Битва королев

ГУБЕРТ В ОПАСНОСТИ

Ричард, эрл Корнуолл, по возвращении из Франции прямиком направился к брату в Вестминстер. Они обнялись с искренней симпатией. Ричард показал себя способным полководцем, и он тотчас похвастался перед королем, что это только начало его военной карьеры. После первых успехов он приобрел опыт и надеется, что так же успешно продолжит войну. Однако, как уразумел Ричард, одной короткой кампанией не отвоюешь то, что когда-то было утеряно.

Ричард разглядывал старшего брата с нескрываемым интересом. Генриху уже было почти двадцать. От него веяло самодовольством, каждому своему жесту и слову он придавал особое значение, чтобы каждый видел, что перед ним именно король, и не принял его, не дай Бог, за какого-нибудь герцога или графа.

Ричард не мог отогнать назойливую мысль, что на троне он бы выглядел получше, не таким напыщенным, более живым, доступным и с большим успехом исполнял бы обязанности, налагаемые королевским саном. Генри легко поддавался убеждению, особенно если ему предварительно польстить, и, если молва не лгала, полностью подпал под влияние Губерта де Бурга, Верховного судьи.

Они поговорили о смуте во Франции и о семейных делах.

Джоанна, по-видимому, крепко осела в Шотландии и была довольна своим супругом Александром. Случилось одно-два недоразумения на границе, но благодаря родственным связям монархов все было улажено.

– Наследник у нее не родился? – спросил Ричард.

– Нет.

– Давно пора.

– Она еще молода. Ей всего семнадцать. Джоанна сваливает все на шотландский климат. Жаль, что я когда-то отправил ее в Лузиньян, она там привыкла к теплу.

– Жаль, что она не осталась там и не вышла замуж за Хьюго.

– О, наша матушка блюдет наши интересы во Франции получше, чем это смогла бы сделать Джоанна.

– Я сомневаюсь в этом, – сказал Ричард. – У нее теперь другая семья.

– Но это не означает, что она о нас забыла. Все-таки я король.

– Я слышал, что Хьюго целиком у нее в руках и решает все она.

– Для нас это даже лучше – иметь преданную нам матушку там, за рубежом. Я собираюсь наконец разобраться с нашим французским наследством и отправлюсь туда, как только буду готов.

Ричард почувствовал некоторую обиду. Неужто братец намекает на то, что стоит ему переправиться через Пролив, как он одержит скорую и окончательную победу над извечным противником? Если он действительно грезит об этом, то его ждет нерадостное пробуждение.

– А как дела у Изабеллы и Элеонор?

– Изабелла здесь, при дворе. Элеонор живет у мужа.

– И насколько Уильям Маршал показал себя хорошим супругом?

– Я не слышал никаких жалоб, но не думаю, что наша сестренка стала ему по-настоящему женой. Ей всего двенадцать.

– Наверное, и для Изабеллы скоро отыщется жених.

– Переговоры с римским императором сорвались. Я бы предпочел выдать ее за молодого короля Франции.

– Отличная идея! Это положило бы конец всем нашим войнам. Если сын нашей сестры унаследует Нормандию, нам незачем будет воевать с ним из-за нее.

– До того, как наша сестра созреет и сможет родить сына, я намерен вернуть Нормандию английской короне.

Ричард иронически скривил губы. Братец не представляет, как нелегко это сделать. Их отец «услужил» английской короне, отдав Нормандию, и сомнительно, что кому-то из его сыновей, тем более Генриху, удастся исправить «ошибку» папаши. Но втолковывать это Генриху сейчас бессмысленно. Он сам скоро все познает на собственной шкуре, если решит воевать.

Ричарду не терпелось повидаться с сестричкой Изабеллой и поведать ей о своих подвигах на поле брани. Он напугает старенькую Маргарет Биссет жуткими историями, так что у той седые волосы встанут дыбом.

Служанка старательно ограждала принцессу от правдивых рассказов о том, что творится в жестоком мире вне стен дворца. Ничего хорошего не ждет Изабеллу, когда ее, невинную и неподготовленную, отправят внезапно куда-то далеко-далеко и отдадут в руки незнакомому мужчине, который назовется ее мужем.

Такое уже случилось с Джоанной, и так же было с Элеонор. Чистый случай, что Изабелла все еще пребывала в детской под присмотром заботливой и хлопотливой Маргарет Биссет.

Верховный судья Англии Губерт де Бург, пользующийся абсолютным доверием у короля, явился к нему в некотором смятении.

Несколько месяцев прошло со дня возвращения Ричарда из Франции. После короткого пребывания при дворе младший брат отъехал в свои владения в Корнуолле, которыми очень гордился, так как там в старых шахтах было обнаружено олово, сделавшее принца богатым.

Губерт де Бург, в свою очередь, не упускал своей выгоды и немало преуспел на этом поприще. Он убедил короля изгнать главного своего противника – Питера де Роше из страны, и тот отправился вместе с императором Фридрихом Вторым в крестовый поход в Святую землю, и теперь о Питере можно было надолго забыть.

Таким образом, Губерт еще более упрочил свое положение, и хотя Генрих делал иногда попытки выказывать независимость, но без Губерта не мог ступить ни шагу.

А Губерт все обогащался и приобретал все большее влияние. Возмущение против него тоже нарастало, особенно среди тех, кто мечтал занять его место, но такова участь любого человека, обладающего властью. Он должен был воспринять это как неизбежное зло, хотя и печалился по этому поводу. Избавившись благополучно от Питера де Роше, он на время обрел душевный покой.

Однако теперь ему пришлось обращаться к королю с жалобой на Ричарда Корнуолла. Он не сомневался, что Генрих прислушается и на этот раз к его совету и поступит так, как нужно, и все же…

Ричард стал уж больно воинственным и самоуверенным с той поры, как побывал недолго в роли полководца. Губерт прекрасно понимал, что вина тут лежит во многом на ныне покойном графе Солсбери. Это он внушил когда-то Ричарду, что того ждет слава не менее громкая, чем у его знаменитого тезки Ричарда Львиное Сердце. По неосторожности и из-за чрезмерной алчности Губерт обратил Солсбери в своего злейшего врага.

А теперь таким врагом стал для него Ричард. Словно тень усопшего Солсбери грозила ему с того света.

– Милорд! – сказал Губерт королю. – Я обязан обратить ваше внимание на поведение эрла Корнуолла, который совершает поступки, способные вызвать у вас неудовольствие. Вы можете и не помнить, что ваш отец когда-то пожаловал земельное владение и замок некоему Валериану де Гийе, германцу. Валериан хорошо послужил вашему родителю, и, хотя он был простым наемником, король наградил его поместьем. Теперь Ричард захватил это владение.

– По какому праву? – нахмурился Генрих.

– Он утверждает, что оно некогда входило в состав государства Корнуолл и должно принадлежать ему как правителю и эрлу Корнуолла.

– Я прикажу брату вернуть поместье прежнему хозяину, причем немедленно. Пришлите Ричарда ко мне. Вы это сделаете, Губерт?

Губерт сказал, что, предугадав отношение короля к данному инциденту, уже послал гонца к Ричарду с распоряжением от имени короля без промедления явиться ко двору. Генрих слегка поморщился. Люди вокруг сплошь и рядом намекали, что Губерт де Бург слишком многое берет на себя.

Кто-то даже сказал: «Может, де Бург решил, что он и есть король Англии?»

Но Генрих хотел, чтобы Ричард приехал. Поэтому он не мог укорять Губерта за излишнее рвение и поспешность.

Губерт сразу заметил, как изменилось выражение лица короля, и торопливо добавил:

– Несомненно, вы, Ваше Величество, разберетесь в этом деле и уладите его по справедливости.

– Я именно это и намерен сделать, – заявил Генрих.

– Не знаю, известно ли вам, милорд, что ваш брат в последнее время стал заметно переоценивать возможность своей персоны и поступать так, будто близкое родство с вами дает ему какие-то особые привилегии.

– Мне все известно, – надулся король.

– Тогда и в этом случае вы обойдетесь без моих советов, – скромно потупил глаза де Бург.

Однако по прибытии Ричарда во дворец Верховный судья не решился оставить короля наедине с младшим братом.

– Вы пожелаете, Ваше Величество, чтобы я удалился?

– Нет. Оставайтесь.

Ричард вскипел от гнева и сразу же спросил у короля, зачем его позвали и о чем пойдет речь.

– О поместье, которое ты отнял… у какого-то германца… – начал было Генрих.

– Оно часть Корнуолла, – прервал короля Ричард, – поэтому оно принадлежит мне…

– Отдай его обратно. Я приказываю. – Генрих пыжился, стараясь выглядеть властным королем.

Ричард прикрыл глаза пушистыми ресницами, будто обдумывая что-то, а на самом деле разглядывая и изучая старшего брата. Он всего лишь на два года старше, но сколько ему дано и как ничтожно мало досталось ему, Ричарду.

Когда они вместе возились в детской, разве мог кто-то из них вообразить, что один братец будет со временем властен казнить и миловать другого? Как трагично, что он не вышел из материнской утробы первым! И зачем здесь присутствует де Бург? Неужто Генрих все еще сосет грудь кормилицы, как говорят в народе?

Прежде чем заговорить, Ричард полностью овладел собой. Он был холоден и спокоен.

– Приказ твой глуп, и я ему не подчинюсь!

– Как?! – налился кровью Генрих.

– Я оспорю его в Верховном суде. Если суд примет решение не в мою пользу, мне останется только развести руками и…

– Но вот он перед тобой, Верховный судья…

– Верховный судья еще не весь суд. И король – еще не вся власть в Англии. Поблагодарим за такую хартию нашего папашу.

Генрих усмотрел в этом высказывании явное оскорбление его королевского достоинства. Он сжал кулаки и был готов вступить с братцем в мальчишескую потасовку. Губерт наслаждался этим зрелищем. Он предвидел, каковы будут последствия.

– Или ты вернешь награбленное, или убирайся навсегда из Англии! – угрожал король.

– Тебе только это и надо, Генри! – издевался Ричард. – Тебе покажется, что воздух здесь стал чище, а на самом деле ты будешь дышать вонью, испускаемой твоими советниками!

– Заткнись… Не смей распускать язык при мне… Я твой король!

– До поры до времени… Ха! Ты забыл о хартии, подписанной нашим папашей. Если владетельные бароны выразят неудовольствие правлением короля, они имеют право… снять с его головы корону!

– Кто мною недоволен?

– Все… кроме одного лишь твоего прихвостня…

Ричард указал на Губерта, а затем, чеканя шаг, проследовал по каменному полу приемного зала до выхода. Генрих откинулся в кресле, закрыл глаза и задышал тяжело, со свистом, выпуская воздух сквозь полуоткрытый рот. Губерт де Бург с тревогой наблюдал за ним. Маленький Генрих уже давно превратился во взрослого Генриха, и управлять им становилось все труднее. К младшему брату король относился с непонятной для суровой души Губерта снисходительностью, и поссорить их было нелегкой задачей.

– А что скажешь ты, Верховный судья? – обратился вдруг к де Бургу король.

– Я скажу только то, что эрл Корнуолл обязан подчиняться воле короля, хотя это ему и не по нраву. Но я уверен, что эрл – преданный ваш слуга.

Генрих вздохнул облегченно. Его мудрый советник нашел и нужные слова и сказал их вовремя.

– Я не очень суров был с ним? – осведомился король, радуясь, что советник не подливает масла в огонь.

– Вы вели себя как приличествует вашему высокому положению. Истинно по-королевски.

Генрих взглянул на де Бурга, ожидая от него совета.

– А что дальше? Если он обратится в феодальный суд, а бароны решат, что он прав? Вынесут приговор, что за ним все права верховного сеньора?

– Нет у него права совершать подобные деяния. Именно потому, что ваш брат своим поступком нанес наибольший ущерб достоинству Вашего Величества, ему надо преподать хороший урок.

– Какой?

– Его надо схватить и поместить в темницу. Это убедит любой суд в том, что вы не потерпите никаких оскорблений вашего высокого сана, даже от брата.

– Ты прав, Губерт.

– Выслать отряд в погоню за ним?

– Да, пожалуйста. Став моим пленником, он, наверное, одумается.

Приказ был отдан, и королевские гвардейцы устремились за Ричардом. А младший брат короля, безжалостно погоняя лошадей, мчался во владения Уильяма Маршала, женатого на его сестре Элеонор. Он надеялся, что этот человек давно понял – пора положить конец всевозрастающей власти Губерта де Бурга.

Ричард рассчитывал застать Маршала в его замке Мальборо и очень торопился. Неизвестно, что взбредет в голову братца его Генри, когда он придет в себя и наслушается ядовитых речей Губерта де Бурга.

Генрих ничего не решает сам – за него думает и действует Губерт, зловещая тень короля… нет, не тень, а истинный правитель Англии.

Ричарду не повезло. Уильяма Маршала он не застал на месте. Но сестра встретила его с радостными объятиями. Она так трогательно прижалась к нему, что у него на глазах выступили слезы. Ей было всего тринадцать лет, и она еще оставалась девственницей. Во всяком случае, так предполагал Ричард.

Ему было смешно видеть ее в роли хозяйки громадного замка с бесчисленным количеством слуг и вооруженной стражи. Она была так юна и тонка, как тростинка. Он едва не заплакал при виде сестры.

Элеонор распорядилась, чтобы ее брату приготовили лучшую комнату в замке для ночлега, а затем они начали разговор, торопливый, радостный, воистину родственный.

Она сказала, что ее муж скоро вернется, может быть, даже завтра. Его сестра Изабелла здесь, в замке, хотя супруг ее Гилберт де Клер сопровождает Маршала, и Ричард познакомится с Изабеллой за ужином.

Элеонор интересовали придворные новости. Как поживает сестричка Изабелла? Как прошла встреча Ричарда с братом-королем?

Он сказал ей, что Изабелла чувствует себя хорошо и что старенькая Маргарет Биссет по-прежнему при ней.

– А они нашли для Изабеллы мужа? – спросила девочка.

– Этим делом занимается король, – ответил Ричард.

– Надеюсь, у нее будет хороший муж, и ей не придется уезжать куда-то за море.

– Не всем так везет, как тебе, сестричка.

– Но тебе должно повезти. Мужчинам легче, им всегда везет.

– Но ты ведь не жалуешься на судьбу?

– Я редко вижу супруга, он обычно проводит много времени в Ирландии. Там у него владения. Но сейчас он в Англии… хотя я точно не знаю где.

Она выглядела растерянной, и Ричард вдруг тоже ощутил страх.

Он так надеялся на встречу с Уильямом Маршалом. Если их разговор отложится надолго, ему придется вновь скакать по ночным дорогам и искать иных слушателей для своих яростных обличений.

Но без Маршала нельзя было обойтись. За ним стояла не только подвластная ему рать, но и незапятнанная репутация его великого отца, верно служившего десятилетиями английской короне. Генрих Второй, Ричард Львиное Сердце, Джон Безземельный – все они полагались на преданность старшего Уильяма, и никого из королей он не подвел и никому не изменил, а молодого Генриха, старшего братца Ричарда, возвел на престол как положено. Его признавали рыцарем чести по всей Европе. Второй эрл Пембрук, его сын, муж маленькой Элеонор, должен был бы купаться в лучах славы своего покойного отца и постараться ничем не запятнать светлую память о нем.

К нему будет трудно подступиться, думал Ричард, но его слово дороже многих наемных полков.

Беседа его с Элеонор уже длилась долго, когда он заслышал осторожные шаги на лестнице. Дверь была распахнута, ведь брату и сестре незачем скрываться. Ричард увидел стоящую на пороге женщину неземной красоты. Она была немолода, но это лишь прибавляло ей очарования. Длинные черные волосы, прямые, без завитков, как струи Стикса – реки, ведущей в ад, – ниспадали на ее небесно-голубое платье и белоснежную накидку.

– Это мой брат Ричард! – встрепенулась Элеонор.

Ричард отвесил вошедшей женщине глубокий поклон.

– Я Изабелла, – сказала она, явно наслаждаясь самим звучанием своего имени.

Она протянула руку Ричарду для поцелуя.

– Изабелла де Клер, ваша свояченица, – уточнила красавица. – Мой муж будет рад тому, что вы нас навестили.

– Как я счастлив, что мы познакомились! – сказал Ричард.

Она прошла в комнату и уселась в кресло у столика, за которым только что Ричард и Элеонор вели дружескую беседу и он рассказывал сестре о своих забавных приключениях во Франции.

– Продолжайте, прошу вас. Я ничем вам не помешаю, – попросила Изабелла.

Он продолжил… но теперь уже не мог не смотреть на Изабеллу. Каких только женщин он не повидал во Франции, но такой красавицы еще не встречал.

Появился слуга, и Элеонор пришлось покинуть их, чтобы отдать какие-то распоряжения.

– Я узнала, что для тебя, мой брат, подготовлена лучшая спальня. Не хочешь ли посмотреть, где она находится? – спросила с порога маленькая хозяйка большого замка.

– Попозже, сестра, – отозвался Ричард и остался наедине с Изабеллой.

Не прошло и пары часов после прибытия Ричарда в замок Мальборо, трогательного свидания с сестричкой и приятного знакомства с красивой родственницей, как на взмыленном коне появился у подъемного моста его доверенный слуга.

– Я немедленно должен увидеться с эрлом Корнуоллом! – вопил он и, когда его впустили и провели к принцу, сообщил: – Я прибыл, чтобы предупредить вас, милорд. Верховный судья объявил вас в розыск. По его наущению король приказал заключить вас в Тауэр и держать там, пока вы не подчинитесь его воле.

– Кто приказал? Король или этот подонок де Бург? – вскричал Ричард.

– Не знаю, – признался слуга, – но я слышал это от тех, кому доверяю и кому плачу. Люди Верховного судьи уже рыщут в поисках вас по всей Англии.

– За тобой не было слежки?

– Не ручаюсь, милорд. Они могут догадаться, что вы первым делом навестите эрла Пембрука.

– Будем надеяться, что они не отличаются таким быстрым умом, как у тебя.

Слуга осклабился в ухмылке, польщенный словами господина, но тревога все же не оставляла его.

– Тому, кто предупредит вас, грозит смертная казнь.

– Не бойся, друг. И у тебя есть меч, и у меня. Мы как-нибудь защитим себя. Иди на кухню и наешься до отвала. На сытый желудок придут и новые, здравые мысли, и мы решим, что делать.

В глубине души Ричарда уже полыхал готовый к извержению вулкан.

– Он намерен заковать меня в цепи! Хорош братец!

Уильям Маршал, как нельзя кстати, вернулся к вечеру в замок.

Он не был удивлен, что прибыл погостить его шурин. Слухи о ссоре короля с младшим братом распространялись еще быстрее, чем Ричард гнал своего коня.

Принц излил перед владетельным феодалом все, что накопилось в его душе, и все доводы против бесчестного правления страной стяжателем де Бургом.

– Раньше ему нельзя было отказать в уме и полководческом искусстве, но он постепенно свихнулся и занят только тем, что набивает свою мошну, – заявил Ричард.

Уильям Маршал согласно кивал каждому его слову, а потом добавил:

– Он уподобился пьянице, который не может оторваться от бутылки, пока не высосет ее до дна. Настало время остановить его, хотя бы даже ради его спасения. Он еще послужит государству, если ему укоротить загребущие руки.

Присутствующий при беседе Гилберт де Клер, супруг очаровательной Изабеллы, женщины, красивее, чем все те, кто снились Ричарду в его юношеских снах, согласился с мнением Маршала:

– Всех своих противников Верховный судья называет врагами отечества и бессовестно очерняет в глазах короля. Так он поступил с Питером де Роше, епископом Винчестерским, и изгнал его из страны. То же самое он замыслил сделать с принцем крови Ричардом, нашим гостем.

– Пора поубавить ему спеси, – заключил Маршал.

– И что вы намерены предпринять? – осведомился Ричард.

– Прежде всего свяжемся с эрлом Честером, а он, я уверен, не откажет нам в дружеской поддержке. Потом соберем всех вместе и других эрлов, которым Верховный судья уже давно стал поперек горла, – Уорвика, Херфорда, Уоррена, Глостера…

– Вы в них уверены? – с опаской спросил Ричард.

– Как в самом себе, – ответствовал Уильям.

Так возник замысел обширного заговора против Губерта де Бурга.

Ричард не ожидал, что он так быстро станет заговорщиком. Но ведь заговор направлен не против его брата-короля, убеждал он себя, а против одного лишь его корыстолюбивого советника.

Прибыв в Честер, он с удивлением встретил там всех шестерых могущественнейших эрлов королевства, ожидавших его с нетерпением.

Король был глубоко удручен. После первой вспышки гнева он раскаялся в том, что позволил Губерту де Бургу навязать ему решение об аресте младшего брата. Ведь это была лишь простая ссора, а сколько раз они с Ричардом ссорились и даже дрались в детстве.

Пока Генрих терзался сомнениями и жалел о содеянном, грянул как гром среди ясного неба внезапный ультиматум. Когда король прочел этот документ, он не поверил своим глазам. Ультиматум был послан от имени знатнейших эрлов, собравших огромные воинские силы под Стамфордом.

Взглянув на подписи внизу листа, Генрих тут же впал в панику. Маршал, Глостер, Херфорд, Уоррен, Клер, Уорвик, Честер. И Ричард Плантагенет добавил свое имя к этому списку.

Вот чем обернулась дурацкая ссора из-за какого-то поместья! И зачем Губерт настоял на тюремном заключении Ричарда?

Бароны недвусмысленно напомнили королю, что он нарушил хартию. Если Генрих не хочет ввергнуть страну в пучину гражданской войны, как не раз случалось в годы правления его родителя, когда тот нарушал хартию, то ему следует прислушаться к требованиям, выдвинутым противоположной стороной, то есть возмутившимися баронами. Они считали, что Губерт де Бург – корень зла и его надо удалить как можно скорее, пока зараза стяжательства не охватила всю Англию…

Ум, сердце и душу молодого короля словно разрубили пополам. Он как бы раздвоился, и оба существа, явившиеся внезапно на свет, вели между собой жестокую борьбу. С одной стороны, он стыдил себя за то, что шел у Губерта на поводу, а с другой – боялся остаться в одиночестве, без его поддержки, без его мудрых, тщательно взвешенных советов.

Генрих принял решение. Он встретится с эрлами, примет к сведению их требования, обдумает их, он покажет всем – и мятежным баронам, и Губерту, что может отдавать королевские приказы сам, без нашептываний Верховного судьи.

Они встретились в Нортхемптоне. Генри было страшно глядеть в лица столь могущественных мятежников, но он с радостью отметил, что Ричард как-то стушевался среди баронов и явно стыдится того, что пошел против короля.

Главную речь произнес Маршал. Он обрисовал в мрачных тонах положение дел в стране и во всем обвинил Верховного судью, утверждая, что Губерт де Бург толкает Англию в пропасть.

Генри упрямо заявил, что сохранит Губерта на посту Верховного судьи, а бароны с таким же упрямством не согласились с точкой зрения монарха. Тогда Маршал сказал примирительно, что Его Величеству потребуется время для обдумывания столь решительных шагов, хотя мнение оппозиции твердо, и бароны не пойдут ни на какие уступки.

Губерту дали передышку, но он понял, что бароны стали так же сильны, как и при правлении Джона Безземельного, а король, потеряв брата, примкнувшего к лагерю противника, уже засомневался, не слишком ли высокую цену он платит за пребывание де Бурга на посту Верховного судьи и за уроки, преподанные ему Губертом.

Он уже будет пристально следить за действиями первого министра и если даже восстановит справедливость, заставив Ричарда вернуть захваченное им не по закону ничтожное поместье, то все равно он будет обязан, согласно хартии, возместить ущерб владетелю Корнуолла. Причем с лихвой.

Генри был повергнут в полную растерянность. В его голове возникали самые противоречивые мысли. Расстаться с Губертом для него было невозможно. Особенно сейчас, когда задуман великий поход ради отвоевания прежних английских владений во Франции.

Он решил, что лучшей платой Ричарду за покорность будет передача в его собственность французских земель, тех, что должны были отойти в приданое их матушке при новом замужестве.

В списке значились обширные владения на полуострове Бретань, а также пресловутая из-за своего легендарного богатства Булонь.

Ричард клюнул на приманку и явился на аудиенцию к брату. При встрече у братьев потеплело на душе. Неужели их глупая ссора завершится миром?

Ричарду нравился Генри, и причиной его раздражения была лишь зависть, что Генриху первому посчастливилось появиться на свет.

Они обнялись.

– Давай покончим с враждой, нам не о чем спорить, – предложил Генри.

– Только лишь о твоем милом Губерте, – ответил Ричард.

Генрих вновь опечалился. Он не мог обойтись без Губерта. По крайней мере сейчас.

Рождество решили отпраздновать в Йорке.

Джоанна, королева Шотландии, рада была вновь побыть в семейном кругу, ступить на родную английскую землю.

Она тайком призналась Изабелле и старенькой служанке Маргарет Биссет, что Шотландия никогда не станет ей настоящим домом.

– Там всегда сыро… даже летом. Я постоянно кашляю, и мне становится все хуже.

– Но сыро и здесь, в Йорке, и здесь дуют мерзкие ветры, – утешила ее Маргарет. – Ты закутывайся поплотнее, как мы все, и не дразни меня, старуху, глупыми рассказами. Ты выглядишь как наливное яблочко!

– О, Маргарет! Как ты меня подбодрила! – воскликнула Джоанна.

– А посмотри на Изабеллу! Она ли не спелый персик? А все потому, что я держу ее в тепле.

Маргарет старалась держаться бодро и веселить девочек, но вид и настроение юной шотландской королевы внушали ей тревогу.

И даже не тревогу, а дрожь… Она не одобряла династических браков. Они губят девочек, губят их женихов, склоняя их к разврату. Ей хотелось, чтобы обожаемые ею маленькие принцессы вышли замуж в подходящем для этого возрасте за достойных мужчин благородного происхождения, а не отправлялась неизвестно к кому в промозглую ночь, в какой-то сырой замок, где плетутся заговоры. Не раз она собиралась набраться мужества и изложить свою точку зрения Его Величеству. Но это было лишь бравадой, игрой ума, ведь король, выслушав ее, лишь посмеется над старухой.

Джоанне не терпелось узнать новости о сестричке Элеонор.

– Ты видела ее?

– Да, конечно. Эрл Пембрук доставил ее ко двору.

– Она… счастлива?

– Бедная крошка! – вмешалась в беседу сестер Маргарет Биссет. – Как было жестоко отдать ее в руки взрослому мужчине!

– С нами всеми… это случится, Мэг, – сказала Джоанна. – Мы обречены…

– Не сулит счастья женщине ее высокое происхождение, – вздохнула Мэг. – Но бедненькая Элеонор, ей совсем не повезло. Я даже не успела рассказать ей, как мужчина обращается с женщиной. Тебе, Джоанна, было легче. Ты пожила в чужих краях, повидала свет.

– Да, – сказала Джоанна, а сама подумала: «Лучше бы я не видела эти чужие края!»

– Ты хоть почувствовала сладость жизни… – продолжала Маргарет.

– Да, я почувствовала эту сладость, – кивнула Джоанна.

– Жаль, что твоя матушка заняла место, предназначенное тебе. Я слышала, что у нее многочисленное потомство и новая ее семья процветает, – болтала недогадливая служанка.

– Слухи верны, – сказала Джоанна и сжала губы в тонкую линию.

Как же она переросла прежнюю детскую комнату дворца, как ей стало смешно слушать наивную, а когда-то казавшуюся весьма мудрой и осведомленной во всех тайнах бытия Маргарет Биссет.

– Ты во всем права, няня, – решила польстить старухе Джоанна.

Маргарет, довольная собой, важно кивнула. Ведь девочки по-прежнему уважают ее. А это ли не лучшая награда за нелегкий труд воспитательницы принцесс? Надо только позаботиться и раздобыть снадобье от кашля для милой Джоанны, пока она вновь не исчезнет за этой страшной северной границей с варварской Шотландией.

Как им было хорошо вместе – двум сестрам, Джоанне и Изабелле! Жаль только, что третья сестра не присоединилась к ним.

Маргарет Биссет суетилась, доставляя девочкам любимые их угощения, и злилась на короля Генри, что он, поссорившись из-за пустяков с Уильямом Маршалом, не пригласил супружескую пару на рождественские праздники в Нортхемптоне. Как жаль, что Элеонор не встретится с сестричками!

Праздник Рождества Христова был таким замечательным, что Изабелла напрочь забыла, что ее скоро ждет замужество и она вынуждена будет покинуть родину. И она, и Джоанна вновь превратились в восторженных девчонок, которых радуют фейерверки, потешные рыцарские турниры и ярмарочные фокусники.

Они вернулись в свое блаженное детство, и Джоанне не хотелось вспоминать, что ей скоро придется вернуться в сумрачную Шотландию, а Изабелла отправится неизвестно куда, может быть, в пасть дракона.

Они весело и без умолку болтали, а Маргарет Биссет не могла нарадоваться, глядя на оживленных, таких дорогих ее сердцу девочек. Вероятно, она в последний раз видит их вместе. Детство их ушло, а взрослая жизнь разведет сестер на далекое расстояние, да и сама Маргарет не вечна.

Праздник длился долго, и было множество забавных затей. Самой интересной был «допрос с пристрастием» Его Величества короля. Каждый ответ Генриха толпа, собравшаяся на площади, выслушивала со вниманием, а в яростных, шумных спорах народ выносил приговор – солгал ли король или был честен. Конечно, заранее подбирались люди, задававшие вопросы, а смутьянов, желавших чем-то уязвить короля, оттесняли в задние ряды конные и пешие латники. И все же игра была опасной. Если английские простолюдины почуют, что король лукавит, горе такому королю, пусть даже вопросы только шуточные.

Если бы не было возмущения баронов и размолвок с младшим братом, Генрих со спокойным сердцем прошел бы это испытание. Ему не раз приходилось участвовать в подобной праздничной забаве, правда, не в присутствии сестер.

«Народные представители» выкрикивали подготовленные вопросы, и ответы на них король заучивал заранее. Но теперь что-то мрачное исходило от многолюдной толпы, собравшейся на рыночной площади Йорка. Может, всем уже до смерти осточертел алчный министр Губерт де Бург, а короля – молодого и красивого – меньше стали любить?

«Как тяжело нести корону на голове! – размышлял Генрих. – Но как страшно ее лишиться! Поэтому надо улыбаться этому неблагодарному народу, веселить весь этот сброд, будто ты ярмарочный паяц».

Но сестрички ничего этого не замечали. Им было весело, потому что они встретились наконец после долгой разлуки.

Джоанна облачилась в парчовый наряд, а Изабелла в небесно-голубой. Обе они украсили головы яркими лентами и распустили свои роскошные волосы. Такое зрелище вмиг лишило покоя всех молодых рыцарей в королевской свите. Мужчины с нетерпением ожидали начала турнира, чтобы отличиться на глазах у прекрасных дам, среди которых сестры короля выделялись особым очарованием.

Генрих не любил турниры. Он считал их кощунственным, языческим обрядом, где каждый рисковал – будь хоть ты король – быть пронзенным копьем какого-нибудь тупого мясника.

Он колебался – стоит ли устраивать турнир, особенно сейчас, в такое тревожное время, когда у многих накопилась злоба друг против друга и неизвестно, кто к какой партии принадлежит. Забав и так было достаточно – жонглеры и канатоходцы, глотатели огня и танцоры среди обнаженных кинжалов, борцы и укротители необъезженных коней.

Рядом с королем восседали на почетных местах Ричард Корнуолл и Губерт де Бург. Некая стена отчуждения разделяла всех троих после недавних событий, но они притворялись, что ничего особенного не произошло, и заставляли себя общаться между собой по-дружески.

Король благосклонно воспринимал каждый номер артистов и получал удовольствие от их почтительных приветствий. Все-таки у короля было множество привилегий. Он мог одним мановением руки прекратить представление, прогнать одного циркача и заменить его другим, а в игре «в правду и ложь» собственной волей определить победителя и победительницу.

Как бы он был всевластен, если б не глупая хартия, подписанная его отцом, и как бы он был богат, если б у отца не уплыли из рук благодатные французские земли. Но что мешает ему свершить великое деяние и вернуть достояние предков? Во Франции правит несмышленый, совсем еще юный король. Руководит им мать родом из далекой Кастилии, которую не любят в народе. И бароны, как везде, как и здесь, в Англии, бунтуют, думая только о своей выгоде.

Шпионы доносили Генриху, что Хьюго де Лузиньян, Ги де Туар и граф Шампанский объединились с намерением скинуть малолетнего Людовика с престола. А почему бы не верить шпионским доносам? Ведь Хьюго его теперешний отчим, а супруга его Изабелла – мать Генриха. Будет совсем противоестественным, если мать пойдет против сына и поддержит чужеземного короля вкупе с его мамашей.

Зачем медлить? Надо впиться зубами в долгожданную добычу, отгрызть аппетитный кусок от тела Франции.

Кровожадная эта мысль настолько захватила Генриха, что он не удержался и произнес, обращаясь к Губерту:

– После весенних штормов я собираюсь пересечь Пролив. Готовьте армию.

Губерт был поражен.

– Ваше Величество, в таком серьезном деле нельзя торопиться. Можно попасть впросак.

– Что значит – попасть впросак? Разве мои предки не высаживались во Франции неоднократно и не одерживали славных побед?

– Требуются долгие приготовления…

– Так давайте готовиться!

Ричард прислушивался к их разговору с вниманием. Побывав во Франции, он обрел некие знания, которых не хватало ни королю, ни Губерту де Бургу. Однако ему было выгодно сейчас подстегнуть Генриха.

– Время приспело, – сказал он. – Луи молод и еще цепляется за материнскую юбку, а ее во Франции не чтут. Она иностранка, а французы не любят, когда ими правят иностранцы.

– Вот видишь… – обратился к де Бургу король, вдохновленный поддержкой младшего брата.

– Вполне возможно, что там сейчас смута, но для французов мы тоже чужеземцы, – возразил де Бург. – Если англичане придут на их землю, они забудут о былой вражде, о сословных различиях, обо всем прочем… и всем скопом навалятся на пришельцев…

– Губерт готов погубить любой хороший замысел в зародыше, – процедил сквозь зубы Ричард.

– О нет, милорд, – возразил Губерт. – Я не против хороших идей, но я за здравый смысл. Время вернуть утерянное еще не пришло…

Генрих взглянул на своего постоянного советника с явным неодобрением.

– А я ждать не намерен. Я сам решу, когда наступит подходящее время… Впрочем, я уже решил.

Губерт промолчал. Спорить сейчас и здесь, в этой обстановке, было бы бессмысленно.

Позже, оставшись наедине с королем, он убедит Генриха, что война с Францией, стоит ей начаться, продлится долгие годы и обойдется дорого.

Об этом он прежде всего и заговорил, получив у короля аудиенцию.

– Примите во внимание, милорд, плачевное состояние государственной казны. Вторжение во Францию сделает нас нищими.

– Я найду деньги, – упрямо буркнул Генрих.

– Где? Увеличите налоги? Народу это не понравится.

– Я не намерен угождать так называемому народу… всем и каждому… лордам и простолюдинам…

– На них держится ваш трон…

– Послушайте, Губерт! Когда я говорю, что хочу воевать, то это означает только одно – я этого хочу!

Губерт склонил голову.

Ссора ни к чему хорошему не приведет. Надо искать другие способы убедить короля не лезть раньше времени и будучи неготовым в жаркое пекло войны на континенте.

Однако здравый смысл не возобладал. Генрих стоял на своем.

Он решил начать высадку во Францию в Михайлов день и никаких возражений Губерта слушать не стал.

Губерт был в отчаянии. Он без конца задавал себе вопросы: как, не имея денег, снарядить армию, где найти корабли, чтобы переправить большое войско на враждебный берег, чем накормить ораву голодных мужчин в первые дни после высадки?

Генрих вел себя как ребенок. Его не интересовали детали. Он тешил себя грандиозностью своего плана. Когда Губерт пытался ему что-то объяснить, Генрих терял власть над собой и чуть ли не начинал кататься по полу и грызть тростниковые подстилки. В такие минуты Губерт с тревогой вспоминал о злосчастном папаше нынешнего короля. Ему ничего не оставалось, как отказаться от пререканий с королем и заняться приготовлениями к походу, обреченному, по его мнению, на неудачу. Губерт считал, что Генриху будет преподан горький, но полезный и необходимый урок, хоть он и дорого обойдется стране.

Между тем государственный механизм, хоть со скрипом и неохотно, но все-таки пришел в движение, армия собралась и подготовилась к плаванию через Пролив, и Генрих во главе ее отправился в Портсмут.

Губерт сопровождал короля. Он скакал на коне по правую руку от Генриха, а слева гарцевал «великий» воин и еще более великий хитрец и проходимец эрл Честер.

Генрих чуть не лопался от гордости. Какую огромную армию он собрал!

Вот таким и должен быть король – вести свое войско в битву. Он ощущал, как благородная кровь храбрых предков вскипает и бурлит в его жилах. Он хотел произвести впечатление и на младшего братца, который уже побывал на войне и с тех пор задирает нос, как будто слава дядюшки Ричарда Львиное Сердце передалась ему по наследству вместе с именем.

Но когда они достигли Портсмута, выяснилось, что там приготовлено слишком мало кораблей для переправы королевского войска.

Генрих впал в ярость.

– Почему так? Почему? – захлебывался он в крике. – Где корабли? Почему здесь только половина того, что мне надобно?

– Милорд, – начал было уговаривать короля Губерт, – я предупреждал ваше Величество, что нам потребуется много судов. Оснастка их стоит очень дорого, и ваша казна не может оплатить такие расходы.

Генрих побелел от гнева.

– Ты стоишь за этой интригой, Губерт! Ты хотел преподать мне урок и доказать, что я ничего не смыслю в управлении государством! Ты решил унизить меня, приведя мои войска во главе со мной сюда в Портсмут и показав пустую гавань. Ты предатель… старый, мерзкий, трусливый изменник. Я готов поверить, что французская королева платит тебе… Я прав?

Все, кто слышал яростный выпад короля, впали в оцепенение. Сам Губерт вдруг испугался. Эрл Честер со злорадством подумал, что дни Верховного судьи сочтены.

– За вами право гневаться, милорд, – все-таки нашел в себе мужество промолвить трясущимися губами Губерт, – но нет у вас более верного слуги, чем я. Я действительно, как вы сейчас соизволили вспомнить, предупреждал Ваше Величество о неготовности порта и больших расходах.

Это еще добавило хвороста в разгоревшийся костер.

С жестом, напомнившим всем «светлую» память своего отца, Генрих выхватил меч и кинулся на Верховного судью. Эрл Честер и тут оказался кстати. Он ловко увел Верховного судью из-под удара короля.

– Милорд, – проговорил Честер, заслоняя собой Губерта, – я уверен, что в ваши намерения не входит лишить Верховного судью жизни.

Генрих издал львиный рык и красными от злобы глазами посмотрел сначала на Честера, а потом на спрятавшегося за его спиной де Бурга. Неужели он допустил такой промах – уподобился своему бешеному родителю?

Честер желал, чтобы Губерт униженно просил покаяния, но не сейчас, не в этих обстоятельствах. Если бы не его своевременное вмешательство, Генрих повторил бы непростительную ошибку Джона, умертвившего в Кентербери Томаса Беккета, а Честер не хотел, чтобы Губерт де Бург стал святым мучеником.

– Он позволил себе угробить нашу экспедицию! – постепенно остывая, сказал Генрих.

– О нет, милорд, – сказал Честер. – Он честно предупреждал, что экспедиция обойдется дорого, а кораблей у нас мало. Их у нас не станет больше, если вы пронзите мечом сердце Верховного судьи.

Генрих смотрел на спокойного, столь благоразумного и ненавистного ему Честера и не знал, что ему делать. Гнев его улетучился, он понимал, что вел себя глупо. И бессмысленно злиться на Губерта лишь за то, что он в своих предупреждениях оказался прав.

– А нельзя ли переправить войска частями? Корабли могут вернуться в Портсмут и забрать всех остальных. И проделать это не единожды.

– А что еще нам остается делать? – уныло согласился король.

Он не решался взглянуть на Губерта. Тот, понимая нынешнее состояние короля, незаметно удалился. Когда печальный инцидент забудется, они вновь встретятся как друзья. Де Бург был в этом уверен.

Но этого уже не случится. Слишком много было свидетелей их ссоры, и тот, кто все видел и слышал, пришел к убеждению, что конец всевластию де Бурга настал.

Только один Губерт еще не терял надежды. Он встретился с королем уже на французском берегу. Король повел себя, как будто и не было никакой размолвки между ними.

Губерт тут же подумал: «Война ударила ему в голову, как крепкое вино. Мальчик жаждет повоевать. Мне надо быть осторожным, чтобы не уязвить его, но и спасти от необдуманных поступков».

Генри в глубине души осознавал, что действует глупо и зря оскорбляет своего первого советника, выказывая ему неблагодарность за прежнюю службу. Если бы Честер не защитил Губерта своим телом, он убил бы Верховного судью. И к чему это привело бы? Люди сказали бы, что яблоко от яблони недалеко падает, что он такой же безумный тиран, как и его отец.

Но как примириться с Губертом, не унижая собственного достоинства? Тем более что враги Губерта теперь окружали короля и за ужином вместе с вином, подливали ему и желчь. У Генриха на многое открывались глаза, а острые ножи уже точились в жажде вонзиться в плоть первого министра.

Придворные насмехались над предсказаниями Губерта:

– Вот еще выискался пророк! Он на жалованье у французской короны.

Попировав на жалкой полоске французской земли, Генрих был вынужден бесславно вернуться восвояси.

Королевство не могло оплатить его дорогостоящих замыслов.

Губерт – и как пророк, и как советник – кругом оказался прав. Но признание правоты министра не означает, что властитель проникся к нему большей любовью.

ДЕЛА ЛЮБОВНЫЕ

Среди немногих, кто потерял понапрасну жизнь в этой заранее обреченной на неудачу несчастливой военной кампании, был Гилберт, седьмой эрл Клер и муж сестры Уильяма Маршала Изабеллы, которая произвела неизгладимое впечатление на младшего брата короля при первой их встрече в замке Мальборо.

Изабелла пребывала у своих друзей в Глостере, когда узнала о смерти мужа. Он был хорошим супругом, а она ему доброй и верной женой, принесшей в общую копилку богатое приданое и шестерых детишек – трех сыновей и трех дочурок.

Ее отец, великий Уильям Маршал, который взял на себя ответственность возвести мальчишку Генри на трон и до своей кончины в 1219 году управлял совместно с де Бургом английским королевством, устроил этот брак Изабеллы с Гилбертом, тогда еще находившимся в заключении после битвы при Линкольне.

Гилберт сражался на стороне французов. Будучи пленником, он вряд ли мог возражать против неожиданного щедрого предложения победителя – стать мужем его красавицы дочери.

Неизвестно, чем руководствовался Маршал, но выбор его был на редкость удачен.

Итак, Гилберт и Изабелла поженились, и брак их оказался счастливым и принес здоровое потомство. Амиция, старшая дочь, была уже обручена с Болдуином Редварсом, хотя ей еще не исполнилось и десяти лет, и выгодные брачные союзы уже намечались для Агнесс и Изабель. Старший сын Ричард, восьмилетний малыш, играл с младшими братьями Уильямом и Гилбертом в детской комнате, когда мать пришла, чтобы известить их о смерти отца. Они выслушали ее с приличествующей случаю печалью. Впрочем, отца они видели очень редко, и кончина его не могла повергнуть их в грусть.

Однако все произошло совсем иначе. Когда тело отца доставили в Тьюксбюри, дети присутствовали на церемонии похорон. Гроб открыли, они увидели мертвое лицо отца, и все шестеро разом зарыдали. Ни одна душа не могла не проникнуться сочувствием к осиротевшим рыдающим детям.

Похороны прошли торжественно. Все присутствующие искренне скорбели об усопшем. Местное аббатство приняло его тело в свой склеп, ибо павший воин был щедрым покровителем церкви.

После похорон дети и мать вернулись в замок, где был накрыт поминальный стол. Старший сын спросил у матери:

– Как мы будем жить дальше?

Он уже понял, что стал главой семьи.

Изабелла поцеловала его с нежностью, ведь мальчику придется нести на плечах нелегкую ношу. Всю свою любовь она отдавала раньше не детям, а мужу. Теперь все изменилось, река должна течь по другому руслу.

Ее брат опоздал на похороны, не успел к поминкам.

Появившись в замке, Уильям Маршал опустился на колени и поцеловал мягкую ручку овдовевшей сестры. – Как теперь тебе жить, Изабелла? Что станется с тобой… и с детьми?

– Бог нас не оставит. Мы будем жить как прежде.

– Милая Изабелла! Ты всегда отличалась здравым смыслом. Наш папаша часто хвалил тебя.

– Тогда тебе нечего беспокоиться, что я не справлюсь с хозяйством одна, без мужчины.

Уильям Маршал оглядел детвору, усевшуюся за столом. Он вроде бы стал им вместо отца. Дети восприняли его присутствие благосклонно. Ведь Уильям был их дядюшкой, самым близким родственником. Затем он вновь наедине побеседовал с Изабеллой. Когда он намекнул, что она еще молода, ей стало ясно, что брат имеет в виду.

Их отец был богатейшим сеньором во всем английском королевстве, и каждый его отпрыск был обеспечен солидным приданым. Изабелла догадалась, что брат намерен вновь выдать ее замуж.

– Я знаю, что за этим ты и прибыл, но вот что я скажу тебе, дорогой брат. В первый раз девочка идет под венец ради пользы своей семьи, но во второй раз, уже став женщиной, только ради себя.

– Сестра моя! Ты обладательница громадных богатств, и я не допущу твоего брака с каким-нибудь подлым стяжателем. Тебя могут обмануть, соблазнить… Подобных подлецов много гуляет по свету.

– Я не юная девочка, которую легко обмануть. Уж как-нибудь я распознаю охотника за приданым.

– Но их столько вокруг… этих негодяев, причем очень ловких. Я не допущу твоего опрометчивого брака.

– Дорогой брат! Муж мой только недавно похоронен. Дай мне время примириться с мыслью, что кто-то иной займет его место в супружеской постели.

– Да, я дам тебе время, но думать о твоей дальнейшей судьбе не перестану.

– А я вообще не думаю об этом.

– Тогда отложим все разговоры на будущее, – улыбнулся Уильям, и она улыбнулась ему в ответ.

Изабелла обладала сильной волей, унаследованной от родителей. За нее можно было не тревожиться.

Он выполнил свой долг и отбыл, а Изабелла, проводив брата, вспомнила тот день, когда пылающими от страсти глазами вперился в нее Ричард Английский, эрл Корнуолл. А ведь та встреча была мимолетной, ведь тогда мужчины плели какой-то заговор, и им не было дела до женщин.

Зачем воскрешала память давний эпизод? Ричард Корнуолл – младший брат короля, принц крови и на несколько лет моложе ее.

Но он смотрел на нее с обожанием. Ему доставляло удовольствие говорить с нею, прогуливаться по саду, нюхать вместе с нею цветы, прикасаться к ее платью.

Что за глупые мысли! Она мать шестерых детей, вдова рыцаря, бесславно погибшего. Ричарду, эрлу Корнуоллу, не нужна подобная супруга.

Но Уильям Маршал, ее брат, который все знал и все замечал, придерживался иного мнения.

Три месяца прошло со дня безвременной кончины Гилберта. Наступил Новый год, а с ним праздничное веселье.

Изабелле было не до веселья. Она отправилась в аббатство Тьюксбюри, чтобы поставить в главном соборе памятную плиту в честь погибшего мужа.

По календарю Новый год справлялся весной, все было в цветении, и сладкий воздух дурманил…

Брат известил Изабеллу, что навестит ее вместе с другом.

Спустившись из своих покоев в холл, она увидела Ричарда Корнуолла. Она протянула ему руку и смело, может быть, излишне смело, посмотрела ему в лицо и встретила в ответ пристальный взгляд.

– Вы становитесь с каждым днем все красивее, мадам, – промолвил он.

Уильям излучал радость, когда Изабелла проводила их в замок и усадила за стол. Как хозяйка она не знала себе равных. Из самой скудной пищи Изабелла могла сотворить чудо.

Она не находила себе места, ощущая себя глупой девчонкой, заигрывающей с проезжим мужчиной, который назавтра покинет ее навсегда и забудет о мимолетной встрече. Что случилось с ней, взрослой женщиной, недавно потерявшей любимого мужа, и матерью шестерых детей, рожденных от него в счастливом браке?

Принц был отменно вежлив, ласков, предупредителен.

Неужели братец Уильям задумал соединить ее с Ричардом Плантагенетом? Ее щеки зарделись при этой мысли. Но не от тщеславия, а от вожделения.

Ричард рассказывал ей за столом о своем унылом пребывании в сыром замке Корф под неусыпным надзором Питера де Мале и еще более бдительного Роджера д'Акастра. Он заставил ее смеяться, когда поведал, как ему удавалось водить за нос строгих наставников.

Затем он перешел к повествованию о своих приключениях в чужих краях, из всех сил стараясь произвести впечатление на зрелую красавицу. В двадцать лет от роду Ричард уже многое повидал, и это придавало его облику мужественность, которая так прельщает женщин.

Изабелла понимала, что было бы честнее с ее стороны напомнить ему о значительной разнице в их возрасте и о том, что она мать шестерых детей и привязана к ним наикрепчайшими узами. Но едва Изабелла заговорила на эту тему, он тотчас прервал ее, сказав, что, видимо, она знает тайну эликсира молодости, потому что выглядит совсем как юная девушка.

– Вероятно, у вас нет знакомых юных девушек, – с грустной улыбкой возразила она. – Рядом с ними я покажусь вам старухой.

Ричард заявил, что имеет достаточный опыт общения с женщинами разного возраста, что она восхитительна и что он не устает ею любоваться.

– Это меня удивляет, – скромно произнесла Изабелла, – как и то, что столь опытный, прошедший огонь и воду мужчина до сих пор еще не женат.

– На ваш вопрос легко ответить. Мой брат тоже еще не женился. Мы оба решили, что сами сделаем свой выбор и никому не позволим навязывать нам невест.

Такое заявление было весьма многозначительно, но она не верила, что король и принц смогут долго настаивать на своем.

Когда принц со свитой уехал, она впала в легкую меланхолию. Дни, проведенные в обществе Ричарда, вдруг показались ей счастливейшими днями в ее жизни. Какое грустное признание для многодетной вдовы! Но зачем лгать самой себе?

Она никогда не была влюблена в Гилберта, хотя послушно отдавалась ему и рожала для него детей. Если бы право выбора было за ней, она не вышла бы за него замуж. Принц крови, мягко и вежливо ухаживающий за ней, показался Изабелле принцем из сказки.

А она сама? Да, зрелая матрона, да, неоднократно рожавшая женщина, но ведь она все еще красива. Ее когда-то признали первой красавицей среди всех девушек на выданье во всех графствах Англии. Разве не она своей сохранившейся молодостью возбуждает страсть за пиршественным столом у пьяниц после охотничьих забав местных лордов?

Разве Господь запрещает женщине влюбиться, сколько бы ей не было лет. Вот оно! Изабелла даже вскрикнула от неожиданного прозрения. Она по уши влюбилась в младшего брата короля.

Ричард в своем нетерпении был похож на всех прочих молодых людей своего времени. Раз он что-то захотел, то это должно быть немедленно ему предоставлено.

Он сказал Генриху:

– Я хочу жениться на сестре Маршала.

– Что? На вдове Гилберта де Клера? – не поверил своим ушам король.

– На ней, и ни на ком другом.

– Ты, должно быть, шутишь. Ведь она старуха!

– Ты ошибаешься.

– Я ошибаюсь? – еще пуще разозлился Генрих. – Она успела родить шестерых.

– И все равно прекрасна! Увидев ее, ты бы никогда не догадался, что у нее шестеро детишек. И это еще один довод в пользу нашего брака. Она плодовита и родит мне сыновей.

Генрих погрузился в размышления. Он понимал, что, если начнет возражать, Ричард поступит ему наперекор. Новая ссора с братом ему была не нужна.

– Ну, что скажешь? – ждал ответа Ричард.

Генрих пожал плечами. Женитьба была болезненной проблемой и для него самого. Пришло время искать невесту, но он проклинал эту тяжкую обязанность и избегал разговоров о ней. Все кандидатуры Генрих, страшившийся женитьбы, отвергал мгновенно.

Ему предложили дочь Леопольда Австрийского и дочь короля Богемии, потом Иоланду, дочь Пьера Бретонского, но ничего из этого не вышло.

Одно время он склонялся к браку с сестрой шотландского короля, но архиепископ справедливо указал ему на то, что Верховный судья уже женат на старшей шотландской принцессе и для короля унизительно брать в жены младшую сестру.

Опять Губерт! В Генрихе все сильнее вскипало раздражение против ловкого и во всем удачливого Губерта де Бурга.

И вот теперь Ричард возжелал жениться на вдове, имеющей шестерых детей. Ну и Господь с ним! Пусть поступает как хочет. Он совершает глупость и скоро это поймет. Такой урок пойдет ему на пользу. А то он уже решил было, что превосходит старшего брата. Генрих не без оснований подозревал его в этом грехе.

– Твое дело, братец, как ты распорядишься собой, – сказал король. – Если ты спрашиваешь у меня совета, то я скажу тебе прямо: глупая это затея. Но раз уж ты желаешь вступить на эту скользкую дорожку, так иди. Мешать я тебе не стану. Изабелла богата и хороша собой, к тому же сестра Маршала. Он уже получил в жены нашу сестрицу, и мы свяжем его таким образом двойным родством с нашей семьей. Может, это и укрепит его преданность королевской власти, а может, и нет. Что-то в последнее время я стал все больше в нем сомневаться.

– Зря! – горячо возразил Ричард. – Мой брак с его сестрой принесет нам много пользы.

– Нам? Или тебе? – не без ехидства спросил король и добавил с долей горечи: – Ступай и женись на своей вдовушке.

Ричард был удовлетворен. Хоть Генрих и был против его брачной затеи, однако не наложил на нее, как глава семьи, свой запрет.

Влюбленный принц поспешил к Уильяму Маршалу, а тот охотно согласился сопровождать жениха к невесте в Тьюксбюри.

Изабелла пришла в сильное замешательство, встретив неожиданных гостей на пороге замка, а Ричард не стал терять времени и сразу объяснил ей цель своего приезда. В присутствии ее брата он здесь же, едва сойдя с коня, предложил Изабелле выйти за него замуж.

Ситуация складывалась, однако, весьма необычная. Кому еще из женщин в ее положении делалось подобное заманчивое предложение? Почти никому. А если и выпадал кому-то такой счастливый шанс, то семья всеми силами загоняла вдову замуж, и она была обязана подчиниться.

А здесь все было так романтично – и любовь, и молодой принц королевской крови! Если бы только разница в возрасте не была так велика!

Ричард сказал, что влюбился в нее с первого взгляда. Тогда, конечно, она была еще замужем, и он не смел признаться ей в любви. Но, овдовев, она стала свободной, и нет никаких препятствий, мешающих им воссоединиться в счастливом браке.

Ее слабый протест Ричард тут же отверг:

– Пусть вы старше меня, но не выглядите таковой. И я не желаю жить с юной и глупой девчонкой. Вы мой идеал! Вы воплощаете собой все то, о чем я мог только мечтать.

Она все еще колебалась.

– Я мать шестерых…

– Это еще одно из ваших достоинств. Если вы были так великодушны, так щедры к прежнему супругу, то подобным даром вы осчастливите и меня. У нас будет полная детская сыновей.

И все же Изабелла в сомнении покачала головой.

– Сейчас, вероятно, вам кажется, что у нас все будет хорошо. Но через несколько лет разница в возрасте скажется…

Он поцелуем прервал ее речь. Больше она уже не могла сопротивляться. Даже если она когда-нибудь ему наскучит, то почему бы ей не побыть счастливой хоть год, хоть два…

Они поженились в апреле – прекраснейшем из весенних месяцев, когда насекомые радостно снуют среди свежей листвы, а веселые птицы оглашают леса и рощи разноголосым пением.

Юная Элеонор, прелестная родственница, сестричка Ричарда, была с нею теперь постоянно, и им было так хорошо вдвоем.

Элеонор исполнилось шестнадцать, и она явно не испытывала любви к Уильяму Маршалу, своему уже достаточно зрелому супругу. Элеонор видела, как счастлива Изабелла, и слегка по-доброму ей завидовала. Самой выбрать себе мужа! Какой редкостный удел для женщины!

Само по себе это было уже чудесно, а Ричард к тому же еще так хорош собой и так достоин любви!

Наблюдать за влюбленными было для Элеонор тягостным, но и сладостным испытанием.

«Когда-нибудь мне повезет так же?» – мысленно задавала себе вопрос Элеонор. Тут же она одернула себя. Чтобы это могло случиться, Уильям должен был умереть. От подобных мыслей ей становилось стыдно.

Но никакой стыд не мог оградить ее ум от волшебных грез. Конечно, подло, нечестно даже воображать кончину Уильяма. Он был хорошим мужем и искренне радовался, что избрал Элеонор своей супругой. И все-таки ей казалось, что не будь она сестрой короля, то и особой доброты и ласки она бы не получала.

Изабелла готовилась к свадьбе, обсуждая со своей молодой невесткой каждый наряд, положенный по ритуалу – в храме, за праздничным столом, на представлении жонглеров и менестрелей и, наконец, на ночь.

Парча и шелка переливались яркими потоками, слепили глаза женщин, и как можно было не радоваться апрелю и будущему счастью супругов! Изабелла расцвела, и даже дети едва узнавали мать в этой искрящейся радостью невесте.

«Неужели любовь творит такие чудеса?» – размышляла Элеонор.

«Как будущим супругам хорошо вместе!» – радовался супруг Элеонор, Уильям Маршал, глядя на эту счастливую пару. Не было, казалось, на свете человека более довольного судьбой, чем он. Какие же дерзновенные планы таил он в душе?

Свадьба отшумела. Уильям отдал невесту в руки жениха. Ричард и Изабелла остались вдвоем, а Элеонор с Уильямом вернулись к себе в Мальборо.

Уильяма как-то неожиданно утомило это недолгое путешествие. Он сразу же улегся в постель, ссылаясь на усталость. Как хорошая жена, обученная с детства медицине и правилам ухода за больными, Элеонор заняла место у изголовья супруга. Она ласково нашептывала ему о том, как она рада удачному браку его сестры, еще более окрепшим связям между двумя семьями.

Элеонор даже высказала мысль, что, если у Генриха не будет детей, Ричард станет королем и сын, рожденный от него Изабеллой, наследует трон.

Уильям улыбнулся.

– Какая же ты хорошая, моя маленькая жена! Как бы был рад мой отец, если б смог увидеть нас с небес вместе… вот так, рядом!.

– Нам хорошо вместе, – вдруг ответила Элеонор. – Но им во сто крат лучше, потому что они поженились по любви.

Уильям посмотрел на нее с грустью. Какой она еще ребенок, но очаровательный ребенок! У всех дочерей Изабеллы Ангулемской был этот колдовской дар – пронзать мужчин стрелой Амура. Ему надо было напрячь силы и, оправившись от болезни, сделать ей ребенка.

Она, хоть и была совсем невинна, явно ждала от него подобных действий. Что ж, оправдаются наконец ее надежды.

Но он ошибался. Через несколько дней Уильям Маршал скончался, и шестнадцатилетняя Элеонор стала вдовой.

СУДИЛИЩЕ

Добрые отношения Губерта де Бурга с королем дали трещину. После злосчастного их столкновения в Портсмуте прежней теплоты и доверительности уже не существовало. Отчуждение между ними росло. Генрих стыдился, что дал волю своему гневу и раскрыл при большом стечении народа свирепость своей натуры. А виноват в этом был де Бург. Король злился на него и за то, что тот оказался прав, предсказывая провал военной авантюры. Казалось бы, он должен поблагодарить мудрого советника за искренность и преподанный урок, но то, что он поставил короля в глупое положение, Генрих простить ему не мог.

Враги де Бурга не дремали. Об охлаждении короля к де Бургу им стало известно раньше, чем, может быть, самому королю.

К главному противнику Верховного судьи Питеру де Роше был послан гонец, и епископ Винчестерский, воспользовавшись благоприятным моментом, возвратился в Англию.

В то же время возникла тяжба между архиепископом Кентерберийским и Губертом по поводу владения замком Тонбридж, который Губерт уже отписал молодому эрлу Глостеру, когда тот достигнет совершеннолетия. Архиепископ утверждал, что Глостер не имеет прав на этот замок, поскольку сие здание и поместье находятся в Кентерберийской епархии.

Архиепископ, теперь уже Ричард Грант, выставил это дело на суд короля, а тот лукаво предложил спорные владения передать в собственность короны.

Оскорбленный до глубины души этим приговором, Ричард Грант отправился в Рим, изложил суть тяжбы перед Папой, а так как Губерт де Бург был ему более чем ненавистен, пожаловался Папе на Верховного судью, заправляющего, по его словам, английским королевством и бесцеремонно ворующего у Святой церкви ее законные медные гроши.

Он рассказал Папе, как Губерт де Бург колдовством или чем-то еще овладел волей короля и сделал его врагом Рима.

Особых доказательств сказанному не требовалось. Они все были налицо. И очевидны были права Кентербери, ущемленные и даже растоптанные нечестивым королем.

А Губерт! Что он себе позволяет? Он сочетался браком с сестрой короля Шотландии, которая является близкой родственницей его прежней жены. Хадвиза, первая супруга короля Джона, отвергнутая и обесчещенная этим королем-святотатцем ради брака его с Изабеллой Ангулемской, была в кровной связи с шотландской королевской фамилией. Но Губерта это не остановило. Он много раз женился и с каждым браком увеличивал свое достояние, заботясь только о собственном обогащении. Сначала Джоанна – дочь эрла Девоншира и вдова Уильяма Бревера, второй была Беатрис, дочь Уильяма Уоррена и вдова лорда Бальфура, третьей стала Хадвиза после развода с Джоном….

Следовательно, здесь наблюдается определенная закономерность. Он выбирает себе в супруги вдовушек с состоянием, а затем разными способами избавляется от них. Сейчас он женат на шотландской принцессе крови. Она небогата, но и здесь злодей ищет для себя выгоду.

Его Святейшество должен понимать, что представляет из себя этот человек, чьими поступками всегда руководит лишь мерзкий корыстный расчет.

Но близкое родство Хадвизы и Маргарет Шотландской, очевидно, и требует вмешательства Его Святейшества в недостойные дела советника английского короля.

Папа выслушал Ричарда и обязал короля Генриха прислать своих представителей в Рим для дальнейшего разбирательства. Пусть другая сторона защитит себя от обвинений. Однако Папа склонялся к тому, чтобы поверить беглому архиепископу, с которым Генрих обошелся так несправедливо. Когда ущемляются права церкви и унижают ее служителей, Папа проявлял твердость.

Исполнив свою миссию, архиепископ решил вернуться в Англию и продолжить тяжбу с королем и Верховным судьей, но по дороге через Италию почувствовал себя плохо и слег в монастыре в Умбрии, где собирался лишь переночевать. Через несколько дней он скончался.

Его похоронили в архиепископском облачении, украшенном драгоценными камнями, и в ночь после церемонии воры пришли грабить могилу. Хоть ими и владел суеверный страх, но алчность возобладала, и отвратительные мерзавцы, совершая вопиющее кощунство, принялись раздевать мертвое тело.

Но когда они попытались снять с пальца мертвеца массивный золотой перстень, то потерпели неудачу. Он не поддавался их усилиям. Убежденные, что этим самым Святые небеса выражают неудовольствие, грабители обратились в бегство, оставив раскрытой свежую могилу и рассыпанные вокруг по земле драгоценности и предметы одежды усопшего церковника.

На следующий день его вновь похоронили, а известие о смерти архиепископа было отправлено срочной почтой королю Генриху.

И тут же распространился слух, что архиепископ был отравлен. И на кого прежде всего пало подозрение в совершении подобного темного дела? Конечно же, на Губерта де Бурга, злейшего его врага.

Неважно, что в это время Верховный судья находился в Англии, а епископ скончался в далекой Италии. Так было не раз. Эрл Солсбери тоже отдал Богу душу вдалеке от Губерта. Но незадолго до этого он насмерть поссорился с Губертом.

У де Бурга везде есть свои шпионы, уши, глаза и ловкие руки, за большие деньги оказывающие ему услуги.

Питер де Роше развлекал короля в Винчестере и с удовлетворением отметил, что Его Величество не привык еще к такому обращению на равных, что он рад веселому, щедрому, остроумному гостю, хоть он и старше его годами.

Питер помнил Генриха еще не оперившимся юнцом. С той поры они не виделись. Губерт де Бург многому его научил, но изрядно поднадоел королю. Теперь новое лицо при дворе привлекало короля.

Как раз наступило Рождество, и епископ де Роше задумал устроить такой праздник, который бы навсегда остался в памяти короля.

Подарки, которыми он щедро осыпал Генриха, вызвали всеобщее восхищение у придворных. Он привез много драгоценностей из Святой земли, чужеземные ткани и вина и разложил перед Его Величеством все это изобилие, чтобы тот выбрал и взял себе то, что придется ему по вкусу.

Питер резко изменился за последние годы. Из сурового проповедника он превратился в обаятельного собеседника, мастера придумывать все новые веселые затеи. Конечно, у него в жизни было немало приключений, о которых он рассказывал столь живо, увлекательно и с такими живописными подробностями, что Генрих верил каждому его слову. Питер встречался с французским королем и его матерью по пути через Францию и добился там заключения договора о мире с действием на три последующих года.

Таким образом, он выказал себя полезным слугой своего короля. Более того, он был благосклонно принят Папой Римским и привез от Его Святейшества грамоту, где благословлялись его усилия по борьбе с дурными советниками английского короля, по уборке того источающего смрад мусора, что нагромоздили они возле трона. Нетрудно было догадаться, о ком шла речь в папском напутствии.

Во время рождественских праздников Питер постоянно пребывал рядом с королем, и ухо Его Величества внимало его речам. В это ухо и вливалась обжигающая правда о подлых деяниях Верховного судьи.

Король жаловался, что казна его была всегда пуста.

«Конечно, как же может быть иначе?» – отвечал Питер. Едва только подданные заполняли ее собранными налогами, Губерт запускал туда руку и брал на собственные нужды столько, сколько ему вздумается.

Не заметил ли король, что все друзья и родственники Губерта, словно черви-паразиты, изрыли землю Англии, потаенными ходами пробрались на теплые, сулящие выгоду местечки?.. Сам де Бург имел наглость породниться с шотландским королевским домом. Знает ли король, что де Бург совратил несчастную Маргарет Шотландскую, причем проделал это так, что его можно обвинить в изнасиловании несовершеннолетней девочки? Бедняжке ничего не оставалось, как умолять своего брата отдать ее в жены человеку, который сделал невозможным ее замужество с кем-либо другим. Сия новость потрясла Генриха. Об этом он не знал. Но зато ему было хорошо известно, что в его сокровищнице постоянно не оказывалось того, что там должно было находиться.

Он начал подумывать о том, что было бы хорошо избавиться от Губерта.

После Рождества Генрих объявил Губерту о временном отстранении его от должностей Верховного судьи и королевского казначея. Он не вернется к исполнению своих обязанностей, пока не представит полный отчет о всех тратах, производимых из средств казны за годы правления Генриха, а также его отца, короля Джона.

Сделать это было невозможно – все это понимали. Знали это и Генрих, и Губерт.

Король нашел изощренный и мучительный способ довести до сведения бывшего фаворита, что он ему уже не нужен, что никакой работы в правительстве ему предоставлено не будет.

Питер де Роше обрадовался. Он явился к королю и поздравил Его Величество с принятием мудрого решения.

– Но вы, мой господин, скоро убедитесь, что этого еще недостаточно. Все верноподданные ваши ждут, чтобы против Губерта де Бурга было выдвинуто судебное обвинение. Справедливость воистину восторжествует только тогда, когда преступник ответит за все содеянное им перед королевским судом, в том числе и за государственную измену.

– Какую измену? – потребовал немедленного ответа Генрих.

– Он помешал вашему брачному союзу с Маргаритой Австрийской.

Генрих несколько растерялся после такого заявления, и Питер поторопился продолжить:

– Ваша экспедиция во Францию увенчалась бы успехом, если бы не он. Именно ваш советник настолько затянул приготовления, так ничтожно мало доставил кораблей для переправы войск, что она потеряла всякий смысл, еще не начавшись. А позже, как я слышал, когда вы уже были на том берегу, он вел тайные переговоры со своими друзьями во Франции, а следовательно, и с вашими злейшими врагами и врагами Англии. Ему требовалось доказать, что он был прав, предрекая безуспешное вторжение, а им это только и было на руку. Он оплатил их услуги и ваше поражение деньгами из вашей же казны. Передачу денег из рук в руки осуществлял хранитель сокровищницы Ранульф де Брито, возведенный самим Губертом на этот пост. Срочно уберите из вашей сокровищницы вора и предателя! Замените его Питером де Риво на этом ответственном посту!

Король пообещал последовать этому совету и согласился на замену, упустив из виду, вероятно по рассеянности, тот факт, что Питер де Риво был племянником Питера де Роше.

Когда Губерт про все это узнал, он понял, что битва разгорелась всерьез. Ему немедленно приказали очистить от своих личных солдат Дуврский замок, лишили его письменным указом всех иных владений, а также сообщили, что наследственный удел молодого эрла Глостера, ставший предметом тяжбы его с покойным архиепископом Ричардом, передается под управление Питера де Роше.

Жители Лондона до сих пор не простили Губерту мученической кончины их вождя Константена де Фиц-Атульфа. Такое не забывается. Они были готовы поддержать любые действия против бывшего любимчика короля.

Питер де Роше в очередной раз навестил Генриха и известил, что мнение всей страны однозначно – преступник должен быть предан суду.

Генрих все еще пребывал в неуверенности, но не желал в этом признаться. Ему хотелось лишь удалить Губерта от себя и не заходить дальше. Но уже трудно было остановить раскрученное Питером де Роше колесо.

Итак, он согласился, что в назначенный позднее день Губерт де Бург явится на суд и попытается опровергнуть выдвинутые против него обвинения.

Поверить тому, что все это происходит в действительности, Губерту было нелегко. Сколько раз восставали против него враги, и всегда он одерживал над ними верх. И сдувал их с лица земли, как пепел…

Жена тревожилась за него. Он старался ее успокоить:

– Ничего страшного. И ничего нового. Я знал, что, как только епископ Винчестерский ступит на английскую землю, тут же начнет копать под меня. Не единожды он предпринимал попытки скинуть меня, и чем это кончалось?

– Сейчас он обрел большое влияние, – всхлипнула Маргарет. – Он не отходит от короля. Он все время с Генрихом.

– Генриху он скоро надоест.

– Надеюсь, что да, но не будет ли слишком поздно?

– Мне не следовало отговаривать Генриха от вторжения во Францию, – с грустью признался Губерт. – Надо было ему льстить, восхищаться его прозорливостью и полководческими талантами. Пусть бы сам разбил себе в кровь нос и не винил бы в этом меня. Смешно получается. Упрямый болван лезет на рожон, а получив оплеуху, взваливает вину на осторожного человека, который, заботясь о нем, предупреждал, что добром это не кончится. Как не стыдно королю!..

– В глубине души ему стыдно, – сказала Маргарет, – и поэтому он злится. Он знает, что ты догадываешься, как мучит его совесть.

– Он до сих пор не повзрослел.

– Такое время еще наступит. Сейчас он не в том возрасте, чтобы править мудро. Как он может править государством, если не умеет управлять собой? Но давай вернемся к разговору о тебе. Уволенный со всех постов, лишенный всех владений и замков, обвиняемый в самых жутких преступлениях, как ты сможешь отбиться от своры этих бешеных псов?

Их беседу прервало появление Ранульфа де Брито, верного друга, в большой спешке прискакавшего из столицы с предупреждением, что дата суда назначена, а до этого Губерт будет подвергнут тюремному заключению.

– Вы догадываетесь, сэр, каков будет вердикт? – сказал Ранульф.

– Виновен по всем пунктам обвинения, – отозвался де Бург с печальной улыбкой.

– Бог знает, до чего они додумаются, Губерт! Они вменят вам и государственную измену.

– Не верится, что король пойдет на это.

– Король как флюгер. Он думает то так, то этак. Он больше всего беспокоится, чтобы никто не увидел, как он не уверен в себе. Я бы не полагался на короля.

– Тебе надо бежать, – заявила Маргарет. – Ты должен скрыться до того, как они приедут за собой.

– Куда бежать? Где скрыться? – вскричал Губерт. – Разве есть такое место? Я уже склонен поверить, что удавка у меня на шее.

– Из любого самого трудного положения есть выход, – убеждала мужа Маргарет. – Сколько раз подобное с тобой уже бывало. Опасности подстерегали тебя всю жизнь, и всегда ты встречал их лицом к лицу. И враги твои терпели поражение.

– Да, – согласился Губерт. Он вспомнил, как удалось ему обвести вокруг пальца короля Джона в деле с принцем Артуром. Если бы король Джон казнил Губерта, никого бы это не удивило. Однако каким-то чудом Губерту повезло. Он буквально вывернулся из накинутой на него петли.

Но сейчас не то время и не та война. Не один король, пусть неразумный, неблагодарный мальчишка жаждет его крови – мальчишку можно уговорить, обмануть, – головы удачливого министра требует почти вся страна. Ей надо видеть, как эта голова ляжет на плаху.

– Беги, – настаивала Маргарет. – Скоро стража явится сюда..

– Где мне спрятаться? Разве только у святого алтаря?

– У алтаря? Вот и выход. Попроси убежища в храме, – воодушевилась Маргарет. – Никто не осмелится тронуть тебя там, а тем временем король вновь обретет разум и поймет, кто настоящие изменники.

– Да, это единственный выход, – подтвердил Ранульф. – Но поспешите, сэр. Промедление опасно.

– Аббатство Мертон совсем неподалеку, – добавила Маргарет. – Отправляйся скорее.

Через полчаса Губерт был уже на пути туда.

Узнав, что Губерт получил право убежища в Мертонском аббатстве, Генрих обозлился, так как Верховный судья скрылся от ареста, лишив тем самым короля возможности лично определить, виновен ли Губерт или невиновен. Генрих предпочел заочно поверить в его виновность.

– Я докажу ему, что от правосудия нигде не скрыться! – объявил король и стал думать, как осуществить это на деле.

Лондонцы ненавидели Губерта еще со времени подавления им мятежа, когда по его приказу глава мятежников и его племянник были повешены, а те, кого захватили в плен, подверглись жестокому наказанию.

О мертвых уже забыли, но оставалось в живых множество людей, лишившихся кисти руки или уха, и это увечье о себе постоянно напоминало.

Генрих распространил обращение к народу:

«Губерт де Бург, государственный преступник, прячется в Мертонском аббатстве. Лондонцы, которые хорошо помнят его вероломство и жестокое обращение с ними, должны извлечь изменника из укрытия и доставить в суд».

Лондонцы маршем устремились к Мертону.

Среди них был один глубоко верующий торговец, кто осмелился поднять голос против подобного предприятия, заявляя, что это нарушает право убежища у подножия святого алтаря. Закон церкви гласит, что любой человек, будь то хоть закоренелый злодей, может найти защиту в стенах храма. Торговец сказал, что знает об указе короля. Но король и церковь не всегда были в согласии, и надо учесть, что король еще молод и недолго пробыл на престоле, а церковь существует уже многие века.

– И что из этого? – вопрошала толпа. – Скажи, как нам поступить?

Смелый торговец был человеком уважаемым в своей среде за честность в делах и за твердость убеждений. К его мнению прислушивались. Ему удалось переломить настроение толпы.

– Епископ Винчестерский живет неподалеку, – сказал он. – Мы можем спросить у него, не будет ли кощунством забрать Верховного судью из убежища, когда на то есть распоряжение короля.

– К епископу! Скорее к епископу! – зашумели в толпе, и вместо того, чтобы идти в Мертон, народ направился к епископскому дому.

Питер де Роше удивился при виде собравшейся у ворот толпы. Высунувшись из окна, он спросил:

– Что вам надо от меня, добрые люди?

За всех ответил торговец:

– Милорд епископ, мы получили от короля приказ идти в Мертон и забрать оттуда Верховного судью. Должны ли мы подчиниться королю?

– Если вы хорошие граждане, то как же иначе? – откликнулся Питер. – Слушаться во всем вашего государя – разве это не первейшая ваша обязанность?

– Но, милорд, ведь Губерт де Бург находится под защитой святого алтаря!

Питер де Роше колебался. Торговец был явно человек благоразумный, не такой, как те, что окружали его. Вот у них в глазах пылала хищная злоба. Они жаждали крови. Они ненавидели Губерта. Им хотелось поскорей с ним расправиться. Они взваливали на него вину за казнь Константена, за увечье множества несчастных горожан. Им требовался козел отпущения. Губерт действительно правил жестоко, потому что был уверен, что иными способами нельзя восстановить в стране закон и порядок.

Участь Губерта де Бурга, как понял Питер, может решиться именно сейчас, в эти секунды. Если он явится в суд, то, вполне возможно, докажет свою невиновность. В конце концов, он неплохо правил страной все эти годы. Питер де Роше в глубине души это признавал. Но если разъяренный сброд доберется до него, то у Губерта не будет никаких шансов остаться в живых. В нынешнем своем настрое люди разорвут его на клочки.

– Мы спрашиваем у вас наставления, как у служителя Святой церкви, – гнул свою линию торговец.

Питер решился. Наконец-то избавится от Губерта – раз и навсегда, причем чужими руками совершит это благое дело.

– Король отдал вам приказ. Вы обязаны подчиниться королевскому приказу.

В толпе закричали:

– На Мертон! Смерть извергу!

Новый приступ ярости всколыхнул толпу.

Эрл Честер видел, как огромная людская масса направилась к дому епископа, слышал кровожадные лозунги. Он был уверен, что епископ посоветует людям разойтись, и сильно удивился, когда толпа, еще более воодушевленная, с криком: «На Мертон!» – двинулась прочь от епископской резиденции.

Честер поспешил к королю.

– Милорд! Уличный сброд направляется…

– В Мертон! – подхватил Генрих. – Я знаю. Я просил их привести ко мне Губерта де Бурга!

– Привести к вам? Да они его убьют по дороге!

Генрих ничего не ответил, и Честер продолжил:

– Милорд, возбуждать народ опасно. Они растерзают Губерта – это несомненно. Я видел лица этих людей. Страшное зрелище – марширующий сброд, готовый расправиться с любым, кто встанет на его пути. Я умоляю вас, отдайте приказ разогнать толпу, пока еще есть время и возможность. Плохо, если простонародье поймет, что может силой добиться того, чего ему захотелось… Заклинаю вас, милорд, распорядитесь немедленно. Власть еще в ваших руках, но скоро она может уплыть…

Генрих растерялся. Он знал, что Честер враждовал с Губертом, и поэтому король мог доверять ему. Внезапно он ощутил страх. В памяти его всплыли рассказы об ужасном времени, когда бароны восставали против его отца. Что тогда творилось в стране! Только добрая воля простых людей сохранила на его голове корону, которая перешла потом к Генриху. Урок, преподанный несчастным правлением Джона, нельзя забывать.

– Что я должен сделать?

– Поехать со мной. Мы сможем перехватить их по дороге. Вы должны приказать толпе разойтись.

Итак, король поскакал из Вестминстера вместе с Честером и, обогнав марширующих горожан, обратился к ним с речью.

Он сказал, что они не так его поняли. Он не просил их идти и захватывать Мертон. Всем известно, что Губерт де Бург пользуется правом убежища при святом алтаре. Забирать из храма кого-либо насильно – это нарушение церковных законов.

Говорил король резко, не щадя себя. Он признал, что поступил необдуманно, приняв свое обращение к жителям Лондона. Их вины в том нет, что они собрались идти на Мертон, и никто не будет наказан, если они сейчас спокойно разойдутся по домам.

Торговец, сомневавшийся с самого начала в разумности затеи с вторжением в храм и нарушением права убежища, почувствовал великое облегчение. Он, в свою очередь, обратился к толпе и призвал всех разойтись по домам. Король сделает все необходимое, чтобы Губерт де Бург не ушел от ответа за свои преступления, но наказание ему определит суд.

Когда Питер де Роше узнал о том, что произошло, он взвился от ярости. Не только Губерт остался в живых, но теперь самого де Роше могли упрекнуть в том, что он дал совет, противоречащий церковным установлениям.

Он предстал перед королем и сказал, что восхищен мудрыми действиями Его Величества. Свое поведение он объяснил следующим образом. Он якобы был против намерений толпы, но считал своим долгом сказать людям, что королю надо подчиняться во всех случаях, что король никогда не отдаст плохих приказов, но бывает так, что их плохо слушают и плохо понимают.

Генрих, осознавший, какую глупость он допустил сгоряча, вполне удовлетворился таким объяснением.

– Что вы собираетесь предпринять в дальнейшем? – спросил Питер.

– Это предмет для размышлений, – невнятно пробормотал король.

– Я не сомневаюсь, что вы решите послать де Бургу список выдвинутых против него обвинений, чтобы он подготовил свои ответы на них.

– Это уже приходило мне в голову, – охотно подтвердил Генрих и вопросительно уставился на епископа, ожидая еще какого-либо совета.

– А также предложить ему под надежной охраной покинуть святое убежище и переехать в любое другое место по его выбору.

– И об этом я подумал.

Епископ удалился довольный. Его радовало, что королем управлять так легко.

Получив от Генриха заверения, что до суда ему ничего не грозит, а также внушительный конвой, Губерт и Маргарет отправились в Брентвуд, в дом, принадлежавший племяннику Губерта, епископу Норвичскому.

Де Бург мог рассчитывать на помощь епископа, который был обязан ему своей нынешней должностью. Но, чувствуя, что будет неразумно подвергать себя опасности, ночуя в обычном частном доме, он уходил с наступлением темноты в ближайшую церковь, где мог воспользоваться в крайнем случае правом убежища.

Едва только Генрих прослышал, где и как проводит время де Бург, он послал стражников, приказав им взять его и доставить в Лондон.

Вероломство короля стало очевидным. Ведь Генрих обещал дать возможность де Бургу подготовить на свободе ответы на вопросы обвинения. Губерт попытался сопротивляться, но стражники одолели его числом и свирепостью. Однако они все же боялись, что он сбежит, и вызвали местного кузнеца, чтобы тот заковал пленника в цепи.

Кузнец, узнав, для кого он должен изготовить кандалы, отказался ввязываться в это темное дело. Если солдаты так хотят надеть оковы на дядю местного епископа, пусть ищут другого мастера для этой цели.

Губерт решил, что, если ему когда-нибудь удастся вновь обрести власть, он обязательно вспомнит об этом кузнеце.

Солдаты все-таки проявили упрямство. Если нет цепей, то они обойдутся веревками. Таким образом, Губерта связали, усадили на лошадь и привезли в Тауэр. Там его поместили в темницу, где он должен был коротать дни в ожидании суда.

Епископ Лондонский, которому доложили, что Губерта выволокли из храма, кощунственно нарушив неприкосновенность святого алтаря, и, опутанного веревками, доставили в Лондон, тут же отправился к королю.

Он указал Его Величеству, что противно установлениям церкви забирать из храма человека, ищущего там убежища. Неважно, каковы его преступления и сколь они тяжки, – в храме он неприкосновенен.

Епископ позволил себе быть излишне резким в беседе с королем. Он заявил, что король забыл о своей обязанности уважать церковные законы и издревле установленные традиции. Любой человек, независимо от тяжести совершенных им преступлений, на протяжении сорока дней и сорока ночей может пользоваться правом убежища, а кто осмелится тронуть его, тот, тем самым покушается на Святую церковь и оскверняет храм. По истечении этого срока преступник обязан покинуть пределы страны, и ему гарантируется защита от каких-либо нападений на всем пути следования от храма до морского берега.

Этот закон, как сказал епископ, был грубо попран в случае с Губертом де Бургом людьми, пленившими его у подножия алтаря.

Генрих вновь оказался в затруднительном положении. Епископ Лондона был очень суров и непреклонен, и, хотя он вроде бы обвинял солдат, захвативших Губерта в нарушение церковного закона, на самом деле его упреки относились и к королю.

Генрих считал себя глубоко религиозным человеком. Сама мысль о столкновении с церковью была ему ненавистна. Поэтому он немедленно согласился, что Губерта следует вернуть обратно в храм, где его будут охранять два шерифа. И слуги Губерта будут тоже при нем, чтобы доставлять ему еду и ухаживать за ним. Затем он может покинуть Англию, согласно закону о священном убежище, а если не сумеет этого сделать, то будет посажен в тюрьму, как подлежащий наказанию за измену королю и отечеству.

Губерт решил, что лучше ему действительно побыть короткое время вне Англии и подготовить на досуге и в спокойной обстановке доказательства своей невиновности, но тут обнаружилось огромное количество драгоценностей и золота, хранившихся в подвалах его дворцов и замков.

Враги Губерта сразу же заявили, что найденные сокровища на самом деле являются собственностью короны и это именно и есть доказательство того, что он обогащался за счет королевской казны.

Бесполезны были протесты Губерта и утверждения его, что добро нажито честным путем, что это вознаграждение за долгие годы верного служения Его Величеству. Возглавляемая Питером де Роше партия убеждала короля, что Губерта надо казнить.

Генрих вначале согласился, и казалось, что конец уже близок. Но вдруг Генриха стала мучить совесть.

Он вспомнил события прошлого, то, что Губерт был всегда рядом с ним во всех передрягах. Когда французы наводнили Англию во время кончины его отца, именно Губерт вместе с Уильямом Маршалом устроил ему коронацию и заставил народ поверить, что юный король, имея за спиной двух таких мудрых советников и опираясь на их поддержу, способен прогнать из страны захватчиков.

Питер де Роше вновь навестил Генриха и не мог скрыть злорадного торжества. Генрих внезапно почувствовал к нему величайшее отвращение и начал задаваться вопросом, почему он позволил такому человеку руководить им.

– Мы загнали волка в угол! – воскликнул Питер де Роше, и глаза его кровожадно сверкнули. – Его дни сочтены. Ничто уже его не спасет.

Какой же это служитель Божий, который потирал руки, ликуя в предвкушении пролития человеческой крови на плахе!

Генрих сказал:

– Я могу спасти его.

– Милорд, что у вас на уме? – вскричал епископ.

– У меня на уме то, что я еще не решил судьбы Губерта, – ответил Генрих. – Я не уверен, как мне следует поступить. Я много слышал рассказов о том, как в молодости своей Губерт хорошо послужил и дяде моему Ричарду, и моему отцу. Я склонен думать, что и мне он хорошо служил.

– Милорд! Он коварный человек.

Это был ошибочный выпад. Это был намек на то, что Губерт мог обманывать Генриха, потому что тот был глупее.

– Я решил, что надо сделать, – обратился король к епископу Винчестерскому с неожиданной холодностью. – Я верну в собственность короны некоторые его замки, а самого Губерта поселю в Девизе. Я назначу определенных лиц благородного происхождения наблюдать за ним, но оковы с него будут сняты.

Питер понял, что сейчас не время обращаться к королю с просьбой назначить его смотрителем замка Девизе. Идея эта мгновенно родилась в мозгу епископа и была необычайно соблазнительна. Если он получит такую должность, то вскоре Губерт скончается от какой-нибудь непонятной болезни, которую доверчивые люди сочтут следствием перенесенных им душевных страданий.

Жизнь превратилась в кошмар для некогда могущественного Верховного судьи королевства. Лишь одна надежда теплилась в нем, что король по причине своей неустойчивой натуры и извечных колебаний может передумать и изменить его участь. Но к лучшему ли? Или станет еще хуже? Разве есть смысл уповать на милость столь неверного и неблагодарного короля?

Губерт не укорял его. Генрих молод и не уверен в себе. Он не способен на собственные суждения, и никому не дано предугадать, как изменится его точка зрения под влиянием очередной беседы с каким-либо посетителем.

Он, возможно, повзрослеет, станет сильным и самостоятельным правителем, но Губерт в этом сомневался. Вероятно, Ричард Корнуолл был бы более уместен на английском троне.

Тот факт, что король все-таки вызволил Губерта из тюрьмы и поместил в замок Девизе, доказывал некую проявленную Генрихом волю. Он не стал слушать тех, кто желал казни де Бурга. Значит, какие-то остатки порядочности еще сохранились в глубине сознания короля? Если бы Губерт имел возможность приблизиться к королю, он, несомненно, вернул бы его расположение. А сейчас он вынужден залечь в норе и не высовываться в надежде, что враги удовлетворятся этим.

Однако он был потрясен, когда его доверенный слуга в большом волнении явился с известием:

– Один из людей епископа Винчестерского прискакал в замок. Сперва он скрывал, с какой целью прибыл сюда, но хорошее вино развязало ему язык. Оказывается, его послали вперед, чтобы подготовить вас к приезду их господина. Епископ Винчестерский добился от короля назначения смотрителем замка.

– Помоги мне, Господи! – воскликнул Губерт. – Это конец. Ты знаешь, какова его цель?

– Разумеется, милорд. Умертвить вас! Нам следует опять удалиться в святое убежище.

– Ты прав, друг мой!

– Я подготовлю побег. Двое из нас будут вас сопровождать. Мы захватим провизию и теплую одежду. Когда епископ Винчестерский заявится сюда, нас уже здесь не будет.

Ночью они скрылись из замка. Губерт переоделся слугой, и стражник его не узнал.

До рассвета их никто не потревожил в церкви, где они спрятались, но когда те, кому было поручено сторожить де Бурга, обнаружили его исчезновение, то испугались, что их обвинят в пособничестве беглецу, и решили, что лучше испытать на себе гнев Божий, чем прогневить епископа Винчестерского.

Все повторилось. Епископ Лондонский выразил протест против кощунства и нарушения права убежища, Губерт вновь оказался в церкви, а Генрих, опять попав впросак, качнулся в обратную сторону и принял у себя во дворце епископа Винчестерского.

– Что я могу поделать? – закричал он в ответ на осторожные упреки епископа. – Он постоянно проскальзывает у нас меж пальцев. Сейчас он снова в святом убежище. Ничего больше не остается, как махнуть рукой и оставить его там.

– Но без пищи, – дополнил высказывание короля хитрый Питер де Роше. – Сорок дней он не продержится. Голодом мы выманим его из убежища.

– Видит Бог, что я так и поступлю! – взревел Генрих. – Я уже убедился, что не будет мне покоя, пока этот человек жив.

Он отдал соответствующий приказ, и Губерту показалось, что на этот раз ему пришел конец. Никаким церковным законом не было запрещено препятствовать доставке еды скрывающемуся в храме от людского суда преступнику. Губерт оказался перед безрадостным выбором – умереть с голоду или сдаться.

Он еще выжидал, но знал, что долго без пищи не выдержит. Он выйдет по своей воле из убежища, позволит скрутить себя и отвезти в Тауэр. Кто знает, может, ему все же удастся опровергнуть обвинения, выдвинутые против него недоброжелателями? Поговаривают, что Питер де Роше лишился влияния при дворе, что король уже не так доверяет ему, как прежде. Это хороший знак, но у Губерта множество врагов и помимо епископа Винчестерского.

Наступила ночь, когда надо было принять какое-то решение. Губерт вконец оголодал и промерз. Он еще был в состоянии терпеть эти муки от силы день, но потом все равно вынужден будет сдаться королевским солдатам.

Тьма сгустилась. Тихо отворилась церковная дверь. На пороге стоял человек и взглядом выискивал, где, в каком углу мог прятаться Губерт.

Губерт видел его, но пришелец не видел Губерта.

Де Бург обратился к нему:

– Кто ты?

Пришелец ничего не ответил, но осторожно двинулся вперед на голос. Сблизившись, оба мужчины как бы материализовались во мраке, словно смутные призраки, обретшие плоть.

– Хочешь ли ты стать свободным, Губерт де Бург? – спросил незнакомец.

– Хочу.

– Тогда идем с нами.

– А кто вы такие?

– Враги епископа Винчестерского.

Губерт колебался. Незнакомец сказал:

– Оставайся здесь умирать или идем за нами…Только мы можем вывести тебя отсюда. И только нам решать, – жить тебе или умереть.

Всю жизнь Губерту приходилось принимать решения быстро и без лишних раздумий. Но никогда раньше он не делал это с такой поспешностью:

– Я с вами.

– Это хорошо. Наши люди сторожат снаружи, и, если бы ты не согласился добром, мы взяли бы тебя силой.

– И куда вы намерены меня отвезти?

– Узнаешь.

Покачиваясь от слабости, Губерт последовал за пришельцем к выходу. У церкви их ждали оседланные кони.

– Вперед! – воскликнул незнакомец. – Скоро мы остановимся, и я тебя накормлю. Вижу, ты совсем оголодал. Можешь ли ты держаться в седле?

– Если от этого зависит мое спасение, то, разумеется, могу, – попробовал пошутить Губерт.

– Мудрое высказывание, – похвалил его незнакомец. – Тогда пришпорим коней. Чем быстрее ты поскачешь, тем скорее будешь накормлен.

Они направились в сторону Уэльса.

Новый архиепископ Кентерберийский Эдмунд Рич наблюдал за восхождением к вершинам власти епископа Винчестерского и его протеже Питера де Риво с опасением и дурными предчувствиями. Он счел своим долгом объяснить королю, что нарушение права убежища в храме, повторяющееся неоднократно, указывает на отсутствие уважения к церкви и подобное кощунство надо немедленно прекратить.

Он собрал некоторых баронов, главным образом тех, кто воевал против Джона, и заставил его подписать хартию, а также влиятельнейших епископов, которые, как и он, проявляли беспокойство. Все вместе они отправились в Вестминстер.

Король принял их с величайшим почтением, так как уже тогда Эдмунда многие называли святым. Он был известен своей праведной жизнью. Рассказывали, что в прошлом он несколько лет подряд не спал в постели, да и сейчас обычно проводит большую часть ночи, сидя или стоя на коленях. Его платье было грубым и потрепанным, и он подвергал себя пытке собственного изобретения при помощи веревок со множеством узлов. Он отдавал почти все деньги беднякам, оставляя себе на скромное пропитание лишь ничтожную толику.

Среди церковников, алчущих жизненных благ, вымаливающих себе льготы и скупающих земельные владения, взявших за правило добиваться для друзей и родственников выгодных должностей, чтобы затем те отплачивали своим благодетелям сторицей, Эдмунд слыл редкостным бессребреником. Но его праведный образ жизни заставлял всех относиться к нему с благоговейным страхом, а Генрих, уважающий церковную власть, пожалуй, больше, чем кто-либо из его предшественников на троне со времен Эдуарда Исповедника, и подумать не мог, чтобы не с должным трепетом внимать каждому его слову.

И на просьбу архиепископа о свидании он откликнулся сразу же.

– Милорд! – обратился к королю архиепископ. – Страна пребывает в большом волнении. Губерт де Бург скрылся с помощью противников епископа Винчестерского Ричарда Сиварда и Гилберта Биссета. Они спасли де Бурга и тем самым помешали осуществить злой умысел, который епископ, к общему сожалению, вынашивал в грешной душе своей. Дважды епископ Винчестерский и его приспешники нарушали церковные законы, но все же он по-прежнему у вас в милости.

– Милорд архиепископ, – возразил Генрих, – нарушения эти совершались не по моему приказу.

– Вы призвали жителей Лондона идти на Мертон, – сурово произнес архиепископ.

Генрих струсил. Святые праведники – очень неудобные в общении люди. Сколько им ни угрожай, они не выказывают страха. Да и чем испугать человека, который сам себя истязает и не заботится о жизненных удобствах? А вот обычного смертного и даже монарха такой праведник напугать может.

– Но затем я приказал им разойтись.

– Это правда. Когда лорд Честер указал вам на вашу ошибку, вы осознали ее и раскаялись. А потом тот же поступок повторился. Господин, если вы не удалите от себя епископа Винчестерского, Питера де Риво и их иноземных прихлебателей, мне ничего не останется, как прибегнуть к отлучению вас от церкви.

Генрих побледнел.

– Милорд архиепископ! – проговорил он, заикаясь. – Я… я поступлю, как вы сказали, но…

– Что же, это хорошо, – прервал его праведный Эдмунд. – Но не медлите и на всякий случай припомните, что произошло с вашим родителем. Это будет вам полезно, милорд.

– Я про это помню, – сказал Генрих.

– И никогда не забывайте. Это урок и вам, и всем королям, кто будет править вслед за вами. Королям власть дана Богом и Богом же может быть отнята.

– Я хорошо это усвоил. Я прогоню епископа и всех, кто с ним…

– Вы призовете к себе Губерта де Бурга и помиритесь с ним.

– И это я сделаю. Обещаю, милорд архиепископ.

Оставшись один, Генрих дрожал в страхе. Жутко было даже представить себе, что было бы, если архиепископ решился бы на отлучение.

В скором времени Губерт вновь пришел к власти. Он заметно постарел, но и поумнел тоже. И, главное, понял, что с таким королем, как Генрих, надо быть всегда настороже.

ПРИНЦЕССА И ИМПЕРАТОР

Изабелла, супруга Ричарда Корнуолла, ждала ребенка, и ее свояченица Элеонор, овдовевшая после смерти Уильяма Маршала, теперь почти неотлучно находилась при ней.

Элеонор догадывалась, что что-то не так с Изабеллой и длится это довольно давно. Бедная Изабелла! Она была так счастлива в первый год своего замужества, хотя постоянно возникали толки по поводу разницы в возрасте ее и супруга. Жене не пристало быть старше мужа.

А какая приятная атмосфера царила в Берхемстеде, где поселились новобрачные! Элеонор все здесь нравилось. Ее принимали как дорогую гостью и как задушевную подругу. Вероятно, так получилось потому, что Изабелла, подобно ей, вышла замуж, будучи еще ребенком, так же овдовела, а затем обрела великое счастье. Повезет ли так Элеонор?

Изабелла очень желала этого своей родственнице и подруге. Она говорила:

«Женщина в первый раз выходит замуж, чтобы угодить своей семье, а вторично ради себя. Она заслужила право на счастье».

Общение друг с другом доставляло обеим радость. Ричард редко бывал дома. Его частые и долгие отлучки, конечно, были необходимы. Все большая ответственность возлагалась на него как на брата короля одновременно с падением престижа Его Величества.

Размолвка Ричарда со старшим братом и завязавшаяся дружба с баронами прибавили ему популярности. Он стал влиятельнейшей персоной в стране.

Изабелла постоянно делилась с Элеонор своими думами о Ричарде. Иногда, разумеется при закрытых дверях и по большому секрету, она признавалась подруге, что хотела бы видеть Ричарда на троне вместо нерешительного, не уверенного в себе Генриха. Элеонор придерживалась того же мнения.

Но была одна вещь, которую Элеонор заметила, но долгое время не говорила ничего об этом Изабелле. Эту щекотливую тему должна была затронуть сама Изабелла, если, конечно, она пожелела бы обсуждать ее с Элеонор.

Ричард все реже навещал замок, а когда все-таки он там появлялся, то выглядел слишком уж равнодушным и не таким, как раньше. Исчезли его былая пылкость и воодушевление при встрече с возлюбленной.

Изабелла страдала. Испуг и растерянность ясно читались в ее огромных трогательных глазах. Она все больше старалась заниматься своей внешностью, но делала это как-то неумело и даже, наоборот, портила свой внешний вид. Странно, смешно и жалко подчас было на нее смотреть. А ведь она была по-прежнему красива.

Все надежды ее в то время сосредоточились на ребенке, которого она, как ей казалось, уже снова носила под сердцем. Элеонор знала, что Изабелла молит Бога даровать ей сына. Рождение сына могло вновь сблизить супругов. Но из суеверного страха Изабелла пока молчала о своей очередной беременности.

В начале того года Ричард приехал в Берхемстед и задержался там на несколько дней. По всему было видно, что у него что-то на уме. Изабелла об этом не заговаривала, но Элеонор была уверена, что ее подруга тоже заметила его странную озабоченность.

К удивлению Элеонор, Ричард затеял разговор именно с ней, и предметом разговора была как раз его супруга. Он старался объяснить Элеонор причины своего беспокойства. Она вышла с ним в сад, о чем он попросил ее, и, как она поняла, с целью, чтобы никто их не подслушал.

– Элеонор, – начал Ричард разговор с сестрой, – ты много времени проводишь с Изабеллой.

– Да, братец, нам приятно быть вместе.

– Хорошо, что ты здесь. Ведь вы с ней очень близкие родственницы, можно сказать, вас связывают двойные узы. И через твоего покойного мужа, и через меня ты в родстве с Изабеллой. Сомневаюсь, что вы болтаете лишь о рукоделии и о прочих пустяках, когда остаетесь вдвоем.

Элеонор подтвердила, что они беседуют и на другие темы.

– Изабелла очень рада, что я составила ей компанию. Ведь ты столь часто отсутствуешь, брат.

– Так надо, – поспешно откликнулся Ричард.

– А мы и не думаем иначе.

– «Мы»? – переспросил Ричард. – Ты хочешь сказать, что Изабелла тоже думает, что мое отсутствие необходимо? – Он замялся. – Элеонор, вот о чем я хотел тебя спросить… Как ты считаешь… Изабелла будет очень горевать… если… если…

Сердце Элеонор едва не остановилось. Она была уже достаточно взрослой, чтобы понять, что происходит.

Сначала была взаимная страсть – романтичная, прекрасная, и вот страсть остыла, любовь ушла… И не Изабелла разлюбила мужа, а он охладел к ней. И то, как горячо он берется доказывать необходимость своих частых отлучек, выдает его с головой. Не так уж необходимы эти частые отъезды. На самом деле ему уже скучно здесь.

– О чем ты толкуешь, Ричард? – спросила Элеонор.

– О том, что моя жизнь с Изабеллой не сложилась так благополучно, как я надеялся.

– Неправда, Изабелла обожает тебя.

– Пойми, сестричка, мне нужен сын. Я должен иметь наследника.

– У вас же рождались дети!

– Да, но никто из них не выжил. Маленький Джон умер, едва появившись на свет, а наша крошка Изабелла прожила меньше года. Я уже предвижу, что мы обречены остаться без детей. Изабелла ведь немолода.

– Но и не так стара, чтобы не выносить и не родить еще ребенка. У тебя обязательно будут сыновья, Ричард!

– Не уверен. Мне как-то тревожно. Тебе известно, что у меня с покойным Гилбертом де Клером кровное родство?

– Но очень дальнее, Ричард!

– В четвертом поколении… Но на такую кровную близость, как наша, Господь смотрит неодобрительно.

– Не думаю, что Господь рассердился, узнав о вашей женитьбе. Изабелла такая хорошая женщина…

– Элеонор, ты рассуждаешь как дитя.

– Что… что ты собрался предпринять? – Она чуть не заплакала.

– Если ты обещаешь ничего не говорить пока Изабелле, я тебе скажу.

– Говори, я обещаю молчать.

– Я послал Папе Римскому запрос – могу ли я рассчитывать на развод?

– О Ричард! Ты разобьешь ей сердце!

– Пусть так, но это все же лучше, чем прогневить Всевышнего. Я чувствую, что он недоволен нами, он предупреждает нас. Иначе почему мои дети так скоро умирают? – Многие дети умирают в младенчестве.

– Но мужчина моего положения должен иметь сыновей.

– У некоторых мужчин и повыше тебя рангом их нет и не предвидится, – осмелилась заявить Элеонор.

– Говорят, что это расплата за дурные деяния в прошлом и наши, и наших предков. Гнев Божий можно отвратить, только искупив грех и покаявшись. Безвинные младенцы гибнут из-за меня. Пока не поздно, я должен внять гласу Господнему.

– И ты ничего еще не сказал Изабелле?

– Я жду, каков будет вердикт Папы.

– А если он разрешит развод?

– Тогда ты все объяснишь Изабелле и… как-нибудь ее утешишь. Договорились, сестрица?

Элеонор было так тяжело, что она больше не могла продолжать разговор с братом. Ей не терпелось остаться одной и все обдумать.

Элеонор поднялась в свою спальню и легла на кушетку. Вот как бывает! Прекрасная поэма о возвышенной любви осталась незавершенной. Нет, почему же? Ричард сочинил ей печальный конец и вот-вот поставит в поэме точку.

А как Элеонор завидовала Изабелле! Но оказалось, что волшебный замок выстроен на песке, и первая же волна смыла его.

Изабелла была права. Она слишком стара для Ричарда. Сейчас он это осознал, хотя еще недавно не хотел никого слушать.

Теперь он ищет предлог, чтобы отделаться от нее. Когда он твердит о каком-то кровном родстве в четвертом поколении, то признается, что она ему просто надоела.

Какая жестокая расплата за любовь! За то, что женщина посмела сама себе выбрать второго мужа, не вкусив счастья и радости с первым.

Никто не считал их подходящей парой – никто, кроме самого Ричарда. Предсказывали, что он скоро оставит ее и женится на ком-нибудь еще. Вероятно, он уже решил, на ком…

Бедная Изабелла! Как печальна твоя судьба! И худшее еще ждет тебя впереди. Как ты нуждаешься в утешении! Но где найти слова, способные смягчить твою боль?

Ричард покинул их на следующий день, и все пошло своим чередом, но, прежде чем он получил ответ из Рима, Изабелла окончательно уверилась, что она вновь беременна.

Когда новость дошла до Ричарда, он тут же примчался в Берхемстед. Элеонор удивил его радостный настрой. Он вел себя необычайно нежно с Изабеллой, как уже давно не бывало, хотя сразу же объявил, что не может задержаться надолго.

Элеонор, дождавшись случая поговорить с ним наедине, спросила, есть ли новости из Рима. Он сказал, что есть и что Папа против развода.

– И что дальше? – поинтересовалась Элеонор.

– Я думаю, что буду продолжать жить в браке с Изабеллой, но, если ей не удастся родить мне сына, я снова примусь за хлопоты.

– Боже! Даруй ей сына! – воскликнула Элеонор.

Она была рада, что Изабелла не знает, сколь многое зависит от того, родится ли у нее здоровый мальчик и выживет ли он.

В этот приезд Ричарда в замке все были веселы.

Однако Изабелла вскоре заметила, что Элеонор как-то изменилась.

– Что с тобой происходит? – спросила Изабелла. – Ты стала совсем другая.

– Как это понять? – Элеонор в притворном недоумении пожала плечами.

– Ты стала жестче… серьезнее… не такой наивной, как была. Иногда ты высказываешься даже… как-то цинично.

– Вероятно, я взрослею.

– Надо бы нам начать подыскивать тебе мужа.

Лицо Элеонор сделалось суровым. Она твердо сказала:

– Я больше не хочу выходить замуж.

Изабелла улыбнулась.

– Напрасно. Это такое чудное время – когда ожидаешь замужества… и потом… после венчания… Конечно, бывают и горькие минуты… и разочарования. Я думала, что моя душа умрет и не воскреснет, каждый раз, как умирал мой ребенок. Но сейчас, как видишь, я снова ожидаю дитя, и все у меня хорошо.

«Так ли уж хорошо?» – с грустью подумала Элеонор.

В одну из своих поездок по стране Эдмунд Рич, архиепископ Кентерберийский, навестил Берхемстед.

Изабелла была рада видеть его. Она хотела устроить в честь приезда архиепископа большой прием, но это не соответствовало его вкусам и привычкам. Он также отказался от лучших покоев в замке, приготовленных для него.

Он проводит большую часть ночи коленопреклоненным, – так было сказано Изабелле, – а остальное время сидит на стуле, размышляя о божественных материях. Поэтому ему требуется не спальня, а просто уединение.

Изабелла попросила архиепископа благословить ее и будущее дитя, и он с готовностью это сделал, хотя не преминул добавить, что она нуждается именно в Божьем благословении, а не скромного служителя Его.

Скромность архиепископа была самой поразительной и самой известной чертой его характера. Изабелла поделилась с Элеонор своим восхищением этим человеком и надеждой, что пребывание столь святого старца в такое время под одной с ней крышей уже есть добрый знак. Она уверилась, что у нее непременно родится мальчик и этот ребенок выживет.

Архиепископ передал Элеонор, что хотел бы видеть ее, и она пришла в комнату, где он собирался провести ночь. Помещение было освобождено от лишней мебели, только на стене висело большое распятие, доставленное слугами архиепископа.

Элеонор опустилась на колени рядом с праведником и вознесла вместе с ним молитву Всевышнему. Затем он спросил у нее, как обстоит дело со здоровьем Изабеллы. Элеонор ответила, что иногда состояние Изабеллы внушает ей опасения.

– Заботься о ней, – сказал он. – Очень важно, чтобы ребенок, вынашиваемый ею, остался жить.

Разумеется, архиепископ знал об обращении Ричарда к Папе Римскому, которое, несомненно, не миновало его и было им прочитано. Поэтому он так беспокоился о супруге брата короля, о ее самочувствии и дальнейшей судьбе.

– Милорд архиепископ, – обратилась к старцу Элеонор, – обещаю сделать для леди Изабеллы все, что в моих силах.

– Будь с ней рядом постоянно, пока не родится ребенок, а также и после. Постарайся радовать ее, чем сможешь, ей это очень нужно.

– Я и намеревалась так поступать.

Он не смотрел на Элеонор. Взгляд его был устремлен вверх, на распятие, ладони молитвенно сложены. Она тоже не могла отвести взгляд от распятия на голой выбеленной стене, которая сейчас будто светилась.

– Дитя мое, – тихо сказал Эдмунд, – может быть, недолго осталось ждать того дня, когда брат твой король найдет тебе супруга.

Вспомнив о Ричарде и Изабелле, она вскрикнула:

– Нет!

– Мысль о супружестве тебе не по душе?

Элеонор кивнула.

– Ты была очень молода, когда стала женой в первый раз. Неужто это настолько отвратило тебя от супружества, что ты не желаешь второго брака?

– Вероятно, милорд, то, что я узнала о брачных узах, внушило мне уверенность, что я буду счастливее, избежав их.

Между ними возникло взаимопонимание, ибо он догадался, что она имеет в виду романтическую страсть Ричарда и Изабеллы, которая так скоро сменилась отчуждением.

– А не хочешь ли ты, дочь моя, принять обет безбрачия?

– Да, милорд.

– Вот как! Что ж, это возможно… со временем. А ты уверена, что именно таково твое желание?

Распятие приковывало ее взгляд. Оно все больше наполнялось живым огнем и все больше излучало света.

Кто-то незнакомый ей, но поселившийся в ее душе, произнес за Элеонор ее голосом:

– Да. Таково мое желание.

Она услышала эти сказанные ею слова как бы со стороны.

Архиепископ взял ее за руку.

– Значит, ты отдала себя служению нашему Господу? – сказал он. – Через меня ты передала Ему свое обещание. Я знаю, что ты еще не готова, но твое время придет. А до той поры оставайся здесь с Изабеллой, береги ее, ухаживай за ней. Она нуждается в тебе. И этим ты лучше всего послужишь Всевышнему. А время твое скоро придет, – повторил он еще раз.

– Да, милорд, – сказала Элеонор.

Эдмунд Рич отбыл из замка и продолжил свое путешествие по Англии.

С его отъездом Элеонор охватила тревога. В присутствии Рича она ощущала его гипнотическое влияние. Он как бы внушил ей, что она желает действительно запереть себя в келье, отгородиться от внешнего мира. Но сейчас она уже не была так уверена в этом.

В ноябре родился ребенок Изабеллы, и, ко всеобщему ликованию, это был здоровый мальчик. Все в доме радовались, улыбались и были безмерно счастливы.

Малыша нарекли Генрихом.

Явился Ричард. Он сиял от радости. Его маленький сын во всех отношениях был образцовым малышом. Он громко, требовательно кричал, улыбался отцу, матери и всем вокруг, сверкал глазенками и, кажется, сам очень радовался своему появлению на свет.

Ричард, по всей видимости, заново влюбился в Изабеллу.

Элеонор думала: быть замужем, иметь детей – это ли не истинное счастье?

Маргарет Биссет была в отчаянии. Она знала, разумеется, что всему приходит конец, наступит день, когда найдется подходящий супруг для ее подопечной, и им придется расстаться. Маргарет не представляла, как она будет жить без принцессы Изабеллы.

То, что забирали от нее других девочек, причиняло каждый раз ей душевную боль, но казалось, что судьба все же милостива к ней и ее принцессе, ибо все затеваемые королем свадебные проекты по поводу Изабеллы по разным причинам кончались ничем.

Маргарет иногда даже вместо того, чтобы радоваться, возмущалась:

– Куда смотрят эти заносчивые мужчины? Как они смеют отказываться от брачных договоров с моей девочкой!

Это означало лишь, что король и его советники – бездарные торговцы и не умеют так представить ее обожаемую принцессу, как она того достойна. Да, воистину женская логика противоречива. Маргарет очень хотела, чтобы принцесса Изабелла оставалась при ней вечно, но и обижалась на ее женихов за то, что они меняли свое решение.

Изабелле скоро должно было исполниться двенадцать. Или король вообще не хочет выдавать ее замуж, или он должен предпринять что-то в ближайшее время!

Поэтому особого удивления очередной вызов Изабеллы к королю не вызвал.

Принцесса разделяла желание Маргарет не разлучаться с воспитательницей как можно дольше. Войдя в приемный зал, она хмуро приветствовала короля, затем поклонилась младшему брату, так как Ричард в этот день навестил королевский двор.

Генриха уже нельзя было назвать молодым, но в свои двадцать семь лет он еще не имел супруги. Другие члены семьи – Ричард и Джоанна – уже вкусили радостей брака, так же как и Элеонор, успевшая овдоветь.

Генрих сказал:

– Хорошие новости, сестренка. Давайте все вместе помолимся, чтобы наши надежды оправдались.

Она поняла, что ужасное событие произошло – ей нашли мужа. Она ждала, что еще скажет король.

– Ты получила самое завидное предложение. Император германский Фридрих Второй просит твоей руки.

– Император? Германский?

Генрих улыбнулся.

– Гляди, Ричард, как обрадовалась наша сестренка! Да, девочка, тебе выпал счастливый жребий и великая честь оказана тебе… Хотя, несомненно, германцы согласятся, что великая честь оказана их императору – ведь он женится на сестре короля Англии!

– Фридрих это оценил, – вмешался Ричард, – я слышал из его собственных уст, что он мечтает породниться с нашей династией. Он торопит со свадьбой.

Изабеллу пробрала дрожь. Понятно, почему он спешит. Он глубокий старик. Еще десять лет тому назад состоялось обручение с его сыном, но тогда почему-то все сорвалось.

– Он будет добр к тебе, – успокоил ее Ричард. – В брачной жизни Фридрих приобрел большой опыт. Тебе нечего бояться, Изабелла.

– А сколько раз он был женат?

– Он овдовел дважды, но мечтает о третьем браке… и без промедления.

– И когда я должна ехать?

Ричард вышел вперед и ласково положил руку на плечико сестры.

– Все свершится не так скоро. Еще множество дел надо утрясти и множество документов предстоит подписать. Император выслал навстречу тебе графа Брабантского и архиепископа Кельнского. Они доставят тебя к жениху. Подождем их прибытия.

Генрих вгляделся в лицо девочки.

– Ты не выглядишь такой довольной, как мы ожидали.

– Грустно покидать родную страну.

– Я тебя понимаю… но таков удел всех принцесс. Не хочешь же ты провести всю жизнь в обществе Маргарет Биссет?

– Милорд! Брат мой! – воскликнула Изабелла. – Прошу только об одном… разрешите мне взять с собой Маргарет!

Братья переглянулись. Ричард первым нарушил молчание.

– А почему бы и нет? – сказал он. – Тебе же положена свита. Если ты так привязана к своей старой служанке, то отправляйся с ней.

Вмешательство Ричарда явно задело Генриха. Девочка уже достаточно изучила характер своего старшего брата, поэтому она поспешно произнесла:

– Если такова будет воля короля. Я полагаюсь во всем на Его Величество. Я знаю, что у нашего короля доброе сердце, а мое сердце будет разбито, если я покину Англию без Маргарет Биссет.

Умная речь сестренки воодушевила Генриха:

– О моя маленькая Изабелла! Конечно, я разрешу Маргарет Биссет сопровождать тебя.

– Маргарет надо внушить, чтобы она была осторожна и вежлива с императором, иначе он тут же отошлет ее обратно, – предупредил Ричард.

– Она никогда себе этого не позволит, зная, какова будет расплата за любой ее проступок, – страстно убеждала братьев мудрая не по годам девочка.

– Что ж, раз все решено, тогда займемся другими делами… а их у нас невпроворот, – сказал Генрих. – А ты отправляйся, Изабелла, к Маргарет Биссет и скажи ей – пусть укладывает дорожные сундуки.

Изабелла с достоинством удалилась из парадного зала, но по коридорам и лестницам помчалась со всех ног и упала в объятия Маргарет.

– Ну что, дорогая? – воскликнула Маргарет. – Что они тебе сказали?

– Ты поедешь со мной, брат обещал мне!

– Какой брат? Старший или младший?

– Оба.

– А куда мы поедем?

– В Германию… к императору.

– К старику? Что ж, это не так уж плохо, я опасалась худшего. Старики добрее, чем молодые жеребцы. И к тому же мы не расстанемся.

– Если они надумают разлучить нас, я наотрез откажусь от этого брака!

«Бедное дитя! – подумала Маргарет. – Неизвестно, что тебя ждет».

Но королевское разрешение сопровождать невесту вдохнуло в нее новую жизнь.

После ухода Изабеллы Генрих возобновил беседу с младшим братом:

– Будем надеяться, что я наконец-то подобрал ей муженька.

– Бедняжка! Ей предстоит жестокое разочарование, хотя будем надеяться, что ничего плохого с нашей сестрой не случится. Если бы наша мамочка не выгнала Джоанну из Франции в свое время, Изабелла стала бы женой Александра Шотландского. Кстати, как дела у Джоанны?

– Не очень хорошо. И так было с первого дня ее пребывания там. Она постоянно хворает. Но виновен не муж, а тамошний суровый климат.

– Мне жалко и Джоанну. В Лузиньяне она бы цвела.

– Наша мать решила по-другому.

– Наша мать! Что она сделала для нас? Отдала себя Лузиньяну и предала нашу семью.

– А разве могло быть иначе, если нашего отца она ненавидела? Лузиньян все время был у нее на уме. Из-за этого мы навсегда распрощались с нашими французскими владениями.

– Наступит день, Генри, когда мы отвоюем их обратно.

– Я уже пытался…

– Негодными средствами. Надо заиметь надежных и могущественных союзников.

– Жаль, что ты так невыгодно женился.

– Это была ошибка, я ее признаю.

– Зачем тебе понадобилась эта старуха?

– Изабелла и сейчас красивейшая из женщин.

– Была красивейшей. А через год станет старухой.

– Не знаю, как тебе объяснить, брат. Я был очарован. Я влюбился. Мы с тобой оба, кажется, не так уж счастливы в любви… и в супружеской жизни наша семья не очень удачлива. Смотри, Генрих… Джоанна в Шотландии… вроде бы все хорошо, но она хворает, Элеонор овдовела уже в раннем возрасте…

– Продолжим список… – буркнул король. – Ты зачем-то женился на старухе.

– А ты вообще не женат.

Генрих сжал губы. Он хотел жениться. Настало время произвести на свет наследника престола. Чем он провинился, если все переговоры ни к чему не привели? Он сам не понимал, почему отцы и опекуны невест ему отказывали. Разве он не король Англии? Любой монарх должен считать за честь породниться с ним. Однако все попытки его были пока безуспешны. Скоро в народе заговорят, что с королем Англии не все в порядке.

– Элеонор надо вернуть ко двору, – сказал Генрих. – Мы подыщем ей мужа.

– Они с Изабеллой большие друзья.

– У Элеонор есть более важные обязанности, чем сидеть как курица на яйцах и успокаивать твою женушку, пока ты ищешь любовных приключений на стороне.

– Если такова воля Вашего Величества. – Ричард отвесил глубокий поклон.

Генрих усмотрел в этом иронию, обозлился, но сдержался.

– Скажи сестре, чтобы явилась ко двору немедленно. И, кстати, сообщу тебе… Я намерен вскоре жениться.

– Как я рад это услышать! Вся страна возликует. Ты выполнишь свой долг перед Англией.

– Незачем повторять то, что мне известно. Архиепископ уже прожужжал мне все уши…

– А какую леди ты намерен осчастливить?

– Дочь графа Прованского. Старшая его дочь, Маргарет, да будет тебе известно, замужем за королем Франции.

– Великолепно. Кто бы мог подумать! Какой удар… по всем врагам нашим, какой умнейший ход! Графу Прованскому нелегко будет усидеть на двух стульях, отдав двух дочерей в жены двум королям.

– Это вынудит его быть нейтральным, а нам того и надо, братец. Не так ли? Думаю, я наконец дождался своего часа и утру нос всем подлым говорунам. Я намерен подарить Англии наследника как можно скорее.

– Будем молиться, чтобы это свершилось.

– Но сначала надо жениться. Я потороплюсь со свадьбой, как только соответствующие договора будут составлены.

– Заранее поздравляю вас, король мой и брат мой. – Ричард поклонился. – Да сопутствует вам удача в вашем браке.

– Больше, чем тебе… в твоем, – поблагодарил король не без доли ехидства.

Прекрасным майским днем принцесса Изабелла в сопровождении братьев и сестрицы Элеонор отправилась в путешествие до морского порта Сандвич. Они проследовали через Кентербери, чтобы испросить благословения у святого Томаса, и далее в Сандвич, где Изабелла, встреченная графом Брабантским и архиепископом Кельнским, должна была сесть на корабль и доверить себя морской стихии.

Маргарет Биссет была рядом с ней, так что девочка не чувствовала себя одинокой. Она знала, что Маргарет тревожится за нее, что мысли ее заняты только одним – какой человек поджидает ее ненаглядную голубку там, за морем? И будет ли он ей хорошим мужем?

Бабочки с ярко-оранжевыми крылышками порхали над лугами среди майских цветов, берега полноводных ручьев пестрели цветами. Кусты боярышника покрылись белыми гроздьями, и легкий ветерок разносил их аромат.

Изабелла глубоко вдохнула сладкий, напоенный цветочными ароматами воздух и сказала с грустью:

– Какую прекрасную страну мы покидаем!

– Может быть, та страна, куда мы едем, еще прекраснее.

– Прекраснее, чем Англия? Нет, это невозможно. Родина всегда ближе к сердцу!

– Но Германия станет нашим домом, дитя мое, и мы научимся ее любить.

– Я каждое утро, просыпаясь, благодарю Господа за то, что ты едешь со мной!

– Моя благодарность Всевышнему за эту милость не меньше твоей, драгоценная моя девочка!

Раз они вместе, то почти не о чем горевать. Так думала и госпожа, и служанка.

Элеонор ехала бок о бок с молодым человеком на вид лет на шесть старше ее. Он был красив, обладал приятными манерами и умел так легко и живо поддерживать беседу, что его общество доставляло ей истинное удовольствие. Ни с кем из знакомых мужчин ей не было прежде так легко.

Элеонор начала подумывать, что, запершись в замке со свояченицей и удалившись от королевского двора с его развлечениями, она многого себя лишила.

Молодой рыцарь сообщил ей, что зовут его Симон де Монфор и что отец его – тот самый Симон де Монфор л'Амори, который приобрел славу, воюя с альбигойцами.

Король по-доброму отнесся к младшему де Монфору и вернул ему земли, когда-то принадлежавшие его отцу. Симон получил то, чего добивался давно, – надежное убежище в Англии, а также расположение короля.

Элеонор была рада услышать, что он дружит с Генрихом. В свою очередь она рассказала ему о себе, о своем замужестве с Уильямом Маршалом и о том, что уже вдовеет несколько лет.

Он выразил удивление по этому поводу. Как ей позволили оставаться без мужа столько лет?

– О! – воскликнула она. – Я решила не выходить замуж вторично, если, конечно, это будет зависеть от меня.

Симон де Монфор посмотрел на нее с добродушной усмешкой.

– Если вы так непреклонны, значит, у вас хватит характера добиться, чтобы решение действительно зависело от вас.

Это высказывание произвело на Элеонор глубокое впечатление. Неужели у нее есть характер? Раньше она этого за собой не замечала. С Уильямом Маршалом она вела себя кротко и послушно, но ведь тогда она была почти ребенком.

Симон де Монфор помог ей сделать для себя некое открытие. Она уже стала взрослой, она превратилась в женщину, живущую своим умом.

Изабелла и Маргарет Биссет простились с теми, кто сопровождал их до Сандвича, сели на корабль и поплыли в Антверпен.

Четыре дня, проведенных в море, были не из приятных, и Изабелле некогда было размышлять о том, что ее ждет впереди. Но в одном она уже успела убедиться – нет ничего ужаснее, чем морская стихия.

Когда наконец они ступили на твердую землю, они узнали от встречающих их людей о заговоре, затеянном французами с целью похитить Изабеллу и помешать ее браку с императором.

Им пришлось укрыться на постоялом дворе, где Изабеллу выдали за юную дворянку, путешествующую ради собственного удовольствия с гувернанткой, а затем под покровом темноты их вывели за пределы городских стен.

Только через несколько дней они со вздохом облегчения убедились, что им на самом деле удалось перехитрить злоумышленников. К тому времени Фридрих выслал им навстречу вооруженный эскорт, и уже под его охраной они добрались до Кельна.

Пребывание в этом городе затянулось надолго, потому что далее следовать было очень опасно, так как император вел ожесточенную войну со своим сыном, причем, по странному совпадению, с тем самым, которого прочили когда-то в мужья Изабелле.

Принцесса и Маргарет прожили в Кельне целых шесть недель и, таким образом, получили возможность освоиться в чужой стране.

Наконец прибыл император и ласково приветствовал свою молодую невесту. Он восхитился ее красотой, юной непосредственностью и очарованием и объявил во всеуслышание, что доволен безмерно.

Нежно обняв девочку, он шепнул ей на ухо, что полон решимости оберегать ее и заботиться о ней. Маргарет услышала это и не удержалась от радостного возгласа. Ей пришлось по душе такое обращение императора с ее драгоценной подопечной. Слава Богу, что братья не отдали ее любимицу в руки какого-нибудь бесстыжего молодого наглеца. Старый император и сам не обидит свою юную жену, и никому не даст ее в обиду.

Свадебная церемония была пышной и продолжалась четыре дня, так как император желал показать своим подданным, насколько он удовлетворен заключенным браком.

Изабелла обнаружила, что замужество – не такая уж отвратительная вещь, как ей казалось. Император, очарованный свежестью и невинностью супруги-девочки, больше всего беспокоился о том, чтобы как-нибудь ненароком не напугать ее. Он сказал, что полюбил ее с первого взгляда и что красота ее превзошла все его ожидания. Даже на портрете, который ему заранее показали, она не выглядела такой очаровательной, как в жизни.

Теперь Изабелла – самое ценное его сокровище. И нет у него большего желания, чем служить и угождать ей. Однако он предложил отправить обратно всех ее английских слуг, и, когда она это услышала, ужас охватил ее.

Она припала к его ногам, горько зарыдала, а после того, как император поднял ее и ласково спросил, чем огорчена его женушка, у Изабеллы вырвалось:

– Маргарет Биссет всю мою жизнь была со мной рядом! Я не в силах с ней расстаться… Если вы отошлете ее, я уже никогда не буду счастлива.

Тогда император поцеловал ее и сказал, что, хотя он и намеревался отослать всех английских слуг на их родину, он докажет ей свою любовь тем, что разрешит Маргарет остаться, пока Изабелла в ней нуждается.

После этих слов Изабелла, нарушив весь церемониал, кинулась ему на шею и пылко расцеловала старика.

– Кажется, ты уже полюбила своего императора, – сказал он с улыбкой.

– Да-да! – ответила она с готовностью. – Вы так добры ко мне!

– И ты сможешь стать счастливой здесь, со мной, девочка моя?

– Да, если вы не заберете у меня Маргарет.

– Значит, Маргарет останется с тобой, – положил конец разговору император.

Он настолько был увлечен своей юной супругой, что проводил с нею почти все время, забросив свои государственные дела.

Он отвез ее в свой дворец Хагенау и окружил всевозможной роскошью. Обстановка ее покоев превосходила своим великолепием все то, что она видела до сих пор. Император подарил Изабелле столько драгоценностей, что она согнулась бы под их тяжестью, если бы надела все сразу. В шелка и бархат были облачены прислуживающие ей слуги, и она сама придумывала фасоны для их костюмов. Любые блюда из мяса, дичи и рыбы и редкостные вина подавались к столу, чтобы угодить ее вкусу. Для императора была невыносима даже сама мысль, что кто-то может общаться с ней, видеть ее, когда его нет рядом, поэтому он почти не расставался с ней.

Маргарет тоже всегда была поблизости, как и в прежние времена, во дворце у Генриха. Ради Изабеллы император и к Маргарет относился по-доброму.

Слух о великой любви императора к своей супруге разошелся по стране.

Своим чередом Изабелла забеременела, и ей было предложено из множества доставленных во дворец товаров выбрать то, что ей понравится для будущего младенца. Маргарет вызвалась сама изготовить детское приданое, и радостно им было вдвоем шить крохотные, трогательные распашонки и чепчики и толковать о том, кто у Изабеллы родится – мальчик или девочка.

Лелеемая любящим мужем, Изабелла на то время добровольно отгородилась от внешнего мира, словно в волшебной, украшенной шелками пещере. Маргарет постоянно была с нею, и они играли в загадки и другие любимые Изабеллой игры. За исключением визитов императора, все было, как в детстве, и она не чувствовала себя пленницей.

У нее родилась дочь. Если император и был разочарован, то не высказал этого вслух, хотя она и знала, что он предпочел бы мальчика. Когда она в шутку сказала Маргарет, что назовет девочку в ее честь, а потом упомянула об этом в разговоре с императором, он не возразил.

Итак, девочку окрестили Маргарет, и старая гувернантка души не чаяла в своей тезке. Изабелла однажды даже с обидой сказала, что малышка отняла у нее няню.

– Какие глупости! – вскричала Маргарет. – В моем старом сердце столько любви, что хватит на вас обеих.

Такая приятная жизнь текла сама собой – менялись лишь золоченые клетки, в которых обитала Изабелла. Императору понадобилось навестить своих подданных в Италии, и он повез жену в Ломбардию вместе с малышкой, старой Маргарет и десятком служанок.

Там она переезжала из одного роскошного дворца в другой, и везде были пленительные сады и высокие стены вокруг, и только император имел туда доступ. Он не позволял никому даже издали любоваться своей супругой.

В Ломбардии у Изабеллы родился сын. Она дала ему имя Генрих в честь своего старшего брата, а император сказал, что никогда в жизни не был так счастлив.

Это была немного странная жизнь, но никто не назвал бы ее безрадостной.

Преклонных лет император и его цветущая молодая красавица жена, стали персонажами множества легенд, сложенных в тех краях.

ЭЛЕОНОР И СИМОН ДЕ МОНФОР

Элеонор была влюблена.

Самым заметным, самым умным и красивым мужчиной при дворе ее брата был, конечно, Симон де Монфор. Генрих тоже любил его, в чем она, к радости своей, успела убедиться. Но у Симона было много врагов. Она жила в страхе, что однажды они нападут на него.

Он предупредил ее сразу же:

– Англичане считают меня французом, французы – англичанином. И тем, и другим я не по душе.

Куда бы она ни отправилась, на прогулку или на охоту, он всегда оказывался возле нее. Иногда, правда редко, они осмеливались ускользнуть от всех и остаться наедине. И тогда Элеонор испытывала истинную радость. Она неслась на коне по густой траве, а чуть сзади нее скакал Симон, и она позволяла ему себя догнать, если он просил:

– Придержите коня, принцесса! Я хочу что-то сказать вам…

И они пускали коней шагом и говорили… говорили…

Симон был авантюристом – так он сам себя называл, а она – сестрой короля. Как странно, что у них нашлись общие темы для разговора, что они так хорошо понимают друг друга!

– Я тоже авантюристка. Иногда я так думаю про себя, – призналась она.

– Вы? Не может быть! Ни за что не поверю. – Почему? Разве все принцессы обречены вести скучную жизнь?

– Вовсе не обязательно. Некоторые принцессы далеко не скучают, – улыбнулся Симон.

– Я как раз хочу быть такой. Я решила жить так, как пожелаю.

Она поведала ему историю своей жизни, а он ей – своей.

Если бы его дед, владетельный граф Монфор и Эвре, не женился на сестре эрла Честера и не получил в приданое за женой богатое поместье, Симон никаких дел с Англией не имел бы.

– Подумайте об этом! Мы бы с вами никогда не скакали рядом по английским лугам.

Он смеялся, глаза его искрились, но ей казалось, что за каждым произнесенным ею и им словом кроется какой-то иной, более глубокий смысл.

– Их сын Симон, – продолжал рассказывать о своей родословной ее спутник, – одно время возглавлял крестовый поход против альбигойцев. К нему перешли титул эрла Честера и половина фамильных владений.

– Вы, значит, сын крестоносца?

– Да. На меня пал отчасти отблеск отцовской славы. Мой старший брат л'Амори передал права на собственность мне, вот я и явился в Англию требовать возврата владений.

– Кажется, дела ваши идут успешно.

– Во всяком случае, ваш брат добр ко мне.

– Да он без ума от вас! И, честно говоря, я могу его понять.

– Это значит для меня больше, чем все королевские благодеяния.

– Не может быть!

– Клянусь!

– Тогда я изменю свое мнение о вас. Я думала, что вы расчетливее.

– Это как покажет будущее, моя дорогая принцесса. Вполне вероятно, вы убедитесь, что я очень расчетлив.

– И как долго придется ждать, когда вы покажете свое истинное лицо?

– Надеюсь, что недолго.

Элеонор ликовала. Ей казалось, что он уже близок к признанию в любви.

В своих чувствах к Симону она уверилась давно.

– Ваш брат определил мне пенсион в четыреста марок. Если к тому же я верну свои владения, то стану просто богачом. Но не забуду тех, кто помог мне на первых порах.

– Королевская пенсия, должно быть, очень важна для вас.

– Не так важна, как выражение глаз сестры короля, когда она смотрит на меня.

– Для здравомыслящего мужчины пенсион в четыреста марок весомее, чем взгляд какой-то женщины.

– Совсем не так, – живо возразил Симон.

И в такие моменты, как этот, она обычно пришпоривала коня и уносилась прочь, потому что была счастлива и ей хотелось мчаться и дышать ветром, в котором ей слышалась песнь любви.

Элеонор старалась раскрыть ему свою душу, объяснить, как она жила раньше.

– Девочкой меня выдали за зрелого Уильяма Маршала. Так поступили потому, что опасались его перехода на сторону французов, а я была еще совсем крошкой.

Она наклонилась и показала рукой почти у самой земли, какого роста тогда была.

Симон улыбнулся и воскликнул:

– Бедное дитя!

– После брачной церемонии муж тут же уехал в Ирландию. Я оставалась в королевском дворце с сестричкой Изабеллой и нашей старой няней Маргарет Биссет. Изабелла теперь германская императрица, и Маргарет живет у нее.

– Вам тоже найдут мужа, не сомневаюсь в этом.

– Я не соглашусь… если это не будет мой собственный выбор.

Симон спросил не без лукавства:

– А когда такой момент наступит, хватит ли у вас сил противостоять братьям?

– У меня достаточно сильный характер. Я хорошо себя знаю.

– Короли, епископы, бароны, лорды… они могут быть очень настойчивы.

– Я тоже могу быть настойчивой. Принцесса, однажды выданная замуж ради государственных интересов, имеет право в следующий раз сама определить, когда и с кем ей идти под венец.

– И вы думаете, вам позволят?

– Я сама себе хозяйка.

– О! Вы, принцесса, столь же дерзки и храбры, сколь и прекрасны. В вас есть качества, которые я больше всего ценю в женщине, – красота и независимость.

– Я рада, что хоть чем-то нравлюсь вам, милорд.

– Надеюсь, что, проводя время со мной, вы не жалеете об этом. Как мне хочется быть вам приятным!

Никто с ней раньше так не разговаривал. Она чувствовала, что в каждой его фразе, в каждом произнесенном им комплименте скрывается признание в любви.

Но возможно ли для нее выйти замуж за человека без состояния? Ведь у него пока нет почти ничего за душой, кроме спорных прав на какие-то владения. А эти права еще нужно доказать. Впрочем, он уже успел заручиться дружбой с королем и завоевать любовь сестры Генриха.

Мало это или много – покажет время. Элеонор одновременно и тревожилась, и сгорала от любопытства. Что скажет братец Генри и как он поступит, когда она заявит ему о своем желании выйти замуж за де Монфора?

Генрих должен был бы быть сейчас более расположен к задушевной беседе и стать снисходительным к порывам влюбленных сердец, потому что сам недавно заимел невесту. Он добился наконец заключения брачного договора, и будущая королева уже жила при дворе.

Элеонор – так ее звали – была очень молода и очень красива. Она приехала из Прованса, чтобы стать английской королевой. Была она немного избалована и капризна и все делала по-своему, но Генрих ничего не замечал, радуясь тому, что у него появилась невеста. Он был так заворожен ее красотой, что совсем размяк и значительно подобрел, это было тотчас всеми замечено в его окружении.

Сестра надеялась найти у «обновленного» Генри понимание и даже сочувствие. Решение она приняла, когда влюбленные в очередной раз оказались в лесу и отделились от всей компании, что стало для них уже привычным и повторялось с таким постоянством, что не могло остаться не замеченным другими придворными.

Симон заговорил с принцессой напрямую:

– Конечно, мало нашлось бы людей некоролевского происхождения, кто бы осмелился просить руки сестры короля.

Но Симон де Монфор с самого начала заявлял, что он человек необычный. Он верил в свою звезду, он собирался, пройдя по жизни, оставить свой след в истории. Он был отмечен печатью Всевышнего – так он считал и так считала Элеонор. Поэтому он мог позволить себе дерзкий поступок.

Он обратился к принцессе на «ты»:

– Ты знаешь, что я люблю тебя.

Она не стала изображать удивление:

– Да, я знаю это.

– И ты любишь меня, – убежденно произнес Симон.

Элеонор не стала отрицать этого.

– Когда мужчина и женщина любят друг друга, их любовь должна увенчаться брачными узами. Согласна со мной?

– Да, – был ее ответ.

– И как мы поступим? – спросил он.

– Мы поженимся.

– А ты готова к этому, Элеонор?

Она протянула ему руку, он ей свою. Их руки соединились в пожатии. Их кони замерли в неподвижности, словно ощущая торжественность момента.

Как светились его глаза!.. Он видел свое будущее.

– Значит, главное решено. Мы должны… – он сделал на слове «должны» ударение, – обвенчаться.

– Да, это решено.

– Боже, как я люблю тебя, Элеонор! – воскликнул Симон. – Ты и я – мы родились друг для друга. Мы оба отважны, не правда ли? Мы готовы взять от жизни все, что пожелаем.

– Только так и надо жить, – откликнулась она.

– Да, ты права. Ну и что дальше? – спросил Симон слегка подзадоривая ее.

– Ты спрашиваешь меня, что дальше? Я тебе отвечу. Мы поженимся.

– Тайно?

– Нет, я оповещу короля.

– Даст ли он согласие?

– Думаю, да… если мы проявим осторожность. Нельзя, чтобы другие узнали… Ричард, лорды… они станут возражать.

– Симон де Монфор и принцесса Элеонор… – задумчиво произнес он. – Конечно, они скажут, что я недостоин брака с тобой.

– Мы оба знаем, что это не так. Я поговорю с братом. Он сам познал, что есть любовь, и будет снисходителен к нам.

– Да, он под башмаком у своей Элеонор. Разумеется, он ее любит, но не так сильно, как я тебя.

– Откуда ты можешь знать? Мне кажется, он ее боготворит!

– Это неразумное дитя? Ею можно любоваться, но не любить. Что она знает о жизни?

– Зато она хорошо знает, как получить от Генри все, что ей хочется. Может, и я добьюсь от брата того же.

Наступило Рождество, и все собрались в Вестминстере. Король был по горло занят приготовлениями к празднеству, желая показать недавно обретенной им королеве, насколько он щедр и гостеприимен.

Элеонор все не решалась подступиться к нему. Ведь если он откажет, это сделает ее брак с Монфором невозможным. Различные варианты возникали у нее в уме. Король мог даже заключить Симона в тюрьму, четвертовать, приказать убить тайком…

Нет, конечно, все это ерунда. Генрих никогда не проявлял чрезмерной жестокости, не поступал подобным образом. На своего отца он в этом не походил. Он был человеком миролюбивым.

И все же она понимала, что сильно рискует. Разговаривая с Симоном, она ощущала себя полной отваги и храброй до безрассудства, но вдали от него к ней возвращалось чувство реальности.

Ей пришло в голову, что есть человек, с которым она могла бы без опаски посоветоваться. Сестрица ее Джоанна жила при Вестминстерском дворе еще с сентября, после паломничества в Кентербери вместе с королем Генрихом и со своим мужем Александром. Король Александр сейчас уже вернулся к себе в Шотландию, но Джоанна задержалась, чтобы встретить праздник в кругу семьи.

К ней и обратилась Элеонор за советом, когда сестры встретились на Рождество. Занятая своими собственными переживаниями, Элеонор все же не могла не заметить, как бледна ее старшая сестра. Бедная Джоанна, казалось, таяла на глазах. Она придумывала предлог за предлогом, чтобы подольше задержаться в Англии, но и это не помогало ей. Несколько недель она провела, не выходя из своей спальни, и с ужасом ждала дня, когда ей все-таки придется уезжать в Шотландию.

Рядом с ней Элеонор выглядела цветущей, и ей было немного стыдно, что она занимает больную сестру своими проблемами.

Элеонор спросила с участием, как Джоанна себя чувствует.

– Мне лучше, – заверила ее Джоанна. – Так всегда бывает, когда я попадаю в Англию.

«Как мне жалко ее!» Элеонор преисполнилась сочувствием к сестре, но тут же подумала, что за Симоном она бы последовала с радостью куда угодно. Ясно, что бедная Джоанна не испытывала подобных чувств к Александру.

– Я хочу кое-что сказать тебе, Джоанна, но только под секретом, под большим секретом… Мне нужен твой совет.

Джоанна улыбнулась сестре:

– Буду рада помочь, если смогу, ты же знаешь.

Элеонор кивнула:

– Я влюблена и хочу выйти замуж.

Джоанна сразу встревожилась:

– Многое зависит от того, кто он. Сочтут ли его подходящим мужем для тебя?

– Для меня он единственный на свете, кто мне подходит.

– Я не это подразумевала, Элеонор.

– Я знаю. И могу предположить, что он как раз тот человек, кого назовут совершенно неподходящим.

– О, моя бедная, несчастная сестричка!

– Не называй меня так, я совсем не бедная и не несчастная, раз Симон любит меня!

– Симон?

– Симон де Монфор.

Джоанна, нахмурившись, сдвинула брови.

– Не сын ли он того полководца, который воевал с альбигойцами?

– Да, он его сын. Мы собираемся обвенчаться – и неважно, что про нас будут говорить. Если мы уедем во Францию… если мы сбежим отсюда…

Элеонор подняла глаза на сестру и увидела, что Джоанна смотрит на нее с искренним восхищением.

– Ты права, Элеонор, – сказала Джоанна, просветлев. – Если ты любишь… и он любит тебя, не позволяйте никому встать у вас на пути. Первый раз тебя выдали замуж насильно по государственным соображениям, теперь свобода выбора за тобой.

Элеонор потянулась к сестре и обняла ее. Хрупкость Джоанны поразила Элеонор, но в глазах сестры она углядела огонь.

– Боюсь, что ты все-таки не поняла меня до конца, – мягко сказала Элеонор.

– Я все поняла, моя маленькая сестричка, я тоже любила когда-то… Я рада, что это было в моей жизни, пусть даже любовь не принесла мне счастья.

– Ты была влюблена, Джоанна? – удивилась Элеонор.

– Да, но это было так давно. Или мне кажется, что давно.

– Я слышала, что тебя совсем юной отправили в Лузиньян.

– Да… к человеку, который должен был стать моим мужем. Я очень боялась его, но потом научилась не бояться. Я узнала, что он за человек. Он был такой добрый, такой светлый…

– И ты полюбила его? – воскликнула Элеонор. – Но ведь он женился на нашей матери!

– А ты помнишь нашу мать, Элеонор?

– Очень смутно.

– Она обладает способностью завлекать мужчин. Я не могу объяснить, в чем заключаются ее чары, но я не встречала женщины, подобной ей… Это какое-то колдовство, недобрая, темная сила… И она пользуется этой силой, чтобы привязывать к себе людей. И Хьюго Лузиньяна она связала по рукам и ногам. А мне пришлось удалиться и… выйти замуж за Александра.

– Как ты несчастна, Джоанна!

– Это было так давно, что сейчас и говорить об этом не стоит. Зато теперь я королева Шотландии.

– Жалкое вознаграждение за потерянную любовь!

Джоанна опустила на головку сестры свою исхудавшую руку, на которой ясно выступали голубые вены. Этим жестом она как бы благословляла Элеонор.

– Не упускай возможности обрести счастье, а то будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

Элеонор в ответ расцеловала сестру и ощутила соленый вкус слез, текущих из глаз Джоанны.

– Попробуй уговорить брата, – напутствовала ее Джоанна. – Может, в такое время, как сейчас, он проявит сочувствие к любящим сердцам, но будь очень осторожна.

Генрих принял сестру с показным радушием. Однако все мысли его были заняты предстоящей свадьбой и тем, как получше угодить своей невесте. Будущая королева была молода, но очень горда и заносчива. Вторая дочь графа Прованского, она рано созрела под южным солнцем. Ее старшая сестра уже была замужем за французским королем Людовиком.

Девица, доставшаяся Генриху, была не только красива, но и образованна. Стихи, сочиняемые ею, пользовались большим успехом. Она прекрасно танцевала, а исполнение ею романсов было безукоризненно и соответствовало вкусам того времени.

Генрих был особенно доволен будущим браком по той причине, что братец его Ричард ранее уже познакомился с принцессой Прованской и восхвалял ее внешность и таланты.

Генрих знал, что Ричард был сам готов жениться на ней, но по собственной глупости лишил себя этих надежд, так как вновь прилепился к своей Изабелле. Генрих злорадно потер руки. Братец сам себе натянул нос, женившись на стареющей Изабелле и не добившись от Папы разрешения на развод. Это был тот самый редкий случай, когда Генрих одержал верх над младшим братом и теперь мог вволю посмеиваться над ним.

Он пребывал в состоянии некоторой эйфории – улыбался каким-то своим мыслям и витал в облаках. Элеонор тотчас уловила его настроение, ибо сложное положение, в которое она попала, обострило ее разум и чутье.

Начала она с излияний по поводу того, как радуется счастью своего брата-короля, как очаровательна его будущая королева. И как удачно складывается, что ему не придется долго ждать дня свадьбы.

В ответ Генрих стал многословно распространяться о совершенствах своей невесты и восхвалять прелести семейной жизни, что облегчало задачу Элеонор…

– Если бы и на мою долю выпало подобное счастье!.. – вздохнула она.

– Бедненькая моя сестрица! Ты была замужем за Уильямом Маршалом, а это, конечно, совсем не то, что я, например, переживаю сейчас.

– О мой удачливый брат! Никто так не радуется вашему счастью, как я. И я знаю, что вы охотно, будь это в вашей власти, помогли бы мне испытать хоть малую толику блаженства, какое досталось вам.

Генрих широко улыбнулся и раскинул руки, как бы обнимая всех и все вокруг.

– Дорогая Элеонор, я бы желал, чтобы весь мир был так же счастлив, как я!

– Я могла бы испытать почти схожие чувства… если б это стало возможным.

Генрих вопросительно уставился на нее, и тогда она, набравшись мужества, продолжила:

– Я влюблена. Я хочу выйти замуж и молю вас помочь мне… Я уповаю на ваше понимание и отзывчивость.

– Сестра, ты меня озадачила. Кто этот человек?

– Симон де Монфор.

С полминуты Генрих хранил молчание. Элеонор пребывала в полном замешательстве. В ее голове закрутился вихрь самых ужасных предположений, возникла безумная идея сейчас же бежать из королевских покоев, а затем из Англии.

Губы Генриха медленно растянулись в улыбке.

– Он отважный малый… Я об этом догадывался, но не думал, что прав до такой степени.

Элеонор кинулась к нему, схватила его за руку, воскликнула:

– Генрих! Вы после долгих ожиданий достигли высот блаженства… Не закрывайте мне дорогу в тот же рай… мне, сестре вашей, которая уже достаточно настрадалась в браке с нежеланным супругом и годами была отрезана от вашего двора.

Генрих высвободил руку и мягко возложил ладонь ей на голову.

– Я помогу тебе, но… втайне. Никто не должен об этом знать.

– О, мой любимый, мой драгоценный брат! Я ничего больше не прошу у вас.

Генрих, продолжая милостиво улыбаться, еще раз напомнил ей, что она должна держать рот на замке и только при этом условии он сделает так, что ее желание исполнится.

Элеонор торопилась увидеться с Симоном, но такая возможность представилась, только когда она в кавалькаде придворных кавалеров и дам отправилась на прогулку в окрестные леса. До этого она страшилась даже приблизиться к Симону, чтобы не нарушить данное королю обещание сохранять полную секретность.

Генрих вполне мог передумать, если бы узнал, что их дерзкий план раскрыт. Многие бароны завидовали Симону де Монфору, а то, что он вознамерился жениться на сестре короля, непременно подлило бы масла в огонь. Амбиции молодого рыцаря уже были им поперек горла. Они готовы были пойти на любое злодейство, лишь бы прервать его упорное восхождение наверх.

Влюбленная парочка удалилась в чащу, и, когда листва скрыла их от посторонних глаз, Элеонор сказала:

– Я говорила с Генрихом, он нам поможет.

Симон был настолько поражен, что сперва даже не выказал радости.

– Не могу поверить…

– Я выбрала подходящий момент. Он был на седьмом небе от счастья, так он восторгается своей невестой. Я ему польстила. Генрих всегда был падок на лесть.

– Бог мой! – вдруг ожил Симон. – Значит, скоро ты будешь моей женой?

– Да, причем медлить нам нельзя. Он может передумать.

– Это правда. Тогда поженимся сразу после Рождества. О, ты умнейшая из принцесс!

– Ты скоро обнаружишь, что я проявляю ум и волю всегда, когда добиваюсь того, что мне хочется.

– Я уже предвижу, что моя жена окажется крепким орешком.

Элеонор с пленительной улыбкой пожала плечами.

Но вместе с радостью и тревога поселилась в их душах. В молчании они продолжили путь по лесу и набрели на часовню, будто спрятавшуюся в лесной чаще, поджидая их. Именно Элеонор настояла, чтобы они здесь спешились, привязали лошадей и возблагодарили у алтаря Господа, а также попросили его помогать в дальнейшем.

– Это верно, помощь Всевышнего нам не помешает, – резонно заметил Симон.

В часовне было сумрачно, тускло светила одинокая лампада. Они преклонили колени у алтаря и помолились.

Когда Элеонор подняла глаза и взгляд ее упал на распятие, она вдруг перенеслась мысленно в недалекое прошлое и вспомнила, как стояла она так же на коленях перед распятием бок о бок с архиепископом Кентерберийским. Дрожь пробрала ее, она не могла никак с собой справиться. Ведь в тот день она сказала, что примет обет целомудрия и посвятит себя служению Богу. Как она была легкомысленна!

Но ведь в то время она еще не встретила Симона.

Никто не принуждал ее давать обещание, которое она позднее нарушила. Как отнесется Господь к клятвопреступнице? Не послал ли Он на землю Симона как искушение, испытывая ее твердость?

Нет-нет! Зачем ей сейчас об этом думать?

Они поднялись с колен, и когда Симон взял ее за руку и повел из сумрачной часовни к выходу, к свету и теплу, он очень удивился, почему она так дрожит. И спросил ее об этом.

– Там было так холодно… в часовне.

Больше она ничего ему не сказала.

Холодно было и в январский день, когда Элеонор стояла рядом с братом, и король отдавал свою сестру замуж за рыцаря де Монфора, предварительно заставив священника поклясться соблюдать тайну.

Она не могла поверить своему счастью, но в то же время страх, охвативший ее в той далекой лесной часовне, не отпускал Элеонор.

Она напрасно убеждала себя, что грех ее ничтожен, что слова, сказанные ею Эдмунду, сорвались с ее языка случайно, в приступе острой тоски и неверия в возможность найти родственную душу в окружающем ее жестоком и корыстном мире. Эдмунд вряд ли воспринял их как обещание стать затворницей… А если нет?

Элеонор вспомнила суровое аскетичное лицо праведника. Люди, обрекающие себя на самопожертвование, могут быть очень жестоки к ближним своим и непреклонны.

Глупо, конечно, с ее стороны портить себе праздник подобными размышлениями. Все складывается так хорошо. Генрих дал согласие на их брак и даже самолично участвует в свадебной церемонии. Но ведь он ничего не знает о том давнем разговоре, о сцене, разыгравшейся перед распятием.

А когда Эдмунд расскажет ему…

Нет! Она отказывалась даже думать о том, что тогда произойдет.

На выходе из храма Генрих ощутил некоторое раскаяние по поводу содеянного, и это отразилось на его лице. Желая осчастливить любимую сестренку, не поступил ли он с излишней поспешностью? Его стали одолевать сомнения.

Он произнес резко:

– Никому ни слова! Все держите в секрете!

Элеонор с искренним пылким чувством поцеловала руку короля.

– Дорогой брат, благороднейший из королей! Я никогда не забуду того, что вы сделали для меня!

Это, казалось, удовлетворило Генриха, но только на время… пока он вновь не стал терзать себя сомнениями.

С каждой неделей холода усиливались. Ветер со свистом врывался в дворцовые покои, и их обитателей не могли согреть даже огромные поленья, пылавшие в каминах.

Джоанна все мучительней захлебывалась кашлем, и, когда Александр прислал гонца с вопросом, чем вызвано ее столь долгое отсутствие, она пришла в полное отчаяние, но тотчас стала готовиться к отъезду.

Элеонор много времени проводила с сестрой. Джоанна знала о состоявшейся свадьбе, и ей было радостно видеть сестру счастливой.

«Как хорошо, что есть кто-то, с кем можно поделиться сокровенной тайной!» – признавалась Элеонор Симону.

Бедная Джоанна! Если бы только она могла познать такое блаженство! Конечно, Александр совсем не то, что Симон. Элеонор удивляло, почему замужество Джоанны считалось удачным. Да, конечно, у Джоанны было все – все, кроме счастья.

«Как странна и причудлива жизнь!» – размышляла Элеонор.

Они разговаривали в холодной комнате. Элеонор съежилась на стуле, а Джоанна лежала на кушетке, укрытая несколькими шкурами, и все равно не могла согреться.

– Тебе нельзя сейчас уезжать, – сказала Элеонор. – Подожди хотя бы, пока не потеплеет.

– Александр уже потерял терпение. Мне надо было вернуться еще до наступления зимы.

– Чепуха. Почему ты не можешь погостить у брата со своей семьей столько, сколько тебе захочется?

– Моя семья не здесь, а в Шотландии. Я должна жить там. Но я была счастлива повидать Генри и рада, что ты теперь опять замужем.

– Только я обязана держать это в секрете.

– А тебе это, по-моему, даже нравится. Признайся! Не придает ли подобная ситуация пикантность вашим отношениям?

– В этом нет нужды, – ответила Элеонор.

– Но будете ли вы так счастливы всегда, как сейчас? – развивала свою мысль Джоанна.

– Таковы наши намерения.

Ответ Элеонор прозвучал чересчур сухо, но она тут же постаралась загладить это.

– Когда Симон получит обратно свои замки, ты часто будешь навещать нас.

– С удовольствием.

Джоанна закашлялась и уже не могла остановиться. Элеонор испугалась. Ей показалось, что сестра вот-вот задохнется. Джоанна откинулась на подушки. Элеонор увидела на ее губах кровь и вздрогнула.

– Дорогая! Что я могу сделать для тебя?

Элеонор пробыла с сестрой до темноты. В молчании каждая из них думала о своем. Вдруг Джоанна подала голос:

– Элеонор, ты здесь?

– Да. Тебе что-нибудь нужно?

– Приведи Генри. Пожалуйста…

– Генри?

– Я думаю, ему следует быть здесь.

Элеонор вышла из комнаты. Прошло полчаса, прежде чем она отыскала короля и привела его в спальню Джоанны.

Они вошли с зажженными свечами, и вид сестры, распростертой на подушках, сразу вызвал у них дурное предчувствие.

Генрих опустился на колени возле кровати, взял Джоанну за руку.

– Дорогой брат, – произнесла Джоанна, – не кажется ли тебе, что это конец?

– Ерунда, – нарочито бодро заявил Генрих. – Мы оставим тебя здесь, в Вестминстере. Ты не вернешься в Шотландию, пока врачи не вылечат тебя.

Джоанна покачала головой и сказала:

– Элеонор… сестра…

– Я здесь, Джоанна.

– Да благословит Господь вас обоих! А ты будь счастлива…

– Мы все будем счастливы, – поспешил заверить ее Генрих.

– Помоги мне, – попросила Джоанна, и Генрих приподнял ее на подушках.

– И я счастлива быть с вами… здесь, в Англии… Я рада, что приехала домой умирать.

Оба – и Генрих, и Элеонор – не могли произнести ни слова. Невольно они отвели взгляды от умирающей сестры.

– Генри… я хотела бы лежать в Дорсете, в обители Тарнет…

– Ты окажешься там, когда придет твое время. Но до этого еще далеко, сестренка, – хрипло произнес Генрих.

Она покачала головой и улыбнулась.

– Как ласково ты обратился ко мне… Редко ты называл меня сестренкой…

Еще некоторое время они провели в молчании. Потом Генрих убрал руку, поддерживающую Джоанну, и опустил ее голову обратно на подушки.

– Она отошла…

Элеонор прикрыла глаза рукой, пряча слезы.

Невозможно было долго держать в тайне брак принцессы Элеонор с Симоном де Монфором.

Когда Ричард Корнуолл узнал, что это произошло с согласия короля, он пришел в неописуемую ярость. Сам он все сильнее испытывал неприязнь и даже отвращение к своей дряхлеющей супруге. Каждый раз, когда он видел Изабеллу, ему казалось, что она постарела еще на несколько лет. Он не осознавал, что и она замечает, как изменилось его отношение к ней, и из-за этого она проводит ночи без сна, а дни – в постоянной тревоге.

Симон де Монфор вызывал наибольшую неприязнь в дворцовых кругах. Он был чужеземцем, а Генрих почему-то всегда благоволил к иностранцам, но сейчас еще больше, так как его жена привезла из Франции множество друзей, подруг и родственников, и милости, на которые рассчитывали англичане, доставались пришельцам с континента.

Бароны начали сплачиваться вокруг Ричарда. Он уже имел крепкого сынишку, а король пока оставался бездетным. К тому же у Генриха не было той силы воли, которая привлекала бы к нему людей. Наоборот, в нем ощущалась некая слабость и непоследовательность, и этим сплошь и рядом пользовались беспринципные и наглые советники и фавориты.

Дурные качества его натуры постепенно стали известны всему населению Англии. Подчас они заставляли его поступать несправедливо по отношению к одним, а других почему-то незаслуженно осыпать щедротами и возвышать.

Ричард явился к Генриху и дал волю своему возмущению. Он позволил себе непристойно кричать на короля.

С негодованием он задал брату коварный вопрос: ему хотелось бы знать, на каком основании Генрих дал свое согласие на брак, который вызвал недовольство самых уважаемых людей в стране, тех, кто, несомненно, имел право сказать свое слово при выборе супруга для сестры короля.

– Пусть не суются не в свое дело, – рассердился Генрих. – Я разрешил, и этого достаточно.

– А вот и нет! Следовало поставить этот вопрос на открытое обсуждение. А вы предпочли действовать тайком.

– Заруби себе на носу, братец! – вскричал Генрих. – Я никому не подотчетен, я действую так, как мне угодно!

– То же самое частенько повторял наш незабвенный родитель!

Подобный упрек бросали в лицо Генриху неоднократно с той поры, как он взошел на трон. И никогда не попадали мимо цели: Генрих всегда приходил при этом в бешенство.

– Берегись, Ричард! – зловеще произнес король.

– Кому из нас надо беречься, так это вам! Уже все королевство ропщет.

– У кого руки загребущие, всегда будут роптать. Недовольные мутят воду, чтобы под шумок наловить рыбки.

– А вот вы свою рыбку упустили, братец! Наша сестра – невеста королевской крови, ее опекает государство. Вы хоть понимаете, что это значит?

Генрих взорвался:

– Я знал, что делаю! У меня были на то свои причины…

– Интересно, что за причины побудили вас отдать нашу сестру в руки… авантюриста?

– Хорошо, я скажу тебе. Он соблазнил Элеонор. Я решил, что лучше будет уладить это дело без огласки, тайно поженив их.

Сказав это, Генрих покрылся бледностью. Он солгал, а значит, согрешил.

А если он сказал правду? Ведь кто знает, как все было на самом деле? Тогда никто не посмеет упрекнуть его за разрешение на подобный брак.

– Надо было четвертовать этого мерзавца Монфора, – вскричал Ричард, – который соблазнил столько женщин за свою не такую уж долгую жизнь!

– Элеонор настаивала на свадьбе, – продолжал между тем Генрих. – Будем надеяться, что из него получится хороший муж.

– Я вытрясу душу из негодяя! – кипятился Ричард.

– Ради Бога, но сестру ты здорово огорчишь. Этот малый ей по сердцу.

– Нищий авантюрист… и принцесса, наша сестра! Что может быть между ними общего?

– Перестань, Ричард. Они души друг в друге не чают. Ведь ты женился на той, кого сам выбрал, не забывай об этом. И я не возражал… А Элеонор мы отдали за Маршала, когда это было нужно государству, не спросив ее. Дадим же ей на этот раз пожить в любви с тем, кого она выбрала.

– …и кто соблазнил ее до брака!

– Это лишь мое предположение, – уточнил Генрих осторожно.

Будто подхваченный бурей, Ричард вылетел из королевских покоев, оставив брата рассерженным и уязвленным.

«Ричард вел себя так, словно король он, а не я», – с обидой подумал Генрих, но тут же мысленно рассмеялся, вспомнив о стареющей супруге Ричарда и о собственной юной соблазнительной королеве.

Эдмунд Рич, архиепископ Кентерберийский, прибыл к королю, чтобы объявить о своей озабоченности по поводу замужества принцессы Элеонор.

– У меня есть особые причины для беспокойства, – начал беседу архиепископ.

– Брак был заключен по всем правилам, – заверил его король. – Я сам присутствовал на церемонии.

– То, что я намерен сказать вам, весьма печально, – сказал Эдмунд. – Ваша сестра, вдова Уильяма Маршала, дала обет безбрачия и нарушила его. В глазах Господа это смертный грех.

Генрих ощутил невыносимую тоску. Почему они все не оставят Элеонор и де Монфора в покое? Неужели им ненавистно видеть молодую пару счастливой? Или настолько их мучает зависть, что они готовы любыми способами разрушить их счастье?

Конечно, Эдмунд – святой праведник. Волосяные вериги исцарапали его кожу, он исхлестал себя завязанными в узлы веревками. Он почти ничего не ест, никогда не спит в кровати. Ночи проводит в молитвах, стоя на коленях. Нельзя ожидать от подобного человека, чтобы он одобрил плотское влечение Элеонор и Симона друг к другу. Его возражениями можно было бы и пренебречь, но…

Но если и вправду, Элеонор дала обет безбрачия, то о чем она думала, когда нарушила его? Ужас!

– Я ничего не знал об этом, архиепископ, – поспешно произнес Генрих.

– Она дала его в моем присутствии. Неважно, что мы были наедине, без свидетелей. Обет есть обет, и она подвергла свою бессмертную душу большой опасности.

– Я не думаю, что Господь так уж сурово отнесется к ней. Вы знаете, что за Маршала ее выдали замуж еще неразумным ребенком. А нового мужа она искренне полюбила…

– Милорд, я вижу, что вы не поняли ничего из того, что я вам сказал. Может ли так быть, что вы, король, забыли о своих обязанностях перед церковью? Если это так, то неудивительно, почему наше королевство охвачено смутой.

«Проклятье на твою голову, настырный святоша!» – подумал Генрих и тотчас испугался столь кощунственной мысли. Одна была надежда, что надзирающий за ним ангел не успеет внести эту мысль в список его прегрешений.

– Я поговорю с сестрой, – пообещал Генрих.

– Этого мало, милорд! Ей надо получить специальное освобождение от обета у Папы Римского.

Генрих вздохнул и… послал за сестрой.

Элеонор с трепетом вошла в покои короля. Она пребывала в постоянной тревоге с тех пор, как стало известно о ее замужестве.

Симон сказал, что им надо готовиться к бегству из страны. Сам он посетил Ричарда и униженно молил его о прощении. Он принес с собой подарки и попытался объяснить новообретенному шурину, что поступками его руководила лишь безумная любовь к Элеонор. Ричард дары принял, все выслушал и предупредил, что у Симона могут возникнуть трения с архиепископом по поводу какого-то дурацкого обета, данного Элеонор когда-то давным-давно.

– От церкви следует ожидать самых больших неприятностей. Попы – зловредные люди.

Между двумя мужчинами возникло некое взаимопонимание. Ричарду пришло в голову, что, если бароны, сплотившись вокруг него, пойдут войной на короля, Симон де Монфор станет полезным союзником.

Он сказал, что готов понять чувства Симона и знает сестру свою как женщину, обладающую сильной волей и самостоятельным складом ума, несмотря на молодость. Если она задумала выйти замуж за де Монфора, то тому, конечно, ничего не оставалось, как только подчиниться ее желаниям. Из таких пут уже не выберешься!

Тут они оба рассмеялись, и гнев Ричарда совсем улетучился.

Но не так просто было умилостивить праведного архиепископа. Колени Элеонор дрожали, когда она предстала перед старцем. Его огненные очи пронзали, казалось, ее мозг. В памяти ожила сцена их совместного коленопреклонения, она вновь воочию увидела свет, излучаемый распятием.

Генрих сказал:

– Архиепископ сообщил мне печальные новости.

Элеонор постаралась взглянуть в лицо старца с решимостью, уповая на то, что он не заметит, как она дрожит с головы до ног.

– Очевидно, – начал Эдмунд, – вы забыли, леди, данный вами обет…

– Я не воспринимала это как обет, милорд.

– Значит, вы дали обет, который на деле не считали обетом? Я попросил бы вас не усугублять дерзкими и легкомысленными заявлениями вашу вину перед Господом. Грехов за вами числится и так немало.

– Я была молода и неопытна. Я только сказала тогда, что в женской обители мне будет спокойнее.

– Осторожнее, леди! Ложь вашу слышат небеса.

Элеонор пропустила мимо ушей восклицание священника и продолжила с отчаянной решимостью:

– …но у меня теперь есть муж, которого я люблю. Я не думаю, что Господь сочтет это грехом.

– Вы нарушили обещание, данное Ему. Каждый раз, когда вы ложитесь с мужчиной в постель, вы оскорбляете этим Господа и Святую церковь.

– Я так не считаю.

– Вы… глупая девчонка!

– Ну уж нет! – взвилась Элеонор. – Я никакая не девчонка, а взрослая и счастливая замужняя женщина!

Генрих не мог не восхищаться сестрой. Конечно, он должен почитать праведного архиепископа, но все-таки какова Элеонор! Ведь кажется, что ей совсем безразлично, как к ней отнесется служитель Божий или даже сам Господь.

Генрих в глубине души ожидал от Всевышнего немедленных действий. Господь мог, например, тут же сделать Элеонор немой или слепой… или наказать бесплодием. Впрочем, Генрих не ручался за последнее – это дело будущего, но первых двух страшных наказаний Элеонор определенно избежала.

– Вы дали Господу повод для великого огорчения, – заявил старец.

– На свете так много монахинь и так мало счастливых жен, – сказала Элеонор.

– Бесстыдница! – крикнул святой праведник.

– Это я-то? Неужели? – в ответ расхохоталась Элеонор.

– Прошу тебя, будь осторожна, сестра, – с неожиданной лаской в голосе предупредил ее Генрих. Больше всего он желал скорейшего окончания неприятной сцены.

Поэтому он поспешил высказаться, прежде чем архиепископ успел раскрыть рот для очередного выпада против Элеонор:

– Скажите, милорд архиепископ, что должна сделать моя сестра? Мы же не можем расторгнуть брак? Умоляю, посоветуйте что-нибудь.

– Прошение об освобождении от обета должно быть послано в Рим незамедлительно.

– Это будет сделано, – пообещал Генрих.

Архиепископ обратил к Элеонор ледяной взгляд.

– Только один человек отправится к его святейшеству с прошением. Один и без всякой свиты. Пусть это будет Симон де Монфор.

Как она ненавидела в этот момент святого старца! Он не в силах разрушить их брак, но смог хитростью надолго разлучить их.

Однако решение это пришлось Генриху по душе. Пока де Монфор будет отсутствовать, бароны немного поостынут.

Зато Элеонор рассердилась не на шутку. Она знала, что добром это не кончится. Ей придется заплатить дорогую цену за возмутительный в глазах церкви и знати поступок. Но все же в чем-то она победила. Она останется супругой де Монфора, который все-таки когда-нибудь к ней вернется.

Печаль Элеонор из-за временной разлуки с Симоном несколько смягчилась открытием того, что она беременна. Возможно, Папа Римский, узнав, что брак получил вполне весомое подтверждение, придет к выводу, что ничего другого не остается, как пожаловать ей церковное освобождение от обета.

Своим чередом, пропутешествовав в Рим туда и обратно, Симон возвратился в Англию, а сынишка Элеонор появился на свет в замке Кеннелоу. Элеонор решила назвать его Генрихом в честь старшего брата, чем очень порадовала короля.

Стремясь показать, что Элеонор полностью прощена, он пожаловал молодым супругам графство Лестер, а Симону – титул эрла.

Сам Генрих в это время пребывал в величайшем волнении из-за беременности королевы. Когда родился мальчик, названный Эдуардом, он ликовал безмерно.

К сожалению, у Симона оставалось много долгов еще со времен его жизни во Франции. Средств, чтобы расплатиться, он не имел, и кредиторы отправили векселя к королю.

Генрих взбеленился. Ему показалось, что сестра злоупотребляет его добротой. Она льстит ему, когда ей что-нибудь нужно, а под шумок обделывает с супругом темные делишки.

Ричард часто предупреждал его об этом. Супруг Элеонор настолько обнаглел, затесавшись в королевскую семью, что стал посылать свои неоплаченные счета Его Величеству словно своему казначею.

Генрих яростно обрушился на Симона в присутствии высших церковников, собравшихся в Вестминстере ради совершения благодарственного молебна после разрешения королевы от бремени. Он обвинил де Монфора в совращении своей сестры, в подкупе Папы Римского с целью получить освобождение Элеонор от обета и, наконец, в увиливании от уплаты своих долгов.

– Если вы немедленно не скроетесь с глаз моих, то попадете в Тауэр! – кричал король.

Симон был сбит с толку. Ему почудилось, что Генрих вдруг с помощью каких-то колдовских чар обратился в своего знаменитого папашу. Они с Элеонор тотчас же покинули двор – как говорится, от греха подальше.

– Он к утру образумится, – убеждала мужа Элеонор.

– А если нет? Мне что-то не понравился его взгляд.

– Тогда что нам делать?

– Забирай малыша. Мы на время уедем из страны, так будет безопаснее. Я понял, что он ничего не забывает. Он помнит все обвинения против меня и пустит их в ход, когда ему взбредет это на ум.

Элеонор вздохнула. Она понимала, что Симон прав. Впрочем, ей было все равно, где жить, лишь бы не разлучаться с ним.

Через неделю они уже были во Франции.

Изабелла, графиня Корнуолл, была глубоко несчастна. Она знала, что Ричард только и занят поисками предлога, как избавиться от нее. Ему следовало бы прислушаться к ее предсказанию, что в силу своего возраста она скоро перестанет быть ему желанной.

Она скучала по Элеонор и завидовала ее счастью. Впрочем, подруга ее заслужила право быть счастливой и добилась своего, потому что обладала силой духа и упорством – качествами, которыми Изабелла восхищалась. У самой Изабеллы не было ни того, ни другого. Она была лишь слабой женщиной, красота которой быстро увядала.

Ричард теперь редко навещал ее. Он делал иногда попытки изобразить пылкую страсть, но она уже не обманывалась в его чувствах к ней, как раньше.

Ей было известно, что Ричард не теряет надежды получить от Папы разрешение на развод, в котором ему отказали пять лет назад.

Иногда ее одиночество становилось совсем невыносимым. Родители Изабеллы давно умерли, старший брат, на которого она всегда полагалась, тоже отошел в мир иной. Единственным ее утешением был сын, но недолго оставалось ждать того дня, когда и его заберут у нее. Мальчикам благородного происхождения не дозволялось расти под крылышком матери. Его отошлют куда-нибудь, где будут обучать и воспитывать из него настоящего мужчину, как они это называли. Нежная материнская забота рассматривалась как помеха при подготовке молодого хищника к будущим схваткам на жизненном поприще.

У нее опять шевелилось под сердцем дитя, что было отрадно, хотя эта беременность проходила тяжело. Изабелла быстро уставала и часто хворала. В одном ей повезло – ее окружали преданные слуги. Те, кто был ей наиболее близок, печалились вместе с ней из-за пренебрежения супруга к их госпоже. Трогательны были их старания возместить своей заботой недостаток внимания и теплоты с его стороны.

Когда срок подоспел, она произвела на свет, к своей радости, еще одного мальчика. Ричард появился в Берхемстеде через несколько дней после рождения сына. Он выглядел таким молодым и оживленным по сравнению с ней, утомленной и старой.

Когда он присел возле ее кровати, Изабелла ощутила эту разницу особенно остро.

– Хорошо, что ты приехал посмотреть на нашего сына, – робко сказала она.

– Естественно, я должен был увидеть мальчугана… и тебя.

– Это так великодушно с твоей стороны, что ты и на меня решил посмотреть, хотя тебе этого совершенно не хотелось.

Ричард беспокойно заерзал на стуле.

– Ты не очень хорошо выглядишь, Изабелла. За тобой, наверное, плохо ухаживают. Я поговорю со слугами…

– Они относятся ко мне с любовью, Ричард. Ты не можешь представить, как я ценю это.

– Я рад, если это так.

Он умолк, и она догадалась, о чем он думает. Вид у нее такой больной, что, может быть, она уже никогда не поднимется с постели.

«Что ж, это избавит его от многих хлопот, а меня от душевных мук», – мелькнула у нее мысль.

Проницательные слуги давно догадывались, что она зовет к себе смерть.

Ричард побеседовал с самыми приближенными из них, с теми, кто проводил с ней дни и ночи.

– Госпожа ваша выглядит совсем измученной, – укоризненно сказал он. – Может, вы недостаточно хорошо заботитесь о ней? Или она очень больна?

Старая служанка едва сдержала свое негодование и взглянула на редкого в замке гостя холодно. Такие женщины, как она, – Ричарду это было известно, – никого не боятся из сильных мира сего и готовы сразиться хоть с целой армией королей и герцогов ради своих обожаемых подопечных.

– Для нее наступили несчастливые времена, милорд, – таков был нелицеприятный ответ служанки.

– У нее была трудная беременность, я знаю.

– Что вы можете знать, милорд! Вы сюда и глаз не казали.

– Но мне известно, что иногда так бывает…

– Так бывает всегда, когда женщина в печали.

Служанка не очень почтительно поклонилась господину, повернулась и пошла прочь, бормоча:

– Мне некогда, я должна посмотреть, как там моя леди.

Ричард прошел в детскую и заговорил с кормилицей:

– Как чувствует себя младенец?

– О, милорд, он очень хороший мальчик… не плачет, не кричит…

Ричард удалился в свои покои, полный размышлений о бедной Изабелле и об их малыше, который почему-то не плачет и не кричит.

Врач заявил, что дитя надо крестить, не откладывая. Мальчика успели опустить в купель и нарекли Николасом, прежде чем он скончался. Ричард решил не говорить пока об этом Изабелле, но она, оказывается, уже знала. Она лежала в постели, безразличная ко всему.

Ричард присел возле нее. Немного погодя она сказала:

– Ричард… мне бы хотелось быть погребенной в Тьюксбюри рядом с моим первым супругом.

– Рано об этом говорить, ты вовсе не умираешь, Изабелла, – возразил Ричард.

Она медленно повернула к нему голову, молча посмотрела в его глаза.

Ричард опустился на колени, сжал в руке ее сухие, горячие пальцы. Он сознавал, что был ей плохим мужем, понимал, что она много страдала из-за него. Он женился на ней, повинуясь минутному порыву, а она – по зову истинной любви. Она вняла его мольбам, поверила его пылким признаниям и тем самым стала жертвой его каприза. И все же она его любила. Даже сейчас, когда близился закат ее жизни, Изабелла продолжала его любить.

Задним умом он понимал, что ему надо было бы говорить ей больше ласковых слов, быть с ней нежнее, чаще навещать ее. Но он опоздал. А говоря по правде, он сознательно избегал ее, ведь веселостью она не отличалась, а именно живой нрав привлекал его в женщинах. Изабелла была чересчур добродетельна, слишком серьезна, чтобы научиться развлекать его.

Их брак был ошибкой. С самого начала она предрекала его трагический конец. Почему он тогда ее не послушал?

Теперь до него из глубины прошлого донесся ее голос, дрожащий, молящий, печальный: «Я слишком стара для тебя, Ричард…» И как она была права.

Но сейчас он обязан как-то успокоить ее, отвлечь от печальных мыслей. Он не может допустить, чтобы ее, как она того желает, похоронили в одном склепе с первым мужем. Это будем всеми истолковано как неуважение ко второму ее супругу. Ричард уже решил, как ему следует поступить. Конечно, будет ошибкой с его стороны совсем пренебречь последней волей умирающей. У него в голове родился удачный план.

Сердце Изабеллы после ее кончины опустят в серебряный ларец и похоронят рядом с гробом ее первого супруга, а место для погребения тела Ричард определит позднее по своему усмотрению.

Прикосновение ее слабых пальцев вызвало в нем прилив раскаяния за то, что он мысленно похоронил ее раньше, чем она умерла. Ему стало стыдно за свои мысли. Он поспешил сказать:

– Ты поправишься, Изабелла. Ты будешь жить…

И тут же Ричард дал себе клятву, что, если такое чудо произойдет, он исправится и будет относиться к ней лучше, чем прежде.

– Не укоряй себя, Ричард. Виновата я, а не ты… Я ведь знала заранее…

– Я любил тебя, Изабелла.

– Ты легко влюбляешься, Ричард. Теперь я поняла это. Жаль, что не тогда… Позаботься о маленьком Генри.

– Обещаю, что буду любить его как никого на свете.

– Хорошо, Ричард, я тебе верю, – сказала Изабелла, помолчала и добавила: – Мне кажется, время послать за священником.

Святой отец явился и пробыл с ней рядом до самой ее кончины. Ричард тоже наблюдал, как она умирала. Потом он немного поплакал, но слезы его быстро высохли. Их сменило скрытое ликование. Ему уже не требовалось папское разрешение на развод.

Он был свободен… Свободен!

В большом зале Вестминстерского дворца Генрих созвал всех баронов на совет. Ричард тоже присутствовал там и занял место на возвышении под балдахином рядом с королем.

Генрих обратился к собранию:

– Я получил послание от моего отчима графа Лузиньяна де ла Марш. Он обещает, что, если мы переправим нашу армию через Пролив, он выступит вместе с нами против короля Франции. Милорды! Такого случая мы долго ждали. У нас есть шанс вернуть утерянные земли. Дворяне Пуатье, Гаскони, король Наварры и граф Тулузский поддерживают графа Лузиньяна. Ссора этих вельмож с Людовиком все разрастается, они готовы пойти на него войной.

Среди собравшихся пробежал ропот. Если все это правда, то вожделенный миг настал. Но можно ли верить графу Лузиньяну?

Генрих предупредил возможные возражения:

– Граф Лузиньян де ла Марш, обвенчавшись с моей матерью, стал моим отчимом. Кровные узы скрепляют наш союз. Я верю, что в нужный момент он будет с нами.

Довод короля выглядел разумно. У присутствующих баронов алчно заблестели глаза при мысли о возвращении когда-то утерянных земель и замков. Генрих почувствовал благожелательный настрой зала.

– Я рад, милорды, что мы едины в своих помыслах. А раз так, мы начинаем готовиться к войне с Францией.