Москва, январь 1967 года. Станция метро «Охотный Ряд»


Сдав последние экзамены зимней сессии, студент факультета международных экономических отношений МГИМО Сергей Костров, пребывая в хорошем расположении духа, уже собрался выходить из метро и пройтись пешком домой (жил недалеко, на улице Горького), его окликнули:

— Сережа, Костров!

Обернулся. Игорь Фонарчук и Юра Емельянов:

— Ты откуда?

— Сдал последний экзамен, иду домой.

— Аналогичный случай, — одновременно сказали Фонарчук с Емельяновым. — Решили в городе погулять. Слушай, Серега, может, сходим куда?

— А куда? — спросил Костров.

— Ты вот куда шел? — улыбнулся Емельянов.

— Домой. Тут рядом живу, где магазин «Армения».

— Знаем, знаем, — закивали Фонарчук с Емельяновым. — Ну вот, давай занесем твои книжки и сходим куда-нибудь.

Костров посмотрел на часы: время-то полтретьего, все приличное закрыто. Костров колебался недолго:

— Вот что, давайте купим чего-нибудь поесть, выпить и посидим у меня, музыку послушаем.

— А родители? — спросили ребята.

— Да я сейчас один живу, родители в Штатах. Так что мешать никому не будем.

— Ну, ты даешь! И молчал! — сказал Фонарчук. — Поедем в «Елисеевский». У тебя деньги есть?

— Рублей тридцать, — сказал Костров.

— Ну и у нас кое-что имеется. Едем! — И Емельянов направился к выходу.

В «Елисеевском» взяли всего понемногу. Брали все грамм по 300. Окорок «Тамбовский», свежайшую «Любительскую» колбасу, осетрину горячего и холодного копчения, икры паюсной и черной, свежайшие купаты, из расчета на троих, прихватили свежего хлеба, черного и белого, а также бутылку французского коньяка «Камю», четыре «Боржоми». Посчитали: а хватит ли денег еще на один коньяк? Оставалось 12 рублей, а коньяк — 9.50. Взяли. Тут же купили сетки «авоськи». Провизию, аккуратно завернутую в пергаментную бумагу с зеленой надписью «Гастроном», сложили в одну авоську, а коньяк, «Боржоми» и хлеб положили в другую и все бережно понесли через улицу Горького к Кострову домой.

Послушав музыку, попев рок-н-ролл под гитару, выпив хорошего коньяку, решили позвонить девушкам. Фонарчук и Емельянов своим знакомым дозвонились быстро. У Кострова на примете никого не было. Фонарчук использовал резерв ставки главного командования, как он говорил, позвонил нескольким знакомым, зачастую случайным, по телефонам, которые были в записной книжке. Откликнулась какая-то Ольга. Фонарчук толком и не помнил, как она выглядела, помнил, что высокая: так, познакомился в какой-то компании. Продиктовал адрес, повесил трубку.

— Минут через двадцать будет. Она где-то здесь живет.

Емельянов занервничал. Дамам нужно шампанское, торт какой-нибудь и еще какой-нибудь закуски. Стал одеваться. Посчитали деньги. Костров еще добавил. Шампанское, две бутылки, из родительских запасов нашлись у Кострова. За всем остальным в морозный московский вечер отправился Емельянов. Он оделся, пошел в кондитерский и «Елисеевский».

Сначала пришли Таня и Лена, знакомые Емельянова и Фонарчука. Вскоре появился и Емельянов с закусками, фруктами, тортом и еще одной бутылкой «Камю».

Минут через десять звонок в дверь.

— Это Ольга! — обрадовался Игорь Фонарчук.

Лене и Тане объяснил: девушка для Кострова.

На пороге стояла Оля Кузнецова, студентка 4-го курса МГИМО, замсекретаря комитета комсомола института. Симпатичная, высокая девушка, блондинка, в дубленке и очень симпатичной вязаной импортной шапочке. Костров замер. Этого он никак не ожидал. Галантный Фонарчук помог девушке раздеться. Под дубленкой она была в джинсах «Леви Страусс» и тонком вязаном норвежском свитере с оленями. Из своей сумочки достала элегантные туфли на невысоком каблуке. Фирменная девушка, да и только! Фонарчук пожалел, что Ольга не к нему пришла, но что случилось, то случилось. «А вообще-то, — решил чуть захмелевший Фонарчук, — что бог не делает, все к лучшему».

Ольга посмотрела на Кострова, спросила:

— Сережа, чем помочь?

— Ба, — удивился Фонарчук. — Они знакомы!

— Причем давно, — улыбнулась она, проходя на кухню.

Она уже твердо решила, что будет сегодня только с ним. А почему нет? Не женат, из своих, глупостей не сделает.

Емельянов подошел к Кострову:

— Ты ее знаешь?

— Да, — улыбаясь, сказал Костров. — Замсекретаря комитета комсомола нашего института, член КПСС.

— Ну, извини, старик, — Фонарчук неловко улыбнулся. — Не хотел! Ты ведь комсомолец?

— Конечно, — подтвердил Костров.

— Ну, тогда вам будет о чем поговорить. Я в комсомольские и партийные дела не вмешиваюсь.

Слушали Элвиса Пресли, «Битлз», «Роллинг стоунз», танцевали, целовались. В 12 ночи Таня и Лена засуетились:

— Ребята, нам пора. На метро как раз успеем.

Фонарчук и Емельянов тоже собрались. Во-первых, девушек проводить, а потом и самим пора.

Гостей проводили. Ольга сказала Кострову: «Пойдем, помоем посуду», — и пошла на кухню. Костров — за ней… и остолбенел. Ольга без свитера, в бюстгальтере, уже мыла посуду.

Увидев удивленного Кострова, улыбнулась:

— Свитер жалко, боюсь испачкать. Подарок родителей.

Костров удивился:

— А они у тебя где?

— В Англии, папа — советник посольства, — как-то смущенно ответила Ольга.

— А у меня — в Штатах.

— Я знаю, — сказала она, очищая сковородку от купаточного жира. — Писала на группу «Виражи» справку в горком комсомола.

— А джинсы не боишься запачкать? — поражаясь своей смелости, спросил Костров.

— И то правда, — сказала она, взяла и сняла джинсы. В бюстгальтере, трусах, поясе и чулках перед ним стояла девушка 1 м 76 см ростом, член КПСС, замсекретаря комитета комсомола МГИМО МИД СССР. Домыв посуду, она опять посмотрела на него:

— Я останусь у тебя, Сережа. Хотя и живу рядом, где магазин «Подарки». Меня никто не ждет. Хорошо, Сережа? — Посуду вытерла и сложила в шкаф. — Ну что, пойдем к тебе?

Он как-то безвольно, скорее, от неожиданности, повиновался.

— А у тебя уютно и кровать просторная.

Она помогла ему раздеться, сняла трусы и легла рядом с ним. Он лег на нее.

— Ого! — только и сказала она.

Он вошел в нее мощно и страстно.

Утром он проснулся от того, что кто-то жарил на кухне яичницу. Сообразил, что Оля. Подошел к ней. Она была в его махровом халате, в его шлепанцах, под халатом любимая американская майка Кострова с надписью «Wrangler».

— Ты сегодня никуда не идешь? — спросила она.

— Нет, — ответил Костров. — Все сдал вчера.

— И мне тоже некуда спешить, — сказала она и повернулась к нему своей мощной грудью в его любимой майке.

— А у тебя девушек много было? — спросила она.

— Нет, — ответил Костров. — Ты четвертая. — И почему-то спросил ее: — А у тебя много было мужчин?

Она задумалась:

— Да, были.

Они занимались любовью до вечера, затем поужинали. Ольга допила шампанское костровских родителей. Утром после завтрака оделась, посмотрела на счастливого Кострова:

— Вот что, Сережа. Для всех мы с тобой малознакомые люди. Я сама тебе буду звонить и приходить. Я понимаю, что я тебе понравилась, ты мне тоже. Но никаких контактов в институте. Здрасьте — до свиданья. Я почему пришла сюда? Мне мужика захотелось. А когда Игорь позвонил — узнала, что рядом, и пришла. А тут — ты. Отличный вариант получился. Вы завтра в клубе репетируете, я приду, принесу вам условия конкурса-смотра самодеятельных коллективов. Горком проводит. Помни, я — замсекретаря комитета комсомола. Ну, все.

Надела дубленку, надела симпатичную, вязаную не у нас шапочку, улыбнулась и пошла к лифту.

* * *

В середине февраля, после каникул, около 6 вечера Игорь Фонарчук и Юра Емельянов зашли к Кострову, поговорили о том о сем, послушали новые пластинки. Настроение у Кострова было никаким. В институте Коля Зайцев, соло-гитарист «Виражей», сказал ему, что видел списки на зарубежную практику. Коля попал в Алжир. А Кострова в списке он не видел. Удивительно, все участники «Виражей» куда-то ехали, даже Гриша Яников, не блиставший талантами, попал в Гану. Костров упавшим голосом спросил:

— А во Францию кто?

— У — сказал Зайцев, — там народу хватает, на полный срок едет мадам Помпадур.

— Это кто такая? — спросил Костров.

— Ну, кто? — Удивился Зайцев. — Фаворитка и любовница ректора Ольга Кузнецова.

Костров сдержался, не удивился вслух. В мозгу эхом отзывалось: «Любовница, любовница».

— Да ладно, старик, не расстраивайся. Может, я ошибся. Завтра вывесят список, почитаем.

Все это он и рассказал Фонарчуку и Емельянову. Фонарчуку, студенту Суриковского училища, заграница если и светила, то в очень отдаленном будущем, а Емельянову, студенту МАИ, вряд ли вообще стоило думать о зарубежных поездках. Игорь Фонарчук удивился:

— Вот дает! Она тебя вперед должна двигать, а не взад.

Звонок в дверь.

— Кто это? К тебе? — просил Емельянов, убавляя громкость проигрывателя.

— Не знаю, никого не жду, — удивленно сказал Костров.

Открыл дверь. На пороге Ольга Кузнецова. Фонарчук развел руками — картина Репина «Не ждали».

— Я случайно зашла. А вдруг дома?

— Вовремя, — сказал Емельянов. — Ты что, думаешь, мы здесь делаем?

— Выпиваете? — спросила Ольга.

— Если бы! — сказал Игорь Фонарчук. — Пришли друга из петли вынимать.

— Зачем? — удивленно спросила Ольга.

— Ага, — сказал Игорь. — Не надо было?

— А что случилось? — удивление Ольги было искренним.

— Да вот, человек не поехал во Францию, а некая дама едет туда аж на шесть месяцев.

— Какая дама? — спросила Ольга.

— Некая, из-за которой наш бедный друг сегодня ни ест, ни пьет, — объяснил Емельянов.

— А зря, — сказала Ольга. — Мог бы выпить, есть повод.

— Скажи нам, — Емельянов подошел к ней поближе. — Мы выпьем вместе.

— А раздеться можно? С меня и так снег, как со Снегурочки, капает.

— Раздевайся.

Федорчук и Костров помогли девушке снять дубленку, сапоги «Аляска» на меху. Из своей объемной сумки она достала бежевые туфли, надела, встала: высокая девушка в тонкой вязке свитере, на сей раз с медведем, в короткой юбке, входящей на Западе в моду. Федорчук и Емельянов оценивающе рассматривали ее ладную фигуру. Костров, пораженный происходящим, безмолвствовал.

— Знаете что, мальчики, — сказала Ольга, доставая из сумки бутылку французского коньяка «Martell», 15 рублей за бутылку, и какую-то бумагу, — есть что обмывать. Пошли в столовую.

Поставила бутылку на стол, стала доставать коньячные бокалы, невысокие и пузатые. Фонарчук уже открыл бутылку ароматного коньяка.

— А за что пьем? — нарезая тонкими ломтиками лимон, спросил Емельянов.

— Как за что? — удивилась Ольга. — За вашего друга, чтоб не вешался.

Костров молчал.

— Вот приказ ректора о практике. Читайте. Завтра его узнает весь институт.

— Ни фига себе! — сказал Костров, который жадно, почти мгновенно, прочитал приказ: «Костров С.А. — Англия. Торгпредство СССР, город Лондон. Май — сентябрь 1967 года».

— Ну вот, а ты вешаться хотел, — сказал Емельянов.

— Завидую! — развел руками Фонарчук. — С «Битлз» встретишься, глядишь, и споете вместе под гитарку.

Загрузка...