросившаяся к Давиду с воплем: «…и даже сам дьявол!..», — которому ответил пришедший из ниоткуда голос:

— СИЛЬНЕЕ!

85

Тома не переставая прокручивал в памяти рассказ Орели: «Хозяйка книжного магазина, очевидно, пыталась, как и мы, связаться с матерью Шарли, но также безуспешно. И тогда решила отправиться прямо к ней, в Сен-Клу. Там мы ее и задержали — возле дома Лиан Жермон…»

И с тех пор задержанная не произнесла ни слова, кроме загадочной фразы: «Вы уже не помешаете ему спасти мир!» О ком она говорила? И о каком спасении?.. Ему все еще не удавалось сложить в общую картину множество отдельных элементов — астрософия, Эра Водолея, скандал вокруг медицинских экспериментов в клинике «Надежда», недавнее похищение Давида… И вот теперь еще — мать Шарли… Но мало-помалу истина начинала открываться перед ним. Он начинал прослеживать некую логику во всем этом хаосе, безумии и фанатизме. Он понял, что в центре всех этих событий, давних и недавних, была не Шарли, а ее сын.

Он остановился у поворота на боковую дорожку, ведущую к дому семьи Жермон. Лиан Жермон приехала сюда?

Тома вздохнул. Ему-то уж точно не стоило сюда приезжать. Он промыл рану спиртным из найденной в машине бутылки, затем тщательно перевязал, но все равно она постоянно напоминала о себе пульсирующей болью. К тому же вскоре после того, как он добрался до рации, к клинике «Надежда» съехалась целая армия копов — очевидно, его аргументы, перемежаемые крепкими выражениями, возымели свое действие. Так что в его дальнейшем присутствии не было никакой необходимости. Но он твердо решил идти до конца.

Он машинально взглянул на часы на приборной доске, ощущая все большее нетерпение. И смутное беспокойство.

Наконец, миновав коридор из заснеженных деревьев, он увидел впереди дом, а совсем близко — два автомобиля. Он тут же узнал джип «чероки», на котором Шарли увезла сына из клиники.

Она была здесь! Они были здесь! Но кому принадлежала старая красная «тойота»?.. Сторожу? Вдове?

Он выругался сквозь зубы, пытаясь понять, с какими еще говенными сюрпризами предстоит столкнуться. В конце концов он решил, что разбираться с этим все равно придется на месте, и распахнул дверцу машины. Он уже выставил здоровую ногу наружу, как вдруг нечто необыкновенное заставило его замереть.

Тома встряхнул головой, пытаясь убедить себя, что это галлюцинация. Потому что… такое было просто невозможно.

Он подождал несколько секунд. Ничего. Значит, обычная слуховая галлюцинация. Он слышал птичье пение, шум ветра в кронах деревьев — и больше ничего.

Он вышел из машины и, перенеся вес тела на раненую ногу, крепко стиснул зубы от боли. Какое-то время он стоял на месте, пытаясь преодолеть боль, и тут снова услышал голос, подтвердивший его самые безумные теории.

Этот голос шел словно из ниоткуда… напрямую в его сознание.

Детский голос яростно выкрикивал одно-единственное слово, повторяемое многократным эхом: «Сильнее!..»

86

Куда бы он ни повернул, со всех сторон его окружала плотная стена деревьев, непроницаемая завеса покрытых снегом ветвей, холодная и враждебная белизна. Однако Жозеф Кольбер знал: он идет в правильном направлении. Дом находился примерно в полукилометре отсюда — от этого наиболее дикого и дремучего участка леса, через который он решил пробираться. Рано или поздно он должен был выйти на открытое пространство, где много лет назад глава семьи Жермон решил построить загородный дом.

Кольбер был не в лучшем состоянии для подобной авантюры: раненный в голову, весь во власти боли и ярости, порой впадающий в полузабытье, он лишь с большим трудом выдерживал этот импровизированный марш-бросок. Перед глазами плыли красные круги, и порой только сверлящая боль помогала понять, что он по-прежнему в сознании. Но полностью завладевшее им безумие удваивало его силы, вопреки законам природы и психики. В каком-то смысле оно даже заменило ему разум: он понимал, где нужно свернуть, где проявить больше осторожности, чтобы не оступиться, как не сбиться с пути и при этом остаться незамеченным — свой «лендровер» он бросил на обочине шоссе, не доезжая километра три до поворота на боковую дорогу, ведущую к дому.

Мотив, побуждающий его двигаться вперед, теперь был один-единственный: прикончить ее! Он забыл о деньгах, о своих былых мечтах о безбедной жизни, о Давиде, об астрософии… Забыл даже о Жозефе Кольбере. Человек, который брел через лес, пошатываясь и хрипло дыша, утратил свое имя. У него остались только образы — Шарли в объятиях Эргонсо; ощущения — Шарли в его власти, его рука стискивает ей горло; и единственная цель — прикончить ее. Покончить с этим кошмаром. С ней… И с собой.

Вот почему он шел к дому через лес. Еще недавно он был уверен, что она не окажется настолько глупа, чтобы вернуться в это место снова, но когда он очнулся в пустой палате клиники «Надежда», цель пришла к нему словно сама собой: загородный дом Жермонов. Даже если он не найдет там Шарли, там могут обнаружиться какие-то указания на то, куда она собиралась отправиться дальше, какой-то след, идя по которому он сможет ее отыскать. Это его последний шанс.

Он споткнулся о скрытый под снегом корень, пошатнулся и едва не упал. От резкого движения боль пронзила голову десятками острых иголок. На сей раз она была такой сильной, что на мгновение вырвала его из того полу-бредового состояния, в котором он пребывал с тех пор, как вышел из машины на обочине шоссе. Голову словно стиснул стальной обруч; казалось, она вот-вот взорвется. Обхватив ее руками, он ощутил на них густую запекшуюся кровь. Этот жест не принес ему облегчения, но…

…Шарли…

…вернул его к реальности. Оглядевшись, он спросил себя, не заблудился ли. Эта часть леса казалась совершенно дикой, и за деревьями не было видно ничего, кроме других деревьев. Долго ли он шел? Он потерял всякое ощущение времени. Ему казалось, что события в клинике «Надежда» произошли несколько дней назад, хотя он знал — точно знал! — что с тех пор минул всего час с небольшим. Он помнил, как очнулся… помнил голос Шарли, донесшийся с первого этажа, и отвечающий ей мужской голос… но не голос Такиса, потому что Такис ведь был мертв, не правда ли?.. Мысль об этом вызвала у него горечь и сожаление, ощущение потери, даже заброшенности. Он понимал, что теперь обречен на вечное одиночество.

Но если это не Такис, то кто? Джорди?..

Через минуту он услышал грохот стальной решетки и, с трудом найдя в себе силы дотащиться до окна, увидел быстро удаляющийся джип «чероки». Шарли уехала в нем, Кольбер был в этом уверен. Он с силой прижал обе ладони ко рту, чтобы удержать рвущийся наружу вопль.

Он не зная, остается ли по-прежнему внизу тот мужчина, который недавно говорил с Шарли, и на всякий случай, решив, что в его состоянии лучше не рисковать, спустился вниз по боковой лестнице и вышел наружу через запасной выход. Затем сел в «лендровер» и направился сюда, к загородному дому Жермонов.

…Шарли…

…Шарли, которая посмела!..

Гнев снова вспыхнул в нем, застилая глаза красной пеленой. Воспоминания были настолько мучительны, что он даже забыл о боли. Забыл о времени, о провале своих планов и снова тронулся в путь, не слишком хорошо представляя, в правильном ли направлении идет, спотыкаясь и пошатываясь. Он уже не чувствовал ни холода, ни боли от раны и царапающих кожу веток. В перерывах между приступами дурноты он пытался как-то определить верное направление — он помнил, что дом должен вскоре появиться слева…

…сильнее…

Голос донесся откуда-то издалека и сначала даже не испугал его. Но уже через несколько секунд человек, которого некогда звали Жозеф Кольбер, замер на месте, прижавшись к заснеженному стволу дерева и оцепенев от страха. Он узнал голос мальчишки, который, по каким-то необъяснимым причинам, внушал ему бесконечный ужас.

И вдруг его осенило: если мальчишка был здесь, то… Шарли тоже! Шарли тоже!

Кольбер схватил пистолет, который отыскал перед тем, как покинуть клинику, и почти бегом бросился вперед.

Сила его безумия была такова, что оно победило животный страх и почти полностью блокировало инстинкт выживания.

Он понял, что движется в верном направлении, когда во второй раз услышал тот же голос — уже громче и отчетливее:

…Сильнее!..

87

…Сильнее!

Джорди был уже на середине поляны, когда перед ним предстало завораживающее зрелище: стены дома буквально зашатались, словно при землетрясении. Внутри что-то загрохотало. Джорди бегом преодолел последние метры, и в тот самый момент, когда он оказался у порога, одно из окон взорвалось изнутри, осыпав его дождем осколков. Не обращая внимания на порезы, он попытался открыть дверь, но тщетно. Какая-то сила заблокировала ее, и она не поддавалась ни на миллиметр.

…Сильнее!

Взорвалось второе окно. Джорди едва успел броситься на землю и закрыть голову руками. Снова раздался грохот, причину которого никак нельзя было понять. Звучал ли он на самом деле? Или это была просто галлюцинация?

Может быть, удастся попасть в дом с другого входа?

Он обогнул фасад и увидел дверь, ведущую в полуподвальную прачечную. Она была открыта — точнее, взломана. Грохот усилился, к нему добавился пронзительный, ужасающий детский голос, выкрикивающий одно и то же слово: «Сильнее!», — земля под ногами задрожала, и наконец Джорди ощутил мощные потоки энергии, которые волнами накатывали на него с такой силой, что он едва мог удержаться на ногах. С трудом выпрямившись, он заметил, что паровой котел сотрясается, готовый вот-вот сорваться со своей опоры, и в тот же момент понял, откуда этот странный запах.

Утечка газа!

Он бросился в кухню, оттуда — в гостиную. И застыл на пороге, пораженный апокалипсической сценой: занавески и картины были сорваны со стен, мебель носилась по воздуху, подхваченная неведомой силой, какая-то женщина прижалась к стене, глаза ее были полны страха и ненависти, лицо пересекал кровоточащий порез. Кто она такая и что здесь делает?.. Шарли тоже была здесь, она пыталась заслониться от летящих по воздуху предметов, одновременно выкрикивая имя своего сына. Тело Лиан Жермон лежало на полу в луже крови… Давид стоял посреди всего этого хаоса — казалось, он был в трансе. Именно от него расходились волны сокрушительной энергии, сотрясавшие весь дом.

Возле самых ног Джорди появилась широкая трещина в полу, и это вывело его из оцепенения. Нужно захватить Давида врасплох, решил он. Это единственный выход. Через минуту-другую все может взорваться! Поэтому — сейчас или никогда!

Он одним прыжком оказался в комнате, едва не столкнувшись с летящим по воздуху креслом, и со всех ног бросился к Давиду. Ребенок повернул к нему голову в тот момент, когда Джорди осталось преодолеть последние несколько метров.

88

…Сильнее!

Этот крик звучал в голове Тома Миньоля, грозя расколоть ее на части. В нем звучал вызов, к которому примешивались гнев, отчаяние и — облегчение. Все это заставило Тома забыть о ране, и теперь он шел все быстрее и быстрее, влекомый ужасным предчувствием неминуемой драмы.

Цепляясь за стволы и ветки, он шел вперед, на призыв этого повелительного голоса. Наконец он вышел на поляну перед домом, задыхающийся и обессиленный.

И вот теперь он в изумлении смотрел на дом, подпавший под власть непонятной разрушительной силы, невидимой, но вполне ощутимой: над поляной стоял грохот, стены дома дрожали, каждую минуту готовые рухнуть. Тома с трудом удержался от того, чтобы не вернуться обратно в лес в поисках надежного укрытия.

…Сильнее!

Новый крик привел его в чувство. Внутри дома находились люди. Что он мог сделать в такой ситуации? Тома не знал. Но он понимал одно: главная опасность сейчас исходила не от Вдовы и не от Кольбера. Она исходила от этого ребенка, в которого вселилась какая-то демоническая сила.

Но поскольку Тома был из тех людей, которые не отступают ни перед какой опасностью, он устремился прямиком к дьяволу в пасть, сжимая в руке пистолет, хотя никогда еще оружие (которое, впрочем, ему и раньше приходилось применять довольно редко) не казалось ему таким бесполезным.

Ему оставалось преодолеть метров двадцать, как вдруг входная дверь распахнулась, и на пороге показалась какая-то странная, расплывчатая, многоцветная фигура. В следующую секунду раздался взрыв, и огненная завеса поглотила все.

89

Человек, которого когда-то звали Жозеф Кольбер, стоял на коленях в снегу, оглушенный взрывом, или пронзительным детским голосом, или адской болью в голове — он не смог бы сказать. Все, что он помнил, — это крик «Сильнее!», яростный и пронзительный, сверлящий мозг, и последовавший за ним взрыв, расколовший небо и лес, а затем смешавший их в единое хаотическое месиво.

Он стоял неподвижно минуту, две, три…

Затем наступила тишина.

Эта непроницаемая тишина его успокоила. И даже придала ему сил. Ужасный пронзительный голос наконец смолк. И с ним — все остальные голоса, крики, вопли ужаса и боли, рыдания, которые разносились над поляной еще совсем недавно…

Он огляделся по сторонам. До поляны было метров тридцать. Его цель была уже близка. Хотя сейчас она представляла собой дымящиеся развалины…

Он поднялся и, пошатываясь, побрел к ним.

Тома не знал, сколько времени оставался без сознания. Он даже не был уверен, действительно ли упал в обморок или же утрата чувства времени объяснялась глубокой тишиной, воцарившейся после адского грохота, — эта внезапно наступившая тишина дезориентировала его до такой степени, что он уже не мог отличить сна от яви, реальность от кошмара.

Он открыл глаза. Увидел над собой бледно-серое небо в красноватых отблесках. И одновременно ощутил волны жара, ласкающие его лицо, хотя спина была скована холодом.

Он попытался подняться, но жгучая боль в ране пригвоздила его к земле. Неужели он упал на раненую ногу?..

Перед глазами на миг промелькнуло ужасающее видение: ему ампутируют ногу. У него заражение крови, гангрена!.. Господи, как он мог оказаться настолько безумным, чтобы…

Чтобы — что? В памяти остались лишь хаотичные обрывки недавних событий, так что он даже не мог восстановить их реальную последовательность. К тому же он до сих пор не услышал ни единого звука. Небо над головой напоминало импрессионистское полотно. А нога…

Нужно попытаться ею пошевелить.

Он повернулся на бок и тут же уткнулся лицом в снег, заглушая крик боли, который перешел в глухой стон.

Глазам предстала воистину апокалипсическая сцена, возвещающая конец света. На память ему тут же пришли все недавние войны, теракты, посттравматические психозы… Всего в нескольких десятках метров от него виднелись руины, охваченные пламенем. Всюду царило разрушение. А внутри себя он ощущал огромную, невероятную усталость.

Он поднял голову и тут же снова опустил ее в снег, пытаясь избавиться от страха и боли — точнее, от многочисленных болей, которые терзали уже не только ногу, но и все его тело. И вдруг какое-то движение привлекло его внимание. И вот он увидел, как из леса вышел какой-то кошмарный окровавленный призрак — медленной, неуверенной походкой.

Белобрысый…

…но как же хочется уснуть и забыть обо всем…

Зрелище, представшее Кольберу, заворожило его, как завораживает ребенка впервые увиденный пожар. От дома Жермонов почти ничего не осталось. Неужели Шарли уже мертва? Эта мысль привела его в ужас.

Шарли принадлежит ему! Только ему! И никто, ничто, даже сама судьба, не сможет отнять ее у него!

Его глаза с жадностью обшаривали руины — обугленные камни, клубы дыма, дом, буквально вывернутый наизнанку, поляну, усеянную обломками и всевозможными предметами: деревянные балки, телефон, рамки от сгоревших картин… и… тела…

…Мертвые тела?!

Когда Кольбер увидел их, его сердце заколотилось с такой силой, словно пыталось пробить грудную клетку.

Шарли!

Он приблизился к распростертому на земле телу. Оно было невероятно изуродовано… но все же можно было понять, что это не ее тело.

А вот это, другое? Полуголое и обожженное?.. Скорее всего, мертвое, судя по черной обугленной коже… Вид этого тела почему-то вызвал у Кольбера смутное чувство, похожее на сожаление… Он сам не понимал почему. Но, во всяком случае, это была не Шарли.

Ребенок?..

Кольбер подошел к третьему телу, распростертому на земле. Найти ребенка означало приблизиться к Шарли. А в своем нынешнем состоянии ребенок не представлял никакой угрозы.

Он наклонился. Сжал кулаки. Это было похоже на обман зрения: он разглядел шерстяное покрывало, покрытое густым слоем пепла, а под ним… как будто небольшой сверток, вроде того диванного валика, что он оставил под одеялом в палате клиники «Надежда», чтобы обмануть Шарли… что же это? О боже, голова сейчас взорвется!..

Какое-то движение… Да, что бы там ни было под покрывалом, оно шевельнулось — он был в этом уверен!

Кольбер не отрываясь смотрел на очертания предмета под покрывалом.

Мужчина? Женщина?

Шарли?

Он приблизился…

Как же хочется спать… И как же болит эта рана, о господи… вытащите меня отсюда кто-нибудь… хоть кто-нибудь… где же эти чертовы коллеги… черт!..

Рука Тома Миньоля бессильно упала в снег, и ледяное прикосновение вернуло его к жизни. Он вспомнил…

…о белобрысом типе!

Он приподнялся на локте — невозможно, совершенно невозможно было встать на ноги. Где оружие?..

С того места, где он лежал, Тома видел белобрысого типа, бредущего к горящим руинам. Кажется, тот искал… что-то. Точнее, кого-то. Женщину. Или ребенка. Тома не знал. Знал только одно: этот человек был опасен. И что, если он сам, Тома Миньоль, находится здесь, живым и относительно невредимым, тому должна быть серьезная причина.

Он осмотрел заснеженное пространство вокруг себя. В глазах мутилось, но в нескольких метрах в стороне он различил пистолет. Нужно до него добраться!

Тома пополз к оружию, кусая себе губы до крови, чтобы не кричать и… не заснуть. Преодолев несколько метров, он вытянул вперед руку. Когда его пальцы сжали рукоятку пистолета, он почувствовал невероятное облегчение.

Последним усилием, причинившим ему адскую боль, он перевернулся на спину — как раз вовремя, потому что белобрысый теперь бежал прямо к нему.

В полубессознательном состоянии Тома выстрелил. Но уже ничего не услышал. Ни выстрела, ни крика. Просто секунду назад белобрысый был прямо перед ним. А сейчас его уже не было.

Задел ли он его? Ранил? Убил?..

Тома из последних сил приподнял голову, но не смог ничего различить. Только вдалеке виднелась какая-то странная фигура, словно вознесшаяся над пылающими руинами… Но… это ведь не он?.. Слишком уж далеко, и…

И в этот момент Тома, к счастью, наконец-то потерял сознание.

90

Когда Вдова пришла в себя, она забыла все, вплоть до собственного имени — по крайней мере, того, которое она носила последние двадцать лет. В снегу под осколками щебня лежала Кеннеди Васкес, маленькая negrita[24] из Ла Габана Бьеха, которой было совершенно непонятно, почему вдруг она оказалась в таком жутком холоде, которого никогда не бывает на Кубе и — даст бог! — никогда не будет.

Однако ей совершенно не хотелось освобождаться из ледяных объятий. Она чувствовала себя… почти хорошо. Словно убаюканной колыбельной песенкой, ей хотелось уснуть… забыться…

Наконец, поскольку никакой звук не достигал ее слуха, она нашла в себе силы открыть глаза. Разрушенный дом… языки пламени… дымящиеся камни и обломки… отблески пламени на снегу…

Все еще лежа на земле и даже не замечая, что ее тело наполовину обнажено, она попыталась восстановить в памяти последние минуты перед… перед чем?.. каким-то несчастным случаем?..

Там был мальчишка… этот hijo de puta,[25] который кричал прямо ей в голову! И какой-то тип, явившийся неизвестно откуда… спасать эту zorra[26] …A потом начался хаос… И последняя мысль: тридцать четыре миллиона! мои тридцать четыре миллиона!..

Потом… потом какой-то черный провал. Снег на лице… И тишина…

Однако сейчас тишина была уже не абсолютной: к ней примешивался отдаленный, пока еще едва слышный звук сирены.

Пожарные?.. Копы?..

Что же произошло? Кажется, она слышала два выстрела… Те, кто стрелял, еще здесь?..

Надо отсюда валить.

Кеннеди попыталась пошевелиться и тут же почувствовала, как волна боли прокатилась по всему телу. Ее охватила паника. Видимо, она серьезно ранена — серьезнее, чем ей вначале казалось…

А может, просто контужена? Да, могло быть и так… Она цеплялась за эту надежду, убеждая себя, что пережила уже многое, в том числе и гораздо худшее. Она выкарабкается!

Звук нарастал, хотя и был все еще далеко. Но был ли он на самом деле? Она понимала, что взрыв мог на время оглушить ее.

«Хватит разлеживаться! Шевели задницей, мать твою!»

Собрав всю силу воли, которая много раз в жизни ее спасала, она слегка приподнялась.

Перед ее лицом появилась чья-то рука.

Кеннеди подняла глаза. Ей понадобилось всего несколько секунд, чтобы вспомнить имя бледной одутловатой женщины, стоящей перед ней.

Ольга.

Ольга ей что-то говорила, но она слышала только отдельные невнятные звуки. И… что-то было не так — Ольга пятилась от нее, не отрывая взгляда от ее лица. И чем дольше она смотрела на ее лицо, тем быстрее пятилась. И все сильнее прижимала ко рту ладонь, словно пыталась заглушить рвущийся наружу крик ужаса.

Страшная догадка потрясла Кеннеди. Она посмотрела на то место, где ее лицо оставило отпечаток в снегу, и увидела там клочки кожи и несколько зубов… Только сейчас она ощутила во рту вкус крови и обожженной плоти и нащупала языком множество провалов между уцелевшими зубами.

Забыв о боли и о ранах, покрывавших ее тело, она резко поднялась. Оглушенная, потрясенная, едва держащаяся на ногах, она осматривала пространство вокруг себя, но почти не обращала внимания на обломки, разбросанные по всей поляне, языки пламени над развалинами дома и несколько неподвижных тел на снегу…

Наконец она нашла то, что искала: осколок зеркала.

Она попыталась подобрать его, но тело ей не повиновалось. Тогда она наклонилась, как смогла, терзаемая болью и ужасным предчувствием, и взглянула на свое отражение. Одного взгляда оказалось достаточно. То, что ей удалось разглядеть, не имело ничего общего с человеческим лицом.

Кеннеди подняла глаза к небу, словно бросая ему вызов. Она поняла, что судьба сыграла с ней злую шутку. Она надеялась, что лотерейный билет изменит ее жизнь, позволит ей наконец-то стать самой собой, раскрыть свою истинную натуру. Что путь ей указывает перст божий…

Именно так и случилось.

Никогда еще Кеннеди Васкес, ни мужчина и ни женщина, ни человек и даже ни животное, не выглядел настолько похожим на того, кем был на самом деле: на монстра.

91

Белые стены… Слишком белые, режущие глаз…

Хочется спать… Это так хорошо — спать… Забыть, забыть обо всем… навсегда.

Белые стены… Одна из палат клиники «Надежда»?.. Ее опять накачали таблетками?..

Нет, это не «Надежда»… Комната была не такой большой и не такой мрачной, как палаты клиники. Но… но что тогда здесь делает Фабиан?

— Фа… Фабиан?..

Человек, который, казалось, дремал в кресле, опустив голову на грудь, выпрямился и взглянул на нее. Шарли прищурилась, вглядываясь в его лицо. Оно показалось ей знакомым, но это было не лицо Фабиана. Потому что Фабиан… был мертв, уже давно, и…

— Мадам Жермон? Шарли? Вы меня слышите?

Человек приблизился к ней. Сквозь пелену слез Шарли различила резкие черты лица и неверную походку. Полицейский. Тот самый, который лежал, раненный в ногу, в полутемном холле клиники «Надежда». На которого она нацелила пистолет, перед тем как оттуда убежать. Вот каким оказался итог ее жизни: очнуться в больничной палате и не увидеть рядом никого, кроме полицейского… Таков конец ее нескончаемого бегства. Но это уже не имело никакого значения. Она вдруг разом все вспомнила. И осознала ужасную истину: Давид мертв.

Да, она была в этом уверена. Он не мог остаться в живых.

Но она сама удивилась, когда услышала свой собственный едва различимый шепот:

— Мой сын… Что с ним?

Тома Миньоль слегка наклонился над ней:

— Он… с ним все в порядке. То есть… в общем, врачи вам все объяснят. Но его состояние стабилизировалось. Сейчас он вне опасности.

— Спа… спасибо… — наконец с трудом выговорила Шарли. — Я… могу его увидеть?

— Не знаю… не уверен. Врачи вам обо всем расскажут, но… послушайте меня.

Шарли взглянула на него с совершенно детским выражением лица, никак не соответствующим образу преступницы, который Тома нарисовал себе в начале расследования. Теперь он точно знал, что принял правильное решение.

— А что с Джорди? — спросила Шарли, не догадывающаяся о его недавних распоряжениях.

Тома помрачнел:

— Джорди сильнее пострадал. Он не здесь — его перевезли в ожоговый центр. Он вынес вас с Давидом из дома как раз вовремя и закрыл своим телом в момент взрыва. У него серьезные ожоги спины — сильные, но не смертельные. Ему потребуется специальный курс лечения, провести который в Лавилле нет возможности, поэтому его и увезли. Но он в сознании и может говорить. Я провел с ним долгую беседу… Вы слышите меня? Это очень важно. У нас не так много времени.

Шарли кивнула. Тома пожалел, что не может дать ей хоть немного времени, чтобы прийти в себя.

— Через несколько часов или даже минут — словом, как только полицейские узнают, что вы очнулись, — они начнут задавать вам вопросы. И журналисты тоже. Сейчас я вкратце изложу вам ту версию вашего дела, которая поможет вам избежать обвинения в убийстве. В тот вечер, когда вы обнаружили дома видеокамеры, вы испугались и решили скрыться вместе с сыном. Вашего гражданского мужа на тот момент не было дома, но вы не стали его дожидаться, поскольку опасались за свою жизнь. Вы знали, что члены общества астрософии разыскивают вас, и опасались агрессивных действий с их стороны. По этой же причине вы последние годы жили под чужим именем, что мешало вам обратиться в полицию с жалобой на непрерывное домашнее насилие. А дальше расскажете о том, что было на самом деле. Об убийстве вашей подруги, о похищении вашего сына… И… о вашей матери, — после некоторого колебания добавил Тома. — Со своей стороны полиция высказывает предположение, что Сержа Тевеннена могли устранить члены общества астрософии, поскольку он мешал их планам…

Тома отвел взгляд, чувствуя, что краснеет.

— Впрочем, множество документов свидетельствует о том, что они пытались привлечь внимание ГИС к его деятельности, чтобы вывести его из игры. Среди вещей Джорди Фонте были обнаружены бумаги, написанные рукой Тевеннена, в которых идет речь о преступной деятельности многих теневых бизнесменов, а также его собственных коллег. Мы начали проверять его денежные счета — официальные и тайные. Уже очевидно, что вы ничего о них не знали, поскольку в последнее время ни с одного из них не сняли ни сантима.

По поводу астрософов вы скажете, что вам точно не известно, за что они так злы на вас, но что они вас постоянно преследовали. Судя по всему, это может быть связано с медицинскими экспериментами, которые они над вами проводили против вашей воли, по настоянию вашей матери. Это же подтверждают и первые результаты полицейского расследования. Мы уже начали понемногу распутывать этот клубок, хотя это оказалось очень непросто. Речь идет о некоем научном проекте, однажды уже вызвавшем крупный скандал. К тому же единственная из уцелевших членов общества, которую мы на данный момент арестовали, отказывается давать показания. Это владелица книжного магазина «Вертекс». Она почти ничего не говорит, лишь твердит какие-то бессмысленные фразы о будущем спасителе мира… Но вас это не касается — вы понятия не имеете, о ком речь.

Теперь пришла очередь Шарли отвести взгляд.

— Кольбер мертв, — сообщил ей Тома, чтобы немного приободрить. — Он был убит в момент взрыва — точнее, вскоре после него.

Шарли растерянно моргнула. По выражению ее лица, в котором смешались ужас и изумление, он понял, что она вообще не знала о присутствии Кольбера рядом с домом.

— Что до самого взрыва, вы скажете, что его причиной стала утечка газа. Смерть вашей матери… стала результатом несчастного случая.

Какое-то время Шарли не могла произнести ни слова, потрясенная жестокостью этих откровений и предстоящих ей лжесвидетельств.

— Мы были не одни, — прошептала она наконец. — Там была еще… Клео. Вдова.

— Вы в этом уверены?

— Да. Это она… убила мою мать.

Тома с силой сжал руками голову, словно для того, чтобы помочь себе быстрее соображать. Стало быть, Вдова тоже была замешана в этой истории. Ну что ж, по крайней мере, Жамель сказал правду. Теперь расследование будет разворачиваться сразу по множеству направлений, и пройдет немало времени, прежде чем удастся распутать весь клубок. Это дает Шарли дополнительные шансы. Однако до сих пор не было никаких доказательств присутствия Вдовы в доме в момент взрыва.

Разве что… тот странный расплывчатый силуэт, словно вознесшийся над развалинами… черная тень на фоне красноватого задымленного неба… возникшая сразу после того, как он выстрелил в Кольбера. И серый автомобиль, очень похожий на тот, который он прежде заметил в сотне метров от клиники «Надежда», — не промелькнул ли он в поле его зрения, наполовину скрытый за деревьями, в стороне от дороги, ведущей к дому Жермонов?..

— Мне очень жаль, — тихо произнес он. — Я… не знал, что это ваша мать. То есть… тело было буквально растерзано, так что даже отправлять его на вскрытие не имело смысла… Что касается Вдовы, она исчезла бесследно. Возможно, ей удалось сбежать. Но в бумагах Тевеннена немало доказательств ее вины…

— Она была в доме. Вместе с нами.

— Но если вы будете это утверждать, вам придется объяснить, что она там делала.

Шарли поняла, что он хочет ей сказать: чем меньше сведений она сообщит, тем меньше будет риска для нее.

— Хотя… — задумчиво продолжал Тома, — вы можете сказать, что она явилась, чтобы забрать у вас те самые папки с компрометирующими документами. — Он пристально взглянул на Шарли и добавил: — Так или иначе, вам будут задавать очень много вопросов. И вам придется по много раз встречаться со множеством людей, потому что расследованием этого дела занимаются сразу несколько полицейских подразделений. Поэтому самое лучшее для вас… — Немного поколебавшись, он продолжал: — Придерживаться правды, насколько это возможно. Давать самые простые ответы, всегда одни и те же. Ну а пока отдыхайте, приходите в себя. Вот моя визитка, — добавил он, кладя визитную карточку на ночной столик. — На всякий случай я записал вам и номер мобильного — возможно, я скоро перейду на другую работу, так что проще всего будет связаться со мной по нему. Расследованием этого дела я больше не занимаюсь, поэтому, скорее всего, сюда больше не приеду.

Он улыбнулся Шарли, и эта улыбка ее ничуть не удивила: она уже разглядела за суровым выражением его лица человечность и сострадание. Он скрывал их и, кажется, даже стыдился, но улыбка свидетельствовала об их подлинности.

— И последнее. У Джорди Фонте более сложная ситуация, чем у вас. Вы сами понимаете — все эти камеры, принадлежность к преступной группировке… Даже с учетом того, что он спас жизнь вам и Давиду, он причастен к серьезным преступлениям. Поэтому ему нужна ваша поддержка. Нужно, чтобы ваши показания свидетельствовали в его пользу.

На сей раз улыбнулась Шарли, и по этой немного печальной улыбке Тома понял, что его последний совет излишен.

— Ну вот и все, — в заключение произнес он.

Говорить «до свидания» в таких обстоятельствах показалось ему неуместным, и он молча направился к выходу.

— Но почему вы?..

Шарли произнесла эти слова слабым, прерывающимся голосом. Она даже не закончила вопрос, но Тома все понял.

Он обернулся и пристально взглянул ей в глаза. Но увидел перед собой не ту испуганную, обессиленную неравной борьбой женщину, которая была перед ним сейчас, а другую — ту, которая нацелила на него пистолет в клинике «Надежда». Тогда она тоже была испуганной, но вместе с тем полной решимости. Она умоляющим голосом просила дать ей уйти, одновременно угрожая пистолетом и прижимая к себе ребенка…

Вопреки ожиданию, именно этот образ запомнился ему лучше всего. Ни взорвавшийся дом, ни огненный хаос, ни безумный взгляд убийцы, готового броситься на него, — но только эта женщина. Тот миг, когда он увидел ее перед собой в полутемном холле клиники, изменил всю его жизнь. Может быть, даже в каком-то смысле изменил его видение мира. Тома не был в этом уверен, но…

Поэтому он просто ответил:

— Потому что все это чистая правда.

92

Шарли подошла к двери палаты — дрожащая, неуверенная, измученная ужасными предчувствиями и сильной болью: как ей объяснили, от удара взрывной волны Джорди рухнул прямо на нее, и теперь у нее страшно болела ушибленная спина и три треснувших ребра.

Перед дверью стоял полицейский — судя по всему, не последний, с которым ей предстояло столкнуться в ближайшее время. Однако Шарли была счастлива от сознания того, что Давид под надежной охраной. Вдову все еще не нашли. И никого из общества астрософии, скорее всего, тоже. Никто из них, конечно, не рискнет объявиться здесь, но все же…

Полицейский шагнул в сторону, пропуская ее в палату.

Войдя, Шарли сделала над собой усилие, пытаясь не смотреть на трубки и провода, опутавшие Давида со всех сторон, и полностью сосредоточиться на его лице.

Он спал глубоким сном. Слишком глубоким… Доктор Лабрусс объяснил ей:

— Пока еще рано говорить о коме. У него, как вы знаете, множество ушибов, к тому же сильный шок. Такой долгий сон — естественная реакция. Но все же он слишком долго не просыпается… — Врач замолчал. Затем, вероятно чтобы смягчить впечатление от этих слов, добавил: — Но вот что хорошо и даже удивительно: согласно обследованиям, его мозг в полном порядке. Конечно, центры памяти по-прежнему гипертрофированы, но повышенное кровяное давление исчезло. Опухоли нет. Даже если речь идет о коме, то не опухоль тому причиной.

Шарли поняла: нечто вырвалось из головы Давида наружу. Она помнила, что сказал ей Массиак в тот роковой день, когда она привела к нему Давида на осмотр: «Сильное потрясение может пробудить в нем нечто…» Так и произошло — после «той самой» сцены, вызвавшей у него шок, Давид увидел во сне (или в каком-то трансе) выигрышные лотерейные номера. И с тех пор нечто пыталось освободиться, вырваться наружу. Так продолжалось вплоть до того дня, страшные воспоминания о котором Шарли хотела бы навсегда стереть из своей памяти.

Она села на краешек кровати, склонилась над Давидом и потрогала ему лоб. Горячий и влажный. Но на его лице больше не было того напряженного, измученного выражения, как все последние дни, даже месяцы. Круги под глазами почти полностью исчезли. На губах была заметна слабая улыбка. Сейчас Давид находился в каком-то другом, спокойном и безопасном мире, очень далеко от того ада, через который ему пришлось пройти. И от Сержа… и от всех своих детских невзгод. Шарли осторожно взяла его руку, поднесла ее к губам и стала целовать по очереди каждый пальчик — так она делала, убаюкивая его, когда он был совсем маленький.

— Давид, все позади, — тихо говорила она. — Все. Ты победил. Нам с тобой больше ничто не угрожает. Нет больше ни Сержа, ни остальных. И той страшной черной дамы тоже нет. Больше никого. Только ты и я. И свобода…

Ты слышишь, радость моя?.. Я знаю, ты меня слышишь. Помнишь, я тебе обещала, что мы поедем в Бразилию, когда будем свободны? Так вот, теперь мы свободны. По-настоящему свободны. И все это благодаря тебе, дорогой. Тебе не нужно больше спать. Тебе больше нечего бояться — даже самого себя, Давид! Даже самого себя. Потому что ты полностью здоров. Врачи сказали мне, что эта сила, которая бушевала у тебя внутри, оставила тебя. И больше никогда не вернется. Тебе нечего бояться. Совсем нечего.

Ну, если хочешь, можешь поспать еще немножко. Ты ведь так устал… Только не слишком долго, хорошо? Нам с тобой нужно еще столько всего успеть…

Я буду здесь, Давид. Я никуда не уйду. Я буду тебя ждать…

93

Тома терпеливо ждал, несмотря на неудобный казенный стул и унылую пыльную обстановку. Сейчас он был гораздо более спокоен и расслаблен, чем когда бы то ни было в жизни. Но и более собран.

Он рассеянно скользил взглядом по объявлениям на стенах: правила посещений, рекомендации для родственников, списки дозволенного и запрещенного…

Наконец послышался скрежет замка и следом за ним — голоса.

Джошуа Кутизи вошел в переговорную.

Если он и удивился, увидев Тома, то никак этого не показал и сел на стул возле стеклянной перегородки с тем же невозмутимым видом, что и во время их первой встречи.

— Вы пришли, чтобы сообщить мне какие-то новости о Джорди? — спросил бывший гуру. — Или хотите исполнить свои обязательства, которые были частью нашего договора?

Тома, не отвечая, внимательно изучал собеседника. С первой же встречи Кутизи вызвал у него антипатию, столь же сильную, сколь и необъяснимую, — ведь, в конце концов, самопровозглашенный гуру не был растлителем малолетних. Ну да, мошенник, проходимец, в свою очередь ставший жертвой горстки медиков-авантюристов, которые использовали его адептов в корыстных целях. Но в этом не было ничего сверхординарного, что могло бы вызвать такую почти аллергическую реакцию. Однако сейчас Тома не чувствовал ничего, кроме любопытства: с самого начала расследования ему не давала покоя одна маленькая деталь. Одна смутная догадка, которую Кутизи мог подтвердить или опровергнуть.

— Не совсем так, но если хотите, я и в самом деле могу сообщить вам кое-что о Джорди, — спокойно ответил он. — Он сильно пострадал от ран, но надеюсь, все же выкарабкается. Хотя шрамы у него на спине останутся, надо полагать, на всю жизнь.

— Боевые раны, в каком-то смысле… Ну что ж, в целом это хорошая новость, — благодушно произнес Кутизи. — Кстати, в последнее время я получаю немало хороших новостей. Не в последнюю очередь благодаря вам…

— В самом деле? Однако несколько ваших бывших сподвижников арестованы…

Немного помолчав, Кутизи ответил:

— Да, но никогда еще об астрософии не говорили так много, как в последние дни. Что до меня, я могу этому только радоваться. Впрочем, это к делу не относится. Скажите мне наконец, что вас сюда привело.

— Один небольшой вопрос. Вы не обязаны на него отвечать, но…

— Вы сильно изменились, лейтенант. За такое короткое время… Очень заметная перемена! Вы кажетесь таким… умиротворенным. Безмятежным. Вам это уже говорили? Можете сами убедиться, какое благо астрософия несет миру! — полушутливым тоном добавил Кутизи.

Тома пожал плечами. Гуру оседлал любимого конька, и не стоило ему мешать — тем больше будет шансов получить ответ на свой вопрос.

Когда Тома решил, что настал подходящий момент, он произнес только одно имя:

— Катрин Клермон. Владелица книжного магазина…

— Да?..

— Вы назвали мне ее имя…

— Да.

— Почему?

Кутизи взглянул на него, не скрывая удивления:

— Когда передаешь полицейским информацию, они обычно не спрашивают, почему ты это делаешь…

— Однако я все же спрашиваю вас.

— Вы мне кое-что обещали, лейтенант.

— Лучшие условия содержания? Но я навел справки: ваши нынешние условия не так уж плохи. Вы же не рассчитываете на апартаменты в каком-нибудь ВИП-квартале вместо вашей камеры?

— Что ж… действительно не рассчитываю.

— Так каков же был ваш истинный мотив? Вы назвали мне имя Катрин Клермон и сообщили ее координаты, хотя, если принять во внимание, в какой стадии сейчас находится расследование, мы бы и сами до нее добрались. Но вы позволили нам выиграть время. Почему?

Кутизи погладил бороду с задумчиво-рассеянным видом. Или ироническим. Трудно понять, подумал Тома. Этот человек — прирожденный актер.

— Потому что может быть только один.

— Простите?..

— Вы задали мне вопрос, я на него ответил. Потому что может быть только один. Прощайте, лейтенант. Передайте привет Джорди. И пожелайте ему удачи от моего имени.

— Ну что?

Тома захлопнул за собой дверцу машины. Орели, сидевшая за рулем, выжидающе смотрела на него. В конце концов, это ведь она задержала владелицу книжного магазина, и, несмотря на то что сейчас ее, как и его, отстранили от расследования, чувствовалось, что ей небезразлично дальнейшее развитие событий.

Тома молчал.

Потому что может быть только один…

Вы не помешаете ему спасти мир…

Кутизи боялся, что кто-то другой займет его место?.. Гуру хотел быть уверенным в собственном будущем? Если его имя вновь всплывет в ходе полицейского расследования, он получит новый шанс для распространения своих теорий и методик. И поэтому он боялся появления конкурента, готового спасти мир вместо него?..

А впрочем… к чему терзаться бесплодными догадками? Он задал вопрос — получил ответ. Настало время перевернуть эту страницу.

— Ничего, — ответил Тома.

— Ничего?

— Ничего. Наверняка у него были свои причины, но…

— Хорошо. Тогда что именно ты от меня скрываешь?

Тома повернулся к ней.

— Да-да, ты правильно расслышал. Ты прекрасно знаешь, что в этом деле полно дыр. Прямо как в швейцарском сыре. Например, айфон.

Тома изо всех сил пытался не покраснеть.

— Айфон, оставленный в городской телефонной кабинке, — это что, свидетельство невиновности Шарли Тевеннен или совсем наоборот?.. — И, не дожидаясь ответа, Орели продолжала: — Но если уж к этому делу привлечено столько служб, надеюсь, они найдут ответы на все вопросы…

Молчание. Тома не знал, что ответить.

— Ну хорошо, что мы делаем сейчас? — спросила Орели.

— Что делаешь ты — я не знаю. А мне нужно сделать звонок.

— Понимаю. Ты увольняешься и переходишь на другую работу?

— Возможно.

— Что ж, хорошо. Возьмешь меня с собой?

Тома вздохнул. Потом ответил:

— Вряд ли…

— Мило…

— Это потому, что, если мы собираемся и дальше жить вместе, нам нельзя вместе работать, тебе не кажется? Двадцать четыре часа в сутки общаться с таким умным и проницательным коллегой, как ты… боюсь, мои мозги этого не выдержат!

Судя по улыбке, появившейся на лице Орели, он сказал именно то, что нужно.

94

Шарли остановила машину, вышла и, пошатываясь, направилась к дому.

Она долго стояла среди обугленных руин, в которые превратился дом ее детства. От фасада ничего не осталось; надежное сооружение, воздвигнутое ее отцом, было разрушено до основания, полностью отдано во власть стихии и мародеров. Здесь полуобгоревший диван… там обугленная балка… сломанное кресло… чудом уцелевшая фотография в рамке… сумка, ботинок, осколки фаянсовой раковины… и еще, и еще…

Шарли закрыла глаза, пытаясь избавиться от этого зрелища, обратить время вспять. Вспомнить счастливые сцены времен своего детства. Своего отца…

Его состояние огромно… Его власть губительна… Он променял меня на двух блядей…

Она встряхнула головой, пытаясь заглушить голос матери, навязчиво звучащий у нее в ушах.

Она вспомнила отца, стоявшего на крыльце в тот вечер накануне Рождества, облаченного в длинную красную куртку, похожего на Деда Мороза… и Брижитт, прикатившую сюда на велосипеде и с хохотом сообщавшую ей, что она «опять этим занималась»… и Фабиана, вместе с которым укрылась здесь после бегства из клиники… вспомнила его широко раскрытые от удивления глаза, когда он понял, что ее семья богата настолько, чтобы поддерживать в идеальном состоянии этот красивый загородный дом, в котором большую часть года никто не живет…

Этот дом рассказывал свою историю ей одной. Вплоть до невероятного финала, который уничтожил все, абсолютно все — все лица из прошлого, все воспоминания… Все, кто играл какую-то роль в ее жизни, как будто нарочно условились встретиться здесь. Даже те, кого она, в сущности, почти не знала — Кольбер, Вдова… Шарли не переставала думать об этом в последние четыре дня. «Даже Вдова, — повторяла она про себя, — даже Вдова…» В сущности, роль Клео в недавних событиях стала самой важной: именно на нее обрушилась та сила, которая наконец-то вырвалась из Давида. Страшно подумать, что было бы с ним сейчас, если бы этого не произошло…

Шарли открыла глаза, смахнула слезы — горечи, сожаления?.. Она не смогла бы сказать.

Что осталось ей из прошлого?

Ничего.

Может быть, отец… где-то далеко?..

Нет. Ничего.

Tabula rasa.[27] Без всякой надежды на возрождение чего-либо.

Это было совершенно очевидно.

Она приблизилась к груде развалин, обошла их и направилась к небольшому сарайчику, где хранился садовый инвентарь. Каким-то чудом он совершенно не пострадал от взрыва.

Шарли открыла дверь и вошла. Огляделась. Лопаты, какие-то инструменты, велосипеды… странно, что их еще не украли…

У дальней стены стояла старая тачка с проржавевшими колесами, как будто вросшими в земляной пол. Казалось, что никакая сила уже не сможет сдвинуть ее с места. На ней громоздились старые кастрюли, сковородки, еще какой-то хлам…

Шарли наклонилась, просунула под нее руку, нащупала плоскую металлическую коробочку. Поддев ногтем крышку, она на мгновение замерла, охваченная внезапной паникой. Но нет, он был здесь. Дрожащими пальцами она нащупала этот небольшой листок бумаги, осторожно вытянула его из коробочки и развернула. Цел и невредим.

Чувствуя, как сильно колотится сердце, она долго смотрела на свой билет к свободе, затем инстинктивно прижала его к груди. Когда-то она думала, что он спасет ее от Сержа. Потом — что поможет ей избежать тюрьмы. Но сейчас деньги нужны были ей для другой цели. Для лечения Давида. Он по-прежнему не просыпался, и она не настаивала на том, чтобы его попытались разбудить, хотя каждая минута его сна стоила ей новых мучений. Очнется ли он? Сейчас, имея тридцать четыре миллиона, она найдет средство его исцелить — здесь, во Франции, или в Соединенных Штатах… да хоть на Луне!

Она вышла из сарайчика и вернулась к машине.

Перед тем как уехать, она в последний раз взглянула на то, что осталось от дома, словно пытаясь восстановить в памяти его былой образ и такой приятный запах дерева…

Наконец она захлопнула дверцу машины и включила зажигание.