Биотеррор

РЕТРОСПЕКТИВА 2

20 октября 1982 года.

Институт бурлил.

В коридорах и курилках сотрудники сбивались в кучки по уровням информированности. Время от времени от одной кучки к другой курсировал делегат в поиске свежих сплетен. Владимиру казалось, что он попал внутрь потревоженного улья. Жужжали на разные голоса:

— У Бронштейна… крысы… омоложение… сам видел…

Владимир тоже почувствовал укол любопытства. Удивительно, что фортуна улыбнулась именно вечному пессимисту Бронштейну.

Их лаборатории располагались через стену и имели своеобразный «тайный ход» — общий встроенный шкаф для одежды. Разумеется, обнаружив это, кто-то из лаборантов выпилил внутреннюю стенку шкафа и повесил ее на петли. Теперь что бы попасть из одной лаборатории в другую, не нужно было выходить в коридор. Какой-то особой нужды в этом не было, просто еще одна попытка бороться со скукой.

Лаборатория Владимира была пуста — из двоих подчиненных один был в отпуске, второй болел. Владимир постучался и открыл «дверь в Нарнию». Изя тоже был один. Сидел у стола, подперев небритую щеку рукой, а в глазах его застыла вся мировая скорбь. Владимира он приветствовал горестным вздохом.

— Ты тоже пришел мучить меня?

— Да нет, зашел поздравить. Как я догадываюсь, не с чем?

— Ну, почему же? Пока ничего плохого не произошло, а это уже не мало, учитывая обстоятельства.

Справедливости ради следует отметить, что пессимизм Изи Бронштейна имел под собой объективные причины. Его отношения с этим миром не заладились с самого рождения, и даже чуть раньше — когда родители подбирали ребенку имя. Прямо сказать, их выбор мало способствовал популярности сына в школе маленькой казачьей станицы на юге Краснодарского края. С другой стороны, благодаря столь вызывающему отличию от соучеников, Изя Бронштейн еще в детстве получил закалку, подготовившую его к философскому восприятию неудач, преследовавших его все последующие годы.

А они именно преследовали Изю. Временами доходило до смешного — он боялся планировать даже такие мелочи, как поход в булочную за хлебом. Потому что стоило ему подумать: «После работы надо зайти хлеба купить», — как включались некие загадочные механизмы. Кошелек забывался дома, в институте устраивали внезапное совещание, которое затягивалось до глубокой ночи, ломались автобусы, все булочные в округе разом закрывались на учет. Мироздание было явно против того, что бы Изя Бронштейн купил хлеб.

Так что, когда лабораторный крыс-старожил по кличке Адольф стал вдруг вести себя, словно юный крысенок, Изя первым делом встревожился. А когда анализы подтвердили, что четырехлетний Адольф неестественно здоров для своего почтенного возраста, пришел к выводу, что дело плохо. Он немедленно засадил двоих лаборантов копировать дневники экспериментов, проводившихся над Адольфом. Потом запер одну копию в сейф, другую — в сейф директора, а оригиналы упросил спрятать в первом отделе. Адольфа пересадил в террариум из бронированного стекла. Приволок в лабораторию два огнетушителя, ящик с песком и противогаз.

Отправил всех своих сотрудников в отгулы.

И теперь стоически ждал, что произойдет.

Напоив грустного Изю чаем и пожелав удачи, Владимир собрался к себе, когда Бронштейн притянул к себе листок и написал:

«Ты во что-то влип?»

Владимир удивленно посмотрел на коллегу и отрицательно помотал головой.

«Не ври. Когда я пришел в первый отдел, оттуда как раз вышла дамочка. Явно из ЭТИХ. А когда я вошел, то заметил на столе твое личное дело».

— Н-не знаю… — задумчиво протянул Владимир. — Ерунда какая-то. Вот совершенно не из-за чего. Клянусь!

— Ну, смотри сам, — вздохнул Изя, сжигая листок в фарфоровом блюдечке. — Я бы на твоем месте подготовился. На всякий случай.

— Да ну тебя, — сердито буркнул Владимир. — Накаркай мне еще!

Неожиданный поворот беседы порядком выбил его из колеи. Владимир мысленно перебрал все свои грехи, включая кухонный треп и несколько книжек «самиздата» спрятанных на антресолях, и счел их слишком ничтожными. Никаких причин для интереса к нему со стороны Конторы не было.

Он взялся сортировать дневники экспериментов за прошедший месяц, но вскоре поймал себя на том, что выполняет какие-то механические действия, не вникая в их смысл. И дело было, как ни странно, вовсе не в гипотетическом интересе к нему всесильной Конторы. Мысли Владимира занимал дневник сэра Оливера Эллингтона.

Помучившись еще с полчаса, он запер тетради в сейф и взял с вешалки пальто. Библиотека закрывается в восемь вечера, у него есть целых шесть часов…

28 июня 1912 года.

Элизабет настояла на том, что бы самой заняться организационными вопросами. А сэра Оливера оставила в гостинице. Впрочем, назвать это строение гостиницей означало бы оскорбить все — даже самые захудалые — постоялые дворы, в которых сэру Оливеру доводилось останавливаться во время путешествий. Фактически, это был большой сарай, разделенный на комнаты. Здесь иногда останавливались купцы, но наиболее разумные из них предпочитали по возможности не покидать корабли. Сэр Оливер уже знал, что главным врагом белых на этих островах являлись вовсе не хищные животные, ядовитые змеи или агрессивные дикари, которыми европейцев пугали бульварные издания. Непривычный климат убивал людей.

Ученому казалось, что вместо воздуха остров окутал кисель, воняющий гнилыми фруктами и пряностями. Дышать этой горячей смесью было тяжело, и, как вскоре испытал на себе сэр Оливер — вредно. На третий день по прибытии он почувствовал легкое недомогание, к следующему дню перетекшее в полновесную лихорадку, придавившую его к постели раскаленным утюгом. В фактории было два врача, но один сам лежал с приступом малярии, а второй боролся с климатом при помощи рома и, когда Элизабет его нашла, пребывал в ласковых объятиях белой горячки. Девушка обыскала всю факторию и вернулась с толстым благодушным китайцем — оказалось, на острове у них и у японцев внушительные диаспоры. Китаец пощупал пульс сэра Оливера, осмотрел глаза и язык больного, озабоченно покачал головой и ушел. Через час прибежал мальчишка и принес коробок из-под спичек с дюжиной черных шариков размером с косточку вишни.

От лекарства сэру Оливеру стало легче, через пару дней он даже мог вставать и передвигаться на дрожащих от слабости ногах, но до окончательного выздоровления было далеко. Вообще-то, Цзы Сим — тот самый китайский врач — честно признался, что не может его вылечить, поскольку причиной болезни являлся сам организм сэра Оливера. Он не мог приспособиться к местному климату. Пилюли лишь поддерживали силы англичанина и купировали симптомы. Самым разумным было бы вернуться в Англию, но такой вариант сэр Оливер сразу отмел. Как и остаться в гостинице под наблюдением китайца, а экспедицию в джунгли полностью доверить Элизабет. На подобное предложение он даже счел возможным обидеться. Тогда Цзы Сим неохотно предложил другой вариант: его можно нанять сопровождать экспедицию и тогда он будет следить за здоровьем англичанина и готовить для него лекарство. Плату он потребовал внушительную, а по местным меркам так и вообще запредельную, но сэр Оливер с радостью согласился. Цзы Сим получил на руки пятьдесят фунтов задатка и официально стал третьим членом экспедиции.

А четвертого привела Элизабет.

Она ушла еще утром, предупредив, что отправляется искать носильщиков и проводника. К середине дня сэр Оливер начал тревожиться, хотя все вокруг — начиная от хозяина гостиницы и заканчивая Цзы Симом — твердили, что серьезных опасностей на территории фактории нет. Туземцы основательно запуганы мощью белых колонизаторов и их огнестрельным оружием, на белую женщину ни за что не нападут. А сами белые, как это часто бывает в маленьких колониальных поселках на краю цивилизации, относятся к людям своей расы как к родственникам.

И все же, когда Элизабет вернулась, сэр Оливер уже не находил себе места от тревоги и лишь физическая слабость не позволяла ему отправиться на поиски. Он выбрался на крыльцо и сидел там, печально глядя вдоль единственной улицы поселка.

Впрочем, долго так сидеть ему не пришлось. Примерно через час он увидел — а готов был поклясться, что вначале почувствовал — в конце улицы знакомый силуэт. Элизабет возвращалась не одна. С ней были шестеро туземцев с внушительными тюками на носилках и некий колоритный тип. Белый.

Сэру Оливеру он не понравился с первого взгляда. И чем ближе к гостинице подходил этот небольшой отряд, чем больше деталей мог рассмотреть ученый, тем большую антипатию он испытывал к незнакомцу.

Тот был долговяз и худощав, но, несмотря на это, хорошо сложен. Тонкий в талии, в груди он заметно раздавался — даже на расстоянии видно было, как под мокрой от пота рубашкой ходят мощные пластины грудных мышц. Широкие плечи и мускулистые руки выдавали человека, не чурающегося физического труда, но лицо было умное, даже интеллигентное. И — совсем необычно для здешних мест — чисто выбритое. Удаленность от цивилизации действовала расслабляющее и большинство белых, которых успел повидать здесь сэр Оливер, либо отпускали бороды, либо брились редко, щеголяя многодневной щетиной. Подбородок и щеки незнакомца были чистыми, а тонкие усики — аккуратно подстрижены, словно он только что побывал у парикмахера. Это почему-то особенно задело сэра Оливера.

Судя по одежде, незнакомец тоже путешествовал. На нем была полотняная рубашка, свободные бриджи из толстого сукна, заправленные в кожаные гетры, ботинки на толстой подошве. Из-за жары куртку он снял и нес, перекинув через плечо. Кроме пояса он нацепил еще офицерскую портупею германского образца с подсумками и большой флягой, правда, никакого оружия при нем не было. Широкополую мягкую шляпу незнакомец нес в руке, видимо, подчеркивая этим уважение к даме.

Сэр Оливер раздраженно фыркнул. Не иначе, итальянец!

Элизабет, похоже, находила беседу со своим спутником занимательной. На ее лице то и дело расцветал румянец, с губ не сходила улыбка, несколько раз девушка рассмеялась, видимо, удачной остроте собеседника. Когда они подошли ближе, сэр Оливер услышал резкие, жесткие звуки чужой речи и нахмурился — полиглотом он не был, но немецкий язык узнал. Открытых конфликтов между Соединенным Королевством и Германией пока не случалось, но вражда была уже почти не скрываемая. Не в последнюю очередь из-за колоний вроде Новой Гвинеи. Непонятно было, почему немец так свободно разгуливает по английской фактории. Еще одной обидной деталью для сэра Оливера стало то, что он немецкого языка не знал, в то время как Элизабет явно не испытывала проблем. Это было нелогично и мелко, но раздражающе — как камушек в ботинке.

Шагах в десяти от гостиницы Элизабет, наконец, заметила сидящего на веранде сэра Оливера, всплеснула руками и быстрым шагом направилась к нему.

— Милый, зачем ты покинул комнату? Ты еще недостаточно окреп.

Ученый дернул плечом, проворчал:

— Не делай из меня немощное дитя! Я вполне здоров.

Элизабет с терпением профессиональной няньки возразила:

— Ты не здоров. И не будешь здоров, пока мы не вернемся в Европу. Так сказал Цзы Сим, а я склонна ему верить. Потому тебе надо беречь силы. Раз уж ты твердо решил идти с нами…

Это «с нами» окончательно добила сэра Оливера. Воинственно уставившись на незнакомца, он со всею надменностью, на которую был способен, произнес:

— Я имею честь видеть перед собой германского подданного?

Но на немца холодный тон не произвел особого впечатления. Он бесцеремонно завладел рукой сэра Оливера, сердечно потряс ее, без малого не оторвав, и ответил на ломанном английском языке:

— Клаус Нойманн мое имя есть, Герр Эллингтон. Не думаю, что кайзер читает меня верным подданным, о найн! Я покинуть Ватерлэнд давно и спешно. Полиция… эм-м-м… не-до-понимание!

Элизабет пояснила:

— Клаус — археолог. Он нашел один древний манускрипт, в котором описывался путь в… э-э-э… к одному историческому кладу. В горах Индии. Ему удалось организовать консорциум из пяти очень богатых и уважаемых в Германии промышленников, которые вложили значительные средства в его экспедицию. Но вскоре выяснилось, что манускрипт поддельный.

— Простите?

— О, найн! Не думать, я — шарлатан! Найн! К сожалению, я не успел доказывать, что правда в моей стороне.

— На него слишком уж насели, — вмешалась Элизабет. — У Клауса были разногласия с большинством научных авторитетов Германии. Они не разделяли его методов. Он — практик, вроде Шлимана…

— О! Герр Шлиман, я-я!

— …как только подвернулся удобный случай, коллеги на него набросились как стая голодных крыс. Поскольку выходило, что он якобы обманул пять уважаемых граждан, никакой объективности или правосудия ждать не приходилось, и Клаус сбежал из страны. Теперь он — вольный стрелок.

— Кажется, это называется иначе, — пробурчал сэр Оливер. — Авантюрист.

— Не будь таким злюкой! — воскликнула Элизабет. — Клаус, простите его. Это все из-за лихорадки.

— Напротив! Не вижу что обижаться! Авантюра — это прекрасно! Это заставляет кровь бежать в жилу быстро. Но вы хотел говорить о деле.

Элизабет кивнула.

— Клаус согласился быть нашим проводником. Он здесь уже довольно долго живет, немного знаком с местностью. И может общаться с туземцами.

Сэр Оливер недоверчиво посмотрел на немца. Потом с трудом поднялся на ноги и отозвал Элизабет в сторону.

— Разве мы можем ему доверять? Он ведь фактически признался в том, что обманом вытянул деньги на экспедицию.

— Именно поэтому я ему и доверяю. Он ведь мог ничего не рассказывать. Выдать себя за кого угодно. Клаус выглядит бывалым человеком, а нам все равно нужен проводник.

— А если он нас обманет?

— Как? Мы ведь ищем не золотые слитки или драгоценные камни, которые можно украсть. Присвоить наше открытие он не сможет, он все-таки не биолог и не медик.

— Не нравится мне все это… Но, наверное, ты права.

Они вернулись к терпеливо дожидавшемуся их немцу, и Элизабет коротко посвятила его в цели экспедиции.

— Японские рыбаки пересекли остров где-то в этих местах. Сначала они пытались идти вдоль берега, но это было совершенно невозможно из-за мангровых зарослей. В море выходить они боялись, и решили исследовать одну из рек. Поднялись до предгорий и где-то в тех местах обнаружили то, что мы ищем.

— Сердце джунглей, я?

— Правильнее будет назвать это маткой джунглей. Судя по рассказу рыбака, это какой-то природный феномен. После нескольких месяцев жизни в джунглях их поразило буйство и разнообразие растений той долины — это о многом говорит! Еще он рассказывал о множестве невиданных животных и птиц, о насекомых, цветах… Все вокруг кипело — это его слова.

— Как вы определять, что вам нужно? На них мог действовать любой фактор.

— Будем изучать, наблюдать, — оптимистично заявил сэр Оливер.

На самом деле он предвидел, какая огромная работа им предстоит, но это его не пугало. Зато он будет в этом райском уголке с Бетти! Лишь бы пилюли китайца помогли справиться с болезнью! Возможно, ему даже удастся притерпеться к местному климату.

— Я, натюрлих! — покивал немец. — Абер, мы должен думать о долгом пути? Нужны еда и разное. И дожди!

Он что-то быстро сказал на немецком, обращаясь к Элизабет. Лицо женщины стало озабоченным.

— Он прав, Оливер, милый. Цзы Сим ведь тоже предупреждал — осенью начнется сезон дождей. В это время путешествовать по джунглям будет не очень-то приятно.

— Я помню, — возразил сэр Оливер. — Сезон начинается где-то с конца сентября — начала октября. И первое время это просто мелкий дождь, идущий пару часов в день. Вполне лондонская погода, да еще без смога и холода. У нас есть три, а то и четыре месяца на поиск долины. Если не найдем — вернемся сюда и переждем зиму в фактории. Зато к весне у нас будет разведана часть маршрута.

— Может быть, тебе все-таки…

— Давай оставим эту тему раз и навсегда, — твердо произнес сэр Оливер. — Я не собираюсь сидеть здесь в безопасности и сходить с ума от тревоги за тебя.

— Ох, милый… — Элизабет взяла его руку, нежно пожала. — Хорошо, мы отправляемся вместе.

20 октября 1982 года.

Владимир сразу заметил эту девушку, заметил, что она поглядывала на него искоса с явным интересом, но даже пытаться не стал завязать разговор. Зачем? Все равно закончится все как всегда. А он порядком устал от этой странной игры. Иногда ему даже казалось, что Изя Бронштейн прав в своей иррациональной паранойе и за ними — как и вообще за всеми людьми — наблюдает некое могущественное существо. И не просто наблюдает, а ставит свои невообразимые эксперименты. Ну, вроде как они сами — над крысами. Он потряс головой, прогоняя бредовые мысли.

Девушка была очень даже симпатичной. Не особо высокого роста, худенькая, с круглым лицом, усеянным веснушками и задорно вздернутым носом. Владимиру показалось, что он уже где-то ее видел, но тут поезд остановился и они сошли на одной станции. Вот откуда он ее знает — наверняка не один раз уже встречались в толпе.

Владимир вышел из метро и побрел к своему дому, глубоко спрятав руки в карманы пальто — осень в этом году выдалась холодной.

— Простите…

Он обернулся.

Девушка смотрела на него открыто, глаза лучились спрятанной улыбкой.

— Простите, это не вы обронили?

В руках она держала толстый растрепанный блокнот. Тот самый, в который Владимир конспектировал приходившие в голову мысли, интересные факты и просто наблюдения. Блокнот этот был с ним еще со времен института, и неиспользованными оставались, наверное, страниц десять. Потерять эти пятнадцать лет размышлений было бы настоящей катастрофой.

Мысленно обругав себя, Владимир взял блокнот, машинально перелистал и застыл, чувствуя себя донельзя глупо. Сейчас он поблагодарит девушку, и она исчезнет из его жизни навсегда…

— Спасибо огромное! Вы меня просто спасли.

Девушка улыбнулась.

— Да не за что. А вы ученый, да? Я когда подняла его, случайно заглянула. Там у вас какие-то формулы… Вы, наверное, физик?

— Н-нет… почему физик? — растеряно протянул Виктор, а мысленно застонал от собственной нескладности и неумения поддержать разговор. — Я биолог.

— О! Да мы почти коллеги! — обрадовалась девушка. — Я врач. Физиотерапевт.

— Надо же! — Виктор почувствовал, как расплывается в глупой улыбке. — Бывает же такое.

«Ты просто гений! Манекен в магазине и то, наверное, общительнее тебя!»

Но девушка не обращала внимания на его замешательство. Она задумчиво подергала себя за прядь волос и подняла на Виктора вопросительный взгляд:

— Но это были не химические формулы. Я плохо уже помню физику, но…

— А! — с облегчением выдохнул Владимир, хватаясь за привычную тему. — Это и есть физика. Одно время у нас с коллегой была идея, что причиной старения является накопление в клетках ошибок при делении. Ах, да, я работаю в институте проблем геронтологии. Пытаюсь победить смерть, ха-ха…

— Очень благородная цель! — Девушка кивнула. — Меня зовут Лиза.

— Ох, извините! Владимир. А вы где-то здесь рядом живете?

— Да, знаете новые дома за парком?

— И вы не боитесь так поздно возвращаться?

— Обычно я раньше иду. Но вы правы, бывает страшновато.

— Я вас провожу! И не спорьте! У нас такой интересный разговор завязался — жалко будет его прерывать.