Часть 2. «МЫ ДОЛЖНЫ ВЫСТОЯТЬ. СКОРО НАШИ ТОВАРИЩИ ОСВОБОДЯТ НАС»

Около полудня 16 марта 1944 года на небольшом ковельском аэродроме приземлился немецкий связной самолет «Физилер Шторьх»[22]. Из него вышел группенфюрер СС Генрих Гилле, в сопровождении гауптштурмфюрера СС Вернера Вестфаля[23], офицера для поручений штаба дивизии СС «Викинг» (должность Ol). Настроение у пассажиров было нервозное — на подлете к городу самолет попал под обстрел советских зениток. На аэродроме эсэсовских офицеров встретил начальник оперативного отдела штаба Бах-Зелевского оберстлейтенант Генерального штаба Герхард Раймпелль, а также Манфред Шёнфельдер, уже третий день находящийся в Ковеле.

Первым делом Гилле ознакомился с обстановкой в городе, над которым уже сжимались советские клещи. Настроения среди офицеров гарнизона царили пессимистические: Раймпелль доложил, что долго удерживаться на подступах к городу войска не могут и их отступление до пригородов лишь дело времени.

Немецкие войска в районе Ковеля были разделены на две боевые группы. Первой из них командовал оберет Вильгельм-Моритц фрейхер фон Биссинг, а второй — оберштурмбаннфюрер СС и оберстлей-тенант шутцполиции Герберт Гольц, офицер штаба Бах-Зелевского. Данные о составе групп на 15 марта 1944 года отображены в таблице I{60}.

Таблица 1
(1-я группа, командир оберет фон Биссинг …… Численность личного состава)

17-й кавалерийский полк СС (пггурмбаннфюрер СС Эгон Биркигт) …… 877

Батальон «фон Штоки» (гауптман Ульрих фон Штоки) …… 431

Батальон «Фестер» …… 397

637-й ландесшущен батальон …… 246

476-й ландесшущен батальон …… 263

Итого …… 2214

2-я группа, командир оберстлейтенант шутцполиции Герберт Гольц ……

662-й саперный батальон (командир Рудольф Гайсслер) …… 150

1-й батальон 177-го охранного палка 213-й охранной дивизии …… 294

2-й батальон 17-го полицейского палка СС (прежний 74-й резервный полицейский батальон) …… 304

3-я рота 50-го саперного батальона и части 5-го строительного железнодорожного полка …… 382

Батальон «Теннер» …… 267

Бронепоезд № 10 …… 60

Итого …… 1457

Всего немецких солдат в двух боевых группах …… 3671


Также в состав гарнизона входили отдельные части, такие как 426-й легкий артиллерийский дивизион (без одной батареи) под командованием гауптмана Мартина Йоекса, 854-й легкий резервный зенитный дивизион (минус две батареи) и уже упоминавшиеся 318-й дивизионный офис снабжения, 651-я ремонтно-телефонная рота, 697-й штаб связи особого назначения, 41-я полицейская рота связи, 990-я транспортная колонна. Численность этих подразделений не известна, но вряд ли слишком внушительна. Отдельно стоит упомянуть немецких железнодорожников, численностью около 300 человек, обслуживающих станционное хозяйство в Ковеле, которые не являлись военнослужащими и даже во время боев продолжали ходить в своей синей служебной униформе (поверх которой иногда надевали камуфляжные куртки). Таким образом, с учетом всех этих подразделений, а также отставших от своих частей солдат, гражданских служб и тому подобного общая численность немецкого гарнизона в Ковеле, по нашим оценкам, составляла около 5000 человек. Интересно, что, по советским данным, ковельский гарнизон насчитывал от 8500{61} до 10 000 человек{62}, что, конечно же, и близко не соответствовало действительности.

При этом в большинстве своем солдаты и офицеры гарнизона мало подходили для участия в активных боевых действиях, так как, являясь или совсем неопытными призывниками, либо солдатами старших возрастных категорий. В массе своей боевого опыта они не имели, а их военная подготовка была крайне слабой. В частности, ландесшутцен батальоны (Landesschutzen-Battaillon) были охранными частями, предназначенными для службы в тылу, но уж никак не на передовой линии фронта. В основном их укомплектовывали личным составом в возрасте 35—45 лет (а то и выше), который по каким-то причинам был негоден для фронтовой службы. Фактически эти батальоны больше напоминали ополченческие части, чем подразделения регулярной армии, и имели соответствующую подготовку и вооружение. Под стать им были полицейские (хотя и получившие некоторый боевой опыт в февральских боях), снабженцы и остальные. Из фронтовых частей в Ковеле можно назвать:

— 17-й кавалерийский полк СС (сильно потрепанный предыдущими боями);

— части 213-й охранной дивизии (с некоторой натяжкой, но все же);

— 662-й саперный батальон, которым командовал (с 1 августа 1941 года (!)) майор Рудольф Гайсслер, кавалер Германского креста в золоте (награжден 3 июня 1942 года) и Рыцарского креста (награжден 7 декабря 1943 года). Однако по численности личного состава этот батальон фактически равнялся одной усиленной роте;

— 50-й саперный батальон (этот батальон ранее входил в состав расформированной весной 1943 года 22-й танковой дивизии), по численности — одна крайне слабая рота, поэтому ему были подчинены железнодорожники;

— два сводных «именных» батальона (названные по именам командиров), сформированные, скорее всего, из солдат, отставших от своих частей и молодых призывников;

— артиллерийские части, фактически состоявшие из одной-двух батарей, не больше.

Заметим также, что в ходе последовавшей осады разделение частей и подразделений стало чисто номинальным и нередки были случаи формирования сводных рот, куда сводились все имеющиеся под рукой солдаты, невзирая на род войск и принадлежность.

Во всех частях остро не хватало младших командиров. Тем не менее, несмотря на все трудности, как доложил Раймпелль, моральный дух солдат был хороший, и «они смело идут в бой».

При всем при этом гарнизон не имел тяжелого вооружения и противотанковых орудий. Артиллерийский парк 426-го легкого артиллерийского дивизиона состоял из одной батареи с шестью орудиями. Также в наличии в Ковеле было одно грозное 88-мм зенитное орудие, которое можно было использовать как для стрельбы по самолетам, так и по танкам. Основным средством борьбы с танками являлся «Панцерфауст»[24], однако солдаты только-только начали обучаться обращению с этим оружием. Кроме этого, в городе было восемь легких 20-мм зениток, обеспечивавших противовоздушную оборону станции{63}.

Отдельно стоит сказать о бронепоезде № 10. Этот бронепоезд имел на вооружении четыре 75-мм полевые пушки и одну 20-мм зенитку{64}. В январе 1944 года он находился в Сарнах, а затем отступил к Ковелю. 16 марта бронепоезд был задействован в неудачном бою возле станции Мацеев (об этом речь будет идти ниже), после чего вернулся в Ковель.

Весь немецкий командный состав в Ковеле согревала мысль, что в город вот-вот прибудут части боевой группы дивизии СС «Викинг» — полк СС «Германия». Правда, Раймпелль был крайне разочарован, когда узнал, что «викинги» представляют собой лишь пехотную группу, не имеющую танков и тяжелого вооружения, однако это все же было лучше, чем ничего. Гилле даже отправился на вокзал, чтобы лично встретить своих людей. Однако эшелон так и не пришел (об этом речь будет идти ниже). Таким образом, все силы дивизии СС «Викинг» в Ковеле состояли из ее командира, начальника оперативного отдела, офицера для поручений штаба и пилота связного «Шторьха». Поэтому утверждения советской стороны о том, что в Ковеле была окружена танковая дивизия СС «Викинг», не имеют под собой никаких оснований{65}.

Гауптштурмфюрер СС Вестфаль описал свои впечатления от первого дня пребывания в Ковеле: «Уже к вечеру мы свыклись с мыслью, что находимся в городе, который вот-вот будет окружен. Поступающие от частей в Ковеле отчеты показывали, что русские наступают со всех сторон. Уже были определены четыре русские стрелковые дивизии — 76-я, 143-я, 184-я и 320-я»{66}. Здесь стоит обратить внимание, что из этих дивизий только 76-я и 143-я действительно входили в состав 47-й армии, 184-я числилась в резерве 2-го Белорусского фронта, а 320-я стрелковая дивизия в состав фронта вообще не входила (правда, возможно, здесь имеет место ошибка, опечатка или даже описка в самом исходнике, а в виду имелась 328-я стрелковая дивизия). Поэтому к использованию этих данных Вестфаля следует подходить осторожно.

В 22: 50 16 марта штаб 4-й танковой армии по радио отправил в Ковель приказ, по которому группенфюрер СС Генрих Гилле назначался командующим обороной Ковеля. В 00: 42 17 марта Раймпелль подтвердил получение приказа. Затем, в 01: 30 пришла радиограмма из штаба группы армий «Юг» за подписью командующего фельдмаршала Эриха фон Манштейна, в которой он напоминал Гилле о «крепостном» приказе Гитлера № 11, в соответствии с которым группенфюрер СС был теперь обязан действовать{67}. Ведь, как мы помним, согласно упоминавшейся выше директиве, немецкое верховное командование объявило Ковель «крепостью». Таким образом, Гилле стал комендантом «крепости» Ковель, непосредственно ответственным за оборону города. Поэтому прежняя боевая группа «фон дем Бах» теперь стала именоваться боевая группа «Гилле».

Навряд ли Гилле был обрадован столь высоким оказанным ему доверием. Ни с того ни с сего на его плечи вдруг взвалили огромную ответственность, которая, с учетом всей тяжести обстановки, особых перспектив не сулила. Поняв всю серьезность ситуации, в которой он оказался, Гилле отправил вышестоящему командованию телеграмму, где сообщил, что город окружен (пока еще формально это было не так, но поскольку железнодорожные пути уже были перерезаны, то он был не так уж и недалек от истины), и попросил разрешения на отход, покуда он еще был возможен. В принципе, Гилле можно понять — только выйдя из одного котла, он почти сразу же оказался в другом. Ответ не заставил себя долго ждать, причем, по легенде, автором телеграммы значился рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Текст и тон ее не оставляли сомнений в намерениях командования удерживать Ковель до конца: «Вас отправили в Ковель для того, чтобы защищать его. Выполняйте приказ»{68}. После этого иного выхода, кроме как подчиниться, у Гилле не оставалось. И наоборот, может сложиться впечатление, что командование 4-й танковой армии и группы армий «Юг» ловко воспользовалось ситуацией, назначив оборонять город наиболее «титулованного» генерала из тех, что находились в том районе. Впрочем, особого выбора у них-то и не было, так как Гилле был в Ковеле самым старшим по званию.

«Крепость» Ковель была небольшой — всего 2 километра в длину и 3 километра в ширину. Утром 17 марта свежеиспеченный командующий Гилле обследовал линию укреплений города, обойдя все опорные пункты и осмотрев оборонительные сооружения. Увиденное удручало: серьезного натиска советских войск оборона города бы не выдержала. В этих условиях Гилле сразу же была предпринята серия мер, направленных на усиление обороны «крепости».

Все силы были сконцентрированы на укреплении города, благо саперных и вспомогательных частей для проведения необходимых работ хватало. На строительство укреплений были брошены даже железнодорожники. Установление проволочных заграждений и минирование подходов к городу было возложено на печи саперов. Для обороны были приспособлены все мало-мальски пригодные кирпичные здания, была оборудована система дотов, дзотов, огневых точек, бункеров, железобетонных заграждений и баррикад. В строительстве оборонительных сооружений активно использовались рельсы и шпалы, благо их было в избытке. На подъездных дорогах были установлены бетонные противотанковые заграждения. Понятно, что все это делалось в лихорадочной спешке, в плохую погоду, под порывы ледяного ветра. К тому же сильно зарыться в землю (то есть углубить оборону в буквальном смысле) часто не удавалось, так как Ковель расположен в болотистой местности. По этой же причине в городе было очень мало надежных подвалов, которые можно было бы использовать в качестве командных пунктов, укрытий, складов боеприпасов, госпиталей и прочих подобных функций. Тем не менее болотистая окружающая местность играла на руку обороняющимся, так как создавала дополнительные затруднения для действий атакующих частей Красной армии, прежде всего в плане маневрирования и снабжения войск.

На имеющихся в городе складах обнаружились запасы «Панцерфаустов», однако выяснилось, что большинство солдат просто не умеют с ними обращаться. Поэтому, пока еще была возможность, Гилле приказал организовать учебные курсы для обучения личного состава обращению с «Панцерфаустами» и магнитными минами для борьбы с танками. Понятно, что курс обучения на таких «курсах» занимал, в лучшем случае, 2—3 часа. Также были созданы маршевые роты, в качестве костяка которых послужили опытные солдаты; те из этих рот, которые были поставлены в предполье, оснащались автоматическим оружием.

Добавим, что весть о том, что оборону города возглавил группенфюрер СС Отто Гилле, «герой Черкасс» и с недавнего времени легендарная фигура в пантеоне героев вермахта, вдохновила защитников Ковеля — теперь все были уверены в благоприятном исходе событий. Солдатам казалось, что если командовать ими прислали такого генерала, как Гилле, то теперь дело пойдет по-другому и город выстоит. Гилле много времени проводил и на городских улицах, и на переднем крае, вдохновляя солдат. В кепке, в очках и со своим знаменитым «штоком», который он носил еще с Корсунь-Шевченковского котла, Гилле неожиданно появлялся на позициях и общался с солдатами и офицерами. «Мы должны выстоять. Скоро наши товарищи освободят нас», — говорил он. Стоит отметить, что согласно приказу Гитлера, комендант «крепости» напрямую подчинялся командованию группы армий и имел полномочия командира корпуса, что автоматически давало ему право вынесения смертельных приговоров для дезертиров, уклонистов и прочих{69}. Правда, данные о том, применялась ли такая жестокая, но эффективная мера на практике в Ковеле отсутствуют.

Сам Гилле постоянно демонстрировал своим людям олимпийское спокойствие и уверенность, несмотря на всю сложность положения. В полной мере о тяжелой ситуации были осведомлены лишь старшие офицеры и сотрудники гарнизонного штаба. Здесь не лишним будет сказать, что Гилле вполне мог опереться на оказавшихся под его началом в Ковеле офицеров. Фон Биссинг, Шёнфельдер, Вестфаль, Гольц, Ломбард, Раймпелль и кавалер Рыцарского креста Гайсслер являлись мужественными и компетентными командирами, способными к борьбе в самых тяжелых обстоятельствах, с какими вскоре им и пришлось столкнуться. Густав Ломбард стал начальником штаба Гилле (и фактически его заместителем)[25], а Раймпелль сохранил должность начальника оперативного отдела боевой группы. Должностные полномочия Шёнфельдера не ясны, возможно, он отвечал за поддержание контакта с боевой группой «Викинг». Здесь интересно, что большинство старших и должностных офицеров в гарнизоне были эсэсовцами, лишь фон Биссинг и Раймпелль принадлежали к сухопутным силам.

Советские клещи сомкнулись над Ковелем в конце дня 18 марта. Город оказался в осаде. Командование гарнизоном и управление обороной города, пусть и небольшого были сложной задачей. На своем передовом командном пункте в одном из подвалов недалеко от передовой, группенфюрер СС Гилле, в окружении Ломбарда, Раймпелля, Шёнфельдера, Вестфаля и нескольких других офицеров, склонился над картой обороны города. Тускло мерцала лампочка, а трели телефонных звонков смешивались со звуками орудийной пальбы. Боевая обстановка была тяжелой, а множество проблем требовало срочного решения, начиная от организации обороны и перегруппировки сил и заканчивая распределением боеприпасов между частями, организацией помощи раненым и обеспечением снабжения гарнизона боеприпасами и продовольствием. Обстановка в штабе была далеко неспокойной, так как, по воспоминаниям Вестфаля: «Наш командный пункт был так близко от передовой линии, что я мог слышать винтовочную стрельбу»{70}. Тем не менее мысль о капитуляции даже не допускалась — решение было только одно — держаться, держаться до последнего, тем более что помощь, как все надеялись, должна скоро прийти. Показательно, что сидевший в Ковеле Гилле, помимо решения вопросов обороны города, активно вмешивался и в дела своей дивизии, рассылая сначала приказы, которые игнорировались, так как дивизия не была в его оперативном подчинении (но его старшие офицеры — Рихтер и Муленкамп, вынуждены были к ним прислушиваться), а затем «настоятельные рекомендации» касательно ее боевого применения.

НЕМЕЦКИЙ ВОЗДУШНЫЙ МОСТ И «СТАЛИНСКИЕ СОКОЛЫ» НАД КОВЕЛЕМ

Одним из первых требований группенфюрера СС Гилле было безотлагательное «наведение» «воздушного моста» для снабжения города, поскольку от этого напрямую зависела возможность его удержания.

Реакция немецкого командования последовала незамедлительно — были выделены и самолеты, и ресурсы. Первоначально снабжение «крепости Ковель» было возложено на 55-ю бомбардировочную эскадру «Гриф» оберстлейтенанта Вильгельма Антрупа (имевшую на вооружении двухмоторные бомбардировщики «Хейнкель» Не-111), базировавшуюся в Демблине, и обеспечивалось, главным образом, через сброс грузовых контейнеров на парашютах. Другого способа доставки грузов не было, так как в Ковеле не было аэродрома, подходящего для приема «Хейнкелей». Из-за противодействия господствующей в воздухе советской авиации и ПВО (вокруг города были развернуты несколько советских зенитных батарей) полеты в основном совершались в ночное время. Важность задачи и нехватка ресурсов обусловили основательный подход к делу. Место сброса контейнеров с грузом в самом городе было выбрано в северо-западной части и обозначалось специальными световыми сигналами. В 26 километрах от Ковеля работал проблесковый огонь, а в 37 километрах — прожектор направленного действия. Повышение точности сброса достигалось корректировкой курса самолета по данным прицела Lofte?{71}. Пилоты вынуждены были следить за обстановкой на земле, в зависимости от изменений которой менялись и курсы захода. До 7 апреля 1944 года 55-я эскадра выполнила 255 вылетов на снабжение Ковеля и сбросила 274 650 килограмм грузов.

Также к снабжению Ковеля были привлечены части 27-й бомбардировочной эскадры «Бельке» и сводный отряд 3-го транспортного гешвадера под командованием оберлейтенанта Гартунга, имевшей на вооружении 12 транспортных самолетов Ju-52. Последние осуществляли доставку грузов на буксируемых планерах. Используя планеры, немцы могли также доставить в город и необходимых специалистов, например, на планере в Ковель прибыл затребованный военный врач.

Функционированию «воздушного моста» нередко мешала погода, которая часто бывала нелетной (снег, дождь, туман). В воздухе господствовала советская авиация, атакуя немецкие транспортники и нанося им тяжелейшие потери. Немцы также отмечали успешные действия советской противовоздушной обороны. Безвозвратные потери 55-й бомбардировочной эскадры составили два экипажа, а 10% задействованных в полетах в Ковель самолетов вышли из строя из-за различных повреждений{72}. Из 12 транспортных самолетов Ju-52 задействованных в операции по снабжению города, семь было сбито советскими истребителями и штурмовиками Ил-2 (в частности, есть данные, что в 6-й воздушной армии командиры полков сами подбирали пары «илов» для «охоты» за Ju-52, а штурмовики 33-го гвардейского штурмового авиаполка нередко атаковали немецкие транспортные самолеты над Ковелем{73}). При этом четыре экипажа сбитых «юнкерсов» сумели выйти к своим, пройдя по территории, занятой противником. Одним из этих счастливчиков был обер-лейтенант Гартунг, чей самолет был подбит зенитками 30 марта и совершил вынужденную посадку. Так что не зря, согласно воспоминаниям командующего 6-й воздушной армией Ф.П. Полынина: «Пленные немецкие летчики рассказывали, что полеты в окруженный Ковель стали считаться самыми опасными»{74}.

Однако результаты деятельности люфтваффе по снабжению Ковеля были вполне ощутимыми: всего на парашютах в Ковель было сброшено более 1300 транспортных контейнеров с боеприпасами, медикаментами и продовольствием. Позднее Гилле писал: «Удивительно, как точно днем и ночью люфтваффе сбрасывало свои контейнеры, несмотря на сильный зенитный огонь, на очень маленькую площадку»{75}.

19 марта 1944 года начала свою боевую работу по городу советская авиация, хотя погода была явно нелетная. Бывший командующий 6-й воздушной армией Ф.П. Полынин вспоминал в своих мемуарах: «Дул холодный, порывистый ветер, высота облаков не превышала 200 метров. Но штурмовики парами и небольшими группами уходили в серое весеннее небо. С утра до сумерек наносили они удары по окруженному ковельскому гарнизону, по коммуникациям и резервам противника. Особенно хорошо поработали летчики 70-го гвардейского штурмового полка. После их налетов в районе окружения возникло немало пожаров. На железнодорожных перегонах они разбили три паровоза, подожгли три состава, в нескольких местах разрушили полотно»{76}.

Постоянные налеты советских штурмовиков на город стали настоящим бичом для его защитников, так что Гилле днем 21 марта даже потребовал у командования выделить для обороны неба над городом истребительные части люфтваффе. В 13: 15 он получил неутешительный ответ из штаба 4-й танковой армии: «В настоящий момент обеспечить истребительное прикрытие невозможно, из-за слишком малых дистанций и из-за того, что аэродромы покрыты грязью»{77}. Действительно, и по данным советской стороны, до 5 апреля в районе Ковеля стояла плохая погода. Дож-ди5 перемежающиеся снегопадами, приковали к земле почти все самолеты противоборствующих сторон. При этом на активность советской авиации дистанции и грязь особого влияния не оказывали, так как штурмовая авиация Красной армии продолжала непрекращающиеся налеты на Ковель. По мнению немецких офицеров, «неблагоприятная погода не препятствовала применению штурмовой авиации, хотя во время дождя при низкой облачности, сильном ветре и тумане ее активность значительно снижалась. Это положение, прежде всего, относится к действиям советских штурмовиков в немецком тылу и против аэродромов. В прифронтовой полосе, напротив, погодные условия никак не влияли на работу штурмовой авиации»{78}. Хотя, по информации Ф.П. Полынина, на задание летали лишь отдельные, наиболее подготовленные экипажи. 21 марта состоялся массированный налет 30 штурмовиков Ил-2 из состава 33-го гвардейского штурмового авиаполка на станцию Ковель. Немецкие зенитки не смогли сорвать налет, среди пораженных целей был стоявший на путях эшелон с боеприпасами и бронепоезд № 10. Все 30 самолетов благополучно вернулись на свой аэродром. Стоит отметить, что ведущий группы штурмовиков Герой Советского Союза Александр Носов за свои действия над Ковелем был награжден орденом Александра Невского, а однополчане преподнесли ему памятный адрес: «Александру Носову — Александра Невского за Ковель»{79}.

Справедливости ради стоит сказать, что немецкая истребительная авиация зачастую не могла эффективно бороться с налетами советских штурмовиков, особенно на данном этапе войны. Как отмечал генерал авиации Пауль Дейхман: «Даже находившиеся на дежурстве немецкие истребители обычно не успевали вовремя прибыть в заданный район на перехват штурмовиков противника. Поскольку советские самолеты летали на малых высотах, они обычно не засекались радарами. Преследование их над территорией, занятой советскими войсками, обычно было безнадежным предприятием, так как полет на малых высотах не позволял навязать классический воздушный бой, а хорошая броневая защита самолета (Ил-2. — Р.П.) делала его трудной целью дня немецкого истребителя. К тому же, пытаясь атаковать советские штурмовики, немецкие истребители попадали под интенсивный огонь наземных средств ПВО противника. Единственным решением дня пехотных подразделений было пытаться бороться с штурмовиками собственными средствами или искать укрытия»{80}.

Успехи советских штурмовиков группенфюрер СС Гилле не преминул отразить в своей очередной радиограмме, отправленной в штаб армии пять часов спустя после получения отказа на истребительное прикрытие: «Тяжелые потери и большие разрушения в городе от атак низколетящих самолетов, всего было 12 налетов. Бронепоезд № 10 уничтожен прямым попаданием. Общее количество раненых достигло 900 человек»{81}.

В дальнейшем продолжавшаяся нелетная погода привела к тому, что в дневных налетах на Ковель были задействованы легкие самолеты По-2 из 242-й дивизии легких ночных бомбардировщиков полковника Абанина. Вот как об этом рассказывал Ф.П. Полынин: «В 10 часов утра 27 марта тихоходные По-2 небольшими группами пошли на задание. Предстояло нанести удар по железнодорожному узлу и прилегающим к нему путям. Тяжелые свинцовые облака прижимали самолеты к самой земле. Летчики отчетливо видели, как по улицам города сновали грузовики, к станции двигались колонны солдат. На железнодорожный узел посыпались бомбы. Не успела уйти одна группа По-2, с другого направления появилась вторая, затем третья, четвертая. На станции и там и тут в небо взметнулись пожары. Много людей и боевой техники потеряли тогда фашисты. Но и мы понесли урон. Пусть он был гораздо меньшим, чем предполагалось, однако каждый из нас сильно скорбел по не вернувшимся с задания летчикам»{82}.

Таким образом, советская авиация, несмотря на сложные погодные условия, сохраняла господство в воздухе над Ковелем на протяжении всей осады. Тем не менее люфтваффе удалось «навести» исправно функционирующий «воздушный мост», что стало одним из залогов стойкости гарнизона и успешной обороны города.

КОВЕЛЬ В ОСАДЕ

Согласно советским данным, первоначально с 19 по 26 марта непосредственно в осаде Ковеля участвовали 60, 175-я и 260-я стрелковые дивизии{83}. 60-я оперировала на северной окраине, 260-я — на восточной, в районе улицы Широкой, а 175-я — на южной, причем ее 277-й стрелковый полк действовал на внешнем фронте окружения, на рубеже Задыба — Разомль. Юго-восточнее Ковеля действовала 328-я стрелковая дивизия. Вскоре в район Ковеля были переброшены части 2-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал-майора В.В. Крюкова[26], который числился в резерве фронта. Добавим, что так как «Крепость» Ковель была небольшой, то поэтому она со всех сторон полностью простреливалась советской артиллерией, не говоря уже о частых налетах авиации РККА, захватившей господство в воздухе. Фактически получается, что в осажденном городе не было тихих, спокойных мест, однако нехватка боеприпасов (об этом речь будет идти ниже) не позволила советской артиллерии срыть Ковель с лица земли или даже просто обеспечить эффективную поддержку штурмующим город стрелковым частям.

С немецкой стороны Ковель был разделен на две части — северную и южную. Северная окраина Ковеля входила в зону ответственности боевой группы оберстлейтенанта шутцполиции Гольца и даже получила неофициальное наименование «Участок Гольца» («Abschnitt Golz»). Группа оберста фон Биссинга действовала на южной окраине Ковеля. Однако в реальности зоны ответственности обеих боевых групп часто переплетались.

Ковельский гарнизон оказался перед лицом суровых испытаний. О ситуации в городе и ходе боевых действий с немецкой стороны можно узнать из текста радиосообщений, которые Генрих Гилле направлял в вышестоящие штабы. В четыре часа утра 20 марта 10 советских батарей открыли огонь по городу, после чего в атаку пошли танки и пехота. Как водится, с воздуха атаку поддерживала авиация. В 05: 45 Гилле доложил об этом в штаб 4-й танковой армии. Ценой больших усилий и тяжелых потерь советскую атаку удалось отбить. Однако это было только начало.

С учетом специфики ведения боя в условиях города, при штурме Ковеля 47-я армия применила тактику штурмовых групп. Стоит отметить, что, по официальным советским данным, эти группы создавались из коммунистов и комсомольцев, хотя, скорее всего, поначалу там хватало и беспартийных, и наспех мобилизованных в Красную армию жителей Западной Украины (которых, впрочем, массово принимали и в партию, и в комсомол{84}). Подобная тактика нередко приносила плоды, в частности, за период боев одна из штурмовых групп 260-й стрелковой дивизии под командованием сержанта А. Минаева зачистила 67 строений на восточной окраине Ковеля{85}. Боец другой штурмовой группы, красноармеец B.C. Губанов из 1028-го стрелкового полка, 25 марта ворвался в немецкую траншею и в ближнем бою убил пять немецких солдат. За это он был награжден медалью «За отвагу»{86}. Так что не случайно гауптштурмфюрер СС Вестфаль после войны заметил, что «под атаками превосходящих сил противника оборонительный периметр постоянно сокращался»{87}. Следует сказать, что в этом все же был один положительный момент: по мере сокращения периметра обороны, советская авиация уже не могла действовать столь активно, как в начале осады, из-за опасения поразить свои войска.

Основные силы 17-го кавалерийского полка СС держали оборону на западной окраине Ковеля. В упорных боях полк продолжал нести большие потери в офицерском составе. 19 марта погиб унтерштурмфюрер СС Рудольф Тайдеманн, а 20 марта — командир 2-го эскадрона оберштурмфюрер СС Отто Хельд (у Колод-ницы) и унтерштурмфюрер СС Густав Хаас. По воспоминаниям служившего в полку фольксдойче Георга Бекманна, в основном персонал полка использовали как костяк при формировании сводных рот из саперов, полицейских и железнодорожников, то есть из людей, которые не имели большого боевого опыта. Такую практику подтверждают и немецкие документы. Например, известен даже случай, когда 23-летний унтерштурмфюрер СС Фритц Хаберстрох[27], офицер связи в штабе 17-го кавалерийского полка СС, некоторое время командовал армейским подразделением, все офицеры которого пали в бою. Вскоре после этого Хаберстрох возглавил полковой штабной эскадрон. К этому моменту он был одним из самых опытных офицеров в полку, кавалером Железного креста 1-го класса (награжден 16 октября 1943 года).{88}

Другой пример — командир 3-й транспортной колонны полка оберштурмфюрер СС Оттомар Шаффнер оказался ответственным за сектор обороны в южной части города. Шаффнер был опытным офицером, отличившимся на Восточном фронте в должности командира противотанкового взвода и кавалером Железного креста 1-го класса. Он не понаслышке знал, как бороться с танками, и мог передать свой опыт подчиненным. В Ковеле в его подчинении, кроме, собственно, его людей, оказались сборные подразделения из плохо обученных солдат армейских частей и полицейских.

Рота, где служи» Бекманн, действовала в юго-западной части города. Так как большинство офицеров было убито, то роту возглавил один унтершарфюрер СС, а Бекманн вырос до командира взвода, несмотря на то, что был рядовым. Рота занимала позиции на восточном берегу Турьи, вокруг колхоза. Ночной атакой красноармейцы из 175-й стрелковой дивизии выбили немцев из комплекса колхозных построек и вынудили отойти на западный берег реки. Бекманн со своим взводом до последнего прикрывали отход роты, став последними, кто отступил с восточного берега. Благодаря его самоотверженным действиям роте удалось отойти без существенных потерь и занять новую оборонительную линию. В Ковеле Бекманн, до этого никакими наградами не отмеченный, был произведен в штурмманы СС и заслужил Железный крест 2-го класса (за описанный эпизод), Штурмовой знак и Бронзовый знак за ближний бой. В начале апреля 1944 года он был ранен в предплечье. В конце войны обучался в юнкерской школе СС и закончил войну в звании штандартенюнкера СС{89}.

В ходе штурма, по мере передачи 47-й армии новых частей и соединений, в частности, танковых, войска, действующие против Ковеля, постоянно усиливались. Немцам, напротив, надеяться на подкрепление не приходилось. По словам Вестфаля: «Численности гарнизона едва хватало для укомплектования оборонительной линии. Роты состояли лишь из горстки солдат»{90}.

Положение с ранеными вообще было катастрофическим. На 20 марта количество раненых немецких военнослужащих среди ковельского гарнизона достигло 750 человек, и их численность все увеличивалась — уже на следующий день, 21 марта, солдат, получивших ранения разной степени тяжести, насчитывалось 900 человек. Укрыть их всех от воздушных налетов было невозможно, так как в городе имелось лишь несколько подходящих для этого подвалов, а те, что имелись, скоро оказались полностью заполненными, так как количество раненых постоянно росло. В условиях осады и речи не могло быть об обеспечении для них надлежащего ухода и квалифицированной медицинской помощи. В гарнизоне не хватало врачей (особенно хирургов), вспомогательного медперсонала, медикаментов и перевязочных материалов. Вестфаль вспоминал: «Количество раненых было столь большим, что их размещение представляло собой значительные трудности, так как подходящих для этого домов было крайне мало. Обеспечить за ними медицинский уход также было трудно, поскольку у нас не хватало докторов, медикаментов и прочих медицинских материалов. Одного доктора нам даже доставили на планере»{91}.

22 марта, по немецким данным, 10 советских танков прорвались к центру города. Пять из них были уничтожены в ближнем бою, а еще один подбит из 88-мм зенитного орудия{92}. В этот день самолеты люфтваффе сбросили над городом несколько десятков контейнеров со снабжением, пришедшихся защитникам очень кстати. Об атаках советских танков писал и Вестфаль: «Вражеские танки атаковали снова и снова, и прорывались в город, однако храбрые защитники знали, как отсечь от них пехоту. Час назад танки оказались перед командным пунктом, один из них был подбит из «Панцерфауста», а остальные отошли. Другой вражеский танк с моста съехал в ручей, его экипаж был взят в плен»{93}. Отметим, что согласно архивным фотографиям, упавший с моста танк был марки «шерман» — эти машины поставлялись из США в СССР по ленд-лизу и находились на вооружении частей 2-го гвардейского кавалерийского корпуса.

24 марта во время атаки на западную часть Ковеля, в зоне ответственности частей 17-го кавалерийского полка СС, один советский танк с танковым десантом вклинился в позиции эсэсовцев и обошел с тыла противотанковое орудие унтершарфюрера СС Райнхарда Пауля. Пауль, находясь под обстрелом противника, развернул орудие и уничтожил танк выстрелом с 25 метров. Сопровождавшие танк красноармейцы частично были уничтожены, а частично взяты в плен расчетом Пауля. После того как атака была отбита, орудие Пауля перебросили в южный сектор города, где резко ухудшилась обстановка. За время боев в этом секторе, Пауль из своего орудия уничтожил три советских танка (из которых два американских «шермана») и еще один повредил. Некоторые из попаданий им были достигнуты с близких дистанций — 20— 30 метров, а один раз уничтожение им танка привело к предотвращению отступления немецкой пехоты. Добавим, что особенностью ведения боевых действий расчетом противотанкового орудия в условиях города была необходимость частой смены позиций, с чем Пауль успешно справлялся. Пауль служил примером для своего расчета, из которого за время боев так никто и не погиб, также ему удалось без повреждений сохранить свое орудие{94}. За отличия в боях в Ковеле, 31 марта 1944 года Райнхард Пауль был награжден Железным крестом 1-го класса, а через год, 10 марта 1945 года — Германским крестом в золоте.

25 марта подразделение 17-го кавалерийского полка СС, под командованием оберштурмфюрера СС Адольфа Мёллера, было переброшено на северную окраину Ковеля. Кавалеристам СС было поручено ответственное задание: они должны были удерживать один из важнейших районов города — зону сброса контейнеров со снабжением. Это было непростой задачей, так как, постоянно атакуя, советские штурмовые группы неоднократно вклинивались в немецкую оборону. Однако Мёллер каждый раз с горсткой людей умудрялся контратаками выправлять положение, причем дело неоднократно доходило до рукопашных схваток. Личным примером он вдохновлял своих людей, служа для них образцом. На этом участке эсэсовцы успешно действовали до 3 апреля{95}.

Таким образом, несмотря на мощное давление, взять Ковель 47-й армии никак не удавалось. Все направленные на это усилия оказались безрезультатными. Как вспоминал начальник политотдела 47-й армии М.Х. Калашник: «Ввиду исключительно упорного сопротивления вражеских войск, использовавших для обороны все сколько-нибудь пригодные кирпичные здания, систему дотов, дзотов, разнообразных железобетонных укреплений, за все эти дни нашим частям удалось овладеть лишь двумя небольшими улицами. Пробиться к центру города оказалось необычно трудно». И далее: «Пользуясь опорными пунктами и укреплениями, окруженные в городе гитлеровцы, особенно эсэсовцы, продолжали с отчаянным фанатизмом оборонять каждую улицу, каждый переулок, каждый дом. Несмотря на противодействие нашей авиации немецким летчикам время от времени удавалось забрасывать в город контейнеры с боеприпасами и продовольствием»{96}.

Свою лепту внесла ненастная погода (дожди, перемежавшиеся снегопадами). Войскам не хватало боеприпасов, особенно это отразилось на противотанковой артиллерии. Из-за бездорожья, весеннего разлива рек, речушек и болот грунтовые дороги пришли в негодность, из-за чего подвоз боеприпасов сократился до минимума. Командованию даже пришлось задействовать 242-ю ночную бомбардировочную авиационную дивизию для переброски грузов, за пять суток (26—31 марта) самолеты доставили в район Ковеля 93 тонны боеприпасов, но этого было явно недостаточно{97}.

Но были и другие причины заминки советских войск под Ковелем. Дело в том, что, к большой уцаче для немцев, командование 47-й армии во главе с генерал-лейтенантом Поленовым не смогло согласовать действия своих частей и организовать решительный штурм города. Разведка против Ковеля была проведена из рук вон плохо, немецкая оборона, состав и силы гарнизона в достаточной степени разведаны не были, а войска армии действовали сами по себе. К тому же ошибочно предполагалось, что в блокированном гарнизоне царит паника и ликвидация его — дело двух-трех дней, не больше. Эти оптимистические данные базировались на показаниях пленных, от которых советские командиры слышали именно то, что хотели услышать. Например, из 143-й стрелковой дивизии пришло донесение о том, что, по полученным от перебежчиков данным, немецкие солдаты и даже эсэсовцы (!) из гарнизона Ковеля «переодеваются в гражданскую одежду и прячутся в подвалах, на чердаках, пробираются в лес и окружающие город хутора, ожидая развязки ковельской операции»{98}. Поверхностное отношение штаба 47-й армии к штурму Ковеля, который, напомним, был основной целью Полесской операции, отмечали даже советские историки{99}.

Показательно, что командование 2-го Белорусского фронта в этот период также не имело четкого представления об обстановке в районе Ковеля, но несмотря на это пребывало в оптимистическом настроении. По воспоминаниям М.Х. Калапшика, все были уверены в том, что «пройдет еще день-два, от силы пять, и окруженный ковельский гарнизон капитулирует, город будет взят»{100}. Поэтому особого внимания «ковельской проблеме» не уделялось, а ее решение считалось само собой разумеющимся. Так что здесь советское командование продемонстрировало излишнюю самоуверенность, которая оказалась ничем не оправданна. Лишь в ходе боев стало ясно, что ковельский узел сопротивления — достаточно серьезный объект{101}.

175-я стрелковая дивизия генерал-майора В.А. Борисова действовала на южной окраине Ковеля. В разговоре с начальником политотдела армии М.Х. Калашником генерал-майор Борисов объяснял причины относительных неудач его дивизии в ходе штурма следующим образом: «Мужества, отваги нашим бойцам и командирам не занимать. Дерутся люди, как всегда, бесстрашно и самоотверженно. Но у немцев в городе на каждом шагу укрепления, все приспособлено для долговременной обороны. А у нас с боеприпасами не густо, мины и снаряды приходится беречь. Подвоз-то, сами знаете, сейчас какой. Потому и туго идет дело. Каждый дом, каждое укрепление приходится брать с большим трудом. Да и потери в людях немалые»{102}. Моральный дух красноармейцев дивизии поддерживался обильной раздачей наград и держался на высоте, что отражалось в многочисленных примерах личного мужества и героизма. Известен случай, когда рядовой 282-го стрелкового полка 175-й стрелковой дивизии Г.Д. Иванов первым ворвался в один из домов на южной окраине Ковеля. Обнаружив в подвале соседнего здания немецкую огневую точку, он переждал, когда стрельба несколько стихнет, затем скрытно подобрался к проему, откуда немцы вели огонь, и бросил туда одну за другой несколько гранат. Этого оказалось достаточно, чтобы уничтожить весь гарнизон вражеской огневой точки. Таким образом, один отважный солдат овладел целым домом! Командир полка тут же в присутствии всей роты вручил красноармейцу Иванову медаль «За отвагу». В тот же день рота очистила от немцев еще несколько домов.

Сам генерал-майор Борисов нередко лично награждал отличившихся непосредственно в ходе боя (разумеется, в пределах предоставленных ему прав). Только за несколько дней наступления в 175-й стрелковой дивизии было награждено более 1100 военнослужащих, причем многим из них ордена и медали были вручены сразу после совершения подвига.

Следует, конечно, согласиться с жалобами советских командиров на нехватку боеприпасов, однако не нужно забывать, что немецкому гарнизону боеприпасов не хватало также, а получали они их с большим трудом. Так что касательно проблем с обеспечением сражающихся войск боеприпасами обе стороны были приблизительно в равных условиях, возможно даже советские войска имели некоторое преимущество, так как их снабженцам не приходилось преодолевать сопротивление противника, обеспечивая части на линии фронта.

Поскольку сломить сопротивление немецких войск в настоящем бою не удавалось, была усилена пропаганда, направленная на солдат гарнизона Ковеля. Осуществлялась она путем проведения радиопередач на немецком языке и разбрасыванием листовок. В листовках и по радио постоянно объявлялось о неминуемом падении Ковеля, вместе с призывами к солдатам вермахта сдаваться в плен. К разочарованию советских пропагандистов результативность этих мер была небольшой — перебежчиков было крайне мало, хотя многие из захваченных в ходе боев в плен немецких военнослужащих сразу же начинали рассказывать на допросах о своей добровольной сдаче в плен, мол, «читали русские листовки, слушали радиопередачи на немецком языке и лишь ждали удобного случая, чтобы бросить оружие, прекратить сопротивление»{103}. Здесь понятно, что пленные говорили на допросах именно то, что советские разведчики и командиры хотели услышать. Реальность была совсем другой — когда по радио неоднократно передавались призывы к капитуляции, все они оставались без ответа.

27 марта, после девяти дней безуспешного топтания перед окраинами Ковеля, 47-я армия усилила давление на оборону города, предприняв решительный штурм. В два часа ночи советские войска атаковали с юга и востока, в результате чего линия немецкой обороны в восточной части города была оттеснена на 500 метров. В районе казарм в южной части Ковеля оборонялась группа упоминавшегося выше оберппурмфюрера СС Оттомара Шаффнера, из 17-го кавалерийского полка СС. Красноармейцы из 175-й стрелковой дивизии прорвались возле бараков и начали углубляться в город. Как отмечалось в немецких документах, это стало наиболее серьезной угрозой за все время осады. Шаффнер собрал всех своих людей и лично повел их в отчаянную контратаку. Ему удалось отбросить противника и полностью взять под контроль прежнюю линию обороны, выправив положение и нанеся красноармейцам чувствительные потери{104}. В этот день погиб командир 6-го эскадрона гаупштурмфюрер СС Дитрих Пройсс. Командование эскадроном принял на себя Оттомар Шаффнер.

На северном участке обороны Ковеля в этот день ситуация была не лучше: после мощных советских атак основная линия обороны на севере города была отодвинута на 600 метров. Боеприпасы к артиллерии были практически израсходованы, а советские самолеты, легкие бомбардировщики По-2 целый день кружили над Ковелем, выискивая цели.

Окруженным оставалось лишь надеяться на скорое освобождение. Вестфаль: «На наших картах мы отмечали продвижение атакующих сил, которые наступали на Ковель с запада. После мы могли лишь рассчитывать, когда Ковель падет, в результате тяжелых потерь защитников под непрекращающимися вражескими атаками. Но никто не терял веры, каждый рассчитывал на спасение»{105}. В этой связи М.Х. Калашник в своих мемуарах, говоря об отчаянном немецком сопротивлении, отмечал: «Судя по всему, окруженный гарнизон был все еще уверен, что его непременно выручат действовавшие на внешнем фронте немецкие войска»{106}.

Интересно, что, по советским данным, командование 2-го Белорусского фронта еще 27 марта 1944 года убедилось, что войска 47-й армии не в состоянии ликвидировать окруженную группировку, а на внешнем фронте силы немцев значительно возросли и угрожают прорывом блокады. Это убеждение стало результатом инспекционной поездки в 47-ю армию начальника политуправления 2-го Белорусского фронта А.Д. Окорокова. Тем не менее, как признавали советские историки, меры по дальнейшему усилению 47-й армии и отражению деблокирующего контрудара врага запоздали{107}.

И действительно, наращивание сил 47-й армии за счет резерва Ставки ВГК осуществлялось медленно. Лишь к 1 апреля состав армии был доведен до девяти дивизий и пяти танковых полков, из них шесть дивизий и четыре танковых полка действовали на внешнем фронте окружения, сдерживая натиск 42-го корпуса, а затем и 56-го танкового.

Со своей стороны, крепко сидящие в Ковеле немцы слабости советских войск не ощущали. Положение внутри «крепости» после 10 дней осады было тяжелым, если не критическим. 28 марта Гилле радировал: «Ситуация серьезная, боеприпасы к артиллерии израсходованы. Срочно требую доставить боеприпасы к легким полевым гаубицам». В этот день немцы после упорных боев местами были оттеснены, потеряли целый ряд железнодорожных построек и господствующих позиций. Тем самым войска 47-й армии получили удобные позиции как для ведения огня по узлам сопротивления в городе, так и по самолетам снабжения, а также для дальнейшего продвижения в глубь города.

28 марта красноармейцы из 175-й стрелковой дивизии, силой до роты, прорвались в соседнем с позициями отряда Шаффнера секторе. Распознав опасность, Шаффнер собрал свой резерв — их оказалось 11 человек, и атаковал противника во фланг. Внезапная и отчаянная немецкая контратака увенчалась полным успехом — противник был отброшен на исходные позиции. Потери немцев составили лишь два человека, в то время как на поле боя немецкие похоронные команды насчитали 38 трупов погибших красноармейцев{108}.

Несмотря на частные и локальные успехи, силы защитников Ковеля были на пределе. Сообщение Гилле от 29 марта: «тяжелые бои на юге и востоке, тяжелые потери». Если солдаты еще сохраняли способность сражаться, то нехватка боеприпасов и вооружения сводила их усилия на нет. Судя по радиограммам в штаб армии, Гилле все больше впадал в уныние. Даже известие о приближении к городу частей 42-го армейского корпуса не подняло его настроения. В ночь на 30 марта, в 01: 30 Гилле радировал: «Боевая группа “Гилле” настаивает на разрешении на прорыв 30 марта, поскольку противник захватил железнодорожные постройки и в результате огнем мешает обеспечению снабжения по воздуху, а сил для немедленной контратаки нет»{109}. Нетрудно предположить, что план прорыва предусматривал оставление на милость победителя всех раненых солдат.

Впрочем, настояние Гилле было отвергнуто. А события следующих нескольких дней коренным образом изменили ситуацию под Ковелем.

Загрузка...