Битва чудовищ. Приключения в микромире. Том I

Морган Робертсон. Битва чудовищ[4]

Извлечение из истории болезни Джона Андерсона, пациента д-ра Брауна, корпус 3, палата 6:

Он был амфибией и, в качестве таковой, бесспорно прекрасен — ибо солнечный свет, растворенный и преломлявшийся в воде, придавал его прозрачному, иссиня-жемчужному телу все изменчивые цвета спектра. Ловкий и изящный в движениях, формой он напоминал трехмерную запятую, чуть изогнутую спиралью в состоянии покоя; путешествуя, он распрямлялся быстрыми последовательными рывками, и каждый посылал его вперед на расстояние, в несколько раз превышавшее длину тела. Так он плавал, помогая себе волнообразными движениями длинного хвоста, и с успехом избегал врагов, а иногда держался в потоке неподвижно, выбрасывая, словно якорь, похожий на канат придаток; в этом состояли его главные занятия в жизни. В наслаждении пищей ему было отказано; природа даровала ему ротовое отверстие, но он пользовался им лишь для нападения и защиты, пищу же поглощал самым неслыханным образом — впитывая ее сквозь мягкие стенки тела.

И все же его жизнь была не лишена кое-каких удовольствий социального свойства. Хотя органы пяти чувств у него отсутствовали, он обладал шестым, внутренним чувством, которое заменяло их все и наделяло его даром речи. Он беседовал и обменивался новостями и наблюдениями с созданиями своего вида, да и не только с ними, при условии, что те обладали такими же размерами и силой; однако он не готов был впустую тратить время на разговоры с существами, стоявшими выше или ниже его на социальной лестнице. Созданий поменьше он преследовал, когда они начинали действовать ему на нервы; те, что побольше, охотились на него.

Солнечные лучи, делавшие его таким красивым, он находил неприятными; вдобавок, на свету он становился слишком уж заметным. Битвам за выживание он предпочитал полутьму, пылу сражений — уравновешенность: появлялась возможность оценить скорость и окружность поворота врага, прежде чем перейти к бегству или атаке. Но неприязнь к солнцу на самом деле диктовалась более весомыми причинами: он с дрожью вспоминал, как однажды, на исходе особенно долгого периода яркого света, пролежал три часа без сознания на иссохшем берегу. Связь между этими явлениями ускользала от него, но само воспоминание с тех пор легло на его жизнь печальной тенью.

Теперь ему казалось, что малоприятное событие может повториться. Солнце светило уже давно и очень ярко, вода была отвратительно тепла, толпа вокруг густела — дошло до того, что он так и не смог как следует заняться социально нижестоящим индивидуумом, который нагло переплыл ему дорогу. Стоило ему осознать всю близость опасности, как наступила внезапная тьма, масса воды содрогнулась и задрожала, раздался ужасный грохочущий раскат грома. Нижестоящий индивидуум выскользнул у него изо рта, толпу понесло куда-то прочь, и он почувствовал, что и его влечет неумолимое течение. Он бился о выступы складчатой стены, отсвечивавшей белым в темноте. Вода приобрела отталкивающий привкус, а рядом, заметил он, кишели создания, каких он никогда не видывал — маленькие чудовища примерно вдесятеро меньше его, быстро метавшиеся взад и вперед; их были тысячи, черных и жутких на вид, с рыбоподобными телами и квадратными собачьими головами; с нервно щелкавшими пастями; с крючковатыми плавниками посередине и пучком вытянутых и расправленных щупалец спереди. С десяток их угрожающе окружили его, но он был молод и силен, он был больше их и немного напуган. Ударом хвоста он убил двоих, и остальные отступили.

Поток продолжал нести их; затем светлая стена описала округлый поворот и исчезла из виду, скрытая скопищем черных созданий. Вода здесь была стоячей, и он с отчаянными усилиями поспешил назад, разбрасывая по пути мелких врагов; сопротивляясь, они нанесли ему несколько укусов. В конце концов он обнаружил углубление в стене, где можно было на время затаиться и подумать. Он так и не нашел никакого ответа. Он не мог понять, где очутился, что случилось, кем и чем были эти незнакомые черные существа и почему они угрожали ему.

Его размышления были прерваны. Донесся еще один раскатистый удар, все погрузилось в кромешную тьму; напор воды вытолкнул, вымыл его из убежища, что-то швыряло, бросало и сдавливало его, пока он не оказался в тускло освещенном, забитом пловцами туннеле, достаточно узком, чтобы можно было разглядеть обе стены. Они были темно-коричневыми, с голубыми прожилками, и повсюду виднелись провалы и пещеры, причем некоторые уходили так глубоко, что казались тупиковыми ходами. Везде, куда ни кинь взгляд, мелькали и существа с собачьими головами, но помимо их здесь были и другие, еще более странные создания неизвестного ему вида.

Медленное течение вскоре вынесло их в туннель пошире. Он подплыл к стене, схватился за выступ и стал с удивлением и страхом рассматривать скользившую мимо процессию. Затем он увидел, откуда исходил тусклый свет. Рядом, шевеля бесчисленными ножками или щупальцами, проплыло небольшое бочкообразное существо. Его тело то сжималось, то раздувалось: раздуваясь, существо испускало фосфоресцирующий свет, а при сжатии делалось красноватым. За ним последовала группа других, потом еще одна живая лампа, после еще одна, и еще: они плыли с равными промежутками, освещая туннель.

В воде проплывали чудовищные, живые, но вялые, сонно пульсирующие создания, настолько же крупнее его, насколько меньше были псоглавцы — громадные, неуклюжие, округлые массы живой ткани, светло-серые по краям и темно-красные в середине. Они были многочисленнее прочих и порой мешали разглядеть остальных. Между ними вились и скользили ужасные твари: одни были больше его, другие меньше. Были там змеи, которые плыли, изгибая свое тело в воде. Некоторые внешне напоминали змей, но были скручены, как живые штопоры; они быстро крутили хвостами и разрезали воду с удивительной скоростью. Иные походили на бочки или шары, окруженные роем щупалец. Ими они прокладывали себе путь в толпе, а время от времени забрасывали извивающиеся змеевидные отростки назад и плыли, вращая ими, как винтами. Были и существа, напоминавшие удлиненные цилиндры; у некоторых имелись щупальца, и они перекатывались, точно бревна в реке; другие, лишенные конечностей, вяло и беспомощно, как исполинские красно-серые диски, тащились по течению. Мимо проплыли четыре сцепленных вместе круглых создания, после восемь, потом двенадцать. Все они, казалось, так или иначе пребывали в состоянии чрезвычайного возбуждения и тревоги.

Причина была очевидна. Туннель, откуда он приплыл, по-прежнему тысячами извергал песьеголовых существ; теперь он понял, зачем они здесь появились. Это была война — война на истребление. Они разъяренно бросались на процессию, расшвыривая и кусая всех, до кого были способны дотянуться. Временами сотни их одновременно атаковали одно из больших красно-серых существ, почти скрывая его своими шевелящимися телами; затем они быстро отскакивали и рассеивались, исчезая из глаз и оставляя клочки жертвы, которая только что была живой, колыхаться в воде. Проворные пловцы размером поменьше пытались скрыться, но пойманным приходилось плохо: мгновенный рывок, путаница щупалец, объятие жутких плавников, укус — и по воде плывет труп.

Затем в битву вступила грандиозная машина защиты и мести. Гигантское, громоздкое, пульсирующее существо, белое и полностью прозрачное, за исключением темного деятельного мозга, просвечивавшего сквозь мембраны, ужасное в своей медленной, безжалостной решимости, плыло вниз по течению. Оно было крупнее красно-серых созданий. Бесформенное, оно отражало всю иронию этого определения — ибо принимало все формы. Оно было длинным и бочкообразным; сжималось в сферу и раздувалось по бокам, а после сверху и снизу. Оно было то шаром, то диском, пирамидой, пентаэдром, многогранником. У него не было ни ног, ни щупалец, ни плавников; но из того или иного участка грузного, раздутого тела оно то и дело высовывало гибкие руки, которыми существо гребло или подтягивало себя вперед. Незадачливый захватчик, прикасавшийся к одной из них, едва успевал дернуться: белесая масса мгновенно ощетинивалась целым лесом рук. Они хватали, сдавливали и убивали противника, а после проталкивали мертвеца сквозь тонкие стенки внутрь тела, где животное переваривало добычу. Зияющий проем сразу затягивался, как раны у сражающихся ангелов Мильтона[5].

Первое белое чудовище плыло, сея смерть по пути; за ним последовало еще одно и тотчас вмешалось в битву; показались еще два, после три, потом десятки. Похоже, был подан какой-то сигнал, и армия собиралась теперь на защиту своей крепости.

Не помня себя от ужаса, он наблюдал мрачное зрелище, скрываясь за уступом, пока его не охватило острое чувство опасности. Но грозили ему вовсе не воины. Он зацепился хвостом и чуть покачивался в потоке, как вдруг ощутил прикосновение снизу, затем сверху. Мощное боковое течение вливалось в реку и увлекало его за собой. Пещера, в которой он прятался, захлопывалась, словно огромная пасть — как будто ею руководил скрытый за стенками разум. Он испуганно взмахнул хвостом, вырвался наружу и поплыл по течению, напрягая все силы. Стены пещеры сошлись — хорошо еще, что он вовремя бежал.

Течение уносило куски тел некогда живых существ, и повсюду метались, ныряли и кусались яростные черные захватчики. Они не обращали внимания ни на него, ни на созданий поменьше. Они расправлялись с большими красно-серыми существами, их в свою очередь проглатывали белые чудовища; всякая секунда отмечалась смертью новой жертвы, разорванной в клочья, и ужасной гибелью не менее половины ее убийц. Туннель мало-помалу расширялся, по сторонам виднелись устья боковых туннелей, но из каждого появлялись все новые пловцы, и толпа не редела.

Плывя посреди буйного сборища, он осознал, казалось, главную цель атаки. Ею являлись пещеры, усеивавшие стены туннеля. Одни были неподвижны, другие двигались. К зеву одной из последних подтолкнули большое красно-серое существо; стенки тут же сдвинулись, однако затем разошлись и выпустили существо, вялое и бесцветное, но живое; за ним потянулся в воде шлейф обломков стены, не выдержавшей давления. Так происходило снова и снова. Ни одно из больших существ не погибло — пещеры лишь сдавливали их. Эти мирные существа, как и громадные белые воины, видимо, давно познали на горьком опыте коварный нрав пещер и держались подальше от стен туннеля; но их песьеголовые враги словно искали смерти и стремились пробиться к пещерам. Иногда по двое, часто вчетвером или целой толпой они бросались в отверстия, но все было тщетно: даже объединив усилия, они не могли помешать действию механической утробы, и та выбрасывала их раздавленные тела в поток, к прочим останкам.

Вскоре обезумевшая толпа скрыла стены, но повсюду продолжалась страшная безмолвная война, пока не наступил миг, когда сражение прекратилось — каждому пришлось заботиться о себе. Они очутились в колоссальной пещере; поток разбился на поперечные течения, сталкивавшиеся друг с другом под звуки ритмичных раскатов грома. Воды переворачивали их, дрожащих, помятых, разбрасывали в стороны и швыряли друг на друга; мелкие создания сотнями гибли в давке. После все на мгновение затихло, и битва возобновилась. Мимо пролетели стены широкого туннеля. Затем они миновали лабиринт небольших пещер со странными стенками, поросшими спутанными губчатыми ветвями. Было нелегко уклоняться от сети ветвей. Они раздирали на куски больших серо-красных существ, тогда как белые гиганты продирались сквозь них только благодаря своей силе. Снова летящие мимо стены туннеля, еще одна обширная пещера, водовороты, ритмичный грохот и дикий полет в колоссальном туннеле, чьи стены выгибались одновременно с раскатами грома.

Гром стих в отдалении, хотя стены меньших туннелей, куда уходили, разделяясь, воды реки, продолжали подрагивать. Ниже по течению туннели снова ветвились, и чем уже они становились, тем медленнее несся поток. Наконец, в сплетении небольших, коротких проходов, захватчики — умевшие нападать и убивать и не в таких благоприятных условиях — вновь атаковали пещеры.

Итог был все тем же: пещеры давили их и выбрасывали наружу изуродованные тела. В этой местности число самоубийств значительно превысило количество жертв белых воинов. И однако, несмотря на огромную смертность, нападавшие все прибывали. Место погибшего занимали двое других; причина, как и прежде, скоро стала ясна — они размножались. Вот показалось одно из черных созданий — оно было длиннее своих собратьев и отличалось затрудненными движениями, как будто его сковывала большая округлая выпуклость посередине тела, делавшая существо похожим на проглотившую яйцо змею. Оно угодило в лапы белого чудовища; взметнулся рой длинных рук. После недолгой борьбы добыча распалась надвое; обе части ускользнули от удивленного воина и, извиваясь, поплыли прочь. Выпуклость превратилась при этом в голову задней части, и та немедленно вступила в сражение, щелкая челюстями и раздавая налево и направо укусы. Странное явление повторялось снова и снова.

Продолжалась и битва. Освещенный живыми лампами, на глазах у испуганных зрителей, жуткий карнавал кружился в непреходящей ярости. Менялись лишь декорации — то устья боковых туннелей, где шумела и пенилась река, придавая воинам новые силы, то сводчатые проходы, и снова водовороты, гром, губчатый лабиринт, мелькающие стены широких туннелей: там, в относительно стоячей воде, возобновлялась осада пещер. Час за часом продолжалось сражение, захватчики гибли сотнями, но число их увеличивалось в геометрической прогрессии, тысячи становились десятками тысяч, их живые и мертвые тела загромождали проходы, пока наконец в битве не произошел неизбежный перелом. Погибло белое чудовище.

На него, пресытившегося жертвами, истощенного и еле передвигавшегося, накинулись сотни врагов. Вскоре оно скрылось из виду под живым черным покровом, который пульсировал и содрогался в такт агонии. Высунулась рука — и сразу была откушена, после другая — напрасно! Чудовище теряло силы, а нападавшие впивались в него и вгрызались в его тело. Когда они дошли до жизненно важных органов, белесая масса превратилась в шар и перестала содрогаться. Враги отпрянули, изуродованный шар поплыл по течению, а захватчики, ободренные победой, с новым рвением и мужеством ринулись на другого врага. С ним они расправились не менее быстро.

Словно предвидя такое развитие событий и выполняя заранее задуманный маневр, белая армия покинула открытые места и выстроилась вдоль стен для защиты неподвижных пещер. Стражи не приближались к работающим челюстям прочих пещер, где в гарнизоне не было нужды; медленно дрейфуя в водных вихрях, они сражались, как могли — но лишь теряли силы и гибли. Тогда-то и случилось так, что наш осмотрительный зритель, который очутился на середине протока, попал в самую гущу черных захватчиков, а те не нашли ничего лучше, как напасть на него.

Так они и сделали. Все, кто были вокруг, вдруг впились зловещими челюстями в его плоть. Корчась от боли, он хлестал их в ответ хвостом с утроенной страхом силой, убивая по двое и по трое. Он отчаянно извивался, сбрасывая их с себя, но место упавших занимали новые. Он бросался из стороны в сторону, нырял, резко подскакивал, метался взад и вперед, сгибался почти вдвое, молниеносно распрямлялся и тотчас совершал обратный изгиб. Он знал, что сражается за свою жизнь. Порой он сжимал челюсти; на врага хватало одного укуса. Словно в тумане, он иногда замечал, что белые чудовища наблюдают за ним; но ни одно из них не пришло на помощь, а времени позвать их у него не было.

Он подумал, что сам стал средоточием войны — отовсюду на него бросались орды врагов, пытаясь вонзить в него зубы. Постепенно большие красно-серые существа, прочее мирное население и светящиеся животные были оттеснены в сторону, и он, в середине шевелящейся черной массы, в безумной ярости неодолимого страха, сражался теперь в одиночку, в полной темноте. Он не знал, сколько прошло времени, как далеко находился от стен, не понимал, куда течет нескончаемый поток. Но наконец — ему казалось, что миновала вечность — он смутно расслышал громыхающие раскаты. Бешеные течения и водовороты оторвали от него врагов, и он испытал мгновенное облегчение. Затем, все еще в темноте, он услышал, как бьются и распадаются на части тела, сталкиваясь со стенами и острыми выступами, повторный раскат грома и рев потока; он понял, что находится в большом туннеле. На миг вспыхнул живой факел, враги заметили его — и снова он стал сражаться, как гибнущий кит, медленно умирающий от боли и упадка сил, но все еще способный убивать и ужасный в своей агонии. В тот день он не считал скальпы; едва ли хоть одно из белых чудовищ в армии защитников могло похвастаться таким количеством убитых врагов. Волнующееся черное облако неустанно выплевывало мертвые тела, и живые карабкались по умершим.

Они рвали его плоть, а он все больше слабел; все еще в темноте, сражаясь, он пересек ветвящиеся проходы и оказался в новом лабиринте узких туннелей; промелькнули стены и бесстрастные белые стражи. На открытом пространстве он ощутил, что бороться больше не в силах. Враги навалились на него со всех сторон, и ему никак не удавалось стряхнуть их с себя. Тогда он прекратил сражаться; оцепенев от боли, раздавленный отчаянием, он ждал конца.

Но смерть все не приходила. Он изнемог и не почувствовал ни удивления, ни радости, когда враги внезапно отхлынули; но инстинкт самосохранения еще теплился в нем, и он поплыл к стене. Мелкие суетливые создания, занятые своими делами, не обратили на него никакого внимания. Дрожа от боли, он неосмотрительно протиснулся между двух белых стражей — один из них любезно подвинулся, освобождая проход — и уцепился за выступ. К счастью, стены пещеры остались недвижны.

— В бурю сгодится любая гавань, а, сосед? — заметил вежливый страж, оценив его потрепанный вид. — Ничего, скоро тебе станет лучше. Ты дрался как лев, вот что я тебе скажу!

Он не ответил, и дружелюбный часовой вернулся на свой сторожевой пост. Через несколько минут, однако, он пришел в себя и бросил взгляд на поток. В бой вступила новая армия, подкрепление все прибывало. Стена неподалеку от него разошлась громадной трещиной. Смятые, раздавленные пещеры вокруг яростно разевали пасти. Из трещины на половину ширины туннеля выдавалась колоссальная масса грубо-цилиндрической формы, состоящая из какого-то неизвестного вещества. Она была полой, и изнутри тысячами и сотнями тысяч выплывали солдаты вспомогательной армии. Черные захватчики в страхе бежали от них, спасая свою жизнь.

Прибывшие на поле боя солдаты в целом напоминали существ, которых преследовали, но были гораздо крупнее их и отчетливо делились на два вида. Оба имели светло-коричневый окрас; но в то время как одни обладали чрезмерно развитыми головами и челюстями и маленькими плавниками, у других дело обстояло ровно наоборот — маленькие головы и длинные мощные плавники. Они мчались за жертвами и хватали их вытянутыми щупальцами. Солдаты действовали безошибочно — никаких уловок, никаких ложных выпадов; жертвы даже не сопротивлялись. Стоило солдатам заметить врага, и он был обречен. Щупальца обвивали его и подтаскивали к смертоносным челюстям или влекли в гибельные объятия.

Наконец, когда приток солдат иссяк и туннель заполнился миллионами коричневых убийц, огромный пустотелый цилиндр медленно повернулся вокруг своей оси и втянулся в трещину в стене, которая тут же закрылась, обрушив в реку горы обломков. Хотя союзники высадились сравнительно далеко, в нижнем течении, война была практически завершена: белые часовые застыли у стен, а черных захватчиков, уносимых неодолимым потоком, охватила паника; все они пытались выплыть против течения, чтобы оказаться как можно дальше от врагов. Но вскоре из боковых туннелей хлынул авангард коричневой армии, и отступающие ринулись в противоположную сторону. За авангардом последовали тысячи солдат. Бойня возобновилась.

— Горяченькое дельце, а? — произнес дружелюбный сосед.

— Д…д…дда, полагаю, что так, — рассеянно ответил он. — Н… не знаю. Я в этом ничего не понимаю. Я никогда такого не видел. К чему все это? Что все это значит?

— Ничего особенного. В жизни всякое бывает. Правда, скажу честно, нам пришлось бы туго — да и тебе тоже — если бы не подоспело подкрепление.

— Но кто они? Что? Они похожи на сородичей и тем не менее убивают друг друга.

— Клянусь бессмертной тенью Дарвина! — воскликнул второй часовой, до сих пор хранивший молчание. — Где ты только воспитывался? Разве ты не знаешь, что вариации основного типа — смертельные враги родительского поголовья? Эти коричневые виды — стоюродные братья черных. Когда они расправятся с общими родственниками и начнут делить добычу, они истребят друг друга, и мы навсегда от них избавимся. Закон природы. Понятно?

— Д…д-да, я понимаю, конечно. Но почему черные напали на меня? И что им вообще нужно?

— Исполнить веление своей судьбы, я так думаю. У таких всегда в запасе какая-нибудь миссия. Мы называем их реформаторами. Они хотят навязать другим собственные привычки и представления. Иногда мы называем их экспансионистами, так как им нравится колонизировать земли, которые им не принадлежат. Они задумали пробраться через клетки в лимфатические туннели, а оттуда в головной и спинной мозг. Знаешь, чем это могло закончиться? Гидрофобией!

— Это еще что такое?

— Послушай, да ты глуп, как пробка!

— Ладно тебе, — добродушно сказал другой, — не смейся над ним. У него не было в жизни наших преимуществ. Видишь ли, приятель, мы получаем эти сведения прямо из мозга, который знает все и дает нам указания. Мы представляем собой белые кровяные тельца — фагоциты, как именуют нас ученые. Мы должны охранять кровеносные сосуды и убивать непрошеных пришельцев. Те красно-серые парни сами не могут о себе позаботиться, и мы обязаны их защищать. Понятно? Однако против этого вторжения мы оказались бессильны; поэтому понадобилась помощь извне. Ты, видать, попал сюда с первой волной — кажется, я тебя тогда приметил — сразу после укуса. Вторая волна пришла через шприц, впрыснувший вакцину. Случилось это как раз вовремя, и ты был спасен.

— Ничего не понимаю, — сказал наш ошеломленный приятель. — Укуса? Какого укуса? Я спокойно плавал, довольный жизнью, и вдруг раздался ужасный шум, а потом была огромная белая стена, а потом…

— Вот именно. Собачий зуб. Ты очутился в плохой компании, дружок, и правильно сделал, что держался от нее подальше. Первая свора — это микробы бешенства. Они еще недостаточно изучены, потому что они очень мелкие и мало в какой микроскоп удается их разглядеть. Но ученые сумели узнать, что колония давностью в несколько сотен поколений — они называют такую колонию культурой или сывороткой — смертельна для исходных микробов. Ее-то они и ввели и тем самым помогли нам. Пастер, как назло, умер, но старина Кох когда-нибудь откроет то, что нам давно известно — это всего лишь вариация основного типа.

— Кох! — поспешно и гордо вставил он. — Как же, я знаком с Кохом; мы встречались. И про микроскопы мне известно. Я ведь как-то побывал под микроскопом у Коха. Он открыл мое семейство и назвал нас запятовидными бациллами — спириллами азиатской холеры.

В немом ужасе часовые отодвинулись от него и принялись тихо совещаться. Проплывавшие мимо белые воины останавливались и присоединялись к собранию. Вскоре сотня или больше белых чудовищ окружили его тесным полукольцом.

— В чем дело? — он спросил нервно. — Что случилось? Что это вы затеяли? Я ничего не сделал, ведь так?

— Речь не о том, что ты сделал, незнакомец, — ответил его бывший друг, — или что намерены сделать мы. Речь идет о том, что сделаешь ты. Ты умрешь. Одного не пойму, как ты сумел пробраться через карантин?

— Что… почему… я не хочу умирать! Я ни в чем не провинился! Мне нужен только мир и покой, и еще место, не слишком темное и не слишком светлое, где я смог бы спокойно плавать. Я никому не мешаю. Отойдите от меня — слышите — оставьте меня!

Они не отвечали. Медленно и непреодолимо строй их начал сжиматься, надвигаясь на него. Он все еще издавал крики протеста, когда его втолкнули в ближайшую движущуюся пещеру. Стены сомкнулись, и его жизнь прервалась. Зев пещеры открылся и изверг его тело, ставшее теперь пятью бесформенными кусками плоти.

Так наш кроткий, осмотрительный, миролюбивый холерный микроб, который желал лишь спокойно и привольно плавать, не вмешиваясь в чужие дела, встретил жестокий конец, пав жертвой предрассудков и враждебного окружения.