Бирюзовая маска

XVI

В ту ночь я проснулась от сновидений. Нет, мне приснилось не дерево, но сон был такой яркий, такой ужасный, что я села в постели и включила лампу. Мои маленькие часы показывали полчетвертого. Я попыталась припомнить детали, но они уже растаяли. Что-то, связанное с собакой. Что-то очень страшное, связанное с собакой. Но в этом доме не было собаки. И у меня самой не было собаки с того самого времени, как я ребенком жила в доме моей тетушки в Нью Хемпшире.

Я выскользнула из постели и подошла к окну, из которого был виден двор. Обычное ночное освещение позволяло разглядеть бледные отблески на кирпичной стене и красной крыше, но не было заметно ни малейшего движения.

И тут я вспомнила.

Конечно. Она тоже участвовала в моем кошмаре. Мне приснился портрет доньи Инес с собакой. Она была причиной этого сна: то, что я снова увидела картину, растревожило меня. Но что именно было связано с собакой? Это было что-то очень страшное. Я не могла вспомнить.

Я подошла к другому окну и стояла, овеваемая прохладным ветром. Лунный свет лился на снежные вершины. Самые плохие — это ночные часы. Они всегда наполнены тоской одиночества. Это время, когда меня покидает уверенность и я прихожу к мысли, что моя жизнь уже никогда не наладится. А сейчас что-то темное и неясное угрожает мне, и снова мне вспомнились слова Клариты.

— Просишь, чтобы тебя убили, — сказала она.

Но я не хочу, чтобы меня убивали. Я хочу жить — и моя мать тоже хотела жить. Потому что теперь есть Гэвин. Но дороги назад уже не было: я зашла слишком далеко и опасность таилась всюду. Я постараюсь пережить ее.

Тьма вопросов одолевала меня. Где в действительности был Пол в тот момент, когда умер Керк? Где была Кларита? И кстати: где была Сильвия, которая рассердилась на Керка за ссору с Полом?

Я попыталась уснуть, а утром не помнила никаких снов. Я поднялась рано и за завтраком увидела только Клариту. Ее волосы на сей раз остались не уложеными, а в ее ушах впервые не было сережек. Как будто что-то в ней стало сдавать. Мне было интересно, о чем с ней говорил Хуан, но узнать этого не удалось, так как она почти не разговаривала со мной. В самом деле, она просто едва меня замечала за столом.

Элеанора не появилась вообще, но Гэвин присоединился к нам. Кларита и с ним не разговаривала. Обстановка становилась напряженной. Хотя Гэвин и смотрел на меня с большим беспокойством, он не предпринимал никаких попыток начать разговор.

И только когда я уже собиралась встать из-за стола, он спросил меня:

— Аманда, не поедешь ли ты сегодня со мной в магазин? Я уже позвонил Полу, и он присоединится к нам на месте. Мы должны разобраться в том, кто же все-таки напал на тебя. Может быть, если мы воссоздадим события, мы найдем ответ. Я попрошу продавщицу проверить, не пропало ли что-нибудь.

— А что, если это Пол ударил меня? — сказала я. — Или даже Элеанора.

Гэвин вздохнул:

— Все может быть. Значит, тем более мы должны это сделать. И мы оба будем смотреть во все глаза.

Кларита мрачно поднялась из-за стола и, не произнеся ни слова, направилась в сторону своей комнаты. Я подумала о ее сережке, найденной в гараже.

— Может, взять с собой Клариту? — предложила я.

Гэвин воспринял это как шутку и посмотрел на меня через стол. Мне так хотелось, чтобы он меня обнял, и я знала, что он тоже этого хочет, но мы сдержались. Мгновенные, будто украденные объятия под крышей этого дома были совсем не тем, чего мы оба желали. Перед нами громоздились горы, которые необходимо преодолеть. Более высокие, чем Сангре-де-Кристос.

Пол встретил нас в магазине, как и обещал, и мы повторили все наши действия в ту ночь. Но это ни к чему не привело. Пол, казалось, горел желанием помочь, но я не доверяла ему и чувствовала скрытую насмешку за всеми его словами и поступками. Они с Гэвином обращались друг к другу с подчеркнутой любезностью, но их взаимная вражда все-таки ощу-щалась, и если Пол пришел в магазин, желая при этом что-то скрыть, ему это вполне удалось.

В течение того часа, который мы провели в запасниках «Кордовы», ко мне вернулась тревога, рожденная сновидением этой ночи. Почему это связано с доньей Инес и ее собакой? Я решила, что, быть может, собака на картине поможет найти от-вет, и мне сразу же захотелось вернуться и еще раз осмотреть коллекцию.

Удача сопутствовала мне. Когда Гэвин привез меня домой, а сам вернулся обратно в магазин, у парадной двери меня встретила Роза и сказала, что Кларита увезла дедушку на прогулку. Значит, можно действовать. Роза вернулась к своей работе в дальнем конце дома, а я взбежала по лестнице на балкон и вошла в кабинет Хуана. Ящик стола, в котором лежали ключи, был заперт, как я и ожидала, и я не могла достать их. Пока я раздумывала, что делать, я услышала какой-то звук, от которого у меня все внутри похолодело, — звук из спальни Хуана.

Я могла бы убежать: выскочить из кабинета и помчаться в другую часть дома, и меня бы никто и не заметил. Но я должна была узнать, кто находится в комнате Хуана в его отсутствие. Мне потребовалось буквально одно мгновение, чтобы броситься за кушетку и спрятаться.

Теперь я поняла, что за звук донесся из спальни: закрылась дверь. Кто-то прошел по переходу из дворика и проник в спальню Хуана. Через секунду шаги направились в кабинет, а затем раздался новый звук: отпирали и выдвигали ящик. Я выглянула из-за кушетки и увидела Элеанору. Ее ключ был вставлен в замок именно того ящика, который я хотела отпереть, но она не вынимала ключи от коллекции — напротив, она возвращала их на место.

Из гостиной ее позвала Роза, Элеанора поспешно задвинула ящик и вышла на балкон, чтобы ответить ей. Я не теряла времени. В мгновение ока я открыла ящик, вытащила ключи от коллекции и снова его закрыла. Когда Элеанора вернулась, чтобы запереть ящик и забрать ключ, я уже успела надежно спрятаться.

Она вынула ключ из замка и быстро ушла. Я вскочила, вышла следом за ней и успела заметить, как она вошла в дверь своей комнаты. Я постучалась. Немного помешкав, она пригласила меня войти.

Я вошла в комнату, которая принадлежала только Элеаноре и в которой, как я знала, Гэвин не жил. Занавеси, шторы и ковры были теплых оттенков и прекрасно дополняли золото и косметику Элеаноры. Но я почти не видела комнату. Мое внимание полностью сосредоточилось на Элеаноре.

Она стояла на бледно-голубом ковре посредине комнаты, и я заметила, что она все еще нервничает. Ее пальцы поглаживали серебряный медальон на поясе, спущенном на бедра, а ее глаза вопросительно смотрели на меня.

— Зачем ты брала ключи от коллекции? — спросила я.

Она быстро взъерошила рукой свои светлые волосы:

— О чем ты говоришь?

— Я только что видела тебя в кабинете Хуана, когда ты клала их обратно. Ты тоже хотела проведать Веласкеса? Не стоило беспокоиться. Его никто не трогал. Хуан уже отправлял меня туда.

Она рассмеялась и, как мне показалось, немного расслабилась.

— Ну, это не твое дело. Если же тебе это так нужно знать, я беспокоилась за картину и пошла взглянуть на нее сама. Возможно, он всех нас заразил своей заботой об этом величайшем богатстве.

— Сохранишь ли ты картину, как он, если она станет твоей?

— Конечно же, нет, — с легкостью ответила он. — Я продала бы ее на черном рынке и была бы богатой до конца своей жизни.

— Несомненно, лучше было бы вернуть ее обратно в Испанию, — сказала я.

— И если он завещает ее тебе, ты ее туда отошлешь?

— Он не сделает ничего подобного. Он никогда не отберет у тебя твоего. И я не хочу ничего из того, что он мог бы мне дать, за исключением правды о моей матери, ведь ты можешь мне кое-что сказать об этом.

Она сошла с ковра и устроилась на низкой тахте, обхватив руками колени.

— Ты действительно такая, Аманда? Тебя на самом деле совершенно не интересуют деньги?

— Я могу их заработать. Не очень много, но мне вполне достаточно.

— И я полагаю, ты в конце концов рассчитываешь и на Гэвина?

— В Санта-Фе нет ничего, на что я могла бы рассчитывать.

На какое-то мгновение она опустила голову на руки, и затем, когда она подняла ее, улыбка ее стала более мягкой, чем раньше.

— Это не имеет никакого значения, Аманда. Во всяком случае, мне он тоже не нужен. Однажды он решил, что я прекрасна, но постепенно он преодолел это чувство. Так же, как и я. Но давайте не будем говорить о Гэвине.

Она поднялась с тахты и метнулась в мою сторону. Я вся сжалась, она это заметила и рассмеялась: в ее смехе я почувствовала жалость к себе.

— Ты мне совсем не доверяешь, не правда ли, Аманда? Но в этом я не могу тебя обвинять. И причина в том, что я совершила вчера. Я действительно не понимала, что это так сильно может задеть тебя. Хуан уже отругал меня за это.

Удивительно, но казалось, что она искренне раскаивается, и я поняла, что она все еще не осознала, как ее вчерашнее появление повлияло на меня. Элеанора совершенно не умела сопереживать и никогда не в состоянии была понять, что могут чувствовать другие. То, что она сделала, нельзя было так просто забыть, и я направилась к двери. Но не успела я пройти и двух ступенек, как она оказалась рядом со мной и вцепилась в мою руку.

— Аманда, позволь мне кое-что сделать для тебя. Я говорила, что собираюсь на днях отвезти тебя в Мадрид, чтобы ты могла там порисовать. Поехали сейчас. Кроме того, есть кое-что, что я хочу тебе там показать, кое-что, что тебе следует увидеть.

— Что? — резко спросила я. У меня не было никакого желания отправляться с ней куда бы то ни было, а меньше всего в этот город призраков.

— Кое-что, связанное с твоей матерью, Аманда. Есть нечто, чего я никогда никому не показывала. Но тебе я это покажу, и это даст ответ на многие твои вопросы.

— Ты имеешь в виду, что знаешь эти ответы?

— Некоторые из них.

— Тогда скажи мне их прямо сейчас. Для этого нам не нужно никуда ехать.

Она беспомощно опустила руки.

— Ты никогда мне не поверишь. Это нужно увидеть.

Я еще немного поколебалась, поскольку ключи от коллекции лежали в кармане моих брюк. Но Хуана в доме не было и, возможно, какое-то время он их не хватится. И я успела бы сделать то, что хотела, после возвращения из Мадрида. Инес и ее собачка подождут.

Элеанора заметила мои колебания и улыбнулась мне той милой улыбкой, какой улыбалась только что.

— Возьми все, что нужно для работы, Аманда. Если захочешь, сможешь рисовать там оставшееся время.

— Я только захвачу свой альбом, — сказала я и поспешила в свою комнату.

Я взяла свитер и сумку с альбомом и присоединилась к ней. Приняв решение, я старалась больше не взвешивать, разумно ли поступаю. Во всяком случае, Элеанора, по-видимому, не осмелится что-нибудь предпринять против меня при свете дня, тем более, когда я постоянно наблюдаю за ней.

Я села рядом с ней на переднее сиденье, и она рывком вывела машину из гаража и затем, резко затормозив, выехала на улицу. Казалось, она хочет уехать из дома как можно быстрее. Чтобы никто не видел? Есть о чем подумать.

Но мы еще не успели отъехать, как появилась машина, в которой вернулись Кларита и Хуан. Оба они удивленно посмотрели на нас, и я нагнулась к окну, чтобы прокричать Хуану:

— Элеанора везет меня в Мадрид. Я хочу немного порисовать.

Наша машина пронеслась мимо них так быстро, что я не была уверена, услышали ли они меня. Элеанора мрачно взглянула на меня.

— Что ты наделала? Нельзя было говорить кому бы то ни было, куда мы едем.

— Почему?

— Увидишь, — резко ответила она.

Ее недовольство улеглось, поскольку ей пришлось сосредоточиться на узкой дороге в каньон с ее интенсивным движением, но когда, повернув на юг, мы выехали на шоссе, она прибавила скорость, превышая все допустимые нормы. Мне было интересно, сколько раз ее останавливали за превышение скорости и как ей удалось сохранить водительские права. Лос-Серрильос с его малонаселенными холмами, казалось, стремительно надвигался на нас, и я уже могла различить горы Ортис.

— Здорово, когда удается вырваться! — воскликнула Элеанора, все ее недовольство куда-то исчезло. — Не чувствуешь ли ты иногда, что дедовский дом душит, как бы подминает под себя?

— Чувствую, — согласилась я. — Но не думала, что ты чувствуешь то же самое.

— Конечно же, я это чувствую. Хуан, Гэвин, Кларита — все хотят удержать меня. Я как в тюрьме. Но я им еще покажу!

По мере того, как мы удалялись от Санта-Фе, к ней возвращалось самообладание, мне же становилось все более и более не по себе. Я не могла представить, что Элеанора сядет и будет терпеливо ждать, пока я сделаю кое-какие наброски, и все больше удивлялась, зачем она везет меня туда. Пару раз я попросила ее ехать помедленнее, и она ехала спокойнее милю или две, а затем снова нажимала на педаль, и только ветер свистел в ушах. Я надеялась, что Мадрид недалеко.

Приблизительно в двадцати милях от Санта-Фе мы свернули на дорогу, которая пролегала в глубоком ущелье. Впереди показались дома, которые и составляли город, разбросанный по склонам холмов. Элеанора притормозила машину.

— Приехали. Хорошенько посмотри на это, Аманда. Это тоже наша история. Когда-то один из наших прадедушек построил неподалеку шахту, и мы все еще владеем здесь кое-какой собственностью. Но это мертвый город. Такой же мертвый, как Кордова.

Мелькавшие мимо нас серые дома были заброшены. Построенные не из кирпича, а из серого камня, они стояли с разбитыми окнами и сорванными с петель дверями и смотрели в никуда. Элеанора медленно вела машину — с одной стороны дороги стояли неказистые, сильно пострадавшие от капризов погоды дома, с другой здания как бы тянулись друг к другу, создавая то, что было когда-то хорошо спланированным городом. Элеанора была права: вид очень живописный.

— Когда-то здесь жили тысячи людей, — сказала Элеанора, почти затормозив машину. — Шахты процветали, добывались миллионы тонн угля. Люди толпами стекались сюда. Я слышала, как Хуан рассказывал как-то на рождество, что горы, дома, каньоны — все было ярко освещено по ночам. Сейчас все здесь мертво и сумрачно. Воистину — город духов. Так и мы стали семьей духов, Аманда.

Поставив машину у дороги, она включила тормоза, открыла дверь, и выскочила из машины. Затем она обошла ее и открыла мою дверь.

— Выходи! Мы прибыли. Здесь есть кое-что, что я хочу показать тебе до того, как ты начнешь рисовать.

Внезапно мне совершенно расхотелось идти с ней. Столпившиеся у холма, эти пристанища духов казались очень враждебными. Они не хотели, чтобы кто-нибудь беспокоил их сон. Они не хотели, чтобы им напоминали о той жизни, которую они когда-то вели. Но Элеанора уже перебежала дорогу, поросшую сухой травой, и между домами.

— Что-то говорит мне, что не надо беспокоить их, — сказала я ей.

Она отвернулась и помахала мне.

— Кто нас увидит? Кроме того, мы свои в этом месте. Мы тоже духи, не так ли? Духи великой семьи Кордова!

Я вышла из машины и неохотно последовала за ней. Элеанора петляла между разбросанными домами. Время от времени она останавливалась и смотрела, иду ли я.

Это место сильно поразило меня, и я почти забыла о кузине. Я взобралась по разбитым ступенькам и заглянула через покосившиеся двери в опустевшую комнату, где весь пол был искорежен и что-то коричневое скользнуло в норку в углу комнаты. Я быстро отскочила назад и после этого ограничилась осмотром разбитых витражей и разрушенных лестниц. Только звук моих шагов тревожил спящую тишину.

Элеанора ждала меня. Ветер из ущелья теребил ее челку и длинные светлые волосы. Ветер овевал и мое лицо, и это был пронзительный ветер, хотя он не мог изменить голубое небо над нашими головами и яркий солнечный свет Нью-Мехико. Ветер, который принадлежал спящему Мадриду.

— Это дома шахтеров, — сказала Элеанора. — Дом Кордова был гораздо больше, но очень давно. Однажды ночью он сгорел, и никто так и не узнал, отчего начался пожар. Все, до чего мы дотрагиваемся, превращается в пепел.

С неимоверным усилием я попыталась противостоять ей, попыталась не поддаваться настроению, которое создавал мертвый город.

— Едва ли «Кордова» похожа на кучу пепла, — сказала я. — Подозреваю, что она всегда охраняла тебя.

— Тише! — прошептала она. — Не смейся над ними, Аманда. Не шуми, чтобы не разбудить их. Они все спят, и лучше всего оставить их в этом состоянии.

Совершенно не желая потворствовать мрачным фантазиям, я старалась не прислушиваться к жуткому звуку ее голоса. Если бы я пришла сюда рисовать, я, возможно, не имела бы ничего против подобного настроения, но сейчас у меня не было никакого желания остановиться и взять в руки карандаш. Более того, единственное, чего мне хотелось, это развернуться и убежать.

Элеанора продолжала идти вперед, и я окликнула ее.

— Давай пойдем обратно. Я увидела достаточно и могу немного порисовать в машине. Возможно, мы приедем сюда как-нибудь в другой раз.

Элеанора вышла из тени на солнечный свет и протянула руки.

— Можешь ли ты представить, Аманда, каково здесь ночью? Что, если все эти старые духи выйдут и начнут танцевать в лунном свете? Я хотела бы быть одной из них. Может быть, я и есть одна из них.

Я не была ребенком, чтобы бояться духов или привидений, но то жуткое настроение, в котором она пребывала, не могло не испугать меня. Я уже полностью «насладилась» Мадридом и, повернувшись, стала спускаться с холма, пробираясь между заброшенными домами и стараясь держаться подальше от разбитых окон и пустых дверных проемов. Элеанора тут же громко окликнула меня, забыв свой призыв к молчанию.

— Подожди! Еще рано возвращаться, Аманда. Мы уже почти пришли. Ты еще не видела того, что я хотела тебе показать. Ты ведь хочешь побольше узнать о Доро, не так ли?

Ее крик эхом раздался по голым, застывшим домам, как будто бы они тоже закричали, протестуя против моего ухода, грохоча всеми своими скелетами. Я подозревала, что все ее предыдущие разговоры о моей матери были только предлогом, чтобы вытащить меня сюда и чтобы здесь, в этом мертвом месте, расправиться со мной. Но она остановилась у одного из серых домов, где в окнах еще сохранились стекла, отражающие темно-зеленые тени, ступени крыльца были отремонтированы, хотя и не покрашены.

Она поманила меня.

— Подойди, — сказала она, и я подчинилась.

— Войди, — приказала она. — Я отперла дверь. Войди.

Она разговаривала с той властностью в голосе, которая был присуща Хуану Кордова, и я не могла не подчиниться ей. Я поднялась по трем серым ступенькам и взялась за ручку двери.

— Открой ее, — произнесла Элеанора позади меня.

Я повернула ручку и перенеслась в странный мир. Элеанора следом поднялась и закрыла дверь; мы оказались вместе заперты в комнате, которая пришла к нам из далекого прошлого.

Среди заброшенных жилищ с пустыми комнатами эта оказалась исключением: в ней сохранилась мебель. Стены были оклеены обоями с голубыми васильками, а не побелены, как в других домах, а на трех окнах висели голубые с белым занавески. Там стояла широкая медная кровать, маленький мраморный столик, деревянное кресло-качалка и стул, обтянутый красным бархатом. Хотя, конечно, в одном углу обои уже отставали, занавески выгорели и запылились, на покрывале какое-то животное устроило себе пристанище, медные части кровати потускнели, сиденье красного стула было сильно протерто, и везде клочьями висела паутина. Однако этой комнатой пользовались.

— Зачем? — спросила я. — Зачем?

— Доро и Керк обставили эту комнату, когда были молодые, до того, как Керк уехал, а Доро встретила твоего отца. Кларита говорит, что они взяли мебель из дома, а кое-что купили. Доро сама сшила занавески, поэтому кое-где они не очень ровные. Они здесь прятались. Когда Хуан и Кэти думали, что они на ранчо, они приезжали сюда. Должно быть, это было так романтично!

— Но почему здесь все сохранилось? Хуан знает об этом месте?

— Возможно. Он знает все. Но он изгнал это из своего сознания. Он не принимает то, чего не хочет принимать. Любовное гнездышко Доро и Керка его теперь не касается. Кларита говорит, что Кэти тоже знала об этом и что после их смерти она заперла этот дом. Однажды Кларита в ее вещах нашла этот ключ и, когда я была подростком, она привезла меня сюда, чтобы рассказать о своей младшей сестре и о жестоком молодом человеке, которого она любила. Жестоком в представлении Клариты.

Поднимая пыль, куда бы я ни ступила, я обошла комнату, сочувствуя разбитой любви, от которой пострадала моя мать.

— Конечно, когда Керк уехал, она больше сюда уже не приходила, а затем она встретила твоего отца, — продолжала Элеанора. — Когда они оба умерли, Кларита привезла сюда твоего отца и показала ему комнату. Она сказала, что он должен был понять женщину, на которой женился, и увезти ее из семейства Кордова и больше никогда к ним не возвращаться.

Мрамор столика просто обжег меня холодом, и я в гневе заметалась:

— Жестокая Кларита! Что за ужасную вещь она сделала!

— Она должна была заставить его понять, почему Доро убила Керка. Он не верил в их любовь, пока она не показала ему это.

— Не надо было этого делать!

Элеанора загадочно улыбалась, и мне не понравилось, как она выглядит. Зачем она меня сюда привезла?

В дальнем конце комнаты была дверь. Чтобы успокоиться, я оставила Элеанору и прошла во вторую комнату с покрытой ржавчиной раковиной у окна, голым деревянным столом и двумя шаткими стульями. Кухню не пытались ремонтировать, а если здесь и была плита, то ее убрали.

В одном углу стоял маленький старый чемодан, я открыла его. Пустота, запах нафталина и всего одна вещь. Я удивленно наклонилась и подняла крошечный чепчик, сшитый из желтого атласа и кружев — детский чепчик, который лежал на дне чемодана. Неровные стежки подсказали мне, как он попал сюда — в дом, в который она никогда больше не возвращалась.

Я взяла чепчик и унесла его, чтобы показать его Элеаноре.

— Что делать с этим?

Элеанору совершенно не интересовали детские вещи. Она наблюдала за мной таким напряженным взглядом, что мне стало не по себе.

— Аманда, — сказала она, — веришь ли ты в старые рассказы о проклятии рода Кордова, которое пошло от доньи Инес? Знаешь ли ты, что каждый из нас несет в себе каплю безумия.

Ее глаза сверкали от возбуждения, в ее улыбке не было ни доброты, ни дружеского расположения. Да, возможно, все мы немного сумасшедшие. Даже я, которая считала себя вне досягаемости семейных преданий Кордова.

Она продолжала говорить, а я снова закружила по комнате, пытаясь освободиться из сетей своей кузины.

— Интересно, какой она была в действительности — эта Инес? Хотелось бы знать, что она чувствовала, когда стояла у той кровати ночью с кровью на платье. Боялась ли ее тогда Эмануэлла?

В ее словах звучало какое-то коварство, оно было в самом ее тоне, поэтому я должна была посмотреть ей в лицо и не должна была ее бояться.

— Это ты подложила тот фетиш, который я дважды находила в своей комнате, не так ли? — спросила я. — И ты положила донью Себастьяну в мою постель. Это ты хлестала меня плетью во дворике и…

— И дедушку? — вскричала Элеанора.

— Ему не было больно. И, возможно, в твоих руках была медная статуэтка в магазине?

Постепенно ее лицо, обрамляемое длинными волосами, становилось все более бледным.

— Я не столь изобретательна, как ты думаешь. Фетиш — да. И все то, что произошло с Гэвином, — каменная голова и остальное. Тетя Кларита помогала мне, потому что мы обе хотели ссоры с Хуаном. Но это все были шалости, и мы не добились никаких результатов. Я ничего больше не предпринимала, и, наверное, это было моей ошибкой, Аманда.

Она так пристально на меня посмотрела, что я почувствовала себя просто в плену этого взгляда. Но я понимала, что должна бежать. С Элеанорой что-то происходило: если это было сумасшествие, то оно сейчас проявилось в полную силу, и я совершенно не верила тому, что она говорила. Я знала только, что она хочет причинить мне боль. Я старалась не поворачиваться к ней спиной, и потихоньку отступала к двери, шаг за шагом. Казалось, она этого не замечала, потому что принялась осматривать комнату. Ее внимание привлекла узкая доска, которая выпала из оконной рамы, она быстрым движением подскочила к ней и схватила обеими руками доску, из которой торчали ржавые гвозди. И тут она снова впилась в меня горящими глазами.

— Итак, ты надеялась получить мое наследство, Аманда? А сейчас ты хочешь получить Гэвина. Знаешь ли ты, что ты этого не получишь? Тебе некуда бежать. Это будет похуже плети, Аманда. И если я так решила, ты никогда не выйдешь из этого маленького домика, куда когда-то приходила и твоя мать. Пройдут годы, пока тебя найдут. А когда найдут, ты будешь похожа на донью Себастьяну в повозке смерти.

Нельзя стоять и дожидаться, когда она подойдет и ударит: я должна опередить ее — и бежать. Рванувшись к двери, я распахнула ее одним рывком и выскочила на крыльцо — прямо в руки к Гэвину Бранду.